Андрей Щербак-Жуков Алые паруса — 2 (Альтернативная история любви)

— Ну что скажешь, Романтик… Я ведь помню твою историю: большая любовь, сильные люди, красивые корабли… Попутный ветер в лицо… Паруса… Одни паруса чего стоили! А что ты теперь расскажешь? А?..

Молчание.

— А хочешь погулять? Я тебя отпускаю… Найдёшь ли ты там себе место?.. Найдёшь ли, о чём написать?..

Прошло много лет, и старый Лисс был переименован в Феодосию. И снова прошло много-много лет…

Её отец был школьным учителем. Он преподавал литературу и русский язык — эдакий провинциальный чудак, библиофил-энтузиаст. Он не только все деньги тратил на книги, но и даже сам пописывал рассказики из истории родного города — графоманил, словом.

Свою мать она почти не помнила, та сбежала с заезжим джазистом в какую-то из столиц, когда девочки было чуть больше года. Отец особенно даже и не переживал, словно не видел в этом ничего странного, только сделался ещё более чудаковатым. Это, конечно же, была его идея назвать дочь Ассолью — он безумно любил Грина. Жена было воспротивилась, но по слабоволию не смогла противопоставить тихой упёртости мужа ничего, кроме очередной истерики. Она считала себя тонкой творческой натурой, поэтому истерики были чем-то вроде её хобби. Возможно они оказались тем единственным, что всё-таки осталось от матери где-нибудь в самом глубоком уголке подсознания юной Ассоли… А возможно мать не очень-то и протестовала против этого странного имени, потому что, по большому счёту, её было на всё наплевать, потому что джазист тот был уже у неё на примете и грядущий побег в столицы был уже вчерне спланирован.

В общем девочка росла без матери да ещё со странным именем. Про Ассоль и алые паруса в те годы пели бодрые, но романтические песни вокально-инструментальные ансамбли. Дети же во дворе и в школе, не разделяя или просто не понимая этого возвышенного порыва, дразнили её и «молью», и «солью», и «фасолью». Как следствие, росла она замкнутой и необщительной, что не могло не сказаться на её развитии. Как это ни странно, книг она тоже особенно не любила. Видимо отец своим излишним усердием на этом поприще привил её к нему стойкую идиосинкразию. Так часто чувствительные дети алкоголиков, повзрослев не берут в рот ни капли спиртного… Вот только «Алые паруса» Грина глубоко запали ей в душу — отец, самостоятельно занимавшийся воспитанием дочери, читал их девочке каждый день перед сном на протяжении нескольких лет. Этой книгой, пожалуй, и ограничились её познания во всех областях культуры, науки и общественной жизни. Несколько раз учителя пытались перевести нелюдимую и плохо успевающую девочку в школу для умственно отсталых, и только вмешательство отца спасало её от этой участи.

Иногда Ассоль спрашивала отца:

— Скажи, почему нас не любят?

— Э, Ассоль, — говорил отец, — разве они умеют любить? Надо уметь любить, а этого-то они не могут.

— Как это любить? — спрашивала Ассоль. Но отец не мог ей на это ответить ничего вразумительного, поскольку и сам, похоже, любить не умел. Стало быть, и научить дочку любить тоже не смог. За то, как это не странно, он сумел научить дочь верить и ждать. Впрочем, делала она и это, и то весьма по-дурацки… В тайне ото всего мира и даже от родного отца она действительно считала себя той самой Ассолью, о которой была написана книга. Каждое утро на восходе Солнца, перед тем, как пойти в школу, она выходила на дикий пляж в надежде увидеть на тонкой кромке между алым небом и, отражающим его, и потому тоже алым, морем красивый корабль с такими же алыми парусами, корабль, везущий к ней навстречу красавца-Грэя.

Даже закончив школу она не поумнела и по-прежнему продолжала выходить на берег, но, похоже, уже скорее по привычке…

Он был тусовщиком. Даже ни каким не хиппи, а просто тусовщиком. В «Сайгоне» и на Гоголях его знали под именем Грэй. Он учился в каком-то творческом вузе, любил устраивать шумные хеппенинги в различных домах культуры и обильно выпивать при этом. Зимой он, как водится, пил водку, а летом ездил стопом ни то в Одессу, ни то в Николаев к друзьям, пить южные вина. Так бы и ездил каждый год, да только однажды напившись в Харькове прямо на вокзале, сам того не заметив, соблазнил молоденькую проводницу. Она затащила его в своё купе и не выпускала до самой конечной остановки. Строго нормирую выпивку, она ловко поддерживала его всю дорогу в одном состоянии: довольно безразличном, но вполне работоспособном. Этого ей было вполне достаточно.

Поезд шёл в Крым, а именно, в Феодосию. Грэй лежал в купе для проводников на тюках с грязным постельным бельём и, когда проводница выходила куда-то по своим служебным надобностям, размышлял о превратностях судьбы и о том, что теперь, наверное, нескоро ему снова захочется женщину.

По прибытии в конечный пункт следования поезда Грэй был отпущен с миром, видимо, за дальнейшей ненадобностью. Они равнодушно расстались прямо на перроне.

— Береги себя, — пожелала ему на прощание проводница и ткнулась влажными губами в небритую щёку. Вместо того чтобы спросить, как её зовут, он глубоко вздохнул и машинально отёрся тыльной стороной ладони.

Проводница быстренько затерялась в привокзальной суете, а Грэй не спеша двинулся вдоль состава, тихо напевая себе под нос всем известную революционную песню:

— «Он шёл на Одессу, а вышел к Херсону…» к хер… в общем черт его знает к чему…

В Феодосии Грэй оказался впервые, однако, где наша не пропадала…

Безупречным чутьём старого тусовщика он быстро безошибочно нашёл ту самую единственную в городе кафе-«стекляшку», в которой собирались и сидели часами странные волосатые люди, которых по телевизору называли «неформалами», выясняя во всеуслышанье, легко ли им жить, как будто в стране нельзя было найти более важных проблем. Иногда на них совершала набеги местная шпана, пытаясь выяснить по каким «понятиям» они живут; иногда — милиция, выискивая у них анашу. И те, и другие были по-южному неактивны и снисходительны.

Грэй был общительным малым, поэтому быстро сошёлся с аборигенами. В «стекляшке» было не весело: денег ни у кого не было, поэтому пили жиденький кофе. «Не самое лучшее питьё для крымской июльской жары, тут пивка бы литра два», — подумал Грэй. На откровенный «аск», то есть выпрашивание денег у приглянувшихся прохожих на улице, местные «неформалы» пока ещё не решались. Однако ушлый Грэй быстро придумал разумный компромисс, и тут же весьма умело организовал пипл на славное дело — из всех желающих была организована уличная актёрская труппа.

Грэй достал свой походный томик Даниила Хармса в синей обложке, с погнутыми уголками и, быстро перелистывая засаленные странички, выбрал несколько наиболее «ходовых» миниатюр, которые тут же были разучены новоявленными актёрами. В этот же вечер состоялась премьера импровизированная труппа дала своё первое представление на городской набережной. Праздные курортники, прогуливающиеся мимо, были приятно удивлены непривычным зрелищем. Быстро организовав изрядную толпу, они живо реагировали на реплики артистов и охотно бросали рубли в протянутую шляпу…

Всю ночь отмечали успех. А на следующий день его повторили и упрочили — актёрское мастерство имело тенденцию накапливаться.

Так жили почти две недели.

Каждую ночь Грэю находилось, где вписаться. Жили богемой, ночью пили, вставали поздно, хорошо похмелялись, потом немного купались, а ближе к вечеру давали очередной концерт. Грэй обжился в Феодосии, его здесь уже, кажется, знала каждая собака. Он то пил с кем-то пиво в дешёвой пивной, то — водку на набережной.

Только не зря говорили древние о тщете земной славы — скромный репертуар вскоре зрителям приелся. То, что поначалу казалось новинкой, теперь не вызывало ничего кроме скуки. К тому же в город приехал «Луна-парк» и сманил всю публику своими аттракционами и пёстрыми огнями. Вскоре шляпа за вечер стала наполняться едва на половину, потом и того меньше. Часть актёров покинула труппу и отправилась вдоль побережья в поисках анаши. Остались только самые верные. Необходимо было менять если не стратегию, то хотя бы тактику.

Была ночь. Комедианты сидели на берегу и допивали по кругу последнюю бутылку портвейна «Таврида». Грэй равнодушно наблюдал, как на водной глади играют лунные блики. Прибой с тихим шелестом ластился к берегу.

— Что будем делать, капитан, — спросил один из ребят, передавая Грэю бутылку с последним глотком.

— Какой я к чёрту капитан, — рявкнул в сердцах Грэй и допив вино зло бросил опустевшей бутылкой в прибой. Бутыль тихо плюхнула, спросивший недоумённо замер.

И тут Грэя осенило.

— Впрочем, есть одна мыслишка… — сказал он ещё колеблясь, — Всё будет классно, мы поженимся…

— Что? — переспросили чуть ли не хором.

— Это такая поговорка, — пояснил Грэй и совсем уже бодро добавил. — Завтра начинаем новый проект.

Ребята оживились.

— Я же говорил, он что-нибудь придумает, — сказал кто-то, Грэй не заметил, кто…

На следующий день ближе к обеду Грэй, чисто выбритый и нарядно одетый, уже был на одной из близлежащих баз отдыха и деликатно стучался в белую дверь с надписью «Администратор». В руках у Грэя была картонная папка, а в ней несколько исписанных листочков бумаги.

Прочитав листочки, администратор лишь на секунду задумался.

— Праздник Нептуна — это, конечно, хорошо… Это нашим отдыхающим должно понравиться — сказал он. — Но вот только сценарий скудноват… Не находите?

Сценарий предлагаемого празднества, предложенный Грэем, действительно, был предельно прост. Он предусматривал самого Грэя в облике морского царя, на троне и с зелёной накладной бородой, четырёх «морских чертей», предназначенных для макания отдыхающих в воде, и двух русалок, которые при желании могли бы быть обнажены по пояс. Это был весь оставшийся состав труппы.

— Знаете что, — сказал администратор, — я заплачу вам в два раза больше, чем вы просите, плюс бесплатная выпивка… но и вам придётся поработать…

Грэй старательно изобразить на лице максимальное внимание.

— Вот вы тут пишете: «На причале стоит трон. На троне сидит Морской Царь…»

— Ага, — кивнул Грэй.

— А как этот трон попадает на причал?

— Его выносят.

— Прямо с царём?

— Прямо с царём…

— Хорошо… А кто выносит?

— «Морские черти».

— Хорошо… А откуда они его приносят?

Грэй замешкался с ответом.

— А прямо с берега! — придумал наконец он.

— А на берегу уже полно народу, целый пляж отдыхающих…

Грэй не знал, что ответить.

— Не додумали вы тут, молодой человек… — добил его администратор. — Это вам не театр, где есть сцена и занавес… А вот что я вам подскажу — раз уж вы решили использовать море как кулису, то из него и должен появляться царь!.. А?

— Прямо из моря? — недоумённо переспросил Грэй.

Администратор довольно кивнул, искренне радуясь своей придумке.

Грэй его радости разделять не спешил. Моря и вообще любой большой воды он недолюбливал. Как многие жители крупных городов, он не только практически совсем не умел плавать, но даже не очень-то понимал, что собственно находят в этом странном занятии другие. На любом корабле включая какой-нибудь «речной трамвайчик» — его довольно быстро укачивало.

— Как это, из моря?

— А так! — торжественно заявил администратор. — Морской Царь приплывёт на корабле!

— На корабле? — переспросил Грэй.

— Да. Сейчас я вас препоручу завхозу, он покажет вам старую яхту и выдаст всё необходимое для её починки. Вам же останется только её подлатать и покрасить… В море на ней выходит уже, наверное, нельзя, но красиво выплыть из-за ближайшего камня и торжественно подплыть к причалу ещё очень даже может получиться… А там уже пусть «черти» выносят трон вместе с царём… и праздник начинается! Ну как, по рукам?

Грэй чуть-чуть подумал, мысленно плюнул и ответил:

— По рукам?

Симпатичный старенький завхоз выдал Грэю паклю, клей и две банки с красками: белой и голубой. Он же проведя мимо каких-то складских и кухонных помещений, вывел к небольшому загончику из проволочной сетки. Внутри него, словно ленивый зверь в вольере, на боку лежала яхта.

— Вот она, можете приступать, — сказал завхоз отмыкая ржавый навесной замок таким же ржавым ключом и распахивая калитку. — Если что ещё понадобиться, подходите сразу ко мне…

Особых повреждений в яхте не оказалось, и Грэй вместе со своими «морскими чертями» всего за пару дней её привёл в относительный порядок: щели были законопачены и залиты клеем, а корпус выкрашен аккуратными белыми и голубыми разводами. Осталось дать яхте имя. Грэй немного подумал, посмотрел в небо, плюнул на траву… Из репродукторов на всю базу отдыха неслось: «Сара Барабу, Сара Барабу… У неё корова Му и марабу…» Грэй макнул кисть в краску и аккуратно вывел на белом фоне: «Секрет».

— Э, а парус на ней будет? — спросил один из «чертей».

Грэй снова всерьёз задумался. О парусе как-то никто заранее не подумал, а, между тем, совсем без паруса было нельзя. Ну что за судно без паруса! Грэй пошёл к завхозу.

— Парус? — переспросил завхоз. — А зачем вам парус? Вам проплыть-то метров тридцать — можно шестом отталкиваться… Всё равно ведь ходить под парусом, небось, не умеете.

Ходить под парусом Грэй действительно не умел.

— Но совсем без паруса тоже ведь нельзя. Хоть бы тряпку какую повесить, чтоб болталась для бутафории… А?

— Тряпку-то?.. Тряпку найдём…

Не спеша, виляя между покосившимся забором и высокими лопухами, завхоз подвёл Грея к старому сараю, крашенному тёмно-рыжей краской. Старик деловито позвенел связкой ключей, скрипнул замком, открыл дверцу, шагнул в темноту…

Грэй сделал шаг вслед за завхозом и оказался в затхлой, крепко пропылённой темноте. После яркого полуденного солнца он почти ничего не видел. Завхоз похоже тоже.

— Погоди секунду, глаза привыкнут, — проговорил он. — А там и найдём тебе какую-нибудь тряпку… Здесь много хлама…

Чтобы скорее привыкнуть к темноте, Грэй плотно сжал веки. Когда он снова открыл глаза, кое-что уже было видно. Острые лучи, проскользая сквозь щели в стене, резали темноту на полосы разной ширины… В лучах света плясали пылинки… Грэй поневоле залюбовался и, чёрт знает почему, вспомнил детство. Он вспомнил, как на даче залез на чердак и сидел там несколько часов. Он ничего там не искал, не ворошил старых пыльных вещей — просто сидел и чего-то ждал. Чего, собственно? Он ждал не отдавая себе отчёта, чего ждёт. И конечно же не дождался — в конце концов его нашли, умыли и посадили пить козье молоко. Потом, повзрослев он понял, что ждал, когда же придёт сказка. Да-да, сказка он ждал, что вот-вот покажется какой-нибудь Буратино со своим ключиком, или Красная Шапочка с улыбкой до ушей и песенкой «Если долго-долго…», или весь экипаж звездолёта «Астра», вернувшийся с Кассиопеи…

— Так… Это что тут у меня?.. — пробубнил где-то справа завхоз. Ага… Понятно…

В полумраке, в глубине сарая что-то рухнуло — в воздух взвились новые потоки пыли.

— Вам помочь? — спросил Грэй.

— На вот, подержи… — завхоз сунул ему охапку каких-то палок с фанерками на концах.

Грэй не спеша рассмотрел фанерки. На них были портреты солидных людей. Лица смутно были знакомы, но вспоминались с трудом.

— Члены политбюро, — пояснил завхоз. — Раньше с ними на демонстрации ходили… А теперь что делать? Могли бы выйти отличные лопаты для уборки снега… Жаль у нас его почти не бывает…

Грэй подковырнул ногтем угол одного плаката, под ним показался другой, более древний, уже совсем не знакомый…

— А вот и тряпка тебе нашлась. Смотри сюда…

Грэй взглянул. В полосе солнечного света зарницей сверкнул край алого шёлка.

— Что это? — удивился Грэй.

— Флаги… — пояснил завхоз. — Раньше на каждый праздник вывешивали. Должно быть четыре штуки: два цепляли на ворота, один на столовую, один на административный корпус… Теперь вот пылятся, теперь велят трёхцветные вывешивать. Ну, чем не парус?! Только надо сшить их вместе…

— Не мало?.. — с сомнением произнёс Грэй.

— Мало? На вот тебе ещё, да с бахромой — подошьёшь снизу…

Завхоз протянул Грэю тяжёлое бархатное переходящее красное знамя с ярко-желтой бахромой по краю и потрескавшейся лысиной Ильича в центре в тон окантовке.

— Ну, как? Достойно морского царя?

Грэй криво улыбнулся:

— Пойдёт!

Праздник удался на славу.

Под радостные крики и овации отдыхающих «морские черти», запряжённые, как бурлаки на Волге, выперли яхту «Секрет» из-за небольшого мыска, за которым она пряталась, и пришвартовали к деревянным мосткам. Грэй в зелёной бороде торжественно и грозно сидел на палубе, на троне морского царя, и солёный ветер трепал алый парус за его спиной.

Потом были загадки и соревнования, пляски и перетягивания каната, один конкурс сменялся другим… Отдыхающие смеялись, «русалки» под общий хохот вытаскивали с берега на мостки одну жертву за другой, «черти» не долго думая спихивали их в воду…

Администратор не поскупился — водка лилась рекой. Целый ящик стоял под самым троном, и Грею стоило лишь опустить руку, и она ложилась на ровный ряд гладких горлышек, так гревших его душу. Грэй не замедлил воспользоваться этим, как только праздник перевалил за середину и внимание к «морскому царю» со стороны публики пошло на убыль. Он сначала робко начал прикладываться к бутылке, а потом и расхрабрился. В общем, когда начало темнеть, Грей уже был изрядно пьян. «Чертей» с «русалками» он тоже не обежал: подманивал по очереди и вливал в горло по глотку. Офонарелые отдыхающие приняли это тоже за какую-то игру и продолжали смеяться.

Южная ночь свалилась, как обычно, резко и неожиданно, и все отдыхающие довольно быстро покинули пляж и потянулись вглубь базы отдыха, к столовой, в которой должна была уже начаться дискотека. Грэй к этому времени уже с трудом удерживал ровное положение на троне; в какой-то момент он, словно горнист, запрокинул голову, чтобы влить себе в рот самый последний глоточек, а когда снова, оторвал взгляд от звёзд и окинул им пляж, то обнаружил, что тот абсолютно пуст. Как это бывает часто, когда кончился праздник, об его устроителях моментально забыли. Идти на дискотеку Грэй не захотел: во-первых, он сомневался в уместности там своей зелёной бороды, а избавиться от неё без посторонней помощи у него никак не получалось, во-вторых, он твёрдо решил не расставаться с водкой, в-третьих, просто не хотелось никуда идти…

На душе было скверно, как бывает только пьяному. В довершении всего двое «чертей», вовремя воспользовавшись тем, что Грэй на троне, у всех на виду, смылись куда-то в темноту вместе с обеими «русалками». Грэй знал, что здесь на юге это называется «Король пляжа» — где хочу, там и… Тьфу на них… Грэй злобно открыл зубами очередную бутылку водки и выплюнул крышку в морской прибой.

— Что будем дальше делать, капитан? — спросил Грэя один из оставшихся «чертей».

— Что-что… — процедил Грэй. — Пить будем!

— Прямо тут, на мостках?

— Прямо тут… — и он протянул непонятливому «чёрту» открытую бутылку водки.

— Круто, — сказал в ответ парень.

Второму «чёрту» Грэй тоже сунул бутылку, только нераспечатанную, третью открыл для себя.

— Ну, за дебют, — сказал он. — Посчитайте сколько в вашем городе баз отдыха… А как все обойдём, так двинемся вдоль по берегу…

Грэй сполз со своего трона и сел прямо на мостки рядом с «чертями», они чокались целыми бутылками и пили «из горла» пока были силы, а потом, когда силы иссякли, они тут же, над колышущимися морскими волнами, попадали вповалку. «Черти» заснули, а Грэю не спалось. На душе у него было всё ещё муторно — хмель тоски не развеял. «Ничего-ничего, так бывает, — успокаивал себя Грэй, — главное не трезветь, иначе кранты».

Дискотека уже давно затихла, мир вокруг был погружён во тьму и в дрёму. Вокруг не было ни души.

Грэю захотел движения. Едва не падая, он с великим трудом перебрался с мостков обратно на яхту и встал на палубе во весь рост. Была полная ночь; за бортом в сне чёрной воды дремали звёзды и огни матовых фонарей. Тёплый, как щека, воздух пахнул морем. Грэй, подняв голову, прищурился на золотой уголь звезды; мгновенно через умопомрачительность миль проникла в его зрачки огненная игла далёкой планеты.

И вот тогда, в том самом состоянии, что так хорошо знакомо экзистенциалистам и пьяницам, в том самом, в котором герой Альбера Камю расстрелял ни в чём не повинного араба, а герой Венедикта Ерофеева, в свою очередь, сам ни в чём не повинный, получил шилом в горло, так вот, в этом самом состоянии Грэй кое-как, с горем пополам и с матюгами, развязал верёвки, коими яхта крепилась к мосткам и оттолкнувшись от них поплыл в открытое море.

Ему было всё равно, куда плыть — он стоял на палубе, держась за мачту, и смотрел на звёзды. Две стихии, одна бескрайней другой, простирались перед ним. Он был почти неподвижен, только время от времени медленно поднимал руку, чтобы отхлебнуть водки. Ему казалось, что он не плывёт, а летит в космическом пространстве…

Вскоре стоять ему стало тяжело, тогда он присел, оперевшись спиной о мачту. Но и это положение скоро ему показалось тягостным, и он попросту лёг на палубу…

Ассоль проснулась рано — по странной провинциальной привычке подниматься ни свет, ни заря, даже если никаких особых дел не предвидится. Она долго смотрела в окно и думала, что их кривенькая улочка мало чем отличается от старой и пошлой гриновской Каперны. Потом она подумала, что, впрочем, всё не так уж и плохо, что, например, если бы её отец работал сторожем в музее Грина, было бы ещё смешнее. Они задумчиво улыбнулась… А что собственно — судьбы её более красивых и более общительных одноклассниц, подумала она, вряд ли много счастливее её: ну, кто-то вышел замуж здесь, за какого-нибудь моряка или рыбака, ну, кто-то уехал, это лучше, но кто они теперь там…

Затем она не спеша приготовила отцу завтрак, накинула на плечи старенькую косынку и пошла вниз к морю. Пляж был ещё пустынен. На море была тишь; мелкие волны тихо ластились к берегу. Она успела как раз вовремя. Солнце едва только готовилось высунуть из-за горизонта свой алый краешек. Она очень любила смотреть, как прямо на глазах выкатывается его огненный глаз, озаряя всеми оттенками красного ближайшие облака, кажущиеся теперь элегантными сказочными замками или, напротив, страшными башнями. Сейчас их было довольно много, и Солнце за ними скорее угадывалось, но Ассоль чувствовала чем-то внутри, как оно встаёт. Вдруг багряные облака резко разошлись в стороны, словно двери в метро, и светило предстало перед ней во весь рост. И сразу всё вокруг заиграло алыми отблесками.

И вот только теперь Ассоль заметила довольно крупный предмет, что медленно плыл в её сторону вдоль берега. Яркий луч коснулся его, и она ясно разглядела, что к ней приближается яхта. Прошла ещё пара неспешных предутренних мгновений и — её сердце вздрогнуло — она заметила, что парус у яхты красного цвета. Она не верила своим глазам, а судно тем временем всё приближалось так же медленно, но верно, как забирался на небо диск Солнца. Парус действительно был алым…

Когда яхта оказалась прямо перед Ассолью, она неожиданно встала и вся колыхнулась, видимо киль её упёрся в подводный грунт…

К счастью Грэя, всю ночь был полный штиль, и то, что он плыл куда-то в открытое море, ему только казалось, что учитывая, сколько он вечером выпил, совсем не удивительно. Яхта всего лишь медленно дрейфовала вдоль берега и за всю ночь вряд ли проплыла более километра. Сам же Грэй лежал на палубе вниз лицом, свесив голову за борт; такое положение было особенно удобно в те критические моменты, когда ему становилось дурно. Он думал, что смотрит на звёзды, а смотрел на их отражения в тёмной воде — вот почему они так дрожали и расплывались. Ему казалось, что он летит, а на самом деле он толком даже не плыл… Ближе к утру он всё-таки забылся сном и видел те же звёзды уже во сне.

Когда, наконец, киль упёрся во что-то на дне, всю яхту всколыхнуло и Грэй сковырнулся за борт. Холодная предутренняя вода моментально привела его в чувства, он нашарил ногами грунт и обнаружил, что стоит примерно по грудь в воде. По какому-то наитию он сразу сориентировался в сторону берега, хотя нормально смотреть пока ещё не мог. Отфыркиваясь и дрожа всем телом, он сделал несколько шагов…

Ассоль вздрогнула, молодой человек шёл по пояс в воде прямо к ней. Она тоже подалась ему навстречу…

У Грэя перед глазами всё плыло, его шатало из стороны в сторону, силы покидали его… Он думал лишь об одном — скорее бы на берег. Сквозь неясную пелену он заметил, что там есть кто-то живой…

Когда он всё-таки вышел на берег, ему казалось, что он совершил настоящий подвиг, и он тут же расслабился и упал лицом в песок прямо у ног Ассоль. Она чуть присела, перевернула его на спину, отёрла подолом платья его лицо от песка и ещё чего-то зелёного.

Он почувствовал на своём лице чьи-то тёплые нежные руки и ему стало чуть-чуть легче…

— Кто ты, — спросила Ассоль.

— Грэй… — ответил Грэй.

— Ты шутишь? — не поверила Ассоль.

Однако Грэю было не до шуток, поэтому он ничего не ответил. Но Ассоль сама поняла, что это действительно Грэй. Её долгожданный Грэй. Она положила его голову себе на колени и обняла; почувствовав её объятия, он открыл глаза.

И в этот момент они оба почувствовали присутствие совершенно другой реальности, как теперь стало доподлинно ясно, всегда пронизывавшей весь их мир и вот сейчас проступавшей сквозь всё, что их окружало: сквозь песок, волны и солнечный свет. И терпкий ветер прилетевший не иначе как из самого Зурбагана, наполненный особыми, только ему свойственными звуками и запахами, лизнул их лица. И звуки просыпающегося Лисса мягко коснулись их ушей. И они почувствовали себя отражениями других людей — более сильных и смелых… и, наверное, более правильных; людей, осознанно шедших друг навстречу другу. И понимание этого, как ни странно, нисколько не обидело их и не принизило в собственных глазах. Наоборот, они были горды и рады тому, что смогли почувствовать и осуществить эту связь. И всё произошедшее с ними сейчас и происходившее раньше наполнилось необычайным смыслом. Всё это превратилось в единый магический акт, участники которого до последней секунды не знали, что же они совершают.

В эту самую секунду по мосту, построенному сердцами встретившихся Ассоли и Грэя, в прежде серый и грязноватый мир пришла сказка. Сказка про большую любовь, сильных людей и красивые корабли. Она пришла и прижилась в этом мире, внушая надежду, что вот теперь-то точно всё будет хорошо.

Они пришла, потому что в конце концов настало время прийти этой сказке в этот мир…

Конечно, же они полюбили друг друга, полюбили с первого взгляда… Они стали жить вместе: она рисовала романтические картинки, а он писал волшебные сказки… Потому что счастье есть, и любовь есть, и есть судьба. Потому что каждая Ассоль обязательно получит своего Грэя какого-никакого, а своего… Потому что иначе никак невозможно. Потому что в каждом мире есть место романтике…

Так, — случайно, как говорят люди, умеющие читать и писать, — Грэй и Ассоль нашли друг друга, утром летнего дня, полного неизбежности.

— Что ж… Удивил ты меня, Романтик… Не ожидал от тебя такого. Нечем крыть старику. Удивил… А может тебе там и остаться? Там, в миру! Похоже ты там как-то прижился, ты там пришёлся ко двору. А здесь что тебе делать?..

Ну как, пойдёшь?..

Молчание.

Москва, февраль 1998-го.