"Рискованное дело" - читать интересную книгу автора (Робертс Нора)Глава 6Акапулько не относился к той Мексике, которую Лиз знала и любила. Акапулько не относился к той Мексике, куда она бежала десять лет назад, ища спасения, к той Мексике, где теперь ее дом. Роскошный международный курорт с современными многоэтажными отелями, белоснежными пляжами, распластавшимися под тропическим солнцем, бассейнами и дорогими магазинами, бесчисленными ресторанами и ночными клубами потрясал воображение, но Лиз предпочитала тихую, почти сельскую атмосферу своего острова. И все же, когда она озиралась по сторонам, у нее невольно захватывало дух. Акапулько окружен горами и раскинулся на берегах красивейшей бухты. Всю свою жизнь, и в Хьюстоне, и на Косумеле, Лиз прожила на равнине. На фоне гор даже современные громадные отели казались маленькими и уютными. Над водой парили разноцветные купола парапланов; любители приключений озирали окрестности с высоты птичьего полета. Лиз невольно задумалась: похоже ли парение в небе на плавание под водой? Шумные, переполненные народом улицы как будто жили собственной жизнью. Неожиданно Лиз поняла: с тех пор, как они приземлились в аэропорту, она за час увидела больше людей, чем на Косумеле встречала за целую неделю. Выходя из такси, Лиз решила, если хватит времени, заглянуть в несколько здешних дайвинг-центров. На выбор места проживания Джонас потратил довольно много времени. Они поселились в достаточно роскошном и дорогом отеле — в таком вполне мог бы поселиться и Джерри. Отдельные виллы, встроенные в скалу, выходили на океан. Джонас выбрал апартаменты, положил ключ в карман и оставил багаж носильщику. —Сейчас мы поедем в банк. — На то, чтобы вычислить по ключу название банка, ушло целых два дня. Больше он напрасно тратить время не собирался. Следом за ним Лиз вышла на улицу. Правда, она еще не начала наслаждаться жизнью, но их апартаменты и вкусный обед, хотя и съеденный наскоро, ее вполне устроили. Джонас уже садился в такси. По-моему, ты не просишь, а приказываешь. Да, — отрывисто ответил Джонас, покосившись на нее. Лиз захлопнула дверцу. Сказав водителю, куда ехать, Джонас откинул голову на спинку сиденья. Вполне понятно, почему Джерри стремился в Акапулько с его богатством, оживленной ночной жизнью и всеми признаками роскоши. Если Джерри и задерживался где-то больше чем на день, то скорее в большом городе вроде Нью-Йорка, Лондона, Чикаго. Провинциальная, тихая жизнь таких мест, как Косумель, брата, как правило, не привлекала. Если он все же прилетел на остров, то явно с какой-то целью. Здесь, в Акапулько, Джонас выяснит, что было на уме у Джерри. К женщине, сидящей рядом, Джонас так и не подобрал ключик. Замешана ли она в чем-то, случившемся еще до их знакомства? А может, она действительно ни при чем и он не имеет права впутывать ее в свои дела? Всю дорогу Лиз молчала и хмурилась. Наверное, решил Джонас, она думает о своем дайвинг-центре. Невольно захотелось поскорее отпустить ее домой в привычную обстановку. И вместе с тем пришло горячее желание вернуться назад, на виллу, и заниматься с ней любовью до тех пор, пока они оба не насытятся. Лиз вообще не в его вкусе. Он любит остроумных и холеных светских женщин, красавиц в классическом смысле слова. Лиз совсем не такая. И все же его влечет к ней — влечет так сильно, что по ночам он без сна ворочается в постели, а днем сам не свой от нетерпения и тоски. Он вожделеет ее, ему не терпится окунуться в море страсти, которое в ней бушует. Он доведет ее до такого состояния, что она забудет о своих бухгалтерских книгах, клиентах и делах. Наверное, все дело в том, что он просто стремится завоевать, покорить ее — впрочем, он уже ни в чем не уверен. Но больше всего — непонятно почему — ему хочется стереть воспоминание о том, как она стояла в комнате дочери и прижимала к груди игрушечного медведя. Когда такси остановилось перед банком, Лиз вышла, не говоря ни слова. В витринах бутиков на той стороне улицы она видела дорогие яркие платья на умело расставленных манекенах. Даже издали она заметила блеск и мерцание украшений. Мимо почти неслышно проехал лимузин с затемненными стеклами. Взгляд Лиз скользнул за высокие здания, она невольно залюбовалась горными вершинами и сказочной природой. —Наверное, тебе нравится в таких местах. Он следил за тем, как она осматривается. Хотя Лиз молчала, Джонас сразу понял: она мысленно сравнивает Акапулько с Косумелем, и Акапулько для нее во многом проигрывает. —При определенных обстоятельствах. — Взяв ее под руку, Джонас повел ее внутрь. В банке было тихо и спокойно — как и положено в солидном финансовом учреждении. Служащие в безупречных деловых костюмах вежливо улыбались. Если кто и разговаривал, то полушепотом. Джонас подумал: его брат предпочитал хранить деньги в таких вот консервативных заведениях, зато тратил их, наоборот, в самых шумных и сомнительных местах. Ни секунды не колеблясь, Джонас направился к самой симпатичной служащей. —Добрый день! Девушка подняла голову. Миг — и она просияла в улыбке. —Мистер Шарп! Buеnos dias! Рада снова видеть вас! Лиз оцепенела. Оказывается, Джонас уже бывал здесь прежде! Почему он ей не сказал? Она долго испытующе смотрела на него. Что за игру он затеял? —И я рад вас видеть. — Джонас нагнулся к молодой хорошенькой сотруднице. Он обращался к ней, как заметила Лиз, довольно игриво. Неожиданно ее кольнула ревность. — А я сомневался, что вы меня запомните. Операционистка порозовела и опасливо покосилась на старшего смены. —Как же, как же! Чем я могу вам помочь сегодня? Джонас достал из кармана ключ. Хочу пройти в хранилище. — Обернувшись, он жестом остановил Лиз, открывшую было рот. Сейчас я все устрою. — Девушка достала бланк, проставила дату и протянула Джонасу. — Пожалуйста, распишитесь вот здесь. Джонас взял у нее ручку и небрежно расписался. Лиз скосила глаза, прочла: «Джеремия С. Шарп» и быстро вскинула голову. Джонас лучезарно улыбался. Поскольку рядом стоял старший смены, операционистке пришлось действовать строго по инструкции; она проверила подпись, сличив ее с контрольной в своем компьютере. Все совпадало. Прошу вас, мистер Шарп, пройдите сюда. Разве это не противозаконно? — шепнула Лиз, следом за ним выходя из общего зала. Конечно. — Джонас посторонился, пропуская ее вперед. И я становлюсь соучастницей? Он только улыбнулся в ответ. Служащая банка вынула из хранилища длинную металлическую коробку. Совершенно верно. Если возникнут затруднения, могу порекомендовать хорошего адвоката. Отлично. Еще один адвокат — именно то, чего мне недоставало. Можете пройти в эту кабинку, мистер Шарп. Когда закончите, позвоните. Спасибо! — Джонас подтолкнул Лиз вперед и запер за ними дверь. Как ты узнал? Что узнал? — Джонас поставил коробку на стол. Как ты узнал, к какой служащей подойти? Когда она с тобой поздоровалась, я решила, что ты уже бывал здесь! Все очень просто. Клиентов обслуживают трое мужчин и две женщины. Второй операционистке за пятьдесят. Так что Джерри мог подойти только к одной. Ход его умозаключений оказался вполне ясным, зато его действия — не совсем. —Ты подделал его подпись, и все совпало! Вертя в руке ключик, Джонас покачал головой: —Мы с Джерри были одним целым. Находись мы с ним в одной комнате, я бы без труда угадал, о чем он думает. Расписаться за него мне так же легко, как и за себя самого. И для него все было так же? Джонаса неожиданно кольнула боль. Да, для него все было так же. Лиз помнила: Джерри в шутку называл брата «занудой». Человек, которого Лиз только начинала узнавать, кто угодно, только не зануда. —Интересно, в самом ли деле вы с ним понимали друг друга так хорошо, как казалось вам обоим? — Она опустила голову, посмотрела на банковскую ячейку и сказала себе: она тут ни при чем. Правда, теперь ей верилось в это все меньше и меньше. — Давай скорее откроем ее! Джонас сунул ключ в замочную скважину и бесшумно повернул. Когда он откинул крышку, Лиз лишилась дара речи. Она в жизни не видела столько денег. Новенькие, хрустящие американские доллары были сложены аккуратными стопками, каждая перетянута резинкой. Не в силах устоять, она протянула к ним руку, словно хотела убедиться, что деньги настоящие. —Да тут целое богатство! — Она судорожно вздохнула. — Сотни тысяч... Джонас бесстрастно перебирал стопки банкнотов. В кабинке стало тихо, как в могиле. На глаз здесь приблизительно тысяч триста — двадцатками и по пятьдесят. По-твоему, он их украл? — прошептала Лиз, настолько захваченная зрелищем, что даже не заметила, как окаменели руки Джонаса. — Так вот каких денег требовал тот тип, который ко мне вломился! Не сомневаюсь. — Джонас бросил на место стопку купюр, которую сжимал в руке, и взял небольшую сумку. — Только он их не украл. — Он глубоко вздохнул и велел себе успокоиться. — Боюсь, он их заработал. — Как? — вскинулась Лиз. —Охотно верю. — Джонас не потрудился добавить: он тоже перевел брату двести долларов перед тем, как тот вылетел из Нового Орлеана. Раздвинув стопки долларов, он увидел под деньгами небольшой пластиковый пакет с каким-то белым порошком. Сунул в пакет палец, лизнул его... Сомнений не осталось. —Что там такое? По-прежнему невозмутимо Джонас закрыл пакет. А он думал, что тяжелее ему уже не будет... —Кокаин. Лиз в ужасе воззрилась на белый порошок. —Ничего не понимаю... Он жил у меня в доме. Если бы он был наркоманом, я бы сразу поняла! Джонас вздохнул. Интересно, сознает ли Лиз, насколько она невинна? До этой минуты он даже не понимал, насколько сам свыкся с темными сторонами человеческой натуры. —Может быть, поняла, а может, и нет. Джерри этой дрянью не увлекался. По крайней мере, сам не употреблял. Лиз медленно села на стул. Хочешь сказать, он ими торговал?! Торговал наркотиками? — Джонас едва не улыбнулся. — Нет, для него такое занятие было недостаточно захватывающим. — В самом углу ячейки он заметил черную записную книжку. Он взял ее и начал листать. — А вот провозил контрабандой — наверняка. Контрабанда — именно то, что наверняка пришлось бы ему по вкусу. Он обожал риск, всякие махинации и шальные деньги. У Лиз закружилась голова. Она снова и снова вспоминала человека, с которым жизнь свела ее совсем ненадолго. Лиз казалось, что она его понимает и оценивает довольно точно. Но все оказалось куда сложнее... Правда, теперь уже все равно, кем и чем был Джерри Шарп. Зато ей не все равно, что собой представляет человек, который стоит с ней рядом. —А ты? — спросила она. — Тебе контрабанда тоже по вкусу? Он посмотрел на нее сверху вниз, не выпуская из рук записной книжки. Глаза у него сделались непроницаемыми — настолько, что в них ничего нельзя было прочесть. Ни слова не ответив, Джонас снова принялся листать страницы. —Здесь инициалы, даты, время и какие-то цифры. Судя по всему, за доставку одной партии ему платили пять тысяч. Он получил деньги за десять партий. Лиз снова посмотрела на доллары в банковской ячейке. Новенькие, хрустящие купюры вызывали у нее отвращение, как будто они были заляпаны кровью. Десять раз по пять получается всего пятьдесят тысяч. А ты говоришь, что здесь около трехсот. Верно. И еще пакет с кокаином, который стоит целое состояние. Джонас достал свою записную книжку и принялся переписывать туда цифры. Что же нам теперь делать? Ничего. —Ничего?! — Лиз снова встала; ей показалось, будто она во сне. — Хочешь сказать, мы оставим все как есть? Закроем ячейку и уйдем?! Переписав последние цифры, Джонас положил книжку брата на место. Вот именно. Зачем же мы тогда сюда приехали? Разве не для того, чтобы как-то ими распорядиться? Джонас сунул свою записную книжку в карман. Главное — мы их нашли. Джонас! — Лиз схватила его за запястье, не давая ему закрыть ячейку. — Ты обязан отнести деньги в полицию. Отдать их капитану Мораласу. Он не спеша убрал ее руку и достал из ячейки пакет с кокаином. Лиз решила, что он не хочет с ней считаться, и приготовилась спорить. Но, подняв голову, она прочитала у него на лице не презрение, а настоящую ярость. —Лиз, ты хочешь, чтобы мы взяли это с собой в самолет? Ты хоть знаешь, какое наказание положено в Мексике за провоз наркотических веществ? —Нет. —Лучше тебе и не знать. — Джонас закрыл крышку и запер ячейку. — О том, что ты здесь видела, забудь. Теперь я сам всем займусь. —Нет! Его раздирали смешанные чувства; выдержка была на исходе. Лиз, не дави на меня! Это я-то давлю?! — Не помня себя, она вскочила и схватила его за рубашку. — А ты на меня как давишь? Втянул меня черт знает во что — у меня до сих пор голова кругом! А теперь, когда я оказалась по уши замешана в контрабанде наркотиков и укрывательстве четверти миллиона долларов, ты приказываешь мне обо всем забыть! Думаешь, я радостно вернусь домой и буду, как раньше, сдавать напрокат снаряжение для подводного плавания? Может, я тебе больше и не нужна, Джонас, но я не люблю, когда от меня отмахиваются. И потом, не забывай: неподалеку рыщет убийца. Он думает, что я знаю, где деньги. — Лиз ахнула и прижала руку ко рту; по спине пробежал холодок. — А ведь я теперь действительно знаю, где они! Вот именно, — тихо ответил Джонас, отводя от себя ее руки и крепко хватая ее за запястья. Он сразу понял: она очень боится. Пульс у нее участился не только от гнева, но и от страха. — Теперь ты действительно знаешь, где они. Поэтому ради себя же самой отойди в сторону. Пусть убийцы сосредоточатся на мне. И как, интересно, мне отойти в сторону? Гнев подступал все ближе; жаль, подумал Джонас, что нельзя запереть гнев в ячейку — вместе с его причиной. Слетай в Хьюстон, навести дочь. Да как я могу? — спросила она звенящим шепотом, который эхом отдавался от стенок тесной кабинки. — А вдруг они меня выследят? — Она опустила голову и оглядела длинную блестящую коробку. — Они наверняка полетят за мной. Я не могу рисковать безопасностью дочери! Из-за того что Лиз была права, Джонасу стало еще хуже. Его загнали в угол! Он разрывается между любовью и верностью, между добром и злом... Между справедливостью и законом. —Мы поговорим с Мораласом, когда вернемся. — Он снова взял в руки ненавистную банковскую ячейку. Куда мы сейчас? Джонас отпер дверь кабинки. Нам надо выпить. Лиз не пошла с Джонасом в бар. Ей захотелось посидеть в номере одной. Но потом она решила, что кое-чем Джонас ей все-таки обязан. Поэтому она пошла в бутик при отеле, выбрала самый простой цельный купальник и распорядилась записать его цену в общий счет. С собой она взяла только смену одежды и туалетные принадлежности. Если уж предстоит до ночи торчать в Акапулько, она хотя бы поплавает в частном бассейне, который имелся при каждой вилле. Едва войдя в свои апартаменты, она замерла на месте. Ее родители были вполне преуспевающими представителями среднего класса; она выросла вовсе не в бедности. И все же при виде роскошных трехкомнатных апартаментов окнами на океан у нее захватило дух. Ноги утопали в пушистом ковре. На стенах, оклеенных обоями цвета слоновой кости, висели картины в неброских тонах. На диване с серо-зелено-синей обивкой вполне могли разместиться два? человека — скажем, для того, чтобы подремать днем. Рядом с огромной ванной, такой широкой и глубокой, что так и подмывало окунуться, она увидела отводную телефонную трубку. Как удобно! Рядом стояла бледно-розовая раковина. Значит, вот как живут богачи, думала Лиз, проходя в свою спальню. Дорожную сумку она увидела в ногах огромной трехспальной кровати. Занавески, отделяющие спальню от балкона, были раздернуты; она увидела, как на пляж накатывают огромные волны. Лиз раздвинула застекленные двери. Ей захотелось услышать шум прибоя. О таком мире, полном красоты и благополучия, много лет назад рассказывал ей Маркус. Лиз слушала его, раскрыв рот — она как будто попадала в сказку. Дома у Маркуса она ни разу не была — ее туда не приглашали. Но он красочно расписывал белые колонны, белые балконы, широкую лестницу, которая, извиваясь, уходила ввысь. По вечерам слуги подают чай; конюхи готовы по первому требованию оседлать холеную лошадку. Шампанское пьют из хрустальных бокалов. Да, для нее такая жизнь была сказкой, но сказка ей была не нужна. Ей был нужен только он сам. Теперь Лиз считала свои девичьи мечты глупостью. По наивности своей она приняла слабого, избалованного эгоиста за принца на белом коне. Но шли годы, а она по-прежнему вспоминала о доме, который он ей живописал, и представляла свою дочь на широкой парадной лестнице. Справедливость должна восторжествовать! Сказка закончилась после того, как перед ней предстала целая груда денег в банковской ячейке и она поняла, как наживают богатство. А потом увидела глаза Джонаса, когда он объяснял, как сам понимает справедливость. Сказка сменилась былью. Как все запуталось! Сразу и не сообразишь... Но, прежде чем она будет думать о будущем для себя и дочери, нужно еще пережить настоящее. Джонас! Судьба связала ее с ним. И его с ней тоже. Не потому ли ее к нему влечет? Ведь они вместе разгадывают одну и ту же загадку. Если она сумеет все разъяснить, ей, может быть, удастся подавить желания, которые поднимаются из глубины души. Если она сумеет все разъяснить, она снова станет хозяйкой своей судьбы. Но как справиться с собой, со своими чувствами? Лиз многое пережила, когда они молча возвращались в отель. Больше всего на свете ей хотелось броситься ему на шею, утешить его — правда, Джонас держался сухо и отстранен но. Скорее всего, ее утешение ему вовсе не нужно... Да, ей придется трудно. И самое трудное то, что она постепенно и неотвратимо влюбляется в него. Лиз решила больше не играть с самой собой в кошки-мышки. Пока она откровенно не признается себе в том, что любит его, она не сумеет справиться со своими чувствами. Пора взглянуть правде в глаза. Всю жизнь, даже в годы самых сильных потрясений, она старалась действовать честно и прямо, и до сих пор у нее все получалось. Итак, она его любит — или очень скоро полюбит. Она больше не наивная дурочка и не считает, что любовь преодолевает все препятствия. Он причинит ей душевную боль, в чем не приходится сомневаться. Он непременно похитит у нее то, что ей удавалось целых десять лет сохранять в неприкосновенности. Да, он разобьет ей сердце — и что? Лиз покачала головой. И ничего. Он привык добиваться своего. Джонас Шарп стремится к своей цели, и она для него — не больше чем географическая карта, с помощью которой он попадет куда ему нужно. Он упорен и беспощаден. Как только он выполнит то, ради чего сюда приехал, он тут же бросит ее, вернется в свою Филадельфию и больше ни разу о ней не вспомнит. Лиз вздохнула. И почему это некоторых женщин так и тянет к мужчинам, которые способны больнее всего их ранить? Отгоняя тяжелые мысли, она разделась и натянула купальник. Но мысли о Джонасе все равно прокрадывались через поставленные ею заслоны. Может быть, позвонить Вере? Возможно, если она прикоснется к звену цепи, связывающей ее с нормальной жизнью, ей снова удастся овладеть собой? Лиз сняла трубку и задумалась. Где сейчас Вера? Наверное, уже вернулась домой из школы. Слушая щелчки и гудки, Лиз все сильнее волновалась. Когда ее, наконец, соединили, она, заранее улыбаясь, присела на кровать. Алло! Мама! — Услышав мамин голос, Лиз испытала и радость, и чувство вины. — Это Лиз. Лиз! — с такой же интонацией воскликнула Роуз Палмер. — Вот неожиданный звонок! Только сегодня утром мы получили от тебя письмо. Как ты? У меня все хорошо. — Все совсем не хорошо. — Захотелось поговорить с Верой. Ох, Лиз, мне так жаль. Веры нет. У нее сегодня музыка. Разочарованная Лиз постаралась ничем не выдать своих чувств. Я забыла... — Глаза наполнились слезами, но Лиз постаралась не дать им воли. — Ей нравится заниматься? Она просто обожает учиться фортепиано. Ты бы слышала, как она играет! Ты свои-то уроки помнишь? У меня руки не из того места росли. — Лиз с трудом улыбнулась. — Мама... спасибо, что прислала ее фотографии. Она так выросла... Скажи, ей... хочется вернуться? Роуз по голосу поняла, что дочери плохо. Она тоскует, ей больно. Уже не в первый раз ей захотелось, чтобы Лиз оказалась рядом, чтобы ее можно было обнять, утешить. Вычеркивает дни в своем календарике. Она купила тебе подарок. Правда? — Лиз пришлось глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться. Вообще-то это сюрприз, ты уж меня не выдавай. Не выдам. — Лиз смахнула слезы, радуясь, что по ее голосу ничего не заметно. Говорить с мамой больно, но все же это утешение, ведь мама знает и понимает Веру так же, как ее саму. — Я скучаю по ней. Последние недели всегда самые длинные... Голос ее звучал не так уверенно, как она думала, — кроме того, матери всегда слышат то, что ускользает от других. Лиз, может, сама приедешь домой? Побудешь с нами до конца учебного года... Нет, не могу. Как папа? Роуз не понравилось, что дочь сменила тему, но что делать? Такую упрямицу, как ее дочь, еще поискать. Разве что внучка может с ней сравниться... Отлично. Ждет не дождется, когда приедет к тебе и нырнет в океан. Возьмем «Эмигранта» и выйдем в море сами — вчетвером. Передай Вере... — Голос у нее дрогнул. — Передай, что я звонила. Конечно, передам. Слушай, а пусть она сама позвонит тебе, когда вернется! Соседка привезет ее в пять. Нет. Я сейчас не дома, а в Акапулько — по делу. — Лиз глубоко вздохнула, приказывая себе успокоиться. — Передай, что я скучаю по ней и буду ждать в аэропорту. Ты ведь знаешь, как я благодарна вам за все, что вы делаете. Просто... Лиз, — негромко перебила ее Роуз, — мы любим Веру. И тебя тоже любим. Знаю. — Лиз прижала пальцы к глазам. В том, что родители ее любят, она не сомневалась, только пока не понимала, что это меняет в ее жизни. — Я тоже вас люблю. Просто иногда все очень запутывается. У тебя правда все хорошо? Она опустила руку; слезы уже высохли. Будет хорошо, когда вы приедете. Передай Вере, что я тоже считаю дни. Хорошо. До свидания, мама. Она нажала отбой и стала ждать, когда пройдет чувство щемящей пустоты внутри. Будь она больше уверена в родительской поддержке, верь она больше в их любовь, неужели бежала бы из Штатов и начала жить самостоятельно? Лиз провела рукой по волосам. Нет, она не слишком уверена в поддержке родителей и не рассчитывает на нее. Она сожгла за собой мосты. Важнее всего для нее всегда была Вера и ее счастье. Часом позже Джонас вышел к бассейну и увидел ее. Лиз переплывала бассейн из конца в конец — быстро, уверенно, то и дело разворачиваясь. Казалось, она не знает усталости; как ни странно, она очень подходила к здешней уединенной роскошной обстановке. Покрой ее ярко-красного купальника, довольно скромный, очень шел ей. Он насчитал двадцать кругов, прежде чем она остановилась, и невольно задумался, сколько она успела проплыть до того, как он сюда вышел. У него создалось впечатление, что она плавает, чтобы освободиться от напряжения или какого-то горя, и что с каждым новым кругом она все ближе к успеху. Он задумчиво наблюдал, как она окунает голову в воду; мокрые волосы облепили голову, словно плотная шапочка. Еще он заметил, что синяков у нее на шее больше не видно. Лиз встала; с нее текла вода. —Никогда не видел тебя такой спокойной, — сказал Джонас и тут же заметил, что она снова напряглась. Перестала умиротворенно смотреть на горы и перевела взгляд на него. Лиз сразу увидела, как он утомлен. Почему она раньше этого не замечала? Еще утром его глаза не казались ей такими усталыми. Он не переоделся, а руки сунул в карманы своих свободных бежевых брюк. Отдыхал ли он сегодня вообще? —Я не захватила с собой купальник. — Лиз подошла к бортику, подтянулась, выбралась наверх, отряхнулась. — Вот, купила в здешнем бутике. Его включили в счет за номер. Купальник оказался высоко вырезан по бедрам — едва ли не до самой талии. Джонасу вдруг захотелось прикоснуться к ее стройным ногам, снять с нее купальник и посмотреть, как она выглядит без него. —Красивый. Лиз взяла полотенце. —И дорогой. Джонас усмехнулся: —Вычту из платы за комнату. Слегка скривив губы, она вытерла голову. —Ничего ты не вычтешь. Но ты ведь юрист — наверняка сумеешь возместить стоимость купальника на чем-нибудь еще. Чек я сохранила. Джонас не думал, что еще в состоянии смеяться. —Весьма тебе признателен. По-моему, ты не очень-то высокого мнения о юристах. В ее глазах сверкнул огонек — и тут же погас. —Стараюсь вовсе не думать о них. Забрав у нее полотенце, он осторожно промокнул ей лицо. —Отец Веры — юрист? Хотя она не шелохнулась, ей показалось, будто она отплывает от него. Джонас, прекрати. Ты же не прекращаешь. Если честно, я почти никогда не вспоминаю о нем. Правда, в последнее время иногда вспоминаю, но это тебя не касается. Он накинул полотенце ей на плечи и, удерживая за концы, подтянул ее к себе. —Пожалуйста, расскажи мне о себе. Наверное, все дело в его голосе, подумала Лиз. Он говорит очень спокойно и убедительно... Так и тянет раскрыть ему душу. Лиз посмотрела ему в лицо. Похоже, ее жизнь его в самом деле интересует. В глубине души уже влюбленная в него, она все же нуждалась в каких-то гарантиях с его стороны. Почему ей кажется, что она ему небезразлична? Зачем? Сам не знаю. Но иногда у тебя в глазах появляется такое выражение... Очень хочется тебя утешить. Она вскинула подбородок — не сильно, едва заметно. Жалеть меня не надо! Мне кажется, что слово «жалость» сейчас не совсем подходит. — Он вдруг почувствовал страшную усталость и прижался лбом к ее лбу. Он устал сражаться с демонами, искать ответы на мучающие его вопросы. — Проклятье... Она застыла в нерешительности. —Что с тобой? Все в порядке... То есть... — Отойдя, он пошел по дорожке, где сквозь белый гравий пробивались крошечные оранжевые цветочки. — Многое из того, что ты сегодня сказала, оказалось правдой. И вообще, многое из того, что ты говорила, правильно. И я ничего не могу поделать. Не знаю, что ты сейчас хочешь от меня услышать. Ничего. — Страшно усталый, он провел по лицу обеими ладонями. — До сих пор не могу привыкнуть к мысли, что моего брата больше нет, что его убили из-за того, что он решил нажиться на контрабанде наркотиков. Соображал он всегда неплохо, вот только использовал свои мозги неправильно. Всякий раз, глядя в зеркало, я задаюсь вопросом: зачем? Так и не успев разобраться в своих чувствах, Лиз перестала сдерживаться, подошла к нему. Ему плохо. Впервые она заглянула ему в душу и увидела, как ему больно. Она знала, что значит жить с не проходящей болью в душе. —Джонас, он был не таким, как ты. Я не считаю его плохим. Просто он был слабым. Одно дело — горевать по нему, и совсем другое — обвинять себя в том, что он натворил, и в том, что с ним случилось. — Она положила руки ему на плечи. Джонас не подозревал, что ему нужно утешение, но нежное прикосновение ее рук что-то задело, стронуло в нем. Только я мог достучаться до него и удержать его от срыва... В какой-то момент мне надоело жить за двоих. Ты в самом деле считаешь, что мог бы помешать ему сделать то, что он сделал? Да, наверное. Теперь я буду мучиться до конца дней! Погоди-ка. — Она схватила его за рубашку почти так же, как утром, в банке. Сочувствие сменилось раздражением, но и ее раздражение тоже оказалось кстати. — Вы с ним братья, близнецы, но вы — не одно целое, а два отдельных человека. Джерри не был ребенком, которым нужно руководить и за которым требуется постоянный надзор. Он был взрослым человеком и сам принимал решения. В том-то и беда. Джерри так и не вырос. Зато ты вырос, — возразила она. — Или ты и за это собираешься себя казнить? Джонас вынужден был с ней согласиться. Да, сейчас он именно казнит себя. Он отвез тело брата домой, похоронил его, постарался утешить родителей, но продолжает винить себя в том, что так или иначе было неизбежно. В глубине души он и сам это понимал. Лиз, я должен найти его убийц. Пока я их не найду, я не смогу спокойно жить. Мы их найдем. — Повинуясь внезапному порыву, она прижалась щекой к его лицу. Иногда легчайшее прикосновение способно избавить от боли. — И тогда все закончится. Все ли? Ему не хотелось, чтобы все закончилось, — лучше пусть кое-что продолжается... Исполнив давнее желание, он провел ладонью по ее плечу и понял, что она замерзла. —Солнце уже село. — Он церемонно набросил на нее полотенце. И если по отношению к другой женщине подобный жест ничего бы не значил, Лиз ему хотелось защищать. — Переоденься в сухое, и пойдем ужинать. —Куда? —В ресторан при отеле. Он считается одним из лучших, Лиз снова вспомнила об их роскошных апартаментах. К ним совсем не подходит содержимое ее дорожной сумки! —Я не взяла с собой вечернего платья. Он рассмеялся и положил руку ей на плечо. Вот первое ее несерьезное высказывание, какое он от нее слышит. —Так купи его — и попроси записать на мой счет. —Но ведь... |
||
|