"Гоблинские сказки" - читать интересную книгу автора (Казанцева Марина Николаевна)

История про капитана Кидда

Сбежав поспешно из Багдада, я решил направиться в Америку. Там меня пока не знали, и я мог начать жизнь заново. Сначала судьба занесла меня в Глодон. После этаких богатств, какие я имел в Багдаде, да чистить в Глодоне ботинки! Однако, некуда деваться, сидел да чистил.

Вот раз подсаживается ко мне в деревянное кресло некий господин. Ботфорты у него большие, ваксы надо много. Я говорю:

— Какого вам иблиса надо? Я на таких больших ботинках фиг заработаю чего. Одной ваксы на полгинеи.

— Это ты мне говоришь, фарш поросячий? Я таких, как ты, вешал на нок-реях.

Я поднял голову, смотрю. О, тысяча ифритов! Сидит передо мной такой фарсовый господин! С широким красным кушаком! На шее чёрный шарф, в ухе жемчуг. Редингот проклёпан золотом, на голове большая шляпа, а под ней красная косынка. И глаза у него ровно две ледышки.

— Кто вы, милостивый сэр?!

— Я твоя судьба.

Короче, так я оказался на "Адвенчер Галли", корабле самого Вильяма Кидда.

Мы шли к Коморским островам, ветер был попутным. Но всё остальное было просто скверно. Солонина подгнила, в муке водились черви, вода протухла. В команде начали роптать. Но капитан был несгибаем. Каждый вечер мы садились перед оловянной миской, в которой копошились черви. А Кидд внимательно следил своими бледными глазами, чтобы кто не бросил ложку. Кок прятался в камбузе.

Корабль чуть держался на плаву, такая это была старая посудина. Вдобавок, от вонючей воды и плохо вымытой посуды в команде началась дизентерия. Но Кидд был упрямей всех чертей в аду. Он выполнял свой долг — охотился в Индийском океане на пиратов. По-моему, над ним просто посмеялись. Дали ему старый ялик вместо корабля, назвали покрасивше и потребовали невозможного.

По вечерам, качаясь в люльке, я рассказывал своим товарищам по несчастью, какое было у меня житьё-бытьё в Багдаде. Как хорошо я кушал, сколько баб имел. Какие были у меня приёмы. Кто верил, кто смеялся. А я так говорю:

— Чего ему, Вильяму нашему, дались эти все пираты? Умеют люди жить, ну и хорошо. А хорошо, наверно. Полная свобода.

И размечтался о сундуках, доверху полных драгоценными камнями, о горах золота, о трюмах вин заморских, об изысканнейших фруктах, жареных баранах, о сливках, твороге и молоке. Рассказываю о цыплятах в апельсинах, рагу из цыплят с крыжовником, о фаршированных трюфелями куропатках, о перепелах по-генуэзски, о рябчиках в орехах, о жарком из оленины. Суп Жюльен, суп кровяной из утки или поросёнка, суп a la tortue, суп белый Карлсбадский. Соус из каперсов, соус Бешамель, соус раковый, соус сабайон. Паштеты во слоёном тесте, паштеты в формах, паштет из раков, паштет гусиный, паштет из оленины с базиликом, розмарином и тимьяном.

— О-оооо! — стонут в кубрике. — Не надо!

— Пирожки из мозгов в слоёном тесте, пирожки из мозгов в раковинах, пирожки жареные Groquettes, пирожки с вязигой.

Все корчатся в падучей, по полу течёт слюна. А я всё заливаюсь:

— Штуфада заливная, бифштекс по-гамбургски, бифштекс a la maitre d `hotel, говяжьи котлеты "entre cole a la bearnaise", телячьи ножки заливные, баранье жаркое маринованное, свиные почки в мадере.

— Прекрати! — плачут навзрыд старые морские волки.

— Переходим к рыбе.

Все только думали передохнуть.

— Судак цельный с шампиньонами в виноградных листьях, тушёный в розовом шампанском, белужина маринованная с каперсами, карась в белом вине, форель на вертелках, карпы, фаршированные черносливом и орехами, осетрина в кляре под сметаной.

— Подлец… — шепчет марсовой.

— Плов гурийский, пудинг заварной из шоколада, штрудель яблочный, заварные пышки с кремом, суфле из земляники и малины. Крем взбитый — силебаб, слабо загущённый крем — фламери, взбитый заварной крем — забальоне. Суфле, муссы и меренги. Фруктовые птифуры.

Я умолк и огляделся. Все валялись в трансе.

С тех пор мы каждый вечер занимались медитацией. Я сяду в позу "лотос" и начинаю петь мантры:

— Пулярка с анчоусами, куриные грудки с трюфелями, печёнки утиные в мадере, заяц с черносливом, фаршированный чирками, тетерев с бекасами, фаршированными мелкой птичкой.

Они мне враскачку вторят:

— Молодые утки с итальянскою капустой, индейка заливная, кроличье рагу.

Однажды Кидд понял, что на клипере что-то нехорошо. Все сидят, как сомнамбулы, и со сведёнными в точку зрачками бесстрастно жрут червей.

— Скоро прибудем на Коморы и я вам свежих сухарей куплю, — обещает он.

Нет реакции.

И вот в один прекрасный день раздаётся с мачты крик:

— Пираты!

Мы все выскочили и глядим с вожделением на тех, кто умеет жить красиво. Ох, посидеть бы с ними за одним столом! Уж хоть бы блюдья полизать!

Корабль наш был дрянь, однако команда, хоть и голодная, но очень злая. Догнали мы пиратов. Они и не полагали, что делают что-то нехорошее. Кидд велел им лечь в дрейф и затребовал к себе капитана.

Мы думали все: ну будет щас потеха! Наш драный клипер против их шхуны! И тут является на мостик такой испуганный каплун в ермолке и начинает извиняться: не было-де никакого чёрного флага на мачте. Это всё баклан корабельный хулиганит. Сел, зараза, где не надо, и в тросе замотался лапой.

— Приказываю баклана с троса снять и утопить, — надменно молвит Кидд.

— Зачем топить? — выполз осмелевший кок, — Давай его сюда к нам, на камбуз.

И вышло, братцы, что зря мы гонялись за этим самым кораблём. Никакие это не пираты, а простой армянский купец плывёт по своим делам. Груз кофе везёт. Кидд проверил у него бумаги и с миром отпустил.

— Нет, так дело не пойдёт, — говорят ребята, — Мы считаем, что это не купец, а самый что ни на есть пират. И рожа у него пиратская. Да мало ли кто какую бумажку тут напишет.

И попёрли все на офицеров.

— А мы что? — те говорят, — Мы ничего. Мы вообще тут ничего не знаем. И дело наше маленькое. Давайте попросим у купца маленько кофе.

— Зачем просить? — говорю я, — Давайте просто отберём. Наверняка груз контрабандный.

— Ты кто такой тут?! — надменно спрашивает капитан.

— Я судьба твоя, — отвечаю.

Все расхохотались и на него с ножами.

— Я сейчас вас буду здесь маленько расстрелять, — тяжело дыша, сказал нам капитан.

Тут кто-то взял и нахлобучил ему на голову мисочку с червями. Опутали, сердешного, по рукам и по ногам да на гауптвахту. Баклана ему туда подбросили, чтоб не скучно было.

Короче, мы не стали много суетиться. Шхуну себе взяли, а команду вместе с армянином отправили на наш клипер. Кушать солонину с червяками. Потом их, говорят, потопили — намаячил капитан наш в Индийском океане своими подвигами.

Ну, тут у нас и началась совсем хорошая жизня. Все отъелись, подобрели. А мантры всё равно каждый вечер распевали. Я у них был вождь духовный. Меня единодушно и выбрало всё братство капитаном. Я одел те шикарные одёжки, что носил Уильям Кидд и представлялся всем его фамилией. Как заставляем кого пройтись по доске от борта, так я и говорю:

— Радуйся, несчастный. Тебе всемилостивейший Уильям Кидд дарует жизнь.

А сам Кидд сидел на гауптвахте и орал, как резаный:

— Пустите меня, негодяи! Я должен оправдаться перед законом!

И, знаете, так он нас достал своими патриотическими приставаниями, что плюнули мы на него и высадили в Вест-Индии. Пускай идёт и объясняет всё закону. Да ещё червей ему в карман насыпали для пущей убедительности.

Вот в одном порту купили мы газету и с удивлением читаем, что капитан наш бывший передан в Глодон для суда. Всё у него конфисковали: и дом в Нью-Йорке, и собственную скамеечку в церкви Святой Троицы. Жена с ним развелась. Погон его лишили, шпагу отобрали. За что, спрашивается? Чего плохого сделал человек?

Мы приплыли в Глодон, пришли в суд послушать, что там говорят. А там такие жуткие вещи про него рассказывают! И на него всех политических собак навешали. Особенно тори были злые на него, что он с вигами связался. И Великие Моголы прислали список обвинений. А уж Ост-Индская Компания как изгалялась! Короче, всем он насолил своими морскими грабежами.

Мы так удивились! Да ничего же он такого ведь не делал! Сидел себе в чулане в обществе баклана. Про баклана, кстати, тоже наплели: будто он там был главным идейным заводилой.

Процесс был настоящим юридическим позорищем. Обвинители бесчинствовали. Адвокаты все подкуплены. Кидду рта раскрыть не позволяли. Мы с галёрки свистели и улюлюкали. Бросались помидорами. Кричали, что судью на мыло, но тот и так был в мыле.

— Скажите, Кидд! — орал он, брызгая слюнями на защиту. — Вы признаётесь, что спрятали награбленное на острове Гарднерс возле нью-йоркского Лонг-Айленда?!!!

У Кидда рот завязан, он ничего не может говорить.

— А правда ли, что вы затопили сокровища… — судья сдвинул помидоры с обвинительного протокола. — у берегов Коннектикута и Гаити?!!!

Кидд бьётся головой.

— Послушай-ка, пошли отсюда, — шепчет мне боцман, — Не могу видеть, как закон себя позорит.

Мы вышли и направились из Глодона прямиком на нашем судне к Лонг-Айленду.

И, знаете, вышло, что не зря Кидда обвиняли. Оказывается, он всё же был пиратом и много золотишка спрятал на острове Гарднерс. А притворялся патриотом! Как можно после этого верить вигам?! Тори были правы.

Потом мы поплыли и к Коннектикуту, и к Гаити. Всё отыскали, что он там попрятал. А на Гарднерсе поставили каменную стелу и выбили на ней: "Кэп Кидд, с друзьями так не поступают!" Только ему всё это было безразлично. Его повесили на глодонском причале в цепях, обмазанного сплошь дёгтем, чтоб не портился подобно корабельной солонине. Четыре года он висел так.

А мы с ребятами решили отомстить за хорошего человека. Я продолжал рядиться под него и, когда мы суда топили, кого-нибудь да отпускал. И важно говорил:

— Передайте там в Глодон: мафия бессмертна!

А пацаны орали:

— Кидд жил, Кидд жив, Кидд будет вечно жить!

Так, братцы, долго был я Киддом, пока однажды не погорел по пьянке. Зашёл в таверну и полез к одной бабёнке. Мне табуреткой треснули по голове, а потом сказали, что бабёнка померла. Судья мне присудил три года. Братва вся без меня уплыла, я и решил прибиться к вам.

— Так это ты, подонок, убил мою сеструху? — воскликнул один из разбойников. Достал беретту и шарахнул по Ахмеду. Три пули в брюхо, одну в башку. И нету Кидда.

— А кем была твоя сеструха?

— Моя сеструха была Офелией. А сам я был Лаэртом.

— Давай, рассказывай, Лаэрт, чего ты там и с кем не поделил.