"О смелых и умелых." - читать интересную книгу автора (Богданов Николай Владимирович)КАРЕЛИНКАЕсли нужно было поразить далёкую, еле видимую цель, никто не мог сделать это лучше молодого снайпера нашей роты — Евгения Карелина, а попросту — Жени. Это он снял с одного выстрела "фрица с длинными глазами" — фашистского наблюдателя, который разглядывал Ленинград, устроившись на маковке заводской трубы. Фашист так и свалился в трубу, только стекла бинокля сверкнули… Женя умел выбирать цель и днём и ночью. И позиции находил в самых неожиданных местах: то затаится в болоте и снимет немецкого наблюдателя; то заберётся на вершину заводской трубы, избитой снарядами до того, что она вот-вот рухнет, и выцелит оттуда офицера, вышедшего из блиндажа прогуляться по свежему воздуху. — Здорово у тебя получается! — завидовали иные бойцы. А Карелин отвечал: — По науке. Я траекторию учитываю. Могу попасть даже в невидимого фрица. И аккуратно протирал кусочком замши стекло оптического прицела. Винтовку он берёг и холил, как скрипку. Носил её в чехле. Когда Женя выходил на снайперскую охоту, его охранял автоматчик. Берегли у нас знатного снайпера. Напарника ему дали надёжного, уроженца Сибири, по фамилии Прошин. Командир сказал ему: — Сам погибай, а снайпера сохраняй! — Будьте надёжны! — ответил Прошин. И охранял на совесть. При выходе снайпера первым выползал вперёд и оберегал выбранную Карелиным позицию, а при уходе прикрывал с тыла. Однажды он сказал Карелину: — Молодой ты, Женя, а хитрый: сколько прикончил фрицев, а сам жив остаёшься. Наверное, жизнь свою очень любишь. — Люблю, — не смутившись, ответил Карелин. — Жизнь мне очень нужна. Длинная-длинная, до седых волос… — Это зачем же такая? — Я должен за свою жизнь вывести под Ленинградом грушу-дюшес «карелинку» и виноград "северный карелинский". Друзьям детства обещал, когда ещё пионером был. — Ага, — догадался Прошин, — так это ты для того у командира отпуска зарабатываешь, чтобы с лопатой в Летнем саду повозиться? Знаю. Наши солдаты видели тебя у мраморных фигур. — Нет, это я не для того. Чтобы спасти от обстрела мраморные статуи, ленинградцы решили их закопать в землю. А мы их опавшими листьями укрывали, чтобы землёй не поцарапать. — Ишь ты, какой заботливый! — сказал Прошин, по-отечески обняв Женю за плечи. — Ничего, не бывать врагу в городе. По его улицам Ленин ходил… Здесь нам каждый камень дорог. Подружились они крепко и за время обороны Ленинграда врагов поубивали немало. Наступил день прорыва блокады. Бойцы чувствовали подготовку нашего удара и ожидали его, как праздника. Пехотинцам ставилась задача: с первого броска достигнуть вражеских артиллерийских позиций. После ураганной артиллерийской подготовки, в которой приняли участие и грозные броненосцы, стоящие на Неве, бросилась вперёд наша пехота. Обгоняя товарищей, неслись на лыжах Карелин и Прошин. Жене хотелось во что бы то ни стало достигнуть первым артиллерийских позиций на Вороньей горе. Там стояли батареи тяжёлых орудий, которые вели обстрел Ленинграда. Вот с ними-то и хотел Женя посчитаться. Он знал тут все ходы и выходы. По долинке ручья, по канавке, окружающей старинный парк, незаметный в белом халате, проскользнул он в парк, а за ним и Прошин, также на лыжах. И только они выбрались на опушку — увидели, как из мелкого кустарника поднимаются к небу стволы орудий, выше деревьев. Лафеты их передвигались по кругу, громоздкие, как тендеры паровозов. Замки орудий открывались, как дверцы паровозных топок. Эти дальнобойные пушки недавно прибыли с заводов Круппа, из глубины Германии. Гитлер хвастался, что разрушит Ленинград при помощи этих стальных чудовищ. Вот они готовятся к стрельбе. Белый брезент, прикрывавший гору снарядов, был раскрыт. Солдаты подкатывали вагонетки со снарядами по рельсам узкоколейки. Заряжающие поднимали снаряды лебёдками. Наводчики крутили штурвалы, и пушки медленно поднимали дула к небу. Офицер, поблёскивая очками, торопливо выкрикивал приказания. Позади батареи глухо ворчали большие крытые грузовики. Карелин понял, что гитлеровцы, перед тем как удрать, хотят выпустить по городу весь запас снарядов. — Прошин, друг, не позволим! — прошептал он, схватив товарища за руку. — Да что ты, Женя! Что же мы сделаем вдвоём? И автоматчик оглянулся, далеко ли рота. Далековато… Позади слышался гранатный бой у решётки дудергофского парка. — Ишь ты, как мы вырвались вперёд! Что же делать-то? Но Карелин знал что. Как кошка, вскарабкался он на дерево и, положив винтовку на сучья, открыл снайперский огонь по орудийной прислуге. Выстрел, другой, третий — и каждая пуля в цель. Заряжающий опустил рукоятку лебёдки. Снаряд ткнулся в снег, придавив подвозчика. Наводчик ткнулся головой в лафет. Офицер сел, взмахнув руками. Прошин, стоя за деревом, считал пустые гильзы, сыпавшиеся с дерева, как ореховые скорлупки, и шептал: — Ага, вот оно как, вот… Но вдруг заметил опасность. Стволы нескольких орудий перестали подниматься к зениту, а стали медленно опускаться. Ниже, ниже, словно высматривая, кто притаился тут, на опушке парка. Вот один ствол уставился прямо на самого Прошина, так, что его покоробило. — Женя, — закричал он, — слезай! Сейчас они нас прямой наводкой! Женя!.. Но Карелин не слушал. Зарядив новую обойму, он стрелял, всё ускоряя огонь. Среди пуль попались бронебойные и зажигательные. Бронебойные с визгом ударялись о сталь лафетов, зажигательная подожгла грузовик. На батарее возникла паника. Солдаты бежали к грузовикам, бросая орудия, офицеры прятались за укрытия. Но несколько орудий нацелили на опушку парка, откуда вёлся меткий огонь. Фашисты вообразили, что опушка парка уже захвачена многочисленной русской пехотой. — Женя, приказываю — слезай! Я за тебя отвечаю! Пропадёшь… — Не мешай! Погоди… — Женя, вперёд! А то накроют! Но Карелин уже не слушал, что кричал ему Прошин снизу. И залп орудий, направленных на опушку парка, застал его в разгаре боя. Тяжёлые снаряды вспахали землю, подняли вверх камни, решётку парка, деревья. Всю местность заволокло жёлтым дымом. Разрывы прогрохотали так, словно здесь взорвался артиллерийский склад. Разбежавшиеся было фашисты решили, что с русскими пехотинцами, захватившими опушку парка, покончено, и стали возвращаться к орудиям. Но в это время из дымного облака, в котором ещё крутились, оседая, какие-то бумаги, ветки деревьев и окопное тряпьё, поднятое вихрями разрывов, послышался хриплый крик: — Ур-ра!.. По лафетам зацокали пули. А перед фашистами появился русский пехотинец. Простоволосый, без каски, в разодранном белом халате, он бежал на батарею, прижав к груди автомат. Строчил из него, рассеивая пули веером, и неумолчно кричал «ура». Фашистам показалось, что за ним бегут цепи русской пехоты. И, увидев первого грозного вестника наступающих, они бросили вагонетки, снаряды, пушки и кинулись по машинам. Через минуту Прошин был уже на батарее хозяином. Забравшись на гору снарядов, он размахивал автоматом над головой и призывал: — Карелин, ко мне! Но Женя не откликался. Что случилось с ним? На батарею уже бежали наши подоспевшие бойцы. Все пушки были захвачены целыми. Прошин вернулся на перепаханную снарядами опушку парка. Долго, хлопотливо разбирал он груды ветвей, поднимал расщеплённые стволы, всё искал товарища. И наконец нашёл его мёртвое тело. Карелин погиб, спасая свой родной Ленинград. Но винтовка его сохранилась. Без единой царапины. Была ещё тепла от выстрелов, и оптический прицел поблёскивал. Прошин вынес тело снайпера и старательно уложил на видное место, а сам побежал догонять роту — бой не ждал. Он захватил с собой его винтовку. И до вечера носил за спиной. Только к ночи опомнился у какого-то костра и затосковал о Жене, как о погибшем сыне. Бойцы видели, как он взял в руки снайперскую винтовку Карелина и долго смотрел на неё. Потом вздохнул, подошёл к командиру и отрапортовал: — Виноват, не уберёг Карелина… Примите оружие. Командир посмотрел на него, подумал и, отстранив винтовку, сказал: — Не смогли уберечь — сумейте заменить товарища. Ведь вы, сибиряки, — стрелки! — Спасибо! — сказал с чувством Прошин. — Постараюсь заслужить подарок. Будьте надёжны — заиграет в моих руках. И заиграла. Стрелял из неё Прошин отлично и, когда ушёл в тыл после ранения, передал отличному снайперу — Жильцову. А после него она была у Матвеева. Так и дошла, как эстафета, до самого Берлина. И каждый, кто принимал её как почётное оружие, становился на одно колено, целовал ложу, всю исчерченную насечками по количеству истреблённых фашистов, и давал клятву воевать так же, как воевал её первый хозяин — Евгений Карелин. Так дожила она до победы. А сейчас стоит рядом со знаменем полка. Ветераны зовут её ласково «карелинка». Молодым солдатам, пришедшим в полк, всегда рассказывают её историю. А тем, кто отличится в учёбе, дают сделать из неё почётный выстрел. |
||
|