"Смерть и возвращение Юлии Рогаевой" - читать интересную книгу автора (Иегошуа Авраам Бен)

Глава пятая

И почему-то не покидает здание пекарни. Напротив, непонятно зачем бредет следом за Мастером, который тем временем торопится во внутренний зал, где рядом со стальным цилиндром третьей печи два техника давно уже ждут его разрешения на запуск. И тут, на своем рабочем месте, этот человек, только что казавшийся таким смущенным и растерянным рядом с наседавшей на него неукротимой Секретаршей, словно бы вдруг меняется на глазах — так уверенно и властно отдает он короткие и твердые приказы, которые мало-помалу пробуждают внутри печи глухое, сдержанное и глубокое урчание, словно там нехотя просыпается какое-то огромное цирковое животное, этакий дрессированный тигр или лев. Кадровик в восхищении глядит на рабочих — как слаженно и дружно работают эти люди в окутывающем их всех братском тепле! На какой-то миг его обжигает тоскливая зависть. Да, в такую промозглую ночь куда лучше иметь дело с молчаливым и послушным веществом теста, чем с хрупкими и ранимыми человеческими существами. Здесь ведь любую ошибку можно исправить — всего-то и нужно, что взмахнуть да нажать.

Видно, этот странный молодой чиновник, так неотступно бредущий следом и всё время поглядывающий вокруг, все-таки беспокоит пожилого Мастера, потому что, когда запуск кончается и к глухому рычанию печи присоединяется какой-то тонкий звенящий вопль, он снова подходит к Кадровику, пытаясь выяснить, что тому нужно еще. Ведь он уже обещал, что сразу по окончании смены зайдет к хозяину и сам признается в своем небольшом административном проступке. Нет, оказывается, Кадровик, этот ответственный за кадры работников пекарни, хочет, чтобы Мастер не торопился со своим признанием. Ему пришло в голову попробовать сначала вообще отменить зловредную публикацию.

— Нет, это у вас не выйдет… — устало говорит Мастер.

— Но почему? Ведь ясно уже, что ко времени теракта эта Рогаева не имела к нам никакого отношения…

— Не будьте наивны. Имела, не имела — какой журналист откажется от такой сенсации? Даже если вы сумеете доказать ему ее непричастность к пекарне — он все равно найдет что-нибудь другое. Ему ведь лишь бы впутать нас в эту историю. Бог с ней, со статьей, пусть публикуют. Не переживайте. Ведь в этих местных газетках люди обычно читают одни только объявления — о ресторанах там или о продаже машин… А если кто и наткнется случайно на эту статейку, то, скорее всего, забудет о ней раньше, чем прочтет.

«Странно», — думает Кадровик и вдруг говорит с неожиданной резкостью, поражающей его самого:

— Непонятно мне: если вы так переживаете из-за нее, почему же вы с ней, как вы говорите, «расстались»? Причем даже до того, как она нашла новую работу?

— А вы уверены, что она ее не нашла?

— После взрыва у нее в сумке обнаружили только черствые остатки…

— Остатки? — Лицо Мастера вспыхивает. — Какие еще остатки? Кто там может судить, что у нее было в сумке, после такого взрыва?

Кадровик испытующе смотрит на смуглого пожилого мужчину, но к вопросу, так и не получившему ответа, больше не возвращается. Нет, он все-таки попытается отменить публикацию. Хорошо бы сделать это еще нынешней ночью. То-то Старик удивится! Он кивком прощается с Мастером и поворачивает к выходу. У дверей его останавливают рабочие ночной смены, возбужденно расспрашивая о подробностях смерти их уборщицы. Нет, он не знает никаких подробностей, он бы сам хотел их о многом расспросить. Но они тоже ничего толком не знают. Пекарня огромна, цеха велики, разбросаны, каждый работает сам по себе, а эта Рогаева — она ведь была принята временно, ну и, понятное дело, боялась, что могут уволить, вот и старалась себя показать, такая добросовестная была, что ото всех замыкалась, слова лишнего никому не скажет — пустая, мол, болтовня…

Снаружи по-прежнему льет. Из-за сплошной дождевой завесы один за другим выплывают серыми призраками огромные военные грузовики, с визгливым скрежетом разворачиваются на парковке и прижимаются широкими задами к погрузочным платформам складов. Почему-то Кадровику становится вдруг жаль, что он не спросил рабочих, казалось ли им, как его Секретарше, что эта Рогаева была красивой. Впрочем, по отношению к погибшему человеку такой странный вопрос, пожалуй, мог бы показаться неуместным. Он зябко поднимает воротник плаща и под секущим дождем, разбрызгивая лужи, бежит через двор обратно в административный корпус.