"Ричард Длинные Руки — эрцгерцог" - читать интересную книгу автора (Орловский Гай Юлий)

Глава 17

Макс все время порывался что-то сказать, от волнения красивое юношеское лицо пошло красными пятнами, смотрел на меня с мольбой и только беззвучно разевал рот.

Я вскинул руку, призывая к молчанию.

— Тихо всем! Как я понимаю, обуреваемый жаждой воинской славы наш благородный сэр Максимилиан и в этот раз попытается отказаться от вручаемых ему земель и владений.

Сэр Палант спросил с интересом:

— А от земель виконства Эльбеф он все-таки отказался?

Голос его разнесся далеко, рыцари затихли, вслушиваясь очень заинтересованно.

Я ответил так же громко:

— Да. Проявил благородство и уступил богатейшее владение некой весьма уверенной девице, которая якобы имеет на него право по какой-то дальней линии.

— И все? — спросил сэр Палант.

— И все, — подтвердил я, — после чего поспешно уехал, чтобы девица не пыталась его как-то отблагодарить. Но здесь у него такой возможности не будет! Эти земли принадлежали племени арджнунов, нашим врагам, что разбиты, рассеяны и перестали быть племенем.

Макс наконец решился нарушить воинский этикет и сказал громко, хотя и со всей почтительностью:

— Ваша светлость, сэр Ричард, я бесконечно признателен… но я не хотел бы покидать войско. Здесь еще столько возможностей по улучшению взаимодействия копейщиков, стрелков и конницы…

Я с надменным видом вскинул брови.

— Разве тебя кто-то гонит из армии? Дорогой сэр Максимилиан, вы незаменимы!.. Но всем нам приходится когда-то взрослеть, а это обычно начинается с обязанностей, которые надо выполнять, хотя и не хочется. Всем нам бы только на горячего коня да в яростную атаку! Но тогда управлять хозяйством останутся какие-то сволочи, и страна захиреет.

Граф Ришар сказал негромко, но в мертвой тишине услышали во всем зале:

— А управлять необходимо. Не будем мы, станут управлять другие. А потом они будут управлять уже и нами.

Рыцари тревожно загудели, на Макса начали поглядывать уже с упреком. Он шагнул вперед и поклонился.

— Ваша светлость, но все же я вынужден отклонить ваш щедрый дар… по гораздо более серьезной причине.

Рыцари насторожились, затихли. Я спросил в тревоге:

— Что случилось?

Он смотрел мне в лицо чисто и бесстрашно.

— Дар слишком щедр. И… не заслужен.

Я охнул вместе со всем войском.

— Что? Ты разгромил противника впятеро сильнее себя!..

Он не отвел от моего лица бесстрашного взора.

— Этого недостаточно.

Все затихли, от Макса не отрывают взглядов, все задержали дыхание, стараются не пропустить ни слова.

— А что достаточно?

— Достойная победа, — ответил он внятно. — Не должно гордиться случайными неудачами или глупостью противника. Уверенность в себе следует питать тогда только, когда превзойдены планы его. Варвары совершили большую ошибку! Потерпев страшное поражение в Сен-Мари, когда вот так же глупо атаковали конницей ряды копейщиков, они обязаны были сменить тактику.

Лицо его порозовело, в глазах пламя истинной веры во всеобщую справедливость.

Я ощутил ком в горле, опустил голову

— Сэр Максимилиан… Вас хоть сейчас забирай на небо! Но Господь в своей мудрости оставляет такого рыцаря в наших рядах, дабы вы служили примером рыцарских идеалов, чистоты и справедливости. Хорошо, пусть будет по-вашему. Решаюсь на это только потому, что у вас впереди много и тех побед, к которым не сумеете придраться даже вы сами!

Он поклонился и отступил в железные ряды. Там началось звяканье металла, его обнимали, поздравляли, укоряли, хвалили, ругали, а я обратил царственный взор на группу рыцарей, пришедших вместе с графом Стерлингом.

— Сэр Иоганн Пауль Фридрих Дистервег из Рихтерберга!

Сэр Иоганн выступил вперед, высокий, мужественно красивый, а это выше, чем просто красавчик, с гордо вскинутой головой и развернутыми плечами.

— Ваша светлость…

— Вы новичок в нашем войске, — сказал я и обвел взглядом внимательно слушающих рыцарей, — прибыли из Вестготии за считаные дни до начала сражения, однако быстро завоевали авторитет у рыцарей, возглавили отряд и прорвали оборону на левом фланге противника!

Некоторые рыцари кивали, соглашаясь, что да, они сами видели, как это происходило.

— Это позволило, — закончил я, — зайти варварам в тыл и вызвать панику в обозе. А еще вы возглавили рейд в расположение племени пенгеров, одного из опаснейших противников, что вывело их из войны…

Мне казалось, что говорю скучно, перечисляя заслуги, о которых и так все знают, но все-таки без этого не обойтись, во всем нужна четкость, да и не нужны какие-то иные толкования.

— За несомненные заслуги, — сказал я, — жалую вас, сэр Иоганн, титулом виконта де Альгерц. В ваше владение отдаю земли племени пенгеров, которых вы сумели выбить из войны. Это малочисленный, но храбрый народ. Они уважают и чтят сильных людей, и потому в будущем станут вам верной опорой! Поздравляю вас, виконт Иоганн!

Он поклонился, я ждал наконец-то привычных слов благодарности, однако он выпрямился и бесстрашно посмотрел в мое грозное лицо.

— Ваша светлость, — прозвучал его ровный и полный достоинства голос, — я бесконечно признателен вам за высокую оценку моего пребывания в войске!.. Я польщен и растроган до глубины души. Видит Бог, я счастлив…

Я сказал благосклонно:

— Вы заслужили, сэр Иоганн. Взгляните на своих соратников!

Рыцари одобрительно постукивали железными кулаками в кирасы, на лицах полное одобрение, все видят, кто как сражался, никаких закулисных игр.

Сэр Иоганн покачал головой.

— Ваша светлость… но, увы…

Я спросил с подозрением:

— Что еще?

— Все-таки, — договорил он, — я вынужден с великой благодарностью отклонить ваш щедрый дар.

Я охнул.

— А с вами что случилось?

Он ответил громко и с пламенем в голосе:

— Мы только начали святую войну за торжество нашей веры, нашего образа жизни, нашего Господа!.. Я считаю для себя не совсем достойным принимать часть добычи, когда проклятые язычники еще не сломлены, край еще не завоеван, церкви еще не восстановлены!

Я раскрыл рот, чтобы возразить, уж что-что, а это я умею, но посмотрел на лица рыцарей, у всех на лицах такой же свет истинной веры, что и в глазах сэра Иоганна.

— Достойные слова, — сказал я громко, но сам ощутил в своем голосе неуверенность, — однако мы живем на грешной земле, где для веры в Христа нужна некая материальная основа. Потому титул и соответствующие земельные владения совсем не лишние…

Сэр Иоганн ответил коротко:

— Простите, ваша светлость. Я не могу этого принять.

Он поклонился коротко и с достоинством, сейчас он равен мне: такой же рыцарь, как и я, отступил, но не затерялся в кругу друзей, что тут же принялись тормошить и поздравлять.

Я покачал головой.

— Сэр Иоганн… простите, виконт Иоганн предпочитает получить свою долю после окончания нашей справедливой и гуманной войны. Это его право. Я же вызываю сэра Анри Готмара, который, командуя своим отрядом, ухитрился остановить большое войско полевого вождя варваров Фывапа и не дать ему успеть на поле битвы до конца сражения!

Сэр Анри, массивный и грузный рыцарь с неприятным, как мне всегда казалось лицом, и угрюмыми глазами прирожденного воина, выступил вперед и сдержанно поклонился.

— Сэр Анри Готмар, — сказал я с чувством, — вы сумели своими действиями вырвать победу над варварами гораздо более легкой для нас ценой! Мы не знаем, что бы произошло, успей они соединиться…

Граф Ришар сказал громко:

— Все равно бы их разбили!

Рыцари одобрительно закричали, над головами взметнулись закованные в стальные пластинки кулаки.

— Разбили бы, — согласился я, — но лучше бить порознь. Так легче. Спасибо вам, сэр Анри! Жалую вас высоким титулом динграфа и передаю в ваше владение земли племени алазорцев с расположенными на нем королевствами и городами…

Он поклонился, застыл так на пару мгновений, словно не решался поднять голову и посмотреть мне в глаза, но когда разогнул спину, взгляд был тверд, а лицо спокойное и уверенное.

— Ваша светлость, — произнес он густым, как жужжание в дупле роя пчел, голосом, — я польщен… и счастлив. Что еще сказать? Я уже немолод, а это столь высокая награда, что вряд ли я когда-либо получу что-то подобное еще… Однако я вслед за доблестными рыцарями, которых мы уже награждали, вынужден отказаться от столь щедрого дара.

Я вскинул брови.

— Но вам что мешает, динграф?

Тишина над лагерем стоит мертвая, слышно, как высоко в небе счастливо верещит жаворонок. Анри Готмар произнес с непередаваемым достоинством:

— Пристало ли мне принимать земли, когда более достойные рыцари отказались брать дары до завершения справедливой войны?.. Нет, ваша светлость! Благодарности моей нет границ, но я уже вознагражден Господом, что позволил мне с мечом в руке нести слово истинной веры в земли диких людей и жечь их дома для света нашего ученья. Еще раз спасибо, ваша светлость!

Он поклонился и отступил, и снова волны рыцарского моря сомкнулись вокруг него, забурлили.

Граф Ришар посматривал на меня со странной усмешкой. Я перевел дыхание, кивнул Арчибальду.

Тот провозгласил громко:

— Виконт де Голдинвуд!

Высокий поджарый рыцарь, единственный, кто из доспехов ограничился одной кирасой, в красивом камзоле, пупуренэ, рукавами шамарр и сапогах из мягкой кожи, выдвинулся из толпы, учтиво поклонился и даже помахал рукой над сапогом по придворной моде, я вспомнил, что видел его среди щеголей в королевском дворце Геннегау.

— Виконт де Голдинвуд, — произнес я, — вы показали себя неустрашимым в бою, но что важнее, вы сумели прорубиться сквозь охрану верховного вождя Митвольда и захватили его в плен, обезоружив в единоборстве!.. За этот воинский подвиг, совершенный вами на виду всего войска, я жалую вам титул стальграфа и вручаю в пользование земли племени триворов с расположенным на них королевством Высокое Залесье.

Сен-марийские рыцари кричали, поздравляя, громче всех. Виконт де Голдинвуд, а теперь уже стальграф, самодовольно улыбался, гордый и щеголеватый, даже ногу выставил вперед и поигрывал плечом, а когда пришел момент заговорить, поклонился еще учтивее, чем в прошлый раз, и поиграл рукой над сапогом.

Рыцари завистливо умолкли.

— Ваша светлость, — произнес он красивым артистическим голосом прирожденного аристократа, — Господь видит, как я польщен, и как душа моя трепещет от восторга… и как я уже представил, как возликуют мои родные, как будет гордиться своим непутевым чадом мой отец, у которого я до этого, скажу честно, сидел на шее…

Я произнес жирным державным голосом:

— Вы все заслужили, доблестный стальграф. Это не я вас награждаю, награждает войско! Вы же слышите, что они кричат!

Он посмотрел мне в лицо, и у меня дрогнуло сердце от нехорошего предчувствия.

— Ваша светлость, — произнес он, — я в самом деле принял участие в этой войне только ради возможности получить в собственность хоть какой-то клок земли, и потому так безмерно рад, что вы жалуете мне от щедрот целую область с деревнями, городами и целым королевством… Однако же…

Он умолк на миг, я сказал раздраженно:

— Что однако?

Снова мертвая тишина над лагерем, кашляни муравей — все вздрогнут, а сэр Голденвуд произнес хрустальным голосом:

— Пока мы собирались в Брабанте, пока стягивались в отряды, пока двигались в Гандерсгейм… я неожиданно получил самую высокую награду, уж простите, вы такую предложить не можете. Господь открыл мне, что идем сражаться за святое дело, за веру и правду, за добро и справедливость. Душа моя проснулась, стряхнула шерсть, теперь чиста и открыта свету… Простите, ваша светлость, но я смогу принять из ваших рук любой дар, который вы сочтете меня достойным, лишь после полного завоевания Гандерсгейма и установления везде христианской власти.

Он говорил твердо, спокойно, что совсем не вязалось с его щеголеватым обликом. Сейчас в нем живет и действует суровый крестоносец, готовый на любые тяготы ради торжества справедливости.

Рыцари начали переговариваться, я со стыдом и смятением уловил, что все отнеслись к его словам с полным одобрением. Господи, мелькнуло у меня тоскливое, а ведь наступит же подлейшее время, когда даже самые мелкие и ничтожные премийки и награды будут выцарапывать такие же мелкие и ничтожные людишки. Будут добиваться их, подличать ради них, подставлять, подсиживать!..

Или не наступит, если не дать ему наступить?

Граф Ришар поглядывает на меня с вопросом в главах. Я заставил себя улыбнуться, вскинул руки и заговорил с подъемом, которого на самом деле не ощущал:

— Сам Господь говорил вашими устами, дорогие друзья!.. Мне стыдно, что я предложил вам материальное вознаграждение, когда души ваши обрели крылья. Да, конечно, вы правы, а я не прав. Мы сперва завершим миссию по освобождению Гандерсгейма от…

Я запнулся, подбирая точное слово, граф Ришар тихонько подсказал:

— …населения.

— …скверны, — сказал я, — в которой пребывают здешние люди, сами того не замечая. Будьте чисты и непримиримы к отдельным еще встречающимся недостаткам! Помните, потом труднее будет с ними бороться, в то время как в момент завоевания один взмах меча так легко и просто решает многие проблемы, что потом могли бы здорово осложнить как наши жизни, так и жизни наших друзей.

Судя по их лицам, последние слова попали в точку. Если человек еще может допустить осложнение своей жизни ввиду нашей рыцарской сентиментальности и мягкосердечности, то ради друзей глотки порвет и землю Гандерсгейма по колено зальет кровью.

— А теперь, — прокричал я, — пир!.. Отпразднуем нашу победу!..

Блистающее металлом войско шумело, колыхалось, а я с радостной улыбкой, словно все происходит именно так, как я и задумал, повздымал руки, помахал ими, затем с неторопливой поспешностью скрылся в шатре графа Ришара.

Ришар опустил полог, но это почти не отрезало от ликующих воплей, звона металла и воинственных кличей.

Я тяжело опустился в кресло, Ришар продолжал смотреть на меня с сочувствием. Я перехватил его взгляд, зло огрызнулся:

— Ну что? Говорите же, какой я дурак!

Он невесело усмехнулся.

— Вы не дурак, сэр Ричард. Очень даже… Но вы развиваетесь быстро, чересчур быстро. Это опасно. Совсем недавно вы были таким же рыцарем, из каких состоит наше славное войско. И разделяли те же взгляды… если не прикидывались очень уж усердно. Но, думаю, вы не прикидывались.

— А сейчас прикидываюсь?

— Нет, — сказал он, — позвольте, присяду?

Я буркнул:

— Это ваш шатер.

— Спасибо, — он сел напротив и продолжил с тем же оскорбляющим сочувствием: — Вы вроде бы не прикидываетесь. Или не слишком уж заметно.

— Однако?

Он вздохнул.

— Однако вы из простого рыцаря очень быстро выросли в крупного сюзерена. Это вроде бы хорошо, но вы поспешили освоиться с его реальностями.

— Это плохо?

Он кивнул.

— Опасно.

— Для меня?

— И для других, — произнес он осторожно. — Я же говорю, вы поспешили вжиться в роль хозяйственника. Но любой хозяйственник вашего ранга… не только хозяйственник. Он еще и рыцарь. Душа у него та же, только положение намного выше. Но идеалы не должны меняться от высоты кресла.

Я сказал вяло:

— Хватит, граф. Я уже вижу, какое я дерьмо. Даже этот, из Сен-Мари, и то отказался! А я ж по глазам видел, что из рук готов выхватить… Что с людьми делается?

Он сказал примирительно:

— Думаю, в другом случае он бы взял, но сейчас, глядя на других, не решился стать белой вороной.

— То-то и оно, — сказал я с досадой. — А мог бы взять и говорить хвастливо, что все дураки, а он один умный!.. По не взял. А по уму, хитрости или высоким идеалам… сейчас не так важно. Важно, что общий дух войска намного выше, чем я думал, а это непростительно для вожака.

Он сказал с сочувствием:

— Не убивайтесь. Это даже хорошо…

— Что хорошего?

— Что недооценили энтузиазм рыцарских масс. Плохо, если бы переоценили.

Я проворчал:

— То и другое плохо. Я должен быть… всезамечающим. Теперь я понимаю Бонапарта… Был такой полководец в моих землях. Когда короли соседних земель требовали, чтобы подписал неудобный для него договор и отступил, он закричал в бешенстве: «Это они могут терпеть поражения и благополучно возвращаться на свои троны!.. У меня трона нет, любое поражение для меня — гибель!»

Ришар подумал, спросил осторожно:

— И что, он потерпел поражение?

— Да, — ответил я. Подумал, добавил для объективности: — Но до этого завоевал фактически весь мир.

Мы помолчали, я прислушался к разговорам по ту сторону тонкой стенки шатра и наконец-то ощутил то, что давно должен был почувствовать: стыд. Я собирал войско из всех королевств, обещая земли, добычу, титулы, богатство, однако даже простые воины сейчас говорят не о трофеях, а о том, что и эту страну приведут в лоно церкви, восстановят попранные храмы, монастыри и что законы христианства воссияют и над этими землями.

Граф с недоумением вскинул голову, когда я рывком поднялся, набросил на плечи плащ и направился к выходу.

— А сейчас куда, сэр Ричард?

— В обоз, — ответил я. — Победа куется всегда в обозах. А наступление начинается с чертежных досок.