"Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну" - читать интересную книгу автора (Нарочницкая Наталия Алексеевна, Фалин...)

M.B. Демурин Советско-германские документы августа — сентября 1939 года в контексте современной политики

Советско-германским документам августа — сентября 1939 г. была уготована особая судьба и в 40-х гг. XX века, и в десятилетия на переходе от прошлого века к веку нынешнему.

Сами по себе договор о ненападении и договор о дружбе и границе между СССР и Германией и секретные приложения к ним сыграли важнейшую роль в политико-дипломатическом противостоянии Советского Союза и Запада в условиях сползания мира во Вторую мировую войну. Поставив точку в развитии иллюзий относительно возможности удержать Гитлера в рамках восточного направления экспансии Третьего рейха, стимулированных Мюнхенским сговором 1938 г. о разделе Чехословакии, они стали хотя и горьким, но спасительным стимулом в осознании Великобританией и США неизбежности союза с СССР для избавления мира от опасности нацистского господства. Велико было их значение и для обеспечения Советскому Союзу дополнительной передышки с целью подготовки к участию в новой мировой войне, которая фактически уже началась, но Советский Союз затрагивала незначительно. Благодаря в том числе и этому политико-дипломатическому маневру наша страна смогла победить в Великой Отечественной войне и стать одной из держав-победительниц во Второй мировой войне.

В конце века XX эти документы оказались востребованными вновь, но уже в другом качестве. Их политические интерпретации, идеологически «заточенные» сначала против СССР, а потом против России, были использованы и продолжают использоваться для разрушения нашей страны. 70-летие их подписания оппоненты России в США и Европе намерены максимально раскрутить как повод для выдвижения новых «исторических», политических и материальных претензий к нам, продолжения кампании дискредитации внешней политики Союза ССР, подрыва основанных на ее достижениях международных позиций современной России.

Именно поэтому новое осмысление внешней политики СССР 1939–1940 гг. выходит далеко за рамки воссоздания корректного исторического полотна соответствующего периода, заключая в себе серьезнейшее предупреждение для сегодняшних политиков — тех, кто сооружает новый «санитарный кордон» вокруг нашей страны и стимулирует разного рода агрессивные выпады вскармливаемых ими режимов, типа режимов прибалтийских этнократов, Саакашвили в Грузии или Ющенко на Украине, в отношении России и ее друзей. Есть в нем важный урок и для российского руководства и общества. Урок, призванный помочь быстрее восстанавливать иммунитет против политико-идеологических вирусов, которые мешают правильно воспринимать такую политику.

В 1988 г., когда известный латвийский депутат и публицист М. Вульфсон «открыл правду» о секретном приложении к советско-германскому договору о ненападении от 23 августа 1939 г., один его коллега по политической площадке сказал ему: «Сегодня ты уничтожил Латвийскую ССР». «Уничтожил» он ее не потому, что открыл правду, а потому, что открыл не всю правду. Установка на то, чтобы открывать не всю правду, а чаще — прятать правду за потоками сомнительных фактов, цифр, цитат и т. д. или вообще вольно искажать ее, стала активно применяемым инструментом внешней политика Запада на пространстве бывшего СССР. В качестве же отправной точки этого направления идеологического и политического воздействия на Россию выступили фальсификации именно вокруг пакта Молотова-Риббентропа. Они были положены в основу политической, социально-экономической и культурной дискриминации нетитульного населения Латвии, Литвы и Эстонии, попыток пересмотра итогов и смысла Второй мировой войны, усилий по политической реабилитации нацистских преступных организаций и пособников нацизма в Прибалтике, а потом и на Украине, выдвижения в адрес России требований «компенсаций за оккупацию».

Принятие Польши и Прибалтийских стран в НАТО и ЕС, несмотря на дававшиеся российской стороне заверения в обратном — мол, они себя почувствуют в безопасности и исторические фобии отомрут, — лишь вывело политизацию истории на новый виток. Чего стоит хотя бы принятие в 2008 г. Европарламентом антиисторической политической декларации (не требующей, правда, обязательного исполнения) об объявлении 23 августа «днем памяти жертв сталинизма и нацизма»! Причем, вот что интересно: адептов такого подхода история мало чему учит. «Ну не получилась один раз какая-то схема, а вот сейчас, может быть, получится, потому что обстоятельства изменились», — рассуждают они. Не получилось, например, у Польши «выдавить» Советский Союз, а фактически — Россию из европейской политики в 1920 — 1930-е гг., а такая генеральная задача у нее, как мы помним, была. Более того, на ее решении Варшава «сломалась». Тем не менее, сегодня в Польше весьма и весьма влиятельны силы, которые хотели бы действовать в таком же точно ключе, пытаясь добиться тех же самых целей, а историческую вину на свое фиаско 70-летней давности возложить на Москву. Не удалось в 1930 — 1940-е гг. Западу извлечь выгоду из вскармливания антисоветских режимов на окраинах СССР — того же польского режима, тех же прибалтов, — он пробует еще раз, давая этому «соответствующее» историческое обоснование: авось, как с Саакашвили, получится и все будет нормально. Не удалось благополучно для себя взрастить «супер-врага» СССР — нацизм, Запад пестует новую версию национал-шовинизма прибалтийского и украинского «разлива», стимулирует этнический и религиозный радикализм и терроризм на границах России и внутри нее.

Прежде чем перейти к анализу в этом контексте советско-германских документов от августа — сентября 1939 г. и их современных трактовок, уместно задаться вопросом: а вообще договоренности о разделе сфер интересов и влияния — это распространенный, общепринятый или исключительный инструмент мировой политики? Другими словами, действовал ли Советский Союз, пойдя на эти договоренности, вразрез с существовавшей и предшествовавшей международной практикой или следуя ей? Для чистоты эксперимента оставим в стороне упоминавшееся выше соглашение Берлина, Лондона, Парижа и Рима о разделе Чехословакии (в дележе чехословацкой территории потом поучаствовали еще и Польша с Венгрией) и обратим наш взгляд на преддверие Первой мировой войны.

В августе 1907 г. Россия и Великобритания заключили Конвенцию по делам Персии, Афганистана и Тибета. Подписывая этот документ, Петербург рассчитывал прекратить становившееся все более обременительным для России соперничество с Великобританией в Персии и, войдя в Антанту, укрепить свое пошатнувшееся после Русско-японской войны положение в мире. Суть соглашения сводилась к разделу Афганистана, Персии и Тибета на английскую и русскую зоны влияния. Это был вполне обычный договор двух крупных империалистических государств, желавших получить гарантии для своих действий в третьей, менее развитой, стране. Кроме того, он давал возможность ограничить доступ в Персию других держав, прежде всего Германии. К 1911 г., однако, Россия в полной мере почувствовала двойную игру со стороны Лондона, а к началу 1914 г. Великобритания стала нарушать это соглашение открыто. Свои действия в зоне российских интересов Лондон не стеснялся объяснять следующим образом: «Английские интересы там столь значительны, что соперничество и соревнование с Россией неизбежны»[463]. Такое положение стало логическим следствием планомерно осуществлявшейся Лондоном экономической и политической экспансии как в Центральной Азии, так и во всем мире, и договоренность с Петербургом по Ирану была, совершенно очевидно, всего лишь ее инструментом. Благодаря соглашению Лондон смог ограничить участие Российской империи в персидских делах, затруднить проникновение германского и американского капиталов, в целом существенно укрепить свое положение в Персии[464].

Понятно, что в рассмотренном историко-дипломатическом сюжете есть немало зацепок для реалистичной оценки не только советско-германских договоренностей о разделе сфер интересов от августа — сентября 1939 г., но и многих сегодняшних реалий международной политики в Центральной Азии, на Ближнем Востоке, в других регионах. Взят же именно он с прицелом в том числе и на современных российских критиков договоров 1939 г. и приложений к ним как чего-то принципиально выходящего за рамки «приличной» внешней политики: чаще всего они бывают либо поклонниками того, как вела себя в мировых делах Российская империя, либо симпатизантами британской дипломатии. Если же говорить вообще о прецедентах разделов сфер интересов и влияния в международной практике, включая и тайные договоренности на этот счет, то это — и перекройка карты Центральной и Восточной Европы в преддверии Парижской конференции 1918–1919 гг., которая подвела черту под Первой мировой войной, и серия договоренностей, приведших к развалу СЭВ, Варшавского договора и Советского Союза, и Дейтонские соглашения по бывшей Югославии, и договоренности 1990 — 2000-х гг. об экспансии ЕС и НАТО на новые территории в ЦВЕ и Прибалтике.

Кстати сказать, в части подобных действий последнего времени вместе с США и НАТО самое активное участие приняли правительства Прибалтийских стран, выступающие, как мы знаем, активными обличителями вмешательства Советского Союза в дела других государств. Возьмем только один случай — с Ираком. Там, как всем хорошо известно, Латвия, Литва и Эстония поддержали поправшее международное право вооруженное вторжение США, сами приняли участие в оккупации этой страны (оккупации реальной, а не надуманной), а затем признали легитимными результаты выборов, состоявшихся в условиях присутствия иностранных войск, партизанской войны с ними и очевидного для всех вмешательства внешних сил в избирательный процесс.

В этом двуличии, впрочем, нет ничего странного. Его объясняют цели прибалтийских элит при апелляции к этому сюжету во второй половине 1980-х гг. и в последующий период. Как и цели их «сподвижников» в СССР и России. Эти цели были весьма далеки от желания «открыть историческую правду» и сводились к тому, чтобы вбить дополнительные клинья в щели ослабленной кремлевской геронтократией и поколебленной «перестройкой» великой страны, создать основу для кардинального передела власти и собственности в Латвии, Литве и Эстонии после их отрыва от СССР.

Перебросить мостик от советско-германских договоренностей от августа-сентября 1939 г. к использованию по отношению к событиям июня 1940 г. в Прибалтике и последующего периода некорректных с международно-правовой точки зрения терминов «агрессия» и «оккупация» помогли мы сами — постановлением Съезда народных депутатов СССР «О политической и правовой оценке советско-германского договора о ненападении от 1939 года», принятым, как известно, в декабре 1989 г. Наряду с исторически неадекватной и политически ангажированной оценкой договора и приложений как шага, повлекшего за собой так называемые просчеты, которые якобы усугубили последствия нацистской агрессии 1941 г., и осуждением самого факта достижения негласных договоренностей между Москвой и Берлином, в постановлении голословно утверждается, что протоколы были использованы для «предъявления ультиматумов и силового давления на другие государства в нарушение взятых перед ними правовых обязательств».

Впрочем, политическим противникам России этого мало и они настойчиво сетуют по поводу того, что одновременно с секретным протоколом к советско-германскому договору о ненападении от 1939 г. Съезд народных депутатов СССР в 1989 г. не осудил и «советскую аннексию Прибалтийских государств в 1940 г.»[465]. Но почему съезд должен был это сделать? Советско-германские договоры 1939 г. не повлияли на легитимность договоров, заключенных впоследствии СССР с Прибалтийскими странами в условиях начавшейся мировой войны и позволявших на согласованной с этими государствами основе размещать на их территории советские военные объекты и контингенты войск. Что же касается определения сфер интересов Советского Союза и Германии, то инструменты обеспечения этих интересов в протоколе определены не были. Поскольку же для обеспечения своих интересов в Прибалтике Советский Союз к ведению военных действий не прибегал, поскольку дополнительные контингенты его вооруженных сил вводились в Латвию, Литву и Эстонию с согласия их высшего государственного руководства, а в самих этих республиках на протяжении всего периода с июня 1940 г. и до их выхода из состава СССР действовали национальные органы власти, то и говорить об их оккупации нет оснований[466].

Давая в своих воспоминаниях оценку политики, проводившейся в тот период самими Ригой и Таллином, Уинстон Черчилль писал: «В тот же день, 31 мая (на самом деле, 7 июня 1939 г. — М. Д.), Эстония и Латвия подписали с Германией пакты о ненападении. Таким образом, Гитлеру удалось без труда проникнуть в глубь слабой обороны запоздалой и нерешительной коалиции, направленной против него»[467]. И еще одна цитата У. Черчилля, на этот раз из выступления британского премьера 1 октября 1939 г.: «Мы бы предпочли, чтобы русские армии стояли на своих нынешних позициях как друзья и союзники Польши, а не как захватчики. Но для защиты России от нацистской угрозы явно необходимо было, чтобы русские армии стояли на этой линии. Во всяком случае, эта линия существует и, следовательно, создан Восточный фронт, на который нацистская Германия не посмеет напасть…»[468].

А вот что вспоминал эстонский ветеран-антифашист, Герой Советского Союза Арнольд Мери: «22-й территориальный корпус эстонской армии был преобразован в корпус Красной армии и вплоть до зимы 1941 г. воевал в прежней, «буржуазной» форме. Бои начались 6 июля и продолжались до 4 октября — наш корпус отступил на 120 километров… Из 6–7 тысяч человек нашего корпуса после двухмесячных боев осталось в живых 640 человек… Вы можете назвать второй подобный пример в истории, когда армия «оккупированной территории» так ожесточенно сражалась бы за дело «оккупантов»?»[469]. Так что если бы в 1940 г. имела место действительно агрессия против Эстонии со стороны СССР с целью ее оккупации и у эстонской армии был бы приказ отражать вторжение, она это, видимо, с честью бы сделала.

Обратимся теперь к часто упоминаемому в данном контексте термину «аннексия». В преамбуле договора между РСФСР и Литвой «Об основах межгосударственных отношений» от 27 июля 1991 г. (его оценка на предмет соответствия законодательству тогда еще общего союзного государства СССР — предмет отдельного исследования), действительно, содержится ссылка на важность «устранения Союзом ССР нарушающих суверенитет Литвы последствий аннексии 1940 г.». Этот термин — «аннексия» — появился в данном документе сугубо в результате волюнтаристского решения политиков, его подписавших, поскольку общепринятой или хотя бы устоявшейся международно-правовой квалификации на данный счет не существовало и не существует. Речь, в любом случае, идет в договоре о политической констатации присоединения без его квалификации как незаконного действия. Присоединение стран Прибалтики к СССР в 1940 г. не было односторонним актом, осуществлялось на основании соответствующих обращений их высших органов государственной власти и, таким образом, не противоречило международному праву того времени. Как не противоречило ему и присоединение к территориям стран Антанты отошедших им в результате итогов Первой мировой войны территорий Германии и ее союзников, которое также было осуществлено с согласия присоединяемого государства. Кстати, одним из последствий вхождения Литвы в СССР стало закрепление за ней территорий, обретенных при прямой поддержке Москвы в октябре 1939 г. (Вильнюс, Вильнюсский край, присоединенные в октябре 1920 г. к Польше) или возвращенных в 1945 г. (Клайпеда, Клайпедский край, оккупированные нацистской Германией 23 марта 1939 г.).

Итак, события июня 1940 г. в Прибалтике согласно хорошо известным историческим фактам и действовавшим в тот период нормам международного права (пусть и весьма зыбким) под определение оккупации не подпадали. В качестве недопустимого метода международных отношений угроза применения силы была приравнена к ее фактическому применению лишь в Уставе ООН и других документах этой организации[470]. На рубеже 1930-1940-х гг. Советский Союз действовал в русле тех «правил игры», которые в то время практиковали Великие державы[471].

Можно критиковать методы советских представителей в этих странах в переходный (июнь — август 1940 г.) период и обсуждать степень легитимности проведенных там выборов, однако делать это надо на основе единых подходов. Позиция сил, находящихся сегодня у власти в Латвии, Литве и Эстонии (выборы 1940 г. нелегитимны, так как предвыборная кампания и сами выборы происходили в условиях присутствия иностранных войск и вмешательства иностранных представителей во внутренние дела страны), не соотносится ни с трактовкой их собственного обретения независимости, которая, как известно, провозглашалась именно в условиях иностранной оккупации и отнюдь не демократически избранными органами, ни с их же позицией по Ираку, о которой говорилось выше. Если, конечно, не следовать принципу «цель оправдывает средства».

Осуждение же сталинских массовых репрессий, прокатившихся по всему Советскому Союзу и затронувших Прибалтику в 1940–1941 и 1949 гг., было осуществлено еще во времена СССР, и возвращаться сегодня в России на официальном уровне к переоценкам этих страниц истории нет никакого смысла.

Не вызывает сомнений, что исследование международно-правовых и исторических обстоятельств событий 1939–1940 гг. в Прибалтике, как и в Европе в целом, будет продолжаться. Ясно и другое: подходы России, с одной стороны, и официальных властей Латвии, Литвы и Эстонии, с другой, если, конечно, в этих странах не произойдет демократических изменений, вряд ли существенно сблизятся. Дело в том, что, как становится все более очевидно, речь в данном случае идет не о научном, а о политическом споре. Взятой ими на вооружение концепцией «оккупации» прибалтийские политики и официозные историки не просто стремятся «защититься» от давящего груза собственной истории, не просто пытаются оправдать усилия по развалу СССР, не просто стимулируют поддержку Запада в становлении своих государств. Главное, чему служит концепция «оккупации», — это оправдание дискриминации нетитульного населения, лишения политических и социально-экономических прав значительной части постоянных жителей Латвии и Эстонии с целью закрепления власти и собственности в этих странах за определенными этнократическими элитами. Таким образом, содержавшаяся в упомянутом постановлении Съезда народных депутатов СССР установка на то, что «осознание сложного и противоречивого прошлого» призвано «обеспечить каждому народу Советского Союза возможности свободного и равноправного развития», сработала с точностью до наоборот. Впрочем, иначе, с учетом политической позиции тех, кто инициировал это постановление, и быть не могло.

Значительная доля ответственности за обоснование и реализацию этой дискриминационной политики лежит на западноевропейских и американских патронах и консультантах Риги и Таллина. Именно в результате их советов латышские и эстонские «демократы» предали тех своих сограждан, которые вместе с ними выступили за независимость, и отказались от данного им и России обещания обеспечить получение гражданства в порядке регистрации всеми постоянными жителями этих стран. Так в Европе появились беспрецедентный и абсурдный феномен лиц с «неопределенным гражданством» (апатридов) Эстонии и «неграждан» Латвии (именно «неграждан», имеющих юридическую связь с данной конкретной страной, а не лиц без гражданства вообще) и проводимая властями этих стран политика их дискриминации, с которым теперь Европейский союз, если называть вещи своими именами, не знает, что делать. Пример Литвы, где был применен регистрационный принцип предоставления гражданства, лишь подтверждает, что соображения «исторической справедливости», «преемственности по отношению к довоенным государствам» и т. п. были в случае с Латвией и Эстонией только поводом для того, чтобы создать политические и экономические преференции для одной части общества за счет другой.

Отказ признать советский период неотъемлемой частью своей истории лишает Латвию, Литву и Эстонию преемственности в собственном историческом развитии. А между тем нормальная логическая конструкция могла бы выглядеть следующим образом: довоенные Латвия, Литва и Эстония приняли в 1940 г. решение о вхождении в СССР, а в 1991 г. вышли из него, вновь трансформируясь в самостоятельные государства. Это позволило бы и России с полным основанием считать эти страны правопреемниками Латвийской, Литовской и Эстонской республик, существовавших до 1940 г. Надежды же на то, что, квалифицируя советский период как оккупацию, удастся снять с поддерживавших и осуществлявших советскую власть латышей, литовцев и эстонцев ответственность за происходившее (если вообще уместно говорить об ответственности) и к тому же оправдать дискриминацию потомков «оккупантов», бесперспективны. Первое противоречило бы исторической правде. Второе — международным документам, запрещающим дискриминацию по всем и всяким основаниям.

Исторические фальсификации вокруг советско-германских договоренностей 1939 г. послужили основой еще для одного позорнейшего явления в современной Европе — пересмотра властями Латвии и Эстонии решений Международного военного трибунала в Нюрнберге в отношении преступной нацистской организации «Ваффен СС», попыток политической реабилитации и даже прославления пособников нацистов. Латвийских и эстонских политиков мало заботит, что подразделения и части, вошедшие в 1943–1944 гг. в латышский и эстонский легионы СС, а потом и сами легионы, участвовали в совершении массовых военных преступлений и преступлений против человечности[472].

Судя по всему, это мало заботит и руководство НАТО и ЕС, спокойно наблюдающее за тем, как организации бывших легионеров СС привлекаются к воспитательной работе в воинских частях латвийской и эстонской армий, в латвийских и эстонских школах и вузах.

Надо сказать, что, действуя таким образом, те силы, которые стоят сегодня у власти в Латвии и Эстонии, предают историческую память самих латышей и эстонцев. Не фашистские коллаборационисты, а солдаты Латышского и Эстонского корпусов и Литовской дивизии Красной армии спасали честь своих народов в годы величайшей трагедии XX века. Немалый вклад в это внесли участники партизанского сопротивления, выходцы из Прибалтики, воевавшие против Третьего рейха в других воинских частях и на других фронтах. Между тем, историю боевого пути этих соединений Красной армии молодежь в Латвии, Литве и Эстонии в большинстве своем не знает. А ведь даже пунктирные его вехи не могут не внушать уважения[473]. Этими чувствами, кстати, проникнуто совсем не мало людей в Прибалтике, причем далеко не только русских. Закрывая для сегодняшней молодежи в Латвии, Литве и Эстонии эту важную страницу истории, националистические правительства по сути дела пытаются лишить латышей, литовцев, эстонцев, русских, евреев, людей других национальностей, проживающих в Прибалтийских странах, их истинной национальной самобытности.

Наиболее характерно данная линия на прославление нацистских пособников и оскорбление исторической памяти тех, кто сражался с нацистами, проявилась в истории с демонтажем монумента Воину-освободителю в Таллине и силовым подавлением протеста защитников памятника, сопровождавшимся массовыми нарушениями прав человека. Примечательно, что незадолго до апрельских событий 2007 г. Центром имени Симона Визенталя был опубликован очередной доклад о состоянии дел с изобличением нацистских преступников в мире, в котором Эстония была отнесена к низшей категории стран, действия которых в данной области «полностью провалились»[474] (не многим лучше, надо сказать, обстоят дела в Латвии и Литве[475]). Директор этого Центра Эфраим Зурофф по поводу действий эстонских властей в отношении монумента в Таллине заявил: «Перемещение памятника принижает жестокость холокоста в Эстонии, оскорбляет память жертв нацизма в этой стране… отражает отсутствие у эстонского правительства понимания глубины преступлений нацизма… Ни в коем случае нельзя забывать, что именно Красная армия остановила массовые убийства, проводившиеся нацистами и их приспешниками из числа местных граждан вплоть до освобождения Эстонии от оккупации нацистской Германией»[476].

Перед лицом этих и других осуждающих заявлений официальные власти Латвии, Литвы и Эстонии в последнее время стали декларировать намерение предпринимать шаги, «направленные на признание правды о пособничестве нацистам в истреблении еврейского населения». Степень их искренности, однако, вызывает серьезные сомнения, тем более что речь идет не только о пособничестве, но и об активной самостоятельной роли прибалтов в холокосте. Кроме того, разве не взывает к справедливости память не только о истребленных евреях, но и о сотнях тысяч замученных при участии прибалтийских эсэсовцев военнопленных, о массовом уничтожении собственных мирных жителей самых различных национальностей только за то, что они были признаны «сочувствовавшими советской власти», наконец, память о жертвах чудовищных карательных акций латышских и эстонских эсэсовских и полицейских частей на Псковщине, Новгородчине, в Ленинградской области, в Белоруссии, других местах?

Проводя уже не первый год линию на пересмотр смысла и итогов Второй мировой войны и заявляя, что латвийские и эстонские части «Ваффен-СС» в годы войны вели «справедливую борьбу» с режимом СССР в интересах латвийской и эстонской независимости[477], правительства сегодняшних Латвии и Эстонии фактически переводят свои страны в категорию «вражеского государства» в соответствии со статьей 107 Устава ООН, которая гласит: «Настоящий Устав ни в коей мере не лишает юридической силы действия, предпринятые или санкционированные в результате Второй мировой войны несущими ответственность за такие действия правительствами в отношении любого государства, которое в течение Второй мировой войны было врагом любого из государств, подписавших настоящий Устав, а также не препятствует таким действиям». При этом «принудительные действия» в отношении такого «вражеского государства», согласно статье 53 Устава, можно предпринять и без получения полномочий от Совета Безопасности ООН.

Что же этому «наступлению на историческом поприще» противопоставляет Россия? Надо сказать, пока немногое. Государственная поддержка фондов и исследовательских центров, которые последовательно раскрывают смысловые исторические диверсии и занимаются актуальными для современной политической повестки дня историческими исследованиями, могла бы быть гораздо более существенной. Если же посмотреть на реакцию на этот серьезный вызов на официальном уровне, то мы увидим, что она пока не в полной мере соответствует той опасности, которая в нем содержится. В условиях, когда в Латвии, Литве и Эстонии, на Украине, в Грузии, Молдавии, в некоторых других странах оскорбление русской истории и национальных чувств русского и других населяющих нашу страну народов возведено в ранг государственной политики и оформлено в соответствующих официальных документах, одних осуждающих заявлений недостаточно. Необходима выработка комплекса мер, направленных на борьбу с историческими фальсификациями и, в первую очередь, на противодействие политической реабилитации на пространстве бывшего СССР нацизма, нацистских преступников и их пособников. Будем надеяться, что начатая в Государственной думе Федерального собрания Российской Федерации работа над соответствующим законопроектом завершится в краткие сроки и наша страна получит законный инструментарий для этой борьбы.

Видимо, возросшим пониманием, что защищать свою историю и национальные чувства своих граждан — это прямая обязанность государства, было мотивировано принятое 19 мая 2009 г. Президентом России Д. А. Медведевым решение о создании Комиссии при Президенте Российской Федерации по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России. Действительно, странно было бы, если бы в тех обстоятельствах, о которых речь шла выше, государственные органы России продолжали отгораживаться от исторических проблем и внешних претензий, «оставляя историю историкам»[478]. Государство обязано формировать свою ясную и четкую политическую позицию по важнейшим историческим вопросам и доводить ее как до российской общественности, так и до партнеров за рубежом. Это же, кстати, относится и к российским политическим партиям.

Если мы хотим идти по пути действительно суверенного развития, мы должны, среди прочего, научиться последовательно и системно парировать применение против нас оружия исторической лжи. В этом контексте важно продолжить исправление тех искажений в политико-юридических и исторических квалификациях военной, политической, правовой ситуации вокруг подписания советско-германских договоров о ненападении и о дружбе и границе от августа — сентября 1939 г. и секретных протоколов к ним, которые навязываются гражданам нашей страны начиная с середины 1980-х гг. Известное Постановление Съезда народных депутатов СССР от 1989 г. дает этой абсолютно логичной внешнеполитической мере обеспечения безопасности, предпринятой руководством СССР в условиях нависшей над страной смертельной угрозы, явно необъективную оценку. Без изменения этой оценки российское руководство не сможет занять действительно последовательную и прочную позицию в отношении политических и финансовых претензий, предъявляемых государствами Прибалтики по поводу так называемой «оккупации», как и в отношении претензий и фальсификаций более широкого плана, нацеленных на дискредитацию победы СССР во Второй мировой войне, на подрыв созидательного внутреннего развития и внешнеполитических позиций современной России.