"Пески Калахари" - читать интересную книгу автора (Малвихилл Уильям)

Глава 1

Детьенс умер ночью, и оставшиеся в живых были почти рады этому. При катастрофе с самолетом у него был сломан позвоночник и раздроблен череп. Он скончался, так и не приходя в сознание. Их осталось шестеро: пятеро мужчин и одна женщина. Они стояли вокруг завернутого в одеяло тела, согретые теплом раннего утра.

Когда самолет разбился — это произошло накануне, — пострадал только Детьенс. Прежде они не были знакомы ни с ним, ни между собой, но его агония сблизила их, и теперь им казалось, что они знают друг друга очень давно. Все ухаживали за умирающим, молились за него, просидели над ним долгую темную ночь напролет. Из-за него они остались у обломков самолета; из-за него им не удалось добраться до невысоких черных гор, едва видневшихся на горизонте. И вот он мертв, но они все еще стояли у трупа, словно ожидая чего-то. Нервы у них были натянуты, как струны, каждому передавалась взволнованность соседа. Они то смотрели на тело Детьенса, то переводили взгляд на отдаленные холмы. Стюрдевант, пилот, откашлялся.

— Я полагаю, нам следует похоронить его здесь, — сказал он, не поднимая глаз. — Здесь, около самолета. Нет никакого смысла искать какое-либо другое место.

Все согласились с ним. Если Детьенс будет похоронен там, где он лежит сейчас, значит, Стюрдевант намерен добраться до холмов, до дальних черных гор. Ведь они доверились ему и теперь изучающе смотрели на пилота: рыжеволосый, высокий мускулистый человек лет сорока, с энергичным волевым лицом, бывший летчик-истребитель, родом из Южной Африки. Всего несколько дней назад они даже не подозревали о его существовании. Теперь их жизнь всецело зависела от его решений. А Стюрдевант, потирая рыжую щетину, покрывавшую его худощавое лицо, посмотрел мимо них на грозную пустыню, поправил пилотку и шлепнул ладонью по мухе, севшей ему на ногу. На нем были коричневая спортивная рубашка, шорты цвета хаки и туфли на резиновой подошве. Все ждали, что он заговорит, но летчик повернулся и отошел в сторону, осматривая обломки разбитого самолета. Подняв скрученный кусок алюминия, он опустился на колени и принялся копать песок. Полукруг распался. Женщина устало поплелась к изуродованному фюзеляжу и через низкую дверцу вошла внутрь. Мужчины, захватив кто жестянку, кто обломок металла, присоединились к Стюрдеванту.

Пока они рыли могилу, которая становилась все глубже, пилот присматривался к четырем своим спутникам. За жизнь каждого из них он чувствовал себя ответственным.

Самым старшим был Гриммельман, годившийся каждому из них в отцы, совершенно седой немец. Он слегка прихрамывал и при ходьбе опирался на тяжелую трость с резиновым наконечником. Гриммельману — за семьдесят, но он еще достаточно силен. Когда он вылетел из Мосамедиша, на нем был европейского покроя костюм и рубашка с жестким белым воротничком. Вместо чемодана — туго набитый дешевый портфель, вид которого вызывал у Стюрдеванта воспоминания о беженцах. Старик направлялся в Виндхук, разыскивая своего брата — владельца большого овцеводческого ранчо. По-английски Гриммельман говорил медленно и четко, словно старый учитель. Сейчас, копая песок, он скинул пиджак, а копну седых волос на голове прикрыл старой фуражкой военного образца, которую достал из портфеля.

Самый молодой — Джеферсон Смит. Ему не более тридцати. Это высокого роста американский негр, ассистент профессора, занимавшийся какими-то исследованиями в Африке. Смит подвижен и разговорчив, отличается хорошими манерами, всегда улыбается. Голос у него глубокий и приятный. Для Стюрдеванта Смит необычен. Негры, которые до сих пор летали в его машине, были рабочими, чаще всего шахтерами, и потому он никак не мог представить себе Смита американцем, богатым и образованным.

Рядом с негром жестяной банкой выгребал песок из могилы еще один американец — Майк Бэйн, которому на вид было около сорока. «Хороший парень, — подумал о нем Стюрдевант, — но за ним надо присматривать». Майк слаб и мягок, в его движениях и словах ощущалась какая-то вялость, а на лице лежала печать глубокого безразличия. Даже Гриммельман, который был гораздо старше его, казался физически крепче и сильнее духом. Ростом Бэйн не достигал и шести футов. Стюрдевант знал, что Бэйн — американский инженер, несколько лет скитавшийся по Западной Африке.

И, наконец, О'Брайен — крупный, статный, красивый мужчина. Он с силой вонзал в землю заостренный кусок металла и листом фанеры выбрасывал песок вверх. Голова его была непокрыта, и давно не бритая борода сливалась с шевелюрой цвета воронова крыла. О'Брайен тоже американец и почти ровесник Стюрдеванту. В Африку он приехал поохотиться.

Кроме большого кожаного чемодана, у него было два дорогих отличных охотничьих ружья и пара биноклей. О'Брайен выше пилота и шире его в груди и плечах. Когда они познакомились в Анголе и обменялись рукопожатием, Стюрдевант почувствовал в нем скрытую силу, превосходящую его собственную. И теперь он рад, что О'Брайен с ними.

Могила становилась глубже. Копали молча. Говорить было не о чем: человек умер, и его надо похоронить. Вот и все. Наконец, заполненный гравием подпочвенный пласт кончился, и грунт стал мягче.

Стюрдевант смахнул пот с лица. Скоро, очень скоро, если они не найдут воды, все погибнут от жажды. В самолете еще оставалась вода, почти две канистры, но когда она кончится…

Ни один самолет не вылетит на их поиски. Пилот заявил об этом спустя несколько часов после катастрофы. Машина принадлежала ему лично, и полет нигде не был зарегистрирован. Стюрдевант согласился доставить их в Свакопмунд и покинул Анголу без каких-либо формальностей — одинокий самолет, летящий куда-то на юг над выжженной и оголенной равниной. Искать их не будут, потому что никто так и не узнает о случившемся. Они сами должны позаботиться о своем спасении, а одни драгоценные сутки уже потеряны.

Все еще много людей погибает в пустынях. Для двадцатого столетия это кажется странным, но и такое иногда случается. До сих пор в мире остается немало белых пятен. Там, в неизведанных местах, люди умирают по совершенно простым причинам: от жажды, голода, холода, жары… Недавно Стюрдевант прочел в газете о страшном зрелище, представшем перед партией геологов в Ливийской пустыне. Американский бомбардировщик времен второй мировой войны лежал в сыпучих песках. Там он оставался более пятнадцати лет. Никто не прикоснулся за это время к бортовым журналам, к одежде и оружию. В самолете сохранилось даже несколько банок с водой, но никаких следов экипажа обнаружить не удалось. Пришли к заключению, что люди покинули самолет в поисках воды и погибли в бескрайней пустыне в четырехстах милях от побережья.

— Достаточно, — проговорил Стюрдевант. Все бросили копать одновременно. Пилот и О'Брайен подняли труп и опустили его на дно неглубокой могилы. Затем все стали забрасывать ее землей.

Грэйс Монктон сидела в глубоком, похожем на раковину кресле самолета и дремала, закрыв глаза. Большую часть ночи ей пришлось просидеть с умирающим, и теперь эта молодая и красивая женщина чувствовала, как от пережитого потрясения и усталости у нее кружилась голова. Ее лицо аристократки даже в полусне сохраняло самоуверенность и какую-то живость. Временами ей, наверное. грезилось нечто страшное: она бормотала что-то, стонала и вздрагивала. Да, Грэйс была молода и не хотела умирать.

Протянув руку, она взяла выцветший плащ и накрылась им, так как ночная прохлада все еще давала себя звать. Когда Грэйс вылетала из Мосамедиша, на ней были только шорты из мадрасского полотна и легкая блузка. Ночью кто-то из мужчин дал ей большой плотный свитер. И сейчас она забылась неспокойным сном.

Мужчины отошли от могильного холма и поднялись в изуродованную кабину самолета, чтобы укрыться там от лучей восходящего солнца.

Последним вошел Стюрдевант. Как и все, он, пригнувшись, пролез через низкую дверцу, опустился в одно из откидных кресел и закрыл глаза. Как нелепо все вышло! Угробил Детьенса, разбил самолет и разрушил дело всей своей жизни. Теперь у него на руках оказалось пять человек, за судьбу которых он в ответе. Ах, если бы машина ожила, взревела, помчалась вперед, поднялась и полетела, унося их отсюда…

— Мне кажется, — заговорила Грэйс Монктон, — нам надо что-то делать. Кто-нибудь из нас или мы все вместе должны попытаться найти какой-то выход.

Стюрдевант кивнул, все еще не открывая глаз. В самолете было прохладнее, чем снаружи, и он отдыхал.

— Попробуем, — проговорил пилот. — На закате двинемся к тем горам.

— А есть ли там вода? — спросила Грэйс.

— Кто знает? — развел руками Стюрдевант.

— У нас нет выбора, — сказал О'Брайен. — Дольше сидеть у самолета уже нельзя.

Пассажиры, сидя в тех же креслах, которые занимали в полете, слушали и молча соглашались. Лишь один Гриммельман потихоньку похрапывал.

— Нам надо хорошенько отдохнуть, — сказал пилот. — Идти будем всю ночь.

Майк Бэйн закурил последнюю сигарету. Сама мысль о тем, что придется куда-то идти, внушала отвращение. Путь к черным горам, по-видимому, труден, может быть, даже чересчур труден. Ему, наверное, лучше остаться здесь. Когда самолет разбился, Майка швырнуло о землю, как и всех остальных, и он порезал большой палец на руке. Сейчас палец нарывал и беспокоил Бэйна. Следовало бы осмотреть ранку, тогда он почувствует себя лучше: в аптечке Стюрдеванта, должно быть, что-нибудь осталось. Это надо бы сделать именно сейчас, но кресло было таким удобным, а Бэйн так устал.

Сигарета жгла пальцы. В течение нескольких часов он берег ее и думал о ней и, наконец, закурил, с удовольствием затягиваясь и хорошо помня, что сигарета последняя. Это пугало Бэйна. Вот уже много лет он ежедневно выкуривал по две пачки. Щелчком Бэйн выбросил крошечный окурок через разбитый иллюминатор и долго смотрел, как тот угасал на песке. Потом закрыл глаза и заснул.

В самолете оставалось еще немного продуктов и воды, которые Стюрдевант всегда возил с собой. Большая часть Африки — пустыня, а самолет для пилота — всегда его дом, и потому Стюрдевант заботился, чтобы у него «в доме» было все необходимое. Одна канистра лопнула во время катастрофы, воду из второй они уже выпили. Оставались еще две, почти десять галлонов воды.

Стюрдевант посадил свою машину на «брюхо». Это было похоже на чудо. Самолет долго бесшумно планировал над плоской, как стоп, пустыней; земля приближалась с каждым мгновением. Наконец, колеса коснулись грунта и в тот же момент их сорвало. Затем раздался скрежет раздираемого металла у хвостового оперения и левого крыла. Самолет занесло и начало вращать, он чуть не перевернулся. Наступила тишина. Все остались живы.

Из обломков металла Джеферсон Смит принялся выкладывать знак «Help» [1].

Появилась первая буква. Пассажиры присоединились к нему и помогли закончить слово. Потом, спасаясь от палящего солнца, все забрались в разбитый фюзеляж, довольные, что для их спасения кое-что уже сделано.

Позднее О'Брайен поджег колесо, которое оторвалось от самолета и теперь лежало в трехстах ярдах от фюзеляжа. Он вылил на шину масло и поднес спичку. Все смотрели на черный дым, столбом вздымавшийся в небо в неподвижном воздухе. Они долго подбрасывали в огонь обломки, но в конце концов он все-таки погас. Никто не отозвался на их сигнал. Перед самым рассветом сожгли второе колесо в надежде привлечь все же чье-либо внимание. О'Брайен взял одно из своих ружей и выстрелил три раза подряд, однако все оказалось бесполезным. Пустая трата времени и патронов. Они затерялись в бесконечном море песков.

Когда солнце коснулось линии горизонта, пассажиры потерпевшего аварию самолета пустились в путь. Было предложено и отвергнуто несколько планов. О'Брайену хотелось составить две группы. Одна — из более молодых и выносливых пойдет вперед в качестве разведывательного отряда. Вторая — должна следовать за ней и нести с собой большую часть воды и все необходимое снаряжение. План пришелся всем по душе, кроме Стюрдеванта, который его решительно отверг. Пилот не хотел разбивать всю группу.

Однако собраться в дорогу было не так-то легко. Все стояли у разбитого самолета, пригоняя на себе различные тюки и узлы. Советовали друг другу не брать с собой непосильного груза, но уже через минуту вспоминали о ценности того или иного предмета, который невозможно было оставить. О'Брайен помогал всем, ловко увязывая груз в одеяла с помощью кусков шнура. Гриммельман подходил то к одному, то к другому и настаивал, чтобы обязательно взяли всю обувь: в пустыне она не менее важна, чем вода. Ружья и боеприпасы О'Брайена роздали мужчинам, а канистры с водой Стюрдевант решил нести сам. От воды зависела теперь жизнь шестерых людей. Но оставалось ее на три-четыре дня, не больше.

Постояв несколько мгновений, Гриммельман с нетерпением посмотрел на своих спутников и, опираясь на тяжелую трость, первым зашагал по направлению к маячащим вдалеке горам. Не было почти никаких шансов, что за горами могло что-нибудь оказаться: например, шахтерский поселок или линия железной дороги. Но, может быть, там есть родник. Или им улыбнется счастье, и они встретят бушменов [2], горных дамаров [3], а, может, даже старых добрых немецких фермеров-овцеводов.

Один за другим двинулись они за Гриммельманом. Первой бодро и уверенно шла Грэйс Монктон. За ней — О'Брайен, сильный и волевой. На плечах у него лежал огромный тюк, в руке — ружье. Далее торопливо шагал Джеферсон Смит.

Стюрдевант стоял, не отрывая глаз от обломков своего самолета. Все уже ушли, кроме Майка Бэйна, который еще копался в вещах, оставленных в кабине. Хорошая это была машина, и вот ее уже нет, как нет и тех других, на которых он летал в войну. Самолета нет, Детьенс умер, и ни одна живая душа в мире не знает, где они сейчас. Трудно было уходить, ведь машина — последнее, что у него оставалось. И вот она разбита, а вокруг простирается древняя пустыня. Он поднял две канистры с водой и двинулся вслед за остальными.

Майк Бэйн видел, как уходил Стюрдевант. Теперь он остался совсем один. Выругавшись, Майк бросил поиски. Ведь должна же была заваляться хоть пачка сигарет в каком-нибудь чемодане или в кармане! Ему так не повезло! Бэйн вышел из самолета, посмотрел на большой гаечный ключ, который держал в руке, и бросил его на песок. Этот ключ, найденный Бэйном в глубине кабины, был не менее двух футов длиной. Майк пользовался им, роясь в брошенных вещах.

Бэйн поспешил за Стюрдевантом, на ходу поправляя сползающую со спины ношу. Внезапно, словно чего-то испугавшись, он бросился назад к самолету, подхватил ключ и побежал догонять своих спутников.

Солнце уже село, но жара не спадала. Она оставалась в песке, в воздухе, в их памяти. Они брели по бесплодной земле рядом друг с другом, изредка переговариваясь. Под ногами шуршал песок и скрежетал гравий. Стало темно и сразу похолодало. А до гор было еще далеко. Время от времени путники посматривали на них, прикидывая расстояние.

Ночь выдалась светлой: в небе сияла яркая луна и плыли легкие облачка. Путники упрямо шли, иногда останавливаясь и собираясь вместе, чтобы отдохнуть и выпить немного воды. Все устали, но никто не хотел в этом признаться. На ночлег останавливаться было нельзя, иначе с восходом солнца они могли оказаться в песчаной ловушке, и уж никогда не сумели бы дойти до гор. Что бы ни таили в себе эти скалы, они должны добраться туда, даже если там ничего нет, кроме тени, в которой им суждено умереть.

Рассвет наступил как-то внезапно. А горы все еще были далеко. Первой не выдержала Грэйс Монктон, заплакав от усталости и отчаяния. Все так старались, так долго шли, а разбитый самолет, казалось, по-прежнему лежал совсем близко от них. Мужчины отвернулись, чтобы не видеть, как она плачет. «Я бы тоже заплакал, — подумал Майк Бэйн, — будь я женщиной. Непременно заплакал бы».

И они снова двинулись в путь, то и дело спотыкаясь и падая. Навязчивая мысль о приближении дневного зноя подгоняла их и заставляла идти все быстрее. Мало-помалу группа распалась, уже не было того единства, которое сохранялось всю ночь, и лишь растянувшаяся на целую милю цепочка одиноких фигур спешила теперь к черным горам.

На рассвете бабуины [4] вылезли из своей пещеры и уселись у входа, щурясь от яркого света, почесываясь, гримасничая и зевая. Только детеныши чувствовали себя превосходно и радостно резвились на солнце.

Для обезьяньей колонии прошла еще одна спокойная ночь. В пещере они долго возились и толкались, а потом заснули, сгрудившись в один сплошной комок тел, цепляясь друг за друга в надежде защитить себя от воображаемой опасности и ночного холода. Те, кто оказывался снаружи, мерзли и старались держаться подальше от входа, чтобы согреться. Некоторым обезьянам грезились, наверное, змеи или леопарды, и они метались во сне, пока потревоженные соседи не награждали их хорошими тумаками.

Итак, ночь осталась позади. Бабуины-часовые взобрались на высокие и отдаленные друг от друга скалы и осматривали оттуда расстилающуюся перед ними панораму крутых обрывов, усыпанных гравием склонов и острых пиков. Обезьянье стадо ожидало внизу, наслаждаясь теплом ясного солнечного утра. Но вот часовые подали вожаку знак: «Все спокойно».

Вожак двинулся вниз по склону. Он был уже стар, но размерами и силой превосходил всех самцов стада. Клочья поседевшей шерсти покрывали его волосатую коричневую шкуру. Вожак вел стадо вниз от выступа к скале, потом к гладкой плите, вдоль узкого гребня до отвесного обрыва высотой в десять футов. Он спускался, перепрыгивая со скалы на скалу без особых усилий. Стадо с криком следовало за ним. Вот, наконец, и место, где достаточно пищи. Обезьяны разбрелись по обширной территории, стараясь, однако, не терять друг друга из виду. Одни переворачивали камни в поисках личинок, гусениц и многоножек, другие — брели к купе акаций, чтобы полакомиться сладким отвердевшим соком, третьи — искали ягоды, вырывали корни. Часовые зорко осматривались: враг мог оказаться совсем рядом.

Бабуины медленно двигались по дну долины, держась ближе к скалам, так как в траве нередко мог скрываться хищник, выжидающий благоприятный момент, чтобы схватить детеныша. Много тысяч лет назад обезьяны жили на деревьях, но сейчас их пристанище — скалистые утесы.

Солнце палило все сильнее. Животные насытились. Старый вожак сначала бродил у подножья скал, а потом взобрался футов на двадцать выше, чтобы лучше видеть часовых. Стадо не спеша следовало за ним. Они нашли место в тени, где дул легкий ветерок. Здесь можно было отдохнуть и поспать, а детеныши могли вволю поиграть.

Вдруг один молодой часовой издал тревожный крик. Животные в ужасе застыли. Это был какой-то странный крик, бабуины никогда раньше не слыхали ничего подобного. Они бросились наверх и увидели то, что разглядел часовой. Вдалеке среди горячих песков, куда они никогда еще не спускались, что-то передвигалось, какие-то крошечные фигурки подходили к ним.

Обезьяны замерли в ожидании, напряженно наблюдая за людьми. Одна из фигурок упала. Самки забеспокоились, прижимая детенышей и награждая их тумаками, когда те поднимали слишком большой шум. Старый вожак нахмурился. Он был рассержен. Обезьяны отодвинулись от него, зная, как он страшен в гневе.

А маленькие фигурки, там далеко внизу среди пустыни, постепенно приближались к ним.

Перед путниками возвышались одни только скалы. Они подходили к горам, и страх перед предстоящим дневным зноем пропадал. Теперь-то уж они доберутся до гор. Оставалось всего каких-нибудь десять миль.

«Эти скалы похожи на громадный тонущий корабль, задравший нос и погружающийся кормой в пучину, — подумал О'Брайен. — Они напоминают еще и судно без мачт, С выброшенное на берег и наполовину покрытое пенистым прибоем. Или черный айсберг в песчаном море. Но там должно находиться что-то живое, должно. Ведь даже на некоторых айсбергах встречается жизнь. А если есть жизнь, значит, и вода, достаточно воды, чтобы поддерживать эту жизнь».

Приближаясь к горам, измученные люди нагоняли друг друга, но не обменивались ни словом. Все были поглощены своими мыслями, да и от разговоров только сохло во рту, и усиливалась жажда. Наконец путники достигли пологой возвышенности около мили длиной, которая вела к склону, покрытому глинистой почвой, обломками скал и песком. Некоторые камни представляли собой острые глыбы, отколовшиеся от нависающих утесов, может быть, много веков назад. О'Брайен подошел к одной из скал и тяжело опустился на землю в ее тени. Вскоре показались Джеферсон Смит и Грэйс Монктон. Потом Стюрдевант с двумя канистрами воды. Последними, поддерживая друг друга, подошли Гриммельман и Майк Бэйн. Все сидели в тени, вытянув ноги. Пластиковой пробкой-стаканчиком от термоса Стюрдевант отмерял воду. Они напились и в изнеможении заснули прямо на песке.

Прошло три часа. Стюрдевант поднялся, отряхнул с шорт песок и толкнул О'Брайена. Тот повернулся, потревоженный, и сел, готовый выполнять приказ.

— Хочу подняться повыше, — сказал Стюрдевант.

— Идем вместе, — ответил О'Брайен.

— Думаю, тебе лучше остаться здесь, — возразил пилот. — Я только посмотрю, что там, на той стороне. Возьму одно из твоих ружей. Если я выстрелю, приводи всех ко мне. Если выстрела не будет, значит, я вернусь, и на заходе солнца мы двинемся вдоль скал. Спрошу Бэйна, не захочет ли он подняться вместе со мной. А ты оставайся здесь на случай, если кому-нибудь придется помочь.

О'Брайен кивнул в знак согласия и погладил свои густые черные бакенбарды. Он был самым сильным, сильнее и находчивее Стюрдеванта, но он, как и все, повиновался пилоту, поскольку тот был не только хозяином самолета, но и жителем Африки. О'Брайена беспокоили другие. Джеферсон Смит — мягок и изнежен, как истинный горожанин. Гриммельману — за семьдесят; просто чудо, что он после такого перехода через пустыню еще остался жив. Хуже всего обстояло дело с Майком Бэйном, жестоко страдавшим из-за отсутствия спиртного и табака. Майк Бэйн слишком долго жил в тропиках, и они порядком измотали его. А о женщине и говорить не приходилось: она была на грани истерики. Всем им понадобится помощь. Чего доброго, ему еще придется тащить их на гору.

Стюрдевант наклонился над Майком и осторожно потряс его. Стряхнув с себя сон, Бэйн, пошатываясь, вышел из тени, стараясь защитить заспанное лицо от солнца. Он присоединился к Стюрдеванту, и они, шагая по рыхлой глинистой почве, начали осторожно пробираться между гигантскими валунами.

Солнце жгло сквозь рубашки, раскаленная земля обжигала ступни ног через подошвы ботинок, но они не имели права вернуться. Оба понимали это и старались отогнать всякую мысль о возвращении. Они должны идти вперед. Сейчас так же, как и при переходе через пустыню после аварии, для них оставался лишь один путь — только вперед. Стюрдеванту и Бэйну пришлось взбираться на вершину горы днем по рыхлому склону под палящими лучами солнца: ведь в прохладную темную ночь они рискуют ничего не увидеть, а, может быть, на той стороне раскинулся город или ранчо.

Валуны становились все меньше и ниже. Почва стала тверже; рыхлую глину сменил скальный грунт. Они шли осторожно, стараясь не нарушать равномерного темпа ходьбы. Оглянувшись на Майка, Стюрдевант начал понимать, что идти дальше его спутник не в состоянии. Напрасно взял он его с собой, в этом не было никакой нужды, разве что пилоту просто не хотелось идти одному.

Они дошли до конца пологой возвышенности. Дальше круто вверх уходил склон — гигантская сверкающая на солнце черная стена. Стюрдевант уже нашел себе место в тени, когда к нему присоединился Майк Бэйн. Они молча посмотрели друг на друга. Прошло немало времени, пока у них восстановилось дыхание. Стюрдевант с трудом поднялся на ноги.

— Подожди меня здесь. Я пойду выше, — сказал он, показав на расщелину в стене.

Майк Бэйн кивнул. Стюрдевант ушел, и вскоре его не стало видно. В тени нависающего выступа скалы было прохладнее. Бэйн откинул несколько больших камней и растянулся на земле. Пожалуй, ему следовало бы пойти со Стюрдевантом; может быть, именно в этот момент пилоту нужна помощь. Но что он мог поделать? Сил уж, конечно, не хватило бы на подъем. Алкоголь и годы сломили его, и от прежнего Майка теперь уже ничего не осталось. Былая энергия и сила исчезали. Ему все надоело. Он ничего не достиг, и люди стали относиться к нему безразлично, смотрели на него так же, как только сейчас, когда он не смог подняться, на него посмотрел Стюрдевант. Он стал никому не нужен, и все отвернулись от него. Так было в течение многих лет, и это все еще причиняло ему боль. Он оставался гордым человеком, но утратил силу воли.

Позже, когда Бэйн уже задремал, до него, как и до всех остальных, донесся звук далекого выстрела, неожиданного в безмолвии и многократно повторенного эхом. Бэйн не двигался. Ему было удобно лежать.

«Стюрдевант, видно, что-то обнаружил, — подумал он. — Теперь всех спасут. Будут пища, вода, сигареты. Все было страшным сном, и вот он кончился. Скоро подойдут все его спутники, он подождет их и поможет старику и женщине».

Спустя два часа все присоединились к Стюрдеванту и остановились на краю черного камня. Перед ними, вероятно, на расстоянии многих миль, возвышался еще один крутой зубчатой формы хребет. Он тянулся параллельно тому, на котором находились путники, и оба хребта сходились вдали, оканчиваясь остроконечным пиком. Вместе они образовывали воронкообразную глубокую замкнутую долину, покрытую сухой выгоревшей травой. Кое-где виднелись деревья. А вдалеке около отвесных утесов можно было заметить зеленое пятно. Они начали спускаться.