Борис Громов
Терской Фронт

.

Терской Фронт.

Нет, ребята, ей богу, нравится мне Моздок! Тихий городок, уютный. Чистые улицы, широкие тротуары. Большая часть города – увитые зеленью плюща и винограда одноэтажные домики, по-кавказски просторные, с большими тенистыми дворами, верандами, беседками, летними кухнями. И народ приветливый, гостеприимный. Даже сложно представить, что всего в тридцати с небольшим километрах от этого райского уголка вот уже почти два десятилетия полыхает огнем войны Чечня. Там гремят взрывы, прорываются сквозь засады колонны, уходят в рейды по горам группы спецназа. А тут – тишина и сонный покой. Честное слово, как надоест мне воевать, выйду на пенсию – куплю себе тут домик и буду в огороде ковыряться, да виноград на домашнее винцо выращивать! А что? Вполне достойная старость. Главное – дожить…

В Моздок мы приехали вчера в обед. Вернее, не приехали, а приползли, почти как у Утесова, 'на честном слове и на одном крыле', но об этом чуть позже. Из Москвы нам, наконец, привезли еще в самом начале командировки заказанные стройматериалы: доски, брус, цемент, без которых ремонтные работы на нашей базе под Беноем замерли без подвижек, словно 'Аврора' на Неве. Кроме того, в Веденский район мы увезем новый электрогенератор и целую груду коробок разного размера и веса – всему отряду родственники из Подмосковья подарков с оказией отправили. За несколько часов все это было перегружено в бортовые 'Камазы', а вечером мы, ополоснувшись в душевой МВДшного автохозяйства, неплохо посидели в маленькой шашлычной: покушали отличного свиного шашлыка, выпили по паре литров разливного светлого пива, пофлиртовали с симпатичными девчонками, сидевшими за соседним столиком. А вот теперь нам пора уезжать. И почему все хорошее так быстро заканчивается? Да и вообще… Не то, чтоб я был сильно суеверным, но как-то мне сегодня не по себе. Тревожно. Муторно. Что называется, 'вещун разыгрался'. Будь моя воля – никуда б не поехал. Но от меня в этом вопросе ничего не зависит.

Смотрю на постепенно светлеющее небо. На востоке тонкая полоска между скрытым туманной дымкой горизонтом и низкими сине-серыми облаками уже вовсю наливается густым малиновым цветом. Бросаю взгляд на часы. Уже почти половина шестого, но солнце пока не встало. Ничего не попишешь, на дворе не лето все-таки. Сентябрь к середине подошел, светает позже. За спиной фыркают стартерами двигатели грузовиков. Оглядываюсь на стоящих рядом Ваню и Ярослава.

– Ну, чего, парни, время. Давайте по машинам.

Бронежилет и РПС[1] уже на мне. Кряхтя, надеваю на себя РДшку[2], с трудом втискиваясь в тесноватые лямки, защелкиваю клипсу застежки на груди, вешаю на шею автомат, подхватываю с земли шлем и чехол со спальным мешком и бодрым шагом направляюсь к ближайшему из четырех выстроившихся а шеренгу 'Камазов'. Открыв дверь, сначала забрасываю на пассажирское сидение свою 'железную шапку', а уже потом лезу сам. О, блин, а камазовская кабина куда больше и удобнее, чем у бронированного 'Урала'. И сидение шире и колени в приборную панель не упираются. Вот только лобовое стекло… Как-то уже привык я к небольшим и мутноватым триплексам, а за огромными и прозрачными стеклами 'Камаза' чувствуешь себя манекеном в витрине. Причем манекеном, на лбу и груди которого намалеваны круги мишеней. Нет, в 'Урале', может, и не так комфортно, но все-таки чувствуешь себя спокойнее и увереннее. Но, выбирать нам не приходится. Наш бронированный трехосный 'стальной конь' по дороге в Моздок вдруг 'охромел' сразу на два задних моста. Причем и наш 'руль' Блоха, и его коллеги с Моздокской автобазы МВД рвут на себе тельняшки и в один голос твердят, что понятия не имеют, с чего вдруг у него сразу четыре тормозные колодки горят, стоит только начать движение. И на УАЗике одна форсунка мозги дрюкает… А колонне надо кровь из носу сегодня быть в Беное, где на КПП-122 вот уже полтора месяца несет службу наш доблестный сводный отряд Подмосковного ОМОНа. Кроме никуда, в принципе, не спешащих стройматериалов и посылок с подарками из дома мы везем новый дизель-генератор взамен нашей древней АБшке, что позавчера приказала долго жить. А без электричества в чеченских горах, мягко говоря, хреново: не светят по ночам прожектора на блок-посту и по периметру базы, нет возможности зарядить аккумуляторы радиостанций. Что там говорить, электроплиты на кухне, и те не работают и приходится давиться кое-как разогретой на таблетках сухого спирта консервированной кашей или тушенкой из сухпайка. Да уж, ситуация! И наш доблестный зампотыл принял волевое решение: он вместе с водителями и поломавшейся техникой останется в Моздоке и на базу они вернутся, когда все отремонтируют. А мы втроем садимся в 'Камазы' и дуем 'нах хаузэ', в смысле до дому'. В двух БТРах архангельского ОМОНа, что нам выделили для сопровождения, свободных мест нету, вот и придется почти две сотни километров изображать из себя персонажа чеченской версии реалити-шоу 'За стеклом'. Ладно, бог не выдаст, свинья не съест. Прорвемся, не впервой!

Тут наша маленькая колонна: серый бронированный УАЗ с 'люстрой' на крыше и надписью 'Военная автоинспекция' по обоим бортам, два БТРа-'восьмидесятки', один позади УАЗика, а второй в хвосте, и четыре бортовых 'Камаза', фыркая движками трогается в путь. Снимаю лежащий на коленях автомат с предохранителя. Знаю, что нельзя, но если б я в Чечне делал только то, что делать можно, вряд ли дожил бы до сегодняшнего дня. Слегка склонив голову, крещусь и одними губами шепчу 'Господи, благослови!' Ловлю на себе ироничный взгляд молодого водителя. Ну-ну, сынок! Сколько ты уже на Кавказе? Целых полторы недели? А выезд какой по счету? Ах, второй! А у меня через три месяца юбилей – шестнадцать лет как я в эту задницу первый раз попал. Вот когда (и если) доживешь, до моих лет, тогда мы и глянем, чего от твоего атеизма останется. Как в свое время Ремарк сказал: 'В окопах атеистов нет'. А он, между прочим, всю Первую Мировую рядовым в пехоте прошел, знал о чем говорит!

По пустым улицам быстро выскочили из Моздока и проехали Веселое. Вот что значит, нет позади десятитонной бронекапсулы! Летим, будто на крыльях. Этак до места доберемся не за четыре с половиной, а часа за три. Хорошо! Водитель молчит, да и у меня трепаться настроения нету. Едем в тишине, только рычит дизель, да мелькают по сторонам кусты, пирамидальные тополя, дорожные знаки. А впереди все ярче разгорается восход.

Нет, все же, несмотря на всю его беззащитность, 'Камаз' – машина определенно неплохая. До КПП 'Ищерское' домчались всего за сорок минут. На границе Осетии и Чечни все по-прежнему. Прохаживаются возле шлагбаума и сложенного из бетонных блоков двухэтажного здания блок-поста вооруженные древними АКМСами заспанные чеченские милиционеры в сине-сером милицейском камуфляже и старых солдатских касках. Торчит справа от дороги непонятной формы конструкция, похожая то ли на стилизованный парус, то ли на четырех лучевую звезду, метров пяти высотой с надписью 'Наурский район'. Приветливо улыбаются с большущего плаката Медведев и Кадыров-младший. Добро пожаловать в Чечню, блин! Колонна наша у местных стражей порядка ни малейшего интереса не вызывает. Тут таких деятелей как мы за сутки не одна сотня проезжает. Один из чеченцев не спеша, вразвалочку, подходит к головному УАЗу, смотрит документы и дает отмашку бойцу у шлагбаума, мол, все нормально, открывай. Красно-белая полосатая труба взмывает вверх – проезжайте гости дорогие! Почему-то всплывают в голове слова из какого-то древнего фэнтезийного боевичка с Кристофером Ламбертом в главной роли: 'Можешь войти без гарантий безопасности'. Да уж, никаких гарантий тут тебе никто не даст. Да и не надо! Вот уже полтора десятилетия как-то сам справляюсь.

Едва мы пересекаем границу Чечни, как водитель вспоминает, что в машине есть радио. Дальше едем, слушая 'Милицейскую волну'. Песни, в основном, старые, но бодрые и веселые. Настроение улучшается, и не к месту разыгравшийся по утру 'вещун' вроде как поуспокаивается. Ловлю себя на том, что физиономия моя сама по себе расплывается в улыбке. Даже начинаю мысленно подпевать Иришке Тоневой, Сати Казановой и этой, блин, забыл, как третью солистку 'Фабрики' зовут.. Стоп, а чего это ты расслабился, а, товарищ прапорщик? Ты что, блин, уже дома в Подмосковье? Нет? Так соберись, тряпка! Еще не хватало из-за своей расслабленности засаду проморгать! Дабы наказать самого себя за потерю бдительности, напяливаю на голову тяжеленный 'Алтын'[3]. Вот так вот тебе, бездельник! А вы что думали?! У нас не забалуешь, дисциплина – превыше всего.

В Наур въезжаем в семь утра. На улицах – пусто. Да уж, здесь вам не Москва, которая 'невер слип'. В Чечне народ рано вставать не любит. А зачем, собственно? Работать? Не смешите мои тапочки! В Чечню такие суммы из федерального бюджета вбухивают, что еще одну Москву можно было на эти деньги в чистом поле с нуля отстроить. Так что тут работать не модно. В здешних краях все коммерцией заняты. Или в армии-милиции-ФСБ-МЧС служат. Или по горам с автоматами бродят. Каждому свое… В любом случае, ни одно из перечисленных занятий раннего подъема не требует. Так что, в семь утра на улицах чеченских сел пустынно. Вот часа через полтора будет уже вполне оживленно, та же детвора в школу потопает. А вот, кстати, и она, школа, легка на помине. Колонна замедляет скорость: на дорогах тут одни джигиты, гоняют как сумасшедшие, поэтому перед школой накатали 'лежачих полицейских' такой высоты, что БТР споткнуться может!

По позвоночнику внезапно ледяной молнией простреливает нехорошее предчувствие. Что не так? Мля, 'Газель'! Какого хрена перед школой в семь утра делает грузовая 'Газель'?! Кабина желтая, тент синий, борта серые. В голове вспыхивает текст ориентировки '… угнана, предположительно, с целью совершения террористического акта…' Млядь!!! Хватаю лежащую между мной и водителем видавшую виды 'Моторолу' с замотанной синей изолентой антенной. Поздно! 'Газель' рвет на куски мощным взрывом. Поравнявшийся с нею головной УАЗ просто сдувает с дороги, и он грудой объятого пламенем металлолома проламывает ажурную сварную решетку забора школы, кувыркаясь, влетает во двор и взрывается на асфальтированной площадке перед входом. С обеих сторон от дороги яркими цветками вспыхивают дульные вспышки автоматов. По бортам горохом барабанят пули. Мерзко взвизгивают рикошеты. Нарвались!!! Не подвел-таки 'вещун', чтоб его! Передовой БТР, замедлив ход и прижавшись к обочине, освобождает нашим 'Камазам' дорогу для прорыва, а сам начинает крутить башней, ловя в прицел 'спарки' КПВТ-ПКТ противника. Но тут же окутывается черно-багровым облаком взрыва, 'словив' левым бортом кумулятивную гранату, и вспыхивает жирным чадным пламенем. По моей голове будто бьют киянкой, лобовое стекло брызжет в салон фонтаном осколков. Ай, мля! Одна радость – стекло каленое, а то всю рожу изрезало бы в хлам. И в глаза не попало, тоже хорошо. Засекаю гранатометчика, он выскочил из-за угла школы, и навскидку всаживаю в него короткую очередь. Тот, сломавшись пополам, падает на землю, роняя трубу 'Агленя'[4]. Попал, опыт не пропьешь! Оборачиваюсь к водителю и рявкаю во всю глотку.

– Гони, твою мать, если жить хочешь!

Их вообще-то, уже не один раз должны были проинструктировать на этот счет: что бы не случилось, если машина на ходу, водитель обязан на полной скорости покинуть зону поражения. Но кто их знает, новичков. Переклинит чего-нибудь в башке, да и даст по тормозам. И все, писец, вечная вам память дорогие товарищи и деревянный крест с фамилиями на обочине. Ну уж – хера! Я еще повоюю! Автомат бьется в руках, свинцовые струи хлещут по укрытиям, из-за которых по нам лупят 'чехи'. Гильзы скачут по всей кабине. Это когда ты врага видишь, надо вести прицельный огонь короткими очередями. А вот если между вами преграда, то надо просто не позволить ему даже голову приподнять, создав максимальную плотность огня. А не сможешь, дашь ему возможность прицелиться, он будет стрелять по тебе. Короткими и прицельными… И скорее всего – попадет.

Цепочка из трех ярко-зеленых трассеров уносится вперед и вышибает облачко цементной пыли из руин автобусной остановки. Пора менять магазин. Они у меня по два изолентой смотаны, так что мы это быстро! Вдруг в лицо слева плещет горячим и липким. Глаз залепляет чем-то красным. Я уже понял, что это, но все равно оборачиваюсь на водителя. Его тело, с изуродованной безобразным рваным выходным отверстием головой, заваливается на меня. Снайпер, сука!!! Проглядел я тебя, падаль!!! 'Камаз', лишившись управления, вылетает на правую обочину. Впереди – высокий и, видимо, прочный забор из красного кирпича. До него всего ничего и вряд ли грузовик успеет сильно потерять скорость до столкновения. А значит, если не выпрыгну – мне точно хана. Рву вверх дверную ручку и кубарем вылетаю из кабины. Последнее что помню – стремительно приближающиеся потрескавшиеся грязные кирпичи забора. А потом кто-то гасит весь свет.

Ох, мамочки мои, что ж мне так хреново-то? Пытаюсь открыть глаза, но получается плохо, а когда все же удается разлепить свинцовые веки, то не вижу ничего, кроме сплошной пелены серого тумана. Внезапно из него проявляется лицо седого бородатого мужчины. Он что-то говорит, но я не слышу слов. Кто ты, старик? Может, апостол? Тогда, я уже умер… А губы старика снова шевелятся. По артикуляции умудряюсь разобрать вопрос.

– Как тебя зовут?

Бесконечно долго собираюсь с силами, что бы ответить. Но все равно выходит только с третьей попытки: мой язык невообразимо распух и, заняв почти все место во рту, почти не шевелится. Наконец, на выдохе буквально выдавливаю из себя.

– Миша.

А потом липкая чернота снова смыкается вокруг.

Через некоторое время я снова выплываю из небытия. Теперь вижу перед собой лицо красивой женщины, нет, скорее – молодой девушки. А где старик? Пытаюсь ей улыбнуться. Но вместо этого снова теряю сознание.

Окончательно прихожу в себя от того, что по шее ползет какая-то наглая насекомая сволочь. Стряхиваю ладонью нахальную букашку и, слегка приподнявшись на локтях, верчу головой, пытаясь оценить обстановку. Получается плохо. Голова будто залита чугуном, а в ушах стоит громкий и противный писк. Судя по ощущениям, опять заработал небольшую контузию, но при падении ничего не сломал и даже сильно не ушиб. Шлема на голове нет, как нет и бронежилета, РДшки, РПС и автомата. О том, что у меня был АПС, напоминает только пустая тактическая кобура из кордуры на правом бедре. Одежда, обувь и часы на месте. Так, значит, безоружен и беззащитен. Хреново… Ладно, продолжаем осмотр. На дворе – поздний вечер: уже севшее солнце еще подсвечивает снизу редкие темно-синие облака, а в почти черном небе уже ярко светят звезды. Лежу я прямо на земле во дворе какого-то сильно разрушенного дома. А вот это странно. Бой был утром, на дворе – почти ночь. 'Командирские' мои стоят, но на вскидку – что-то около девяти вечера. За это время меня должны были или боевики добить, или свои в госпиталь отвезти. Правда, остается еще один вариант. Самый фиговый – плен. Хотя, если вдуматься, они что, идиоты, возиться с пленным в Науре? Тут не горы, в которых они у себя дома, тут равнина и с бесчувственным телом на загривке далеко не убежать. Опять же, пленного наверняка бы связали. Значит не в плену… А где тогда?

Буквально в десятке метров от меня стоят две автомашины: весьма преклонных лет бортовой грузовик ЗИЛ-'Бычок' и некогда зеленый, а теперь просто сильно поржавевший армейский УАЗ без крыши, зато с пулеметной турелью, на которой установлен пулемет ПК с примкнутым патронным коробом-'соткой'. На водительском сидении, спиной ко мне сидит, прижав к себе симоновский самозарядник, легко узнаваемый даже в темноте по характерному неотъемному штыку, какой-то мужик. Из-за машин слышны голоса. Откинувшись на спину, закрываю глаза, делая вид, что все еще не пришел в себя, а сам изо всех сил напрягаю слух, пытаясь сквозь перезвон в ушибленных барабанных перепонках разобрать разговор. Может, удастся хоть что-то важное или интересное услышать.

А за машинами спорят, судя по голосам, четверо мужчин. Причем, спорят обо мне

– А не дезертир ли он, или бандит беглый? – предполагает первый.

– Не похож, – судя по голосу, говорит кто-то пожилой. – Уж больно чистый и опрятный, снаряжение дорогое, оружие хорошее. Да и в ориентировках на розыск никого похожего, вроде, не было. Так Вить?

– Угу, – басом отвечает ему кто-то. – Примет у него – полно. Такого бы я точно запомнил. Нет его в розыске.

– Ну, тогда может он из ОВГ? Наших-то, что из Дорожной Стражи, что из Комендатур, я всех если не по именам, то в лицо знаю. И из Червленной, и из Аргуна, и из Гора-Горского, – снова предлагает версию первый.

– Кстати, а вполне возможно, – поддерживает его еще один, с голосом молодым и звонким. – Снарягу-то его все видели, АПС, АКС с 'подствольником'… По любому – ОсНаз или разведка!

– Ну, какой, нахрен, ОсНаз?! – прерывает его пожилой. – Ты еще свою любимую песню о Спецназе ГРУ начни опять! Шевроны его где, нашивки? А жетон?

– Ну, предположим, жетоны у него есть, целых два. Только чудные какие-то. А может правда, Спецназ ГРУ?

– Вот, блин, так я и знал, завелась балаболка! – вздыхает пожилой. – Нету никакого Спецназа ГРУ. Сказки это все. Сразу после Большой Тьмы еще были. Лихие хлопцы, упокой Господь их души, головорезы почище нохчей из Непримиримых Тейпов. Да только во время Резни тринадцатого года и полегли все. Это тебя, сопливого, тогда еще и в проекте не было, а мне уже тридцать два исполнилось. Мы тогда в Ханкале круговую оборону держали, а они эвакуацию отсюда, из Наура и Чернокозово прикрывали. Вот последние беженцы, что в Червленную прорвались и рассказали, что погибли они все до единого. До последнего патрона держались, а потом, вроде как в рукопашную пошли. Им поначалу еще думали памятник поставить, как более-менее на ноги встанем, да так и не собрались. То одно, то другое. А сейчас уже считай, тридцать лет прошло, про ту историю и не помнит почти никто.

– Владимирыч, так тел-то никто не видел! – не унимается молодой. – Значит, мог кто-то выжить. А вот теперь…

– А вот теперь им всем было бы лет по пятьдесят минимум, – безапелляционно заявляет пожилой, которого назвали Владимировичем, – а то и шестьдесят с копейками. Ага, только у человека в таком возрасте и дел, что с автоматом по горам скакать! Юра, ты в своем уме вообще?!

– Да наемник он, ребята, точно вам говорю, – звучным басом снова вступает в спор Витя. – Кто еще, кроме наемника, будет на Терском Фронте черный платок на голове носить? За такое и сами Вольные Стрелки по ушам настучат, коли узнают, и Непримиримые, ежели живым возьмут, на куски живьем пластать будут долго и с удовольствием. Не, ради понта никто черный платок таскать не будет – чревато.

– Да кто бы он ни был, – говорит Владимирович, – делает он тут что? Контуженный, все лицо в царапинах, автомат в свежем нагаре и один магазин пустой. А следов боя вокруг – нет. И гильз стрелянных нет. И воронки от взрыва. Ну, Юрок, ты у нас главный фантазер. Есть идеи?

– Даже не знаю… С места боя сюда кое-как добрел и тут свалился. Откуда-то привезли, да и бросили.

– Ты его видел? Он имя свое сказать с первой попытки не смог. В таком состоянии если куда и прогуливаются, то только к Райским Вратам, прости Господи. Добрел он… А если завезли, то кто? Свои? Тогда почему бросили? Враги? Так что ж не добили, или, в крайнем случае, не обобрали? Чертовщина какая-то. Будто с неба свалился…

Охренеть! Узнал, называется, что-нибудь интересное! От всего услышанного у меня аж голова пошла кругом. Что за Большая Тьма? Какие, нафиг, Непримиримые Тейпы, какая Дорожная Стража? Какая Резня тринадцатого года, если еще сегодня утром на дворе было 15 сентября 2010-го? От кого могла держать оборону Ханкала и с кем до последнего бился Спецназ? Да еще и тридцать лет назад. Тринадцать и тридцать, если мои скромные познания в математике не подводят, будет сорок три. Я что, в 2043 году? Хрень какая-то! Бред сивой кобылы!!! Так, стоп, не истери, товарищ прапорщик! Попробуем мыслить логично.

Значит, варианты следующие. Первый, я потерял сознание от сильного удара и брежу. На самом деле я сейчас не в этом дворе, и не слушаю никаких разговоров, а тихо-мирно лежу под капельницей в госпитале. Второй, почти полностью повторяет первый, за исключением того, что я не в госпитале, а все еще валяюсь рядом с разбитым 'Камазом'. Хреновый такой вариант, потому как я либо сгорю вместе с грузовиком, либо кровью истеку, либо напавшие на колонну чечены меня добьют. Черт, что-то мне эта версия вообще не нравится! Так что, мы ее, пожалуй, с негодованием отметаем. Опять же, где-то читал, что во сне и в бреду, человек может испытывать любые эмоции, кроме удивления. А я сейчас удивлен очень сильно. Сильно щипаю себя за мочку уха. Ай, блин! Вот, и боль чувствую. Не, какой-то уж слишком реалистичный бред выходит. А значит, все вокруг, скорее всего реальность. Думаем дальше. Третий, самый фантастический, но чем черт не шутит – я провалился в параллельный мир. Или в будущее. А что? Сюжетец в современной фантастике популярный и не единожды разными авторами поюзанный. Правда, в книжках 'попаданцы' – парни реальные, не чета мне, убогому. Или спецназовцы мега-крутые, способные тираннозавра в рукопашную уделать, попивая пивко и тиская эротичную блондинку. Одним словом такие, что мне, простому 'прапору' из ОМОНа и в ногах-то у них валяться не позволят. Или башковитые – страсть, без единого гвоздя одним топором могут телегу в танк Т-90 переделать, формулу и ингредиенты бездымного пороха наизусть знают, на семи языках балаболят, и учебник всемирной истории помнят от корки до корки. И попадают, в основном, в прошлое. Ну, и устраиваются соответственно: становятся царями-королями и прочими большими начальниками, побеждают всех злодеев и женятся на прекрасных принцессах. Или идут тайными советниками к Тамерлану, Петру Великому, или на крайняк к товарищу Сталину. Мне до них далеко. Да и нету в пределах видимости никого, пусть даже отдаленно напоминающего товарища Сталина… Есть пятеро, кажется, каких-то мутных мужиков неподалеку, но вряд ли кому-то из них я нужен в качестве тайного советника.

Ладно, значит, либо параллельный мир, либо будущее, некоторой степени отдаленности. Либо, все-таки очень, я бы даже сказал невероятно, реалистичный бред. Вызванный сильной контузией. Есть возражения по версиям? Да вроде нет. Значит, берем их за основные, и по ходу дела будем искать им подтверждения или опровержения. Хотя, честное слово, больше всего на свете я сейчас хочу очухаться на госпитальной койке! Эх, мечты-мечты. Но, мало ли что хочется, а делать приходится то, что надо. А надо устанавливать контакт с 'аборигенами'. Только осторожно, чтоб какую-нибудь глупость не ляпнуть или не отчебучить. Лучше всего, поменьше говорить и побольше слушать. Пусть уж лучше молчаливым тормозом считают, чем болтливым шизофреником. А 'аборигены', как по заказу, снова вспоминают обо мне: я слышу голос пожилого.

– Егорка, как там найденыш наш?

Мужик с СКСом в УАЗике оборачивается в мою сторону и вижу, что это совсем молодой парень лет двадцати, правда крепкий и широкоплечий, из-за чего я в его возрасте и ошибся. Да и темновато уже…

– В порядке, только пить хочется, и башка болит, – говорю я до того, как парень успевает открыть рот.

– Егор, твою мать, я кому сказал, глаз с него не спускать! А если б сбежал?!

– Батя, да я только…

– Не ругай парня. Куда б я сбежал, если все мое оружие и снаряга у вас? Опять же, в моем состоянии 'до ветру' самостоятельно сходить – и то подвиг.

– Ишь, защитник выискался… Ладно, если в себя пришел, то подходи к нам, поговорим..

С трудом встаю на ватные ноги и, слегка покачиваясь, обхожу УАЗ. На противоположной стороне сидят на вросших в землю бетонных блоках четверо мужчин. Один, седой бородатый старик, которого я видел, когда приходил в сознание. Хотя, какой он старик? Лет шестьдесят, не больше, просто седина и борода его здорово старят. Остальные – двое крепких мужиков средних лет и молодой, чуть постарше сидящего в УАЗе Егора, светловолосый парень, одетые в армейский трехцветный камуфляж и в одинаковые разгрузочные жилеты. Все трое вооружены автоматами АКСУ. На рукавах курток у всех одинаковые шевроны, но что на них изображено, мне в темноте не видно. У седого Владимировича оружия или нет, или он не держит его на виду. А еще в кабине 'Бычка' я замечаю молоденькую, лет шестнадцати девушку. А я уж думал, что в отличие от седого она мне примерещилась.

– Ну, здравствуй, мил человек, присаживайся, давай знакомиться, – берет на себя роль старшего пожилой. – Меня зовут Тимофей Владимирович, этот оболтус в УАЗе – сын мой, Егор, а в грузовике Оксана, дочка. Это – Андрей, Виктор и Юрка. Они, как видишь, из Дорожной Стражи. А ты кто будешь?

– И вам всем доброго вечера. Так я уже, вроде, представлялся. Михаил меня зовут. Или вас еще что интересует?

Я опускаюсь на сильно выщербленный обломок бетонной сваи и выжидающе гляжу на собеседника.

– Тут, Михаил, такое дело. Ехали мы, значит, из Моздока в Червленную. Время позднее, решили в Науре заночевать, чтоб ночью через Мертвые Земли не ехать, проблем на задницу не ловить. Только в Наур въехали, смотрим, валяется неподалеку от дороги возле забора бесчувственное тело. Причем, отлично экипированное и вооруженное. По всему видно, что совсем недавно это тело с кем-то бой вело и даже контузию заработало. А вот никаких следов этого самого боя вокруг в упор не видно. Не просветишь нас, как такое возможно?

Ну, Тимофей Владимирович, ты и задачки ставишь! Да кто б меня просветил, каким образом я умудрился выскочить из грузовика в 2010 году, а на землю упасть уже тридцатью годами позже! Что ж тебе ответить-то?

– Знаешь, Тимофей Владимирович, в одной мудрой книге сказано: 'Во многие знания – многие печали'. А еще есть такое понятие 'военная тайна'. Так что, извини, просветить я тебя и друзей твоих не смогу.

Вроде ничего получилось. И не сильно обидно, и многозначительно. Мол, не то, что нечего сказать, скорее – есть о чем промолчать.

– Так ты из военных, или все-таки наемник?

Вот, блин, никогда бы не подумал, что случайно, под настроение купленная в магазине 'Сплав' копеечная тряпка станет тут для меня определяющим признаком моего социального статуса. Зато отпала проблема кем представиться, чтоб никаких подозрений не вызвать. Все само собой и решилось. Ну, тогда и не будем отпираться. Наемник, так наемник. Не самый плохой вариант, если вдуматься. Приняли б меня за золотаря, было бы куда хуже. А военным называться опасно. Это 'солдат удачи' – птица вольная, а у военных есть базы, командиры… Воинские звания, в конце концов! А я о здешних военных реалиях не имею ни малейшего понятия.

– Наемник.

– И как ты тут оказался, и что с тобой случилось, нам значит, не скажешь? – угрожающе басит один из мужиков в камуфляже, тот, которого назвали Виктором и, который опознал во мне по бандане наемника. Глядит мужик на меня хмуро, с угрозой. Да еще и автомат держит стволом в мою сторону…

– Нет. И что, может, пристрелишь меня за это?! – вскипаю я. – Обворовать уже обворовали, осталось пулю в башку загнать и все, концы в воду!!!

Виктор, похоже, подобного не ожидал и даже как-то растерялся. Зато тут же среагировал седой.

– Погоди, паря, не кипешуй. Никто тебя не обворовывал, вон оно, твое шмотье, возле Егора в УАЗе лежит. Хотели б прикончить, так пока ты без сознания валялся, ножом бы чиркнули, и всего делов. Так нет, мы возились с тобой, время теряли. А ты нам такие обвинения в лицо. И не стыдно?

– Извини, Тимофей Владимирович, но есть такая хорошая поговорка: 'Не хочешь услышать ложь в ответ – не задавай вопросов'. Вот она как раз про наш случай.

– Вот значит как? Ладно. Свой долг христианский, беспомощному помочь, мы выполнили. В розыскных ориентировках никого на тебя похожего нету. Но, скажу тебе честно, не нравишься ты мне, паря. Как рассветет, отдадим мы тебе твое барахло, и иди, куда тебе надо. Уж не знаю, что с тобой приключилось, но проблем, похоже, у тебя много. А мне чужие проблемы – ни к чему. И своих хватает. Прямо сейчас оружие мы тебе не вернем, уж извини, не доверяю я тебе. Так что ночью держись к нам поближе. Все-таки Мертвые Земли, сам понимать должен…

Уж не знаю, что такого я сам должен понимать об этих самых Мертвых Землях, но хорошее и спокойное место так назовут вряд ли. Поэтому уходить далеко от группы вооруженных людей (и от своего оружия) как-то и сам не собирался. Отойдя к руинам дома, я нашел там несколько относительно чистых и длинных досок, трухлявых, но по крайней мере сухих. Соорудив из них прямо на земле рядом с УАЗом какое-то подобие настила, поплотнее застегнул 'горку' и лег. М-да, далеко не 'Хилтон', но всяко лучше, чем на голой земле.

Не успел я толком улечься, как ко мне подошел и присел рядом молодой светловолосый Юрка.

– Слышь, мужик, будь человеком, скажи честно – ты из Спецназа ГРУ?

– Нет, парень, я из другого ведомства, извини.

Когда он, уходя, повернулся, мне, наконец, удалось рассмотреть нашитый на рукав шеврон. Кроме надписи 'Дорожная Стража' на нем был вышит герб Терского казачьего войска: окруженный венком из лавровых ветвей двуглавый орел под большой императорской короной, на груди которого – черный щит, на котором перекрещиваются императорский штандарт и серебристая волнистая линия, символизирующая Терек. А чуть ниже щита – кавказский крест. Вот так вот, значит.

Закрываю глаза, пытаясь осмыслить и систематизировать все, что услышал и увидел. Но в голове полнейшая каша. Нет, ребята, сегодня я обо всем этом думать не стану, иначе мои контуженые мозги точно закипят. Завтра, все завтра. А сейчас – спать.

Нас утро встречает прохладой… Ох, слабо сказано! Лично я замерз, как собака. Выползший под утро неизвестно откуда туман промочил меня насквозь. Этим-то хорошо, у них с собой куртки, а на мне даже легкого свитера нет, одна футболка под сырой навылет 'горкой'. Чтоб не задубеть окончательно, вскакиваю и начинаю, несмотря на протесты не отошедшей от контузии головы, разминать затекшие мышцы и разгонять кровь по жилам. Вращаю руками, приседаю и выпрыгиваю, а потом просто падаю в упор лежа и в максимальном темпе толкаю сотню отжиманий. Когда я, задыхаясь и хрипло откашливаясь, рывком принимаю вертикальное положение, от меня валит пар. Жестоко, конечно, такие нагрузки без разминки… Но зато согрелся. Стоящий в карауле Витя смотрит на меня с уважением.

– Силен, бродяга. Это где ж так тренируют?

– Слушай, ну не начинай, а! Прав ваш Владимирович, не нужны вам мои проблемы. Все равно ведь помочь не сможете.

– Гляди… Может, и помогли бы. Но, если сам не хочешь – навязываться не будем. Человек ты вольный, как жить – сам решай.

Через некоторое время проснулись и остальные. Тимофей Владимирович и Егор вытащили из-под пулеметной турели все мои пожитки и, демонстративно отстегнув 'спарку' магазинов от автомата и разрядив Стечкина, вручили их мне.

– В общем, паря, бывай. Червленная по дороге направо, Моздок – налево. А там, топай, куда тебе надо. Бывай, – говорит мне на прощание Владимирович, и лезет за руль 'Бычка'. Мужики из Дорожной Стражи свой УАЗ уже завели. Виктор и Андрей сели на передние сидения, Юрка занял место у пулемета.

– Спасибо вам за помощь, и удачи! – отвечаю я.

– И тебе удачи, наемник. – Юрка на прощание машет мне рукой, и маленькая колонна трогается в путь. А я выхожу вслед за ней на дорогу, пытаясь сообразить, что же мне, собственно, делать дальше.

Положение у меня – полный аллес! Нахожусь я, судя по всем собранным к этому моменту данным, в будущем. Примерно в 2043 году. Где-то между 2010 и 2013 годами тут приключился какой-то массированный армагедец, оставшийся в памяти народной как Большая Тьма. Что бы это ни было, государство, похоже, рухнуло. В и так неспокойной Чечне началась очередная кровавая баня, которую Владимирович назвал коротким, но емким словом Резня. Воевали, видимо, вполне по-взрослому: Ханкала в осаде, Спецназ ГРУ, прикрывающий эвакуацию беженцев… Да и руины Наура, которые я вижу сейчас вокруг, красноречиво говорят сами за себя. Даже не сильно разбирающемуся в военных делах человеку станет понятно, что тут шел серьезный бой, с применением артиллерии, а возможно и авиации. Кругом одни развалины: от той самой школы остался только первый этаж, да и тот черен от копоти и зияет многочисленными проломами в стенах. Да бог с ней, со школой. По всей улице, насколько мне отсюда видно, не осталось ни одного целого дома: осыпавшиеся заборы, проломленные крыши, слепые провалы без каких-либо признаков рам на месте окон. Да уж, неслабо они тут зарубились.

Порядок, по всей видимости, потом все-таки навели, об этом говорят наличие Дорожной Стражи из терских казаков, какие-то Комендатуры, загадочная ОВГ, в которой есть разведка и ОсНаз. Но при этом есть какие-то Непримиримые Тейпы (получается, что примиренные тоже есть?), Мертвые Земли, по которым никто не рискует ездить ночью, опасаясь проблем. Да сам факт существования такой 'категории граждан', как наемники, тоже кое о чем говорит. В спокойных местах они просто не нужны, там и милиции за глаза хватает. Опять же, судя по брошенной Виктором фразе, здешние края называют теперь Терским Фронтом. Тоже деталь яркая и о многом говорящая. Фронт – это место, где идут бои. Других вариантов нет.

Так, ладно, с глобальными стратегическими вопросами закончили, пора переходить к конкретике. Где бы я сейчас не находился, мне тут теперь придется жить. А что мы имеем для жизни? Сейчас поглядим… Не спеша, подхожу к разбитой автобусной остановке, некогда сложенной из бетонных плит, покрытых незатейливой керамической мозаикой. От той, правда, не много осталось, но кое-какие элементы простенького орнамента еще можно разглядеть. Кстати, внешняя часть одной из стен здорово побита пулями. Если память меня не подводит, именно сюда я стрелял прямо перед тем, как снайпер убил водителя. Ну, вот и еще один факт в поддержку версии о провале в будущее. Лавочка внутри остановки тоже бетонная и вполне себе целая. Рукой смахиваю с нее всякий мелкий мусор, скидываю с плеч РД и начинаю инвентаризацию имущества. Итак, что у нас завалялось в 'закромах Родины'?

Поехали по порядку, с того, что на мне. Летние армейские ботинки 'Коркоран-Марадер'. Родные, штатовские. Сами из кордуры, носы и пятки – кожаные, с какими-то прочными вставками. Не новые, но еще вполне себе крепкие. Брезентовая 'горка', нулевая, муха не сношалась. Специально для поездки в Моздок из баула достал, а до этого только в примерочной кабинке магазина ее и надевал. Под 'горкой' камуфлированная футболка. На голове – та самая бандана черного цвета, благодаря которой я теперь обзавелся новой профессией. Погнали дальше. Оливкового цвета пластиковые наколенники, пусть и китайские, но зато хорошие. Уже не первую командировку со мной на Кавказ катаются. Полезная штука. Полипропиленовый коврик-'поджопник' на резинке. Без него никуда. Не пробовали голым задом на броне посидеть? Летом она горячая, как сковородка, а зимой – ледяная. Так что, если здоровье дорого, в командировке на Кавказ коврик этот – твой лучший друг. Черные кожаные штурмовые перчатки с обрезанными пальцами и толстыми накладками на тыльной стороне ладоней и кинтусах. На левой руке древние, еще отцовские номерные 'Командирские' на стальном браслете. Это вам не бестолковый новодел с красивыми, разрисованными эмблемами разных родов войск циферблатами, но с механикой, разваливающейся через полгода. Я их уже успел завести, узнав у Юры точное время, и они снова исправно тикают. Бронежилет БЖСН. По сравнению с другими 'брониками' пятого класса защиты – довольно легкий, всего девять с половиной кило, и очень удобный. В начале девяностых такими все СОБРы экипированы были. И нахрена, спрашивается, с них на 'Кору-Кулон' перешли? Разве что только из экономии. Потому как 'Кора' дешевле раза в три. А что до надежности и удобства… Так когда такие мелочи интересовали генералов в штабах? Не им же в этих бронежилетах бегать. Шлем 'Алтын' с интегрированным переговорным устройством и забралом, способным остановить пулю ПМа. В таких парни из 'Альфы' и 'Вымпела' работают. Тяжеловат, конечно, зато по идее держит прямое попадание пули из автомата Калашникова, если она старого образца, без стального сердечника. Не знаю, правда, что при этом произойдет с находящейся внутри шлема головой и шеей, к которой та голова крепится. Забитая до отказа ременно-плечевая система. Обошлась она мне в свое время не дешево, но стоила всех заплаченных денег до последней копейки. На правом бедре – тактическая кобура с АПСом и запасным магазином к нему. На плече 'семьдесят четвертый' АКС калибра 5.45 мм с пристегнутым к нему подствольным гранатометом ГП-30 'Обувка'. По многочисленным подсумкам РПС рассованы и распиханы множество полезных вещей: десять смотанных попарно автоматных магазинов-'тридцаток' и четыре 'сорокапятки', которые вообще-то предназначены для ручного пулемета РПК, но вполне неплохо подходят и к АКСу, десять сорокамиллиметровых ВОГов для 'подствольника', ИПП, жгут, оранжевый 'портсигар' индивидуальной аптечки. На груди в специальном чехле для ножен – нож. Самодельный, с наборной рукоятью из кожаных колец и длинным, почти с ладонь, широким клинком из хирургической стали. Мой трофей из 99-го года, снятый с трупа чеченского боевика. Кстати, совсем недалеко от этих мест я его добыл, на Терском хребте, до которого километров тридцать всего. Две ручные дымовые гранаты, черного и белого дыма. В потайном кармашке, не найденном моими новыми знакомыми, служебное удостоверение и кожаное портмоне. А в нем две с половиной тысячи рублей и долларовая банкнота в прозрачном кармашке для фотографий, 'чтоб деньги водились'.. Кроме того, в 'мародерке'[5] завалялись пенал для чистки автомата, масленка и кусок ветоши, цифровой фотоаппарат в чехле (цел, слава богу, не раздавился) и маленький многофункциональный 'складень'. Не швейцарский 'Викторинокс', конечно, но с другой стороны… Лезвие есть? Есть. Ложка, вилка, открывалки для бутылок и консервных банок, штопор? Тоже есть. Ну, тогда остается только процитировать бессмертную фразу Яковлева из 'Ивана Васильевича': 'Чего ж тебе еще надо, собака?!' Еще два смотанных магазина, один полный и один опустевший присоединены к автомату.

Ладно, с носимым имуществом разобрались, пора 'потрошить' РДшку. В одном боковом кармане две банки тушенки, упаковка армейских галет, полотенце в целлофановом пакете и завернутые в него 'мыльнорыльные': зубная щетка, паста, бритвенный станок, мыльница и маленьких баллончик пены для бритья. Во втором – три гранаты РГО, запалы к ним, полрулона туалетной бумаги и свернутый кое-как старенький маскхалат. Я в нем стройматериалы вчера грузить помогал. Что? Откуда взялись такие гранаты, коли, в МВД их не выдают? А не ваше дело. Откуда надо, оттуда и взялись. В самом большом центральном отделе нераспечатанный цинк 'пятеры' – одна тысяча восемьдесят штук, еще три снаряженных магазина к АПСу, пластиковая американская армейская литровая фляга с залитым в нее еще в Моздоке зеленым чаем 'Липтон' и тактический подствольный фонарь. Я его к автомату не креплю – ГПшка мешает. Но вообще фонарь хороший, мощный и экономичный. Опять же, в родном ОМОНе на халяву выданный. А меня отец еще в детстве учил: дают – бери, бьют – беги. Первую часть совета я выполняю всегда, вторую – гляжу по обстоятельствам. Откуда пять магазинов к пистолету, если положено только два? А оттуда же, откуда и гранаты. Места надо знать! Нахрена мне вообще такой арсенал? А чтобы было! Кто параноик, я параноик? Ну, возможно и параноик. Зато живой. А был бы нормальный, давно бы в какой-нибудь яме под Грозным гнил. За последние неполные шестнадцать лет я твердо уяснил одну истину: патронов бывает или очень мало, или просто мало, но больше уже не поднять. А помимо всего прочего в РД лежит обмотанная скотчем картонная коробка, которую наши парни, пригнавшие колонну из Москвы в Моздок, велели аккуратно довезти до базы и передать лично в руки нашему связисту Андрюхе Баранову. Ну, боюсь, к Андрею содержимое коробки уже не попадет, а вот мне может и сгодится. Ножом разрезаю скотч, открываю. Нормально! Портативный радиосканнер 'Кенвуд', зарядное устройство и два запасных аккумулятора. Нужная штука. Подсоединяю батарею, включаю сканнер. Ноль внимания, фунт презрения. Повторяю процедуру со второй батареей. Результат тот же. Ладно, не беда! Когда обнаружу электричество, тогда и заряжусь. Аккуратно пакую все назад в коробку и убираю в РД. Что, все? Ну, не фонтан конечно, но куда лучше, чем совсем ничего. Еды, правда, мало, что не радует. Но я – мужик тренированный, будет нужно, на этих двух банках суток трое продержусь без проблем.

Так, теперь пора двигаться в путь. Куда? Да хрен его знает! Куда глаза глядят. Как говорится – война тропу укажет.

Вот, блин, никогда еще на моей памяти поговорки не были столь буквальны. Стоило мне подумать об указывающей тропу войне, как со стороны, в которую ушла колонна, загремела пальба. Сначала резкий сухой хлопок СВД, а потом раскатистое лязганье ПК, перекрывающее тарахтение автоматных очередей, судя по звуку АКМ или АКМС.

Одним движением закидываю РДшку за спину и бегу на выстрелы. Не по дороге, разумеется, я ж не самоубийца, а по дворам разрушенных домов. На ходу меняю наполовину израсходованную 'спарку' магазинов на новую. Кросс выдался что надо, колонна за это время успела проехать все село, а это – порядка пяти километров. Бегом – минут пятнадцать-двадцать, не меньше. Не успею! И точно, сначала, после еще одного щелчка СВД, резко обрывается очередь ПК, потом несколько раз часто щелкает Егоров СКС, снова трещат автоматы… И наступает тишина. Матерясь про себя, изо всех сил ломлюсь вперед, стараясь при этом ничем не шуметь. В воздухе ощутимо завоняло сгоревшим порохом. Уже близко. Перехожу с бега на быстрый шаг и пытаюсь перевести дыхание.

Из-за невысокого, почти целого забора слышны голоса. Похоже, я на месте. Пригнувшись, крадусь вперед, внимательно глядя под ноги. Еще не хватало, что бы под ногой какой-нибудь мусор затрещал не вовремя. Говорят за забором громко, почти кричат, но у меня в ушах все еще стоит пронзительный звон. Хотя, вчера было хуже. Опускаюсь на одно колено прямо перед забором. Голоса слышны так хорошо, будто говорят буквально в двух шагах от меня. Я не слишком хорошо говорю по-чеченски, но за пятнадцать с лишком лет нахватался достаточно, чтоб понять, о чем идет речь. Однако, слышать, это хорошо, а вот слышать и видеть – гораздо лучше. Перебираюсь вдоль забора к ближайшему пролому, осторожно выглядываю наружу.

Да уж, 'Приплыли', художник Репин, картина маслом… 'Бычок' стоит прямо посреди дороги, а УАЗ съехал на обочину и уткнулся мощным кенгурятником в фонарный столб. Лобового стекла нет, одни осколки в раме, ствол ПК на турели уныло повис вниз. Трупы Виктора и Андрея, уткнулись в приборную панель лицами. Похоже, они умерли, даже не успев понять, что попали в засаду. Их камуфлированные куртки изодраны пулями и набухают кровавыми пятнами. Тело Юрки, лежит на потрескавшемся асфальте рядом с УАЗом, посреди россыпи ярких латунных гильз. Скорее всего, его 'снял' из СВД снайпер-чеченец, молодой, тощий и нескладный хмырь с длинными и давно не мытыми волосами, который, закинув винтовку за спину, деловито ковыряется сейчас в салоне УАЗика, а потом, уже лежащего на земле, добили автоматчики. Еще двое, тоже совсем сопляки, не старше двадцати, похожие словно братья, да еще и одетые в одинаковые, застиранные маскхалаты расцветки 'партизан', не спеша, с шутками-прибаутками раскладывают Оксану прямо на дороге возле ЗИЛа. Та еще трепыхается, но одежду с нее уже сорвали и ее сопротивление только еще больше распаляет насильников. В нескольких шагах от них четвертый, стоящий ко мне спиной, лениво, но с явным удовольствием буцкает ногами Егора, голени которого перебиты автоматной очередью. Его карабин и ремень с подсумками валяются рядом. Похоже, он успел выстрелить, да вот только ни в кого не попал. Последний, видимо старший и по возрасту и по положению, заросший до бровей густой черной бородой, вооруженный ручным пулеметом РПК калибра 7.62 мм с 'банкой' на 75 патронов, присел с ножом в руках рядом с лежащим на земле Тимофеем Владимировичем. Угу, экспресс-допрос в полевых условиях во всей своей красе. Будешь молчать – выколет глаз, или ухо отрежет.

– Колонн мич адаш ю?[6]

– В Червленную, мы из Моздока с товаром едем.

– Вуш мича бу?[7]

– Больше нету никого, двумя машинами шли. Слушай, там товар в машине – забирайте все. И деньги возьмите, у меня есть немного. Только девочку и парня отпустите, и мы уйдем, а?

– А ху бох, ерси джалеш? – бородач с мерзким смешком оборачивается к 'сладкой парочке', что уже прижала руки и ноги девушки к земле, – Эй, уш да бага гэрташ бу! Мегар ду?[8]

– Бо дуй те? – они разражаются громким, почти истерическим хохотом, к которому присоединяются и снайпер у УАЗа, и урод, мордующий раненого Егора. – Нет, билядь, мегар дац![9]

Так, с происходящим мне уже все ясно, пора эту клоунаду заканчивать. Троица возле 'Бычка' стоит почти идеально, и я валю их одной длинной, патронов на пятнадцать, очередью. Снайпер, поймав пулю в затылок, умирает следующим, сложившись, словно марионетка с оборванными ниточками, у заднего колеса УАЗа, рядом с телом Юрки. Допрашивающий старика главарь успевает довольно толково, кувырком через плечо, уйти с линии огня, и пули только рвут чахлую травку в том месте, где он только что сидел. Но вот времени перекинуть РПК из-за спины я ему давать не собираюсь. Мой АКС выплевывает еще одну короткую очередь и чеченец, словно налетев на какое-то препятствие, замирает. Только ноги его еще несколько секунд продолжают конвульсивно дергаться, загребая серую пыль. Все, финита мля комедия! Не опуская автомата, выхожу сквозь пролом в заборе наружу. Быстрым шагом обхожу поле боя и всаживаю каждому из боевиков еще по одной пуле в голову. Как давным-давно говорил мой первый армейский инструктор по боевой подготовке прапорщик Комаров: 'Только мертвые в спину не выстрелят'. Прохожу мимо сжавшейся в комочек Оксаны, зыркающей на меня огромными испуганными глазищами. Не глядя, на ощупь вытягиваю из РДшки скомканный маскхалат. Кидаю ей.

– На, малыш, оденься. Он не очень чистый, зато целый

Подхожу к Егору. Да уж, тут дела не очень. Перебиты обе голени. Острые сколы костей выпирают сквозь ткань штанин. Ладно, бывало и похуже. Присаживаюсь рядом с ним на корточки.

– Жгут есть? А то у меня всего один.

Он отрицательно мотает головой, а потом кивает в сторону УАЗа. Понял, потерпи немного, я сейчас.

Юрка, оказывается, жив. Стоило мне только дотронуться до его залитой кровью 'разгрузки', как он открывает глаза.

– Помоги, – шепчет он, хватая меня за рукав 'горки', а на губах у него лопаются пузыри кровавой пены.

– Сейчас, браток, потерпи чуть-чуть, – отвечаю я, прекрасно понимая, что сделать ничего не смогу. Куртка на его груди изорвана пулями в клочья, то, что он все еще жив – это просто чудо. Но вот-вот это чудо закончится.

– Скажи, кто ты?

В глазах у этого мальчишки столько мольбы и надежды, что я просто не могу ответить по-другому.

– Я офицер Спецназа Главного Разведывательного Управления Генерального Штаба, парень. Здесь нахожусь с секретным и очень важным заданием.

– Я знал… – чуть слышно выдыхает он. На новый вдох его жизни уже не хватает.

– Прости, брат, – я закрываю Юрке глаза и отхожу к УАЗу. Обшаривать карманы умершего у меня на руках человека я не смогу. Зато в автомобильной аптечке нахожу и жгут, и пару рулонов какого-то странного, слишком толстого, но вполне чистого бинта.

Иду назад к раненому. Девчонка, уже натянула на себя мою 'березку'[10], в которую ее, честно говоря, можно завернуть два раза, да еще и место останется. А жаль, блин! Малолетка она еще, конечно, но вот грудь – размер третий, не меньше, и вполне даже красивой формы, приятной мужскому глазу. Да и ножки ничего, длинные, стройные. Так, стоп! Что-то тебя, милый мой, не в ту сторону занесло. Вот что полтора месяца воздержания с мужиками делают! Теперь она сидит рядом с братом и рыдает в два ручья, размазывая слезы по симпатичной мордашке.

– Егорка, тебе больно?

Обожаю женщин! Нет, мля, дура, щекотно ему! С перебитыми-то ногами!!! Но вслух я, разумеется, ничего похожего не скажу. Ей, бедной, сегодня и так досталось. Присев рядом говорю:

– Не реви, все нормально, рана не сильно опасная. Через пару месяцев бегать будет – не догонишь.

Леплю ей эту успокоительную чушь, а сам меж тем, достав из 'мародерки' свой жгут в пару к найденному, накладываю их парню поочередно на обе ноги.

– Ты лучше, красавица, чем сырость разводить, нашла бы мне четыре дощечки, или чего-нибудь в таком роде вот такой вот длины, – я развожу ладони примерно на метр. – На шины.

– Хорошо, – отвечает та и, шмыгнув носом, отправляется на поиски.

Ищет не долго, просто запрыгивает в кузов 'Бычка', с треском ломает там какой-то ящик и приносит мне четыре вполне приличные дощечки, ровные и прочные.

– Ай, молодца. А теперь пойди в сторонке погуляй. То, что тут сейчас будет, тебе не понравится.

Ножом разрезаю залитые кровью штанины, освобождая раны. Протягиваю парню свой кошелек.

– На, в зубах зажми, сейчас больно будет. Готов?

Тот отважно кивает головой, но стоит мне дотронуться до его ноги, взвывает дурным голосом. За спиной слышу сдавленный всхлип. Не ушла-таки, Оксана.

– Кому, млядь, сказано – брысь отсюда! – рыкаю, обернувшись через плечо.

Девчонка, всхлипнув еще раз, стремглав отскакивает на несколько метров. Блин, да в кого ж я сегодня такой добрый-то, а?! Достаю из оранжевой аптечки одну из пяти ампул буторфанола[11], которые я, как старший группы, получил еще в Моздоке. Ослабив жгуты, прямо сквозь штанину вкалываю ее Егору в ягодицу.

– Кайфуй, салага!

Когда буторфанол подействовал, снова затягиваю жгуты, быстро и сноровисто (еще бы, пятнадцать лет практики в области военно-полевой хирургии даром не проходят) вправляю кости, упаковываю в шины обе ноги.

– Ну, вот и все. Теперь его в кузов и к врачу. Оксан, у вас в Червленной врач как, хороший?

– Хороший, – раздается за спиной голос Тимофея Владимировича.

Блин, ну ты и кретин, товарищ прапорщик! Как же ты про старика-то позабыл! Брат милосердия, мля, защитник всех немощных и болящих! С показным спокойствием, не спеша, оборачиваюсь на голос. А дедуля-то у нас еще крепкий. Довольно увесистый РПК в руках держит не напрягаясь. Ствол не на меня направлен, уже хорошо. Ладно, похоже, пришло время снова дипломатию разводить. А как, ежели я в местных реалиях по-прежнему ни ухом, ни рылом? Остается следовать прежнему варианту – изображать молчаливого, но очень крутого, и очень уверенного в себе парня.

– Слышь, отец, ты пулеметик-то поставь на землю, от греха. А то утро у меня какое-то нервное нынче. Не вышло бы чего…

Похоже, выгляжу и звучу я вполне убедительно. Владимирович тут же опускает пулемет себе под ноги и примирительно выставляет перед собой пустые ладони.

– Не, паря, ты не так понял, я ж его взял, чтоб тебя прикрыть, пока ты с Егоркой нашим возишься. А так, оно понятно, твой трофей, с бою взятый. Все чин по чину, мы и не претендуем.

Угу, вот оно значит как. Если что в бою добыл – то твое, без вариантов. Военный трофей, все такое. Учтем.

Начинаю повторный обход окрестностей, но теперь уже с сугубо меркантильной целью добыть чего полезного. Парочка в 'партизанах' одаривает меня двумя 'бывалыми' АКМами, причем у одного приклада нет совсем, а у второго, вместо штатного, к автомату прикручено какое-то коряво выструганное деревянное безобразие. Хорошо хоть ошкурить догадались. Тюнинг по-чеченски, блин! Кроме того, снимаю с них шесть ребристых металлических магазинов, два вполне приличных охотничьих ножа и, на вскидку, примерно полторы сотни автоматных патронов калибра 7.62 россыпью в старом солдатском вещмешке-'сидоре'. 'Разгрузки' не беру: старые, рваные, да еще и моими пулями побитые и кровью залитые. Не, нафиг! У снайпера разживаюсь, помимо СВДшки, еще и подсумком с пятью запасными магазинами, стареньким, вытертым почти до белизны 'Макаровым' с единственным магазином, и самодельным ранцем, здорово похожим на РД-54, доверху забитым полосками копченого мяса. То ли самый 'нехват'[12] в группе, то ли просто его очередь нести продукты была. Возле пинавшего Егора боевика подбираю вполне прилично сохранившийся АКМС с зачем-то нацепленным на складной приклад резиновым затыльником от ГП-25 и примкнутой 'спаркой' из двух смотанных 'валетом' рыжих пластиковых магазинов-'сороковок' для РПК старого образца. Переворачиваю труп на спину, поглядеть, нет ли чего еще. И зря! Найти один черт ничего не нашел, а вот настроение себе испортил: убитый оказался совсем мальчишкой, если судить по безусому лицу – хорошо если шестнадцать было, а то и меньше. Тьфу, мля, ребенка застрелил! Хотя, чего ты комплексуешь, Миша? Не окажись тебя рядом, чем бы сейчас этот ребенок занимался? И понравилось бы это занятие Оксане и Егору? Сомневаюсь… Самым 'щедрым' оказывается бородатый командир маленькой банды: с него снимаю довольно неплохую РПС с двумя запасными 'банками' к пулемету в специальных подсумках, кобуру с ПММ вполне приличной сохранности и при запасном магазине и старый, но неплохо сохранившийся ножевой штык. По виду – от СВТ-40. И где достал-то? В ранце на спине кроме каких-то завернутых в ткань объедков, которые я тут же отбрасываю в сторону, нахожу банку говяжьей тушенки, 'консервный нож' для открывания патронных цинков и три гранаты: две видавшие виды, поцарапанные и помятые РГД-5 и еще один 'музейный экспонат' – доисторическую РГ-43 в рубчатой осколочной 'рубашке'. О, блин! Такие и в первую чеченскую-то были незнамо каким раритетом, а уж теперь – и подавно! А еще там обнаружился толстый кожаный шнурок с нанизанными на него самодельными жетонами.

Там было еще несколько, но читать дальше смысла не вижу, все и так понятно. Времена снятых скальпов и отрезанных ушей прошли – негигиенично, да и пованивает. Но отчетность – превыше всего! Сволочь! В сердцах, пинаю труп бородатого ногой под ребра и отхожу назад к 'Бычку', свалив все свои 'приобретения' в кучу возле стоящего на сошках РПК. Тимофей Владимирович с дочерью, как я вижу, тоже время зря не теряли: Егор уже лежит в кузове 'Бычка' на каких-то тюках, там же, у края борта аккуратно уложены под старой, но чистой плащ-палаткой тела мужиков из Дорожной Стражи, снятый с турели ПК и принадлежавшие им автоматы. Егоров ремень старик уже нацепил себе на пояс, а карабин закинул за плечо. Трупы бандитов просто и без затей оттащены на обочину и уложены рядком.

– Спасибо тебе, парень, – говорит старик, подходя ко мне и протягивая руку. – Виноват я перед тобой, извини.

– Брось, Владимирыч, в чем виноват-то? – отвечаю я, пожав протянутую ладонь. – В том, что сходу подозрительному типу не поверил? Так я, честно говоря, на твоем месте точно так же себя вел бы. Не пристрелил, оружие и снаряжение вернул – уже не мало. Так что, не за что тебе извиняться.

– Да что ты заладил, Владимирыч, Владимирыч, зови дед Тимоха, меня все так зовут.

– Ладно, договорились.

– А ведь ты не местный, Миша, – вдруг задумчиво говорит старик. – Издалека?

– Да уж, не местный…

– Оно и видно. Местные б уже давно с нохчей 'волчьи головы' резать кинулись.

Когда я шмонал трупы, то и впрямь заметил на рукавах у всех пяти чеченцев почти одинаковые вышитые гладью оскаленные волчьи головы на фоне двух тейповых башен.

– А что, за них что-то получить можно?

– Так Генерал-Губернатор, дай бог ему здоровья, еще когда за каждый такой десять рублей серебром назначил. Сдать за награду можно в любой Комендатуре.

– И что, никто не мухлюет?

– Да были желающие. Поймали и вздернули. Новых не нашлось пока.

– Однако… Спасибо за совет, не знал. Да, кстати, а с оружием Стражи чего?

– Ну, вообще, конечно, можешь и себе забрать, или в ближайший Отдел Дорожной Стражи сдать за выкуп. Но это тебе в минус будет. Не дело это, на смерти братьев по вере деньгу зашибать. Не по-христиански.

Я киваю, мол, понял, и, отойдя на обочину к трупам боевиков, ножом отхватываю от рукавов куски ткани с вышивками.

Когда возвращаюсь, Оксана уже сидят в кабине ЗИЛа, а дед Тимоха стоит у кучи моих трофеев..

– Ну, чего, Миша, предложение у меня к тебе есть: может с нами в Червленную двинешь? Или какие иные планы есть? У нас там и оружейная лавка есть, туда можно все это добро сдать, если оно тебе не нужно. И Комендатура, за 'бошки' деньги получить. И трактир хороший, там как раз ваши собираются.

– Что, на все Червленную один трактир?

– Почему один? – даже обижается Тимофей Владимирович. – Трактиров у нас только больших четыре, но ваши только в 'Псарне' сидят. Ее бывший наемник Кузьма Четверть держит, вашему брату у него скидка. Давай, поехали. Опять же, маскхалат твой вернуть надо. Не здесь же Ксюшке его снимать?

От такого предположения Оксана залилась краской и стрельнула в мою сторону чернючими глазами. Не собираюсь ли я свое имущество назад прямо сейчас потребовать? Причем, по взгляду и не понять, боится она этого, или совсем даже наоборот. Тьфу, блин, так и не научился я в свои тридцать четыре женщин понимать!

– Ладно, дед Тимоха, уболтал, поехали. А с этими, – я киваю в сторону трупов на обочине, – и с УАЗиком чего делать будем?

– А что мы можем? УАЗу хана, радиатор и движок пулями сильно побило. Так что, в Червленной на въезде старшему наряда Стражи скажем, они за своей техникой точно поедут. Если не починят, так на запчасти разберут. Ну, и этих прикопают заодно.

– Понятно.

Я закидываю свои трофеи в кузов 'Бычка' на какие-то плотно набитые брезентовые баулы рядом с Егором и лезу в кабину. Поехали.

Едем довольно шустро, насколько позволяет состояние дороги. Нет, можно было бы и побыстрее, не развалились бы, но с раненым в кузове играть в Шумахера не стоит. Я загодя достал из трофейного ранца несколько кусков мяса и сейчас с удовольствием лопаю. Вкусно. Похоже на говяжий балык, что я когда-то пробовал на Украине. Вот только специй, на мой взгляд, многовато. Я хоть острое и люблю, но тут – явный перебор. А дед Тимоха рассказывает мне про свое житье-бытье, про то, что держит в Червленной небольшую, но популярную в народе лавочку, торгующую экипировкой, снаряжением и форменной одеждой и обувью. Товар закупает оптом в Моздоке. Решаю кинуть первый пробный камень и проверить, сильно ли изменился Моздок за эти тридцать лет..

– В 'Икаре'[13] покупаешь?

– Не только, но и там тоже, – отвечает дед Тимоха и продолжает свой рассказ.

Домой они обычно возвращаются с большими военными конвоями, такой как раз, выйдет из Моздока и пойдет в Ханкалу послезавтра. Но у какой-то подружки Егора и Оксаны завтра день рождения, они в складчину уже и подарок прикупили. Вот и уговорили отца выехать вчера, напросившись в компанию к знакомому патрулю Дорожной Стражи. М-да, вот и прокатились…

Доедаю мясо и достаю из РДшки флягу с зеленым чаем. Делаю пару больших глотков. Нет, жить определенно хорошо! Спохватившись, предлагаю угоститься попутчикам. Дед Тимоха, объезжающий очередную промоину на дороге только отрицательно крутит головой, а вот Оксана берет у меня протянутую флягу.

– Ой, а что это такое?

А, ну да, видимо чай 'Липтон' тут не так хорошо известен, как в наше время. Вдруг захотелось подурить. Я делаю страшное лицо и зловещим хрипящим шепотом сиплю:

– А это, девица, зелье приворотное! Теперь навек моя будешь!!!

Несколько секунд наблюдаю, как испуганно вытягивается ее симпатичное личико, и широко раскрываются и без того большущие глаза, а потом, не выдержав, сначала прыскаю в кулак, а потом начинаю хохотать в голос.

– И не стыдно тебе, взрослому мужику, девчонку-то кошмарить? – укоризненно, но широко при этом улыбаясь, качает головой дед Тимоха.

Оксана, сообразив, что я пошутил, фыркает, будто возмущенная кошка, бросает фляжку мне на колени и отворачивается. Сквозь шум двигателя и дребезжание кузова слышу ее обиженный шепот:

– Дурак.

Снова ухмыляюсь, а потом пробую вытянуть из словоохотливого Тимофея Владимировича еще хоть какую-нибудь информацию.

– А что, чеченцы у вас тут часто такие фортели выкидывают?

– Да что ты, Мишань. Местные-то, равнинные, только сразу после Большой Тьмы, когда мы с Америкой друг друга расхерачили, бузили. Побандитствовали не слабо, но только после того, что им ханкалинские устроили, затихли, как отрезало. А все это уже сколько лет назад-то было! Так, сейчас, ну да, аккурат в тринадцатом году вояки по ним утюгом и проползли. И вот уже двадцать семь лет – тишина. Живут, как нормальные люди: торгуют, скот, виноград и хлебушек растят. В Комендатурах служат и в Дорожной Страже. Только вот развалины тут, да за вокруг Шали на память о тех временах и остались. Мертвая Земля…А эти, – он неопределенно махнул рукой себе за спину, – они не местные. Из горских Непримиримых Тейпов. У них как молодняк подрастет, так идут в набег на равнину. Обряд этой, ини… или… тьфу, блин, посвящение в воины, короче.

– Инициация? – автоматически подсказываю я, а у самого голова занята совсем другими мыслями. Значит, Большая Тьма – это война, причем скорее всего ядерная. Центральная власть, похоже, физически исчезла вместе с Москвой. И местные 'зверьки' начали вовсю резвиться, позабыв, что вместе с Москвой и центральной властью исчезли и те, кто не давал военным порвать их в клочья. И военные устроили то, что дед Тимоха назвал коротким, но емким словом 'Резня'. Судя по тому, как сейчас выглядит Наур, было весело.

– Точно, она самая. Вот, видать, опять подросли волчата, крови попробовать с гор спустились. Вот и хлебанули от души… Слушай, а ты вообще чем заняться-то думаешь?

– Вот приеду, осмотрюсь, тогда на месте и посмотрим. Хорошему бойцу всегда дело найдется, – уклончиво отвечаю я.

– Это ты прав. Дел нынче много. Можно в Вольных Стрелках походить, у них сейчас, вроде Костя Убивец старший. Заседают в 'Псарне'. И заказы к ним идут все время, Охранные Роты Комендатур, да ханкалинский ОсНаз не везде и не всегда успевает. Но Убивец не всякого к себе возьмет. Можно в нашу Комендатуру, в Охранную Роту. Комендант наш, капитан Костылев Игорь Васильевич, мужик хороший, справедливый. Про него еще ни один подчиненный дурного не говорил. А уж я со служивыми у себя в лавке каждый день общаюсь. А то, вообще дуй в Объединенную Войсковую Группировку в Ханкале. К Генерал-Губернатору. У меня там Федька, старший мой, уже до старшины во Второй Роте ОсНаз дослужился. Скажу ему, он за тебя похлопочет. Парень ты крепкий, умелый. Вступительные испытания пройдешь без проблем.

– Да ну ее, Ханкалу. Равняйсь-смирняйсь, ходить только строевым шагом, да каждому фонарному столбу воинское приветствие отдавать? Нет, не мое это!

Ох, рискую, конечно, откуда мне знать, может теперешняя Ханкала от той, что знаю я, отличается очень сильно. Хотя, что-то подсказывает мне, что место, в котором старшим сидит человек в звании Генерал-Губернатора, иным быть просто не может.

– Это да, – поддерживает меня старик, – Дисциплина там серьезная. Так и жалованье не маленькое.

– Не, Владимирыч, не все в этом мире решают деньги. Мне свобода дороже. Не люблю я над собой толпы начальников. Кстати, о деньгах. А цены-то у вас тут какие?

– Это смотря на что.

– Меня в первую очередь на оружие интересуют. А то пойду в вашу оружейную лавку 'стволы' сдавать, а меня там и надуют.

– За это не переживай. Сергей Сергеич, который в 'Ратнике' хозяин, мужик правильный, дурить не будет.

– И все же. Вот такой вот АКС как у меня, к примеру, за сколько возьмут?

– Такой как у тебя? Ну, рублей пятьдесят за него дадут, за 'Костер'[14] еще сороковник, а то и полтину.

– Это 'Обувка'.

– Чего?

– Говорю, 'Костер' – это ГП-25, а у меня – ГП-30 'Обувка'.

– А, ну тогда точно полтину.

– Ну а если, скажем АКМ, вроде тех, что в кузове лежат?

– Уууу, паря, за это дерьмо много не выручить…

И мы с Тимофеем Владимировичем погружаемся в обстоятельную беседу на тему достоинств и недостатков разных образцов огнестрельного оружия и цен на него в лавке пока не знакомого мне Сергея Сергеевича. За беседой проскакиваем развалины Чернокозова и Мекенской. Скоро уже и Червленная.

Если Наур и Чернокозово выглядели для меня вполне знакомыми, конечно, с поправкой на то, что я помню их целыми, а теперь они разрушены, то вот Червленная изменилась настолько сильно, что я даже опешил. Сходу удалось опознать только лежащее слева от дороги озеро, да поворотный круг на Толстой-Юрт и Грозный с высокой стелой-шпилькой и надписью 'Червленная'. В остальном – ничего общего. Я помню привольно раскинувшуюся на равнине перед Тереком станицу с широкими улицами и просторными дворами вокруг каждого дома. Сейчас передо мной только тянущийся вправо и влево на несколько километров земляной вал, высотой не меньше четырех метров, по гребню которого стоят невысокие вышки с прожекторами. Ближе к вершине видны обложенные бетонными блоками бойницы огневых точек. Большинство сейчас пусты, но из некоторых торчат стволы АГСов, СПГ и крупнокалиберных 'Кордов' и 'Утесов'. Я такие фортификационные сооружения видал только в Ханкале своего времени: внутри этих валов проложены обшитые изнутри досками ходы сообщения, по которым можно спокойно ходить, не пригибаясь, и оборудованы хорошо укрепленные огневые точки. Если и не линия Маннергейма, то не на много хуже. Перед открытыми сейчас внушительной толщины железными воротами с трехметровой, примерно, высоты створками – шлагбаум и бетонный колпак КПП, больше похожий на ДОТ, а может, им и являющийся. Возле шлагбаума стоят двое парней в обычной армейской 'Флоре' с шевронами Дорожной Стражи, в стареньких бронежилетах, вооруженные 'веслами'[15] с цевьем и прикладом из коричневого пластика.

Повинуясь взмаху руки одного из часовых, наш 'Бычок' замирает перед КПП. Я замечаю, что кроме двух часовых, за нами из бойницы ДОТа приглядывает еще один боец. Причем его взгляд сопровождается движениями ствола 'Печенега'. Все у парней серьезно.

– Здорово, Тимофей Владимирыч! Чего там у тебя стряслось? – слышится голос откуда-то сверху.

Чтобы увидеть говорившего, мне, с моим немаленьким ростом, приходится пригнуться и неудобно вывернуть шею. На небольшой площадке на гребне насыпи стоит невысокий, но мощный, что называется 'поперек себя шире' усатый дядька лет сорока, одетый в 'горку' и черный берет без кокарды. На правом нарукавном кармане вижу такой же шеврон, что и у погибших в Науре бойцов и часовых на КПП.

– Это не столько у меня, сколько у тебя стряслось, Петрович, – отвечает ему дед Тимоха, выбравшись из кабины и опершись на крыло.. – В Науре на нас 'волчата' навалились… Короче, нету больше ни Андрея Петренко, ни Вити Смирнова, ни Юры Семецкого. Тела и оружие их у меня в кузове, УАЗ накрылся, в Науре пришлось бросить. И Егору моему ноги перебило, к врачу надо срочно.

– Вот ты ж млядь! Ну, как же парни так попали, а?! А как ты отбился-то?

– Да мир не без добрых людей. Господь послал защитника. Он один пятерых завалил, те и мяукнуть не успели. Вон в кабине сидит.

Пришлось и мне выбираться из машины, прилепив на физию самую приветливую из своих улыбок.

– Наемник? Как звать?

– Михаил.

Усатый некоторое время будто ждет чего-то, и, не дождавшись, хмурится и задает следующий вопрос.

– Откуда едешь?

– Так из Моздока с нами и едет, – спасает меня Тимофей Владимирович. – Мы, правда, во время ночевки с ним поругались, я ему и говорю, пешком топай. И с утра дальше поехал. А на выезде в засаду попал. Так он бегом через все село к нам на выручку бежал.

Вот, спасибо тебе, дед Тимоха! Действительно, если рассказывать сейчас усатому Петровичу настоящую историю моей встречи с колонной, то меня в лучшем случае заметут в местную каталажку 'до выяснения', а то и просто у ближайшей стенки расстреляют, так, на всякий случай.

– Жил в Моздоке?

– Ага.

– Где?

Стараясь не измениться в лице, лихорадочно вспоминаю название улицы, на которой располагалась так понравившаяся мне шашлычная.

– На Богдана Хмельницкого.

– Слышь, Петрович, – вмешивается в беседу, больше напоминающую допрос дед Тимоха, – пока ты тут в контрразведчика играешь, у меня в кузове сын кровью истекает. Пришел в станицу наемник, серьезный, матерый, за минуту пятерых 'волчат' привалил не запыхавшись. Хочет у нас работу найти. Да ты плясать от счастья должен, а не допросы ему учинять. Пропусти нас, мне в больницу надо, и домой, а Мишане – к Коменданту.

– Нету сейчас Коменданта, в отъезде. Ладно, заезжайте, я сейчас дежурную машину выделю, отвезут, Владимирыч, твоего парня к врачу. А вот вам с наемником придется задержаться. Объяснения с вас возьмем по нападению. Мне ж служебное расследование теперь проводить. Вы только это, ребят наших погибших у караулки сгрузите. И оружие их. Мы тебе, наемник, должны что-нибудь?

Я отрицательно мотаю головой.

– Я не из-за денег вступился. Жалею только, что подоспел поздно. Может и из ваших уцелел бы кто.

Когда обещанная усатым Петровичем дежурный микроавтобус УАЗ-'буханка' уехал, увозя Егора к врачу и Оксану, по пути, домой, а парни из отдыхающей караульной смены аккуратно перенесли тела погибших из кузова ЗИЛа под навес, возле здания караулки, мы с Тимофеем Владимировичем прошли в кабинет старшего.

– Так, наемник, Владимирович меня знает, а вот с тобой мы пока не знакомы. Я – начальник Отдела Дорожной Стражи станицы Червленная. Зовут меня Карташов Борис Петрович, для друзей – Петрович. Для тебя, пока, Борис Петрович или товарищ лейтенант. Это понятно?

– Чего уж непонятного.

– Ну, тогда давай, рассказывай, что там, в Науре приключилось…

Следующий час мы с дедом Тимохой по очереди живописали бой в Науре во всех подробностях. Предъявили взятые мною трофеи и куски рукавов с волчьими головами. Мне даже пришлось нарисовать примерные схемы моего 'кросса' к месту боя и самого боестолкновения. И уже в самом конце Петрович вдруг, как бы между делом спросил:

– А чего вы не поделили-то, что Владимирыч тебя с машины погнал?

Оп-па, а вот этот вопрос мы заранее как-то и не обговаривали. Придется импровизировать. Надеюсь, дед Тимоха сможет нормально подыграть.

– Да тут, Борис Петрович, такое дело… Дочь у Тимофея Владимировича симпатичная. Ну, я улыбнулся ей, пару комплиментов сказал…

– Да, бога побойся, Миша, – вступил в игру сообразительный старик. – Она ж тебе, ироду, самому в дочери годится. Да за такие дела, будь я помоложе, руки б твои бесстыжие оттяпал по локоть!

– Ты чего, Владимирыч, за что?! Я ж себе ничего такого не позволил…

– А попробовал бы ты позволить, тогда б я тебя совсем пришиб!!!

– Так, стоп! – грохнул по столу ладонью Петрович. – Все понятно. Прекращайте, а то опять поссоритесь. Ладно, пока свободны. Если еще какие вопросы появятся, тебя, наемник, где искать.

– Да у меня особых планов нет пока. Сейчас зайду в Комендатуру, сдам 'бошки', потом – в оружейную лавку, трофеи 'скину'. А остановлюсь, скорее всего, в 'Псарне', Владимирыч говорит, там для нашего брата скидки. Там и найдете, в случае чего.

– Добро. Ты, кстати, чем заняться думаешь?

– Да не решил пока. А что?

– Да нам в Стражу опытные люди нужны. Служба, конечно, не сахар, но и жалование приличное. И жильем в казарме бесплатно обеспечиваем, и питанием.

– Подумаю. Но за предложение – спасибо.

Да, видно сложная у них тут обстановка, если умеющего обращаться с оружием новичка всего за час дважды спрашивают о планах на будущее. Значит, стрелки им нужны… Прямо Дикий Запад какой-то.

Дед Тимоха, добрая душа, войдя в мое положение, пообещал довезти меня до оружейной лавки, а по дороге показать здание Комендатуры.

– Как все лишнее продашь, так налегке в Комендатуру и заскочишь. А то упреешь, столько железа на себе таскать.

– Кстати, Владимирыч, а в 'Ратнике' этом, что кроме оружия продают?

– А что нужно?

– Да баул нужен большой брезентовый. Я РПК и патроны к нему решил себе оставить. Пригодится.

– За это даже не переживай, баул я тебе так подарю, у меня как раз в кузове несколько новых лежат, на продажу брал. Хорошие, прочные. Двойной слой брезента, лямки прошитые, регулируемые. Можно как сумку носить, на плече, можно – как рюкзак.

– Да, Владимирыч, сразу видно торговца… И сколько стоит? – ухмыляюсь я.

Тот только разводит руками в ответ, мол, что поделать, привычка – вторая натура.

Дальше едем молча. Тимофей Владимирович 'баранку' крутит, а я по сторонам глазею. Да уж, здорово изменилась Червленная за последние тридцать лет! Помимо напичканного огневыми точками защитного вала, оборону станицы обеспечивала еще и загнанная в капониры тяжелая бронетехника. По бокам от ворот стоят два врытых в землю по самую башню Т-72, а вдалеке видны торчащие из-за брустверов, будто стальные грибы, башни нескольких БМП-2. Между валом и крайними домами станицы почти полукилометровое 'предполье' с рядами колючей проволоки на кольях и, скорее всего, еще и густо заминированное. Оборону тут можно держать долго и против вполне серьезных сил противника. Жилые дома тоже больше напоминают маленькие крепости из красного или белого кирпича, с кровлями из тяжелой черепицы. На Кавказе всегда любили окружать дома высокими заборами, но если раньше их строили для красоты и чтобы избежать любопытных взглядов, то за теми, что я вижу сейчас по обе стороны улицы, вполне можно пересидеть минометный обстрел.

– А вот, кстати, и Комендатура, – кивает через некоторое время Владимирович на приземистое двухэтажное здание, притормозив посреди небольшой площади. Знакомое, кстати, местечко! Если мне мой склероз не изменяет, то в былые годы, еще до первой кампании, тут располагалась детская спортивная школа-интернат. А в 1999 году, когда судьба впервые занесла в Червленную, тут стоял сводный отряд Московского СОБРа.

Оглядываюсь в указанном направлении и вижу настоящую крепость: высокая стена из бетонных блоков с бойницами огневых точек и спиралями 'егозы' по верху, узкие окна, из которых так удобно отстреливаться в случае нападения, пулеметное гнездо и несколько прожекторов на крыше. Тяжелые стальные ворота, сдвигающиеся вбок, слева от них – проходная, напомнившая внешним видом ДОТ-КПП на въезде в станицу, такая же мощная и основательная, идеально подходящая для ведения оборонительного боя. Перед фасадом – небольшая площадь и улицы от нее отходят прямые, хорошо простреливаемые. Охраны, на первый взгляд, не много, но выглядят эти парни куда серьезнее часовых на въезде в станицу. Сразу видно, с наскока этот домик не взять. Откуда-то с заднего двора в небо торчат сразу две антенны. Одна – обычный двадцати пяти метровый штырь-диполь армейской КШМки. Вторая – сильно напоминающий Шуховскую телебашню в миниатюре ажурный металлический конус. Правда что ли телебашня? Нет, вряд ли. Скорее всего – радио. Кстати, несколько 'тарелок'-громкоговорителей на столбах я по дороге видел, просто внимания не обратил.

– А вон по той улице буквально метров сто, по правой стороне и будет 'Псарня'. Там вывеска приметная, мимо не пройдешь. А вот по этой, правда подальше, примерно через километр, и моя лавочка. Я и живу там же, так что, заходи в гости.

Еще через пять минут Тимофей Владимирович останавливает ЗИЛ перед сложенным из красного кирпича одноэтажным домом без окон. К стальной входной двери ведет высокое и широкое крыльцо, выложенное толстой тротуарной плиткой. Над дверью простая черного цвета с белыми буквами вывеска: 'Ратник. Оружие и боеприпасы'. А что? Скромненько и со вкусом. Как говорится, главное не форма, а содержание.

Владимирович помогает мне выгрузить из кузова трофейное 'железо', вручает, отказавшись от денег, огромный брезентовый баул цвета хаки и, пожав на прощание руку, уезжает в больницу, проверить, как разместили Егора. А я остаюсь на ступенях крыльца, увешанный оружием, будто новогодняя елка. Уже было собираюсь войти, как вдруг до меня доходит, что попытка продать черные от свежего порохового нагара 'стволы' выглядит не совсем красиво. Это все равно, что грязную поношенную одежду продавать. Или надкусанные пирожки. Решено! Усаживаюсь прямо на нижнюю ступень крыльца, сваливаю кучей на расстеленный на асфальтовом тротуаре баул автоматы и пистолеты, пулемет ставлю на сошки рядом. Из 'мародерки' на свет божий извлекаю масленку и ветошь. Пошло дело! Примерно через час, уже устав от удивленных и заинтересованных взглядов прохожих и изрядно вспотев на жарком солнце, разряжаю все магазины, ссыпав патроны в трофейный 'сидор', снова навьючиваю на себя свой маленький, но увесистый арсенал и толкаю внутрь тяжеленную дверь магазина.

– Рад приветствовать, молодой человек, – слышу я, едва затихает подвешенный над притолокой колокольчик. – Не часто в наше время можно встретить столь добросовестных клиентов. Обычно, норовят всучить просто заросшее грязью, да еще и ругаться пытаются. Меня, кстати, зовут Сергей Сергеевич.

– А меня Михаил, – представляюсь я невысокому, полноватому и лысому как колено, дядьке лет пятидесяти в маленьких круглых очках, здорово похожему на актера Броневого в роли доктора из 'Формулы любви' и жму ему руку. – А как вы узнали…

– Юноша, есть такое дивное изобретение человеческого гения – камера видео наблюдения. Неужели не слышали?

Пристыжено улыбаюсь и развожу руками. Красиво тебя умыли Михаил Николаевич. Вот тебе и урок на будущее! Не покупайся на кажущуюся архаичность: на все эти 'трактиры', 'лавки'… Как ни крути, вокруг тебя будущее, пусть и не совсем счастливое. И народ здешний – далеко не дикари.

Пока собираясь с мыслями, чтобы придумать что-нибудь остроумное в ответ, обвожу взглядом торговый зал магазина…

И минут на десять 'зависаю', словно перегруженный компьютер. Да уж, посмотреть тут явно есть на что! Нет, во внешнем облике торгового зала ничего необычного не было: открытые стеллажи, полки и застекленные прилавки. Но вот их содержимое было достойно самого пристального внимания. С одной стороны, не сказать, что выбор поражал разнообразием, по большому счету, все, что я сейчас вижу перед собой, в мое время можно было увидеть почти в любой армейской 'оружейке'. Но вот тот факт, что все это можно спокойно купить… К этому мне, отлично помнящему, сколько времени у нас занимало получение разрешения на травматический 'резиноплюй', точно еще предстоит привыкнуть. Да и количество оружия, что называется, на единицу площади слегка шокировало.

Вся левая от меня стена была занята стеллажом, заставленным, судя по всему, добычей парней, вроде меня. Пара десятков 'калашей' всех модификаций и обоих калибров. Примерно столько же симоновских самозарядных карабинов. Одна СВД-С[16], а рядом с ней, у меня чуть челюсть на грудь не рухнула, СВТ-40 с оптическим прицелом. Чудны дела твои, господи! А я уж думал, что 'светки' только в музеях, да на киностудиях в качестве реквизита и остались. И тут же, выражаясь 'высоким штилем', символизируя связь поколений, пристроился немного потертый 'Винторез'. Три 'ручника', два 'семьдесят четвертых' и один 'брат-близнец' моего. Один ПКМ и один 'Печенег'. Перед стеллажом – застекленный прилавок, в котором выложены пистолеты: четыре видавших и лучшие времена 'Тульских Токарева', стайка 'Макаровых' с черными и рыжими рукоятями, среди которых, бросающийся в глаза, словно волкодав среди болонок, одиноко красуется АПС. Все не новое, но, судя по внешнему виду, вполне исправное и работоспособное. Секонд-хенд, блин!

Стена справа отдана под 'тяжелую артиллерию'. Там на станках-треногах грозно замерли 'Корд' и НСВ, рядом с которыми 'меньшими братьями' примостились ПКМС и АГС-17. На стене – небольшая полка, а на ней – два РГ-6[17] и три 'подствольника'. Все три – 'двадцать пятые', странно, 'тридцатка' тут в свое время тоже здорово распространена была… В углу – открытая оружейная пирамида, в которой выстроились гранатометы: одноразовые 'Мухи' и 'Аглени', парочка РПО 'Шмель', три РПГ-7 и даже один 'Вампир'[18]. И тут же патронные короба, 'улитки' для АГС, ленты всех типов, машинки для их снаряжения, и Ракова[19], и для более крупных калибров. Охренеть, дайте две!!! И это все в свободной продаже?! Как говорится: нет, ну это просто праздник какой-то!

Ассортимент на стене за спиной хозяина и в стеклянной витрине перед ним сильно напоминает левую стену, но с тремя очень серьезными отличиями. Во-первых, все оружие новое, лоснящееся от смазки, с ярким воронением. Во-вторых, выбор намного шире: есть и 'Вал', и ВСК, и 9А-91, да и в рядах 'Калашниковых' видны и АК-103, и АК-104. В витрине с пистолетами кроме 'Стечкина', 'Макарова' и ТТ, лежат пистолет Ярыгина и украинский 'Форт'. Этот-то тут, какими судьбами? И, в-третьих, каждый 'ствол' был в единственном экземпляре. Оно и понятно, на стене – образец, остальное в подсобке. Это же не бывшие в употреблении 'стволы', что все разные, и всяк со своей 'придурью'. А еще на прилавке под стеклом аккуратно разложены коробки с самыми разными боеприпасами и ручные гранаты. В гранатах, правда, разнообразия не наблюдалось: РГД-5 и Ф-1, больше ничего и не было. Хотя, с другой стороны, а что еще нужно?

– Что, юноша, понравилось? – выводит меня из ступора насмешливый голос Сергея Сергеевича.

– Да уж, блин, впечатляет – это самое меньшее, что можно сказать! А что, – я, пытаясь пошутить, киваю на правую стену. – ЗУшки нету?

– Ну, почему же нету, есть. Просто тут для нее тесновато. Да и денег у Вас, думается мне, на ЗУ-23 пока не хватит. Опять же, на приобретение крупнокалиберных пулеметов, гранатометов и всего прочего в таком роде, нужно получить специальное разрешение у Коменданта.

Смотрю на него, и не могу понять, то ли мужик умеет шутить с таким серьезным лицом, то ли у него и впрямь двадцати трех миллиметровая спаренная зенитная установка на заднем дворе стоит. Хотя, учитывая, что 'Утес' и 'Корд' имеются… Наверняка и 'двадцать третью' купить можно, и КПВ. Были б деньги и 'добро' от Коменданта.

– А все остальное?

– А все остальное, хоть все заберите, лишь бы денег хватило.

Да уж, блин, сладкий сон любого милитариста! Я сейчас просто заплачу и попрошу у Сергея Сергеевича политического убежища.

Ладно, полюбовались, и баста. Пора к делу переходить.

– Куда тут можно товар для осмотра сложить?

– А вот, у вас за спиной верстачок стоит, на него, и выкладывайте свои трофеи. Смотреть их будем. А как они к вам попали, если не секрет? Уж простите мое любопытство.

– Да нет никакого секрета. Мы с Тимофеем Владимировичем и ребятами из Дорожной Стражи по дороге из Моздока, в Науре, в засаду влетели. Парням не повезло, погибли почти сразу, А я вот удачливее оказался…

– Постойте, Тимофей Владимирович? Старосельцев?

– Вот ей богу, фамилию-то его я и не знаю. Но если у него есть сын Егор, дочка Оксана и торгует он всякой снарягой и экипировкой, то значит Старосельцев.

– А что за ребята из Стражи?

– Ну, Тимофей Владимирович их фамилии лейтенанту Карташову называл, только я не запомнил. Только имена – Виктор, Андрей и Юра, молодой совсем мальчишка…

– Знаю о ком речь, Вити Смирнова экипаж. Хорошие ребята были, упокой Господь их души. Жалко… А напал кто?

– Старосельцев сказал, 'волчата' из Непримиримых Тейпов.

– 'Волчьи головы' в Комендатуру не сдали еще? Не возражаете, я взгляну?

– Да нет, вот они, – протягиваю я Сергею Сергеевичу вынутые из кармана вышитые тряпки.

– Ого, да вы, Михаил, серьезный человек! В одиночку пятерых Итум-Калинских 'волчат' уделать, это не в рукав высморкаться. Уважаю!

– А почему вы решили, что они из Итум-Калы?

– Башни позади голов видите?

– Башни Шамиля? – доходит до меня.

Эти древние башни времен Кавказской войны, перекрывавшие некогда ущелье Волчья Пасть, и в мое время были своего рода неофициальным символом Итум-Калинского района.

– Они самые.

Он возвращает мне 'бошки', а я выкладываю на гладко оструганную столешницу все свои утренние 'приобретения'. Сергей Сергеевич поочередно берет их с верстака, вертит в руках, сноровисто делает неполную разборку. Первыми в сторону он откладывает два АКМа братцев-'партизан'.

– Извините, Мишенька, но это совсем хлам. Новые цевья и приклады – не проблема, у меня запасных полно и пластиковых, и деревянных. Но они 'ушатаные' насмерть. Видно, прежние хозяева совсем дураки криворукие были. Больше восемнадцати рублей за каждый не дам, уж извините.

Во время разговора со Старосельцевым по пути в Червленную, я уже составил себе некоторое представление о здешних ценах, и только согласно киваю.

– Действительно хлам, Сергей Сергеевич, Вы правы. Больше за них просить было бы хамством.

– 'Макаров' тоже слова доброго не стоит, ему в его теперешнем состоянии на помойке место, если уж по совести, но может и возьмет кто, на дешевизну польстившись. За него я пять рублей дам.

Мне остается только вновь согласно кивнуть. Честно говоря, я думал он этот ПМ вообще брать не станет, а просто предложит с ним до ближайшей мусорной ямы прогуляться. Продавец будто читает мои мысли.

– У меня кроме лавки еще и мастерская. И оружейник толковый. Так что, вытянем 'ветерана', может еще кому послужит. Зато вот СВД и ПММ у вас очень недурственные. За пистолет пятнашку дам, за 'снайперку' – сто рублей, если вместе с магазинами и патронами. Идет?

– Идет.

– АКМС тоже вполне приличный, да еще и 'затыльник' от ГП… Тридцать. Ножи не возьму, не обижайтесь, не мой профиль. Их попробуйте как раз Старосельцеву продать, он холодным оружием тоже приторговывает. А вот штык, если продадите – возьму, в комплект к моей, – он кивает на снайперскую СВТ, – красотке. Она как раз без штыка. Два рубля дам, согласны?

– Согласен.

– Угу, гранаты себе оставите?

– Нет, что-то они мне особого доверия не внушают.

– Мне, если честно, тоже, но по пять рублей за штуку дам.

– Пойдет.

– Так, пулемет…

– А вот РПК я продавать не хотел, Сергей Сергеич. Мой 'семьдесят четвертый', он все же больше для городского боя подходит. В лесу от него толку будет мало, калибр не тот, не то, что от веток, от травы рикошетит…

– Так-то оно так, Миша. Но есть у меня для вас вариант получше. Я вам в обмен на РПК и три 'банки' отдам 'сто третий' с четырьмя магазинами. Новенький, только с консервации. Есть еще и болгарский, но наш еще до Тьмы сделан, качеством все-таки получше будет. Подумайте сами: калибр тот же, а весит почти на четыре кило меньше, да и 'подствольник' на него навесить можно. Ну, как?

Вообще-то, кажется, тут меня милейший Сергей Сергеевич малость по деньгам 'напарить' хочет. Но в пределах разумного. АК-103 у него, если верить ценнику, стоит шестьдесят пять рублей серебром. А вот подержанный РПК – восемьдесят пять. И это с одной 'банкой'. Но, с другой стороны, он мне к 'калашу' еще четыре магазина дает. И с остальными 'стволами' не обманул. Пусть хоть какую-то выгоду получит.

– Идет.

– А вы, Миша, я гляжу, отличный клиент! Еще чем-то помочь могу? Патроны, гранаты?

– Да, – вспоминаю я про опустевшую 'спарку' магазинов, – шестьдесят патронов 5.45 сколько будут стоить? И еще к ВОГам хочу прицениться.

– Вот ВОГов сейчас нет. Зайдите через недельку, как раз подвезти должны. Стоят они по десять рублей. А 'пятерка' у меня – пять рублей за пачку. Так что, десять рублей с Вас.

– Они у вас 7Н6[20] или 7Н10[21]?

– Ууу, Миша, вы и спросили… Я уже забыл, когда последний раз 'десятые' видел, так что только 'шестые'.

– Ну и ладно. Кстати, Сергей Сергеевич, а где вы все это, – я киваю головой на новенькие 'стволы' на центральной стене и витрину с боеприпасами, – закупаете?

– Как где, – тот смотрит на меня с искренним изумлением. – На Украине, разумеется, что-то они там сами делают, что-то им морем из Болгарии везут, а они уже нам переправляют. Как мне кажется, ни в Ижевске, ни в Туле, ни в Коврове разумной жизни не будет еще много лет, пока радиационный фон не снизится. Да и после этого на тамошних руинах что-либо производить будет сложно.

Оп-па, попал, ты Миша, пальцем в небо. На будущее, думай, прежде чем рот открывать, а то точно на чем-нибудь конкретно засыплешься. Зато, по крайней мере, становится понятным наличие 'Форта', да и некоторая информация о здешних делах получена.

– Как деньги возьмете, все серебром или часть золотом?

– Только серебром, уж больно большая куча будет. Давайте часть золотом. Какой у вас тут курс?

Понимаю, что снова сморозил чушь, уж курс золота к серебру тут любой ребенок знает, но делать нечего. Однако, пожилой продавец невозмутим.

– Пятьдесят к одному.

Фу, похоже, пронесло. Видимо, в разных краях тут курс различается.

– Тогда пусть будет три золотых и сорок три серебром.

Пакую купленный 'сто третий' в баул к ранцу с мясом, своей РДшке и 'сидору' с патронами, закидываю его на левое плечо, свой АКС – на правое. Две пачки 'пятеры' убираю в 'мародерку', туда же перекладываю ИПП, а полученные деньги убираю на ее место, в нагрудный кармашек РПС. Прощаюсь с Сергеем Сергеевичем, клятвенно заверив его на прощание, что обязательно еще к нему зайду, и не раз.

До Комендатуры дошел минут за двадцать неспешным шагом. Перед проходной меня притормозили двое квадратных молодых парняг в черных 'горках', беретах и РПС, вооруженных АКМСами. На рукавах – шевроны с таким же гербом Терского казачьего войска, что и у Дорожной Стражи, но с надписями 'Комендатура ст. Червленная' и 'Охранная Рота'.

– Кто такой, куда?

– Наемник, хочу 'волчьи головы' сдать.

В глазах парней просыпается искренний интерес и что-то похожее на уважение.

– Это ты с утра в Науре геройствовал?

Да уж, земля, как известно, слухом полнится. Хотя, что странного, электричество у них есть, телефон тоже. Через КПП я почти два часа назад проехал, да до этого меня и Владимировича Карташов почти час 'мариновал'. Разошлась информация…

– Было дело.

– И как ты один против пятерых-то?

– Повезло…

– Ну, удача, она девка такая, не ко всем идет. В мешке что?

– Автомат, патроны, еды немного.

– Ясно, тогда мешок и свой 'калаш' тут оставь, на выходе заберешь. Не боись, ничего не пропадет, у нас с этим строго.

– А пистолет?

– Можешь оставить. Совсем без оружия мужчине ходить не годится, тут Терской Фронт, как никак, не Ростов какой-нибудь, и не Ставрополь.

Отдаю баул и АКС сидящему в проходной пожилому осетину в такой же, как и у парней, черной 'горке', получаю взамен жестяную овальную бирку с номером, почти как в гардеробе кинотеатра.

– Отец, я тут у вас первый раз. Куда мне?

– В фин. часть. На первом этаже по коридору направо, до конца. Там увидишь.

Марширую через чисто подметенный асфальтированный двор, прохожу в серьезной толщины бронированную дверь, по случаю теплой погоды распахнутую настежь. Вежливо киваю сидящему в застекленном 'аквариуме' дежурной части лысому амбалу с красной повязкой дежурного и лейтенантскими звездочками на хлястиках-погончиках его черного прыжкового комбинезона.

– В фин. часть.

– Проходи, – вяло отмахивается он, но вот взгляд у мужика нифига не расслабленный, смотрит он пристально и внимательно. Видно, обстановка тут неспокойная и бдительность на высоте, что у Стражи, что у этих вот, из Охранной Роты.

В конце коридора вижу дверь с табличкой 'Финансовая часть'. Вежливо стучу и вхожу. Первое, что бросается в глаза – большой отрывной календарь на стене. Ага! На дворе у нас 17 сентября 2040 года, понедельник. Ну, слава богу, с датой определились. О, как! Сам факт того, что меня неизвестно как, и неизвестно зачем зашвырнуло аж на тридцать лет вперед, уже вообще не удивляет. Воспринимаем как данность. Поразительное все-таки животное человек, адаптируется к чему угодно. Я, по идее, должен сейчас в истерике биться, причитать и волосы на себе рвать от отчаянья. А вместо этого хожу по магазинам и, словно ребенок конфете, радуюсь таким мелочам, как точная дата, в которой я очутился.

Широко и доброжелательно улыбаюсь сидящей за письменным столом полной женщине лет пятидесяти.

– Здравствуйте, а я, видимо, к вам.

– Так, похоже, наш 'неизвестный герой' объявился. Ну, молодой человек, ты просто фурор произвел в нашем болотце: появляешься неизвестно откуда, всех подряд спасаешь, нохчей бьешь, чуть ли не тапкой, как тараканов на кухне…

– Если б всех спас, было бы просто здорово, – искренне вздыхаю я, вспомнив вдруг умоляющие глаза умирающего Юрки.

Лицо женщины сразу становится серьезным и грустным.

– Да, тут ты, парень, прав. Жалко ребят. Но, тут таким никого не удивишь: Терской Фронт, тут у Непримиримых, считай, в каждой семье кровники. Который год война, а все конца и края не видно. Уже, считай, два поколения на этой войне выросли. Ой, что-то меня в философию занесло! Давай сюда свои трофеи.

Протягиваю ей мятые лоскуты ткани из кармана. Она раскладывает их перед собой, разглаживает, внимательно изучает. Потом достает из верхнего ящика толстый гроссбух в кожаной обложке.

– Ну, давай оформлять. Фамилия, имя, отчество.

– Тюкалов Михаил Николаевич.

– Год и место рождения.

– Эээ, – быстренько перегоняю свой возраст под 'местное время', – две тысячи шестой, Московская область. Город нужен?

– Ой, да какая теперь-то разница? Достаточно и области.

Да уж, кому теперь интересны названия стертых с лица земли и засыпанных радиоактивным пеплом городов бывшей Московской области.

– Род занятий?

– Наемник.

– Дата, время и место огневого контакта?

– Сегодня утром, около восьми, Мертвые Земли, село Наур.

О, как загнул! А главное, тетка все это восприняла совершенно спокойно, как должное. Похоже, начал врастать в местные реалии.

– Есть ли свидетели огневого контакта?

– Да, Старосельцев Тимофей Владимирович и его дети, Егор и Оксана.

– Ну, вот и закончили с бюрократией. Вот тут распишись.

Пока я расписываюсь, женщина открывает обшарпанный несгораемый шкаф у себя за спиной.

– Награду как возьмешь? Серебром или золотом?

– Лучше золотом.

Смахиваю со стола в ладонь золотую монету, прощаюсь и выхожу в коридор. Возле 'дежурки' меня останавливает давешний лысый дежурный.

– Эй, парень, тебе надо будет с Комендантом по поводу происшедшего поговорить, но он в Ханкале. Ты остановиться где решил?

– В 'Псарне'.

– Ясно. В общем, ты лучше никуда не отлучайся, как Комендант вернется, мы за тобой посыльного пришлем.

– Договорились, товарищ лейтенант! – шутливо козыряю ему, подражая американским воякам из кино.

Тот только ухмыляется и кивает в ответ. Забрав на проходной свои вещи и оружие, топаю по указанной мне Старосельцевым улице, которая и впрямь метров через сто приводит меня к основательному одноэтажному дому, обложенному диким камнем, с цокольным полуподвалом. Вход, что характерно, ведет именно в него. Над широкими деревянными дверями, распашными, будто в салунах из американских вестернов, только полноценного размера, висит не без таланта нарисованная вывеска. На ней – три здоровенные серые кавказские овчарки, мохнатые, с оскаленными огромными белоснежными клыками и купированными ушами-пенечками. Лапами они опираются на ярко-красную надпись, сделанную шрифтом, стилизованным под старославянский – 'Псарня'. А ниже уже вполне нормальными черными буквами: 'Трактир и гостиница'. Да уж, прав был Тимофей Владимирович, пройти мимо, не заметив сложно.

Спускаюсь вниз по ступеням и вхожу в полутемный зал. По дороге я все пытался себе представить, как может выглядеть 'логово' наемников. Фантазия рисовала нечто среднее между салуном на Диком Западе и тавернами из книжек про Конана-варвара: каменные стены, чад факелов, большущий камин, в котором жарится на вертеле здоровенный кусок мяса, а то и целая туша какого-нибудь бычка или барана, орущие песни пьяные и давно не мывшиеся бугаи-посетители с бандитскими харями, обвешанные с ног до головы оружием. Бред, конечно, но больше на ум ничего не приходило. Реальность разбивает все мои безумные фантазии. Вид трактир имеет вполне обычный: десяток столов, стойка бара с тремя пивными кранами. В дальнем углу – широкая деревянная лестница с перилами на второй этаж, который на самом деле первый. Позади стойки видны полки, заставленные бутылками. Разве что бросается в глаза отсутствие стульев, которые заменяют массивные деревянные скамьи, да и столы сделаны им под стать. Такую мебель двигать упреешь, зато и в драке в качестве подручного средства использовать не получится, и сломать трудно, даже если специально постараться. А еще на стене за спиной крупного, похожего на бросившего спорт борца-вольника, пожилого бармена висят бесшумный автомат 'Вал' с оптическим прицелом и растянутый треугольник некогда черной, но здорово выцветшей и полинявшей косынки. Ну, да, Владимирыч ведь говорил, что хозяин трактира – бывший наемник. Кузьма Четверть, кажется. Скинув баул на пол, себе под ноги, и положив на него сверху АКС, здороваюсь с барменом.

– Кузьма, – представляется он. – Местный бармен и, до кучи, хозяин.

– Михаил, посетитель.

Улыбаясь, жмем друг другу руки.

– Ты покушать или на постой остановиться?

– Вообще-то на постой, но покушать тоже не мешает.

– Ну, для коллеги, – Кузьма кивает на мою бандану, – номер на одного – пять рублей серебром в сутки, трехразовое питание в стоимость включено, но спиртное в эту цену не входит. В номере душ. Прочие 'удобства' – во дворе Нужна баня – заказывай заранее, часов за пять хотя бы, чтоб протопилась. Стоит три рубля. Если надо какие вещи постирать, тоже можно. Там оплата зависит от количества тряпья. Сегодня завтрак ты уже пропустил, так что за первый день с тебя возьму не пять рублей, а четыре. Обед – через час. Если очень есть хочешь меню вон, на стене висит, но, не обессудь, за отдельную плату. Какие вопросы есть?

– Розетка в номере имеется? Мне аккумулятор для радиостанции зарядить надо.

– Есть розетки. Если зарядный 'стакан' нужен, то могу на прокат дать. Станция какая у тебя?

– 'Стакан' у меня свой. Заплачу пока за три дня, а там глянем

– Хорошо, тогда четырнадцать рублей с тебя. Поселишься в третьем номере.

Кузьма берет у меня деньги, достает из под стойки ключ и показывает на лестницу.

– Комната там, подходи на обед, не забудь. Сегодня кубанский борщ и свиная отбивная с картошкой.

– Ну, теперь точно не забуду. Пожрать вкусно я большой любитель.

Номер оказывается вполне приличным, небольшим, не больше десяти 'квадратов', ну так мне тут не в футбол играть. Маленькая прихожая, из которой можно попасть или в душ, или в комнату. Душевая – самая обычная, я по ходу своей кочевой военной жизни на такие насмотрелся: неглубокая, примерно по щиколотку, ванночка, вмурованная в пол и торчащий прямо из стены смеситель с гибким шлангом душа. Пол и стены выложены простенькой, местами сильно потрескавшейся кафельной плиткой. С одной стороны – предельный аскетизм, с другой – я все-таки далеко не 'аглицкая королева', приходилось и в ведре мыться, и в ледяной грязноватой горной речке. А тут горячая вода есть, уже не мало! Заглядываю в комнату. А ничего себе так. Даже уютно. Широкая кровать, невысокая тумбочка рядом, напротив – стол и пара мягких стульев. Встроенный в стену шкаф-купе, почти как у меня дома… был… когда-то… только без зеркальной панели во всю дверцу. Стены покрашены желтой краской. На стене в изголовье кровати – ночник с матовым плафоном-шаром и розетка. Под потолком – люстра, почти такой же матовый шар, что и у ночника, только в два раза больше. На полу – плетеный из множества матерчатых лент коврик. Единственное окно смотрит во внутренний двор, но сквозь него почти ничего не видно, похоже весь двор густо оплетен виноградной лозой. На стене рядом с окном – небольшой прямоугольный радиоприемник без названия в пластмассовом потемневшем от времени грязно-белом корпусе. Ни шкалы диапазонов, ни каких-нибудь кнопок. Из всех 'органов управления' – ребристое колесико громкости, до половины 'утопленное' в корпус приемника, которое если до упора повернуть влево, еще и кнопка 'выкл.'. Помню-помню я такие агрегаты. Я в детстве у бабушки в деревне такие видел. Называется это чудо техники 'радиоточка' и принимает только один канал. Интересно какой? Тот, у бабушки, 'Маяк' принимал. Как сейчас помню: 'На волне 'Маяка' – программа 'Рабочий полдень'. А тут что? Поворачиваю ручку громкости. Сквозь треск эфирных помех слышен голос какой-то певички, что-то поющей про большую любовь. Песня незнакомая, но и так все ясно. Попса… Попса никогда не меняется… Хмыкнув, вырубаю приемник и, стянув с головы бандану, кидаю ее на кровать. Нормально, жить можно!

Вытряхиваю все содержимое баула на кровать, застеленную простым серым шерстяным покрывалом. Достаю из РД коробку со сканнером, включаю зарядный 'стакан' в розетку и ставлю станцию заряжаться. А сам, усевшись на кровать и подвинув стол поближе, начинаю окончательную ревизию своего имущества.

По итогам первых двух суток в новом для меня мире и в новом качестве я строго в плюсе: разжился целой кучей полезных и не очень вещей. Прежде всего – деньги. За вычетом потраченного на патроны и отданного за номер у меня четыре золотые и двадцать девять серебряных монет с довольно затейливым гербом и надписью Югороссийская республика на одной стороне, и номиналом в один рубль на другой. Странно кстати, почему было не обозвать золотой как-то иначе? Хотя, если курс в разных местах разный, то запаришься номиналы менять. То он 'полтинник', то 'четвертак', а то – 'червонец'. А так, рубль и рубль. Есть серебряный – он дешевле. Есть золотой, он дороже. И незачем голову ломать. Так, что еще? Еще есть остатки 'наследства' убиенных мною в Науре бандитов: два охотничьих ножа, ранец, набитый копченым мясом, РПС с подсумками под ручной пулемет, теперь мне уже совсем не нужная. Шесть автоматных и два пулеметных магазина калибра 7.62 мм, патроны пистолетные 9х18, изъятые из бандитских пистолетов – 32 штуки, нормально, полтора магазина к моему 'Стечкину'. Целая россыпь автоматных патронов 7.62 мм в вытертом брезентовом вещмешке. На некоторое время погружаюсь в пересчет. Ага, 318 штук, не много, конечно, но и не штатный БК. Как ни крути, десять полных магазинов и еще чуть больше половины. Учитывая их вес, больше на себе и не упрешь. По крайней мере, если пешком идти, а не на авто катиться. А с авто у меня тут пока никак. А еще есть новенький, только что выменянный АК-103 с четырьмя магазинами. Да все то, с чем я сюда провалился и о чем уже рассказывал чуть раньше. Не плохо! Не олигарх, конечно, но и нищим не назвать.

Закончив игру в Скупого Рыцаря, не спеша набиваю пустые магазины к АКС купленными патронами, убираю вещи и автоматы в шкаф и топаю в душ. Стоя под тугими струями, размышляю о том, как же все-таки мало солдату надо для счастья: вкусно и много пожрать да в горячей воде помыться. Пункт два – выполнен, пункт раз – пойдем выполнять через десять минут. В одном обернутом вокруг бедер полотенце босиком шлепаю в комнату и прямо на ходу соображаю, что мне, похоже, еще очень многое прикупить надо. Вот помылся, а чистого белья, чтоб переодеться – нету. И футболки чистой нет. И носок. Да что там говорить, тапочек, и тех нема! Ладно, сейчас поем, да пройдусь к тому же Старосельцеву в гости, у него если и не все, то хотя бы часть необходимого купить можно будет. А чего не будет, так хоть узнаю, где найти можно. Но это все – позже. А прямо сейчас пора на обед топать, а то в брюхе уже, как говорится, кишка кишке колотит по башке. Быстренько одеваюсь и натягиваю ботинки, щелкаю 'клипсой' застежки, крепя к ремню кобуру со 'Стечкиным'. Как тот парень возле Комендатуры сказал: 'Не Ставрополь какой-нибудь'…

В зале я оказываюсь не первым посетителем. Два стола уже заняты. За одним неспешно едят и о чем-то беседуют два парня в выгоревших на солнце почти до белизны 'горках'. На вид, примерно мои ровесники, крепкие фигуры, широкие плечи, загорелые обветренные лица. Свои черные банданы они, словно байкеры, которых я неоднократно видел когда-то в Москве, повязали на плечо, пропустив под подмышкой и завязав узлом вокруг хлястика-погончика куртки. За другим в одиночестве выпивает еще один, одетый в камуфлированные штаны и короткую черную кожаную куртку. Внешностью и повадками он здорово смахивает на мелких бандючат начала 90-х: лысая голова, наглая физиономия, некогда спортивная, но уже начинающая оплывать 'тушка', этакий некогда накачанный 'колобок'. Заменить ему камуфляжные штаны на малиновые слаксы, а короткие сапоги на 'адидасовские' кроссовки… Да толстую золотую цепь на шею повесить… М-да, одним словом, не нравится мне этот 'гусь', хоть убейте не нравится. Все трое вооружены только пистолетами. Угадал я, без повода обвешиваться оружием тут, похоже, не принято, но и совсем безоружными не ходят.

Увидев меня, все трое отрываются от своих занятий и изучающее разглядывают мою скромную персону. Поневоле вспоминаются старые вестерны с Клинтом Иствудом. В город приезжает никому неизвестный стрелок и местные глазеют, соображая, чего от него можно ждать. Ладно, поиграем в ковбоев. Надеюсь, нарываться на проблемы, проверяя новичка 'на слабо', подобно киношным 'плохишам', они не станут. Не хотелось бы начинать взаимоотношения с местными наемниками с драки, или, не приведи бог, со стрельбы. Неспешно рассматриваю их в ответ, здороваюсь, слегка кивая головой, а потом подхожу к стоящему за стойкой Кузьме.

– Так что там с обедом?

– Садись за любой стол, сейчас все будет, – отвечает тот.

И впрямь, буквально через минуту из двери, ведущей, судя по запахам, из-за нее доносящимся, на кухню, выплывает монументальная женщина с большим деревянным подносом в руках. Ох, блин! С таких, наверное, при Советском Союзе статуи колхозниц и прочих строительниц коммунизма лепили. Настоящая казачка: красивая, статная, крепкая. Из тех, что любого коня одним ударом с копыт свалят и горящую избу по бревнышку раскатают. Валькирия! Будь она лет на двадцать моложе – влюбился бы!

А борщ хорош! Горячий, густой, наваристый, с помидорами, бордовой свеклой и пережаренным лучком, с кусочками нежной свинины, заправленный домашней сметаной и посыпанный свежей, душистой зеленью. Вкуснотища! Меня похожим в детстве бабушка кормила. Как она любила говаривать; 'Первое отличается от второго только тем, что ложка, которую воткнули в тарелку с борщом, через пару минут все-таки упадет'. Да уж, у местных поваров, похоже, подход к вопросу близкий. И это правильно!

От приятных ощущений и детских воспоминаний меня отвлекает кожанно-камуфлированный 'колобок', нависший над моим столом и вперивший в меня нахальный взгляд.

– Эй, слышь, а ты кто такой вообще будешь?

Вот, блин, накаркал! Началось. Поднимаю глаза от тарелки и пристально смотрю на 'колобка'. Нет, ну до чего же он на дешевых 'быков' эпохи раннего капитализма похож. Ему б еще пару 'гаек' золотых на растопыренные веером пальцы.

– Ты забыл сказать 'в натуре'…

– Чего? – не понял тот.

– Да ничего, а кто ты есть, чтоб спрашивать? – начинаю 'давить' я, вставая со скамьи и распрямляясь во весь свой немаленький рост. Продолжая сверлить его злым взглядом, подхожу почти вплотную. Мой 'оппонент' внезапно осознает, что не так уж он велик и широкоплеч, как ему казалось еще минуту назад и начинает вертеть головой, в поисках поддержку. Безуспешно. Парни в 'горках' свою беседу прервали, но смотрят на происходящее просто с интересом, как на представление и на выручку явно не спешат. Зато за стойкой подобрался Кузьма.

– Толя, а ну-ка отвали от человека, не ищи горя!

– Да ладно тебе, хозяин, не беспокойся, – широко улыбаюсь ему я и добавляю уже специально глумливым тоном. – Деточка ошиблась, сейчас прощения попросит, и разойдемся миром.

Такого 'бычок' простить уже не может. Его левая ладонь сминает в комок футболку у меня на груди, а правая, сжатая в кулак, уходит в могучий, аж от уха, замах. Нет, ребята, я так не играю! Таких идиотов даже бить не интересно! Кто ж тебя, оболтуса, драться учил?! Отражению такого 'нападения' в милицейской 'учебке' на первых же занятиях по физподготовке обучают. Обеими руками обхватываю его левую ладонь, слегка выкручиваю ее, а вместе с ней и всю левую руку против часовой стрелки. Слегка доворачиваю корпус. Левая рука продолжает удерживать запястье в захвате, а локтем правой резко провожу расслабляющий удар в горло. И тут же сажусь на корточки, прижимая его руку к своему бедру подмышкой правой руки, а левой рву его руку вверх. Это описание приема выглядит длинным, а вот на его проведение у подготовленного человека уходит не больше полутора секунд. Локоть рычагом на излом – это очень больно, мало того, если я еще хоть чуть-чуть поднажму, то выломаю 'бычку' локтевой сустав, оставив его на всю жизнь инвалидом. Враз потерявший весь гонор 'оппонент', упав на колени и грохнувшись лбом об пол, надсадно хрипит от боли. Он может и рад заорать во всю глотку, да вот разбитое моим локтем горло не позволяет. Как говорится, чистая победа. Хотя нет, этот кабан, падая, умудрился цепануть мой стол. И теперь я имею возможность наблюдать растекающиеся по полу остатки борща и лежащую посреди осколков тарелки румяную отбивную, заляпанную картофельным пюре. Вот, блин, и покушали!

– А вот это уже интересно, – слышу я со стороны ведущей к номерам лестницы. – А мне казалось, что боевому самбо только бойцов ОсНаза учат.

Не отпуская захвата, поворачиваю голову на голос и вижу облокотившегося на перила широкоплечего бородача с интересом глядящего на нашу возню.

– Ты, парень, отпустил бы Толю. Он хоть и придурок редкостный, ежели начинает без повода на незнакомых людей буром переть, но все же НАШ придурок. А ты тут чужак и если его искалечишь, то мы можем расстроиться.

– Да ладно, – я отпускаю захват и, даже не глядя на подвывающего противника, делаю пару шагов в сторону лестницы, – не очень-то и хотелось. Но Толик ваш и впрямь, кретин. И это не оскорбление. Это медицинский диагноз. Причем кретин весьма невежливый. Поесть не дал, настроение испортил. А если, скажем, я… эээ… расстроюсь, а?

– Что, такой серьезный парень? Знаешь, не обижайся, но я просто вынужден хоть и в более вежливой форме повторить вопрос Анатолия Кто ты такой и кто за тебя что сказать может? Кто тебя знает?

– Я знаю.

Все, включая меня, оборачиваются в сторону входной двери. Там, на пороге, стоит тот самый лейтенант с фигурой шифоньера, что сидел в 'дежурке' Комендатуры.

– Этот парень сегодня утром в Науре пятерых 'волчат' из Итум-Кале угрохал. И Старосельцева с семьей от смерти спас. Один. А вот за Толей вашим, ты уж Убивец не обессудь, кроме двух пьяных драк, я особых подвигов не припоминаю. Пойдем, Михаил Николаич, – говорит он уже мне, – там Комендант вернулся, пообщаться хочет. Срочно.

Ага, значит этот бородатый и есть предводитель здешних Вольных Стрелков Костя Убивец. Вот и познакомились, блин. Ну, делать нечего, от приглашения местных властей, да еще переданного столь крупногабаритным и серьезным посыльным, отказываться не стоит.

– С тебя отбивная с картошкой, клоун, – негромко, но отчетливо говорю я, проходя мимо баюкающего руку Толи, и выхожу на улицу вслед за своим шкафоподобным провожатым.

Да уж, как-то не задалась у меня попытка знакомства, интересно, а что ждет меня по возвращении из Комендатуры?

Комендант Червленной капитан Костылев понравился мне сразу. Высокий, чуть пониже меня, а мою светлость природа и родители одарили почти двумя метрами роста, широкоплечий, мускулистый, не такой, конечно, огромный, как лейтенант из 'дежурки', но мне в габаритах не уступал точно. Мужественное загорелое лицо, волевой подбородок, пристальный взгляд чуть прищуренных серо-стальных глаз. Черный прыжковый комбинезон с подвернутыми до локтей рукавами. На груди – два ряда орденских планок. Сходу подмечаю приметные колодки медали 'За отвагу' и двух орденов Мужества. Остальные выглядят незнакомо, хотя еще одна, судя по черно-золотистым полосам, принадлежит 'Святому Георгию'. Хотя, может я и ошибаюсь и георгиевской лентой тут обозначают на орденской колодке совсем другую награду. В любом случае, дядя, похоже, героический, не из штабных. Внешне капитан чем-то неуловимо похож на моего армейского ротного, погибшего в 96-м в Грозном. Сразу видно, мужик серьезный и правильный.

– Здравия желаю, товарищ капитан. Вызывали? – замираю я на пороге его кабинета.

– Вольно, – улыбнувшись, машет он рукой в ответ. – Не вызывал, а пригласил для разговора. Ты мне не подчиненный, так что во фрунт тянуться не надо. И по званию не обязательно, можно просто Игорь Васильевич. Присаживайся.

Сажусь на стоящий у окна жесткий стул. Хозяин кабинета остается на ногах и не спеша, прохаживается туда-сюда, заложив руки за спину.

– Ну, о героических подвигах твоих я уже наслышан. И Петрович на въезде просветил, и тут народ треплется вовсю. Но хотелось бы все же услышать все от тебя, чтоб не создавать 'испорченного телефона'.

В очередной раз начинаю пересказывать историю наших со Старосельцевыми приключений, стараясь не задерживаться на нашем с ними знакомстве, чтоб не нафантазировать лишнего. Зато размолвку в Науре, из-за которой меня якобы ссадили и сам бой расписываю во всех подробностях. Тут опасаться нечего: перестрелка с боевиками имела место быть на самом деле, а любая ссора – дело такое, в ней каждая сторона считает себя правой и мелкие расхождения никаких подозрений не вызовут. В конце, на всякий случай, рассказываю и о 'маленьком недоразумении' в 'Псарне'. Мало ли, что ждет меня по возвращении. Надо постараться заранее обезопасить себе тылы, изложив Коменданту свою версию событий пока еще есть такая возможность. А то, не дай бог, закончится все большой дракой, а то и стрельбой… Тогда точно доказывать что-либо будет поздно. Они местные, я пришлый, этого будет вполне достаточно.

– Ясно, – задумчиво тянет Костылев. – Насчет 'Псарни' сильно не волнуйся, Костя Убивец и Кузьма Четверть мужики спокойные и разумные. Бардака не допустят. А заняться вообще у нас чем думаешь?

Нет, похоже, этот вопрос так и будет меня тут преследовать!

– Не решил пока. Осмотрюсь, прикину. Сперва хотел к Убивцу в команду проситься, но теперь даже не знаю. Карташов на въезде к себе приглашал, в Дорожную Стражу, а может, вообще в Ханкалу подамся, там, вроде, хорошие деньги платят. Опять же, – я с хитрой ухмылкой смотрю на капитана, – у вас в Охранной Роте, говорят, вакансии имеются… Одним словом, вариантов – тьма. Даже не знаю, какой и выбрать. Пока возьму небольшой тайм-аут, огляжусь, определюсь.

– Шустрый ты малый, Михал Николаич, – расплывается в ответной улыбке Костылев. – И дня у нас не пробыл, а уже все расклады выяснил. Тебе не с автоматом бегать, а в аналитическом отделе штаны просиживать, да раннюю лысину от тяжких дум зарабатывать. А что касается Ханкалы или моей Охранной Роты, так за красивые глаза не возьмут, кое-что уметь надо.

– Нет, спасибо, – отрицательно мотаю головой я. – Мне и с автоматом пока вполне неплохо. А по поводу умений, придется – продемонстрируем. Как-никак, без малого шестнадцать лет воюю.

Капитан внимательно смотрит мне в глаза.

– Крым? Украина? Каспийская кампания?

– Везде помаленьку, – уклончиво отвечаю я, что бы опять не брякнуть чего лишнего.

– Не любишь хвастать? – подначивает он.

– Было бы, чем хвастать. С восемнадцати лет только и делаю, что в живых людей стреляю, офигенный повод для гордости, – снова выкручиваюсь я.

– Да уж, – соглашается Костылев, – кровь людская – не водичка, лить ее тяжело. Жаль, не все понимают. Ну а так, если в общих чертах, что умеешь?

– Ну, если в общих чертах… Рукопашный бой, самбо, немного боксирую. Стрелковое оружие нашего производства – практически любое, с иностранным – похуже, но из каких-нибудь М-4 или Беретты пальнуть смогу. Гранатомет, АГС, с оптикой тоже работать приходилось, но на полноценного снайпера не тяну, все эти формулы тысячных и прочие боковые поправки на ветер для меня – темный лес. МОНку или 'растяжку' и сниму и поставлю. Засады, развед. поиск, организация головных и тыловых дозоров при движении колонн и секретов на маршруте. Городской бой, зачистка зданий. Есть опыт командования и малыми группами, и до взвода включительно. Вожу легковые машины, грузовики и БТР. С гусеничной бронетехникой дела иметь не доводилось. Летного опыта тоже нет. Вроде все.

– Ничего себе 'все'! Получается, если все правда, то сидит передо мной командир разведывательного или штурмового взвода ОсНаз и Ваньку валяет. Силен, бродяга!

– Стоп-стоп, Игорь Васильевич! Где вы тут увидели какого-то таинственного 'командира взвода'? – демонстративно оглядываюсь вокруг. – В упор не вижу.

– Понятно, ладно, не будем бежать впереди паровоза, – подозрительно покладисто соглашается капитан.

– Да, вот еще что, – я достаю из набедренного кармана штанов кожаный шнурок с жетонами, найденный в ранце бородатого главаря итум-калинских бандитов. – Думаю, это надо отдать именно вам.

Тот, молча принимает из моих рук связку жетонов, не спеша их перебирает, читает фамилии.

– Спасибо. Некоторые из этих ребят пока в пропавших без вести числились. Мы сообщим семьям. Что ж, вот и познакомились. Ладно, Михаил Николаич, не смею больше задерживать. Всего доброго.

Я встаю со стула, жму на прощанье протянутую капитаном руку и иду на выход.

– А о моих словах о командире взвода все же подумай, – слышу за спиной негромкий голос Костылева уже за порогом кабинета. Киваю в ответ и закрываю за собой дверь.

Уже почти дойдя до 'Псарни' останавливаюсь в нерешительности. Возвращаться не то что страшно… Но чувствую себя все равно неуютно. Как чувствовал себя в далеком детстве по дороге в школу, когда знал, что на крыльце могу столкнуться со своим злейшим врагом Риней Гильдеевым, хулиганом из параллельного класса, державшем в страхе почти всю школу, и стайкой его прихлебателей. Понятное дело, что идти придется, и драться буду – авторитет дороже любой порванной рубашки и разбитого носа, но все равно не хотелось.

– А ну, соберись, тряпка! – мысленно командую самому себе. – Тебе что, тринадцать лет?! Детский сад развел тут!

Делаю физиономию кирпичом и неспешной, уверенной походкой направляюсь к двери в трактир. Войдя в зал, замираю на пороге. Кое-что тут крепко изменилось. Два стола в центре зала сдвинуты вместе. Вокруг них – с десяток крепких мужиков, чей внешний вид и повадки не оставляют сомнений в их роде занятий – наемники. А на столах – пресловутая скатерть-самобранка с поправкой на вкусы здоровых, полных сил и выпивающих мужчин: много мяса и зелени, свежие овощи, всевозможные соленья, от исконно русских маринованных огурчиков и квашеной капусты до черемши, свежий, одуряющее пахнущий лаваш с тмином и, разумеется, батарея бутылок, содержимое которых не вызывает ни малейших сомнений – водка. Во главе стола сидят Кузьма и бородатый Убивец. Получивший от меня трепку Толик и двое парней, что при этом присутствовали в качестве зрителей, тоже здесь. Присматриваюсь к остальным. Сразу видно – серьезные ребята, бывалые. На лицах вполне доброжелательные выражения, да и накрытая 'поляна' говорит сама за себя. Похоже, можно перевести дух, проблем не будет. И, слава богу!

– Ну, еще раз здравствуй, чужак, – встает мне на встречу Костя. – Как-то не так наше знакомство началось, не считаешь? Мы тут с ребятами помозговали, решили вот, – он обводит рукой 'натюрморт' на столе, – за испорченный обед извиниться. Проходи, присаживайся, поговорим, водочки выпьем.

– Согласен, знакомство с первого раза малость не задалось, – отвечаю я. – Но вот беда, не пью я водку.

– Это в смысле 'пошли вы нахрен'? – мрачнеет Костя.

– Нет, это в смысле 'я действительно не пью водку, но с удовольствием тяпну с вами пивка'. Кузьма, пиво у тебя какое есть?

– Светлое и темное, – гудит в ответ местный хозяин и, до кучи, бармен.

– И? – киваю я на стойку бара, за которой сейчас стоит давешняя 'валькирия', намекая на то, что кранов три.

– И квас, – улыбается тот.

– Понятно, тогда мне светлого пару, для начала, – говорю я и присаживаюсь на свободный край лавки.

– Ну, тогда давай знакомиться, – снова вступает в разговор Убивец. – Кузьму ты уже знаешь. Я – Костя, позывной – Убивец. С Толиком ты тоже уже знаком, он сопляк еще, позывного не заработал. Это… – следующие пару минут Убивец по очереди представляет сидящих за столом наемников, причем после каждого имени следует позывной. Не кликуха, не погоняло, не прозвище, а именно позывной. Похоже он тут – обязательная приставка к имени бывалого Вольного Стрелка. Недаром вон, Толя, при словах 'сопляк' и 'позывной не заработал' совсем сникает. Похоже, сегодняшнее происшествие отодвинуло его перспективу на получение персонального позывного еще дальше. А еще, до меня, кажется, доходит, чего усатый лейтенант Карташов на въезде ждал от меня, после того, как я назвал свое имя. Упс, опять 'косяк'. Ладно, глядишь и обойдется.

Процедура представления, наконец, завершена. Теперь моя очередь.

– Ну, что ж, здравствуйте все. Зовут меня Михаил, позывной – Чужой.

Тут я не вру. Началось все еще в первую чеченскую кампанию, когда мы, тогда совсем щенки сопливые, внезапно осознали, что 'дикие чеченцы' спокойно слушают все наши радиопереговоры, а 'секретные' таблицы радиокодов попадают к ним из наших штабов даже раньше, чем к нам. Нести потери из-за того, что у тебя нет секретов от врага, не хотелось, и нами было принято простое и эффективное решение. Пусть этими самыми таблицами пользуются те, кто их придумал и нохчам продал. А мы будем выдумывать свои. Позывными становились прозвища, а шифрованные команды выдумывались на общих 'посиделках' всей ротой. Что после этого творилось в эфире – передать сложно. И 'чехи', и наши 'штабнюки', наверное, с ума сходили, слушая примерно следующую тарабарщину:

– Чужой, Сафону.

– На приеме Чужой.

– Со стороны тостера наблюдаю три бутылки 'Балтики-Портер', один не выпью, подключи свою мясорубку.

– Понял тебя, Сафон, сделаем.

А означала вся эта галиматья, что командир третьего отделения первого взвода разведывательной роты сержант Сафиуллин заметил со стороны подбитого танка выдвижение группы боевиков, количеством до двадцати голов. Понимает, что силами своего отделения он может и не справиться, и просит у командира первого отделения того же взвода сержанта Тюкалова помощи огнем АГСа.

Конечно, нарушение правил радиообмена налицо. Вот только кто и что нам мог за это сделать? Вовсю шел штурм Грозного и кому было дело до каких-то балбесов-срочников, которые могли и до завтрашнего утра-то и не дожить. Но мы все же выжили, не все, но выжили. И полученное мною по совершеннейшей глупости еще на КМБ[22] прозвище превратилось в позывной, который периодически звучал в эфире Чечни на протяжении почти шестнадцати лет. И, похоже, скоро зазвучит вновь.

– Это за что ж тебя так? – с улыбкой спрашивает Кузьма.

– Да так, вот за это, наверное.

Я задираю вверх правый рукав футболки.

– Нифига себе! – вырывается у Толи.

Ага, согласен, татуировка хороша! Я в свое время в тату-салоне на Проспекте Мира в Москве за нее весьма приличные деньги отдал. Прямо с плеча на зрителей злобно скалится монстр из фильма Ридли Скотта. Антрацитово-черная блестящая голова, ребристая грудь, белоснежные острые клыки, тонкие суставчатые пальцы лап длинными кривыми когтями как бы впились в бицепс и трицепс, из ранок даже выступила кровь. Уродливый хвост с мощным шипом на конце обвивается вокруг плеча замысловатой петлей. Внушает, знаю. Я в свое время долго объяснял мастеру, чего от него хочу, но зато результат превзошел все ожидания. Увидев готовый эскиз, даже сам испугался. Не буду объяснять, что прозвище появилось гораздо раньше, чем тату. Им это и не важно.

– Серьезная зверюга, – тянет задумчиво бармен Кузьма. – И я даже помню откуда. Вот только странно, что ты ее помнишь, вроде молод слишком. А что за мастер делал?

– Этого мастера, к сожалению, давно нет в живых, – совершенно искренне отвечаю ему я.

Да уж, вряд ли ядерный удар, сровнявший с землей Москву, пощадил небольшой тату-салон рядом с ВДНХ.

– Жаль, – соглашается Убивец, – большого таланта человек был, сразу видно. – Жуткая тварь, аж мурашки по коже.

Тут 'валькирия' из-за стойки приносит мне две огромные, похоже, литровые, кружки с пивом. Благодарю ее и, подняв одну провозглашаю сакраментальное:

– Ну, за знакомство!

Потом выпили за здоровье всех парней в черных банданах. Потом, молча и стоя 'третий', за павших товарищей, тут даже мне пришлось махнуть 'пятьдесят капель', потому как пиво под такие тосты не пьют. Потом пили за единственную среди нас представительницу прекрасного пола, 'валькирию' по имени Зина, оказавшуюся женой Кузьмы. Потом нам с заднего двора принесли подоспевший шашлык. Потом снова пили, на этот раз за победы русского оружия… А потом я, кажется, забыл, что не пью водку…

Просыпаюсь от того, что кто-то тормошил меня за плечо. Разлепляю глаза и вижу перед собой Ваньку. Того самого, с которым мы выезжали из Моздока.

– Миха, хорош дрыхнуть, на построение опоздаешь!

Оглядываюсь вокруг. Я лежу на своей койке, на втором ярусе в нашем кубрике на базе в Беное. Вот блин, приснится же такое! Спрыгиваю вниз, прямо на свои тапочки, натягиваю маскхалат и быстро шлепаю на выход. У нас не армия, но за опоздание на построение можно легко на неделю в наряд по столовой 'загреметь', картошку чистить, в качестве 'поощрения'. Выхожу из казармы на маленький крытый пятачок между кубриками личного состава и командиров. Все уже стоят в строю. Тихонечко юркаю на свободное местечко на левом фланге. Может, не заметят. Ну да, как же, мое двухметровое 'тельце', да чтоб не заметили.

– Прапорщик Тюкалов, выйти из строя, – командует Батя, 'в миру' – командир Отряда полковник Львов.

– Есть, – бормочу себе под нос я и начинаю проталкиваться сквозь строй.

– Ну, что ж ты, Миша, – Батя всегда говорит негромким голосом, но слышно его всем. – Что ж ты творишь-то?

Чего я такого творю, я пока еще и сам не понял, думаю, сейчас мне все мои 'прегрешения' распишут в подробностях, но, на всякий случай, выстраиваю на физиономии виноватое выражение морды, полуоборачиваюсь на стоящего позади меня Львова и снова бурчу:

– Виноват, товарищ полковник.

– Да знаю, что виноват, – снова слышу за спиной тихий голос командира. – А ведь мы тебе на базе памятник поставили… В Подмосковье пустой гроб с пеплом из того 'Камаза' похоронили, вам же в кабину еще одну гранату из гранатомета влепили, все дотла выгорело. Не разобрать, где ты, где водитель. А ты оказывается – живой. И ведь из всех нас ты один живой остался.

Мне, несмотря на тридцатиградусную жару на улице, враз становится очень холодно. Короткий ежик волос встает дыбом. Я поднимаю глаза на стоящий передо мною строй и понимаю, что все стоящие в нем мертвы. Нет, они не обезображены ранами, не залиты кровью, и плоть их не свисает с костей клочьями. Они выглядят почти как живые люди. Но все они – давно мертвецы.

– А ты ведь до нас так и не доехал, Миша, – снова слышу из-за спины спокойный мертвый голос своего мертвого командира и…

… и с хриплым воплем подпрыгиваю на койке. Простынь, подушка и легкое одеяло, под которым я спал, промокли насквозь. Да и сам я в липком холодном поту. По груди, шее и вискам стекают крупные капли. Дышать тяжело, будто грудь стянута железными обручами. Сердце бьется так сильно и гулко, словно хочет сквозь ребра проломиться наружу.

Твою мать!!! Никогда ночными кошмарами не страдал, а тут… Похоже, не стоило все же вчера столько пить. Хорошо хоть похмелью я не подвержен, выгодное такое свойство организма. А то страдал бы сейчас головной болью и 'сушняком'. Кстати, а чем вчера все закончилось? Убейте, не помню. Судя по ощущениям, без молодецких игрищ не обошлось, мышцы ноют здорово. Однако, синяков не видать, да и кинтуса не сбиты. Значит, всерьез не дрался. Это хорошо. Вот ведь, блин, а чего это я вообще надрался-то аки сапожник? Вроде, никогда особой тягой к алкоголю не страдал, а последние несколько лет, так вообще водку не пил. А тут… М-да, думается, это у тебя, дорогой друг, просто нервишки сдали от внезапных и кардинальных перемен в жизни. Вот и попытался стресс снять.

И уже стоя под душем, понимаю – я просто обязан добраться до нашей базы в Беное. Обязан, иначе мертвые не оставят меня в покое.

Вымывшись и отскоблив вылезшую за два дня щетину, выхожу из душа и бросаю взгляд на циферблат своих 'Командирских', лежащих на тумбочке. Почти шесть утра. Спать уже явно не получится. А до завтрака еще три часа. Достаю из шкафа свежеприобретенный 'сто третий' и остатки ветоши из 'мародерки'. Сергей Сергеич говорил, что большую часть консервационного 'пушечного сала' из автомата удалили, но почистить его все-таки надо. Чувствую – скоро он мне понадобится.

Закончив чистку автомата, начинаю снаряжать магазины. Шесть трофейных, еще четыре мне Сергей Сергеевич с вместе с автоматом продал. Как раз, почти все патроны из 'сидора' в магазины и перекочевали. Потом снова убрякиваюсь на застеленную кровать и начинаю мысленно составлять список необходимого мне для нормальной жизни имущества. Нательное белье, футболки, носки, тапочки, ветошь для чистки оружия, ружейное масло, или хотя бы соляра, совсем в крайнем случае – танковая 'отработка'. Теплое белье и свитер, это пока тепло, даже жарко, а уже через месяц-полтора в этих краях будет довольно мерзенько: сыро, холодно и весьма ветрено. А по ночам, так и сейчас уже далеко не Сочи, особенно под утро, я вспомнил, какую великолепную чечетку отбивали мои зубы вчера утром в Науре. Опять же, если радиостанция у меня теперь есть, не мешает прикупить для нее специальный чехол на РПС, не в кармане же ее таскать. Ну, на первое время, вроде, все. Если что еще и понадобится, теплая обувь там, или зимняя одежда, то позже. Оставшееся до завтрака время просто валяюсь на койке, глядя в потолок, и размышляя, каким бы образом мне поймать какую-нибудь 'попутку' в сторону Ведено. Не пешком же топать. Тут все же, как не крути, километров семьдесят выйдет, если по дороге, а по-другому в Чечне и не получается, уж больно рельеф сложный. Конечно, можно и пешком, но не хотелось бы.

Спускаясь по лестнице в обеденный зал трактира, обнаруживаю за стойкой свеженького, будто и не пил вчера, Кузьму, и, за одним из столиков, довольно мрачного, явно похмельного вида, парня. Рыжие волосы, зеленые глаза, нос курносый. Напрягаю память, ага, Саша, позывной – Шуруп. Похоже, наша троица – самые крепкие здоровьем люди в этом заведении. Остальные еще отдыхают. Подойдя к стойке, желаю доброго утра Кузьме, и подсаживаюсь за стол к Шурупу.

– Привет, Саш, как сам?

– А то не видишь? Не очень…

– Слушай, ты не помнишь часом, я вчера не барагозил?

– А что, сам не припоминаешь? – Саша отрывается от своей яичницы и удивленно смотрит на меня.

– Я ж вам, иродам, говорил, что водку не пью.

– Это ты-то не пьешь?! – Саша чуть не подавился от наигранного возмущения. – Да Убивец вчера попробовал тебя перепить и под стол свалился.

– А я?

– А ты потребовал гитару, а когда Кузьма тебе ее дал, начал такое наяривать, что сюда 'на огонек' какие-то очень симпатичные девушки забрели, чего в 'Псарне' отродясь не бывало, побаиваются они нас, хотя мы вроде поводов не давали.

– Спасибо, Зинуль, – благодарю я принесшую мою порцию жену Кузьмы и, нацепив на вилку первый кусок яичницы, продолжаю выяснения. – А дальше?

– А дальше, Толя потребовал, чтоб ты ему показал тот прием, которым ему чуть руку не сломал. Все заинтересовались. Раздвинули вон в том углу столы. Так ты сперва Толика покувыркал, потом Артема Коваля, а потом предложил попробовать тебя толпой взять.

– И чего, взяли?

– Ага, впятером все-таки уронили. Даже радоваться начали. А потом, глядь, а ты спишь, паразит, аж похрапываешь. Короче, Четверть нам победу не засчитал, сказал, не велико достижение, спящего впятером на пол уронить.

– Да уж, погуляли…

– И не говори! – хохотнул Саня. – А как мы тебя спать унесли, так девчонки и смылись тут же. Обидно, блин. Но ты их покорил. Правда, Зин?

– Точно, – отозвалась выглянувшая с кухни Зинаида. – Прямо сокрушались! 'Как он пил, как он пел!' – с придыханием протянула она тонким голоском, явно кого-то пародируя.

– Да, блин, стыдно! – подытожил я. – Столько лет не пить, а потом вдруг взять и устроить дебош. Позор на мои седины!

– Да ладно, – попыталась реабилитировать меня в моих же глазах улыбающаяся Зина. – Дебош, это когда мебель в щепки и кровь по стенам, как из поливального шланга.

– Что, и такое бывает? – удивляюсь я.

– Да бог с тобой! – машет она на меня рукой. – Отродясь не было, Кузя б успокоил мигом.

Разделавшись с яичницей и легким овощным салатом, запив все это дело стаканом холодного кисленького кваса, снова подхожу к барной стойке.

– Кузьма, слушай, а лавка Старосельцева со скольки работает?

– С десяти, вроде.

– Ага, понял, спасибо. И за завтрак тоже, очень вкусно.

Возвращаюсь в номер, вытряхиваю все содержимое своей РДшки, пакую в нее трофейные ножи и РПС с пулеметными подсумками. Это на продажу. Все серебро высыпаю в нагрудный карман 'горки'. Вот, еще и кошелек какой-то надо под местные деньги раздобыть, в портмоне их носить, точно не получится.

До лавки деда Тимохи иду не спеша, прогулочным шагом, наслаждаясь утренним теплом, еще не превратившимся в дневную жару, ярким солнцем и чистым воздухом. На улице довольно многолюдно, носится, звонко шлепая босыми пятками по растрескавшемуся асфальту, детвора. Чинно шествуют куда-то, судя по пустым плетеным корзинам, на рынок, степенные тетки, русские, чеченки, осетинки, кумычки. Некоторых сопровождают молодые девушки, похоже – дочери. В тех степенности еще нет, они больше похожи на тонконогих быстрых горных козочек. Некоторые, тайком от матери, бросают в мою сторону быстрые заинтересованные взгляды и озорные улыбки. Ну да, я ж приметный: почти два метра росту, сто двенадцать кило весу, крепкий, спортивный, жирок, правда, уже начал затягивать 'кубики' пресса, но еще не превратил накачанный живот в пузо. А тут еще черная бандана, с которой настоящий наемник расстается только в кровати и при купании, АПС в тактической кобуре, РД за плечами. Ну, просто герой-одиночка, гроза всех врагов и женских сердец!

Подмечаю малое количество автомобилей. За всю дорогу мимо меня проехал только древний, но удивительно бодро выглядящий, 'козлик' ГАЗ-69 с бойцами Дорожной Стражи, да армейский 'Урал' с брезентовым тентом. Зато 'гужевого транспорта' на улицах хватало. Пожилые аксакалы в кучерявых папахах, гордо восседали на неспешно цокающих копытцами осликах. Четверо молодых парней, как и положено истинным джигитам и бесшабашным казакам во весь опор, аж со свистом, пронеслись на резвых жеребцах, будто за ними шайтан гнался. Немилосердно пыля и протяжно мыча, протопало мимо меня куда-то довольно большое стадо коров, сопровождаемое пастухом средних лет, на низкорослой и широкой кумыцкой лошадке. А чуть позже еще двое, на таких же степных коньках, прогнали небольшой табун. Интересно, ведь нефти в Чечне полно, да и перегонять ее в бензин тут отлично умеют, мало, что ли я спалил самодельных нефтеперегонных 'самогонных аппаратов' что в первую, что во вторую кампании. Скорее всего, дело в ограниченном количестве исправного транспорта и недостатке запчастей. Вряд ли война пощадила производства. Хотя, если Ростов-на-Дону уцелел, должен был уцелеть и тамошний машиностроительный завод. А с другой стороны, а что там собирали? Комбайны 'Дон' и 'Нива', а еще что? Фиг его знает, не помню, да и не интересовался я этим никогда. Помню, что 'Жигули' собирали в Тольятти, 'Москвичи' – на АЗЛК в Москве и в Ижевске, 'Форды' – в Калининграде, кажется. На этом мои 'глубокие' познания в данной области и заканчиваются. Своей машины у меня никогда не было, водить научился в армии, там и права получил, совершенствовал умения по ходу службы. А вот на свою так и не скопил, потому и не интересовался этим вопросом.

Дом у Тимофея Владимировича выглядит вполне цивильно: довольно большой, двухэтажный, с белыми, оштукатуренными, судя по всему, известью стенами и синими наличники на окнах, окруженный высоким забором двор, крытая бурой черепицей крыша. Сама лавка – на первом этаже, а второй, скорее всего, жилой. Нормальное явление, я такое и в наше время в здешних краях, в Дагестане и в Осетии не один раз видел. Входная дверь открыта. Ну да, времени уже десять минут одиннадцатого, пора.

– Вот это гости! – слышу я, едва за мной закрывается дверь. – Мишаня, а я уж думал, придется мне, старому, самому с твоим маскхалатом в 'Псарню' топать. Ты как, по делам, или в гости?

– Скорее, по делам, Тимофей Владимирович, но и в гости тоже. Кое-чего прикупить надо. И продать, если купите.

Спрашиваю у Старосельцева о состоянии Егора, выслушиваю, благодарности за медицинскую помощь, оказывается, местный хирург высоко оценил мою работу и даже сказал, что если б все было сделано хуже, то парень мог бы и умереть по дороге от кровопотери и болевого шока, а сам осматриваюсь.

Да, не врал Тимофей Владимирович, рассказывая об успешности своего предприятия, скорее даже немного приуменьшил, назвав свою 'торговую точку' небольшой. Вполне себе приличных размеров магазинчик. И ассортимент такой, что некоторые московские магазины 'военторговской' направленности вполне могли бы позавидовать. Есть тут на что поглядеть, есть из чего выбрать! Много форменной одежды: от теплых зимних комплектов до легких сетчатых КЗСов[23]. Несколько разновидностей 'горок' и прыжковых комбинезонов, черных, хаки и камуфлированных. Правда, выбор камуфляжных расцветок, мягко говоря, не впечатляет. 'Березка' с желтыми или белыми пятнами, 'партизан', стандартная армейская 'трехцветка' и нечто напоминающее американскую 'цифру', похожий камуфляж был на грузинских солдатах во время войны с Южной Осетией. Поневоле вспоминается 'буйство красок' в магазине того же Моздокского 'Икара' в мое время. Тут тебе и 'камыш', что синий, что зеленый, и 'кукла', и немецкий 'флектарн', и всевозможные вариации на тему многочисленных американских расцветок. Про 'эротические фантазии' местнрых умельцев я вообще молчу. Среди них можно было отыскать и камуфляж и для лунной поверхности, и для войны в каких-нибудь венерианских джунглях, где еще могли понадобиться столь дикие цветовые сочетания, я придумать так и не смог, хотя фантазия у меня богатая. Да, похоже, ставшая уже историей война и тут внесла свои коррективы.

А вот обувь сначала меня здорово удивляет. Как-то привык я к тому, что в обувных отделах всевозможных армейских магазинов все полки заставлены берцами. Тут картина несколько иная, тут царство сапога. Высокие, средние, и совсем короткие, зауженные и широкие, с гладкими голенищами, и с собранными в 'гармошку', обычные, для 'пехотуры' и кавалерийские, с подколенными ремешками. Юфтевые, хромовые, яловые, кирзовые. Вот это да! Прямо глаза разбегаются. А вот берец вижу всего три пары: одни больше похожи на кожаные кеды, заполучившие высокие шнурованные голенища. Подошва тонеькая, голенище плотно облегает ногу. Летние, облегченный вариант, вот только где в таких ходить? Сквозь такую подошву каждый камешек чувствуется. Вторые – грубые, с широкими, почти квадратными носами и мощной подошвой, в которой видна тонкая деревянная прокладка, больше похожие на обычные укороченные солдатские 'кирзаки', в которые довольно умело, но все равно, не слишком элегантно вшили шнуровку. А вот третьи – настоящее произведение искусства! Внешне сильно похожие на мои 'Коркораны', только полностью кожаные, без кордурных вставок. Приглядываюсь к ценнику. Однако! За такие деньги я мог бы себе еще парочку АК-103 купить! Впрочем, ни 'кеды', ни 'деревяшки' низкой ценой похвастать тоже не могли. Даже квадратноносые страшилища стоили столько же, сколько хромовые кавалерийские сапоги из тончайшей, отлично выделанной, блестящей черной кожи. Хотя, не так уж это странно, как может показаться на первый взгляд. Хорошие сапоги умели тачать еще во времена Петра Первого. Никаких особых сложностей в этом деле нет. Был бы мастер-сапожник и кожа. А вот берцы пошить куда сложнее. Хотя, судя по всему, кто-то очень даже неплохо справляется, хоть и дерет за свою работу немилосердно.

Вот что-что, а всякая воинская 'упряжь': ремни, портупеи, кобуры, разгрузочные жилеты и ременно-плечевые системы, подсумки к ним, всевозможные рюкзаки, ранцы, сумки, баулы и прочие вещмешки, почти не отличаются от тех, которые я видел и покупал в прошлом. Разве что не видно никакой синтетики, все из натуральной, отлично выделанной толстой кожи или многослойного брезента. И не сказать, что дорого, ну да, товар в здешних краях, наверняка, ходовой, производителей много. Конкуренция, то-се, одним словом, звериный оскал капитализма на службе потребителя.

Вижу и футболки, тех же расцветок, что и у верхней одежды, и грубой, явно ручной вязки свитера с высоким горлом. А вот носок не видать, зато лежат рулоны портянок, и летних, и зимних. Вот интересно, у них тут вообще носки в ходу? Как бы не морщили свои нежные носики высококультурные 'эстеты', как бы не открещивались от них, как от позорной страницы темного прошлого затурканные 'общественным мнением' и всяческими 'Комитетами таких-то матерей' генералы, а все ж таки портяночка она получше носка будет. Нет, конечно, в городе, да в дорогих кожаных туфлях портянка смотреться не будет. А вот в походно-полевых условиях, когда большую часть дня, а то и несколько суток подряд, нет никакой возможности снять обувь, когда некогда и негде просушить ботинки, когда надо идти по жаре не один десяток километров… В таких условиях носок либо превратится в осклизлый вонючий рассадник грибковых заболеваний, либо благополучно рассыплется, а нога будет растерта внутри отсыревшего берца или сапога просто в мясо. Лично я во время первой кампании именно портянками себе ноги и спас. Мы тогда две недели из ботинок не выпазили, а когда остатки нашей почти ополовиненной нохчами бригады особого назначения все таки вывели из города на отдых и переформирование, я, разувшись наконец, чуть не помер от чудного 'амбрэ'. Портянка сползала с ноги, будто листья с протухшего капустного кочана, маленькими, расползающимися прямо в руках гнилыми клочками. Но вот сами ноги, как не странно, почти не пострадали. Нет, и опрелостей, и потертостей хватало, но у бедолаг, на которых были носки, ноги гнили, будто у прокаженных. Одному, помнится, пришлось пальцы на ноге ампутировать – пошло заражение.

Так что, против портянок я ничего не имею. А носки спрашивать даже не буду, на всякий пожарный, и так за мною уже упоротые по незнанию 'косяки' можно на телеге возить.

Кроме одежды и обуви на полках лавки деда Тимохи еще очень много всего. Саперные и пехотные лопаты, всевозможные ножи, от маленьких 'складней' до 'ухорезов' таких размеров и формы, что Джонни Рэмбо зарылся бы в асфальт со стыда за свою 'зубочистку', котелки и фляги. Нашлось и ружейное масло, и даже вакса для ботинок. Так, а это что? Сразу видно, ядерная война хоть и осталась в прошлом, но последствия ее людям еще крепко 'икаются'. Иначе, зачем все это? На отдельном стеллаже в рядок стоят несколько противогазов, фильтры для них, свернутые в тючки тяжелые прорезиненные ОЗК[24], выкрашенный в стандартный армейский хаки ящик ВПХР[25], еще какие-то ящички и коробочки, которые я не опознал, но которые, судя по их виду, точно относятся к службе РХБЗ[26], скорее всего всякие дозиметры и газоанализаторы. Во время службы нас особенно по ЗОМПу[27] не гоняли, считали, что в Чечне нам это не пригодится. Похоже, зря не гоняли. Но, нельзя быть сильным во всем. Это только в тупых кинобоевиках не самого лучшего качества и книжках в мягкой обложке водятся субербойцы, что одновременно и снайперы, и водолазы, и саперы, и рукопашники, и парашютисты, а мотоциклом или джипом управляют с той же легкостью, что и вертолетом или атомной подводной лодкой. В жизни все не так. Хороший рукопашник никогда не станет хорошим снайпером – чувствительность у разбитых ударами по 'груше' и лицам недругов лап не та, пропущенные удары по голове улучшению зрения не способствуют, а главное – боец по природе своей агрессивен, а снайпер должен быть холоден и расчетлив. Хороший пловец обычно плохо бегает и наоборот – слишком разный ритм дыхания. Как там у классика: 'Рожденный ползать, летать не может'. Что называется, ВУС[28] у него не тот.

Я вот, несмотря на солидный военный опыт, так и не смог научиться всем премудростям снайпинга, вряд ли смогу сдвинуть с места БМП или БМД и только под угрозой немедленной и очень мучительной смерти соглашусь прыгнуть с парашютом. И плавать не умею, И дайвинг для меня – просто знакомое слово.

Так, что-то я отвлекся, я ж сюда по делу пришел. Объясняю Тимофею Владимировичу, что именно хотел бы купить, а заодно, выкладываю на прилавок то, что хотел бы продать. В результате получаю семь рублей за РПС и по рублю за каждый нож. А в опустевшую РДшку складываю отличный серый шерстяной свитер крупной вязки, пару черных футболок, твердый брезентовый чехол для рации, небольшой рулон тонких портянок, отрез грубой сероватой ткани на ветошь, трое классических армейских ТТСов[29] и полулитровую пластиковую бутылочку с маслом. Тапки и кошелек Старосельцев советует мне купить на рынке, расположенном ближе к восточной окраине станицы. Я расплачиваюсь и уже собираюсь откланяться, как Старосельцев снова вспоминает о моем маскхалате.

– Подожди-ка меня тут, ладно, Миша? Я даже лавку закрывать не буду, туда и назад. Если кто придет, скажи, вышел дед Тимоха, сейчас будет.

Я никуда не тороплюсь, а потому покладисто соглашаюсь. Старосельцев уходит, а я остаюсь в лавке. С 'туда и назад' Владимирович явно погорячился. Вернулся он только минут через пятнадцать, зато с чрезвычайно довольным видом. А 'березку' мою и отстирали начисто, и даже отгладили. Блин, хорошо не накрахмалили, а то был у моей бабули такой 'безобидный' бзик – крахмалить до жестяной жесткости все подряд. Вот, помню, я по детству намаялся!

Прощаюсь с хозяином лавки и выхожу на улицу.

Тут-то меня и вяжут… Вернее – пытаются…Силенок у ребят полно, а вот умения явно не хватает. Вся суть задержания в паре в том, что оба задерживающих должны брать 'объект' одновременно, лишая его маневра и подвижности. Тут левый слегка запаздывает. Когда кто-то стоящий прямо за дверью резко хватает меня за правую руку, я начинаю действовать не раздумывая: хлестко, от локтя, наношу расслабляющий в пах. Слышу, как резко выдыхает нападающий, ага, попал удачно, а потом, вкладывая в удар энергию разворота всем корпусом, бью полусогнутыми напряженными пальцами левой ладони ему точно в кадык. 'Клиент', закатив глаза, оползает по стене на асфальт. Второй, стоявший слева, бросается на меня, но пропускает сперва резкий пинок в колено, а потом, простую, без затей, 'тройку' в голову и оседает мне под ноги.

– А ну, замер! На колени! Руки за голову! Пристрелю нахер, сука!!! – слышу я злой и растерянный молодой голос со стороны припаркованного у обочины УАЗа. – Охранная Рота, ты арестован!

Вот и приплыли… Надеюсь, я никого из этих обормотов криворуких не убил… Медленно, чтоб этот перепуганный тем, как я в две секунды уделал двух его коллег, щенок не надавил сдуру на спуск, опускаюсь на колени, складываю руки на затылке.

Народу в камере немного всего восемь человек, я девятый, но она маленькая, и оттого тут довольно тесно. Да еще полное отсутствие вентиляции, и проистекающие из этого жара и вонь. Воняет давно не мытым потным телом, нестиранным бельем, портянками и расположенной в дальнем углу, отнюдь не озонирующей воздух, парашей. Фу, мля, в некоторых наркоманских шалманах, которые мы по долгу службы периодически 'накрывали', и то воняло меньше. Конвоир грубо впихнул меня внутрь, и, захлопнув дверь, загремел засовом. Молча прохожу к двухъярусным деревянным нарам из плохо оструганных толстых досок, забираюсь на верхний ярус, чтоб сверху всякая дрянь на голову не сыпалась и, прислонившись спиной к бетонной стене и опершись подбородком на сложенные на согнутых коленях руки, погружаюсь в невеселые мысли.

Вот и допрыгался ты, Михаил Николаевич. Гадать, на чем ты прокололся, бесполезно. Проще сказать, на чем ты НЕ прокололся. Вопрос в другом: за кого тебя принимают местные? И как доказать им, что ты – вовсе не он? Сейчас даже если рассказать правду, примут уже не за сумасшедшего, а за хитрого вражину, симулирующего сумасшествие. Ой, попал!!! А Старосельцев тоже хорош, гад: улыбался, зубы заговаривал, а сам, мозги мне запудрив, помчался 'особистов' местных вызывать. Хотя, он со своей точки зрения полностью прав. А вдруг я шпион? Ага, блин, американский! Из-под груды радиоактивного пепла выкопался, вплавь через океан перебрался и сюда притопал. Узнавать самую главную Военную Тайну.

А самое поганое, что ни задержавшие меня бойцы, ни младший лейтенант, 'допрашивавший' меня перед отправкой в камеру, не подкинули ни малейших намеков на этот счет. 'Допрос' вообще был верхом кретинизма, меня, притащили в какой-то кабинет, хозяин которого сообщил, что меня обвиняют в шпионаже, 'откатал' на листе бумаги тушью отпечатки моих пальцев и ладоней и задал всего один вопрос: 'Сам, добровольно, рассказать ничего не хочешь?' Ню-ню, что ж вам сказать-то? После того как я отрицательно мотнул головой, 'мамлей' просто дал отмашку конвоирам, мол, уберите это. Они и убрали, в подвал, в эту самую камеру. Предварительно отобрав куртку от 'горки' и шнурки из берец. Все остальное изъяли еще раньше, прямо возле лавки деда Тимохи. И вот что интересно, камера эта расположена вовсе не в подвале Комендатуры. Привезли меня совсем в другой домик. Поменьше размерами, но укрепленный ничуть не хуже. Я так понимаю, местная контрразведка, или МВД. Коллеги, мля! Причем, судя по уровню подготовки их 'группы захвата', контрразведка тут лажовенькая. Что для меня очень и очень плохо. Уж слишком часто в подобных 'конторах' недостаток ума и профессионализма восполняют 'служебным рвением' и всяческими там лампами в рожу, резиновыми шлангами по почкам и всяким-разным в таком духе. Искалечат ведь нахрен…

– Оба-на, Трёпа, ты глянь, какие у фраера знатные ботиночки!- вырывает меня из раздумий чей-то нарочито громкий и наглый голос.

Перед нарами стоят двое. Классическая парочка: громила со 'шнырем'. Первый – голый по пояс, широкий, но какой-то корявый мужик цыганистого вида, с длинными, будто у гиббона руками, весь густо заросший черным жестким волосом. Второй – типичная 'шестерка', мелкий чмошник с нахальной рожей, больше всего похожий на шакала Табаки их мультика про Маугли.

– Ага, Гуцул, отличные, боты. И размер как раз твой. – мерзенько хихикает он в ответ на слова чернявого.

– Слышь, фраерок, как насчет обувкою махнуться? – Гуцул демонстрирует мне свои растоптанные и грязные горские чувяки[30].

Понятно, пора в камере власть менять. Легко соскакиваю с нар, и спокойно глядя на эту парочку клоунов цежу сквозь зубы:

– Ты чо разбазлался, мамалыжник? Чо лыбисся, как параша? Или зубы жмут?! А ну, нах, исчезли оба, пока в петушиный угол не определил! Или его тут нету? Так я его специально для вас двоих прям щас и организую.

Гуцул, явно не ожидавший, ничего подобного, замирает в недоумении. Потом до его ущербных мозгов доходит смысл мною сказанного. С ревом тираннозавра, которому прищемили хвост, он бросается в атаку. Ню-ню, я в 'органах' почти четырнадцать лет, сынок! А до этого – два года в спецназе. А еще раньше – детская спортивная школа. 'Двойка' в нос, апперкот в челюсть. 'Оппонент', будто подрубленное дерево, с грохотом рушится на пол. Нос я ему сломал точно. Насчет челюсти такой уверенности нет, но вполне возможно. А вот похожий на трусливого шакала Трёпа меня удивляет. Думал, он бежать кинется, а он, погань, выдергивает откуда-то узкую 'заточку' и бросается на меня. И на старуху бывает проруха, верная пословица. Если б реакция у меня была похуже, пропорол бы он мне бочину, как пить дать, пропорол бы. А так, обошлось неглубоким, но сильно кровоточащим порезом вдоль ребер. Не опасно, но неприятно. Обвожу тяжелым угрожающим взглядом остальных 'пассажиров' камеры.

– Еще желающие повоевать есть?

Таковых не находится.

– Тогда бегом убрали от меня куда-нибудь подальше эту падаль, – я киваю на уже начинающего приходить в себя постанывающего Гуцула и лежащего у стены, в которую я его впечатал со всего размаху головой, Трёпу. – Воняют.

Мое распоряжение выполняется беспрекословно и быстро. Морщась и шипя, стягиваю с себя футболку, рву ее на длинные полосы и начинаю перевязку. Замечаю, что один из сокамерников уж очень внимательно разглядывает мою татуировку.

– Ты что-то хотел? – вежливо, но предельно холодно спрашиваю его я.

Когда-то услышал от одного бывалого человека, что в таких ситуациях предельная вежливость, вкупе с предельной же жестокостью пугает людей куда больше, чем грубость. Похоже, он и впрямь знал, о чем говорил. Сокамерник перепугано машет руками и мотает головой, всем своим видом показывая, что ему, собственно, вообще ничего не надо, он тут так, просто мимо проходил.

Наложив более-менее приличную, насколько это в таких условиях вообще возможно, повязку, ложусь на нары, прямо там, где сидел. Черт с ним, с мусором, что со второго яруса сыплется, но вверх-вниз мне сейчас скакать, точно не стоит.

Кровь останавливается довольно быстро, рана и впрямь пустячная, просто глубокая царапина. Решаю больше ничем не забивать себе голову, и просто заваливаюсь спать. Будь что будет, мать его!

Первый раз я просыпаюсь, когда приносят обед. Тогда же из камеры выносят мычащего от боли Гуцула и так и не пришедшего в себя, но все же живого Трёпу. На вопрос охраны, пытающейся выяснить причину происшедшего, спокойно отвечаю:

– Поскользнулись и упали, бедные.

– А с тобой что?

– Порезался, когда брился.

– Ну-ну, – неопределенно хмыкает тот и выходит.

А еда не так уж плоха, как я было представил. Обычная 'сечка' со следами присутствия какого-то мяса. Во время срочной службы приходилось и похуже едать, правда, не в таких антисанитарных условиях. Наплевав на совершенно не повышающую аппетит вонь, подчищаю тарелку, выпиваю кружку какой-то бурой жидкости, которую по большой ошибке кто-то обозвал чаем и, вернув посуду, снова заваливаюсь на нары. До ужина снова сплю. Хм, странное у них тут отношение к шпионам. Я предполагал, что из меня сейчас же кинутся паяльной лампой явки да пароли выжигать, выяснять, где акваланг-оружие-документы. А про меня просто забыли. Даже обидно, как-то. Они меня что, за какого-нибудь уругвайского шпиона приняли? Такого, не сильно интересного, которого можно попытать в свободное от действительно важных дел время.

Минут через двадцать на нары рядом со мной подсаживается какой-то мужичок Невысокий, неприметный, какой-то вообще никакой. По внешности можно только сказать, что кавказец, но вот даже я, проведший в здешних краях почти треть жизни, не возьмусь определить национальность.

– Не помешаю? – акцент тоже почти не чувствуется.

– Нет, не помешаешь, – отвечаю я, – хотел чего-то?

– Хотел от нас всех спасибо сказать, – отвечает он. – Мы-то, шестеро вместе, так сказать, артель. А эти двое тут уже сидели, когда мы сюда попали. Мы люди смирные, а они – на дорогах 'шалили', сами хвастали. Мол, сам черт им не брат, каторга – дом родной, всех убьют – одни останутся! Одно слово – уроды!

– А что ж такая 'мирная артель' в этой камере делает?

– Ну, я же не спрашиваю, что тут делаешь ты…

– А я отвечу, меня подозревают в шпионаже. Правда, пока не объяснили, на кого…

– Ничего себе, – аж присвистывает мужичок. – Ну, тогда и я тебе скажу, мы по карточным играм, ну, 'двадцать одно' там, покер. По крупным кабакам играем. Вот, вчера, один проигрался и в крик. Шулеры, мол. А при чем здесь шулеры, если сам играть не умеешь? Так что, мы и не переживаем сильно, отпустят. Не впервой. Считай, в каждом городе есть хоть один урод, что, проигравшись, про мошенников орать начинает. Денег-то жалко. А мы играем честно, так что, бояться нам нечего. Да и связи кое-какие имеются, если совсем прижмет. А вот у тебя парень, дела плохи.

– Сильно плохи?

– Сильно… Будь ты вор или дорожный грабитель – загремел бы на каторгу, в каменоломни, ну или в Донбасс, уголек добывать. А вот у убийц и шпионов всего одна дорога – в петлю.

– Это если докажут.

– Эти, – мужичок кивает головой на потолок, – эти докажут. Сочувствую…

Мужичок отходит к своим, а я остаюсь наедине с весьма мрачными мыслями и предчувствиями.

Приходят за мной вечером. Снова отводят в тот же самый кабинет к тому же самому младшему лейтенанту.

– Что стоишь столбом, присаживайся, – кивает он мне на табурет, стоящий посреди комнаты, а потом кивает на мой перевязанный бок, – медпомощь не нужна?

– Да нет, спасибо, нормально все, – отвечаю я.

За спиной, с чуть слышным скрипом открывается входная дверь. Оборачиваюсь. В кабинет заходит примерно моих лет, но уже седой, лейтенант. Смотрит он на меня с нескрываемой ненавистью.

– Хорошо, продолжим, – снова говорит мне 'мамлей'. – Говорить правду – в твоих интересах. Твое имя, звание, задание, с которым тебя к нам забросили, фамилии связных и адреса 'явок'.

В ответ храню глубокомысленное молчание. Подождав пару минут и уяснив, что говорить я не начну, он, изобразив на лице крайнюю степень огорчения и разведя руками, как бы говоря: 'Ну, мил друг, сам виноват, извини!', кивком головы дает отмашку седому лейтенанту. Тот, не говоря не слова, мощным, хорошо поставленным ударом ноги вышибает из-под меня табурет. Скорее всего, предполагалось, что при падении я должен был крепко приложиться затылком о бетонный пол. Ага, сейчас, размечтались! Страховка и самостраховка – это первое, чему учат человека, решившего заниматься самбо. Падаю аккуратно и без потерь для здоровья: скруглив спину, прижав подбородок к груди и слегка хлопнув по полу раскрытыми ладонями. Седой, осознав, что его выходка цели не достигла, сильно бьет меня ногой в бок, прямо по едва начавшему затягиваться порезу. Шиплю от боли, чувствуя, как теплая кровь снова начала пропитывать заскорузлую повязку.

– Ну что, сука, может, сам все вспомнишь, или помочь?

– Да пошел ты!

Когда минут через десять выдохшийся седой, плюнув от досады на пол, выходит из кабинета, надо мной склоняется 'мамлей'.

– Зря упираешься, у Петра в Каспийске, когда турки десант высадили, всю семью вырезали. Будешь молчать – он тебя измордует так, что повешения с нетерпением ждать будешь.

Когда дверь с грохотом захлопнулась за конвоирами, что втащили меня в камеру и бросили мою измочаленную 'тушку' на нары, рядом снова нарисовался бригадир 'мирной артели' картежников. Присев рядом сочувственно цокает языком.

– Да уж, досталось тебе, парень. А я тебя предупреждал, шпионов тут не любят. Ладно, потерпи, сейчас полегче будет. В его руках, словно по волшебству, появляется мокрое полотенце, которым он начинает оттирать корку запекшейся крови с моей физиономии. Потом присматривается к повязке на боку и морщится, словно от зубной боли.

– Сменить бы… Ладно, что-нибудь придумаем, – с этими словами он отходит к своим по-прежнему безмолвным товарищам.

И придумали. Судя по всему, это была чья-то еще вполне чистая нательная рубаха. Бригадир сноровисто порвал ее на ленты и вручил их мне.

– Держи, у тебя перевязка все равно лучше выйдет. Не спец я в этом.

Я только киваю в ответ и, поделив 'перевязочный материал' пополам, первую половину пускаю на новую повязку, а вторую аккуратно затрамбовываю в небольшую щель между досками нар и бревном, к которому они приколочены. Сдается, свежие 'бинты' мне еще понадобятся.

Предчувствия не обманули. Следующий день мало чем отличался от предыдущего. Меня снова отвели в кабинет к парочке 'добрый'-'злой'. Первый снова спрашивал, второй снова бил. А я – снова молчал. Отлежавшись на нарах и наложив новую повязку на опять открывшуюся рану, я попил чаю, заботливо припасенного для меня с обеда старшим 'артели' картежников.

– Слушай, ну что ты сам над собой измываешься, – говорил он мне, пока я прихлебывал из мятой алюминиевой кружки холодный чай. – Ведь искалечат они тебя, а потом один черт, вздернут. Слушай, ответь мне, только честно, ты жить хочешь?

– Глупый вопрос, конечно же хочу.

– Тогда есть у меня к тебе одно предложение. Мы, действительно, бываем в разных местах. И у меня очень много самых разных знакомых. Так вот, есть люди, серьезные люди, которые готовы хорошо платить опытным бойцам, очень хорошо. А ты, как мне кажется, весьма даже опытный…

– Покороче можно? Какой я весь из себя крутой и суровый, я и без тебя в курсе. К сути переходи.

– Ладно, к сути. Нас завтра выпускают, я вполне могу связаться с этими людьми. Они проплатят кого надо, подробности тебе не интересны. И ты отсюда исчезаешь. Сам знаешь, деньги творят чудеса, а нету бумаг, нету и человека. А потом тебя отвозят в одно место и предлагают интересную и хорошо оплачиваемую работу.

– Слышь, братское сердце, ты сам то эти словесные кружева плести не заманался? Я парень простой и конкретный. И хочу получить простой и конкретный ответ на свой вопрос: где и что надо делать? А нет – иди на хер!

– Тише, тише. Незачем так волноваться. Хорошо, вот тебе ответ: надо будет в горах учить молодых парней тому, что ты знаешь сам. За очень, – он специально выделил голосом последнее слово, – хорошие деньги.

Ага, вот даже как, да ты, похоже, меня в инструкторы к боевикам вербуешь! Ну, держись! Резко, не обращая внимания на резанувшую порезанный бок боль, я вскакиваю с нар и сгребаю 'нанимателя' за ворот.

– Ах, ты ж сучонок! – шиплю я ему в лицо, брызжа слюной от ненависти. – Да я таких как ты и твои 'серьезные' уже пятнадцать лет давлю! А ты мне?.. – я аж задыхаюсь, не найдя нужных слов. – Удавлю, падаль!!!

'Миролюбивая артель' дружно подрывается на выручку своему начальнику.

– Стоять, уроды, а не то я ему шею сверну, как куренку! – рявкаю я ставлю бригадира 'артельщиков' живым щитом между собой и ими.

– Охрана! – визжит он во весь голос. – Убивают!

Дверь распахивается. В камеру вваливаются двое широкоплечих молодцов с автоматами в руках.

– Стоять! Замерли оба!

– Парни, да вы знаете, что это сволота мне предложила? – выдыхаю я.

– Нам ваши разборки до одного места! Отпустил его, я сказал!!! А сам заткнулся! Оба, быстро, мордой в стену и руки в гору! – рявкает один и вскидывает 'калаш'.

Предохранитель снят, патрон тоже, скорее всего, уже в патроннике. Да, спорить в такой ситуации не стоит. Выдернут на допрос, там я 'вломлю' господина вербовщика. Авось, зачтется. Выполняю приказ, и боковым зрением вижу, что горе-вербовщик, замер в такой же позе что и я несколькими метрами правее.

– Так, – слышу я за спиной все тот же голос, – здесь оставлять его нельзя. В лучшем случае приключится труп. В худшем – несколько. А повесят все на нас с тобой.

– Так давай его в карцер, – отвечает второй охранник, – и повод есть – нападение на сокамерника.

И уже поздней ночью, когда я стуча от холода зубами сидел в тесном бетонном мешке карцера, сквозь приоткрывшееся на мгновение отверстие 'кормушки' я услышал чей-то незнакомый голос:

– Ты правильно сделал, что не поверил этому кафиру[31], он не наш, он 'наседка'. Держись мамелюк.

Спасибо за информацию, блин, а то я сам не догадался! Одно интересно, а кто этот таинственный 'доброхот'? Еще одна 'подстава' или в здешней контрразведке действительно завелся 'крот'? И что такое 'мамелюк'? Слово-то знакомое, слышал когда-то, но вот что оно означает, и почему его применили по отношению ко мне?

А утром меня, замерзшего и злого, опять привели в 'допросную'. Я уже было приготовился стойко переносить очередную часть здешнего 'марлезонского балета', как вдруг мой взгляд зацепился за одну деталь интерьера, которой тут не было раньше. В углу, под потолком, висела маленькая камера видео наблюдения, и объектив ее был направлен точно на мой табурет.

Ах, так! Смотрите вы, значит?! Интересно вам?! Ну, суки, сейчас я вам устрою представление. Охренеете глядючи!!! В конце концов, а что я теряю? Да я должен был сдохнуть под пулями боевиков в Науре еще три десятка лет назад. Да пропади оно все пропадом!

Я вскакиваю с табурета и, встав прямо перед камерой, начинаю пялиться в объектив.

– А ну сядь! – очнулся ошалевший от моего поступка седой. – А не то…

– Пасть захлопни, щенок! – рыкаю я в ответ с такой яростью, что даже сам пугаюсь звука своего голоса. – Не угомонишься, я тебе головешку твою тупую отверну быстрее, чем ты кобуру 'лапнуть' успеешь! И похеру, что дальше будет! Меня, конечно, тоже привалят, но тебе это будет уже глубоко фиолетово. Да и начальство недовольно будет. Правда?! – ору я прямо в камеру. – Мля, уроды, вас там самих-то этот цирк не задолбал? Или вы думаете, что я такой кретин, что на весь этот млядский детский сад повелся? На эту вашу 'сладкую парочку', один мудак вопросы задает, в которые сам ни на грош не верит, второй, мля, так меня ненавидит, что аж кушать не может, но при этом за двое суток, что меня молотит, ни одной серьезной травмы мне не нанес. Не то, что ребро, даже зуба ни одного не сломал. Я с самого детства 'рукопашкой' занимаюсь, и не хуже его умею бить так, чтоб было больно, но без критических последствий для здоровья. А этот 'катала'[32] ваш липовый! Интересно, он хоть 'фулл хаус' от 'стрейт флэша'[33] отличить сможет? Взяли его за полную хрень, но при этом сидит уже трое суток и даже возбухать не пытается! В горы он меня вербовать надумал! Тьфу, мля!!! Может для вас они все и убедительны, но в тех краях, откуда я родом, их даже на роль зайцев на детском утреннике не утвердили бы!!! Устроили тут клоунаду! Единственные, кто был достоверен, так это та пара идиотов, что я в первый день в камере искалечил. Интересно, чем вы их на это подбили? Пообещали срок на каторге 'скостить'?! Какого хера вам вообще от меня надо!!!

– Нам надо, чтоб ты рассказал правду, – слышу я за спиной спокойный тихий голос.

Оборачиваюсь и вижу в дверях Костылева, Карташова и какого-то незнакомого типа с майорскими звездами на погонах обычной армейской 'трехцветке' без каких-либо шевронов. Под мышкой тот зажал… ноутбук! Офигеть, первый раз с момента провала в будущее я вижу тут компьютер!

– Вы свободны, – говорит Комендант Червленной враз сникшим, и даже в размерах уменьшившимся 'мамлею' и седому.

Интересно, а чего это бравых контрразведчиков так 'накрыло'? Вряд ли от вида Коменданта или начальника Дорожной Стражи. Значит, таинственный майор – серьезная 'шишка', причем именно по их ведомству. Обоих, бесплотными тенями, просто выдувает из комнаты. Кажется, ускорься они еще чуть-чуть, и я услыхал бы хлопок от преодоления звукового барьера. Майор меж тем спокойно садится за стол и поднимает крышку ноута. Костылев присаживается на краешек стола, лицом ко мне, а Карташов, как и я, остается на ногах.

– Мы хотим услышать правду, – повторяет Комендант.

– Правду? Ладно, будет вам правда, только не говорите потом, что я вас не предупреждал. Мое имя – Михаил Николаевич Тюкалов, специальное звание – прапорщик милиции, должность – милиционер-боец ОМОН, место службы – ОМОН ГУВД по Московской области, год рождения – одна тысяча девятьсот семьдесят шестой…

Клянусь, такой реакции на свои слова я не ожидал. Реакции не было вообще никакой. Они совершенно спокойно, будто все идет так, как и предполагалось, выслушали меня, а потом майор начал задавать вопросы и что-то настукивать на клавиатуре своего ноутбука. Поинтересовался именами ближайших родственников, образованием, наличием ранений, контузий и государственных наград, под конец спросил личный номер и, жестом фокусника, развернул ноут монитором ко мне.

– Узнаешь?

Еще бы не узнать, с монитора на меня глядела моя собственная фотография, в сером милицейском кителе, синей рубашке, при галстуке и с погонами прапорщика. То самое фото, что было вклеено в мое служебное удостоверение. И еще лежало в моем личном деле. Сбоку и чуть ниже фото вижу строчки стандартной анкеты.

– А еще, – выводит меня из состояния глубокой задумчивости голос майора, – Тут сказано, что ты пал смертью храбрых, прикрывая прорыв попавшей в засаду автоколонны в поселке Наур, 15 сентября 2010 года. И даже награжден за этот подвиг Орденом Мужества посмертно.

Наверное, выгляжу я сейчас полным кретином. По крайней мере, чувствую я себя именно так.

– Ну и какого хера ты нам тут дурака валял? – пристально смотрит на меня Костылев.

– Да кто б мне поверил? – огрызаюсь я.

– Но ведь сейчас же верим… Да и вообще, после того как больше половины планеты выжгли ядерными бомбами, после того, как мне, мальчишке восемнадцатилетнему, полгода назад в армию попавшему, пришлось из 'Буратин'[34] сжечь не одну тысячу своих же сограждан, виноватых только в том, что им дважды не повезло: они попали под ядерный удар, но не умерли сразу. После того, как турки, которые только и умели, что сувениры туристам втюхивать, подмяли под себя Грузию, чуть не смяли Украину, и объединившись с Азербайджаном просто растерзали в клочья Армению, а у нас пытались отбить Дагестан… Одним словом, мы тут способны поверить во многое.

– Погодите, что-то мне как-то нехорошо, – бормочу я, падая на табурет.

– Так, похоже, на сегодня с тебя достаточно, – встает из-за стола майор, – сейчас тебя определят в больницу, а как более-менее придешь в себя – продолжим. Заодно, пока есть время, Игорь Васильевич, тебя немного введет в курс наших дел. Чтоб если и выглядел лопухом, то, по крайней мере, не шибко развесистым.

Вся троица дружно заулыбалась. Да уж, похоже, все мои попытки сойти за своего выглядели для них довольно жалко. Вдруг меня словно колют иголкой прямо в мозг. Я вспоминаю древний, посмотренный в далеком детстве, еще черно-белый, не то болгарский, не то румынский исторический фильм о временах, когда в их краях безнаказанно хозяйничала Турция. Память не сохранила ни имен героев, ни подробностей сюжета. Только название – 'Мамелюк'. И теперь я вспомнил, что это слово означает. Так в Османской Империи называли самых отборных, свирепых и беспощадных янычар, которых выращивали из взятых в рабство еще младенцами христианских детей. И кто-то неизвестный назвал меня прошлой ночью именно так.

– Слушайте, маленький вопрос: вы знаете, кто такие мамелюки?

По внезапно исчезнувшим улыбкам, по вытянувшимся лицам и похолодевшим глазам, по тому, как они переглянулись, я понимаю, что им это слово известно куда лучше, чем мне.

В 'больничку' меня все-таки не положили, устроили в одной из комнат в здании контрразведки, которая, как оказалось, называлась просто и без затей – Служба Безопасности. Как-то даже не солидно, на мой взгляд, почти что ЧОП. Но, местных устраивает, а моего мнения в этом вопросе никто и не спросит.

Вызванный специально ради меня хирург наложил четыре шва на порез, густо замазал какой-то мазью многочисленные ссадины и гематомы, пообещал, что все заживет, как на собаке и откланялся, оставив меня на попечение 'эсбэшного' фельдшера.

В заскочившего на следующий день 'буквально на минутку, поглядеть, как устроился' майора-контрразведчика, назвавшегося Олегом Исмагиловым, и оказавшегося ни много, ни мало, заместителем начальника Особого Отдела ОВГ Ханкала, я вцепился, будто энцефалитный клещ. Тот не стал кочевряжиться и довольно подробно рассказал мне обо всех этапах 'разработки' меня любимого. Первым в СБ про меня сообщил, как не сложно догадаться, Старосельцев. Ну да, благодарность-благодарностью, а вот с доверчивостью за последние три десятилетия здешний народ расстался.

– Это он сейчас 'божий одуван' на вид, – улыбнулся майор, – а во время Резни был – ого-го. Майор Внутренних войск, всем восточным направлением при обороне Ханкалы командовал. Когда боевики почти прорвались к вертолетным площадкам, лично остатки батальона в контратаку поднял. Отбились. Вот только ему потом чуть не полтора метра кишок вырезали: две пули в живот ухватил. Уже одной ногой в могиле стоял, считай, на одних 'морально-волевых' выкарабкался.

Вот это ничего себе! Хоть убейте, не могу я себе представить деда Тимоху, поднимающим батальон в штыковую атаку. Да уж, не самую удачную я нашел кандидатуру, для запудривания мозгов.

– Мы тебя сначала за турецкого агента приняли, – продолжает майор, – янычары – ребята суровые, для них пяток 'пешек' на съедение кинуть для обеспечения удачного внедрения – раз плюнуть. Потом ты начал такие 'косяки' упарывать, что стало ясно, турки тут не при чем, они бы так грубо не подставились. Был бы ты турком, тебя вязать, конечно, не стали, просто 'вели' бы аккуратно, контакты выявляли, агентурную сеть вскрывали помаленьку. А тут – такой форс-мажор, объявился ни пойми кто, ни пойми откуда, и чего от него ожидать – одному Аллаху ведомо. Честно скажу, напряглись. Новый, неизвестный игрок почти всегда непредсказуем, и этим особенно опасен. Пришлось 'изымать' для выяснения подробностей. Когда начали твои вещи ворошить, возникла совсем уже безумная версия – что ты из Москвы. У тебя ж все, и одежда, и экипировка – почти новое. Ни на 'горке', ни на подсумках РПС, ни на кобуре этикетки толком вытереться не успели. А на этикетках – 'Сплав', 'Корпус Выживания', 'Mil-Tec'… Короче, конторы, от которых уже тридцать лет ничего, кроме пепла остаться не должно было. А ботинки твои! А шлем с бронежилетом! Да вдобавок, новенькие радиосканнер и цифровой фотоаппарат. Да что фотоаппарат! Пена для бритья!!! И 'Жиллетовский' бритвенный станок с лезвиями! Да я и то, и другое последний раз лет двадцать назад видел, а то и больше. И все разом – у одного человека. Плюс – полное незнание наших реалий. Вот и пришла в одну горячую голову мысль, что в Москве кто-то уцелел, а теперь, каким-то образом через зоны радиоактивного заражения до нас добрался с целью сбора информации. А потом, при более тщательном осмотре твоей комнаты, мы нашли вот это.

Исмагилов кладет на прикроватную тумбочку мой кошелек и служебное удостоверение с личным жетоном, которые я запихнул под днище шкафа в своем гостиничном номере.

– Вот тут-то у нас челюсти на пол и попадали, удостоверение-то почти новое, совершенно точно подлинное, но при этом организации, которой уже почти тридцать лет не существует. Да вдобавок действительное до марта 2012 года. И новенькие купюры в кошельке, которых уже и не осталось нигде, ими народ во время Тьмы печки растапливал. А еще больше обалдели, когда 'пробили' твою 'ксиву' и жетон по нашей базе данных. И отпечатки пальцев сравнили. Ханкала – это же огромная военная база. А крупная военная база – это очень большой архив. А в нем не только личные дела и командировочные предписания тех, кто в КТО[35] участвовал. Там если хорошенько поискать, на каждого еще и продовольственный аттестат найдется. А ты, мил друг, не только повоевать, но еще и 'геройски погибнуть' в здешних краях умудрился, и наградные документы на тебя тоже через Ханкалу проходили, и туда, и назад. Короче, данных на тебя нашлось – вагон и маленькая тележка, включая фото, и дактилоскопическую и стоматологическую карты. Одно было непонятно, какого черта ты здесь, а главное – СЕЙЧАС, делаешь. А ты на допросах продолжаешь жесткое 'отрицалово' изображать. Хотя, с другой стороны, кто знает, как бы я себя на твоем месте вел. Короче, решили, что пришла пора просто перед тобой все карты на стол выложить и на откровенный разговор тебя вытягивать. А тут тебя самого 'с нарезки' сорвало.

– А кого б тут не сорвало? Устроили, понимаешь, вокруг меня 'высокохудожественную самодеятельность'. День поглядел, два поглядел, но терпение ж не железное.

– Ладно, ты давай, поправляйся. А о твоем дальнейшем житье-бытье мы после поговорим. И еще, ты уж зла на нас не держи, сам понимаешь…

– Ага, – хриплю я, удачно пародируя Джигарханяна, – работа такая.

Майор пару секунд смотрит с недоумением, а потом, видимо вспоминает, откуда цитата и расплывается в улыбке.

– Вот, блин, а я уж этот мульт позабыл давно. В общем, так и есть, работа у нас, конечно, собачья, но делать ее все равно надо.

С тем Исмагилов и откланялся, а еще через пару часов 'на огонек' заглянул Комендант.

– Здорова, пришелец! Что, готов к уроку новейшей истории?

– Да я, как юный пионер, всегда готов.

– Надо же, я пионеров-то и не застал даже, родился в 93-м.

– Повезло. А про наше поколение даже анекдот был: 'У меня не было детства – я был пионером'.

– Что, неужто так плохо было?

– Да нет, скорее – наоборот, куда лучше, чем в девяностые. Но это ж у людей такая добрая традиция, осознавать, как они хорошо жили только после того, как эта самая хорошая жизнь закончилась.

– Это точно, – враз мрачнеет Комендант, и я понимаю, что сморозил редкостную бестактность, уж кому-кому, а ему, пережившему и ядерную войну, и весь 'букет' последствий, но при этом отлично помнящему жизнь до нее, это известно куда лучше, чем мне.

– Так, ладно, с чего начнем?

– Я бы предпочел с начала.

– Не вопрос, слушай: 'В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою'[36]…

– Что-то не очень смешно получилось…

– Извини, – похоже, мне удалось смутить Костылева не на шутку, – не думал, что ты сильно религиозен.

– Да не сказал бы, но все равно, по-моему, Библия – не повод для шуток.

– Так, ладно, – резко спрыгивает он со скользкой темы, – значит если вкратце… Началось все с того, что в Штатах какие-то 'светлые головы' додумались до того, что все природные ресурсы, вне зависимости от того, на территории какого государства они находятся, должны принадлежать не этому самому государству, а 'всему мировому сообществу', читай Соединенным Штатам Америки. И даже на весь мир объявили, что кое-кому придется подвинуться и поделиться.

– Нифига себе, загнули! И я даже могу представить, кого именно просили 'подвинуться и поделиться'. А, учитывая, что 'поделиться' в понятиях Штатов, это отдай все и тихо-скромно посиди в сторонке, авось тебе с 'хозяйского стола' каких-нибудь объедков кинут…

– Угадал, предложение адресовано было России. Наши Президент с премьером были, сам помнишь, мужики не промах, и за словом в карман не лезли. Короче говоря, ответили уклончиво.

– Ага, я этот анекдот про 'прапора', что солдатам устройство рации объяснял, тоже помню. В его понимании, уклончивый ответ, это вопль: 'Пошел бы ты на хер, умник!'

– Ну, примерно так. А потом почти полгода – тишина. Нет, наверняка что-то там, 'наверху' происходило. Ноты, там, всякие друг другу слали и все такое прочее. Но в прессе – молчок. Как отрезало. Люди уже позабыть про эту историю успели, у всех других проблем хватало. Я, например, как раз в армию ушел. А одной совсем не прекрасной ночью мой полк подняли по тревоге. Сначала думали – учения. Но стоило увидеть на плацу лицо комполка, чтобы понять – дело дрянь. Вот только он даже сказать ничего не успел, тряхануло так, что казармы ходуном заходили. Одним словом, как, кто и почему все это начал, доподлинно никто из нас не знает. Не того мы были полета птицы. А тех, кто в курсе был, вместе с их секретными бункерами высокоточными спецбоеприпасами нахлобучило… Ну, дальше пару лет был конкретный амбец, тебе это, скорее всего не интересно.

– Это почему же? Очень даже интересно, особенно вспоминая твою фразу о том, как ты граждан собственной страны из огнеметной реактивной системы залпового огня жег. Это у вас тут что, еще и внутренние какие-то разборки были?

– Нет, – Костылев морщится, будто от внезапной и сильной зубной боли. – Там совсем паскудная ситуация была. Лично мое мнение, херачили янкесы по нам очень выборочно. Гасили наши объекты РВСН, командные пункты, крупные воинские соединения, административные и промышленные центры, но только в тех районах, где никаких полезных ископаемых не было. Европейскую часть России смело начисто, а в районе Каспия – ни одного взрыва. И Казахстан с его ураном и прочими 'подземными богатствами' не пострадал. Донбассу украинскому, и граничащим с ним территориям тоже повезло. Ну и Кавказу. Тут ведь и нефть есть в Чечне и вольфрам-молибден-никель в Карачаево-Черкессии. За Уралом нетронутых территорий много, мы с тамошними связь поддерживаем, но вот добраться пока ни мы до них, ни они до нас, не можем. Почему уцелели Ростов-Дон и Ставрополь – понятия не имею. Возможно, пахотные земли их тоже интересовали. Вот только просчитались они. Думали, что мы уже все свои ракеты на иголки порезали, а то, что осталось, как та 'Булава', уже и взлететь не сможет. Ошибочка вышла, оказалось, что осталось столько, что и хваленую их ПРО раздербанили, и самим Штатам осталось с избытком. А тут еще Китай и Северная Корея подключились. Ни те, ни другие Штатам живыми были не нужны, особенно китайцы, так что к ним тоже прилетело – мама не горюй. Но и они нашли, чем ответить. Так что Северная Америка сейчас, скорее всего, похожа на большое радиоактивное пепелище. Одним словом, если и не весь, то уж половину 'шарика' в труху размололи точно. Я так думаю, что больше всех повезло Австралии, на нее, скорее всего, никто ракет тратить даже и не стал. Кому они нужны? Так что, у них там 'Безумный Макс' уже не кино, а жестокая реальность.

– А Европа?

– Какая Европа, Михаил, о чем ты? А вся эта американская ПРО, все их базы бомбардировщиков и прочие красоты, по-твоему, где располагались? Нету никакой Европы, ни Западной, ни Восточной. Разве что Болгарии изрядный кусок уцелел, да бывшая Югославия, и то не целиком. Может, и еще где кто-то выжил, у нас, сам понимаешь, информация далеко не полная, да и откуда ей взяться-то, полной.

– Стоп, а по 'паскудной ситуации' что?

– А, точно, отвлекся я. В общем, на нетронутое ядерными ударами Ставрополье и Кубань валом пошли беженцы из разбомбленных районов. Никакие карантинные меры, само собой, результатов не дали. Оттуда же не только гражданские перли, но и военные. Подразделениями, на бронетехнике. Какой уж тут 'карантин' к бениной маме? Какой блок-пост танковую колонну удержит? Жить-то всем охота. А кому они тут нужны были? Все порушено, своих чем-то кормить-поить-лечить надо. А эти вдобавок, еще и облученные.

– Так они же никого лучевой болезнью заразить не могли, это ведь не грипп.

– Это ты знаешь, и я знаю… сейчас. А тогда нам дали команду – любой ценой не допустить распространения радиационного заражения. Мы, молокососы девятнадцатилетние, и поверили. А как не поверить? Радиация – это очень, до дрожи в коленях, страшно. Хотя, кое-кто, офицеры в основном, отлично понимали, что про радиацию – это чушь полная. Но при этом вполне осознавали, сколько на беженцев уйдет продуктов, воды, медикаментов. Что всех их надо будет где-то размещать. Что на их лечение и для обеспечения им хотя бы минимальных условий для жизни, нужны люди и ресурсы. Которых мало, которых не факт, что хватит на своих. И ждать помощи неоткуда. Не прилетит Шойгу в своем красно-черном пуховике и не привезет все, что надо на самолетах МЧС. Что теперь каждый – сам за себя. Вот и лупили из всех стволов. 'Градами', 'Смерчами', 'Буратинами'. Всякими 'Тюльпанами', 'Гиацинтами' и 'Гвоздиками'[37], всей 'клумбой', короче. Всем что было, и ствольным, и реактивным… По площадям… В тех краях кое-где земля чуть не в стекло сплавилась.

– Но ведь это же…

– Полное блядство, – заканчивает начатую мною фразу Костылев. – Согласен. И все мы за это еще ответим на том свете, если он есть. Но по-другому было просто нельзя. Примерно три четверти тех, кто выбрался из зоны поражения, все равно умерли бы от облучения. У остальных были шансы, но… Ты представляешь, что такое сотни тысяч трупов. Которые некому и некогда закапывать или сжигать. Да плюс страшнейшая нехватка медиков и лекарств. Плюс просто дикая скученность… И это при том, что облученные особенно подвержены всяческой заразе… Это эпидемии, Миша. Страшные эпидемии. От которых погибли бы еще десятки, а то и сотни тысяч. И не только облученных, но и тех, кто под ядерный удар не попал. Может, и было у этой проблемы другое решение, но тогда его никто не увидел.

Я попытался представить себе, что же творилось тогда в степях за Волгоградом. Нескончаемые колонны беженцев, забившие все дороги. Легковушки, грузовики, автобусы, толпы идущих пешком, волоча за собой впопыхах собранный скарб. Армейскую технику, прущую по обочинам, а то и прямо по полю, благо, проходимость позволяет. Крики, плачь, мат, выстрелы. Сметаемые обезумевшей от ужаса толпой и танками хлипенькие милицейские карантинные кордоны. И ведь, главное, что молотить артиллерией по дорогам – малоэффективно. Скорее всего, им обещали лекарства и горячее питание. Обещали помощь и спасение. Обещали жизнь. Организовывали какие-нибудь ' временные эвакопункты' или 'фильтрационные зоны'. А уже по ним, забитым сотнями тысяч живых людей, наносили массированные удары такой мощи, что земля плавилась в шлак и стекло, а сталь и человеческая плоть горели, с одинаковой легкостью, будто бумага. Мля! Фантасмагория какая-то! Безумие…

– Твою ж мать… Прости, конечно, но как же ты с этим живешь?

– Вот так и живу. А генерал, что тот приказ отдал, после того, как ему доложили об исполнении, вышел в соседнюю комнату, и застрелился…

– Значит, человеком был, земля ему пухом. С таким грузом на совести только полная мразь дальше жить смогла бы. Выполнить приказ, это одно, солдат приказы выполнять обязан, не раздумывая. А вот отдать… Тут спрос иной, и ответственность иная. Ладно, давай о другом, а то, похоже, растравил я тебе душу…

– Да ладно, переживу. Хорошо, давай о другом. Что интересно?

– Все. И здешние дела, и про турков.

– Со здешними делами все несложно. Как Москвы не стало, так все тут сразу уяснили, что дотаций никто больше не пришлет, и что работать придется самим. Причем работать много и в поте лица. Очень многим это не понравилось. Сходу нашлась целая куча тех, кто враз вспомнил о славных традициях не менее славных предков-абреков. Рамзан какое-то время пытался удержать всю эту беспредельную вольницу в узде. Неудачно. А как в тринадцатом году его убили, так вообще черт знает что началось. Знающие люди говорили, сильно похоже было на начало первой кампании, только гораздо быстрее и страшнее. Моральных ограничителей-то ни у кого давно не было, зато оружия на руках было полно. Небольшие российские базы вырезали почти мгновенно…

Увидев мою напрягшуюся рожу, Костылев понял, что явно сказал лишнее.

– Мы подняли данные по твоей базе в Беное. Прости, никто до Ханкалы не добрался…

– Понятно. Дальше что было?

– Дальше почти всеми силами они поперли на Ханкалу, хотя часть двинула на Моздок. Их там хорошенько 'приложили' и они рванули назад, в сторону Червленной, через Наур и Чернокозово. Бои были страшные. Ханкалу удержали чудом. Ну, а на Моздокском направлении… Ты сам там бывал. От самой границы с Осетией и аж до Мекенской теперь…

– Мертвые Земли.

– Да, Мертвые Земли. Все жители, кто не погиб, либо в Дагестан подались, либо у нас осели. И из горных районов, куда выбитые с равнины боевики отошли, тоже беженцев много поначалу было. Да один Грозный чего стоит с его населением в 230 тысяч! До Тьмы у нас в станице около восьми тысяч человек жили, сейчас – почти в два раза больше. Так что теперь, когда ситуация более менее устаканилась, картинка примерно такая: есть горы, в которых засели Непримиримые Тейпы, есть относительно спокойные Краснодарский край, Ставрополье и Северная Осетия, а между ними, этаким буфером – мы. Бывший Наурский, Шелковской и Надтеречный районы Чечни. Теперь – просто Терской Фронт.

– Что, из Города[38] тоже ушли?

– А что там делать? Нет, на окраинах, где 'частный сектор' еще живут. А вот центр давно заброшен.

– А с Дагестаном что?

– Последние лет десять, Дагестан сам себе фронт. Турки после того, как паровым катком по Грузии прошлись и на пару с Азербайджаном Армению растерзали, попытались и Дагестан под себя подмять. Даже десант в районе Каспийска высадили.

– И что?

– Зубы обломали. Хотя натворить такого успели… Пленных тогда, на суд выжившим жителям отдали. Так те их живьем в море топили… Вот так-то. В общем, Дагестан сейчас на военном положении. До Азербайджана-то по Каспию – рукой подать. По суше тоже можно, но тяжело – горы. Но там, видать, урок усвоили, больше не лезут.

– Слушай, как же так получилось, что турки так приподнялись-то? Были ведь – нет никто и звать никак. А тут – куда деваться! Ну, с Грузией понятно. Те всегда вояками были никакими. Чуть что, бежали к русским плакаться, а мы их защищали. И от тех же турков в том числе. Но, как я понял, они не только там, но еще и в Дагестане, и на Украине повоевать успели.

– Успели, – вздыхает Костылев. – А все потому, что во время Большой Тьмы на них просто сил уже не хватило. Флот их на дно пустили, конечно, большую часть баз американских сожгли. Но и только. Сама турецкая армия пострадала мало. А страны вокруг – либо в руинах лежали, либо никогда этим самым туркам конкурентами не были.

– Когда кончается сила сильных, начинается сила слабых, – задумчиво говорю я.

– Красиво сказал, Миша, а главное – точно.

– Это не я сказал. Автора, если честно, не помню, но сказано, будто про эту ситуацию.

– Угу, как в воду глядел. По большому счету, прокололись янычары только дважды: С Украиной, и с Дагестаном. Не по силам себе противника выбрали. Хотя, если честно, без нас Украина бы не выстояла. Их там и в Крыму, и на материке хорошо прижали. Они к нам гонцов прислали, мол, выручайте.

– А вы чего?

– Как чего? Братский народ, все-таки. Опять же, Западную Украину, за компанию с Польшей, считай, в первые же минуты 'на ноль помножило'. Доразмещались 'пшеки' объекты штатовской ПРО прямо на границе. А Восточная всегда к России ближе была. Помогли, разумеется. Но там было похуже, чем в Дагестане. Одним вырезанным городом не обошлось. Больше года воевали. С попеременным успехом. Но тут нам серьезно подфартило. Оказывается Сербия с Болгарией, на все происходящее поглядели, и поняли, что если что – они у турков следующие на очереди. Похоже, генетическая память сработала. Помощи от них было не то что бы очень много, но болгары умудрились свой казанлыкский 'Арсенал'[39] сохранить. А оружие и боеприпасы на войне важны не меньше, чем солдаты, сам понимаешь. В общем, вышибли мы совместными усилиями янычар из Украины. Теперь у нас с Украиной, Болгарией и Сербией полнейшие мир-дружба и оборонительный союз. Торговля через Николаев и Одессу идет. Турки пытались на море гадить, но без особого успеха. От флота у них одни огрызки остались. У нас, правда, тоже. Но у трех стран, как не крути, 'огрызков' больше, чем у одной. Торговые караваны охраняются на совесть. Так что, после Каспийска, на всех фронтах затишье. Относительное, конечно. Мелкие провокации идут постоянно. Да и наших Непримиримых турки 'подкармливают'. Одно хорошо – граница по горам проходит, дороги там…

– Знаю, в Шарое[40] полгода стояли, до Грузии всего двенадцать километров было. Нету там дорог, как Жуков говаривал – одни направления.. Есть широкие горные тропы. На УАЗе или на 'Ниве' ехать более-менее можно, а вот 'Урал' уже не везде пройдет. Про 'Камазы' или 'броню' и говорить нечего…

– Точно, только сейчас там еще хуже. В самом начале Большой Тьмы трясло неслабо, как при хорошем землетрясении. Так что, многие тамошние 'дороги' в полную негодность пришли.

– Кстати, все забываю спросить, а почему, собственно, Большая Тьма?

– Как почему? Так Тьма и была. Почти четыре года солнца вообще не видели – все небо какой-то дрянью затянуло, облака не облака, гадость какая-то в воздухе висела. Похолодало сильно. Уже думали – кердык, пора к ядерной зиме готовиться. Ан нет, пронесло, потихоньку очистилась атмосфера.

– Да уж, блин, слушаю тебя, будто фантастический роман читаю. Вот только все на самом деле… Я, конечно, та еще тварь толстокожая, но даже мне не по себе.

– Ладно, довольно с тебя на сегодня 'веселых' историй. А то еще в депрессию впадешь. Это мы ко всему этому звиздецу долгие тридцать лет привыкали, а на тебя все резко свалилось. Я вообще удивляюсь твоему хладнокровию.

– Хочешь начистоту? Я тоже. У меня ж там, – я неопределенно мотнул головой, но капитан отлично понял, о чем речь, – семья осталась: родители, сестра, прочая родня… Друзья, знакомые. Мля, там вся моя жизнь осталась!!! А я сижу тут на коечке, будто так и надо!

– Да уж, тебе бы психолога опытного найти, пообщаться. Да только где ж его взять? Ну, может, придумаем что-нибудь. Пойду я, пожалуй.

– Погоди, последний вопрос: кто такие мамелюки? В смысле, кто это такие тут, у вас? Кто это раньше были, я и так знаю.

Костылев опять мрачнеет.

– А сейчас, Миша, это почти то же самое, что и раньше в Османской Империи, а до этого – в Древнем Египте. Это воины, выращенные из детей-рабов в дикой, фанатичной ненависти ко всем, кроме своих хозяев. В нынешней турецкой армии выполняют функции диверсантов. Обычные аскеры[41], тоже, кстати, те еще ублюдки, по сравнению с ними – просто дети.

– И, похоже, кто-то принял меня за одного из них.

– Все гораздо хуже, Миша. Этот самый 'кто-то' совсем не удивился, а значит, был вполне готов к тому, что кто-то из мамелюков тут появится. А вот это уже совсем хреново. Ну-ка, вопрос на общее развитие тебе, товарищ прапорщик: когда разведчики-диверсанты начинают шустрить в тылу врага при длительных позиционных боях?

– Перед большим наступлением, – отвечаю я, чувствуя нехороший холодок, пробежавший по спине.

На следующий день Костылев зашел снова.

– Я буквально на секунду, – прямо с порога предупредил он. – Дел по горло. А к тебе тут один человек сильно в гости просился. Только табуретом в него не метни сходу ладно? Да, и еще, о том кто ты на самом деле, он не знает. Мы сказали – наш человек с задания возвращался. Все, больше ему знать не нужно.

Капитан оборачивается и зычным голосом командует кому-то в дальнем конце коридора:

– Впускай, пусть проходит.

Буквально через полминуты в узкую щель между могучей фигурой капитана и дверным косяком протискивается дед Тимоха собственной персоной. Выглядит это довольно комично, но я специально напускаю на себя суровости.

– Ну, здорово, Павлик Морозов! Я гляжу, ты сильно постарел. Вот только замашки все те же.

– Слушай, Мишань, давай без обид, а? Я понимаю, некрасиво получилось, но и ты меня понять должен…

– Конечно, конечно. Как сказал Иуда – тридцать серебряников, это тоже деньги.

– Миш, да я…

– Да ладно тебе, Тимофей Владимирович, не мороси. Все я понимаю, не маленький. Мы с Исмагиловым на эту тему уже общались, пришли к выводу, что ты молодец.

– Так что, – уточняет Комендант, – драться, значит, не будешь?

– Не, не буду, – отвечаю я, – солдат ребенка не обидит.

– Ну, тогда я пошел, а то всяких забот, в самом деле – во, – Костылев чиркает себя ладонью под подбородком, обозначая высокий уровень своей занятости.

После того, как Комендант ушел, оставив нас вдвоем, Старосельцев присаживается на табурет, стоящий рядом с моей койкой.

– Чего хотел-то, Владимирыч?

– Да тут Миш, такое дело… Ни Оксана, ни Егор о том что случилось ничего не знают. Вот я и хотел тебя попросить, пусть так и останется. Ты ведь для них герой. Оксанка так вообще всю плешь мне проела, чего, мол, Михаил в гости не заходит. Да и Егорка о тебе спрашивал, когда я его в больнице навещал, привет велел передавать, как увижу. Ты уж не говори им, ладно?

– Погоди, Тимофей Владимирыч, меня ж прямо перед твоим лабазом крутили. Как же они не в курсе-то?

– А с чего им в курсе быть? Егор в больнице, Оксана – на рынке была. Взяли тебя хоть и коряво, но быстро и без пальбы. Никто ничего и понять не успел. Так что?

– Ладно, не скажу. Ты ж не из вредности душевной, а токмо для пользы дела. Думал – шпиёна изловил.

– Слушай, ну может, хватит уже, на больной мозоли прыгать? И так не шибко-то весело себя чувствую: ты мне и детям моим жизни спас, а я тебя в кутузку упек.

– А если б все это хитрой попыткой внедрения агента было? Нет, все ты сделал правильно, не терзайся. Егору с Ксюшкой от меня ответный привет. Как поправлюсь – обязательно в гости заскочу.

– Ну, вот и хорошо, – заметно повеселел Старосельцев. – Побегу я тогда. А в гости – милости просим.

Несмотря на все уверения доктора, из палаты меня выпустили только через неделю. А швы снять пообещали еще через десять дней, если проблем с заживлением никаких не будет. Перед тем, как отпустить на волю, меня опять навестил Исмагилов.

– Так, Михаил, вещи мы твои в гостиницу вернули. В качестве извинений за причиненные неудобства оплатили тебе номер на месяц вперед. Наемники официально, – он выделяет голосом последнее слово, – знают только, что ты некоторое время гостил у нас. Неофициально – гораздо больше, 'легенда' тебе уже обеспечена. Ты наемник, издалека, с северной границы. Там неспокойно, с зараженных территорий частенько нападения бывают. Армия сама не справляется, Вольные Стрелки привлекаются широко. Новых людей там всегда много, да и гибнет народ частенько. Так что, отследить тебя будет сложно, даже если очень постараться. Выполнял задание СБ. Какое и где? Что называется, если расскажу – придется тебя убить. 'Коридор' для выхода тебе готовили совсем в другом месте, но ты уходил нештатно, поэтому оказался у нас. Мы о тебе не были поставлены в известность, а ты не имел права контактировать с нами. Вот мы и 'перебдели'. Теперь разобрались, но ты на СБ крепко обижен и работать с нами больше не желаешь. По крайней мере, пока. Решил задержаться в наших краях. Так сказать, отдохнуть и подлечиться. Утечку этой информации мы организовали очень аккуратно. Убивец уверен, что мы о его 'осведомленности' в твоих делах не знаем. Вот, пусть в этой уверенности и остается. Ну а ты, Миша… Что тебе сказать? Обустраивайся и живи, как тебе нравится, в рамках закона, конечно. Совсем на произвол судьбы мы тебя не бросаем. Если что, можешь рассчитывать на нашу помощь. А еще лучше – поступай на службу. От лица командования ОГВ предлагаю тебе должность командира взвода в разведроте или ОсНазе и звание лейтенанта. После соответствующего тестирования конечно. Но, думаю, с этим у тебя проблем не будет. Мужик ты здоровый, тренированный, а судя по личному делу еще и неглупый. Сколько там у тебя курсов института?

– Три.

– Вот. А у нас, скрывать не буду – нехватка по-настоящему толковых офицерских кадров жесточайшая. С личным составом проблем особых нет, а вот грамотных командиров не хватает. Слишком много народу потеряли во время Большой Тьмы и ее последствий, потом – Резня, Дагестан, Украина. Новых готовить толком сначала было некому, негде и некогда. А потом стало поздно И преподавательский состав военных училищ подрастеряли, и матбазу. Теперь уже и не восстановить. Нет, обучают там, конечно, в меру сил и возможностей. Но, с довоенным уровнем подготовки этот 'эрзац' не сравнить. Да и не очень-то рвутся в наши края молодые офицеры. Слишком тут опасно. Даже на северных границах, за Волгоградом, и то спокойнее. А если офицеров не хватает, кто бойцов-то обучать да тренировать будет? Опять же, сам знаешь, учить сможет не каждый, кто сам умеет. Тут не столько 'умельцы' нужны, сколько методисты.

– Неужели так плохо? У вас же вроде и разведка есть, и ОсНаз…

– Вот именно. Знаешь, почему ОсНаз? Да потому что до уровня довоенного Спецназа ГРУ, даже до мальчишек-'срочников', а не то, что офицерских групп, им – как овчаркам до волка. Так вроде глянешь – похожи: клыки, лапы, хвост. А если стравить, от кого клочья полетят? То-то. Вот и решили, что на Спецназ они ну никак не тянут. Пришлось 'вывеску менять'. Одно спасает, что у Непримиримых тоже подготовка аховая, по большому счету. Хотя, если объявятся на Терском Фронте мамелюки, худо нам придется. Их, судя по нашим данным, уцелевшие в Турции во время Большой Тьмы американские морпехи натаскивают. Да и в Грузии иностранных инструкторов перед Тьмой хватало, они грузинскую армию обучали. Там и застряли. И сидели аж до турецкого вторжения. А когда увидели, как их 'подопечных' янычары режут, будто цыплят, тут же флаг и сменили. А турки – ребята не глупые, поняли, что за кадры к ним просятся. Опять же они – не 'робкие грузины', им инструкторские премудрости явно на пользу пошли. Турция ж кроме Грузии и Армении еще чуть не треть Ирака и немалый кусок на севере и востоке Ирана себе оттяпала, там, где радиации нет.

– Блин, ну с Ираком ясно, после того, как Штаты там демократию насаждали, его не то что турки, но и уругвайцы какие-нибудь, прости господи, захватить могли, а вот Иран-то кто нахлобучил? У них же полезных ископаемых – вагон с тележкою. Одной нефти – как грязи.

– Да кто теперь его маму знает, Миша. Кто-то да нахлобучил. Может Штаты, когда у них там поняли, что не то что выиграть, но даже и выжить им не светит. Иран им всегда поперек горла стоял. А может и Земля Обетованная себя обезопасить решила, да и вломила всем соседям упреждающие, на всякий случай. Сам помнишь, отношения у евреев с арабами 'малость' натянутые были. Вполне возможно, сообразили в Израиле, что без Штатов им против всего арабского мира не выстоять, ну и 'санировали' все, до чего дотянулись, и на что силенок хватило.

– Погоди, Олег, так что же это получается, турки тут пытаются свою Османскую Империю возродить?

– Получается, что так. Блистательную, мать ее, Порту. Не совсем в прежних границах, но что-то близкое по площади и могуществу. Только мы им в этих планах – как кость в горле. Ну, так что, товарищ прапорщик готов вернуться в строй, де еще с повышением?

– Знаешь, не сочти дезертиром, но что-то мне снова в армию не хочется. Да и какой из меня офицер? 'Прапор' я, с незаконченным, да вдобавок еще и гражданским высшим образованием. Нет, чисто в теории, взвод я, скорее всего, 'потяну', но – не мое это. Я, по твоему, почему в ОМОН в свое время подался, хотя спокойно мог в своей родной ОБрОН[42] контракт подписать? Потому что всякой уставной белиберды в милиции меньше. А остался б в армии, так давно б капитаном был… Причем, уже много лет как мертвым капитаном. Одним словом, спасибо за предложение, но, не выйдет из меня лейтенанта. Я пока сам по себе, как-нибудь. Дела мне кое-какие уладить надо. А потом, скорее всего, к Убивцу в команду подамся, если возьмет.

– Что ж, настаивать не буду. Мужик взрослый, сам решай, как тебе жить лучше. А насчет Убивца…Возьмет он тебя, не сомневайся. Наша небольшая 'деза' на твой счет, на него, похоже, серьезное впечатление произвела.

В 'Псарне' кроме Кузьмы, как всегда, подпирающего могучей фигурой стойку бара, никого не оказалось.

– Контракт неплохой подвернулся, – объяснил он мне, – большая колонна, 'проводка'[43] до Кизляра и назад. Направление, в целом, довольно спокойное, но после нападения в Науре купцы 'булки' поднапрягли с перепугу. Так что все на выезде. Будут через три дня. И это… Миш, слушай…

– Так, Кузьма, завязывай! Мне этими извинениями 'особисты' всю печень проклевали, как тому Прометею. Надоело одно и то же. Еще один раз повторю, для тебя, а ты ребятам передай – никаких претензий нет. Вы поступили правильно. Это в СБ перестарались, но они уже осознали и исправились.

– Да уж, – усмехается Кузьма, – у них, когда они твои вещи два дня назад в комнату возвращали, а потом номер вперед оплачивали, глаза были, как у побитых бобиков – грустные и виноватые. Что, задали им 'сверху' трепку?

– А то! Сами виноваты, уррроды! – начинаю демонстрировать свою 'глубокую обиду' я. – Сначала, мля, ногами по почкам молотят, а потом на задних лапках белыми зайчиками скочут: 'Ах, простите Михал Николаич, ошибочка вышла!' Козлы!

– Что, сильно досталось? – сочувствует Четверть.

– Ну, бывало и хуже. Обидно просто, не разобравшись толком, не за хрен собачий…

– Да уж… И чего дальше делать думаешь?

– Для начала, дождусь, пока швы снимут…

– Какие швы?

– А, – вяло отмахиваюсь я, – в камере с какими-то урками краями цепанулся. Они – в нокаут, а мне бочину порезали. Но так, не сильно, заживает уже.

– Ну, ты даешь, Чужой! Везде проблем на свою задницу разыщешь.

– Да уж, – ухмыляюсь в ответ я.

– Ладно, снимут тебе швы, потом что?

– Есть небольшое, но важное личное дельце. Сделаю – и свободен как птаха. А что?

– Да была у нас с Убивцем мысль тебя в команду звать. – Пойдешь?

Делаю вид, что задумался, хотя понимаю – повезло, теперь выходит, что не я к ним прошусь, а они сами меня к себе зовут. А это, как говорил кто-то умный 'две большие разницы'.

– А, пожалуй, и согласен. Вот только дело свое доделаю… Тут недалеко кое-куда добраться надо.

– Сильно недалеко?

– За Шали.

– Ох, и рисковый ты парень, Миша. Да после Аргуна не то, что Комендатур или блок-постов, даже и патрулей-то наших почти не бывает. Шали и Сержень-Юрт – такие же Мертвые Земли, что т вокруг Наура и Чернокозово, только еще хуже, потому что за Серженем уже земли Непримиримых Тейпов начинаются. Хотя, наши туда за 'бошками' наведываются периодически. Правда, возвращаются не все. Ты уверен, что тебе туда нужно?

– Очень нужно, – совершенно искренне отвечаю я.

Следующие десять дней я откровенно бездельничал. Сходил на рынок, совершенно меня, кстати, не впечатливший. Так, помесь колхозного рынка эпохи развитого социализма и барахолки 'девяностых'. Толкучка, запах картошки и черемши из овощных рядов, груды яркого тряпья на прилавках, будто на приснопамятном Черкизоне. Несколько малюсеньких кафешек, с мангалов которых тянет вкусным шашлычным дымком. Нет, кое-что на Кавказе не меняется даже после ядерной войны. Долго бродить не стал, купил себе тонкие кожаные чувяки вместо домашних тапок, чтоб не шлепать по номеру босиком и кошелек, больше похожий на вместительный кисет из толстой кожи и потопал назад. Уже выйдя за ворота, обращаю внимание на зачем-то столпившихся у ограждающего рынок кирпичного забора людей. Подохожу ближе. Ох, вот это ничего себе! Последний раз я нечто подобное видел в очень далеком детстве, в маленьком районном центре Саратовской области. На стене висели несколько больших деревянных щитов с козырьками, а на щитах были наклеены газеты. Ну-ка, ну-ка, а не сходить ли, не ознакомиться с местной прессой? Может, что интересное узнаю. Толкаться сквозь толпу мне не пришлось: газетные стенды висели довольно высоко, да и рост мой вполне позволял смотреть поверх голов стоящих передо мною людей.

Газет было две. Ну, тут все ясно. Одна – восьми полосная, широкоформатная, с четкими фотографиями и шрифтом, отпечатанная на довольно неплохой бумаге – явно 'печатный орган' центральной власти. С вполне обычным для таких вот официальных информационных вестников громким и претенциозным названием – 'Вести Республики'. Вторая – явно местная: и четкость печати куда хуже, и бумага плохенькая, какого-то неопределенного грязно-бежевого цвета, больше похожая на оберточную. Ну, и название 'Терек' уже обо всем говорило. Ознакомление я начал с центральной прессы. Читать многочисленные статьи, если честно, у меня желания не было. Я просто быстренько пробежался взглядом по заголовкам и фотографиям. Из них я выяснил, что у Министра Обороны республики на днях был день рождения, и генералу армии Зарубину исполнилось шестьдесят три года. На фото к статье – весьма неплохо, для своих лет, выглядящий дядька с плечами отставного борца-вольника и довольно звероидной физиономией. Этакий Валуев или Карелин в шестьдесят лет, одетый в китель с четырьмя большими шитыми звездами на погонах и внушительной орденской колодкой. Явно не крыса тыловая и уж точно не 'шпак' штатский – вояка. Ну, хоть в этом местным повезло. Была еще большая статья о небывалом урожае зерновых на Кубани и героическом труде кубанских хлеборобов, что за этот урожай боролись, и вообще целая полоса, посвященная сельскому хозяйству. Имелась даже биография какого-то знатного ученого-селекционера, благодаря которому на целую кучу процентов выросли какие-то важные показатели у пшеницы. Фото благообразного дедушки в круглых очках и с седой бородкой клинышком, здорово похожего на 'всесоюзного старосту' Калинина прилагалось. На соседней полосе – статья награждении правительственными наградами офицера и трех бойцов Н-ской погранзаставы в Дагестане, уничтоживших в бою двух вооруженных турецких диверсантов, пытавшихся пробраться на нашу территорию из Азербайджана. Кроме того, из газеты я выяснил, что Югороссия заключила какой-то жутко выгодный контракт с Болгарией, на поставку чего-то в обмен на что-то. Что и на что меняли, я даже вникать не стал. Мое внимание привлекла другая статья, о настоящем прорыве на Ростовском автомобилестроительном заводе. Там, оказывается, уже несколько лет налаживали линию по сборке автомобилей. И вот – линия запущена, и первые внедорожники марки 'Дон', которые, судя по фотографии к статье, внешне здорово напоминали слегка тюнингованный ГАЗ-69, уже сошли с конвейера. Вот это – и впрямь приятная новость. Еще в газете был внешнеполитический обзор, гневно клеймящий агрессивные происки турецкой военщины и идеи пан-тюркизма. О Терском Фронте писали как-то совсем мало и неопределенно: пара общих фраз в колонке новостей, мол, обстановка по-прежнему напряженная, но все под контролем и особых опасений не вызывает. Ну, еще в уже упомянутом мною политобзоре Фронт вскользь вспомнили, как один из объектов наглых притязаний турецких 'ястребов-милитаристов'. М-да, не густо…

А в целом, 'Вести' мне понравились. Вполне неплохая газета, сильно похожая на тот же 'Труд' года этак восемьдесят пятого, тысяча девятьсот, разумеется. Много разных новостей и информации, при этом не сильно давят на идеологию, как в какой-нибудь 'Правде' или 'Известиях'.

Местный 'Терек' оказался куда проще не только по форме, но и по содержанию. Непосредственно к журналистике имела отношение всего одна из четырех полос газеты. Зато именно на ней я прочел о себе любимом. В статье, рассказывающей об активизации бандгрупп Непримиримых на дорогах Терского Фронта и призывающей читателей к бдительности и осторожности, а так же напоминавшей о необходимости передвигаться только в составах охраняемых конвоев и колонн. В ней, в качестве примера, довольно подробно описывалась история 'дружеской встречи' семьи Старосельцевых с 'волчатами' в Науре. Правда, из этой статьи я выяснил, что меня зовут 'счастливая случайность'. Но зато именно благодаря мне известный и уважаемый в Червленной торговец и члены его семьи остались живы… А больше на информационной полосе ничего интересного не было. Ни падение цен на кукурузу, ни планы на следующую посевную, ни даже интервью с директором нефтеперегонного завода меня не заинтересовали. Вот беседу с ханкалинским Генерал-Губернатором я бы почитал, но она, судя по анонсу, будет только в следующем номере. Все остальное место в газете занимали объявления. Быстренько пробегаю взглядом. Так, Дорожная Стража приглашает на службу физическу крепких мужчин до сорока лет, имеющих боевой опыт. Понятно… Ханкала напоминает о приближающихся военно-тренировочных сборах для лиц мобилизационного возраста. В мечети Толстого-Юрта пройдет ежегодный конкурс чтецов Корана. В школу номер 11 города Гудермеса срочно нужен учитель математики в младшие классы. Дальше – самый обычный набор из серии купи-продай. Покупали и продавали все. Овец, коней, телегу б/у в хорошем состоянии, клетки для домашней птицы… Одним словом, больше я тут ничего интересного не увижу. А вообще сам факт наличия тут прессы – хороший знак. В гостинице – радиоточка. На улицах – репродукторы, правда, я пока не видал их работающими, но если висят – значит не просто так. Тут – сразу две газеты. Этак, глядишь, тут где-нибудь и телевидение отыщется. Хотя нет, вряд ли. Там помимо всякого ретрансляционного оборудования и студий еще и телевизоры нужны. С другой стороны… У родителей на даче какая-то черно-белая ламповая 'Березка' лет двадцать простояла. В не отапливаемом помещении. И ничего, работала. По качеству изображения, конечно, так себе, все-таки советских времен кинескоп – далеко не японская 'плазма'. Но тут дело не в качестве, а в самой принципиальной возможности.

Развернувшись, аккуратно, стараясь не налететь на кого-нибудь, выбираюсь из толпы, уже образовавшейся за моей спиной, и неспешным шагом, слегка скособочившись, направляюсь в 'Псарню'. Заштопанный бок все еще дает о себе знать несильной, но постоянной ноющей болью.

Три дня до возвращения Убивца 'со товарищи' я только и делал, что валялся в своей комнате, спускаясь только для того, чтобы перекусить. Хотя нет, вру, сделал еще одно небольшое, но важное дело – 'сто третий' пристрелял. Сходил к Карташову на пост Дорожной Стражи, объяснил ситуацию. Оказывается, у них там небольшое стрельбище есть. Маленькое совсем: огневой рубеж с тремя точками и стометровой длины направление, заканчивающееся земляным валом-пулеулавливателем. Но для моих целей – более чем достаточно. Как раз и пригодились оставшиеся невостребованными патроны. Одним словом, теперь АК-103 пристрелян, а я, с ним в руках – вооружен и смертельно опасен.

На 'мероприятии' по случаю успешного завершения контракта, организованном наемниками, помня прошлый раз, пил умеренно. Да и парни на алкоголь особенно не налегали. Похоже, та пьянка действительно была всего лишь одним из элементов оперативной разработки. Кузьма, видимо, успел передать Убивцу мои слова и с извинениями и покаяниями никто не лез. Общались ровно и дружелюбно, будто ничего и не произошло. Ну и хорошо. Только Убивец перед самым завершением 'вечеринки' отозвал меня в сторонку.

– Четверть сказал, что ты за Шали собрался.

– Есть такое дело.

– Ты уверен, что тебе туда надо? Лично я бы в те края в одиночку не полез.

– Надо, – вздохнул я, – поверь Костя, очень надо.

– Что, очень доходное дело? Может, кого из наших в долю возьмешь, все не так опасно чем одному?

– Вообще не доходное, клянусь. И очень личное. Поэтому один пойду.

– Тогда маленький совет можно?

– Конечно, слушаю.

– Обувь смени, Миша. Что Непримиримые, что просто дорожные грабители, только за такие боты тебе пулю в затылок пустят. Зачем оно тебе, лишние проблемы на свою голову искать? Тебе их там и так хватит.

Да, блин, а ведь Костя прав. Если вся остальная моя 'снаряга' выглядит вполне обычно, то 'Коркораны' в глаза действительно бросаются.

Зажило на мне все, и впрямь, как на собаке. Уже на восьмой день в местной больнице все тот же хирург снял мне швы.

– Заживление идет просто замечательно, – сказал он мне. – Но серьезных физических нагрузок пока все же лучше избегать. И про перевязки не забывай.

– Постараюсь, – пообещал я ему.

После поликлиники пошел к деду Тимохе. В торговом зале вместо Старосельцева обнаружил Оксану.

– Привет красавица, а батя где?

– Отошел, сейчас будет, – ответила она, глядя, на меня словно поклонница 'Ласкового мая' на Юру Шатунова.

Ой, мама дорогая, что-то не нравится мне этот взгляд. Похоже, впух ты, Михал Николаич, став предметом девичьих грез. Ну да, ты ж герой, куда деваться. Большой, загадочный, появился неизвестно откуда, всех врагов перебил, ее спас. Чем не рыцарь в сверкающих доспехах? Есть, правда, одна проблемка – самого 'рыцаря' складывающаяся ситуация как-то не очень радует. Она ж еще ребенок совсем, несмотря на все достоинства фигуры. А ребенок этот прожигает меня совсем даже не детским взглядом. Да уж, почувствуйте себя Гумбертом из 'Лолиты'. На мое счастье появляется Тимофей Владимирович.

– Миша! Заглянул-таки! Рад видеть, проходи, я сейчас лавку закрою, в дом пройдем, посидим…

– Нет-нет, Тимофей Владимирович, не надо ничего закрывать, я по делу, буквально на пару минут. А посидим как-нибудь в другой раз. Я специально вечером зайду, чтоб торговлю не рушить. Сапоги мне нужны.

– Какие сапоги? – Старосельцев тут же превращается из радушного хозяина в бойкого торговца.

– Не сильно тяжелые, крепкие, с коротким голенищем. Чтоб в горах не рассыпались.

– В горах значит? Ясно. Сейчас подумаем.

Уж не знаю, что бы он надумал сам, однако Оксана его опережает. Пулей, только подол и без того не сильно длинного легкого сарафана в воздухе мелькнул, обнажив на мгновение крепкие загорелые ноги несколько сильнее, чем позволяют приличия, она исчезла в подсобке, а уже через мгновение была рядом с отцом, протягивая ему пару сапог.

– О, точно! Молодец, Ксюшка, я как раз о них и подумал.

М-да, Оксане, кажется, отцовская похвала совсем не интересна. Сомневаюсь, что она ее вообще услышала. Что ж ты на меня так смотришь, девочка? Я ведь тебе если и не в отцы, то в дяди гожусь точно!

– Вот, смотри, Мишань, – продолжает расхваливать товар ничего не замечающий дед Тимоха, протягивая сапоги мне. – Очень хорошие, яловые, и прошиты, и подбиты, да не гвоздями, а березовыми шпильками. Сносу не будет. А главное – кожа мягкая, не скрипит. Так что, в горах – самое оно будет. Десять рублей серебром.

Верчу предложенные сапоги в руках. Действительно, довольно легкие, с коротким, не выше чем у берца, голенищем, из мягкой кожи. Гораздо лучше тех 'кирзаков', что я по 'духанке'[44] в армии носил. И не сказать, что дорого.

– Идет, беру. Сорок шестой размер есть?

– Обижаешь, Миша. У деда Тимохи все есть.

Быстренько расплачиваюсь и выскакиваю из лавки, пока под жарким девичьим взглядом на мне одежда не задымилась. Фу, блин, то ж делать? Вроде, ничего пока и не произошло, но ждать, пока произойдет, мне как-то не хочется. И сделать ничего не могу. Разве что со Старосельцевым серьезно поговорить, как мужчина с мужчиной… Ладно, потом разберемся.

Третьим и последним пунктом моего маршрута была Комендатура. Оружия, кроме 'Стечкина' при мне не было и до 'дежурки' я прошел совершенно спокойно. А в стеклянном 'аквариуме' увидал моего старого знакомого – того самого 'шифонероподобного' лейтенанта.

– Привет, наемник! Случилось чего?

– И тебе не кашлять. Нет, нормально все. Вопрос есть. Я тут на небольшую прогулку собрался. За Шали. Мне для прохода через блок-посты пропуск какой-нибудь нужен будет?

– Обязательно. Позывной у тебя какой? И когда 'гулять' собираешься?

– Чужой. Собираюсь завтра.

– Ясно. Аргунского Коменданта и пост на краю Мертвых Земель мы оповестим сегодня же. А порядок возвращения со старшим блок-поста обговоришь. Кстати, завтра на Ханкалу небольшая колонна утром пойдет, прямо от Комендатуры в девять часов. Я еще дежурить буду, скажу парням, они тебя до поворота на Аргун подбросить смогут. А там…

– А там я и пешком за час-полтора дочапаю. Спасибо за помощь.

– Завсегда пожалуйста. Завтра в девять, не опаздывай.

Ну, что, теперь – в 'Псарню'. 'Снарягу' на завтра подготовить, сухпайком запастись и спать. И выспаться надо хорошенько, как перед разведпоиском, про запас.

Так, ну что, основным стволом беру 'сто третий', без вариантов. От 'семьдесят четвертого' в лесу толку будет не на много больше, чем от рогатки. Восемь снаряженных магазинов пакую в подсумки РПС, девятый примыкаю к автомату. 'Стечкин', в кобуру на бедро. Вкручиваю запалы во все РГО и убираю их в 'мародерку', запасные магазины к пистолету – туда же. Рацию в чехле креплю на спину, за левым плечом, благо гарнитура типа 'хендс фри' в комплекте имеется. Некоторое время размышляю на тему, брать или не брать 'подствольник'. Решаю – брать. А вот шлем, и бронежилет останутся тут. Совсем неумным надо быть, чтобы по горам в 'броне' топать. 'Червонец' может, и пройдешь, ну, 'пятнашку' если здоровья много, но вряд ли больше. Два ненужных сейчас подсумка под пулеметные магазины-'сорокопятки' снимаю с РПС совсем. Они когда пустые, конечно, почти ничего не весят, но и толку от них никакого. А значит – в шкаф, к остальному оставляемому дома имуществу. Легче всего решается вопрос с продуктами. Копченого мяса у меня – полно. Отложить в РД, сколько нужно, да воды во флягу набрать. И свитер туда же, чтоб ночью зубами не стучать. Вроде все. Теперь попросить Кузьму приготовить мне к восьми утра завтрак и – в койку.

Без пятнадцати девять, когда я подошел на площадь перед Комендатурой, там уже стояли два бортовых 'Урала', бронированная 'буханка' и открытый УАЗ с пулеметом на турели. Лейтенант не подвел, по его команде мне тут же выделили место в салоне 'буханки' и ровно в девять колонна тронулась в путь.

Всю дорогу с интересом гляжу по сторонам сквозь мутноватый триплекс. До самого Толстого-Юрта особых изменений в пейзаже не заметил, разве что только мост через Терек превратился в настоящее чудо фортификации. А так – все те же бесконечные виноградники от вала охраняемого периметра и до самого Терека. Все те же поля вдоль дороги, с которых, судя по стерне, только-только скосили пшеницу (а может – рожь, не силен я в агрономии, но то, что какие-то зерновые – факт). Все те же стада овец и коров, пасущихся на крутых склонах. Нет, ей богу, чеченские коровы меня просто пугают! Они, периодически, спокойно щиплют травку на таких кручах, куда и тренированный альпинист без снаряжения не залезет. А этим рогатым – хоть бы хны! И снова резко бросается в глаза почти полное отсутствие автомобилей. Мы несколько раз обгоняем верховых, нам уступают дорогу, съехав на обочину, телеги. Из одной нам вслед еще долго машут, радостно визжа и прыгая, трое ребятишек, где-то лет от трех до шести. Для них машины – явная диковинка. Елки-палки, это что же мне, придется на кавалериста переучиваться? Расстояния-то тут весьма приличные, пешком – ходить – с ума сойдешь, и ноги по колено стопчешь. А каждый раз на 'попутку' надеяться – глупо. Сегодня подфартило – а вот завтра нет. И что тогда делать? Или надо где-то машину раздобыть. Уж с бензином тут, слава богу, проблем никогда не было и не будет – места такие. Вот только где ж ее достать, машину. Они тут, судя по всему, на вес золота. А с финансами у меня пока, мягко говоря – не очень. Под такие вот мысли и доехал до самого Терского хребта.

Расположившийся у его подножия Толстой-Юрт изменился так же сильно, как и Червленная. Во-первых – сильно увеличился в размерах, ну да, Костылев же говорил, что многие беженцы из Грозного и горных районов в этих краях осели. Во-вторых – обзавелся такой же крепостной стеной. А на стоящий рядом с селом нефтеперегонный завод вообще глядеть страшно. Просто стальной дикобраз, стволами во все стороны ощетинившийся. Из-за высоченной стены только кончики труб с 'лисьими хвостами' факелов торчат. Хотя, чего странного? Нефть и бензин теперь – главное богатство здешних неспокойных краев. И богатство это очень нуждается в серьезной охране. Проскочили серпантин Терского хребта, по гравийной объездной, которой раньше тут не было, объехали по кругу станицу Петропавловская, укрепленную ничуть не хуже, чем Червленная или Толстой-Юрт, и тоже неслабо разросшуюся. Похоже, мелких селений тут совсем не осталось. Все за мощные стены крупных сел и станиц подались. На перекрестке Аргун-Грозный колонна притормаживает, высаживая меня, и уходит вправо – на Ханкалу. А мне – налево. Вон он, Аргун, километрах в двух, сразу за мостом через одноименную реку, уже окраина видна. Два километра по хорошей погоде, да без 'брони', пусть и при оружии и полном БК, это просто приятная прогулка. Минут через тридцать я уже подхожу через мост к хорошо укрепленному блок-посту с почти такими же воротами, что и в Червленной, разве что чуть пониже, на въезде в город. Опа, гляди-ка, а памятник уцелел! Словно старому знакомому киваю огромному бронзовому орлу, клюющему змею.[45]

Из-за стены, сложенной из мешков с песком мне на встречу выходит молодой чеченец в форме Дорожной Стражи с АКМом на плече.

– Ас-салам алейкум, наемник.

– Ва-алейкум салам.

– Далеко собрался?

– В Мертвые Земли.

– Позывной у тебя какой?

– Чужой.

Тот кивает, оборачивается к посту и дает отмашку. В воротах открывается довольно большая калитка. Намек понял, вхожу.

Аргун тоже изменился сильно. И если Червленная, Толстой-Юрт или Петропавловская разрослись и окрепли, то он, наоборот, здорово уменьшился в размерах и стал похож, скорее, на большую военную базу: повсюду люди в 'горках' и камуфляже, все с автоматами, гражданских не видно совсем. Хотя, ничего удивительного, кто ж добровольно согласится жить на самой границе? Слишком опасно. Вот и превратился довольно большой по чеченским меркам город в небольшую пограничную крепость.

На выходе подошел к бетонному бункеру КПП и попросил казака-часового с вислыми, будто у запорожца, усами позвать старшего. Через пару минут ко мне вышел крепкий чеченец лет сорока с густой сединой в волосах и щетиной, не превратившейся еще в бороду.

– Привет, чего хотел?

– Я из Червленной, мне в Комендатуре сказали, что порядок возвращения с Мертвых Земель надо с тобой обговорить.

– Чужой?

– Да.

– Аслан, – протягивает он мне руку, – Аслан Умаров.

– Михаил, – отвечаю я на крепкое рукопожатие, пытаясь вспомнить, где я совсем недавно уже слышал или видел эту фамилию.

– Это ведь ты в Науре 'волчат' положил?

– Было дело, – отвечаю я и вдруг вспоминаю – жетоны!

– Они моего младшего брата убили. Подло убили, в спину. И мы даже не знали, кому мстить. Теперь знаем, ты помог. Старики велели передать – ты теперь нашей семье друг. Помощь нужна будет – приходи. Умаровых в Петропавловской все знают.

– Спасибо Аслан. И старейшинам вашим спасибо передай. Я запомню.

– А выходить Михаил, тут просто. Станция у тебя есть, заранее на шестом канале скажешь, что Чужой назад идет. И направление, откуда ждать. Мы стрелять и не будем.

– Действительно, просто, – хмыкнул я. – А что там вообще сейчас творится?

– До границы Шалинского района наши патрули катаются, но не дальше. А что в Шали и за ним – только Аллах знает. В Шали и Сержень-Юрте никто не живет – одни развалины. А вот в Ведено уже точно Непримиримые. Так что, осторожнее.

– Да, вот еще что спросить хотел, там из наших никого нет? И если что, каким образом можно друг друга опознать?

– Наших там нету, по крайней мере, я ни о ком не знаю. Опознать можно по отсутствию 'волчьей головы' на рукаве, ну, и по рации. На том же шестом канале три длинных тоновых сигнала. Если свой, ответит тремя короткими.

– Понял. Ладно, бывайте, парни. Скоро буду.

– Что, вот прямо днем и пойдешь? – удивленно интересуется 'запорожец'.

– А чего ждать? – хмыкаю я. – Ночи? Смысла нет. Ночью я тут себе все ноги по развалинам переломаю.

Казалось бы, что такое двадцать пять-тридцать километров пешком для взрослого тренированного мужчины. Ерунда, часов пять-шесть неспешным прогулочным шагом. Даже если по пересеченной местности, в жаркую погоду и с грузом. Одна беда – пеший переход по враждебной территории – далеко не прогулка по парку. Да еще и на местности, которая не очень-то способствует скрытному передвижению. От Аргуна и до Сержень-Юрта тянется предгорье – гладкая как стол равнина. Спасают только густые заросли, бывшие некогда искусственными лесополосами вдоль дороги, да руины многочисленных автозаправок, сервисов, складских территорий и небольших промзон оставшихся со времен, когда Чечня начала отстраиваться после двух войн на щедрые дотации. Вот скрываясь в этих лесополосах, да развалинах я и двигался в сторону нашей базы в Беное. Быстрыми рывками, от одного укрытия к другому. Вот тут-то и начали всплывать все недочеты в подготовке. Ну, что стоило купить в лавке деда Тимохи хоть какой-нибудь бинокль? Пусть даже самый простенький. А теперь приходится наблюдение вести глазками, да на палящем солнышке, которое, встав из-за гор, светит прямо в лицо. До окраин Шали я пробирался вдоль шоссе, на некотором отдалении. А вот неподалеку от моста через Джалку[46] понял, что пора от трассы уходить. Что-то не хотелось мне через развалины самого большого села Европы[47], что называется, 'по главной улице с оркестром'. Хоть и сказали мне, что в Шали никто не живет, но рисковать не стоит. 'Нормальные герои всегда идут в обход', говорил один кинозлодей и был совершенно прав. Иногда лучше перестраховаться, и лишних пять километров протопать, чем, рискуя целостностью организма, напрямик ломиться. В общем, Шали я обошел по хорошей дуге вдоль объездной дороги, идущей по восточной окраине. А вот Сержень-Юрт, прижавшийся к подножию горного хребта, пришлось обходить с запада, сразу поднимаясь в гору. И по развалинам идти не надо, и обзор сверху гораздо лучше, и меня на поросшем густым лиственным лесом склоне увидеть практически невозможно.

Сделать большой привал решаю, когда до базы остается километра три, не больше. К цели поиска нельзя выходить, едва передвигая ноги от усталости. Мало ли, что ждет тебя там, вполне возможно, что из 'пункта назначения' придется сваливать на максимальной скорости, сверкая пятками. А на это понадобятся силы. Да и подкрепиться не мешает. 'Командирские' показывают уже почти половину пятого, от завтрака в желудке давно и следа не осталось. Решено, полчаса на отдых и обед, а потом – крайний[48] рывок, и я на месте. Осталось-то всего ничего. Обойти развалины на южной окраине Серженя, перебежать на противоположную сторону дороги, там немного по территории разрушенного еще в первую кампанию пионерского лагеря… И все. Стелла с надписью 'Веденский район' и 'нерушимая твердыня' нашего КПП-122. А метрах в ста от дороги – периметр базы.

Перекусив и повалявшись на травке, закинув уставшие ноги повыше на ствол старого ясеня, чтобы кровь от них хоть немного отлила, встаю, проверяю еще раз оружие и снаряжение: все ли на своих местах, не гремит ли что, не бренчит, и начинаю потихоньку спускаться по склону вниз, к дороге.

От бывшего пионерского лагеря не осталось практически ничего, высокая трава и густой кустарник скрыли жалкие кирпичные холмики, оставшиеся на месте разрушенных построек. Не уцелел и памятник абреку Зелимхану[49], чему я не сильно-то и расстроился. А вот высоченный бетонный 'пограничный столб' так и стоял на прежнем месте. Правда, надписи 'Веденский район' давно уже не было, а на испещренном пулевыми выбоинами бетоне видна была сильно выцветшая, но пока еще вполне читаемая надпись: 'Кафиры, добро пожаловать в Ад!' М-да, ребята, а вот с оригинальностью у вас всегда была напряженка. Я уже даже если очень постараюсь, то не смогу вспомнить сколько раз и где именно я читал подобное за две чеченские кампании и последовавшую за ними 'контртеррористическую операцию'. И, все равно, били всегда мы вас, а не наоборот. А если вы где и 'побеждали', то не потому, что были лучше и сильнее, а потому, что нас наши же командиры-начальники предавали. Или, когда вы, по старой кавказской традиции, гласящей 'семеро одного не бздим', наваливались исподтишка и толпой. Так что, не боюсь я вашего бахвальства, не обессудьте.

Я не зря назвал наш КПП 'нерушимой твердыней'. Да, выглядел он не ахти: обложенный мешками с грунтом кривовато сложенный из бетонных блоков приземистый сарай с узкими бойницами, с крышей из бетонных же плит. Со стороны глянуть – тьфу и растереть! А ведь только за шесть лет с 2000-го по 2006-й его пытались взять штурмом четыре раза. Четыре креста с фамилиями погибших, стоявшие на взгорке перед КПП, были тому напоминанием. А вот пятой атаки наш блок-пост не выдержал. Хотя, откуда я знаю, какой она была по счету? От бетонного блокгауза осталось очень немного. Мне такое видеть уже доводилось. В Грозном. Чтобы железобетонные блоки вот так рассыпались в пыль, их надо некоторое время 'обрабатывать' как минимум из КПВТ. Или долбать кумулятивными выстрелами из РПГ. Похоже, в этой груде обломков я ничего не отыщу. Все, что здесь было, давно разорвано в клочья, сожжено дотла, размыто дождями и развеяно ветром. А от стоящего неподалеку от КПП двухэтажного милицейского поста даже и следа не осталось, только здоровенная воронка. И Беной, насколько мне отсюда видно, пострадал серьезно. По крайней мере от тех домов, что мне видны, уцелели разве что фундаменты, да подвалы. Да уж, как много всего тут переменилось за эти годы. Вот что осталось неизменным, так это природа вокруг. Все так же гремит камнями в неглубоком широком ущелье холодная, быстрая и удивительно чистая горная речушка со странным, названием Хулхулау. По-прежнему возвышается над округой густо поросший лесом Эртен-Корт. А густые кусты, закрывавшие когда-то территорию базы от дороги, разрослись в немалых размеров рощу. Природе всегда было плевать на человеческие разборки.

Спускаюсь от проезжей части по склону еще ниже, туда, где три десятилетия назад стояли густо заплетенные колючей проволокой столбы ограждения нашей базы. В проеме изогнутых ржавых ворот замер искореженный взрывом до полной неузнаваемости корпус какого-то автомобиля. Точно сказать можно только, что это было что-то вроде УАЗа или 'Нивы', а может и иностранный какой-то джип на 'брандер' не пожалели. Скорее всего, пытались протаранить ворота и на скорости вылететь на плац, поближе к жилым помещениям. Да не приняли в расчет установленный прямо за воротами 'таран': вставленную под наклоном в бетонную 'пломбу' толстую металлическую трубу с острым навершием. Налетели на полной скорости и встали. А тут и гранатометчик не сплоховал. Иду мимо осыпавшегося капонира, в котором застыл еще один ржавый, выгоревший остов. Этот опознать проще, обводы БТРа-'восьмидесятки' ни с чем не спутаешь. Земля перед ним густо засыпана хрупкими, словно трухлявое дерево, ржавыми гильзами калибра 14 с половиной. Выхожу на плац. Раньше это была большая площадка почти правильной прямоугольной формы, засыпанная толстым слоем мелкого белого щебня. Теперь – просто заросшая высокой травой поляна, посреди которой стоит вросший в землю, прогнивший до дыр в бортах, бронированный 'Урал'. От небольших деревянных сарайчиков, в которых хранились инструменты, запчасти для машин и прочее имущество, давно ничего не осталось, лишь кое-где торчат из травы перекрученные листы ржавой оцинковки, бывшие раньше их крышей. Разрушено почти все: лишь груда гнилых бревен и досок на месте столовой, разметало во все стороны взрывом сруб бани. Там, где раньше были посты охранения – неровные ямы с осыпавшимися краями. Хотя, врытая в землю по самую крышу казарма, похоже, уцелела. По крайней мере, крышу ее мне с плаца видно хорошо, а та выглядит почти нормально, учитывая обстоятельства – проломлена в паре мест, но внутрь не обрушилась. Склада боеприпасов, который у нас вообще был вкопан в землю полностью, только входная дверь под небольшим козырьком оставалась снаружи, совсем не видно. Видимо, вход завалило обломками стоящей рядом бани, а больше у него никаких демаскирующих признаков и не было, даже холмик над крышей отсутствовал, на совесть делали. Вдруг взгляд цепляется за что-то незнакомое, чего раньше тут точно не было. Подхожу ближе. Рядом с плацем торчит из жиденького кустарника завалившаяся плашмя плита из шлифованного гранита. Покрепче упершись ногами в землю, ухватываю плиту и, поднапрягшись, переворачиваю ее. Стряхиваю ладонью в штурмовой перчатке прилипшую землю, какие-то корешки и дождевых червей и вижу, что на плите выгравировано мое лицо. Широкая улыбка, лихо заломленный берет на затылке. Дата рождения и дата смерти, вернее, боя в Науре, после которого все решили, что меня убили. А еще, надпись: 'Погиб, спасая боевых товарищей' и силуэт Ордена Мужества чуть правее и ниже фото. На миг становится как-то совсем жутко. Не каждый день удается поглядеть на собственную… ну, не совсем могилу, скорее, памятник. Но, как не крути, памятник все же могильный. А в голове звучит тихий голос Бати из сна: 'Мы ведь тебя похоронили'. Обессилено опускаюсь в траву рядом с памятником, и тут меня накрывает.

Я не знаю, что это было. В мистику не верю, а для игры расшалившегося воображения это было слишком ярким и правдоподобным. Я просто ВИДЕЛ, что здесь произошло в тот день, видел во всех подробностях. Видел, как промчался по дороге мимо КПП джип с тремя 'кадыровцами' из ПМСН[50], которые, слегка притормозив, проорали в открытое окно, что в Ведено бой, что стоящий там самарский СОМ[51] уже вырезали, и что они сваливают. Видел, как занимают оборону наши парни, и как испуганно мечутся по своим позициям девятнадцатилетние мальчишки-'контрактники' из внутренних войск, приданные нам 'в усиление'. Как замелькали между домов в Беное фигуры бородатых вооруженных людей. Вспыхнувший после первого же попадания тандемным куммулятивом БТР 'вованов', которому они поленились отрыть капонир. Как, привстав под шквальным огнем из окопа, подбил 'зависший' на 'таране' УАЗ гранатометчик Мустафа. Подбил, и тут же упал с простреленной чеченским снайпером от виска до виска головой. Как равняли с землей из установленной в кузове 'сто тридцать первого' ЗИЛа ЗУшки и нескольких гранатометов наш блок-пост, в котором заняли оборону четверо омоновцев и трое местных милиционеров. Как молотил короткими очередями из КПВТ и ПКТ по наступающим боевикам наводчик нашего БТРа Рома Рыбак. Он продолжал стрелять даже тогда, когда вспыхнул от прямого попадания моторный отсек, когда задымился от жара его комбинезон. Он стрелял до тех пор, пока не начал рваться боекомплект. Видел нашего снайпера Бороду, раненого, истекающего кровью, давно плюнувшего на смену позиций и стрелявшего с почти пулеметной скоростью в бегущих через поле к забору базы боевиков. Видел связиста Андрея Баранова, которому кто-то из Ханкалы хрипло орал сквозь помехи: 'Продержитесь хотя бы пару часов! Помощь вот-вот придет!'

Видел как они держались, сорок битых жизнью матерых волкодавов-омоновцев и столько же зеленых мальчишек-'веверов'[52]. Держались больше суток и ждали помощи… Помощи, которая так и не пришла. Мои друзья один за другим гибли у меня на глазах, а я мог только скрежетать зубами от бессилия, от невозможности что-либо изменить.

А потом накатила новая волна отчаянья. То, что мира, в котором я вполне счастливо прожил почти тридцать пять лет, давно нет, я понял уже давно. Понял разумом, но никак не мог принять душой. Потому и воспринимал все, что мне говорили, так спокойно, что до конца все равно не верил в реальность всего происходящего. Продолжал втайне надеяться, что вот-вот проснусь, и все будет, как и прежде. А вот сейчас окончательно осознал, что ничего уже не будет. Не будет поездок к родителям и шуточных перебранок с младшей сестрой Юлькой. Что никогда я больше не пройдусь по Арбату, никогда не выпью чешского пива в компании старого приятеля Олега в любимом нами обоими уютном пивном ресторанчике на Таганке. Что никогда я не пофлиртую больше в Парке Горького с какой-нибудь симпатичной незнакомкой, подарив ей только что выигранного в тире плюшевого медведя. Вся моя жизнь, которая мне так нравилась, все те люди, которых я знал и любил, все это исчезло навсегда, давно превратилось в радиоактивный пепел. Господи, как же мне было хреново в тот момент! Что же мне со всем этим делать?! Как же мне теперь жить?!

Я плохо помню, что со мной было. Кажется, плакал, молотил кулаками по гладкому шлифованному граниту собственного памятника, кого-то проклинал и рычал.

А потом наваждение схлынуло так же внезапно, как и накатило. Я резко вскочил на ноги, отвесил самому себе хорошую оплеуху.

– Ну, и херли ты тут истерику устроил, как 'залетевшая' школьница? – рыкнул я на самого себя. – Соберись, тряпка! Не хочешь жить – пистолет в пасть, мозги на просушку и нахер все! А если хочешь, вытри сопли с жала и пойди, найди свои яйца! Что делать, что делать? Жить, млядь! Долго и счастливо!!!

А пока у меня есть одно очень важное дело, ради которого я и пришел сюда. Мои друзья похоронили меня с воинскими почестями, и даже поставили памятник. А вот их самих похоронить было некому…

Откинув лист кровельной жести, и переворошив кучу ржавого хлама и древесной трухи на месте бывшего склада инвентаря и инструментов, я, наконец, нашел то, что искал – принадлежавшую нашему старшине складную титановую саперную лопату.

Я искал их до самой темноты, пока в состоянии был хоть что-то разглядеть без помощи фонаря. Искал в осыпавшихся окопах, на разбитых гранатометами огневых точках, в прогнивших развалинах построек. Найденные кости, хрупкие и почерневшие, сносил к большой воронке, оставшейся на месте позиции АГСа, которую решил превратить в братскую могилу. База у нас была небольшая, но до ночи я не смог обыскать ее всю. Значит, закончу завтра. На ночевку устроился в старом кунге, в котором у нас располагался медпункт. Вещей в нем почти не было, только металлический откидной столик, да несколько деревянных ящиков с разной 'медициной', а значит, нечему было гнить и покрываться плесенью, как в жилых кубриках. Вообще, конечно, просто завалиться спать в таких условиях и такой обстановке – верх разгильдяйства и неосмотрительности. А потому, спать никто и не ляжет. Не такая уж большая проблема, одну ночь пободрствовать, особенно, учитывая то, что полторы недели подряд я только и делал, что ел, да спал. Крыша над головой и стены по бокам – есть. Ни дождь, ни туман, ни ветер не страшны. Подтаскиваю поближе к входной двери относительно крепкий деревянный ящик и усаживаюсь на него. Вот так и будем 'службу тащить'.

На следующий день поиски я продолжал почти до обеда, проверил все, что мог, даже вход в заваленный оружейный склад откопал, правда, ничего кроме нескольких сгнивших деревянных патронных ящиков там не обнаружил. Вычистил и поправил края у воронки, аккуратно сложил на дно все найденные останки. Засыпал землей, а в могильный холм врыл сколоченный ржавыми гвоздями из самых крепких, что смог найти, досок православный крест. Вынул из 'Стечкина' магазин, стянув с головы пропотевшую бандану, трижды вхолостую щелкнул курком, молча постоял минуту над могилой, и стал собираться в обратный путь. Прощайте, парни, простите, что не могу сделать для вас больше. Хотя, почему не могу? Могу, и еще как! Я буду за вас мстить. Насколько хватит сил, злости и умения. Пусть своих врагов 'прощают и возлюбляют' слабые. А у меня – путь, видно, другой.

Спокойно уйти не получилось. Не успел я дойти до ворот, как услышал со стороны Беноя гул автомобильных двигателей. Времени хватило только запрыгнуть в капонир и укрыться в проржавевшем насквозь корпусе БТРа. Сквозь круглое отверстие стрелковой ячейки вижу старенький армейский джип 'Лендровер-Дефендер', видно, как-то из Грузии перегнали, тамошние вояки, вроде, на таких катались и еще более древний ГАЗ-69. На турели 'Дефендера' – АГС. Издалека видно плохо, но, по-моему, не 'семнадцатый', а 'тридцатка'.[53] Вот блин, хорошо, что к дороге не вышел! Уконтрапупили бы меня из этой 'хлопушки' мгновенно, я б даже 'мяу' сказать не успел. Ну, давайте, черти бородатые, у вас свои дела, у меня свои. Езжайте дальше, куда ехали. Но 'бородатые' дальше ехать почему-то не хотят. Обе машины сворачивают к базе, и, объехав ворота с застывшей в них грудой металлолома, выезжают на плац. Мля, да какого хера вам тут надо?! Ведь нет тут ничего интересного! Что было, уроды навроде вас за тридцать лет растащили. Боевики начинают выбираться из машин. Четверо, ну да, не любят джигиты в тесноте кататься. А что это они там из машин достают? Охренеть – молитвенные коврики! Твою мать! Точно! На часах почти три. Намаз.

Пока чечены разувались, мыли водой из привезенных с собой бутылок ноги и руки и расстилали на травке свои коврики, я достал из 'мародерки' гранату, и открыл левый подсумок, чтобы удобнее было выхватить из него в случае необходимости следующий магазин. Блин, надо было их загодя попарно, как и те, что к АКСу, смотать. Лень было изоленту или пластырь искать. Вот теперь и отдувайся! А 'духи', встав на четвереньки, начинают молиться. Что, сильно набожные? Очень срочно понадобилось с Аллахом пообщаться? Вот сейчас я вам личную встречу и обеспечу. Как Ходжа Насреддин говорил: 'На Аллаха надейся, а верблюда привязывай'. Применительно к данному случаю можно слегка перефразировать эту 'восточную мудрость', чтоб вторая часть звучала: 'А про боевое охранение не забывай'.

Я высунулся в боковой верхний люк, аккуратно выдернул предохранительную чеку и, метнув гранату на плац, рухнул на пол. Чем хорош замедлитель двойного действия РГО – взрыва не обязательно ждать четыре секунды, при ударе он происходит сразу. Говорят, их разработали во время афганской войны, когда во время боестолкновений в горах, брошенные вверх по склону гранаты успевали до взрыва скатиться назад, вниз. Как только осколки горохом отбарабанили по броне, я чертиком из табакерки я выскочил из капонира и бросился к лежащим на плацу телам, на бегу перечеркивая их короткими очередями, и неподвижные, и еще шевелящиеся. Хотя, стрелять было уже не обязательно. РГО – штука страшная. Фактически, та же Ф-1, только меньше, легче и с запалом мгновенного действия. Шансов на выживание у этих четверых не было. Но я все равно стреляю, этот рефлекс мне вбили в подсознание намертво. Враг считается живым, пока не доказано обратное. А лучшее доказательство его смерти – твоя пуля, пробившая его череп.

Что, осуждать будете? Типа, стрелять в спину, да еще и молящимся – не правильно? Я так скажу, людей убивать – вообще не хорошо. Заповедь 'не убий' не только в Библии, но и в Коране прописана. Однако – убиваем. Я, по крайней мере, убиваю врагов на войне, а не случайных прохожих в подворотне. А с врагом, как известно – все средства хороши. Джентльменство и всякие разные правила – это для спортсменов. А на войне, кто выжил и победил, тот и прав.

Так, хватит философию разводить, теперь все надо делать очень быстро. До Ца-Ведено – километров восемь, до Ведено – почти двенадцать. Если мне повезло, то ни взрыва, ни стрельбы там не услышали. Но надеяться на везение я не буду. 'Волчьи головы' отхватываю вместе с рукавами, некогда мне возиться. Быстро обшариваю карманы, кошельки-кисеты, почти такие же, как и у меня, не глядя, закидываю в 'мародерку', потом пересчитаю. Оружие и 'разгрузки' боевики любезно сложили в кузова машин, как мило с их стороны. Подбегаю к 'Лендроверу' и понимаю, что судьба жестока. Джип с тихим шипением оседает на ободах колес, да и пробитый в нескольких местах радиатор тоже вполне красноречив. Вот блин!!! Только хотел хорошей машиной разжиться, а тут такой облом! Хотя, сам виноват, аккуратнее надо с гранатами. Зато 'козлик', прикрытый от взрыва корпусом 'британца' оказывается в полном порядке. Не 'Ровер', конечно, но все ж таки четыре колеса, двигатель, неплохие скорость и проходимость. Идет, беру! Запрыгнув в кузов 'Дефендера' перекидываю из него два АКМСа и разгрузочные жилеты в 'шестьдесят девятый' и пытаюсь снять с турели АГС. Ага, щаз! Тому умельцу, что эту 'вертлюгу' склепал, надо руки оторвать по локоть! Да как же оно снимается-то? Мля! Шум движков пока чуть слышен, но уже вполне отчетлив. Спалился!!! Так, 'жабу' задавить, хрен с ним, с АГСом, хватит и двух 'улиток' с ВОГами, одну из которых отцепляю от гранатомета, а вторая стоит возле турели. С паршивой овцы – хоть шерсти клок! Все, пора сваливать, вот только сначала…

Из первой попавшейся 'разгрузки' вытряхиваю три 'лимонки', одну засовываю прямо под АГС, выдернув кольцо и зажав предохранительный рычаг между турелью и корпусом гранатомета. Две другие, не мудрствуя, распихиваю таким же макаром под колеса. Хороший 'сюрприз' кое-кому будет.

Заскрежетав коробкой передач 'козел' рвет с места. Знаю, машина, я скотина и варвар, уж потерпи! Погоню, два УАЗа и 'Ниву', я замечаю в зеркало заднего вида, уже проскочив мимо колонны с 'гостеприимной' надписью. А, въехав в Сержень-Юрт, сквозь рычание двигателя и бренчание груды железа в кузове слышу далеко позади сильный взрыв. Да, друзья мои, три 'эфки' – нифига не фунт изюма! Как там у классика: 'Так не достанься ж ты никому!' Хотя, за угробленный 'Дефендер' моя пупырчатая 'жаба' меня еще не раз удавит.

Жаль только, что не все преследователи к брошенному 'Роверу' свернули. Как минимум три машины с боевиками сейчас висят у меня на хвосте. И даже изредка пострелива… Твою ж мать!!! Они там что, совсем охренели! Из гранатомета, по быстро движущейся цели, да из едущего авто, да на такой дороге… Одним словом, мозгов у гранатометчика мало, а вот лишних выстрелов, похоже, полно. Оставляющая дымный след реактивная граната проносится далеко в стороне и взрывается, окончательно завалив какой-то и без того сильно разрушенный кирпичный сарай. Через некоторое время мне вслед стартует вторая. Потом третья. Эти рвутся уже почти рядом, на обочине дороги, одна левее, одна правее меня. Один черт не попал, мазила! Хотя, кто сказал, что гранатометчик хочет попасть в машину? Возможно, он просто пытается согнать меня в кювет. Машин-то не так уж и много осталось, вот и пытается ее сберечь, чтоб взять относительно неповрежденной, пригодной к ремонту. Да фиг тебе! Догони сперва!!!

Я уже говорил, что на дорогах в чеченских поселках обожают накатывать высоченные 'лежачие полицейские'? Сержень-Юрт в этом вопросе совсем не исключение. 'Козел', словно сумасшедший, скачет по этим рукотворным ухабам, полностью оправдывая свое неблагозвучное прозвище. И каждый раз, когда он с грохотом приземляется, я жду, что вот именно сейчас сломается кардан, или стойки колес, или… Но нет, ГАЗ по прежнему несется вперед.

А вот противник нагоняет. Гранатометчик успокоился, похоже, понял, что сегодня не его день. А может выстрелы закончились. Зато резко активизировались автоматчики. Сначала несколько пуль с мерзким визгом прошли где-то почти над ухом. Потом сразу две пробили правую часть лобового стекла. Хорошо стреляют, гады. А я даже ответить не могу, стоит хоть на секунду отвлечься, и вылечу с дороги к чертовой матери. Шали лучше бы объехать по кругу, та дорога ровная, но – нельзя. Это хороший крюк, а противник может рвануть напрямую через город, и, опередив меня, перекрыть мост через Джалку. И тогда мне точно конец. Остается только гнать по главной улице, уповая на то, что старенький 'шесть-девять' не развалится на запчасти прямо подо мной.

Похоже, мои молитвы были услышаны. По крайней мере, Шали проскочил почти без потерь, если не считать таковыми несколько пулевых пробоин в кузове и осыпавшуюся вторую половину лобового стекла. А вот на крутом повороте в Герменчуге слышу звонкий и громкий звук лопнувшего железа, а в боковое зеркало вижу скачущий по растрескавшемуся асфальту кусок рессоры. Твою мать! Машина ощутимо проседает на правый бок.

– Держись, родная! – стиснув зубы, шепчу я. – Вырвемся, себе тебя оставлю, полное ТО проведу и лучшим бензином заправлять буду, клянусь.

А боевики уже буквально на пятки наступают, еще чуть-чуть и догонят. Проскочив развалины торгового центра с жутко оригинальным названием 'Беркат'[54] на чудом уцелевшей вывеске, решаю, что меня уже должны услышать на аргунском блок-посту.

– Аслан, Чужому! Аслан, ответь Чужому!!! Прием!

– На приеме Аслан. – слышу знакомый голос в ответ.

– Я выхожу. Прямо по трассе. На машине, 'козел' цвета хаки. Тащу 'хвост', три единицы, небронированные. Обрубить не смогу. Пальбу слышите? По мне херачат, мля! Огнем поддержите?!

– Не вопрос. Но, учти, сразу внутрь не впустим. Перед воротами съезжай в кювет и замри там. Сперва с 'хвостом' твоим разберемся… Как принял?

– Принял, ждите!

До ворот, уже показавшихся вдали, я так и не доехал. Что-то громко хлопнуло, и руль больно саданул по рукам. 'Шестьдесят девятый' завилял по дороге. Похоже, прострелили колесо. Мля! Пытаюсь удержать ГАЗ на дороге, но машину вдруг повело юзом, едва не перевернуло, а потом под днищем моего 'козлика' что-то громко и мерзко скрежетнуло и он ткнулся бампером в асфальт, а оторванное колесо, весело подпрыгивая, укатилось куда-то в кювет. Я не стал изображать из себя мишень, сгреб из кузова две ближайшие 'разгрузки' с магазинами и прямо через борт сиганул на обочину. Так, до КПП примерно километр, боюсь, не поедут они в такую даль, меня вытаскивать. До разрушенных кирпичных пятиэтажек метров двести. Не факт, что добежать успею. Ну, значит, будем прямо здесь воевать. 'Сто третий' ощутимо, куда сильнее, чем АКС, толкает прикладом в плечо. Короткие очереди летят на встречу машинам преследователей. Пытаюсь поймать в прицел водителя ближайшего ко мне УАЗа, до которого уже меньше ста метров. Жму на спусковой крючок, а в голове молотком стучит единственная мысль: 'Сдохни ж ты, сука! Сдохни! Сдохни!! Сдохни!!!'

Есть! Вражина, всплеснув руками, и забрызгав кровью и мозгами стоящего позади него автоматчика, валится куда-то под руль, а УАЗик вылетает с дороги и кувыркается в кювете, поднимая тучи пыли. А то! Автомат Калашникова – лучшее средство для передачи негативных мыслей на расстояние до одного километра! Не слыхали такую фразу? Не удивительно, я ее сам придумал. Нравится? Дарю! А вокруг меня земля внезапно встает дыбом и ощутимо колотит снизу по брюху, будто я лежу на листе железа, который кто-то начал рихтовать огромной кувалдой. Скатываюсь вниз, в кювет и замираю, прикрыв голову руками. Похоже, писец тебе приснился, Миша. Это не ПК какой-нибудь, это или 'Утес', или 'Корд'. На такой дистанции, да таким калибром они тебя в два счета на запчасти разберут, не дав даже головы приподнять. Похоже, поняли ребята, что им меня уже не догнать, вот и решили хотя бы отомстить. И, если честно, шансы у них хорошие! Под огнем 'крупняка' жить мне недолго.

Дум-дум-дум, дум-дум-дум. В амбразуре ДОТа слева от ворот КПП вдруг словно расцветает огненный цветок. Над головой в сторону машин боевиков со злым жужжанием проносятся цепочки огненных росчерков. Ох, блин! Похоже, 'на том конце провода' сейчас кому-то не весело. Четырнадцати с половиной миллиметровые пули КПВ вообще штука весьма для противника неприятная, а уж когда они еще и МДЗ[55]… 'Нива' боевиков взрывается сразу. В сером УАЗе-'Хантере' с 'Утесом', похоже, водила за рулем матерый. Сдав назад и укрывшись за корпусом 'Нивы' он умудряется развернуться буквально 'на пятке' и пытается уйти. Но ему не везет. Куда именно попали пули КПВ мне из кювета не видно, зато отлично видно, как 'Хантер' высоко, будто с трамплина, подпрыгивает и валится на бок.

Так, теперь главное – не спешить. Внимательно осматриваю машины боевиков и местность вокруг них через прицел автомата. Кто-то мог и уцелеть, хотя, вряд ли. Но, рисковать не стоит, а то приподнимешь дурную головушку, а добрый бородатый дядя тебе в нее пилюлю от глупости вгонит. Свинцовую.

– Чужой, ты там как? – оживает рация.

– Живой, движения вокруг машин не наблюдаю.

– О чем мы с тобой в прошлый раз говорили?

Так, все верно, проверить тот ли я, за кого себя выдаю, перед тем, как выслать помощь – идея вполне разумная.

– О брате твоем говорили, – я напрягаю память, – о Хасанбеке. О благодарности. И о способах опознания на Мертвых Землях.

– Понял тебя, Чужой. Сейчас помощь будет, встречай.

– Жду, – коротко отвечаю я, а сам начинаю аккуратно перемещаться в сторону первого УАЗа. А то, как известно, в большой семье – шавлом не щелкают. Наложат шустрые парни с КПП могучую лапу на все трофеи разом, не драться же с ними потом. А я что, зря жизнью рисковал? Когда минут через пять я уже провожу 'контроль' возле перевернутого УАЗа в кювете, мимо меня пролетают армейская 'буханка' с самодельным люком в крыше, из которого выглядывают сразу два автоматчика и бежевая 'Нива' с зеленой полосой по борту, явно бывшая в 'прошлой жизни' инкассаторской. Микроавтобус проскочил дальше, а 'Нива', притормозив, сдает назад.

– Узнаю наемников! – скалится в тридцать два зуба выбравшийся из нее Аслан. – Еле жив остался, но сразу за трофеями рванул.

– Ага, мы такие, жажда наживы подавляет даже инстинкт самосохранения, – улыбаюсь я, и киваю головой в сторону ушедшей вперед 'буханки', от которой уже слышны одиночные выстрелы, там, видно, тоже времени даром терять не привыкли. – Не переживай, вам сейчас тоже богато обломится. Там кроме 'Утеса' еще и РПГ в УАЗе был.

– Откуда знаешь?

– А мне из него в Сержене чуть задницу не поджарили…

– Тебе там похоже не только ее жарили, – Аслан внимательно смотрит на замерший посреди дороги ГАЗ-69. Ой, мля, досталось же тебе, бедняга. Даже на таком расстоянии видно, восстановлению 'шесть-девять' не подлежит: вдобавок ко всем прошлым 'болячкам', теперь добавилась еще и очередь из 'Утеса', прошедшая вдоль всего борта от 'запаски' до двигателя. Калибр двенадцать и семь – нифига не шутки. Несчастный 'козлик' сейчас похож на неаккуратно вскрытую консервную банку.

Вытащив из-под УАЗа и повесив за спину два АКМСа, срезав с рукавов 'волчьи головы' и небрежно перекинув через плечо две замызганные разгрузки, иду назад, в сторону моего искореженного 'стального коня'. Там в салоне перевернутого УАЗа, вроде, еще что-то осталось, но все за раз я на себе один черт не упру.

– Прости меня, железо, и спасибо тебе, – тихонечко говорю я, поглаживая ГАЗ по разодранному пулями борту.

– Эй, Чужой, ты чего там? – слышу за спиной голос Умарова.

– С боевым конем прощаюсь.

Фраза получается какой-то совершенно не шутливой. Да и Аслан не улыбается и отвечает совершенно серьезно.

– Да уж, он тебе сегодня жизнь спас.

Парни с КПП помогли мне откатить 'козлик' с проезжей части, перевернули и взяли на буксир сильно помятый, заляпанный кровью, но относительно исправный УАЗ и подбросили на 'буханке' вместе со всеми моими трофеями прямо к порогу 'караулки'. Аслан пообещал помочь с 'попуткой' до Червленной и пригласил внутрь, чтоб не жариться на солнцепеке, а заодно чайку попить. Сложив 'нажитое непосильным трудом' кучкой возле двери, вхожу следом за ним, и, увидев суровую табличку 'Саца! Чекх вала мегар дац!'[56], дисциплинированно отстегиваю от 'сто третьего' магазин, лязгаю затвором, доснаряжаю выскочивший патрон в 'рожок', и убираю его в подсумок.

– Что, по-чеченски понимаешь? – спрашивает заметивший это Аслан.

– Грешен, – развожу руками я.

– Это правильно. А то, как так выходит – глупые чеченцы два языка знают, а умные русские – всего один?

Посмеялись, я уселся за стол чаи гонять, а Умаров пошел к стоящему в углу полевому телефону, насчет транспорта для меня договариваться.

– С тем КПП говорил, – сказал он, положив трубку ТАПа[57], – сказали, если кто в ту сторону поедет, они к нам направят. Но о цене уже сам договаривайся.

– Скажи, Аслан, а у тебя знакомых автомехаников нет, часом?

– А, – понимающе кивает тот, – решил, что УАЗ не совсем мертвый еще? Правильно решил, мне кажется. Продать хочешь, или починить?

– Починить, разумеется. Зачем продавать то, что самому нужно?

– Тоже верно, – соглашается Умаров. – Мой дядя Исмаил и его старший сын, Ваха, мастерскую в Петропавловской держат. Если надо, могу все узнать.

– Узнай,

– Тогда так давай. Машину тут оставляй. Исмаил приедет, заберет, посмотрит что-как. Цену скажет Ты в 'Псарне' живешь?

Я киваю.

– Вот, тогда через Кузьму свяжемся. А как готово будет – приедешь, заберешь. Ты не думай, я тебе слова стариков не зря передавал, все хорошо будет сделано. И недорого.

– Вот и договорились, – соглашаюсь я, прикидывая, хватит ли мне денег на оплату работы Исмаила и его сына. Кое-что в кубышке уже есть, да трофеи сдам, да за 'волчьи головы' рубль золотом и десять рублей серебром выдадут. В самом крайнем случае, пойду к Исмагилову на поклон, он, вроде, помощь обещал. Вот и попрошу помощи… Материальной… Я его за язык не тянул. Опять же, не безвозмездно, с возвратом.

'Попутка', бортовая 'Газель', нашлась через пару часов. С водилой, стареньким и сморщенным, будто гриб-сморчок, чеченцем в высокой каракулевой папахе, я торговался, будто на базаре. В результате, сошлись на том, что я отдам ему один трофейный ПМ и два магазина. Тот требовал два пистолета при четырех магазинах, но я был непреклонен. А когда ударили по рукам, то по его довольной физиономии понял, что один черт крепко переплатил. А, и ладно! Не обеднею. С помощью Аслана перекидал в кузов все свои 'ништяки', и, пожав на прощание руки всем своим спасителям, запрыгнул туда сам.

– Марша ойла, Аслан![58]- машу я на прощание стоящему на крыльце 'караулки' Умарову, когда грузовик трогается.

– Баркалла, Миша, и тебе нек дика хюлда хан![59] – кричит он мне в ответ.

В Червленную мы въехали, когда солнце уже почти касалось горизонта. Думается мне, что и в Комендатуру, и в 'Ратник' я уже опоздал. Да и стволы трофейные не чищены. Раз уж начал создавать себе репутацию честного и порядочного клиента, так и надо гнуть эту линию дальше.

– Давай сразу к 'Псарне', уважаемый, – кричу я, постучав ладонью по крыше кабины.

– Дик ду![60] – слышится в ответ старческий брюзжащий голос. – И не ори так, не глухой я.

Уже на подъезде к трактиру меня настигает запоздалая мысль: 'А как я все это один потащу?' Тут ведь не блок-пост, где посторонних нет, а оживленная улица. Бросишь какую-нибудь вещь без присмотра, в два счета 'ноги отрастит'. М-да, незадача… О, похоже повезло, возле входа в 'Псарню' вижу кого-то из наемников, напрягаю зрение, ага, Толик. Ну, и ладно, Толик, так Толик. Опять же, мы с ним помирились уже и общаемся вполне нормально. Ну, попутал парень поначалу берега, с кем не бывает?

– Толян! – ору я во всю глотку и машу руками. – Погоди, помощь нужна!

Похоже, о своем решении задержаться на крыльце Толик жестоко пожалел, стоило мне начать навьючивать на нас мою добычу. В двери трактира мы вваливаемся нагруженные, как два бухарских верблюда. В зале, где народ как раз собрался, чтобы поужинать и языками почесать – немая сцена.

– Миша, ты это называешь 'вообще неприбыльным' делом? – задумчиво тянет, почесывая бровь, Убивец.

– Ага, – выдыхаю я, – с грохотом сваливая с себя все прямо на пол.

Рядом, не особо церемонясь, следует моему примеру и Анатолий. Все встают из-за столов и собираются вокруг груды моих трофеев. Выглядит внушительно, не спорю: два АКМСа, 'весло' АК-74 с обшарпанными деревянными цевьем и прикладом, явно видавший виды, но вполне исправный ПК с коробкой-'соткой' и тремя пулеметными лентами по 250 патронов в обычном джутовом мешке, два ПМа и один ТТ, по два магазина на каждый. Принадлежавший пулеметчику 'Кедр', правда, всего с одним магазином. Полтора десятка гранат. Пять битком набитых магазинами разгрузочных жилетов. Два полных и один вскрытый цинк с автоматной 'семеркой'. Примерно полцинка девятимиллиметровых пистолетных патронов. Две полностью снаряженные 'улитки' к АГСу. И, в довершение 'натюрморта' сильно поцарапанная, но рабочая армейская радиостанция Р-159, тяжеленная, будто могильная плита. Помнится, когда я срочную служил, радистам даже разрешали бронежилеты не одевать. Во-первых 'сто пятьдесят девятая' ничуть не меньше весит, а во-вторых – не каждая пуля ее пробьет. А ведь были еще один ПМ и два АКМа, но чертов 'духовский' пулеметчик обгадил мне всю 'малину' безнадежно испортив их крупнокалиберными пулями. Кроме того, в кошельках, которые я 'выпотрошил, сидя в кузове 'Газели' по дороге в Червленную, оказалось тридцать семь серебряных и две золотые монеты.

– Ты извини, что спрашиваю, – вновь начинает Убивец, – но что бы ты в таком случае назвал 'прибыльным'?

– Вот если б я сюда приехал на 'Лендровере-Дефендере' с АГСом 'тридцаткой' на турели и с 'шестьдесят девятым' ГАЗоном на буксире, вот это было бы прибыльно.

Наемники дружно заржали над удачной, по их мнению, шуткой.

– И чего гогочете? – громко интересуюсь я, обводя парней пристальным взглядом. – Я, между прочим, абсолютно серьезно. 'Ровер' пришлось за Сержень-Юртом заминировать и бросить, он уже не на ходу был. АГС снять не успел, погоня на пятки наступала. А 'козлика' бородатые прямо перед КПП в Аргуне из НСВ в металлолом искрошили. Правда, мне от них в наследство армейский УАЗик достался, но его, в процессе наследования помяло сильно, я его в ремонт сдал.

Смех, словно по мановению волшебной палочки, опять стихает. До народа, похоже, дошло, что я абсолютно серьезен. Такими вещами тут не шутят.

– Слушай. Чужой, если не секрет, что ж там за 'неприбыльное личное дело' было, что с него в таком виде возвращаются? – спрашивает кто-то из толпы.

– Не секрет, парни, – хмуро отвечаю я. – Товарищей боевых похоронить нужно было.

Лица вокруг сразу становятся серьезными. Что такое бросить без погребения на поле боя тело друга, тут понимают хорошо.

– А это? – глядит на груду оружия у себя под ногами Толя.

– А это, Анатолий, им вместо тризны. Был, говорят и у славян такой обычай, на могилах воинов их врагов в жертву приносить. Чтоб те им в загробном мире рабами были. Жаль только, – вздыхаю я, – много их, товарищей моих, там полегло, почти восемьдесят человек. А этих, всего шестеро, ну, еще у 'Ровера' двоих-троих 'эфками' побило. Рабов на всех не хватит…

– Восемьдесят?! – Костя снова изумленно почесывает бровь. – Что-то не припомню я такой крупной операции. Это когда ж было?

– Не могу тебе этого сказать, Костя. Да и не обо всех операциях потом известно становятся, о некоторых только через много лет узнают, а об иных – вообще никогда.

– Что да, то да, – соглашается Убивец. – Ладно, давай так, сейчас парни тебе помогут все до комнаты донести, приведешь себя в порядок, отдохнешь, выспишься. А с утра у нас с Кузьмой к тебе серьезный разговор будет.

– Договорились, – отвечаю я,

Минут через сорок я спускаюсь вниз, вяло, без аппетита ужинаю. С предложениями о 'проставе' ко мне никто не пристает. Услышав о восьмидесяти погибших, которых мне пришлось хоронить, народ сделал вывод, что состояние мое к празднику не располагает. Я сам подошел к Кузьме, и попросил его налить всем за мой счет водки. Парни и тут все поняли правильно – пили стоя, не чокаясь и не произнося тостов. За упокой… А потом снова прошу у Кузьмы гитару. Тяжко мне, душа разрядки просит и водка тут не помощник. Да и не любитель я крепкого алкоголя. Легонько пробегаю пальцами по струнам. Чего б такого сыграть? И вдруг, пальцы, будто сами вспоминают мелодию и мне только, и остается, что начать петь.

Уже к середине второго куплета в довольно шумном зале повисла тишина. По большому счету, плевать, что Сергей Трофимов написал эту песню почти полвека назад. Все, кто сейчас сидел в этом зале, своей профессией выбрали войну. А в жизни воинов уже многие века мало что меняется, разве что оружие стало другим…

Когда затих последний аккорд, еще секунд тридцать все молчали, а потом Кузьма пробасил из-за стойки:

– Сильно. А я уж думал, ее не помнит никто. Еще что-нибудь из него же можешь?

Я только кивнул, и снова запел.

Потом я пел 'Блок-пост в акациях', 'Мертвый город, Рождество', 'Кукушку', 'Звезду по имени Солнце', а когда устали поотвыкшие голосовые связки, то просто играл что-то из 'Золотых баллад' 'Металлики'.

К тому моменту, когда я закончил импровизированный концерт и отложил гитару, народу в зале трактира существенно прибавилось. Кроме наемников за столами сидели какие-то местные. Причем не только молодые парни и девушки, но и люди вполне взрослые.

– Надо тебе почаще гитару подсовывать, – широко улыбаясь шепнул мне Четверть, когда я возвращал ему инструмент. – Вон ты как посетителей приманиваешь.

– Ага, – в тон ему поддакнул я, – заодно будем укреплять дружбу между наемниками и местным населением. Глядишь, десяток-другой таких концертов, и нас совсем бояться перестанут.

А за завтраком, когда я с удовольствием рубаю принесенное Зиной овощное рагу с мясом, ко мне за стол подсаживаются Убивец и Четверть.

– Слушай, Миша, – шумный и жизнерадостный обычно Кузьма говорит тихо и серьезно, – хочу вернуться к тому разговору, что мы вели после твоего возращения из СБ.

– Это по поводу работы на вас?

– Именно, – согласно кивает головой он.

– Ну, так я, вроде, тогда все сказал, в принципе – согласен, но все будет зависеть от того, насколько выгодные условия вы мне предложите. По вчерашнему опыту, – решаю я немного набить себе цену, – похоже, тут и в одиночку можно неплохо зарабатывать.

– Так один в поле не воин, Миша, – пытается приструнить меня бармен.

– А вот это, Кузьма, зависит от того, что за воин. Да и с нохчами я 'стенка на стенку' в чистом поле сходиться не собираюсь.

Поняв, что попытка припугнуть меня сложностями не удалась, Четверть немного сбавляет обороты.

– Это да, но, согласись, всегда проще и спокойнее, если кто-то надежно спину прикрывает.

– Согласен, поэтому можно и напарника подыскать. Думаю, после двух-трех рейдов, вроде вчерашнего, желающих много появится, – снова 'подпускаю шпильку' я.

Кузьма только разводит руками, как бы говоря: 'Ну что ты с ним будешь делать!' А в разговор вступает Убивец.

– Слушай, Миш, ну брось ты Ваньку валять, а! Это Кузьма у нас поторговаться любит, от купчиков понабрался. Бизнесмен, блин! Я человек простой, всех этих долгих разговоров не люблю. Короче, предлагаю тебе место в отряде. Поверь, в такой команде, как у нас, намного лучше, чем одному. Или ты с 'безопасниками' замирился уже? Или решил к военным податься? Тогда так и скажи, а то сидим мы тут, перед тобой распинаемся…

– Костя, не нервничай, – останавливаю я его гневную тираду. – Ни с кем я не помирился, и в военные тоже не собираюсь, хотя звали, и даже лейтенантскими погонами соблазняли. Но и ты пойми, на 'высокую должность' охранника какого-нибудь мотообоза или сторожа при кошаре я не соглашусь.

– А вот теперь, Миша, ты притормози, – вновь перехватывает инициативу Четверть. – То, что подготовка у тебя не хуже чем у ОсНаза мы уже поняли…

– Лучше, Кузьма, поверь мне, куда лучше у меня подготовка. И это не я сказал, это и Исмагилов признает.

– О как, – сбитый с мысли бармен ненадолго умолкает. – Так о чем я? А, вот… Забраться в одиночку за Сержень-Юрт, а потом с таким тарарамом оттуда вернуться, это уметь надо. Пока ты отдыхал, мы кое с кем связались…

– Не с Асланом Умаровым, случайно?

Кузьма снова умолкает, а потом, улыбнувшись, продолжает.

– Невежливый ты, Миша, перебиваешь все время. Но зато догадливый – этого не отнять. Да, с ним. Знаешь, тамошних вояк ты очень впечатлил, а они много в этой жизни повидали. Короче, то, что ты сорви-голова и чудовище, это факт, не подлежащий сомнению. И есть у нас задумка как раз для человека с твоим складом характера и способностями. Видишь ли, ни в Мертвые Земли, ни на территорию Непримиримых мы не суемся. Иногда одиночки или небольшие группы за 'бошками' выбираются, но слишком часто бывает, что после этого их никто и не видит больше.

Кузьма прерывается и оборачивается в барной стойке.

– Зинуль, солнце мое, принеси нам по пиву, а то в горле пересохло! – командует он и продолжает свою мысль. – Когда ты в Науре один пятерых 'волчат' положил, нам стоило только намекнуть кое-кому, что ты из наших, как к нам тут же купчики примчались с очень 'жирным' контрактом. Думаю, после сегодняшней твоей 'прогулки' будет то же самое. Смекаешь?

– Тоже мне, бином Ньютона, – отвечаю я. – Дело понятное. Наемников вокруг не мало, вы тут, в Горагорском или Петропавловской какие-нибудь свои, так? Услуги вы все предлагаете примерно одинаковые: 'проводка' колонн, охрана объектов или людей. Военные вас тоже периодически к своим делам 'подтягивают', но это уже из другой оперы, и там вы больше на подхвате. Так?

– Так, – дружно кивают Костя и Кузьма.

– Вот, и если вы все такие одинаковые, то кого ж бедным торгашам выбрать? А тут появляюсь я, весь такой на всю голову контуженный, ломом подпоясанный, крутой и героический до невозможности. Нохчей гоняю, чуть ли не ссаным полотенцем, а самому хоть бы хны. И все знают, что данный героический воитель из отряда Кости Убивца, – я перевожу дыхание и делаю большой глоток холодного пива. – А дальше все просто. Психология работает на нас. Если я такой непобедимый герой, то и все остальные бойцы в нашем отряде – такие же. А значит, если хочешь заполучить лучших, то нанимать надо именно ребят Убивца из 'Псарни'. Так?

– Все верно, – снова соглашаются мои собеседники, превратившиеся в слушателей.

– А не опасаетесь, что нохчи, на мою 'деятельность' обидевшись, начнут за мной охотиться и вам мстить? Ладно, меня в Мертвых Землях привалят – для вас не велика потеря. Но вот если начнут долбить один за другим именно вами сопровождаемые караваны…

– Миша, не держи нас за идиотов. Мы же не собираемся обо всем этом на улицах во всю глотку вопить или рекламные листовки по всему Терскому Фронту на домах расклеивать. Распространяться информация будет аккуратно, и только в узком кругу заинтересованных лиц. Вот только нам бы доказательств твоей удали побольше…

– Это как раз не сложно, – отмахиваюсь я. – У меня 'цифра' есть, фотоаппарат, но видео тоже снимает. Качество выходит приемлемое. Вот и возьмем 'передовой опыт' чеченских товарищей на вооружение. Смотреть-то найдете на чем?

– У нас – не на чем, но кое у кого из купцов компьютеры есть. Дорогая это штука, редкая. В основном, у военных да у СБ. Ну, и в госструктурах всяких. Но, если деньги и желание имеются, то достать можно.

– Хорошо. Так, хватит лирики, вернемся к делу. Значит, моя задача будет, выражаясь по заграничному, делать имидж отряду? Я в принципе не против. Осталось обсудить условия.

– Условия у нас с Кузьмой такие, – вступает в разговор Костя, – за постой и питание не платишь. Выберешь себе напарника, кого – сам решай, платить ему будем мы вся добыча – ваша, в 'общак' ничего не скидываешь. Не реже раза в месяц, а лучше даже почаще, потому как месяца через два в горах снег ляжет и с рейдами придется до весны завязывать, устраиваешь шумный тарарам в своем стиле. От нас кроме этого, силовая поддержка в случае чего, вплоть до выдвижения всего отряда и участие в наиболее выгодных контрактах без жребия, если тебе этого захочется.

– Тогда такое маленькое уточнение, понятие 'весь отряд' в себя что, кроме двадцати бойцов включает?

Да, умею я иногда 'изящно выразиться', Костя даже не сразу понял, чего я от него хочу. Пару секунд сидел с недоумевающим лицом, потом хмыкнул, улыбнулся и, сидя приняв некое подобие стойки 'смирно' отрапортовал:

– Разрешите доложить. Кроме 20 человек личного состава вверенное мне подразделение располагает двумя станковыми и тремя ручными пулеметами Калашникова, двумя снайперскими винтовками Драгунова и тринадцатью автоматами АКМ и АКМС, а так же двадцатью пистолетами. Имеется также три единицы техники: два внедорожника УАЗ с турелями под пулеметы и бронированная армейская 'буханка'. Командир подразделения Костя Убивец доклад закончил.

Костя замолкает, продолжая 'преданно есть глазами начальство'.

– Вольно, – командую я, и зал оглашает хохот трех здоровых мужиков.

Отсмеявшись, продолжаем беседу.

– Кстати, а что вам, парни, мешало все это провернуть самим и без моего участия?

– Тяжело мне в этом признаваться, – вздыхает Убивец, – но уровень подготовки моих ребят не позволяет. Я сам – еще мог бы. Кузьма в молодости вообще был таким башибузуком, что караул. А вот парни ни навыков не имеют, ни местности в тех краях не знают. Колонны сопровождать они обучены, а вот в диверсионный рейд их отправлять, все равно, что на верную смерть. Не потянут.

А что? Вполне ничего себе условия. Получаю бесплатную крышу над головой и стол, напарника, поддержку двух десятков серьезных бойцов. Смогу по желанию поучаствовать в 'проводке' какого-нибудь особенно хорошо оплаченного каравана. А заниматься буду, фактически, тем же, чем и так собирался.

– Добавь к вашим условиям пять процентов от суммы заключенных после моих 'художеств' сделок, и – по рукам.

– Сколько?! – глаза у моих собеседников буквально лезут на лоб.

– Миша, ты в своем ли уме? – укоризненно смотрит на меня Четверть. – Пять процентов я, как посредник, получаю.

Так, похоже, я и впрямь малость зарвался. Ну да ничего. Пусть думают, что цену себе набиваю.

– Ваши предложения?

В общем, сошлись на одном проценте, что, учитывая суммы контрактов, не так уж и мало.

– Хорошо, с этим разобрались. В напарники кого возьмешь? – спрашивает Кузьма.

– Кого? – задумчиво тяну я, прикидывая в голове возможные варианты. – Знаете, а я пожалую Толика возьму.

– Ты серьезно? – изумляется Убивец. – Он же молодой совсем и подготовка нулевая. Разве что, здоровенный, как кабан, ну, и стреляет неплохо.

– Знаешь, Костя, иногда учить кого-то с нуля куда легче, чем переучивать человека, считающего, что он и так уже крут, словно вареное яйцо. Первый, если ему действительно интересно, будет все впитывать, как губка. А у второго новые знания будут периодически вступать в конфликт со старыми. Тогда он, скорее всего, просто махнет на новые рукой, мол, ерунда это, я и так уже все отлично знаю и умею. Меня такой подход не устраивает.

– Ладно, тебе решать, – соглашается с моими доводами командир наемников и громко командует, – Толя, иди-ка к нам, дело есть.

Анатолий, оставив недоеденный завтрак, подсаживается к нам и всем своим видом выражает величайшее внимание.

– Вот что, парень, – начинает на правах старшего по возрасту и статусу Кузьма, – хотим мы тебе предложить серьезное и опасное дело. Нужен Михаилу напарник для работы в Мертвых Землях и на территории Непримиримых Тейпов. Риск, конечно, немалый, но и прибыль – сам видел какая. А ведь Михаил туда совсем по другому поводу ходил, барахло это так, по пути к рукам прилипло.

Толя растерянно смотрит на нас, явно не зная, как к сказанному относиться и что ответить.

– Сам же говорил, – развивает тему Костя, – что просто так с колоннами тебе кататься скучно, что чему-то серьезному научиться хочешь, что о настоящем деле мечтаешь. Так вот оно, настоящее дело, и напарник у тебя будет – серьезней некуда.

– Да я в общем, согласен… Только ведь не умею ничего… И…

– Отставить, – резко обрываю его лепет я. – Слышал такую поговорку: 'Не умеешь – научим, не хочешь – иди к черту, другого найдем'? Я тебя прямо сейчас в бой строевым шагом, под развернутыми знаменами и с песней гнать не собираюсь. Само собой учить сначала буду. Но учить жестко. Так что, решай. Либо да, либо нет.

– Согласен.

– Вот и хорошо. Тогда слушай первую боевую задачу – смени форму одежды.

– А что с этой не так? – Толя оглядывает свои камуфляжные штаны и короткую кожанку. – У нас в Ростове все правильные пацаны так одеваются.

– Да ты чо? – я начинаю пародировать 'базары' крутых парней начала девяностых, даже пальцы 'кидаю веером' для пущего сходства. – Пряма такие, в натуре, реально 'правильные'? Тада скажи мне, пацанчик, чегой-та я этих 'правильных пацанов' здесь не наблюдаю? А?

Вот такая мысль, похоже, Толика еще не посещала.

– Вот-вот, – продолжаю я, разглядывая его задумчивое лицо, – может по Ростовским меркам они кто-то, но вот на Терском Фронте – нет никто, и звать никак. Так что, будь добр, приведи себя в соответствующий вид. Да, еще одно, оружие у тебя в каком состоянии? Учти, к этому я очень серьезно отношусь. Завтра смотр ему устроим. А главное, утром в семь ноль-ноль чтоб как штык был на крыльце, на пробежку побежим. Гляну, что у тебя с физической подготовкой. Так что, сегодняшний день тебе на подготовку за все про все, а с завтрашнего, начну гонять, как шпрота, готовься. Свободен, топай, а то завтрак остынет.

Поднявшись к себе, приступаю к чистке трофейного оружия. Свой-то 'сто третий' я еще вчера, перед сном, в порядок привел. Примерно через полтора часа, убрав в шкаф ветошь и масло, закидываю все, кроме пулемета, в подаренный Старосельцевым баул. Туда же грудой вываливаю пустые магазины, мне столько все равно не нужно. Под 'пятерку' у меня их и так полно было, а под 'семерку' отложил себе десяток самых хороших, больше все равно утащить на себе трудно, а те, что поплоше – на продажу. Нечего хлам копить. А вот пулемет, несмотря на его немалую стоимость, я продавать не буду, в свете заключенного договора он может мне очень даже пригодиться. Вот только сменный ствол к нему взять надо будет, но это пока не горит, успею еще. И ранец под пулеметную ленту, я у деда Тимохи такой видел, в него очень аккуратно лента на 500 выстрелов укладывается. Куда лучше, чем с коробками на 100 или 200 возиться. Да и носить удобнее.

Взвалив на плечо весьма увесистый баул с трофеями, запихнув 'волчьи головы' в карман и взяв в каждую руку по гранатометной 'улитке', отправляюсь, что называется 'с визитами'.

Буквально на пороге меня перехватывает Кузьма.

– Миша, ты Умаровым машину на ремонт оставлял?

– Было дело.

– Короче, звонил старый Исмаил, сказал, сделают все за две недели и работа тебе встанет в шесть рублей золотом. Но они за эти деньга поменяют все мятое, переберут движок и ходовую, передний мост там еще…

– Стоп, Кузьма, – останавливаю я его. – Полное перечисление мне ни к чему. Просто выскажи свое мнение, не обдирают?

– Думаю, нет, – отвечает, почесав в затылке, Кузьма. – Я так понял, машинешка подубитая, да еще и кувыркнутая… Да и мастерская у Исмаила Умарова не из дешевых, но зато делают на совесть. Так что, плати смело, не обманут.

– Понял, спасибо.

Так, похоже, за ремонт 'пепелаца' придется отдать все имеющееся у меня в наличии золото. Хотя, я ж еще 'бошки' в комендатуру не сдал, да и за трофеи у Сергея Сергеевича что-нибудь получу. Нормально, с голоду не помру.

В 'Ратнике' я опять застрял. Хоть и собирался все продать по быстрому и двинуть дальше, да разве от Сергея Сергеевича быстро уйдешь. Сначала добычу мою оценивали, потом я ему все свои приключения живописал, потом впечатлениями о приобретенном у него 'сто третьем' делился…

– Кстати, Сергей Сергеич, тут вопрос у меня возник. У вас в продаже ПБСов[61] не бывает? А то я вот о чем подумал, был бы у меня 'глушитель', так я тех красавцев в Беное завалил бы безо всякого риска быть услышанным, да еще и двумя хорошими автомобилями разжился бы.

– Эк вы, Михаил, хватили! – он поправляет сползшие на кончик носа очки – ПБС вам подавай. А зачем вам, дорогой мой, ПБС без УСов[62] и запасных обтюраторов? Если только кинуть им в кого, всеж-таки 640 грамм весит железяка

– Сергей Сергеич, неужто вообще не достать? – скорчив жалобную физиономию канючу я, глядя на ехидно улыбающегося торговца оружием.

– Сожалею, Миша, но болгары выпуск патронов УС давно прекратили. Они никому не нужны. Спецподразделения предпочитают вот это, – он указывает пальцем на стоящие у него за спиной на стеллаже 'Вал' и 'Винторез'. – А к ним боеприпасы совсем другие идут, сами знаете. А то, что у нас оставалось, так сказать, из старых запасов, давно уже порасстреляли.

– Обидно, – вздыхаю я, – эти девятимиллиметровые 'игрушки' уж больно нежные и капризные, да и стоят – мама не горюй. А с ПБСом как бы жизнь облегчилась…

– Очень сожалею, Миша, честное слово, – Сергей Сергеевич, похоже, и впрямь расстроен, еще бы, клиенту что-то нужно, а он, считающий себя в своем деле одним из лучших, ничем не может помочь. Неслабый такой удар по самолюбию. – Давайте так сделаем, у меня все же связи обширные. Если где-нибудь что-то всплывет, я для вас закажу. Но предупреждаю, стоить будет недешево. Как говорится, 'эксклюзив'…

– Идет, – тут же соглашаюсь я, – пусть дорого, все равно не дороже денег.

На том и расстались. Из оружейной лавки я вышел, полегчав на добрых пятьдесят пять кило, и 'потяжелев' на восемь золотых и тридцать серебряных рублей. За одни только магазины, которые я оптом по два-пятьдесят сдал, два рубля золотом выручил. И еще по два за каждую 'улитку'. Да три автомата, да пистолет-пулемет, ну и 'Макаровы' с 'Токаревым'. Сергей Сергеич даже на прощание пошутил, что если дела и дальше так пойдут, придется меня официально зачислять в ряды поставщиков, наравне с болгарами из 'Арсенала'.

По уже становящемуся привычным маршруту из 'Ратника' направляюсь в Комендатуру. На площади меня чуть не сбила с ног ватага пацанят, что называется, младшего школьного возраста. Эта чумазая банда, поднимая клубы пыли и топоча босыми пятками, будто мамонты, пронеслась мимо, паля друг в друга из кое-как выпиленных из досок автоматов, а то и просто палок. Ор, гвалт, вопли, выяснения кто кого первым убил… Думал – растопчут не заметив! Обошлось.

– Ты как, живой? – довольно ехидно интересуется у меня старый знакомый – тот самый пожилой осетин, которому я при первом посещении Комендатуры оставлял свои вещи, вышедший из своей душной каморки подышать свежим воздухом.

– Пока не уверен, – отвечаю я, изобразив на лице испуг и замешательство. – Блин, их бы энергию, да в мирных целях!

– Да, уж. Вот такая у нас молодежь растет… Обормоты!

– Нормальная молодежь, – не соглашаюсь я. – Уж лучше пусть по улицам носятся, чем… – и тут я резко обрываюсь на полуслове, внезапно осознав, что слова '… чем перед телевизором сидят' для завершения фразы в данном случае точно не подходят. Ой, блин, как же выкрутиться?

– Ну, ты меня понимаешь… – нейтрально заканчиваю я, махнув рукой и скорчив скорбную физиономию.

– Это да, – согласно кивает осетин.

Уж не знаю, что, по его мнению, я имел в виду, но он со мною явно согласен. Ну, и ладненько! Еще раз кивнув ему, прохожу во двор и захожу в Комендатуру. В финчасти 'обналичиваю' принесенные 'бошки' и поднимаюсь на второй этаж к Костылеву.

– Ну, здравствуй, одинокий волк Маккуэйд[63]! – приветствует меня Комендант Червленной. – В общих чертах я уже в курсе, из Аргуна сообщили. Теперь давай в подробностях, и, – он расстилает на столе штабную карту-'двухкилометровку', – с топографической привязкой.

Следующие полчаса я говорю, склоняясь над картой и водя по ней пальцем. Комендант внимательно слушает, периодически задавая вопросы или уточняя маршрут моей 'прогулки', состояние дороги и мостов, степень сохранности домов в населенных пунктах. Похоже, в тех краях не только патрули, но и разведчики не часто бывают. Так я ему и говорю. В ответ Костылев только руками разводит.

– В Ца-Ведено, Миша, серьезный опорный пункт Непримиримых стоит. Я вообще удивляюсь, как ты оттуда живой выбрался.

– Просто я оказался лучше, чем они – улыбаюсь я. – Ну и парни Умарова на КПП выручили здорово.

– Слушай, вы там в своем Сергиевом Посаде все такие боевые были? Не успел из 'больнички' выползти, и тут же давай нохчам глотки рвать.

– Не, я самый дохлый и трусливый был, – отшучиваюсь я.

– Даже так? Ну, тогда, 'дохлый и трусливый', думаю, тебе будет приятно узнать, что по данным радиоперехвата, в Беное, на мине-ловушке, подорвался помощник амира[64] Ведено Арби Джамалханов с двумя телохранителями.

– Угу, теща 'пятачком' подавилась – мелочь, а приятно! – хмыкаю я.

– Мелочь, не мелочь, а гнида была редкостная. Крови нам попил немало. Так что, от лица командования ОГВ объявляю тебе устную благодарность.

– Спасибо, но лучше деньгами.

– Ну, ты наглец! – хохочет Костылев. – Вообще-то, правила простые – предъявил 'волчью голову', получил деньги. Без 'головы', извини, никак. Мало ли что там боевики по радио орут, может 'деза'…

– Кстати, Игорь, давно хотел спросить. Ну ладно, наши: устав, форма одежды там, то-се, но 'бородатые'-то на кой черт эти шевроны таскают?

– Миш, а почему они в твое время так любили на черных, наглухо тонированных 'Приорах' без номеров ездить? Потому что можно было не всем, а только тем, кому положено. А поэтому – престижно. Так и здесь. Ходит джигит с такой нашивкой и гордится, я, мол, не какой-то там чабан, бараньим дерьмом провонявший, я отважный воин Непримиримых Тейпов.

– Ясно, как в старом анекдоте: если у чеченца отобрать все его понты, останутся только кепка и ботинки.

– Во-во, – согласно кивает Костылев, – понты и есть.

– А кроме 'бошек' какие-нибудь доказательства принимаются?

– Какие, например? – в серых глазах Коменданта загорается искорка интереса.

– Фото или видеозапись, – отвечаю. – А то ведь не всегда есть время или возможность кусок рукава отрезать. На камеру снять проще.

– Слушай, даже не знаю, – Игорь явно озадачен. – Игрушек, вроде твоей 'цифры' у нас и не осталось почти. Привозят кое-какую электронику караванами из Ташкента, периодически. Они там на своих 'Дэу'[65] по-прежнему собирают кое-что. Но очень мало и очень дорого. Давай так, я с Ханкалой свяжусь, вопрос уточню, а ответ через Кузьму или Убивца передам, чтоб тебе сто раз ко мне не бегать.

– Договорились. Что-то я у тебя еще узнать хотел, – я на несколько секунд замолкаю, вспоминая. – А, вот, не хочу у наемников спрашивать, чтоб идиотом в их глазах не выглядеть. Что там за заморочки с радиостанциями и позывными?

– Слушай, а ведь и верно, забыли мы тебе об этом рассказать, – разводит руками Игорь, – извини. Значит, смотри. Портативные станции теперь – штука довольно редкая. Они ведь и не шибко долговечные, и хрупкие к тому же. Те же узбеки их производят, но пока они караваном до нас доезжают, стоить начинают, как будто из золота сделаны. И большую их часть скупает правительство для армии и Службы Безопасности. В свободную продажу совсем единицы поступают, и стоят при этом уже совсем несусветных денег. У Вольных Стрелков, пока ты не добыл в бою или не купил себе радиостанцию, считаешься 'молодым'. Ну, вроде как, стажером. Денег тебе меньше платят, на самые выгодные контракты не берут и всякое такое. Если станцию добыл, получаешь от более опытных и бывалых наемников позывной. Все, после этого ты полноправный член команды. Со всеми вытекающими. В отдельных случаях, за героизм в бою, например, или какие другие серьезные заслуги, станцией тебя могут наградить, как орденом. И позывной разрешают самому придумать.

– Вот оно значит как. Понял, спасибо. Так, я чего еще спросить хотел…

Договорить мне не дали. За спиной негромко хлопнула дверь кабинета, и мелодичный девичий голос прямо-таки пропел:

– Пап, я к тебе по делу…

Оборачиваюсь, и… Сердце громко бухает на прощание, останавливается и проваливается куда-то глубоко-глубоко. Во рту становится сухо, а колени слабнут, будто от резкого прилива адреналина, хорошо, на стуле сижу, а то мог бы и под ноги ей свалиться. Штабелем, как и положено всем безнадежно влюбленным. Пытаюсь взять себя в руки: ну, что ты, в самом деле, как пацан, зашла девчонка, ну – симпатичная девчонка… очень… Безуспешно, врать самому себе бессмысленно, на пороге не просто красивая девушка, там Мечта с большой буквы 'М'. Даже с двух больших 'М', потому что это – Моя Мечта.

Девушка понимает, что она не совсем вовремя и, кажется, помешала разговору.

– Ой, я, наверное, попозже зайду.

– Нет, нормально все, – отвечает ей Костылев, – Проходи, знакомься. Это – Михаил Тюкалов – самый страшный человек на всем Терском Фронте. Миша – это моя дочь, Анастасия.

Собрав всю волю в кулак, нахожу в себе силы, как ни в чем не бывало подняться со стула ей на встречу и легонько пожать протянутую руку.

– Настя, рада знакомству.

– Михаил, взаимно.

– И что, – она хитро смотрит на меня своими яркими, как кавказское небо, голубыми глазами – действительно такой страшный? Не похож совсем!

– Это я просто талантливо маскируюсь, а так – да. Страшнее меня – только мыши в темном погребе.

– Теперь верю, – смеется она. – Мышей я, правда, боюсь.

– Михаил, – прерывает нашу беседу Игорь, – ты спросить-то чего хотел?

Хм, правда, а чего я хотел-то? А черт его знает, все мысли из головы, словно взрывом вымело.

– Не помню, – честно отвечаю я ему. – Ладно, Василич, пойду я, пожалуй, не буду вам мешать. Да и дел у меня полно. Важных.

В сторону 'Псарни' иду, будто пыльным мешком нахлобученный. В голове кавардак, мысли пляшут пьяными чертями. А перед глазами – она. И самое забавное, попросит кто-нибудь ее внешность описать – не смогу. Нет, смогу, конечно: молодая, лет двадцати двух, не старше, высокая, где-то метр семьдесят пять, стройная, загорелая. Густые светло русые волосы чуть ниже плеч, тонкие черты лица, очаровательный чуть вздернутый носик, нежный румянец на щеках и невероятно яркие голубые глаза. Если б я такие глаза увидел раньше, решил бы, что дело в особых контактных линзах. Но какие линзы тут, на Терском Фронте? Вот, вроде готово описание. Прониклись? И я о том же. Настоящую красоту не описать словами. Это все равно, что пытаться описать Солнце. Видел? Видел! А что сказать о нем можешь? Ослепляет…То-то…Одним словом, пропал ты, Миша, как есть пропал!

Каким-то чудом умудряюсь вспомнить, что собирался зайти на рынок. Там, немного поплутав по рядам, нахожу то, что искал – широкую матерчатую изоленту черного цвета, которую продавец назвал 'тактической' и, понимающе кивнув на мою бандану, спросил:

– Магазины сматывать?

– Догадливый. Дай две, про запас. А спички есть у тебя?

– Есть, и в пачках по десять коробков, и поштучно.

– Тогда две пачки.

Расплатившись, направляюсь назад в гостиницу, исправлять обнаруженные во время 'прогулки' в Беной недостатки. Проще говоря – магазины сматывать. Дело не хитрое и не долгое, но вот поленился сделать сразу, и мог за это жестоко поплатиться, окажись боевиков больше, чем четверо. А еще надо купить хороший бинокль. Без оптики на враждебной территории тяжко, уже имел возможность убедиться. Но к Старосельцеву я пойду завтра, думается мне, помимо бинокля, там еще много чего покупать придется.

Проснулся я несколько раньше, чем планировал. Сон мой прервали надрывные вопли ишака на улице. О господи, да что ж ты так орешь-то, животное? С тебя что, шкуру с живого тупым и ржавым ножиком снимают? С силой провожу ладонями по лицу, прогоняя сонную одурь. Взгляд падает на циферблат лежащих на прикроватной тумбочке 'Командирских'. Ой, мама, еще и шести нету! Да когда ж ты заткнешься, длинноухий!!! Выглядываю в выводящее во внутренний дворик гостиницы окно и сквозь переплетение уже сильно пожухших виноградных листьев получаю, наконец, возможность разглядеть разыгравшуюся там 'драму'. Какой-то пожилой чеченец привез на запряженном в небольшую тележку ослике овощи для кухни. А пока он и Зинаида, сгружали на землю и заносили в кухню многочисленные ящики и мешки, серый поганец решил, похоже, поживиться чем-то из привезенного, скорее всего, морковью из стоящего рядом с ним ящика, но был пойман с поличным. И теперь зеленщик проводит во дворе 'воспитательную работу' со своим четвероногим 'сотрудником', наглядно объясняя ему при помощи крепкой палки, которую использует, похоже, вместо трости, что воровать не хорошо.

– Эй, дада[66], тебе пистолет одолжить? – насмешливо спрашиваю я в открытую форточку, – А то ты своей деревяшкой его до завтрашнего вечера убивать будешь!

– Что тебе надо? – раздраженным голосом бросает он через плечо.

– Мне? Мне ничего, не надо, уважаемый. Просто шесть утра на дворе. Люди спят еще. Хуна кхетий?[67] Убери осла, баркалла[68].

– Со кхийти, дик ду,[69] – отвечает тот уже более спокойным голосом, и, престав размахивать своей палкой, берет ишака под уздцы и начинает выводить из двора.

Несмотря на то, что наступила тишина, поспать мне точно не удастся. На часах уже начало седьмого. Смысл ложиться, если через полчаса снова вставать. Протяжно зевнув, и матюкнувшись вполголоса отправляюсь под душ.

Без пяти семь утра выхожу на улицу. Толя уже тут, молодец, с исполнительностью все в порядке. Одет в почти такой же маскхалат, что и у меня, только пятна на его 'березке' желтые, а не белые. На ногах укороченные сапоги, кроссовки тут взять негде, а в чувяках бегать – без ног останешься. Там же подошвы нет, каждый камешек на дороге ногой 'прочувствуешь'. А прочая обувь, что я тут видел, для бега подходит еще меньше.

– Ну что, курсант, 'пятерочки' для начала хватит, или сразу с 'червонца' начнем?

Судя по промелькнувшей на мгновение в глазах панике, Анатолию и пять-то километров бежать не хочется. Ничего, втянется. Или сбежит…

От 'Псарни' до КПП мимо Комендатуры, и назад, как раз примерно пять километров и будет. Туда и бежим. Стартует Толя неплохо, только топает сильно, но, даже не добежав до КПП, начинает пыхтеть, будто паровоз и часто сплевывать тягучую слюну. На обратном пути, посреди площади перед Комендатурой, он останавливается, и замирает согнувшись, упершись ладонями в колени и пытаясь перевести запаленное дыхание.

– Эй, курсант, кому стоим? Мы еще не добежали.

– Все, не могу больше, – через силу выдыхает он. – Сдохну прямо сейчас.

– Нет такого слова 'не могу', курсант, есть слово 'надо', – спокойно говорю я. – А если б мы не просто так бежали? А если б там твои друзья бой вели, а ты им патроны тащил? Тоже сказал бы, простите парни, больше не могу, а потому дохните, а я на травке поваляюсь? Так?

– Нет, – хрипло выдыхает Толя.

– Тогда вперед! Тут осталось-то!

Знавал я некогда нескольких 'великих тренеров', которые в такой ситуации не преминули бы сообщить Толе, какой он слабак, слизень и аборт. Они были твердо уверены, что если наговорить человеку гадостей, то он обязательно соберется с духом и силами, и… Пошлет тебя к чертовой матери, развернется и уйдет, добавлю уже от себя я. Это во время службы в армии, когда человеку деться некуда, он вынужден выполнять приказ, в какой бы форме его не отдали. А вот в любых других обстоятельствах, 'аборт' в лучшем случае обложит 'тренера' по матушке, развернется и уйдет. А в худшем – еще и в морду даст. И будет прав. Потому что нельзя людей унижать. Можно боль причинить на тренировке, иногда, даже травму нанести, всякое бывает. А вот унижать – нельзя.

Буквально в десяти метрах от ворот, ведущих во внутренний дворик 'Псарни', Толя буквально обнимается со старым фонарным столбом и выплескивает на него остатки вчерашнего ужина. По лицу видно – парню очень стыдно.

– Ерунда, – хлопаю я его по плечу, – это ты просто давно не бегал. Бывает. Главное, не забудь ведро с водой принести, все это безобразие смыть, а то Кузьма с нас обоих шкуры спустит. Хорошо?

Сил ответить, у Толи нет, он только слабо улыбается и кивает.

– Ну, раз хорошо, до завтрака у тебя – личное время, а вот после приема пищи будем инспекцию твоего имущества проводить.

Помывшись и выстирав прямо в ванночке душа маскхалат и портянки: я и сам не бегал уже давненько, и потому пропотел навылет, спускаюсь на завтрак. Расправившись с беззащитной яичницей, поднимаюсь к себе, а буквально через пару минут в дверь стучат.

– Заходи, Толь, открыто!

Толик, бочком протискивается в дверь, в руках у него ворох 'снаряги'.

– Давай, располагайся как удобно и хвастайся, – широким жестом приглашаю я его в комнату. – Оружие – на стол, все остальное можно прямо на кровать.

Внимательно осматриваю все, что Толик раскладывает на указанных мною местах. Маскхалат я у него уже видел, сейчас он, скорее всего, так же как и мой, сохнет на веревке на заднем дворе гостиницы. 'Братковской' кожанки не видать, похоже, внял совету и убрал в шкаф. Так, летний комплект армейской 'Флоры' на нем, а зимний – ватные штаны и бушлат, разложены на кровати. Рядом – явно не новый разгрузочный жилет, до боли напоминающий сплавовский 'Тарзан', только клапаны подсумков не на 'липучках', а на 'кнопках'. Такой же, как у меня РД-54, только не хаки, а камуфлированный, но уже изрядно выгоревший на солнце. Поясная оперативная кобура для пистолета и подсумок аж на пять магазинов к нему. На этом – все. М-да, не богато у напарника со снаряжением. Зато с оружием все в порядке. Не новый, но ухоженный ПМ и лоснящийся от смазки АКМС и восемь рыжих пластиковых магазинов, попарно смотанных 'валетом' такой же, как и купленная мною на рынке, 'тактической' изолентой. А на прикладе автомата – резиновый 'затыльник' от подствольного гранатомета, как и у боевика из Наура. Да что они, с ума, что ли посходили по этим резинкам на ремешке? Из-за него же приклад не сложить и не разложить, если магазин примкнут. А, ладно, его дело, в бою ему приклад складывать, точно не придется. Провожу неполную разборку сначала пистолета, потом автомата. Нет, если очень захотеть, то докопаться, конечно, докопаюсь. Есть у 'Калашникова' такие труднодоступные места, куда влезть можно, только если иглой или зубочисткой, вот оттуда всегда грязи ковырнуть можно. Но нужно ли? Все 'жизненно важные' узлы и механизмы вычищены на совесть. Видно, оружие свое парень любит и заботится о нем.

– Когда магазины переснаряжал последний раз?

– В каком смысле? – явно не понял меня Толя.

– Ясно, – вздыхаю я, – значит, запомни, минимум один раз, а лучше – дважды в месяц, магазины нужно разряжать, дать полежать примерно сутки, и только потом снаряжать по новой. Иначе – слабнет пружина. Чем это чревато, пояснять надо?

– Не надо, не дурак – представляю.

– Молодец. Теперь, гляди сюда, – я вынимаю из подсумка свою 'спарку' магазинов, и кладу ее на стол рядом с его магазинами. – Разницу видишь?

– Вижу, – отвечает Толя, – у тебя горловины в одну сторону, сами магазины один выше другого и что-то между ними вложено.

– Снова молодец, – киваю я. – Два коробка спичек там вложены. А зачем, понял?

– Нет, если честно.

– Смотри, когда магазины смотаны 'валетом' как у тебя, то когда один к автомату присоединен, то второй горловиной вниз смотрит. А если ты при стрельбе им в землю ткнешься? Что, думаешь, всегда время почистить будет? Это, во-первых. Можно за что-нибудь неудачно цепанувшись, патрон 'потерять'. Это, во-вторых. А в-третьих, при таком положении, как у меня, смена магазинов быстрее происходит, переворачивать не надо. А в бою это важно. И еще, когда сматывать будешь, горловины должны быть или на одном уровне, или у левого она должна быть выше, но не наоборот. Почему?

– Если наоборот, то выступающая вверх горловина правого магазина в предохранитель упрется и опустить его не даст, – покрутив мою 'спарку' в руках и даже приложив ее к автомату, отвечает Толя.

– Соображаешь.

– А спички-то зачем?

– Ну, в случае с 'семьдесят четвертыми' АК и АКС, или АКМ-АКМС достаточно и тонкой фанерки, лишь бы зазор между магазинами был, чтоб оба присоединить можно было. А вот если у тебя АК-103 или АК-74М, то зазор должен быть больше, потому что на них 'ласточкин хвост'[70] под оптику установлен. Вопросы?

– Да нету, вроде.

– Ну, тогда переделай, как у меня. Приноровишься чуток, поймешь, что так намного удобнее. Изолента вон, на подоконнике лежит, а вот спички или фанеру уже сам ищи, у меня кончились.

Толик согласно кивает, продолжая крутить в руках мои магазины, видимо, запоминая, как и что.

– Ладно, переходим к экипировке. 'Горка' есть?

– Нету, – беспомощно разводит мой напарник руками.

– Хреново. 'Флора' в горах накроется враз, слишком ткань тонкая. И капюшона нет, и водоотталкивающие свойства никакие. Что ж ты так?

– Ну, как тебе сказать… – начинает мямлить он.

– Как есть, так и скажи, у напарников секретов быть не должно.

– С деньгами у меня напряг, – понурив буйну голову, сознается он. – За 'проводку' деньги получил, номер вперед оплатил, долги раздал, и все. Теперь 'на мели' сижу…

– Ясно, – я встаю со стула. – Ну, тогда собирайся, пошли.

– Куда?

– К Старосельцеву. Тебе надо 'горку' и РПС взять, вместо вот этого безобразия, – я двумя пальцами приподнимаю с кровати Толин 'разгрузник'.

– А он-то чем плох?

– Для нас с тобой – всем, – отрезал я. – Он годится только для поездок в колонне или для дежурства на КПП. Когда больше стоишь или на 'пятой точке' сидишь, чем движешься. А вот для побегаек в горах он не подходит категорически. Вся нагрузка – на плечи, и спину. И грудь сдавлена. А значит – не можешь в полную силу дышать. Недостаток кислорода приводит к быстрому уставанию. А в РПС весь груз – на поясе, грудь свободна, а нагрузка идет на ноги…

– А ножные мышцы – самые сильные мышцы организма, – заканчивает за меня Толя. Похоже, не зря он 'железо' тягал, кое-какая теоретическая база в голове есть.

– Все верно. И есть еще один момент. Когда ты в жилете стреляешь лежа, то между тобой и поверхностью земли – магазины в кармашках, и это делает твой силуэт примерно на десять сантиметров выше. И врагу в тебя попасть легче. А подсумки РПС висят у тебя на бедрах, и когда ты лежишь, просто лежат по бокам от тебя. Так, и вообще, а ну хватит со старшими пререкаться! Подъем и за мной шагом марш!

– Так я ж говорю, денег у меня нет.

– У меня есть. Разбогатеешь – отдашь. Баул вон, из шкафа, прихвати, не в руках же мы оттуда покупки понесем.

– Ничего не говори, ты снова на минутку, по делу, и посидеть не останешься, по лицу вижу, – говорит мне Старосельцев, едва мы переступаем порог его лавки.

– Каюсь, Владимирыч, но, честное слово – никак! То одно, то другое… Кручусь, как белка в колесе.

– Судя по тем страшным сказкам, что про тебя по станице бродят – больше похоже на слона в посудной лавке. Или на волка в кошаре. Ладно, – сменяет дед Тимоха гнев на милость, – чего хотел?

– Стоп-стоп, Владимирыч, с этого места, пожалуйста, поподробнее. И что за 'сказки'?

– Ну, – морщит лоб дед Тимоха, – говорят, один безбашенный наемник добрался чуть не до Итум-Кале и грохнул тамошнего амира и два десятка его телохранителей. И два БТРа сжег.

– Охренеть, дайте две! – изумленно выдыхаю я.

Толик же, прислонившись спиной к дверному косяку, начинает в голос ржать, будто породистый жеребец.

– Ага, – с всхлипом выдавливает из себя он, – и авианосец утопил!

– Что, – осведомляется понимающим тоном Старосельцев, – сильно переврали?

– Да как в том анекдоте: 'Не Рабинович, а Кац, не в казино, а в домино, не миллион, а сто рублей и не выиграл, а проиграл', – отвечаю я, и присоединяюсь к гогочущему напарнику.

– А на самом деле что было? – интересуется любопытный старик.

– На самом деле, – отсмеявшись говорю я, – добрался только чуть дальше Серженя и грохнул четырех случайно под руку подвернувшихся боевиков. Еще двоих привалил, когда в Аргун улепетывал. А помощник амира Ведено, и с ним еще двое, вроде как подорвались на мине-ловушке, которую я оставил. Но это может быть и 'дезой', хотя рвануло там знатно, три 'эфки' как-никак…

– Да уж, 'сарафанное радио' – штука страшная! – понимающе кивает Старосельцев. – Так что за дело у вас?

– Да вот, – киваю я на разглядывающего витрину с ножами Толика, – надо РПС и 'горку' подобрать на этого мальчика.

– Ничего себе мальчик!

– Ну, – вспоминаю я бессмертную классику, – тот, кто скажет, что это девочка, пусть первый бросит в меня камень.

Дед Тимоха бросает на меня короткий изумленный взгляд, но вид набычившегося после моих слов Толи настолько уморителен, что не расхохотаться просто невозможно.

– Да ну тебя!- вытирает выступившие слезы Тимофей Владимирович. – Значит, говоришь РПС и 'горка'?

– Угу, – согласно мычим мы с Толей в два голоса.

– Подсумки на РПС какие?

– Два четырехместных под автоматные магазины, 'мародерку', два под гранаты и маленький кармашек для ИПП на грудь. И 'горку' покрепче.

– Миша, не обижай отставного военного, я прекрасно знаю, для чего нужны 'горки' и какими они должны быть. Плохого товара в моем магазине нет!

– Нихт шиссен, герр майор! Их капитулирен! – я с улыбкой вскидываю руки вверх. – Виноват, дурак, исправлюсь!

– То-то, – с наигранной суровостью отвечает торговец, – а то взяли моду, старшим гадости говорить. Какая больше нравится?

Я вопросительно смотрю на Толю. Ему носить, вот пусть и выбирает. Тот некоторое время перебирает висящие на 'плечиках' брезентовые костюмы, а потом снимает один с крючка.

– Вот эту, пожалуй.

Приглядываюсь повнимательнее. Нормально. Куртка на пуговицах, а не 'анорак', мне тоже куртки больше нравятся. Штаны на подтяжках. Манжеты на рукавах и штанинах. Единственное отличие от моей – дополнительные тканевые накладки не цвета хаки, как у большинства 'горок', а камуфлированные. Расцветка – та самая псевдо-грузинская 'цифра', о которой я уже рассказывал. Пойдет, не слишком ярко, а чуть-чуть на солнышке выгорит и от стирок поблекнет, и вообще отлично будет. Анатолий вопросительно смотрит на меня, он-то выбрал, но деньги я плачу. Дураку ясно, за кем последнее слово.

– Отлично, – выношу свой вердикт я, подняв вверх большой палец.

Дед Тимоха кивает и удаляется в подсобку, а через несколько минут возвращается, неся в руках все заказанное.

– Толя, хватай 'горку' и дуй в примерочную. А я тебе пока РПС соберу.

Сноровисто навешиваю подсумки на широкий поясной ремень системы, а когда возвращается Толик, подгоняю ее на нем по росту.

– Что-то еще? – интересуется Старосельцев.

– Обязательно. Тактическую кобуру на бедро для ПМ и бинокль.

– А кобура-то мне зачем? – пытается протестовать мой напарник.

– Слышь, курсант, а как ты свою поясную, – я киваю на лежащий на прилавке Толин ПМ в кобуре, который он положил туда перед примеркой, – собираешься под РПС носить? И как пистолет из нее будешь выковыривать? Так что, не вмешивайся, когда старшие разговаривают.

Толя что-то бурчит себе под нос и снова отходит к ножам.

– С кобурой проблем нет, их у меня несколько, на выбор. А вот с биноклями сложнее. Хотя, есть у меня одна штуковина, тебе понравится, – Тимофей Владимирович лезет куда-то под прилавок и достает оттуда довольно большой, обрезиненный армейский бинокль зеленого цвета. По виду – явно американский, или какой другой НАТОвский.

– Вот, держи, от сердца можно сказать, отрываю. Двенадцатикратный армейский бинокль Винчестер Ви-Дабл Ю. Сделано в покойных ныне США, чтоб им в аду ни дна, ни покрышки. Просветленная оптика, антибликовое покрытие. Корпус герметичный, внутри азот, поэтому конденсата на линзах не дождешься. Не боится ни дождя, ни тумана, и даже если случайно в речку уронишь, ничего с ним не будет, главное – вынуть быстро. Корпус из обрезиненного алюминия, поэтому весит меньше килограмма. Поверхность шершавая, в руке не скользит. Не новый, но в отличном состоянии, даже пообтереться не успел. Ну, как?

– Обалдееть! – восхищаюсь я. – И откель дровишки?

– Один знакомец с Украины привез. Он в Крыму с турками хлестался, вот и притащил оттуда на память. А потом мне продал. Очень хорошая штука.

– Вещь! – соглашаюсь я, крутя бинокль в руках. – И сколько просишь?

– Рубль золотом.

– Сколько?! – у меня от такой цены челюсть чуть на пол не падает. – Да за эти деньги два автомата купить можно!

– Вот и иди, покупай свои автоматы! А чего ты хотел, Мишаня?! – переходит в наступление дед Тимоха. – Оптика вообще товар редкий, дорогой. А тут еще такая. Нет, могу тебе еще наш 'шесть на тридцать' предложить, одна тысяча девятьсот замшелого года выпуска. Точно не знаю, но явно еще при Союзе сделанный. Двадцать серебром. Пойдет?

После некоторых терзаний благоразумие все-таки побеждает 'жабу' и я соглашаюсь на Винчестер. Старосельцев снова ныряет под прилавок, достает оттуда черный мягкий футляр из кордуры и протягивает мне.

– Футляр в комплекте, – гордо возвещает он.

– Ну, ты глянь, сёрвис, блин! – восхищенно цокаю языком я. – Итого, сколько с нас?

– Так, – Старосельцев на мгновение замирает, сосредотачиваясь. – 'Горка' и РПС по пятнадцать рублей, кобура – пять, да бинокль. Итого – рубль золотом и тридцать пять серебряных.

Закинув покупки в баул и расплатившись, прощаемся и пускаемся в обратный путь.

А вечером, по просьбе Четверти, я снова сижу в зале и играю на гитаре. Оказывается, накануне, когда я уже поужинал и поднялся к себе, в трактир снова заходили 'гражданские' и интересовались, не будет ли и сегодня 'гитарного концерта'.

– Слушай, Кузьма, ты меня что, на 'общественных началах' в таперы припахал? – шутливо возмутился я в ответ на его просьбу. – Вообще-то за это люди деньги получают обычно.

– Вот ты меркантильный Миша! – так же 'всерьез' возмущается тот в ответ. – А как же налаживание добрососедских отношений, опять же, про 'делать имидж отряду' кто нам с Убивцем песни пел? Вот и делай! Заказчики решили так: для врагов мы – страшнее некуда, для своих – белые и пушистые. Вот и будь любезен, обеспечивай.

– Я знал, что где-то вы меня кидаете! – сообщаю я ему. – Тащи свою гитару, эксплуататор!

Следующие несколько дней проходят без каких-либо особенных происшествий. Днем я издеваюсь над 'курсантом' Анатолием, гоняя его, как сидорову козу. С 'силовым комплексом' ситуация у него куда лучше, чем с бегом, не даром он у себя в Ростове железки тягал. И отжимается, и подтягивается, и пресс качает хорошо. А вот с бегом – беда. И мускульная масса серьезная, и жирка поднакопил немало. Тяжело ему бегать. Но надо. Разведчика-диверсанта, как волка, кормят исключительно ноги. Они же и шкуру его спасают. А о каком спасении шкуры можно говорить, если человек 'пятерку' налегке пробежать толком не может. Что будет, если я на него оружие и БК повешу, даже думать не хочется. Но он молодец, не сдается. По крайней мере, на финише он больше не блюет, и остановок посреди дистанции себе не позволяет. После обеда у нас – занятия по тактике. Пока – больше в теории. Объясняю ему принципы организации засад на различной местности и, наоборот, признаки, по которым можно заблаговременно обнаружить засаду, поставленную на тебя. Учу ставить и снимать 'растяжки'. Показываю различные способы изготовки к стрельбе и быстрой смены магазинов. В хозпостройках за трактиром отрабатываем передвижения в здании при его 'зачистке', прохождение углов, досмотр комнат. Одним словом КМБ у Толи – в лучших традициях спецназа. После ужина он, бедолага, в свою комнату буквально уползает. Но терпит, не скулит и не жалуется. А значит, не ошибся я в выборе, толк из него будет.

А я вечерами продолжаю играть на гитаре. Даже удивительно, насколько сразу увеличилось количество посетителей 'Псарни'. Начались проблемы не то что со свободными столиками, но даже и со свободными местами. Кузьма даже заказал у знакомого столяра еще несколько столов и скамей. Неужели раньше тут никто не мог додуматься до такой простой мысли, как живая музыка? На третий вечер моих выступлений, уже ближе к завершению 'концерта', на меня сваливается сюрприз в виде стайки молодых девчонок с Оксаной во главе. Они заказали у Кузьмы молодого вина и чинно уселись за один стол, совершенно не беспокоясь о том, что за соседним ужинает и выпивает компания парней в черных банданах. Увидев это, я внутренне усмехнулся. Похоже, наш план по созданию нового имиджа отряду Убивца начал приносить первые плоды. Еще месяц назад, такие вот девочки, увидав вечером подвыпившего наемника, поспешили бы перейти на другую сторону улицы, а сейчас – сидят рядышком, как ни в чем не бывало. Девчушки о чем-то перешептываются, изредка стреляя в мою сторону глазками, а я невозмутимо перебираю струны, наигрывая мелодию какой-то песни, слова и название которой я давно позабыл, а вот мотив в голове задержался. Оксана вдруг встает, и преувеличенно уверенным шагом направляется в мою сторону. Ну-ну, похоже, девочка решила идти на приступ. Ладно, посмотрим, что она там придумала…

– Привет, – улыбается она, остановившись в паре шагов от моего стола.

– Здравствуй, красавица.

– А я вот решила сама в гости зайти, если ты до нас все никак не доберешься. Не против?

– С чего бы? Главное, чтоб батя твой не против был.

– Я, между прочим, уже взрослая, сама решаю – куда ходить! – обиженно дергает она загорелым плечиком, легко поняв мой несложный намек. – Но папа в курсе и не возражает.

– Вот и славно! – широко улыбаюсь я и извиняющееся развожу руками, дескать, не сердись, не подумавши ляпнул.

– Слушай, а что ты такой невежливый? Предложил бы девушке присесть.

– Черт! И, правда, где мои манеры?! – хлопаю я себя ладонью по лбу, и, положив гитару на стол, встаю и расшаркиваюсь, будто мушкетер времен Луи какого-то там, жалко шляпы с пером нету. – Не изволите ли присесть сударыня? Почту за честь!

– Изволю, – кокетливо отвечает 'сударыня' и опускается на отодвинутый мною стул. – Слушай, я, когда узнала, что ты тут вечерами на гитаре играешь, даже не поверила сначала. Ты ведь солдат.

– И что? Знаешь, Ксюша, одно другому совсем не мешает. Среди воинов романтиков куда больше, чем среди торговцев. Только они это скрывают…

– Серьезно? Вот уж не подумала бы. Скажи, скрытный романтик, а сможешь сыграть и спеть что-нибудь для меня?

– И о чем же тебе спеть, красавица?

– О любви, – тихо с придыханием отвечает она, и бросает на меня ТАКОЙ взгляд…

Ай да девочка! Браво! Слушайте, вот интересно, их всем этим штучкам что, втихаря от нас в школе учат, пока мы на уроках труда табуретки сколачиваем? Будь я чуть моложе, и менее опытен, уже потек бы, как мороженое на жарком солнышке, позабыв, что совсем недавно считал ее ребенком. А может дело совсем не во мне? Может, это не я такой матерый и сообразительный, а просто она еще слишком молодая, коготочки толком не отточившая? Пока еще не кошка, а котенок. Но, похоже, пройдет два-три года, и бате твоему придется у Сергеича ЗУшку покупать, от кавалеров твоих отбиваться. Однако, уж прости малыш, но ты опоздала, в моем сердце уже живет прекрасная девушка. У нее русые волосы и голубые глаза. И зовут ее Настя.

– О любви, значит? Хорошо.

Группа 'Оргия Праведников' и раньше-то была не очень известна, а сейчас и подавно… Но песни у ребят были великолепные. И я беру первые аккорды 'Танца Казановы'.

Зал трактира вновь затихает. Здесь за последние дни уже привыкли к моему репертуару, и спокойно ели и тихонько разговаривали, когда я пел. Но эта песня была слишком необычной, непохожей на то, что я исполнял раньше. Завораживающие слова и музыка заставляли людей на время забыть обо всем.

Звук струн затихает под потолком.

– Как красиво, – шепчет Оксана. – Красиво, но жутко. И не совсем про любовь, по-моему…

– Так и было задумано, красавица, так и было задумано. И, ты ошибаешься Оксана, про любовь. Про то, что любовь – очень разная. И что иногда лучше держаться от нее подальше.

– А еще что-нибудь?

– Извини, на сегодня, пожалуй, все. Мне завтра вставать рано. Да и вам, девочки, уже по домам пора, – я демонстративно гляжу на циферблат 'Командирских'. – Еще чуть-чуть, и родители волноваться начнут.

– Миша, а можно я… мы еще придем?

– Да ради бога, ты ж уже взрослая, ходишь куда хочешь, – с легкой ехидцей улыбаюсь я. – А главное – батя в курсе и не возражает.

– Ну, тогда до свидания.

– Пока, красавица.

На следующий день, после пробежки и завтрака я решаю проверить Толика на уровень стрелковой подготовки. Снова договариваюсь с Карташовым, получаю разрешение попользоваться их стрельбищем и, перед обедом гоню туда напарника. Как и положено в спец. подразделениях – бегом. И 'по полной боевой', не пощадив под это дело собственного бронежилета и шлема. До стрельбища Толя, уже относительно неплохо пробегающий 'пятерку' налегке, добирается в таком виде – краше в гроб кладут. А чего вы хотели? Бронежилет, 'Алтын', автомат, десять снаряженных магазинов… 'На круг' – двадцать восемь кило выходит. Едва он подбегает к огневым рубежам, как я, не дав ему даже перевести дыхание, командую:

– На рубеж открытия огня – к бою!

На подгибающихся ногах Толик добежал до линии из кирпичей, 'притопленных' в землю и рухнул на траву, как подрубленный.

– Одиночными – огонь!

АКМС загрохотал частой дробью, в воздухе завоняло сгоревшим порохом, а латунные гильзы яркими искрами запрыгали по траве.

– Все! – доложился Толя, отсоединяя пустой магазин.

– Курсант, 'Все!' кричит маме дите с горшка. А ты – стрельбу закончил.

– Стрельбу закончил! – быстро поправляется тот.

– Ну, пошли, глянем, чего ты там настрелял.

Хм, а весьма неплохо! Учитывая состояние, в котором велась стрельба: дыхание как у загнанной лошади и трясущиеся руки, результат вполне впечатляющий. За пределы загодя повешенной мною грудной мишени ни одна пуля из тридцати не ушла. Разброс, конечно, был, да и кучность так себе, но большая часть отверстий – в пределах 'семерки'. Примерно десяток – 'шестерки', но в голову.

– Молоток, Толян, очень неплохо! Двадцать минут на отдых – и домой. На сегодня больше занятий не будет. У тебя заслуженный выходной.

На обратном пути часовые у Комендатуры, первые дни смотревшие на нас, словно на опасных психов, приветливо машут руками. Успели привыкнуть. И в 'Псарне' мужики, на наши с Толей 'тренинги' посмотревшие, уже пару раз с вопросами подходили. Есть у меня подозрение, что зимой, когда в горы, и впрямь, соваться будет слишком опасно, 'курсантов' у меня может и прибавится. Ладно, поживем – увидим. Пока одного бы натаскать так, что б перед Непримиримыми стыдно не было. Кстати, о Непримиримых и горах… Еще несколько дней, и надо будет снова к нохчам наведаться. Толик, конечно, еще мало на что серьезное годен, но заключенный с Убивцем договор надо выполнять. Начнем с чего попроще, а там – по нарастающей. Меня вон, в девяносто четвертом вообще ничему научить не успели. Присяга, КМБ и – здравствуй Грозный. И, ничего, жив до сих пор. Но темп тренировок надо будет чуток сбавить, мне в горах напарник нужен будет, а не едва переставляющий ноги от усталости и боли в мышцах 'калич'. А значит – пробежка и физический комплекс с утра и тактика после обеда, с упором на слаженность при работе в 'двойке'. И над условными сигналами и жестами поработать поплотнее. Это сейчас самое важное, а остальное – позже, когда вернемся.

После ужина Толя, радуясь внезапному послаблению, остается на концерт. На его беду в 'Псарню' снова пришла Оксана с подругами. Он ее увидел, и 'залип'. Так весь вечер и провели: я играл и пел, Оксана смотрела на меня влюбленными глазами, а Толя такими же глазами смотрел на нее. После того, как Оксана испарилась, в наглую чмокнув меня в щеку на прощание, напарник подсел ко мне.

– Миша, она кто?

– Она, курсант, твоя самая большая, мало того, последняя ошибка в жизни, если решишь какую-нибудь херню сотворить? Ты понял? – я смотрю на Толю очень серьезно. – Она мне как младшая сестра. Жаль, никак этого не поймет и в подруги метит. Так что, предупреждаю, если не дай боже, что, я тебе лично голову откручу.

– Да ты чего? – Толя возмущенно машет на меня руками. – Она же такая…

– Эт точно! – хмыкаю я на манер красноармейца Сухова.

Очередную вылазку решаю провести в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое октября. Днем захожу в Комендатуру к Костылеву. Во-первых, надо предупредить о предстоящем 'визите' на сопредельные территории, во-вторых – карту поглядеть. Ни у Кости, ни у Кузьмы не оказалось карты Чечни, ни к чему она им была. А вот теперь понадобилась – а достать, кроме как у Коменданта, негде. К просьбе Игорь отнесся с пониманием и расстелил передо мною на столе штабную 'двухкилометровку'. А во т на вопрос, нельзя ли где такую прикупить, только усмехнулся.

– Нет, Миша, извини. Карты сейчас на вес золота. Особенно такие. Самим выдают раз в сто лет и только по большим праздникам. Посмотреть – приходи, а вот в личное пользование получить – не обижайся, но вряд ли…

– Жаль, – досадливо морщусь я. – Ладно, может, образуется как-то… Тогда вот что, расскажи-ка мне, что вы знаете о приграничных опорных пунктах Непримиримых.

– Кое-что знаем, – отвечает Игорь и начинает водить по карте пальцем, – Смотри…

Краткий пересказ известного Коменданту 'кое-чего' занимает минут двадцать. Ближе к его завершению общие наметки плана действий в моей голове уже сложились.

– Слушай, Миша, – притормаживает меня Костылев когда я уже собираюсь попрощаться, – просьба к тебе будет. Уж если ты все равно в те края собираешься, может, окажешь ОГВ маленькую услугу?

– Это зависит от того, насколько маленькую, – пытаюсь отшутиться я.

– Если коротко, нам нужны доказательства того, что турки оказывают Непримиримым военную помощь.

– Ничего себе, ты загнул, – аж присвистнул я. – И как ты себе это представляешь? Типа, прихожу я, весь в белом в Главный Вражеский Штаб, и начинаю в поисках доказательств по сейфам копаться?

– Нет, – Игорь явно настроен серьезно и шутку не принимает, – вполне достаточно будет фотографии того же 'сто десятого' или…

– Извини, фотографии чего?

– 'Ленд-Ровера', который ты в Беное угробил.

– А при чем здесь 'сто десятый'?

– Эх, Миша-Миша! Ты разницу между хамви и 'Хаммером' знаешь?

– Разумеется. Хамви – армейский джип, 'Хаммер' – эго гражданская вариация.

– Ну, так тут то же самое. 'Дефендер' твой – гражданская версия армейского 'Ленд-Ровера 110'.

– О как. Век живи, век учись…

– Ладно, отвлеклись. Ты ведь в 'зачистках' участие принимал?

– И не раз.

– Ну, вот и руководствуйся своим опытом. Постарайся хотя бы зафиксировать на фото все, чего по идее у боевиков быть не может: электронику, иностранное оружие и снаряжение, и все прочее в этом духе. А еще лучше, если сможешь образцы принести, но это уже по возможности. Договорились?

– Пока нет, – решаю немного снахальничать я. – Каждый труд должен оплачиваться.

– Ох, и жаден же ты Миша!

– Да при чем тут жадность, Игорь? Я же не денег с тебя требую, а помощи.

– Тьфу ты, а я уж было начал о тебе нехорошо думать, – облегченно улыбается Комендант. – И чего нужно?

– Прямо сейчас – ничего. Но в скором будущем может понадобиться то, чего нет в свободной продаже.

– Это что же?

– Мины, взрывчатка и КДшки[71].

– Да, похоже, ты решил всерьез повоевать? – изумленно качает головой Игорь.

– А чего такого? Им можно было, а мне нельзя?

– Ладно, попробуем порешать этот вопрос. Но, только если результат у тебя будет.

– Договорились!

Вернувшись в 'Псарню', первым делом нахожу Убивца.

– Костя, я сегодня 'в гости' собираюсь. Ночью. С Комендатурой уже все оговорили. Но нужен транспорт до Аргуна.

– Сделаем. Шуруп вас на 'буханке' подбросит. Куда на этот раз?

– Ну, точно не в сторону Ведено. Там сейчас, небось, приступ параноидальной бдительности. Ладно, предупреди Сашку, выезжаем после девяти вечера, как стемнеет.

Потом направился к напарнику. Еще раз проверил на всякий случай его снаряжение и оружие, и велел ложиться спать. Сам, же отправился к себе в комнату и, увалившись на койку отключился.

В начале девятого встал сам и разбудил Толика. Перекусили, залили воды во фляжки. Разделили пополам остатки 'трофейного' мяса, доедать его надо срочно, еще немного, и портиться начнет. Нацепили на себя всю 'сбрую'. Я даже перевесил станцию на грудь, сняв нож и убрав его в 'мародерку', и влез в РД, в который, под сверток с мясом и флягу, упаковал свернутый брезентовый баул. Транспорта не предвидится, а в руках трофей таскать не очень удобно, вот пусть Толя 'тягловой силой' и поработает на обратном пути. Зря, что ли он такой здоровый?

Уже сидя в неспешно выруливающей к мосту через Терек 'буханке' Толик продолжает поправлять и одергивать на себе то 'горку', то РПС, то бандану.

– Не мандражируй, курсант, все будет нормально, – ободряюще улыбаюсь я ему.

– Да не мандражирую я, – отвечает тот, уже в пятый, наверное, раз поправляя лежащий на коленях автомат.

– Это ты бабушке своей расскажи, – снова улыбаюсь я. – А мне военных песен петь не надо, а то я себя, таким как ты, не помню. Главное – не забудь, чему я тебя успел научить и слушай команды. И все у тебя получится.

Напарник только судорожно кивает и еще сильнее стискивает в руках АКМС. Да уж, страшно ему сейчас, наверное. Ехать колонной, да среди двадцати бывалых мужиков – это одно. А вот так, вдвоем, да на вражескую территорию… Чего греха таить, даже мне страшновато. Просто я, в отличие от Анатолия, умею свой страх держать под контролем.

На выездном блок-посту в Аргуне буквально на пару минут заглядываем в 'караулку' к Аслану.

– А, Миша, здравствуй! Снова погулять решил?

– Да, Аслан, не сидится мне спокойно.

– А это кто с тобой?

– Напарник. Знакомьтесь, Аслан – это Толя, Толя – это Аслан.

– Давайте осторожнее там. А то кто Исмаилу за машину деньги отдаст, если что? – широко улыбается Умаров.

– Пусть твой Исмаил даже не надеется, я за своей машиной прямо из ада выползу! Кстати, как там дела?

– Скоро готова будет. Очень хорошо получается, – Аслан закатывает глаза и цокает языком, пытаясь выразить свое восхищение. – Не машина – сказка!

– Это хорошо. Ладно, пора нам.

– Ну, как у вас говорят – ни пуха…

– К черту, – в один голос отвечаем мы с Толей и идем к воротам.

– Миш, ты в своем уме? – скороговоркой шепчет мне прямо на ухо Толя. – Их же там человек десять.

– Я пока девятерых насчитал, – так же тихо, но спокойно отвечаю я ему.

– Десять, девять, какая разница? Нас-то двое…

– Ага, вот и я думаю, как мы вдвоем их всех хоронить-то будем.

Анекдотец, конечно, с бородой, но немного пристыженный моим спокойно-ироничным тоном Толик прекращает паниковать.

– Расслабься, курсант, – я легонько ободряюще толкаю его в плечо, – я ж тебе уже сказал, с барабанным боем и под развернутыми знаменами мы в атаку ходить не будем. Сделаем все красиво…

Вот уже три часа мы лежим на невысоком, метров двести, кургане, густо заросшем кустарником. Позиция – залюбуешься. Тебя не видно, а враг как на ладони. И до врага этого метров триста, не больше.

До кургана этого мы шли всю ночь. Сначала, резко взяв от аргунского блок-поста вправо, добрались по разросшейся лесополосе вдоль бывшей М-29[72] до развалин Белгатоя. По сведениям, полученным от Костылева, в нем людей нет, но пробирались среди руин мы с максимальной осторожностью. Потом, прямо по берегу Аргуна, среди кустов и вымахавшего чуть не в человеческий рост бурьяна, двинулись в сторону Новых Атагов. И вот тут то и заметили возле моста, на противоположной стороне реки, этот самый опорный пункт Непримиримых. В принципе, все логично. Мосты – объекты стратегической важности. Находящийся чуть выше по течению мост между Белгатоем и Чечен-Аулом, мимо которого мы с Толей прошли всего полчаса назад, выглядел весьма плачевно. Совсем, правда, не рухнул, но даже пешком по нему передвигаться надо очень осторожно. А лучше, просто обойти сторонкой, от греха. А этот – еще вполне себе крепкий. Вот и выставили боевики возле него пост охранения в какой-то кирпичной будке, похожей на те, что стояли на железнодорожных переездах. Только перед ней еще стенку из бетонных блоков поставили и окна заложили мешками с песком, оставив только узкие бойницы. Уж что тут было раньше – не знаю, а сейчас вполне себе толковая застава. Вот только с 'экипажем' ей не повезло.

Но это мы выяснили несколько позже. Сначала пришлось вернуться в Белгатой, и, рискуя в любую секунду рухнуть в реку вместе с качающейся от ветра и любого неосторожного движения конструкцией, перебраться по разрушенному мосту на противоположную сторону Аргуна. Потом, осторожно подняться на этот курган и выбрать более-менее приемлемый наблюдательный пункт среди зарослей жутко колючей акации.

А вот теперь мы лежим в тенечке, прикрытые от припекающего солнца и взглядов вражеских часовых густой, и совсем не собирающейся опадать, несмотря на середину октября, листвой. Наблюдаем. Делаем выводы. И, честно говоря, то, что я вижу, мне определенно нравится. В противниках у нас – откровенные расслабленные долбоклюи. Вернемся, выскажу все тому же Исмагилову. Их ОсНаз что, вообще мышей не ловит? В пятнадцати километрах от Ханкалы бандиты живут спокойно, словно на курорте. Это разве дело? Хотя, непосредственно сейчас, это нам только на руку. Бить их, таких растащенных, легче будет.

А пока, передав Толе бинокль, учу его вести наблюдение за противником.

– Значит слушай и запоминай, – шепчу я ему, – при наблюдении за вражеским объектом прежде всего надо определить наилучшие пути подхода и отхода к нему, пути возможного проникновения, выявить огневые точки и посты охранения, отследить график смены караула, по возможности выяснить количество врагов, их вооружение и командира. Здесь с большинством пунктов проблем не будет. Сколько их, мы уже знаем…

– Кстати, Миш, а как ты их так быстро пересчитал, они ж с утра мельтешат туда-сюда, как муравьи.

– Тут, Толик, если группа противника небольшая ничего сложного. Просто надо у каждого какой-нибудь отличительный признак найти. Тот – рыжий, у этого – борода лопатой аж до груди, у того – повязка на голове зеленая. Они, курсант, только на первый взгляд неподготовленного человека все на одно лицо. Чуть-чуть внимательности и враз научишься их одного от другого отличать. Ну, и опыт, конечно. С командиром – совсем просто…

– Это да, вон он, – тычет пальцем в сторону боевиков Толя, – сам ничего не делает, всем команды отдает, вот тому, молодому, уже два подзатыльника отвесил. И одет лучше всех, в НАТОвский камуфляж.

– Молодец, – одобрительно киваю я. – Выводы сделал правильные.

– И чего делать будем?

– Сначала, наблюдать и спать, по очереди. А ночью знакомиться пойдем. Ладно, – я снял с руки 'Командирские' и передал их напарнику, – через четыре часа меня подымешь, а пока наблюдай. Если случится что, буди сразу.

Так день и большая часть ночи и прошли. По очереди, сменяя друг друга, мы то разглядывали противника в бинокль, то отсыпались перед ночным 'делом'. По ходу наблюдений я все больше убеждался в том, что на посту у 'бородатых' полный бардак. Насваем закидывались все без исключения, и практически без остановки. А эта дрянь, хоть наркотиком и не является, но на нервную систему действует расслабляющее и реакцию притупляет, что совсем не есть хорошо для часового. Двое под вечер вообще уселись под небольшим навесом, где они ели и готовили, и раскурили небольшую самодельную трубочку. Причем, судя по тому, как они ее курили, и как себя после этого вели, был в ней вовсе не табак-самосад. Одним словом, растащило мужичков не по-детски, пора наказывать.

Четыре утра, смена произошла час назад, у меня в запасе еще два. Те, боевики, что сменились – уже давно уснули, те, что заступили, успели подустать. Пора! Промежуток между четырьмя и шестью утра знающие люди называют 'собачьей вахтой'. Самое поганое время для часового. Непроглядная чернота ночи постепенно начинает сменяться предрассветными сумерками. Выползает откуда-то липкий и холодный туман. Видимость – ноль, или близкая к нему. Хочется одеться или завернуться во что-нибудь теплое и сидеть неподвижно, хочется спать. В такое время чаще всего и совершаются нападения на охраняемые объекты. И те, кто их охраняет, если он разбирается в вопросе, именно в это время повышают бдительность и выставляет дополнительные посты. Вот только среди Непримиримых, на наше счастье, таких разбирающихся, похоже, нет.

– Значит так, Толя, – еще раз шепотом разъясняю я напарнику, – сейчас аккуратно, пробираюсь туда и снимаю часовых. Пока я туда ползу, ты предельно тихо и осторожно спускаешься к дороге и занимаешь там позицию. Как закончу с часовыми, я тебе один раз моргну фонарем, тогда сразу ко мне, быстро, но без шума. Будку 'зачищаем' уже вдвоем. Потом – хватаем все, что поднимем, я быстренько все фотографирую и сваливаем. По данным ханкалинской разведки, в Атагах, что в Старых, что в Новых, никого нет. В Чири-Юрте – тоже. А до Алхазурово и Дуба-Юрта далековато. Услышать не должны. А даже если и услышат – пока поймут, что к чему, пока доедут. В общем, минут пятнадцать-двадцать у нас будет в самом худшем случае. За это время надо успеть и трофеи собрать, и хотя бы на пару километров оторваться. Ну а если… Короче, если я с часовыми не управлюсь – уходи. Сразу же. Если меня спалят, то в одиночку ты против них не выстоишь. Так что, начнется пальба – тут же уходи. Все. Я пошел.

Тихо сползаю по склону вниз, к реке. До моста буду пробираться вдоль берега, понизу. А бурный и быстрый Аргун своим плеском заглушит случайный шум, если я окажусь настолько неуклюжим, чтобы его издать.

По самой кромке воды крадучись прохожу чуть дальше моста, и выбираюсь наверх, прячась за парапетом. Ложусь на землю и чуть-чуть выглянув, оцениваю обстановку. Да, ребята, хреновенько у вас служба войск налажена. Часовых всего двое и я одновременно вижу обоих. Один, тот самый молодой боевик, что по утру получил за что-то от командира несколько оплеух, стоит спиной ко мне перед амбразурой в выложенной из железобетонных блоков стрелковой ячейке. Второй, средних лет бородач, в наглую дрыхнет на лавочке у наружной стены будки, служащей Непримиримым казармой и караульным помещением в одном флаконе. Оно понятно, молодого на пост загнал, а самому караулить уже, вроде как, 'по сроку службы' не положено. Вот когда мне ПБС мог бы пригодиться! Два почти бесшумных щелчка, начисто заглушаемых плеском воды в Аргуне, и нет проблем. Но, 'глушителя' нет. А значит, придется действовать 'народными средствами'. Медленно, чтобы ничем не брякнуть, стягиваю с себя РД и РПС, кладу сверху автомат, разуваюсь и достаю из 'мародерки' нож. На всякий случай расстегиваю кобуру со 'Стечкиным'. Если затея с бесшумным снятием часового не выгорит, то хоть кого-то да успею напоследок из пистолета положить. Все ж таки, как ни крути, два десятка патронов в магазине.

Пригнувшись как можно ниже, крадусь к стрелковой ячейке. Ступать по земле босыми ногами зябко. Ну, да, не май месяц -октябрь на дворе. Зато голой ступней чувствуешь, по чему идешь намного лучше, чем подошвой сапога. Меньше шансов громыхнуть камнем или треснуть сухой веткой. Спина боевика все ближе. На моем месте крутой герой боевика наверняка метнул бы врагу нож в спину. Этих героических парней в кино никогда не волнует, что нож может не попасть между ребер, что человек даже с пулевым ранением не умирает мгновенно, чего уж говорить о ноже, и даже с вонзившимся в спину клинком еще вполне способен поднять тревогу. Мало того, даже если тебе повезло, ты попал куда надо и твой противник умер мгновенно, при падении он может громыхнуть оружием или просто своим телом так, что вся округа проснется. В кино таких проблем не бывает. Но вот я-то не в кино. И мне придется подкрадываться вплотную.

Последние несколько шагов делаю не дыша, и ступая предельно осторожно. Потом – стремительный рывок, одновременно ударом левой ноги под колено подсекаю, а левой рукой зажав часовому рот, заваливаю его на себя. Стиснутым в правой руке широким остро отточенным лезвием, длинною в ладонь, с мерзким хрустом перехватываю ему горло. А потом еще секунд на тридцать замираю, крепко прижав к себе булькающее кровью в перерезанной глотке и бьющееся в конвульсиях тело. А когда убитый мною боевик затихает, аккуратно опускаю его труп на землю.

Теперь – второй. С ним будет сложнее. С одной стороны, он спит. Но с другой – спит, привалившись спиной к стене будки, в которой дрыхнут еще семеро. Его придется резать спереди, а это куда сложнее. Хорошо, хоть лежит удачно – на боку, подложив под голову руку и слегка поджав согнутые в коленях ноги. Подобравшись вдоль стены будки вплотную к спящему, заношу нож над его головой, и изо всех сил бью его сверху точно в ухо. Слышу тихий, но отчетливый тошнотворный треск проломленных тонких косточек черепа. Ударил удачно, на выдохе 'клиента', и тот умер совершенно беззвучно, только дернулись, конвульсивно распрямляясь, его ноги. Фу, господи, мерзко-то как! Вроде и не первый раз врага режу, а каждый раз всего внутри аж передергивает. Все-таки стрелять куда проще, только поначалу пару-тройку раз хреново. Меня, при виде первого застреленного мною человека, когда мы уже после боя подошли труп 'шмонать', вывернуло и скрутило так, что я потом чуть не полчаса на корячках стоял, никак разогнуться не мог. Не то, что завтрак, ужин собственный на земле разглядывал, причем, скорее всего, аж позавчерашний. Правда, когда надо мной чужие пули повжикали, а рота понесла первые потери убитыми – стало проще. А уж после ада Минутки и штурма дворца Дудаева, я без каких-либо эмоций палил по живым людям, как по фанерным мишеням. Похоже, все мои эмоции и вера в заповедь 'Не убий' остались там, в обильно политой русской кровью каше из грязи и растаявшего снега, на площади перед резиденцией Президента Ичкерии. А вот с ножом так не выходит, уж больно это… личное, что ли. Можно даже сказать – интимное.

Оттираю нож и руки об одежду убитого и почти бегом возвращаюсь к оставленным вещам, не наматывая портянок, а просто 'парашютом' накинув их на ноги, натягиваю сапоги, накидываю на плечи РПС, а на шею – ремень автомата, подхватываю РД и возвращаюсь к будке. Оттуда коротко моргаю фонарем для Толи. Буквально через пару минут он уже рядом. На меня косится со страхом. Да уж, в предрассветном сером мареве я, наверное, похож на не слишком аккуратно жравшего вурдалака. Обе руки в прямом смысле в крови по локоть, да и на рожу тоже попало. Правильно тогда Четверть сказал, чудовище и есть. Ободряюще подмигиваю напарнику, не дрейфь, мол, все в ажуре, и жестами приказываю ему занять позицию справа от двери. Сам встаю слева. Слегка коснувшись плеча, привлекаю Толино внимание, и снова жестами объясняю, что он работает по левой стороне помещения, а я – по правой. Крест-накрест. Тот энергично кивает, показывая, что все понял. Я тихо дергаю дверную ручку. Не заперта ли? А то, вдруг они изнутри на засов закрылись? Придется им гранаты в амбразуры заталкивать, а потом дверную коробку выламывать. Но, нет, повезло, открыто. Распахиваю дверь, и ночную тишину рвут в мелкие клочья длинные очереди двух автоматов. Отстреляв по магазину, и сменив их на новые, вламываемся внутрь и начинаем бить одиночными. Что такое 'контроль', для чего он нужен и насколько важен, я объяснял Толе на каждом занятии по тактике. Чуть мозоль на языке не натер. Зато теперь он и сам отлично знает, что и как ему делать.

– Все, теперь живо! – командую я. – Я снимаю, ты хватай баул из РД и все, что есть путного, в него скидывай. Понял?

Толя только кивает, и выскакивает наружу, к оставленной на лавочке возле трупа РДшке. А я, вытащив из чехла 'цифру', начинаю фотографировать. Снимаю все: избитые пулями, залитые кровью тела, стоящие в самодельной пирамиде СКСы и автоматы. Отдельно – засаленный и поношенный, но явно не очень старый американский камуфляж командира. Крупным планом – внутреннюю поверхность куртки, по клеймам знающие люди могут узнать много интересного. Есть, готово! Широкими взмахами ножа отхватываю от курток рукава с 'бошками' и заталкиваю их в накладные карманы штанов. Краем глаза замечаю, что Толя столбом застыл посреди комнаты, опустив почти под завязку набитый баул на пол.

– Ты чего завис? – рыкаю я на него, но тут замечаю, что он держит и на что смотрит.

В руках у него немного заляпанная кровью, но целая и, судя по виду, не очень старая радиостанция 'Дэу'.

– Але! Толян!!! Что, счастью своему поверить не можешь?! Так лучше поверь, и шевели задницей, а то до получения позывного можно и не дожить! Тут все собрал?

'Разбуженный' мною напарник согласно мотает головой, оторвав взгляд от портативного чуда, произведенного руками узбекских мастеров. М-да, а вот нормальную, не портативную радиостанцию мы угробили. Причем, даже не мы, а я. Стол, на котором стоит пробитый пулей трансивер, здорово похожий на те СиБишки[73], что использовали в мое время таксисты и водители маршруток, и автомобильный аккумулятор, к которому станция и была запитана, находится справа от входной двери. Обидно! И винить некого, сам по этой стороне стрелял. Ладно, все равно, провода с клемм аккумулятора оборвать, а все, что осталось от рации – в РД. Не все ж там пуля разнесла. Что уцелело, на запчасти продам.

– Тогда, обираем тех, что на улице, и ходу!!!

Стоп, а это что такое? И как я тебя, родимый, чуть не проглядел-то? В углу прямо на замусоренном полу лежит не сказать, что бы большой, но явно увесистый прямоугольный брезентовый сверток, туго и плотно обмотанный со всех сторон бечевкой. Что-то он мне напоминает, ей богу! А в гранатном ящике, стоящем на свертке, нахожу серебристый 'карандаш' электрического капсюля-детонатора, с аккуратной бухточкой тонкого, словно капроновая нить, золотистого двужильного провода и подрывную машинку. Старенькую, совсем простенькую, с кривой ручкой-индуктором, почти как у ТАПа и т-образным рычагом, который надо опускать вниз для подрыва. Блин, да я такие видел только в кино про партизан, что в Великую Отечественную немецкие поезда под откос пускали. Слегка надрезаю ножом сверток. Под брезентом – ровные кирпичики четырехсотграммовых тротиловых шашек. Вот теперь мне все понятно. Передо мною довольно толковый фугас. Предназначен он, как мне кажется, для уничтожения моста 'в случае чего', ну, как говорится, чтоб врагу не достался. Причем, судя по тому, как все аккуратно сделано, собирал его явно грамотный подрывник, а не один из только что упокоенных мною и Толей боевиков. Эти, судя по всему, без посторонней помощи могли подорвать разве что собственную задницу, случайно выронив из рук гранату. Однако, мост, в случае опасности, предстояло взрывать именно им. А значит, неведомый мне подрывник, скорее всего, все уже подготовил, оставив исполнителям лишь самое простое – заложить и рвануть. Иначе слишком велик риск того, что 'абреки' накосячат. По крайней мере, я бы им ничего сложнее, чем вставить детонатор в гнездо и нажать на рычаг ПэЭмки, точно не доверил бы. Значит надо проверить. Времени, конечно, мало, но оно того стоит

– Толян, – ору я, – бегом сюда!

– Чего Миш? – вламывается в дверь взопревший от бега с тяжеленным баулом за плечами напарник.

– Значит так, бегом в стрелковую ячейку и держи направление на Чири-Юрт, если хоть что-то похожее на звук мотора услышишь – сразу предупреждай меня. Понял?

Толя только молча кивает и, поудобнее перехватив автомат, бросается наружу. Я выскакиваю следом за ним, но бегу в противоположную сторону – под мост. Подсвечиваю себе фонариком. Точно! Под одной из стоящих на сухом месте опор вырыта аккуратная яма. Рядом – груда камней для забивки. Мало того, на самой опоре белой краской нарисована стрелка, указывающая на яму, а ниже крупными буквами написано 'Детонатор – снизу!!!' Причем, написано по-русски. Ой, мля, а вот это на плохие мысли наводит!

Опрометью кидаюсь назад. Хватаю из ящика детонатор с проводом и ухватываюсь за фугас. Нормально так! Килограммов двадцать есть точно. Видно, решили взять с запасом, чтоб наверняка. Так же бегом спускаюсь под мост, вставляю детонатор на место, немного разматываю провод, и начинаю заваливать 'адскую машину' камнями. М-да, мой инструктор по минно-подрывному делу за такую забивку оторвал бы и руки и голову, но времени нет. Да и фугас крупный, его, возможно, на такой мост и без забивки хватило бы. Напоследок фотографирую надпись о детонаторе, и начинаю выбираться на берег, разматывая за собой провод. Хватает его аккурат до будки, ну, значит, из нее и будем рвать. Крыша из бетонной плиты – не ахти какая защита, но, все же лучше, чем совсем никакой.

– Толя, как там?

– Тишина.

– Отлично, тогда дуй ко мне.

Когда Толя оказывается рядом, я не терпящим возражений и промедления голосом командую:

– Так, ну-ка, лезь под кровать, уши заткни а рот открой пошире.

– Чего? – на лице Анатолия прямо-таки нарисованы изумление и непонимание.

– Делай, что сказано, салага! Бегом!!! – рявкаю я. – Здесь сейчас филиал ада в миниатюре будет!

Блин, до моста вроде не так уж и близко, обломки долететь не должны. Надеюсь, этот чертов подрывник знал, что делал. Перекрестившись и прошептав: 'Господи, помилуй мя грешного!', несколько раз вращаю ручку индуктора и, присев на корточки рядом с тумбочкой, опускаю рычаг вниз.

Жахнуло знатно! Пол очень больно ударил по пяткам, кишки подпрыгнули аж к подбородку и рухнули назад, по башке будто мешком с мукой долбанули – мягко, больно, оглушающее и первое время не видать ни черта. И не слыхать. Хотя, нет, как градом колотят по бетонной плите крыши обломки моста, я слышу. Ой, мля, как бы не придавило нас чем! Вонь огромного количества в мгновение ока сгоревшей взрывчатки забила нос, горло и легкие. Дышать вообще нечем. Фу!

– Толя, подъем! – ору я, плохо слыша самого себя и тряся напарника за торчащий в проход сапог. – Валить пора!

Видок у вылезающего из под койки напарника совсем ошалевший. Да, пацан, мосты рвать, это тебе не чай с пряниками!

Когда мы выскакиваем из будки, я, слегка притормозив, несколько раз щелкаю 'цифрой', запечатлевая облако медленно оседающей в Аргун цементной пыли и торчащие из бурлящих волн бетонные сваи, обломки плит и дорожного полотна. Красота! И доказательства удали молодецкой – на лицо, и хорошее дело сделали, и нам это ни копейки не стоило. Всегда бы так!

Ну, все, что могли – сделали. И даже больше. А теперь, как говорится, быстрые ноги – спасайте жо… дурную голову.

– Нет, Аслан, ну ты представляешь!!! – Толик, от переполняющих его эмоций, размахивает руками так, что похож на сидящую на табурете ветряную мельницу. – А он мне, такой, и говорит: 'Точно, и как мы их вдвоем хоронить-то всех будем?' А у меня, блин, аж поджилки тряслись… А как он часовых снял! Один, блин, двоих. Ножом!!! А я как его увидел, чуть в штаны не наложил: стоит весь в кровище, будто упырь кладбищенский, и улыбается! Блин, да тут кто хошь бы обхезался!

– Точно, – с самым серьезным выражением лица поддакивает ему Умаров, хотя в глазах его пляшут смешинки. – Ты чай-то пей, а то остынет. И руками так не маши, все кружки со стола посшибаешь.

М-да, с салажатами, с ними всегда так, сперва напуганные до чертиков, а потом, когда все уже кончилось, из них адреналин аж фонтаном хлещет. Суетятся, галдят, хохочут невпопад.

– Да какой чай, Аслан! Ты прикинь, а мост каааак… Ай, мля!!!

Есть! Все-таки вывернул кружку кипятку себе точно на колени, оболтус. Пока шипящий от боли и тихо матерящийся Толя, вскочив на ноги, стряхивает со штанов капля чая и заварку, мы с Асланом понимающе переглядываемся и обмениваемся почти одинаковыми ехидными улыбками. Эх, молодежь! А ведь когда-то и мы такими были. Но, пообтерлись, привыкли. И он привыкнет.

К Аргунскому КПП мы выбрались только к восьми утра, когда солнце уже поднялось из-за далеких гор и изо всех сил пыталось пробиться сквозь наползавшие со стороны Дагестана тяжелые серые тучи. Так, похоже, портится погодка, вовремя сходили. Выйдя на связь с блок-постом, предупредили Умарова, что мы скоро будем, и что ждать нас надо со стороны бывшего совхозного сада и старого кладбища. И неторопливым шагом направились к видневшимся в полукилометре высокой стене, опутанной колючей проволокой и тяжелым ржавым стальным воротам. Ну да, сейчас, в трех-четырех сотнях метров от своих, можно себе позволить быть вальяжным. А вот от вырезанного нами опорного пункта и подорванного моста мы неслись, будто два перепуганных зайца. Причем, серьезно груженых зайца. До самой северной окраины Белгатоя мчались, как наскипидаренные. Разрушенный мост между Чечен-Аулом и Белгатоем, по которому туда перебирались осторожно, словно канатоходцы в цирке, на обратном пути перемахнули, толком и не заметив. Вот ведь что избыток адреналина с человеком делает! Потом, когда я понял, что Толя сейчас просто рухнет, и больше не встанет, свернули с обочины в сторону реки, и спрятались в развалинах небольшой плотины на берегу давно пересохшего пруда. Заняли оборону и устроили привал. Вернее, оборону занял я, а Толя просто лежал на спине, жадно ловя ртом воздух, будто выброшенная на берег рыба. Отдыхали почти полчаса, а потом, кустами, вдоль русла Аргуна, двинулись домой. Я даже спустился к реке, быстро, но, максимально тщательно застирав рукава 'горки' от уже начавшей подсыхать крови. Жалко ведь, почти новая вещь.

А вот теперь мы сидим в 'караулке' у Аслана, гоняем чаи и перебираем трофеи, в ожидании уже вызванного из Червленной Шурупа на 'буханке'. Сходили вполне удачно, вон она, наша добыча, аккуратной кучкой в углу лежит. Три карабина Симонова, вполне приличной сохранности, два АК-74М, и четыре АКМС, причем на одном, принадлежавшем командиру, вытертый до белизны и разболтанный, будто погремушка, ГП-25. Радости Толи, когда я сообщил, что 'Костер' достанется ему, не было предела. А то, что он разболтанный – не беда. Конструкция там простейшая, сам все подтяну, даже без помощи оружейника. Еще взяли девять пистолетов, семь ПМ и два 'Стечкина'. А вот большую часть найденных боеприпасов пришлось заминировать ловушками из гранат и оставить. Иначе мы бы все просто не подняли. Взяли только початый цинк ВОГов и все найденные Ф-1. Состояние у трофейных стволов – просто ужасное. Мало того, что сто лет не чищенные и ржавчиной да грязью заросшие, так у одного из 'Стечкиных' возвратная пружина оказалась очень сильно погнутой, того и гляди, сломается. Хотя, себе мы его оставлять все равно не собираемся, а уж чего с ними Сергеич потом делать будет, нам без разницы. Лишь бы купил. Но, все равно, оружие жалко, не заслуживает оно такого отношения. Вот, кстати, интересно, откуда пошла в свое время 'красивая горская легенда' о том, что все чеченцы – великие воины с пеленок? Самое забавное, что многие в нее свято уверовали. А по моим личным наблюдениям, в обращении с оружием очень многие из них – редкостные неряхи. Понятно, что 'калаш' весь мир покорил именно своей надежностью и неприхотливостью. Но хотя бы раз в месяц его чистить надо, особенно если хоть изредка, да стреляешь. А тут, как у Ильфа с Петровым: 'толстый слой то ли ржавчины, то ли гречневой каши'. Верно подмечено, лучше и не скажешь. Одним словом, работа по чистке нам с Толей предстоит серьезная, с предварительным замачиванием в соляре и прочими 'радостями жизни'. Ладно, не будем о грустном.

Вскоре на улице раздается сначала тарахтение двигателя, а потом – резкий взвизг клаксона. Саша Шуруп приехал, и дает понять, что нам уже пора. Сердечно прощаемся с Асланом, подхватываем с пола трофеи и топаем на улицу.

Когда на очередном ухабе Толя чуть не роняет на пол свою рацию, которую продолжает крутить в руках, я не выдерживаю. Сняв с груди свой чехол и вынув из него 'Кенвуд', протягиваю напарнику.

– Держи, обезьянец! В чехол станцию убери, и на РПС повесь, а то точно разгрохаешь.

Свою рацию я просто цепляю 'клипсой' аккумулятора за нашитую на РПС лямку из стропы, на которые все подсумки и вешаются. До 'торговой точки' деда Тимохи и так сойдет, а там новый куплю.

Возвращение в 'Псарню' обставляем с максимальной помпой. Мы с Шурупом, нагруженные всей поклажей, настежь распахиваем входные двери и я, голосом профессионального конферансье или, скорее, рингонауцера[74], возвещаю:

– Господа, позвольте вам представить нового бойца нашего отряда! Это отважный, заслуживший свое право быть среди нас в жестоком бою с превосходящими силами противника, наемник, с позывным…

Так, вот тут все и сорвалось…

– Але, курсант, – театральным, слышимым даже в самом дальнем углу трактира, шепотом, – спрашиваю я у вошедшего в зал Толи, – ты хоть какой позывной-то себе выдумал?!

– Какой-какой? Да зовите Курсантом, один черт все уже привыкли. Другое ничто уже, похоже, и не приклеится, – шутливо ворчит довольный произведенным на всех эффектом Толик.

– Итак! – снова ору я, – Поприветствуем наемника Анатолия, позывной – Курсант!

И зал трактира взрывается аплодисментами и хохотом двух десятков луженых глоток.

Наемники окружают важно напыжившегося Толяна, жмут ему руку, обнимают, хлопают по спине, толкают в плечо… блин, не забили бы парнягу 'от полноты чувствей'. Он, конечно, не дите субтильное, ну так и ребята – кабаны еще те! Пока я договариваюсь с Четвертью об 'аренде' старой оцинкованной ванночки, в каких обычно купали в деревнях маленьких детей, которую я видел на заднем дворе во время занятий по тактике, Толя уже собрал народ в круг посреди зала и начал 'в лицах' рассказывать о нашей героической вылазке. Ню-ню, блин, баба-яга в тылу врага, вторая серия… Ладно, пусть развлекается. Он сегодня в 'Псарне' герой дня.

– Так что, Кузьма, – оборачиваюсь я к озадаченному моей просьбой бармену, – отдашь мне эту железяку во временное пользование?

– Да отдам, конечно, – отвечает все еще недоумевающий Кузьма. – Только на кой черт она тебе сдалась?

– Трофеи взяли, так с них грязь и ржавчина просто сыплются, – я демонстрирую Четверти первый попавшийся под руку АКМС из баула. – Думаю все это добро в ванночку сложить и в соляре замочить хотя бы на сутки, пускай откисает. А то вообще не отчистим. А загаженные стволы я Сергеичу нести не хочу.

– И правильно, – одобрительно кивает Кузьма. – Неуважение это. И цены Сергеич тогда нормальной не даст. Из принципа. Ладно, забирай ванну, и солярки из бочки возле 'дырчика'[75] возьми, сколько надо. Только поставь все это добро в сарае позади дизеля, чтоб во дворе не воняло, ладно?

– Спасибо, отец родной! Как скажешь, так и сделаю! – я отвешиваю ему шутливый поясной поклон.

– Не подлизывайся, – широко улыбается в ответ он, – я тебе 'эксплуататора' не простил еще.

Разрядив и разобрав пистолеты и автоматы, закинул их в ванночку и залил соляркой. А вот СКСы в нее не влезли. Это с автоматом хорошо – сложил приклад, и все дела. С карабином так не получится. Ну, что поделать, заливаю им в ствол машинного масла, из стоящей рядом с дизелем канистры. Не думаю, что Кузьма возражать станет. А масло хоть чуть-чуть, да 'отожрет' грязь и ржавчину. Но, все равно, чистить карабины я усажу Толю. Опять же, есть у меня подозрение, что он в них разбирается куда лучше меня. Так уж вышло, что я СКС видел только на плакате в армейском учебном классе при тире, да и то, шибко не приглядывался, потому как плакат был старый, выцветший и порченый плесенью. А мне и не сильно-то было интересно, в моей родной ОБрОН симоновские карабины были только у парадной знаменной группы[76] и у часового на 'посту номер раз'[77] в штабе Бригады. И, если честно, я до сих пор не очень уверен, что они были в рабочем состоянии. Одним словом, кто у нас 'туземец-абориген'? Анатолий! Вот пусть с непривычными 'белому сахибу' 'туземными стволами' и возится. А мне и автоматов хватит.

Разобравшись с трофейным оружием и закинув гранаты в свою комнату, я захожу в подсобку, нахожу там Зину и отдаю ей в стирку изгвазданную в крови и плохо застиранную в ледяной грязной воде Аргуна куртку от 'горки'. Та, увидев все это безобразие, только руками всплеснула, но обещала все отстирать. Снова захожу к себе, натягиваю чистую футболку и маскхалат, на улице сегодня прохладно, но замерзнуть не должен, застегиваю на поясе пластиковую клипсу кордурного ремня с набедренной кобурой, упаковываю в РД рукава с 'волчьими головами', злосчастный, разбитый пулей трансивер, сверху закидываю чехол с фотоаппаратом и отправляюсь в гости к Коменданту. Отчетность – она превыше всего.

Умаров, похоже, на этот раз Костылеву не позвонил. Ну, тем лучше, сюрприз будет. Пройдя в кабинет, веду себя, как и обычно, здороваюсь, расспрашиваю, как это принято на Кавказе, о здоровье, житье-бытье и родственниках. Только собираюсь переходить к делу, как в кабинет входит Исмагилов. Отлично! Как говорится, на ловца и зверь бежит, я ведь и сам с ним хотел немного пообщаться. Здороваюсь и с Олегом. Потом, жестом фокусника, достаю из РД фотоаппарат и протягиваю им.

– Господа офицеры, прошу ознакомиться. А отчет – в устной форме.

А потом, присев на полюбившийся мне с первого раза стул у окошка, начинаю рассказывать. Сначала Игорь и Олег слушают спокойно и расслабленно, но постепенно на их лицах проступает крупными буквами нецензурное ругательство, самым близким приличным аналогом которого по значению является слово 'врешь', а по звучанию – 'звездишь'. Когда я перехожу к рассказу о мосте, они одновременно хватают лежащую перед ними 'цифру'. Следующие пять минут в кабинете тихо. Игорь с Олегом разглядывают фотографии на маленьком дисплее, я, с подчеркнуто спокойной и равнодушной физиономией, пялюсь на пейзаж за окном.

– Так, я сейчас, – отрывается, наконец, от фотоаппарата 'особист'. – За ноутбуком сбегаю, все это срочно скопировать и в Ханкалу передать надо!

– Да уж, Миша, ну ты ловкач! – восхищенно восклицает Костылев, когда Исмагилова вихрем выносит из кабинета. – Красиво нохчей урыл!

– Ну, допустим, не урыл, а урыли, – поправляю я. – Напарник у меня – парень толковый, хоть и молодой еще. А вот почему этот блок-пост урыли именно мы, а не ваш ОсНаз? Что у вас тут за война такая странная, что в двух десятках километров от вашей основной базы бандиты себя чувствуют, как на пляже с пивом и девочками? На кой черт тогда вам вообще этот ОсНаз нужен, вместе с разведкой?

– А ты, – резко и довольно зло обрывает меня Игорь, – в ситуации сперва разберись, прежде чем претензии кидать! Хреновая у нас тут война, если уж по совести. Как ни стараемся, всех 'кротов' так и не выловили. Информация уходит к Непримиримым все время. И из Ханкалы, и из СБ, и даже от нас. В обратную сторону, правда, тоже идет кое-что, но меньше. Как не секретим выходы разведки и ОсНаза, и их цели, все равно часто бывают срывы. Или 'пустышку тянем', или, что куда хуже, последний крик в эфире: 'Попали в засаду, ведем бой…' И все, была группа, и нет группы!!! Это тебе проще, ты сам по себе, о твоих делишках мы только задним числом и узнаем. И то – от тебя. А промолчишь – так и не узнаем. А каждая войсковая операция, – Костылев безнадежно машет рукой, – сам знаешь… Связь, боеприпасы, продукты, 'вещевка', строевая часть с бухгалтерией, мать их! И на любом участке может быть утечка… Да, даже не в утечках дело! Мы ведь тут не сами по себе! Да, автономия у Терского Фронта широкая, но центральная власть один черт в Ростове. А что им наши здешние проблемы? – от избытка чувств Комендант вскакивает из-за стола и начинает нервно расхаживать кругами по комнате, продолжая говорить. – У нас тут, очень все похоже на то, что у вас там творилось году в 98-м примерно. Официально боевых действий нет? Нет! Ну, значит, и войск в помощь не ждите. А с мелкими, мать их, эксцессами справляйтесь своими силами. Представляешь Миша! – голос Игоря в какой-то момент срывается на крик, видно, давно в душе накипало, а тут прорвало мужика. – Три десятка убитых за один месяц – это для них 'мелкие эксцессы'!!! Своими силами справляйтесь! Да какие там, к едрене матери, силы?! В Ханкале разведбат и батальон ОсНаз, да два батальона охраны. 'Спецура' на БТРах, пехота на БМП. Да танковая рота, в которой половина машин, скорее всего из боксов не выйдет: старье убитое! Артиллерии – кот наплакал. Авиации – вообще нет! Ну, еще Дорожная Стража и Охранные Роты при каждой Комендатуре. И местное ополчение, которое свою станицу оборонять, разумеется, рванет, но не дальше. Если им прямо сейчас ничего не угрожает, то остальное их не касается. У них, семьи, хозяйство, мля! Ну, и чего тут навоюешь?! Генерал-Губернатор, думаешь, почему тебя в Ростов не сдал?..

– Не понял! – резко обрываю его я.

Игорь уже осознал, что в запале явно сказал лишнего, но назад сдавать уже поздно.

– О тебе, Миша, кроме нас и Генерал-Губернатора никто не знает. В Ростов мы о тебе доложить были обязаны, операция по твоему задержанию ведь официально оформлена. Ну, мы и доложили: так и так, за вражеского агента был ошибочно принят нештатный сотрудник СБ наемник Михаил Тюкалов, ранее внедренный в ряды бандгрупп, раскрытый, но сумевший вырваться. В связи с раскрытием дальнейшее его использование не представляется перспективным. Все, дата-подпись. Мы, узнав, кто ты, решили, что нам тут такой человек нужнее, чем этим крысам тыловым в Ростове. Что ты, с твоим-то опытом, нам реальную помощь оказать сможешь.

– Ну, а я по-твоему, сейчас чем вообще занимаюсь?

– Так о том и речь. Вот закончим, и буду в Ханкалу ШТ[78] отправлять, что не ошиблись мы в тебе.

Прерывает монолог Коменданта, вернувшийся Исмагилов с тем самым, уже знакомым мне по допросу в местных 'застенках кровавой гэбни', ноутбуком в руках.

– Так, Миша, провод у тебя есть?

– Есть, – я передаю ему чехол от фотоаппарата, – в том же кармашке, где и зарядка.

Олег только кивает в ответ и начинает подключать 'цифру' к ноуту.

– Слушай, Игорь Василич, – снова переключаюсь я на Коменданта, – уж коли Олег у нас занят, так может, ты подскажешь, а что у вас за вот такое полагается.

С этими словами я достаю из РД увечный трансивер. Тот сначала оживляется, но, увидев пулевое отверстие, тускнеет взглядом.

– Варвары, вашу мать! Вы что ж сотворили-то? Из автомата, да по электронному прибору…

– Подонки! – с совершенно серьезной физиономией поддакнул оторвавшийся от монитора Исмагилов. – Быдло и хамы! Расстрелять у ближайшей стенки! Но сначала – напоить чаем и, обязательно, с сахаром.

Отсмеявшись, я только развожу руками.

– Ну, простите, мужики, так уж вышло! Ей-ей, не хотел. Но ведь не совсем она мертвая. Наверняка, кое-что использовать можно еще, ту же тангенту с проводом, микросхемы какие…

– Нет, товарищ майор, – поворачивается Игорь к Исмагилову, – ты видал хама! Значит, как почти новую Р-159, так зажал и помалкивает! А как всякий хлам, пулями побитый, так возьмите, будьте любезны, да еще и взамен что-то, по-любому, клянчить будет.

– Так я ж говорю – расстрелять подлеца, и все дела! – снова отрывается от ноутбука 'особист'.

– Ах, вот вы как?! Я тут, понимаешь, ночей не сплю, мосты за них, паразитов, взрываю. А они вот так! Ну и фиг с вами, – я начинаю засовывать радиостанцию назад в РД., – вам не надо, других покупателей найду.

– Эй! – в два голоса обрывают меня 'господа офицеры'. – Прибор на место положи! Мы еще не сказали 'нет'.

– Ну, так и нечего понты корявые гнуть! А 'сто пятьдесят девятая' мне самому нужна. В машину установлю и всегда на связи. Радиус-то у нее даже со штатным 'хлыстом' – более чем приличный. Не то, что у портативок.

– Так и скажи – зажал, – снова улыбается Костылев.

– Конечно, зажал. От вас ведь помощи ждать можно до ишачьей Пасхи. Вот и приходится мне, маленькому, да беззащитному, все зубами вырывать! Ладно, пошутили, и будет. Что за этот трансивер дать можете?

– А что нужно? – спрашивает закончивший копировать фотографии и протягивающий мне назад 'цифру' Исмагилов.

– Ну, ты, Олег, и спросил. Да откуда я знаю, сколько он стоит и что за него выручить можно?

– Ну, скажу тебе прямо, в целом виде ты за него не меньше десяти золотых получил бы. А вот в таком… Я не специалист, а тут разбирать и смотреть надо, много ли там целого вообще осталось.

– Угу, понял. Дело ясное, что дело темное. Тогда так. Вы мне за нее гарнитуру 'хендс-фри' на 'Дэу' дадите?

– Легко. – кивает головой Олег. – А после того, как наш связист в ней поковыряется, может еще и доплатим.

– Ну, вот и договорились! И еще, Игорь, у тебя чистая 'склейка'[79] есть? Без вот этого, – тыкаю пальцем в разложенную на столе 'двухкилометровку' испещренную всевозможными пометками и условными значками и крупной надписью 'Рабочая карта Коменданта ст. Червленная'.

– Я же тебе уже сказал, Миша, и рад бы, да не могу я тебе такую карту выдать.

– А я ее мне выдать и не прошу. Я ее у тебя сейчас аккуратненько пересниму по квадратам и буду с наглой рожей пользоваться.

– Вот наглец, а! – восхищенно хлопает пару раз в ладоши Костылев и лезет в стоящий позади стола приоткрытый сейф. – Ладно, на, проходимец. Знаешь, если от тебя польза будет, я в Ханкалу рапорт подам о премировании тебя картой, за особые заслуги.

– Кстати о пользе, Игорь, на фото с камуфляжной курткой особое внимание обратите. Не знаю, в курсе вы, или нет, но это – камуфляж американских морских пехотинцев. Причем, куртка здорово замызганная, давно не стиранная, но не старая. И клейма я сфотографировал на всякий случай. Это вам к вопросу о помощи турков Непримиримым. И надпись на опоре. Сомневаюсь, что сапер-чеченец стал бы писать по-русски. Значит – имеем дело с предателем, причем, очень неплохо обученным предателем.

– Или мамелюком, – заканчивает за меня Костылев.

– Угу, – кивает головой Исмагилов, – спасибо. Это, правда, больше по нашей части.

– Ну, это уж вы сами разбирайтесь, – покладисто соглашаюсь я. – Мое дело маленькое: попросили – сделал. Если что еще найду – или притащу, или сфотографирую. Но и ты, Игорь, о своей части договора не забудь.

– Так, а вот с этого места поподробнее! – оживляется 'особист'. – И чего это Комендатура за спиной Службы Безопасности наобещала?

– Да немного, в общем. – отвечаю я. – Мины, взрывчатку и средства взрывания. Но, только если будут положительные результаты.

– Стоп! – Исмагилов хлопает себя по лбу ладонью. – Идея! К вопросу о результатах, маму их за ногу! Миша, а давай-ка мы тебя и твоего напарника оформим, как отдельную разведывательно-диверсионную группу! Все чин по чину, список личного состава, человек в десять, из реально существующих бойцов ОсНаза или разведки. А все устроенные тобою 'тарарамы' будем задним числом проводить как спланированные задания. С боевым приказом и прочей бюрократией. И возможностей утечки – никакой, ты ж сам все планируешь, никому не докладываешься. И реальные результаты на лицо, – он кивает на монитор ноута, на котором застыло изображение подорванного мною моста. – А то в Ростове нам за низкую эффективность всю плешь проели. Это помощи от них не дождешься, а как пистон вставить – они всегда готовы.

– Отличная идея, товарищ майор! – я даже вскакиваю по стойке смирно и начинаю 'преданно жрать глазами начальство'. – Просто великолепная! Не побоюсь этого слова – гениальная!!! – я резко меняю восторженный тон на скучно-скептический. – А моя-то выгода в чем? Вы получаетесь кругом красавцы, а мне-то с этого что, окромя глубокого морального удовлетворения?

– А тебе, товарищ прапорщик, – не удерживается от подколки Исмагилов, – снабжение со складов объединенной войсковой группировки по нормам отдельной ДРГ[80]. Тебе мины нужны? А может пластит? Патроны, ВОГи, карта, столь тобой желаемая, черт ее возьми? Так вот, наемнику, каким бы замечательным парнем он не был, мы этого выдать не имеем права, а вот командиру отдельной диверсионно-разведывательной группы – обязаны.

Я снова падаю на стул и погружаюсь в задумчивость.

– Блин, мужики, афера чистой воды!

– Да тут, считай, вся война – сплошная афера, – отвечает мне Олег. – Так что, согласен?

– Значит так, если дадите все, что обещали… Кстати, ты забыл упомянуть про горючее для служебного автотранспорта, 'вещевку' всякую, те же 'лохматые камуфляжи'. Опять же, 'боевые' у вас тут как, выплачивают?

– Нет, ну я с тебя фигею, господин Тюкалов! Ты вслед за пальцем не то, что руку, голову откусить норовишь!

– Ты, господин контрразведчик, скажи спасибо, что я с тебя положенный на группу из десяти человек автотранспорт не требую! И стрелковое оружие. И оптику. И средства связи. А ведь мог бы!

– Спасибо Миша! – ухмыляется в ответ Исмагилов. – Да уж, ухарь вроде тебя мог бы и портянки на всех затребовать…

– Вот-вот, и я о том же! Одним словом, если сможете это все должным образом оформить – я не против.

– Ну, вот и договорились. Значит все это, – Олег снова кивает на монитор ноутбука, – мы с Игорем оформляем как первый, пробный выход свежесформированной диверсионно-разведывательной группы, предназначенной для действий на территории Непримиримых Тейпов. Кстати, ты когда следующий выход планируешь? Сколько у нас времени на подготовку есть?

– Через неделю-полторы, не раньше. Погода испортилась, грязь в предгорьях и горах месить – не самое умное занятие. Да и Толю еще гонять и гонять.

– Ну, вот и отлично! К этому времени как раз все и оформим, и получим со склада, и сюда перевезем.

Распрощавшись с Костылевым и Исмагиловым, спускаюсь на первый этаж в фин. часть. Все у той же полной доброжелательной тетки, обозвавшей меня на прощание 'передовиком производства' получаю деньги за 'бошки' и направляюсь на выход. И прямо перед 'дежуркой' нос к носу сталкиваюсь с Настей. На этот раз на ней не легкий ситцевый сарафан, а черный прыжковый костюм с шевроном Комендатуры и сержантскими лычками на погонах. Светлые волосы собраны в аккуратный пучок на затылке, а свернутый черный берет, заправлен под хлястик левого погончика. Из набедренной тактической кобуры торчит рукоять ни много, ни мало, а ГШ-18. Легкие хромовые сапожки с обтягивающими икру голенищами, чуть не пускают по стенам солнечных зайчиков. Ох, мама дорогая, какая серьезная барышня! 'Капитанская дочка', издание улучшенное и дополненное! И, что интересно, в форме она кажется едва ли не более привлекательной, чем в открытом сарафанчике на тонких бретельках.

На секунду застыв, вытягиваюсь во фрунт, словно гренадер времен Екатерины Великой, благо рост вполне соответствующий, вскидываю ладонь к виску в воинском приветствии и вполголоса гаркаю:

– Здравия желаю, товарищ сержант!

– Вольно! – ее смех звенит серебряным колокольчиком. – К пустой голове руку не прикладывают.

– Настенька, а кто вам сказал, что эта голова пустая? Она под завязку забита мыслями о вас! – решаю 'закосить' под Д'Артаньяна я. – А то, что вы имели в виду, называется 'головой непокрытой'.

– Можно на 'ты', бессовестный льстец, – снова смеется она.

– Договорились, – тут же соглашаюсь я. – А какими ты судьбами тут, да еще в таком умопомрачительном виде?

– Вообще-то, я тут служу, в связи. А это – мое форменное обмундирование.

– Оно тебе ужасно идет! – блин, я сегодня прямо сама галантность, не переборщить бы, а то примет за мелкого ловеласа и Казанову 'местечкового разлива'. – А кем, если не военная тайна?

– Телефонисткой, на коммутаторе.

– О! Теперь у меня есть причина незаконно подключиться к местной военной телефонной сети. Сделаю 'врезку', и буду звонить, чтобы послушать твой голос.

– Болтун! – изобразив на лице шутливое осуждение, говорит она.

– Болтун, – с виноватой физиономией соглашаюсь я. – Зато галантный и обаятельный.

– Скорее, нахальный и назойливый, – подначивает меня Настя.

– Отставить! – пытаюсь изобразить суровость на физиономии. – В твое сознание вкралась страшная ошибка, и ты приняла за названные тобой только что недостатки пару несомненных моих достоинств!

– Да что ты говоришь? И каких же это?

– Уверенный в себе и настойчивый.

В ответ Настя снова смеется негромким и очень красивым смехом.

– Да уж, Михаил, от скромности ты точно не умрешь.

– А смысл? Настенька, вокруг полным-полно куда более веселых способов 'врезать дуба'. Так зачем останавливаться на таком унылом и неинтересном?

– Хм, знаешь, а в этом, пожалуй, что-то есть! – согласно кивает она. – Ой. Заболталась я тут с тобой, пора мне!

Я легонько придерживаю уже собирающуюся уходить девушку за локоть. Ну, была не была!

– Еще один вопрос можно? Что ты делаешь сегодня вечером?

Настя как-то уж очень внимательно смотрит на меня.

– А что?

– Да вот, собрал все остатки храбрости и решил тебя пригласить на свидание.

– Ох, ничего себе ты наглый!

– Настойчивый, – глядя ей прямо в глаза, поправляю я.

– Нет, настойчивый, сегодня – никак. Служба.

– Тогда завтра, – не сдаюсь я.

Настя явно в некотором замешательстве от моего напора.

– Ну, хорошо. Завтра, но только если погода будет хорошая.

– Будет, – уверенным тоном заявляю я. – Под такое дело я тучи разгоню руками!

Аллегрову тут явно не помнят, и на мои слова и широкий взмах, которым я изобразил, как именно я буду разгонять тучи, чуть не сшибя при этом со стены какой-то призывающий к бдительности плакат в раме из тонких реек, Настя только прыскает в кулачок. Ну, что ж, принципиальная договоренность достигнута, осталось обсудить время и место встречи.

Комендатуру покидаю в весьма приподнятом настроении. Однако, свидание – это, конечно, здорово, но и про дела забывать не стоит. А значит – бегом в 'Псарню', трофейным стволам 'предпродажную подготовку' проводить. А по дороге к деду Тимохе заскочить и новый чехол под 'Кенвуд' прикупить.

Старосельцев, похоже, уже смирился с мыслью, что в гости меня зазвать не получится, и в ответ на мои сбивчивые объяснения и извинения только рукой махнул. Правда, поворчал себе под нос что-то про вечно спешащих, и никогда из-за этого никуда не успевающий молодых обормотов. Я только согласно и виновато помотал головой, еще раз извинился, и, расплатившись, потопал в гостиницу, которую про себя уже спокойно называл домом. Да, вот такой я странный человек. Видимо, сказалось 'кочевое' детство, когда моя семья вслед за отцом-офицером, раз за разом переезжала из одного гарнизона в другой. И теперь дом для меня – это всего лишь место, где я ем, сплю, и где лежат мои вещи. До сих пор не могу забыть, как расстроилась мама, и как ржал отец, когда я, во время срочной службы, приехав на сутки в увольнение, покидал родительскую квартиру со словами: 'Всем пока, я домой поехал!' И ведь на самом деле, чисто автоматически вырвалось.

Анатолия я застал за столом в зале трактира, где он сидел в окружении толпы слушателей и что-то громко вещал, размахивая зажатой в кулаке кружкой с пивом. Похоже, по эннадцатому кругу во всех красках живописал наши подвиги.

– Але, Курсант, пиво на стол поставь! Или тебе чая в караулке у Умарова не хватило? – насмешливо кричу я ему прямо от порога.

Застигнутый врасплох оратор, резко обрывает свой монолог и, покраснев, аккуратно приземляет кружку на столешницу. Народ тут же начинает активно интересоваться у смутившегося Толика, что ж там приключилось с чаем, но я благородно выручаю напарника из ситуации, в которую сам же его и втравил.

– Надеюсь, выпил немного? Тогда подъем, нам баул с трофеями разбирать, а потом еще оружие чистить.

– Нет, Миш, почти и не пил. Эта, – напарник кивает на стоящую перед ним наполовину пустую кружку, – вторая. Так, отхлебывал помаленьку, чтоб глотка не пересохла.

– Ну, и правильно, – одобряюще киваю я. – Посидел, выпил, с народом пообщался – дело хорошее. А теперь работать пора. Пошли.

Уже почти у дверей моей комнаты Толя вдруг спрашивает.

– Миш, а может, сначала оружие почистим?

– Нет, стволы пусть еще пару-тройку часиков в соляре 'пооткисают'. А то мы их не отскребем. А что такое?

– Да так, – мямлит себе под нос Курсант.

Странно, что это у него рожа такая смущенная, будто у пацана, который на краже бабушкиного варенья из буфета запалился? Возникает стойкое ощущение, что ему очень хочется оттянуть момент 'потрошения' баула с добычей. С чего бы, интересно?

Вопрос разрешился сам собой, как только мы начали процесс разбора и сортировки. Выглядит это следующим образом: я сижу прямо на полу и гогочу, словно умалишенный, а пунцовый от смущения Толя один за другим достает из недр подаренного Старосельцевым 'брезентового монстра' прихваченные им на бандитской заставе трофеи. Появление некоторых из них вызывают у меня очередной взрыв хохота, грозящего вскорости перерасти в полноценную истерику.

– Я с тебя дурею, напарник, – всхлипываю я, утирая выступившие на лбу капельки пота. – И это меня в свое время друзья хомяком называли! Да нет, дружище, хомяк это ты, а я так – погулять вышел. Вот скажи, это тебе зачем? Тебя что, Кузьма плохо кормит?

– Да хрен его знает! – Толян в расстроенных чувствах отшвыривает куда-то в угол небольшой холщовый мешок, из которого со стуком на пол выкатываются два засохших до деревянной твердости лаваша. – Башка от страха вообще не соображала. Оружие и гранаты закидал, а потом сгребал не глядя, все что под руку попадет.

– Оно и видно! – ухмыляюсь я, тыкая пальцем в груду хлама на полу. Кроме полутора десятков ручных гранат, десятка автоматных магазинов и вскрытого цинка с ВОГами рядом с изрядно 'отощавшим' баулом россыпью лежит всякий мусор: какие-то древние, сточенные чуть не до огрызков, складные ножи, коробочки и кисеты с насваем, и анашой, курительные трубки, еще какая-то мелочевка. Кроме того – сразу три пяса[81], грязных и засаленных настолько, что их, наверное, жарить можно – два зеленых и один темно-бордовый, и даже молитвенные четки с зелеными каменными костяшками и черно-зеленой кисточкой.

– Мдяаа, – с философским, задумчивым видом тяну я, – ну, с другой стороны, хоть ложки-миски не прихватил. Уже хорошо.

– Слушай, Миш, давай я все остальное прямо сейчас на помойку вынесу, а? Хватит уже с меня позора, – канючит Толя.

– Э, нет, брат, так дело не пойдет. Смотреть будем до конца. Мало ли, а вдруг что-то ценное или интересное ты все-таки к рукам прибрал? А про все это, – я снова тыкаю пальцем в рассыпанный по полу мусор, – я никому не расскажу, не волнуйся. Все, что происходит в группе, в ней и остается. Наружу – только сведения о том, какие мы крутые, могучие, умные и непобедимые. Понял?

– Угу, – сопит слегка успокоенный моими словами напарник, продолжая извлекать на свет божий то сильно помятую консервную банку без этикетки, то выгребать откуда-то со дна горсти патронов.

– Стоп! – резко останавливаю я его, увидев, что он уже собрался было выкинуть в кучу с мусором, который мы определили на выброс, мятую тетрадь в облезлом клеенчатом переплете. – Я тебе, балбесу, сколько раз про важность документов говорил?

– Так то документов… – как-то неуверенно тянет Толя. – А это разве документ? Рванье какое-то…

– А ты думал, что все важные бумаги всегда хранятся в кожаных папках с золотым тиснением 'Совершенно Секретно'? Да любая бумажка, найденная у врага может оказаться важной, как бы ни выглядела. Эх, молодо-зелено, учишь вас, учишь, а все без толку! Дай-ка ее сюда.

Раскрываю и перелистываю переданную Толей тетрадку. Если не принимать во внимание жуткую мешанину русских и чеченских слов и огромное количество ошибок, то ничего особенного. Обычный, написанный простым карандашом, конспект по боевой подготовке. У меня давным-давно, когда я только начинал срочную службу в армии, похожий был: пара страниц по медицине, пара – по военной топографии, пяток по минно-подрывному делу, десяток-полтора – по тактике и огневой… А еще – строевой подготовки и Уставов нету, повезло уродам. Одним словом, обычный солдатский конспект. От того, что я писал в далекой армейской юности, отличается лишь тем, что картинки я рисовал не такие корявые, и грамматических ошибок было намного меньше. Хотя, думается мне, Исмагилова заинтересует вовсе не содержание этой тетради, никаких особых 'откровений' в ней точно не найти. Важен сам факт ее существования. Кто-то обучает бойцов Непримиримых Тейпов, обучает централизованно, а самых грамотных еще и конспекты писать заставляет. А это уже весьма тревожный 'звоночек'.

– Миша, а это что за хрень? – вырывает меня из задумчивости голос напарника. – Самоделка что ли?

– Где? – рассеяно отвечаю я, но, увидев, что он мне протягивает, даже роняю тетрадку себе на колени. – Вот это ни черта себе! Ты где ее взял?!

– Так, в блок-посту 'духовском' и взял. В ящике, вместе с обычными валялась.

– А других таких точно не было?

– Точно, – уверенно отвечает Толя, – Она приметная.

В руках Курсант держит облезлый черный цилиндр американской наступательной гранаты МК3А2.

– Так я не понял, это что, 'самопал' какой-то?

– Нет Толя, – отвечаю я напарнику, принимая из его рук странную, совершенно неуместную в чеченских горах находку, – это не 'самопал'. Это, друг мой, Grenade Hand Offensive, видишь, – тычу я пальцем в почти уже совсем стершиеся желтые буквы на округлом боку гранаты, – написано. Американская, мать ее.

– И чего эта тарабарщина значит?

– Ручная наступательная граната.

– Хорошая хоть? – с искренним интересом спрашивает Толик.

– Да так, – я корчу лицо в неопределенной гримасе, – ни рыба, ни мясо. Вроде нашей РГД, только запал горит чуть не в два раза дольше.

– Понятно, – разочарованно кривится он, – Хрень полная. Значит – на продажу…

– Не, никакой продажи, вместе с тетрадкой в контрразведку отнесем. Исмагилову в подарок. А все барахло сейчас ссыплем в баул и ты вечером до помойки прогуляешься, чтоб никому на глаза не попасться, а то смеху будет на весь Терской Фронт.

– Хорошая идея, – покладисто соглашается Курсант, уже сообразивший по моему поведению, что 'косяк' с кучей 'захваченного в плен' хлама если и не забыт совсем, то уж точно заглажен тетрадью и гранатой.

Кроме всего прочего обнаружили мы среди трофеев даже немного денег, чему я, если честно, был немало удивлен. Судя по тому, как на вырезанном нами блок-посту неслась служба, вполне логично было предположить, что 'вкалывали' тамошние обормоты за еду, а то и вовсе в счет погашения какого-нибудь долга. За деньги обычно работают, ну, не знаю, более ответственно, что ли. Но, деньги все же нашлись. Я поделил на две равные кучки два десятка найденных серебряных монеток, часть из которых была явно не югороссийскими рублями. Почти такого же размера, что и рубли, серебряные монеты с круговым орнаментом из звезд и полумесяцев по краю, и сложной арабской вязью в центре, были не похожи ни на одну из виденных мною в 'прошлой жизни'. Хотя, нумизмат из меня, конечно никакой.

– Турецкие… – безразличным, полувопросительным, полуутвердительным тоном протянул я, протягивая Толику его долю.

– Угу, – так же спокойно ответил он, – пиастры, блин. Ну, ничего, принять их у нас все равно примут, а там – в переплавку пойдут.

Мне осталось только равнодушно кивнуть.

– Слушай, Миш, тут слишком много, – засуетился вдруг напарник. – Ты меня что, на жадность решил проверить?

Вот ведь, блин! Опять я 'косяк упорол'! Так, теперь надо как-то выкручиваться…

– Слушай меня внимательно, Курсант, и запоминай. У Убивца в отряде, и вообще у наемников, дела с оплатой обстоят немного иначе, знаю. Но мы с тобой – уже не просто Вольные Стрелки. Мы – диверсионно-разведывательная группа. И у нас все, взятое с бою, будет поровну. Потому что нас мало, и мы с тобой, напарник, все время по самому краю ходить будем. Вместе. И никаких глупых 'непоняток', особенно денежных, между нами быть не должно. Потому как, ежели что, подыхать нам с тобой тоже вместе. А из-за денег периодически появляется недоверие друг к другу, которое в бою может плохо кончится. Для обоих. Да, за 'горку', кобуру и РПС ты мне должен, при случае отдашь. Как разбогатеешь. Рацию ты сам добыл, в бою. Ну а 'подствольник' – это вообще укрепление нашей командной огневой мощи, тут вообще говорить не о чем. Все понял?

– Понял, – отвечает напарник.

– Ну, вот и молодец. Но учти, отныне никакие отговорки типа 'у меня денег не было' или 'я купить забыл' в отношении боеприпасов и прочей амуниции – не принимаются. Деньги у тебя теперь есть, а значит – должно быть все, что нужно в бою, и что можно за эти деньги купить. Понял? Да, и еще одно. Есть в разведке такое древнее правило – каждый имеет право голоса. Если при разработке плана появляется какая-то дельная мысль – не стесняйся, высказывай. Не факт, что примем, но уж точно обдумаем. Ладно, хватит с тебя на сегодня инструктажей! – хлопаю я его по плечу. – Пошли, пообедаем, жрать-то, небось, охота уже? Я и сам бы перекусил с удовольствием. А потом – во двор, нас там оружие нечищеное заждалось, поди.

Плотно и с удовольствием перекусив, чем бог послал, а вернее, чего Зинаида нам приготовила, снова поднимаемся наверх, и, прихватив с собой ружейное масло и ветошь, идем на задний двор, где дожидаются своего часа утопленные в солярке стволы. Чистка нам предстоит долгая и вдумчивая, можно сказать промышленного масштаба. После такой комнату придется не один день проветривать. Поэтому лучше ею заняться на свежем воздухе. Погодка, конечно, не фонтан, но, с другой стороны – на улице не холодно, хоть и пасмурно, дождя нет, а если вдруг и пойдет, то навес у Кузьмы хороший, и ветер во внутреннем дворе совершенно не чувствуется. Так что условия вполне приличные.

Расположившись на длинной деревянной скамье под навесом, приступаем к тщательной и неспешной чистке оружия. Саму соляру я выливать не стал, наоборот, накрыл ванночку небольшим куском жести, лежавшим в том же сарае. Мало ли, может и еще раз пригодится. Нам же ею не машину заправлять, даже если и выдохнется – ничего страшного. Для 'замочки' очередной партии трофеев и такая сгодится.

Так и сидим, разложив разобранные стволы перед собою на старых мешках, брошенных прямо на утоптанную до состояния, близкого к бетону, землю. Толик возится с карабинами, а я полирую смоченной в масле тряпкой железные 'потроха' одного из 'семьдесят четвертых'. Руки делают ставшую за многие годы совершенно привычной работу сами, без участия головы, поэтому я еще умудряюсь 'травить' напарнику разные смешные армейские байки, которых знаю великое множество. Не забывая при этом зорко поглядывать на манипуляции, которые он производит с СКСом. Напрямую просить его показать мне порядок сборки и разборки карабина, пожалуй, не стоит. Еще такого конфуза и пятна на авторитет мне не хватало! Но и знать, как и что с ним делать – тоже необходимо. Судя по всему, СКС из стратегических резервов давно почившего Советского Союза, в здешних краях оружие весьма распространенное. По крайней мере, небогатых селян, входящих в ополчение Червленной и других окрестных станиц, вооружали именно ими. А что? Русский мужик, он по натуре прижимистый. Автомат, оно, конечно, получше. Но он денег стоит. Да и на кой автомат простому пастуху или землепашцу, если воюют все-таки военные, и бойцы Охранных Рот или Дорожной Стражи? Им это по службе положено. Вот, пусть и воюют. А для обороны и СКСа – за глаза. Опять же, карабины в свое время со складов бесплатно раздавали. Вот, ежели прижмет, ими и будут воевать. А пока жареный петух никуда не клюет – деньги можно и на что-то в хозяйстве более нужное потратить. Конечно, такого мнения были не все, но очень многие.

Тихо лязгает железо, изредка капает на мешковину масло, неторопливо елозят по полированному или вороненому металлу куски мгновенно чернеющей ветоши.. Я продолжаю балагурить, не забывая убирать из историй лишнюю конкретику, типа названий населенных пунктов и дат, когда эти события происходили. Толик хохочет. Идиллия! А вот мысли в моей голове бродят не шибко веселые.

Похоже, ситуация на Терском Фронте куда серьезнее, чем мне думалось вначале. Скорее всего, в самом начале, когда и здесь, и на севере, за Волгоградом, во всю шло кровавое 'веселье' с применением артиллерии, авиации и тяжелой бронетехники, о том, кто же теперь главный, никто особо не задумывался. Всем хотелось только одного – выжить. Но вот, первоначальная цель была достигнута – выжили, и даже слегка оклемались, начали строить некое подобие нормальной жизни. Тут-то и начались, скорее всего, первые проблемы. С одной стороны – в одиночку не выжить, и это прекрасно понимали даже самые тупые из тогдашних региональных лидеров будущей Югороссийской республики. С другой – гнуться под какого-то 'чужого дядю', добровольно передавая ему, наверняка, весьма нелегко добытую, власть, точно никому не хотелось. Вот тогда, скорее всего, и была достигнута договоренность о 'широкой автономии' Терского Фронта, который формально входил в состав республики, но имел еще и свою собственную армию и вооруженные отряды местного ополчения, в которое входили все мужчины, начиная с 16 лет. Как я понял, кроме жителей Терского Фронта, Дагестана и самых северных районов, граничащих с зараженными радиацией землями, больше нигде в Югороссийской республике гражданские на руках огнестрельного оружия не имели. Правительство считало, что в центральных областях вполне достаточно и милиции. Одним словом, старая как мир история – власть до дрожи в коленях боится, что имеющий оружие народ может это самое оружие повернуть против нее. Совершенно не учитывая, что в случае опасности, этот самый народ может мгновенно встать на защиту власти, вместо того, что бы терять драгоценное время в очередях перед армейскими складами и военными комиссариатами, или где у них тут будут вооружать боеспособных мужчин в случае чего. Опасность-то может и не наступить, а вот если люди будут вооружены, то и управлять ими, как бессловесной скотинкой уже не выйдет. Оружие в руках как-то резко повышает самооценку и способствует появлению гордости и чувства собственного достоинства у того, кто им владеет. А оно власти надо? Серой массой, которая, в полном соответствии с классиком, всегда 'безмолвствует' править намного легче и спокойнее. Некоторые вещи вообще не меняются!

Думаю, не будь Непримиримых и 'дамоклова меча' турецкой угрозы, Ростов бы давно уже попытался и терцев разоружить, и автономию Фронта поурезать. Да вот беда, ежели у казаков оружие отобрать, кто ж будет южные границы республики охранять? Из безоружных буфера, что первый удар врага на себя в случае чего примет, не получится. Вот и приходится Ростову, скрипя зубами своевольных ребят с Терека терпеть. Хотя, как Костылев сказал, по мелочам гадить уже начали. Толковых офицеров не шлют, размеры 'федеральной' части гарнизонов увеличивать не хотят, новой военной техники у них не допросишься, вон, даже ту, что есть, толком починить не могут. Хотя, как мне кажется, в том же Харькове, или в самом Ростове-на-Дону на машиностроительных заводах, что-нибудь, да производят. Разумеется, не Т-80, и не БТР-90. Но и не Т-34 же! Уж выпуск чего-нибудь, уровня Т-55 и 'сто пятьдесят второго' БТРа вполне могли освоить! Да и в бездонных 'закромах Родины' всего этого, по меркам 'девяностых' и 'двухтысячных' годов, 'хлама' должно было оставаться еще немеряно. Ну, да, на фоне техники конца двадцатого – начала двадцать первого века, они не выглядели серьезно… Хотя, еще с какой стороны посмотреть, тот же Т-55 с его 100-мм пушкой, двумя СГМТ[82], курсовым и спаренным с орудием, и зенитным ДШК на башне, да с почти двумя сотнями миллиметров лобовой башенной брони и тогда мог дел натворить, с грамотным экипажем. А уж по нынешним временам – так это вообще клад!

Вот только никому в Ростове не нужен слишком сильный Терской Фронт. Нет, совсем на 'голодном пайке' не оставят, все-таки со своей ролью буфера между Ростовом и турками, а заодно, и пограничной стражи, терцы справляются хорошо. Но и усиливать их сверх необходимого минимума ростовские 'умные' политики явно не собираются. Им автономия Фронта и так, словно кость в горле. А ведь если и без того строптивые казаки еще сильнее окрепнут… Кто знает, какие мысли могут прийти в их забубенные головушки? Нет, на такой риск Ростов не пойдет. Политики, мля! Вечно все проблемы от них! Из-за 'глобальных замыслов' родившихся во всевозможных 'высоких' кабинетах, с обеих сторон всегда умирали простые парни, которые изначально и вражды-то особой к 'оппонентам' с противоположной стороны не испытывали. И которым на те самые 'замыслы' плевать было с высокой колокольни. Вот бы заставить политиков самих за свои идеи друг с другом биться. То-то вояки бы посмеялись! Жаль, все это фантазии.

А если отставить неуместное ерничанье, то дела хреновые. По всему видно, назревает в здешних краях какая-то серьезная заваруха. Сил на отражение возможной агрессии если и хватит, то совсем впритык… А ведь может и не хватить, мы же о планах и возможностях врага ничего толком не знаем. И на помощь, похоже, особо рассчитывать не стоит. Да уж, было бы хуже – да некуда!

– Эй, Миш, ты как, в порядке? – возвращает меня к реальности голос напарника.

– Что? А, да, Толь, все отлично.

– Точно? – Курсант глядит на меня с подозрением. – А то у тебя вдруг лицо стало такое… Нехорошее. Будто ты кому-то шею свернуть собрался.

– Не боись, Анатолий! Надо будет – так мы с тобой кому хошь шею свернем. Фигли нам, молодым-красивым, холостым-неженатым! – я с улыбкой пихаю напарника кулаком в литое плечо. – Прорвемся!

– Точно! – соглашается Толя.

– Ну, что, – я окидываю взглядом разложенное на мешках вычищенное оружие, – вроде, закончили? Похоже, можно к Сергеичу в 'Ратник' собираться.

– А 'подствольник'? – интересуется Толя, напоминая мне про обещание привести в приличное состояние подствольный гранатомет, доставшийся ему 'в наследство' от командира бандитского блок-поста.

– Да не мороси ты, сделаю я твой 'подствольник' в лучшем виде. Сразу, как вернемся, сяду и сделаю.

Удовлетворенный ответом Курсант кивает и начинает убирать почищенные автоматы, карабины и пистолеты в заранее припасенный баул. И то, правда, пора к Сергею Сергеевичу наведаться, а то ведь дело уже к вечеру.

С продажей оружия мы чуть не пролетели. На дверях 'Ратника' красовалась табличка 'Закрыто. Прием товара', а в раскрытые настежь тяжелые стальные ворота, закрывавшие въезд во внутренний двор оружейной лавки, аккуратно сдавал задом здоровенный тентованный грузовик. 'В девичестве' он явно был армейским 'Камазом', но сейчас, больше походил на пьяный бред какого-нибудь автомилитариста или рабочий реквизит для очередной серии 'Безумного Макса': всю кабину грузовика закрывали броневые листы, оставив спереди и по бокам лишь узкие смотровые щели, тускло блестевшие стеклом триплексов. Колеса тоже прикрыты бронещитками. Вместо бампера – мощная конструкция, больше похожая на небольшой бульдозерный ковш с выступающей вперед, словно таран древнегреческой биремы или триремы, средней частью. Под многочисленными прорехами в брезентовом тенте тоже виднеется тусклая броневая сталь. Нет, точно 'Безумный Макс'! Это сколько ж этот мастодонт весит? А горючего жрет сколько? Хотя, учитывая, что он перевозит – затраты хозяев наверняка с лихвой окупаются. Улицу в обоих направлениях довольно грамотно 'держат' шестеро крепких мужиков в одинаковом камуфляже совершенно незнакомой мне расцветки. Какая-то чудная 'пятицветка', немного похожая на нашу омоновскую 'куклу' или британский DPM. И не сопляки, в годах дядьки, где-то чуть за сорок всем, судя по внешности, вооружены новенькими АКМСами, позы, вроде, расслабленные, но взгляды внимательные, настороженные. Да, блин, серьезные товарищи, матерые. Может, и не спецназ, но бойцы опытные и грамотные. Что называется – пехота-профи.

– Эй, дружище, привет, – машу я рукой самому ближнему из них. – Мне Сергей Сергеевич нужен. Подойти можно?

Тот пристально смотрит на меня и кивает. Но стоит только мне сделать пару шагов вперед, как он вскидывает к плечу уже снятый с предохранителя автомат и резко бросает:

– Спри![83]

Я замираю как вкопанный, и даже руки слегка приподнимаю, не то, чтобы сдаваясь, скорее – успокаивая.

– Э, мужик, спокойнее! Ты чего такой нервный? Сначала киваешь, потом стрелять собираешься. Ты что, блин, болгарин?

Мужик слегка опускает ствол автомата и снова внимательно смотрит на меня, а потом отрицательно мотает головой, но при этом говорит:

– Да, блгарин.[84]

– Он что, псих? – тихо шепчет у меня за спиной Толя.

– Нет, Курсант, все нормально, я тебе про это потом объясню, – так же тихо отвечаю я, слегка повернув к нему голову. – Главное – стой спокойно и глупостей не делай.

Из-за машины внезапно появляются Сергей Сергеевич и еще один, судя по такому же, как и у часовых, камуфляжу, гость из 'солнечной Болгарии'.

– Миша, у вас все в порядке? – тут же въезжает в ситуацию пожилой и мудрый торговец оружием.

– Да, Сергей Сергеич, все нормально. Просто небольшое недоразумение, – немного натянуто улыбаюсь я, автомат часового все еще смотрит мне точно в брюхо и от этого мне слегка неуютно. – Но, надеюсь сейчас с вашей помощью все и разрешится.

– Конечно-конечно! Георгий, – обращается он к часовому, – это мои друзья, их можно пропустить.

Тот, похоже, не хочет больше экспериментировать с жестами и просто произносит: 'Добре!', опускает автомат и отходит на шаг в сторону.

– Драго, я буквально на несколько минут отойду с ребятами, – оборачивается Сергей Сергеевич к своему спутнику. – Все равно машину пока еще не разгрузили. Кстати, познакомьтесь, Миша, Толя – это Драгомир Христов, он командир группы сопровождения караванов 'Арсенала'. Драго, а это те самые парни, что упрямо лезут вам в конкуренты, правда, у них оружие не новое.

– Ааа, – улыбается тот, протягивая нам с Толиком руку, – да-да, уже о вас наслышан. Гроза и ужас Непримиримых.

Интересно говорит дядька, вроде и чисто, и фразы строит правильно, но все равно видно, что русский для него не родной.

– Да ладно, – отмахиваюсь я, ответив на крепкое рукопожатие. – Сами знаете, слухи – дело такое: насочиняют такого, что сам потом собственные дела по рассказам опознать не можешь.

– Бывает, – соглашается болгарин. – Но, с другой стороны, как у вас говорят: 'дыма без огня не бывает'. Так что, не стоит скромничать. А сейчас, извините, мне надо проконтролировать разгрузку. Рад был знакомству. Надеюсь, еще увидимся.

– Ну, что ж, Миша, пойдемте в магазин. Посмотрим, что вы на этот раз добыли, – подхватывает под руки нас с Толей Сергей Сергеевич, как только Христов уходит назад, к 'монструозному' грузовику.

В этот раз общение вышло несколько скомканным, хозяин 'Ратника' явно спешил, что, впрочем, совершенно не отразилось на его дотошности. Он сходу отложил уже упомянутый мною 'Стечкин' и один из ПМов в сторону со словами:

– Полный хлам, Миша, возьму только на запчасти и исключительно из уважения к вам, как к аккуратному, добросовестному клиенту.

Мне оставалось только согласно 'мотнуть гривой'. Зато за все остальное он заплатил довольно щедро. Наши усилия не прошли даром, и после чистки автоматы и карабины выглядели вовсе не так плачевно, как до нее. Полученные деньги я снова честно поделил пополам и тут же отдал одну половину напарнику.

– Да, Миша, подождите, чуть не забыл! – останавливает меня окрик Сергеича прямо на пороге.

Я оборачиваюсь, и вижу в руках торговца, похожего сейчас не столько на доктора из 'Формулы любви', сколько на Мюллера в момент произнесения знаменитого: 'Штирлиц, а вас я попрошу остаться…', черный металлический тубус, примерно двадцати сантиметров длиной и пяти – в диаметре. Не опознать в нем ПБС способен разве что слепой, или человек бесконечно далекий от армии и всего, что с нею связано. Я – не первое, и уж точно не второе, и поэтому радостно бросаюсь назад.

– Сергей Сергеич, дорогой вы мой человек, неужто достали?

– Спокойнее, Михаил! – слегка осаживает он мой пыл. – Это всего лишь корпус. Ни обтюраторы, ни патроны пока не готовы. Но и то, и другое будет в течение ближайшей недели-полутора. Так что, готовьте деньги.

– Да хоть сейчас! Сколько?

– Погодите, Миша, прямо сейчас – не надо. Вот когда все будет готово, тогда и побеседуем.

– Сергей Сергеевич, скажите честно, вам уже говорили, что вы – изверг?

– Простите, если расстрою, Миша, но говорили, и неоднократно, – ехидно улыбается тот. – Так что оригинальным быть у вас не получилось.

– Да ладно, – вздыхаю в ответ я. – Не очень-то и хотелось. Значит, говорите, полторы недели, не больше?

– Возможно даже меньше, – дружелюбно обнадеживает он меня на прощание, а потом внезапно меняет тон на деловой. – А теперь, простите, молодые люди, но у меня на самом деле приемка товара!

Парни мы с Толей толковые, 'тонкий' намек понимаем с полуслова, и распрощавшись покидаем 'Ратник'.

По дороге к Комендатуре я рассказываю Толику о некоторых особенностях болгарской жестикуляции. Тот только удивленно пожимает плечами.

– А с чего это у них все так, не по-людски?

– Да кто ж их поймет, напарник. Наверное, им так больше нравится. Хотят отличаться от окружающих.

– Ну, не знаю, если от такого отличия одни проблемы, что тебе, что окружающим, то на фига оно вообще нужно?

– Сложный вопрос, Анатолий, – улыбаюсь я. – Предлагаю тебе задать его нашим болгарским союзникам.

– Не, Миш, – машет на меня руками Толя, – что-то не хочется. Ты их рожи видел? А если у этих головорезов с чувством юмора плохо? Из-за кивков башкой с союзниками перестрелку устраивать? Да пусть живут как хотят!

– Вот, похоже, именно поэтому они до сих пор и не переучились! – с самой серьезной физиономией подвожу черту под разговором я.

Толик только хихикает в ответ, и тут же замирает, обводя широко раскрытыми глазами площадь перед Комендатурой, на которую мы только что вышли.

А зрелище перед нами предстало вполне впечатляющее. Вдоль стены, окружающей двор комендатуры, выстроились в линию, будто на параде шесть грузовых 'Камазов' и четыре БТРа-'восьмидесятки'. Все грузовики выглядели братьями-близнецами того бронированного монстра, которого мы видели возле оружейной лавки. Такие же огромные, уродливые из-за дополнительных листов брони, но могучие и грозные. БТРы смотрелись не так устрашающе, несмотря на то, что тоже имели не предусмотренные изначальным проектом бронеэкраны. Хотя, с другой стороны, БТР и не должен никого пугать, у него задача другая. И установленный на 'восьмидесятках' КПВТ с этой задачей вполне эффективно справляется. И не только КПВТ… Приглядевшись чуть внимательнее, я понимаю, что самый дальний, почти полностью скрытый от меня корпусами других машин бронетранспортер – не 'классический' БТР-80, а 'Нона' на его базе. Да уж ребята на сопровождении явно не экономят! 'Нона', с ее 120-мм пушкой – противник серьезный. Она может 'фугануть' осколочно-фугасной миной на семь километров, а специальным снарядом с уже готовыми нарезами – почти на девять. В ближнем бою, правда, от нее толку не много, но для ближнего есть 'восьмидесятые' с их калибром в четырнадцать с половиной миллиметров. Тут обстановка была явно попроще, чем перед 'Ратником'. Болгары, хотя и приглядывали по сторонам, но уже без той настороженности, что видна была в караульных у лавки Сергея Сергеевича. Две пары бойцов демонстративно сняв автоматы с предохранителей и не выпуская их из рук, охраняли подходы к машинам, остальные же, либо сидели на 'броне', либо болтали друг с другом или бойцами Охранной Роты, что стояли на входе в Комендатуру и… Блин, они курили!

Надо же! А вот в здешних краях я курящих и не видел пока. 'Долбившие' на блок-посту анашу боевики Непримиримых – не в счет. Скорее всего, в первые годы после Тьмы, особенно когда похолодание пошло и все начали к грядущей 'ядерной зиме' готовиться, в здешних краях стало как-то не до выращивания табака, даже самосада. А сигареты из старых запасов, наверняка, довольно быстро закончились. Вот и пришлось народу отвыкать от вредной привычки в принудительном порядке. А когда дела на лад пошли – табака уже и взять-то негде. А тут – вполне обычные сигареты, правда, без фильтра. Вроде 'Астры' или 'Примы'. Значит, братушки, помимо оружейного, еще и табачное производство сохранили. Молодцы!

Обойдя, на всякий случай, болгарских 'зорких часовых' по небольшой дуге, мы с Толяном подходим к проходной. Парни на входе оказались знакомые, ну да, интересно, после наших с Курсантом ежедневных утренних пробежек остался ли в Комендатуре хоть один не знающий нас охранник?

– Привет-привет, спортсмены, – здоровается с нами старший наряда, дочерна загоревший, с выцветшими на солнце почти добела пшеничными волосами и усами, и оттого здорово похожий на негатив, крепыш-старшина в лихо сдвинутом на самую макушку берете. – Далеко путь держите?

– И тебе не кашлять! – в тон ему отвечаю я. – До начальства твоего.

– Извините, мужики, нету никого. Уехали.

– Что, и Комендант и Исмагилов?

– Ага, вместе укатили. Там наши в Ханкалу из рейда какого-то серьезного 'бородатого' приволокли, а до кучи, говорят, еще штук пять на месте привалили, – лицо старшины лучится такой гордостью, будто он лично притащил в штаб перспективного 'языка', в одиночку порешив перед этим пяток Непримиримых.

– Красавчики! – соглашаюсь я. – Хорошее дело сделали, нужное.

– А то! Не одним же вам, наемникам, геройствовать, – беззлобно подначивает меня один из бойцов. – Мы тоже кой-чего могем.

– А кто ж спорит, хлопцы? Толковых бойцов на Терском Фронте много, но не всем повезло к Убивцу в отряд попасть! – отшучиваюсь я.

В ответ раздается дружный хохот. Шутку поняли и оценили даже стоявшие неподалеку болгары.

– Ну, как говорится, на нет – и суда нет, завтра заскочим. Бывайте, ребята. Несите службу бодро, ничем не отвлекаясь…

Цитату из 'Устава караульной службы', как-то совершенно случайно сорвавшуюся с языка, собравшиеся у проходной встречают новым взрывом всеобщего веселья.

– Ну, что, брат, – позевывая, спрашиваю я Толика на крылечке 'Псарни', – сейчас на боковую? А то ночка у нас выдалась еще та…

Вместо ответа – умоляющий и немного обиженный взгляд. Вопль: 'Ты же обещал!!!' на лице напарника крупным шрифтом набран. Вот, блин, молодежь пошла – никакого, понимаешь, почтения и понимания!

– Ладно, черт с тобой, уговорил, тащи свой подствольник, а то мне твои молящие глаза будут в кошмарах сниться! Опять же – ужин скоро, все равно вставать, а выспаться до него я так и так не успею.

Толя пулей улетает в свою комнату, а я, продолжая широко зевать, отправляюсь к себе. Вот интересное все-таки животное человек! То ходил-ходил, делами занимался, с людьми общался – все нормально. А тут в одну минуту нахлобучило, и, что называется: 'Поднимите мне веки!'. Почувствуй себя Вием, блин. Когда Толян хлопает дверью, я уже практически сплю сидя. Но, давши слово – держись. Тяжко и протяжно вздохнув, встаю с кровати и захожу в душевую, пускаю себе на затылок тонкую струю холодной воды. Фу, вроде полегчало.

Сажусь на койку, гранатомет кладу перед собой на прикроватную тумбочку. Нет, все-таки главным достоинством (после надежности, конечно) нашего оружия всегда была его простота. Вот где бы среди западных аналогов найти гранатомет, все детали которого держатся на трех штифтах и одной хитро выгнутой проволочке? Ну, еще защелка, что ствол фиксирует. Все! И ведь работает, причем не то что не хуже, а даже и получше своих иностранных 'собратьев'. Быстро разбираю подствольник. Ой, мамочки, да тут не просто грязно, тут уже вполне можно картошку сажать! Интересно, а он вообще у бывшего хозяина стрелял? Или тот его так таскал, 'для форсу бандитского'?

– Слушай Толя, – передаю я разобранный на три части гранатомет напарнику, оставив себе лишь штифты и проволочку, не хватало еще, чтоб Курсант их потерял случайно, – возьми-ка это безобразие, по недоразумению считающееся оружием, и вычисти-ка его так, чтоб блестел.

Толик принимает из моих рук многострадальный 'Костер', понятливо присвистывает, заглянув внутрь и, достав из шкафа только что убранные туда ветошь и масло, снова топает во двор. Работа ему предстоит непростая, но сделать ее как следует – в его же интересах. А я, с чувством почти выполненного долга, опускаюсь на кровать. Спать я не собираюсь, нет, просто полежу немножко, а там и ужин подоспеет.

Ага, не собираюсь! Зарекалася свинья… Глаза я разлепляю с огромным трудом, и только потому, что Толя настойчиво тормошит меня за ногу. Гляди-ка, запомнил! Не так давно рассказывал я ему, почему не стоит будить людей, тряся их за плечо. Все ж разные. И нервишки у многих войною подточены… Опять же, кто знает, что человеку снится в этот момент? Одним словом, если хочешь разбудить кого-то, постарайся быть вне досягаемости его рук, в противном случае – можешь и на удар кулаком налететь. И, хорошо, если кулаком! У некоторых есть не очень хорошая, но часто полезная привычка держать под подушкой нож, или пистолет. У меня такого 'бзика' нет, но знавал я людей, у которых он был. И рассказал-то я об этом Толику так, между делом, как хохму. А он не только запомнил, но еще и к сведению принял. Нет, все-таки с напарником мне повезло! И соображает быстро, и память хорошая. Еще один плюс Курсант честно заработал.

– Да встаю, Толян, встаю, – сиплым со сна голосом бурчу я и со стоном принимаю относительно вертикальное положение. Голова сама не своя, как с похмелья. Эх, говорила ж мне в детстве мама, не спи, сынок на закате солнца, голова болеть будет. Не послушался, а зря.

– Ну, ты силен, командир! Чуть ужин не проспал!

– Ага, – зевая, я чуть не вывихнул себе челюсть, – я такой! Но ведь не проспал же, правильно? Пошли, Анатолий, перекусим, да я твоей ГПшкой займусь. Ты ее вычистил?

– А как же! – он гордо стучит себя кулаком в грудь.

– Вот и отлично.

Поужинав и предупредив Кузьму, что сегодня концерта не будет, снова поднимаемся ко мне. Приведя вычищенный гранатомет 'в чувство', сноровисто собираю его и передаю Толе.

– На, Курсант, владей! Стрелять из него умеешь?

– Неа! – радостно скалясь в тридцать два зуба, мотает головой напарник. – Не умею!

– Ну и чему тогда радуешься, балбес? – пытаюсь изобразить суровость я, но безуспешно, уж больно у Толяна физиономия счастливая. – Ладно, научу, там ничего сложного. А теперь – отбой. Пробежку и зарядку еще никто не отменял. Потом с ГП тебя работать научу. А после обеда в Комендатуру еще раз прогуляемся.

– А вечером что? Тактика?

– А вечером, Курсант, у командира свидание. Так что сможешь спокойно отдохнуть.

Гляжу на внезапно погрустневшее лицо напарника. Нет, вроде здоровый как бес, а все равно дите-дитем, ей-богу. С таким 'умением' свои мысли скрывать в карты играть – лучше и не садиться.

– Выдохни, а то лопнешь! Я не с Оксаной на свидание иду.

– Да не, Миш, я не к тому, – затараторил враз 'воскресший' Толик, – Я просто…

– Бабушке своей эти сказки рассказывай, – беззлобно усмехаюсь я. – Все, отбой по войскам. Завтра, как обычно, в семь на крылечке.

А утром на крыльце 'Псарни' меня поджидают сразу два 'маленьких сюрприза'. Первый – не очень приятный: небо по-прежнему затянуто серой хмарью, не помогло учиненное мною в Комендатуре 'колдунство'. Правда, сегодня облака висят куда выше, чем вчера, а значит – надежда еще есть. К какой категории отнести второй, я пока не понял, он заключается в наличии на крылечке Саши Шурупа и Артема Коваля. Те, переминаясь с ноги на ногу, стоят рядом с Толей и явно ждут меня. На обоих – легкие маскхалаты и укороченные сапоги из мягкой кожи. Интересно…

– Так, и кому это еще кроме нас с Курсантом не спится? – притормаживаю я на верхних ступеньках лестницы, уперев кулаки в бока.

– Слушай, Михаил, – на правах более близкого знакомого начинает Шуруп, – мы тут с Тёмой посовещались промеж собой… Уметь – оно всегда лучше, чем не уметь… Хотим вместе с вами тренироваться. Возьмешь?

Хороший вопрос, Саша, хороший. С одной стороны, чем больше группа учеников, тем меньше времени у меня будет на 'индивидуальный тренинг' с каждым. По тылам Непримиримых мне 'гулять' с Толей, и его подготовка для меня на первом месте. С другой – случись что, на выручку поедут именно эти парни. И чем лучше подготовлены будут они – тем больше шансов выжить у нас. Да и тактические занятия в группе можно проводить более качественные.

– Хорошо, – согласно киваю я, – Но, предупреждаю – будет тяжело. И 'сбавлять обороты' ради кого-то из вас я не буду. Моя цель – себя в форме держать и вот из этого гаврика, – тычу я пальцем в Курсанта, – бойца сделать. Так что, если поймете, что не справляетесь – просто бросайте это дело. Без обид. Хорошо?

– Договорились, – в два голоса соглашаются парни.

– Ну, раз договорились, тогда в колонну по два становись! Мы не стадо баранов, чтоб вразнобой бегать. Побежим строем и в ногу, под счет. Вопросы, жалобы, предложения?

Вопросов, как я, впрочем, и ожидал, не было. А раз так, значит – побежали! На площади перед Комендатурой я пожалел, что не взял с собою фотоаппарат. Квадратные глаза и отвисшие челюсти часовых из Охранной Роты были вполне достойны того, чтобы их увековечить. Да уж, они, бедные, только-только привыкли к двум психам, что каждое утро мимо них сломя голову носятся, так теперь этих психов уже четверо. Мало того, бегут эти четверо аккуратным каре, слаженно топоча ногами под мой громкий счет.

– Раз, два, три! Раз, два, три! Ага, мужики, – кричу я, поравнявшись с 'караулкой', – Это заразно, так что надевайте противогазы! А то и вы скоро вслед за нами пристроитесь.

– Не дождешься! – слышу я их хохот уже за спиной. Ню-ню, погодите, вот если поднатаскаю я наемников, глядишь и Костылев за вас, бездельников, возьмется, чтоб не отставать. Мстительно хмыкнув, снова подаю счет, чтоб мои непривычные к таким вот пробежкам 'ученики' не сбились с шага.

Дистанцию парни пробежали до конца. Правда, выглядели на финише весьма плачевно: взмокшие, взъерошенные, Шуруп слегка прихрамывал на правую ногу, видно плохо портянку намотал и мозоль натер, а Коваль сухо надрывно кашлял и часто сплевывал тягучую и вязкую слюну. Напарник мой, судя по выражению физиономии, уже собирается сказать что-то ехидное, но, наткнувшись на мой осуждающий взгляд, ясно говорящий: 'Себя-то в первый день вспомни', резко меняет свое намерение.

– Это еще чего, ребята, вы просто меня на первой пробежке не видели. Я так вообще на обратном пути перед Комендатурой 'сдох'.

– А после завтрака что будет? – спросил прокашлявшийся наконец Коваль.

– После завтрака я буду Толика учить из ГП стрелять. Так что, если умеете, то можете отдыхать.

Сашка тут же сообщил, что из подствольника стрелять не умеет, и только видел со стороны, как это делается. Тёма сказал, что и стрелять умеет, и 'Костер' у него есть, но поучиться у знающего человека никогда не вредно. Слова наемника мне польстили, чего уж греха таить. Мужички в команде у Убивца, в большинстве своем, были бывалые, тертые. И когда такие считают тебя не удачливым выскочкой, а спецом, у которого есть чему учиться – это приятно. Опять же, моя 'легенда', запущенная в свое время усилиями Исмагилова, уже успела обрасти целым ворохом новых подробностей, которых не было в 'первой редакции'. Толик, периодически знакомивший меня с местными сплетнями, которые успевал совершенно непостижимым для меня образом где-то узнавать, рассказал тут пару дней назад, что я, оказывается, не просто один из работавших на Службу Безопасности наемников. На самом деле я – один из лучших оперативников СБ, отправленный в тыл к Непримиримым с каким-то таинственным, но наверняка, смертельно опасным заданием, преданный кем-то из своих, чудом избежавший смерти и теперь, подавшийся в наемники, дабы досадить так некрасиво поступившей со мною 'кровавой гэбне'. Вот так вот. Как минимум – Штирлиц и Бэтмен в одном флаконе. И, сдается мне, то ли еще будет! Фантазия людская – штука страшная. Интересно, что такого 'нового и интересного' я узнаю о себе месяца через два-три?

– Так, ну что, продышались-прокашлялись? Тогда пошли во двор, – объявил я и повел свою не совсем святую троицу в дальний угол внутреннего двора, в котором мы с Толей оборудовали небольшой спортуголок, соорудив там турник и брусья, и принеся пару старых, сильно выгоревших на солнце и в нескольких местах заштопанных плащ-палаток. Их мы расстилали на земле, чтобы во время отжиманий или качания пресса в пыли не барахтаться.

Полностью силовой комплекс ни Шуруп, ни Коваль не одолели. Подтягивались оба хорошо, да и на брусьях не сплоховали, а вот на попеременных нагрузках 'теста Купера'[85] сломались. Артем пластом растянулся на брезенте, так и не одолев трех 'кругов', а более молодой и выносливый Сашка почти дотянул до четырех.

На этом издевательства над личным составом я решил прекратить, и отправил всех мыться, стираться и завтракать. Сам же, прежде чем последовать их примеру, сначала заглянул к Зинаиде.

– Зинуль, солнце, как там 'горка' моя, отстиралась?

– Отстиралась, не переживай, такие пятна отстирывать мы тут давно умеем, – степенно отвечает Зина, а потом как-то особенно пристально смотрит на меня. – Погоди, а что это ты так из-за этой куртки всполошился? Тебе в ней что, на свидание идти?

Блин, она телепат что ли? Или, правда, у женщин на такие дела глаз наметанный?

– Собрался, Зинуль, – только и осталось 'колоться' мне.

– Ну, надо же! Охмурила-таки какая-то краля нашего гитариста, – всплеснула руками и покачала головой Зина. – А мы уж с бабами спорить взялись, какая из наших девок тебя в оборот возьмет.

– Зинаида, блин, да вы совсем, что ли офигели, на мне тотализатор устраивать?! – возмущению моему нет предела.

– Не пыхти, чайник, все равно не страшно! – добродушно улыбается она. – Ну, и кто ж эта шустрая?

– Не важно! – еще пытаюсь ерепениться я.

– Ой, да ладно тебе! – в глазах Зины ярким костром вспыхнуло извечное неуемное женское любопытство. – Сказал 'А', говори уж и 'Б'. Кто такая? Я ее знаю?

– Да знаешь, скорее всего. Настя Костылева. Только не она меня, а я сам ее на свидание пригласил.

– Костылева?! Это Коменданта нашего дочка? Ну, ты силен, казак! – смеется Зина. – А не боишься, что батя ейный тебе, ежели что, голову-то и оторвет к чертям?

– Не оторвет! – тихо, но уверенно отвечаю я. – Потому что не будет никаких 'ежели что'… А будет все серьезно, если вообще будет, конечно.

– Прямо-таки серьезно? – уже без шутливых интонаций в голосе интересуется хозяйка 'Псарни'.

Я только киваю в ответ.

– Ну, и не переживай тогда, все у тебя будет в полном порядке, – успокаивает она меня, а когда я уже отворачиваюсь и собираюсь уходить, бросает мне в спину ехидно-задорным голосом, – Жаааних!!!

После завтрака на ставшем уже чем-то вроде маленького полигона заднем дворе 'Псарни' я объясняю собравшимся вокруг тесным кружком парням премудрости обращения с подствольным гранатометом.

– Значит так, начнем с азов. Неполная разборка, – прижав большим пальцем левой руки фиксатор, а правой – слегка провернув ствол по часовой стрелке, я разделяю подствольник на две части, – производится вот так. Сборка – еще проще.

Снова собрав гранатомет, я демонстрирую уже полную его разборку, а потом беру у Курсанта его АКМС.

– Крепится гранатомет вот так, – повинуясь резкому движению моей руки, 'Костер', клацнув, залип на цевье Толиного автомата. – А чтобы его отсоединить, нажимаем вот тут и с небольшим усилием сдергиваем. Ничего сложного…

Ну, то, что ничего сложного, я и по лицам своих учеников вижу. Скучно им. Вон, Коваль аж позевывает, деликатно прикрыв небритую рожу широкой мозолистой лапой. Ню-ню, щас я вас разбужу, соколы мои!

– Так, воины, а ну-ка упор лежа принять! По 'тридцаточке' толкнули!

– За что? – попытался, было возбухнуть Артем.

– Чтоб не спалось на занятии.

– А нас за что? – непонимающе тянет Шуруп.

– А вас, родимые, за компанию, чтоб Тёме не скучно было в одиночку 'землю толкать'. А за пререкания – еще 'двадцаточку' накидываю. И напоминаю, никого, кроме Курсанта я тут насильно не держу, что-то не устраивает – свободен, аки пташка божья в небе. Все ясно?

Ответом мне служит только угрюмое пыхтение, издаваемое тремя отжимающимися в быстром темпе мужиками. Похоже, покинуть занятие никто не хочет. Ну, вот и славно.

– Что, можем продолжать? – поинтересовался я, когда отдувающиеся и переводящие дух парни снова расселись по скамейкам.

– Угу, – за всех ответил Толя.

– Тогда продолжим. Вот это – 'флажок' предохранителя. Вверх-вниз, включили-выключили. Бьет подствольник на расстояние до четырех сотен метров. Но, по личному опыту, я больше чем на триста стрелять не советую, потому как все равно, скорее всего, в цель не попадете. Нет, есть виртуозы, что могут чуть ли не в ведро ВОГи укладывать, но таких мало, и добились они такого мастерства долгой практикой.

Я не стал уточнять, что упомянутые мною 'виртуозы' бегали по здешним горам лет сорок назад, ни к чему это. Просто, пусть имеют в виду.

– У нас для подобной практики гранат маловато, поэтому работать лучше наверняка. Метров на двести-двести пятьдесят. По этой части вопросы есть?

Вопросов нет. Ладно, тогда поехали дальше.

– Прицеливаться из ГП несложно. Вот мушка, вот откидной целик, – поддев его ногтем я привел только что упомянутый 'девайс' в боевое положение. – Главная закавыка в том, что для попадания в мишень, ну, или во врага, надо правильно выставить прицел. Вот тут, – я ткнул пальцем в нижнюю часть прицельного устройства, на поворотном кругу – стрелочка, а на корпусе гранатомета под ней – риски. Длинные – с цифрами от одного до четырех – это сотни метров. А короткие, что между ними – полусотни. Все просто. Прикидываете расстояние до цели, выставляете прицел так, чтобы стрелка указывала на нужную дистанцию, а потом целитесь, как из автомата: мушка-целик. Небольшая хитрость в том, как эту фиговину со стрелкой поворачивать. На, держи, – я протягиваю 'калаш' Толе. – Попробуй.

Толик принимает оружие и пытается крутануть прицельное устройство. Сначала легонько, потом с усилием. Его шея багровеет, костяшки пальцев наоборот, бледнеют, но ничего не выходит.

– Сдаюсь! – он передает АКМС мне назад. – Не выходит.

– Точно, – киваю головой я, но автомат у него не забираю. – А теперь попробуй нажать на вот эту кнопочку сверху. Ага, именно эту, рифленую.

– Ни хрена себе 'кнопочка', – ухмыляется напарник. – Да такой, ежели ее открутить, самой по себе человека убить можно.

– Зато не сломается, – отвечаю я. – Нажал? А теперь крути против часовой стрелки.

Прицельное устройство гранатомета начало крутиться, издавая громкие металлические щелчки.

– Вот другое дело! – одобряюще киваю я. – А теперь попробуй прицелиться.

Толя вжимает приклад автомата в плечо. И Шуруп и Коваль смотрят на него с улыбками. Ну, да, парни-то уже в курсе…

– Херня какая-то! Неудобно. Миш, да тут, примеряясь, шею себе свернуть можно!

– А то! А теперь попробуй по-другому. Зажми приклад под мышкой, и еще раз прицелься.

– О! Намного лучше! Погоди, – озаренный внезапной мыслью Курсант даже автомат опускает на скамейку рядом с собой, и тычет пальцем в закрепленную на прикладе 'галошу' затыльника. – А на кой черт тогда вот эта фигня? Если с плеча стрелять все равно почти невозможно?

– Эта 'галоша'-то? Честно? – пожимаю я плечами. – Понятия не имею. Для красоты, наверное.

Лицо у напарника разочарованно вытягивается. Ну да, он-то был уверен, что на его автомате висит какая-то очень нужная, да еще и так круто выглядящая штуковина. А оказалось – бесполезный хлам, да еще и с таким уничижительным названием.

– Да не расстраивайся ты так, – пытаюсь я его утешить. – Если когда-то этот затыльник придумали, значит, был для чего-то нужен. Я вот думаю, что сначала из него так и планировали с плеча стрелять. Потом оказалось, что это и не очень удобно, и довольно больно. Мало того, я вот когда был молодой-глупый и только-только эту зверюгу осваивал, не очень удачно приклад упер… Так мне отдачей чуть ключицу не сломало.

Глядя на чуть ли не пенечками вставшие уши слушателей, я только ухмыльнулся. Вон как они замерли, в ожидании продолжения. Вдруг, да и проболтаюсь где, когда и кто меня обучал, в годы, когда я был 'молодым и глупым'. Не, ребята, не дождетесь!

– Ну, вот, – продолжаю, будто ничего не заметив. – Вполне возможно, таких обормотов было много. И стали люди искать менее травмоопасный способ стрельбы. Вот и нашли.

Подхватив с лавочки АКМС, я ловко принял изготовку к стрельбе.

– Да и целиться так, на самом деле, гораздо удобнее. Ладно, двигаемся дальше. Есть у 'Костра' одна очень толковая особенность, от которой, к сожалению, позже отказались. Уж не знаю почему, что им так не понравилось, но из моего ГП-30 так пальнуть уже не выйдет. Вернее выйдет, но только наобум, не прицельно.

С этими словами я присаживаюсь на корточки и ставлю Толин АКМС прикладом на землю, слегка подперев его сзади своей ступней.

– Из ГП-25 можно стрелять 'по-минометному', навесом. Чертовски удобно в бою, не надо высовываться из окопа или из-за укрытия. Вполне достаточно знать направление и примерную дистанцию до противника. А потом, – движением указательного пальца я освобождаю 'молоточек' маятника, который тут же повисает грузиком вниз. – Видите парни эту штуковину? Называется она маятник. И нужна она именно для прицеливания при навесной стрельбе. Например, сидишь ты, Толя в воронке. Сверху пули чирикают – башки не поднять. Буквально на секунду один глаз наружу высунул, – парни дружно хохотнули, видимо, представили, как бы это выглядело со стороны: одинокий Толин глаз, торчащий над воронкой. – Ага, подлый вражина вон там, и до него метров двести.

Я с треском выставил прицел 'Костра' на две сотни и снова упер его прикладом в землю.

– Теперь глядите, чтобы ВОГ улетел именно на двести метров, вам надо направить автомат в нужную сторону и наклонить его под таким углом, чтобы маятник был строго перпендикулярен поверхности земли. Смысл слова 'перпендикулярен' всем понятен?

– Бросай глумиться, Миш, геометрию в школе учили, слава богу, – укоризненно смотрит на меня Толя.

– Вот и молодцы. Глядите, если выстрелить надо не на двести, а на триста метров, – я снова трещу прицельным устройством, – то угол наклона автомата получается уже другой. Чем дальше надо выстрелить, тем выше задирается ствол. Видите? А направление держите по стволу автомата, он у вас, как стрелка в компасе на север, должен глядеть точно на противника. Понятно?

Мои слушатели дружно закивали головами, давая понять, что все уяснили. Ну, в общем, ничего удивительного. Все ж не мальчишки восемнадцатилетние, в первый раз автомат в руки взявшие. Опыт обращения с оружием есть, инструкции я дал вполне подробные, все показал наглядно. Еще б стрельбы устроить, для практического закрепления. Но это – только с Толей и позже. Вытрясу из Костылева с Исмагиловым пару десятков инертных ВОГов. Думаю, на складе в Ханкале должны быть, ведь тренируют же они своих бойцов как-то. А боевые на учебу тратить – дело расточительное.

– Ну, а раз все понятно и вопросов нет – разойдись. Занятие закончено.

– Миш, есть вопрос, – слегка приподнимает руку, будто школьник, Сашка. – Покажи свой подствольник, а? Охота глянуть, что там не так.

– Да не вопрос! – я подхватываю с лавки и передаю ему свой АКС. – Гляди, во-первых, у 'Обувки' прицельное устройство перенесли с левой стороны на правую. Чтоб гранатомет за одежду прицелом не цеплялся. А во-вторых, упростили его до безобразия. Видишь – никаких кнопок, ничего вертеть не надо, просто пенечек мушки и откидная планка, как на 'Аглене' или 'Мухе'. Стало вроде как проще, но зато и маятника нет. Так что из моего навесом можно только наугад пальнуть. А уж попадешь или нет – как повезет.

Немного повертев мой автомат в руках, и потренировавшись в прицеливании, Шуруп передал его стоящему рядом, и с интересом слушающему Ковалю, а тот, в свою очередь, Толе.

– Что, юноши, теперь вы довольны? Больше вопросов нет? Ну, тогда точно – разойдись. После обеда занятий не будет, у меня дела, а у вас – личное время.

А дел у меня после обеда, и впрямь, немало. Надо забрать у Зины отстиранную и высушенную куртку от 'горки', чтобы не ударить в грязь лицом на свидании с Настей. Но, прежде всего, надо навестить ее отца и отдать американскую гранату, которую мы с Толей так и не донесли ему вчера.

Выходя после обеда на улицу, замечаю вдали на северо-западе уже весьма широкую полосу яркого голубого неба. Причем ветер дует именно с той стороны, неуклонно сдвигая клубы серых туч в сторону гор. Отлично! Если ничего не переменится, то ко времени встречи с Настей погода совсем наладится и свидание не сорвется из-за какого-нибудь сущеглупого дождя. Что не может не радовать.

За размышлениями о предстоящем вечере я и дошел до Комендатуры. Как я уже говорил, благодаря нашей с Толей любви к физкультуре и спорту, физиономию мою давно знали не только бойцы Охранной Роты, но и все окрестные дворняги, поэтому к Коменданту меня пропустили без лишней волокиты. А вот с самим Костылевым разговор поначалу как-то не задался.

– Ну, и чего хотел? – с порога встретил меня он довольно-таки недружелюбным тоном. Мало того, если б мысль могла становиться материальной, то под его тяжелым взглядом меня бы уже расплющило, словно таракана под полным собранием сочинений Ленина. М-да, похоже, плохи мои дела. Я, конечно, далеко не Шерлок Холмс, но в данном случае для определения причины столь неласкового приема особые дедуктивные способности не нужны. Слепому видно – господин капитан за дочь переживает.

– Але, служивый, – подобный тон и манеру выражаться я выбрал не случайно. Что там Костылев нафантазировал – не знаю, но, похоже, накрутил он самого себя неслабо, и сейчас похож на токующего глухаря: не услышит никого, кроме своей светлости. А надо чтобы услышал. И понял. А иначе – точно подеремся, а оно мне на фиг не нужно. Значит, надо его вывести из не сильно подходящего для конструктивного диалога состояния. Проще всего – удивить и ошарашить.

– Угу, к тебе обращаюсь, – продолжаю я, увидев промелькнувшую в его глазах растерянность от подобного начала разговора. – Может для начала выдохнешь, а потом поговорим как взрослые люди?

– Слышь, шутник, да я тебя сейчас… – несмотря на грозный вид, уверенности и холодной злости в голосе Игоря уже гораздо меньше. Хорошо, начал в себя приходить.

– Пан офицер, ну, может хватит уже, а? Развел тут, понимаешь, детский сад – штаны на лямках. Ты мне еще на кулачках побиться предложи. Очень взрослое поведение… Самому не стыдно? Взрослый серьезный мужик, а развел тут…

– А ты мне что предложишь? Водки с тобой за это дело выпить?

– За какое на хрен 'это дело', Игорь? Ты меня что, совсем что ли за ублюдка какого-нибудь держишь?! Чего ты там себе нафантазировал? Что злой и ужасный Миша потащит твою кровиночку в темный лес насиловать?! У тебя вообще, все дома, капитан?!!!

Да, а вот такого 'наезда' героический Комендант точно не ожидал. Моя резкая отповедь, похоже, его здорово отрезвила. Выглядит он уже не столько злым, сколько смущенным. Хотя, если честно, я себя тоже чувствую немного неловко. Как-то не доводилось мне раньше на подобные темы с родителями девушки перед первым свиданием общаться.

– Слушай, Миш, – нарушает уже слегка затянувшееся молчание Игорь, – ты понимаешь… Ну, я на самом деле совсем не об этом подумал…

– Еще раз говорю, выдохни, отец-герой, а то лопнешь. О чем ты, собака страшная, подумал, у тебя на роже вооот такими, – раскинув руки как можно шире, я попытался ему изобразить размер шрифта, – буквами написано было. Вот только мне не понятно, с чего ж ты решил, что Михаил Тюкалов на такое паскудство способен, а?..

Одним словом, тяжелый вышел разговор. И для него тяжелый, и для меня. Просто, как-то не принято у нормальных мужиков такие темы в разговорах затрагивать. Интимные стороны своей жизни охотно обсуждают либо подростки (и врут при этом друг другу безбожно), либо пьяные кретины, либо больные на голову. Мы с Костылевым не относились ни к одной из этих трех категорий. Мало того, речь шла о дочери Игоря. М-да, одним словом – ситуация сложная…

– Так что, не выдумывай херни, герр капитан, – подвожу я итог почти получасовому обсуждению. – Настя, мне нравится. Очень. И отношение у меня к этому вопросу – самое серьезное. Но вот как она ко мне относится – это еще неизвестно. Может, не понравлюсь я ей. Именно поэтому никакой ерунды я себе позволять не собираюсь. Уяснил?

В ответ Комендант только головой кивнул.

– Ну, вот и ладненько. Тогда переходим ко второму вопросу нашей повестки дня…

– Миша, блин, кончай балагурить! У меня от тебя и так уже голова кругом. Какой вопрос, какая повестка? Ты о чем вообще?

– Я, господин Комендант, собственно, вот об этом.

С гулким стуком американская граната плюхнулась из моей руки на поверхность письменного стола, и, наверное, покатилась бы по столешнице, если бы не предохранительный рычаг.

– Нормально так… И откель такая красота?

– Толя с блок-поста завместо сувенира прихватил. Только вчера из баула с трофеями выкопали. Хотели сразу и отдать, да только вы с Олегом в Ханкале были. Ну, что, канает эта дурында за столь нужное тебе доказательство?

– Не обижайся, Миша, но – нет. Ну, граната, ну, американская… МК3, если меня мой склероз не подводит? И чего? Вот если б была новенькая, да не одна, а ящик…

– Угу, а грузовик не хочешь? Перевязанный розовой ленточкой с пышным бантом и надписью на борту: 'Дорогим чеченским братьям-мусульманам от турецких товарищей по борьбе!'

– А что есть?

– Да ну тебя! Тут, понимаешь, в клочья рвешься ради выполнения задания высокого командования, а оно, блин, нос воротит.

– Да не ворочу я, Миша, но ты же сам взрослый мужик, понимать должен, что граната эта могла оказаться у непримиримых миллионом разных способов. И вовсе не обязательно, как часть турецкой военной помощи.

– Все я понимаю, – остается только грустно вздохнуть мне. – Но и ты пойми, это ж как звенья цепи. Сами по себе, по отдельности, они вроде как малозначительны: ну, подумаешь, американская граната… И американский же камуфляж… И конспект по боевой подготовке у командира… И очень грамотно поставленный фугас под мостом, который опытный спец делал, а не какой-нибудь раздолбай обкуренный. Каждая деталь сама по себе – пустяк. А вот если учесть, что все они имели место на одном, причем весьма занюханном блоке… Уже есть повод задуматься, не считаешь?

– Вот черт, – брови Костылева высоко приподнимаются в изумлении, – А вообще, если под этим углом ситуацию разглядывать, то что-то в твоих словах есть.

– Как минимум, Игорь, тут есть повод задуматься. А я буду дальше искать. Бог даст, еще чего-нибудь вам нарою. Ладно, пора мне. А то дел полно. Свидание ж у меня сегодня…

– Ты, это, вот чего, – Костылев снова делает серьезное лицо. – Чтоб в десять вечера Настя дома была!

– Есть! – я словно на пружинке подскакиваю со стула и, вытянувшись по стойке смирно, прищелкиваю каблуками. – Разрешите выполнять?!

– Да вали уже отсюда, клоун! – скривившись, будто лимон целиком слопал, отмахивается от меня Игорь.

Как я ни спешил, но на рынок все равно почти опоздал, и войдя в ворота, обнаружил только ряды пустых прилавков, да всякий мелкий мусор, который легкий ветерок катал по пыльным проходам. Хотя, в продуктовых рядах еще наблюдалось какое-то движение.

– Слушай, отец, а где тут можно цветы достать? – огорошил я вопросом низенького и тощего, как щепка пожилого кумыка со смуглым и сморщенным, похожим на печеное яблоко, лицом. Тот был занят делом: неторопливо и обстоятельно снимал с прилавка и убирал в деревянные ящики, набитые стружкой, поздние яблоки, маленькие ярко-желтые круглые дыни и уже слегка перезревший, а потому не зеленый, а желтовато-бежевый виноград. Полную тару он составлял на небольшую повозку, в которую был запряжен мышастого цвета ослик с флегматичной мордой и целым ожерельем репьев в кисточке хвоста. Ящиков было много, работал дед споро, и потому даже не заметил, как я подошел, а мой вопрос явно застал его врасплох.

– Э, слушай, какой цветы? Зачем цветы? – испуганно забормотал он, явно не понимая, чего от него хочет этот двухметровый лоб в черной бандане и с внушительного размера пистолетом на бедре.

– Как зачем? – теперь настала моя очередь удивляться. – Для девушки, разумеется!

Думаю, сначала старик понял, что я не собираюсь его бить, убивать или грабить, а уже потом до него дошел смысл моей просьбы. Зато после этого его лицо расплылось в широкой улыбке.

– Две минута погоди! Товар положу – все сделаем! Любой цветы, какой захочешь!

Ну, может не через две, скорее – минут через двадцать, я был уже во дворе дома дяди Мурада, как он сам попросил его называть, когда мы знакомились по дороге. Насчет 'любой цветы' Мурад явно преувеличил, но кое-что на клумбах его жены, дородной тетки с очень добрым и приветливым лицом, к которой старик меня и привел, действительно было: пышные желтые и розовые хризантемы, похожие на ромашки с розовыми и фиолетовыми лепестками сентябрины, еще какие-то, называющиеся, по-моему, 'Разбитое сердце'. От первых я отказался, объяснив, что на свидание иду к девушке, а не к бабушке, причем мы с хозяйкой дома на эту тему посмеялись, а вот Мурад, похоже, смысла шутки так и не понял. 'Сердечки' были весьма симпатичными, но, во-первых, уже отходили, и слегка подвяли, а во-вторых, я решил, что это уж больно 'прозрачный' намек. В итоге мне вручили большой букет веселеньких голубых сентябринов, а Мураду его вторая половина что-то весьма громко и эмоционально высказала по-кумыкски, когда узнала, что он хотел взять с меня денег. Тот как-то сразу сник, потом, решив не терять лицо, приосанился и заявил, что они с женой мне этот букет дарят и желают счастья и любви мне и моей избраннице, которая, наверняка, молода и прекрасна. Поблагодарив, и тепло распрощавшись с этой приятной пожилой парой, я быстрым шагом направился к назначенному месту встречи. Это девушкам позволительно опаздывать на свидание. Мужчина должен приходить не просто вовремя, а даже чуть раньше. А бежать нельзя – букет растреплется. Ну, да ничего, мы и быстрым шагом все успеем. И точно – успел. И в гостиницу заскочил: переодеться из маскхалата в отстиранную Зинаидой 'горку', а вместо уже ставших привычными сапог обуть свои весьма 'богатые', по местным понятиям 'Коркораны'. И к месту встречи примчался за десять минут до назначенного времени.

Нет, ну надо же, а ведь я умудрился почти забыть, как же это может быть здорово – идти вот так по улице под ручку с молодой красивой девушкой. Нет, раньше я вовсе не вел монашеский образ жизни. Просто после пары неудачных попыток построить серьезные взаимоотношения, в один прекрасный момент осознал, что если хочу стабильности в личной жизни, то мне надо поменять всего одну чепуховину – работу. А так как делать этого я в ближайшие годы не собирался, то и решение принял соответствующее – ограничиться короткими и ни к чему не обязывающими интрижками. Благо, кандидаток на должность 'временной подружки' хватало. Нет, не хочу говорить о девчонках ничего плохого, они не были какими-нибудь шаболдами. Просто… Просто и я, и они изначально очень хорошо понимали, что нам друг от друга надо. И фланирование на свежем воздухе под луной в число этих самых надобностей точно не входили. А вот теперь я, чуть ли не в первый раз со школьных времен, неспешно прогуливаюсь по пыльному тротуару, болтая о всякой чепухе с самой красивой девушкой на свете, которая, слегка опираясь на мой галантно подставленный локоть, идет рядом. Изредка мы прерываемся, чтобы поприветствовать кого-нибудь из проходящих мимо. Кстати, никогда не обращали внимания? Это один из первых признаков того, что вы становитесь своим на новом месте: с вами начинают здороваться на улице, а вы не просто отвечаете, но еще и узнаете тех, кого поприветствовали. Вот этот дядька, с усами как у Семен Михалыча Буденного, например, во время моего прошлого концерта в 'Псарне' два раза на бис просил исполнить 'Звезду по имени Солнце'. А вот у той бабули я на рынке частенько тыквенные семечки покупаю. А вон один из часовых, что возле Комендатуры дежурят, только сегодня он в 'гражданке', с женой и двумя пацанами, здорово на папу похожими. Так и идем мы с Настей, время от времени кому-то кивая или приветливо улыбаясь и отвечая на приветствия и вопросы о житье-бытье, а я так еще и руки иногда пожимаю. Надо же, даже и не подозревал, что у меня в Червленной уже столько знакомых!

Если честно, я даже и не знал, как и с чего лучше всего начать разговор. Слегка поразмыслив, пришел к выводу, что, скорее всего, одна из основных черт женского характера вряд ли претерпела сильные изменения: больше хороших собеседников девушки ценят только хороших слушателей. Исходя из этой 'мудрости веков' я и начал действовать. Вручив Насте букет и сделав несколько слегка неуклюжих, зато искренних комплиментов, а в ответ получив похвалу за хорошие магические способности в области метеорологии (ну, да, пообещал тучи разогнать – получите и распишитесь), я аккуратно развернул разговор в нужном направлении, и вот уже примерно полчаса слушал, изредка поддакивая, кивая и задавая наводящие вопросы. Причем, не скажу, что мне было неинтересно. Ничего подобного. Рассказчицей она была хорошей, и слушать ее было одно удовольствие. Родилась Настя в Армавире, но город этот совсем не помнит, потому что выросла и всю сознательную жизнь провела здесь, в Червленной. Отец воспитывал ее один. На вопросы о матери отвечал всегда неохотно и расплывчато. Мол, была, а теперь нету. И только когда дочь подросла, Игорь сказал ей, что мама от них ушла, когда его, в ту пору еще молодого летеху-взводного, перевели из вполне мирного Армавира в небольшой гарнизон в самом сердце Терского Фронта. Заявив мужу, что она еще слишком молода и хороша собой, чтобы заживо хоронить себя в опасных чеченских предгорьях, собрала вещи и ушла. А лейтенант Костылев с полуторагодовалой дочерью на руках убыл к новому месту службы. На Терском Фронте тогда было куда 'веселее' чем сейчас: стычки с не угомонившимися после Резни, и не желавшими оставаться в горах, куда их оттеснили, Непримиримыми происходили чуть ли не ежедневно. И дело не ограничивалось засадами на дорогах, как сейчас. Боевики нападали даже на поселки, небольшие опорные пункты и военные базы. Именно тогда и обезлюдели маленькие деревни и аулы, все население которых ушло в более крупные станицы, под защиту тогда еще только строившихся стен и воинских гарнизонов. Храбрый и толковый взводный, умеющий воевать и не боящийся риска, быстро обратил на себя внимание командования. Довольно скоро Игорь стал сперва заместителем командира Охранной Роты, а потом и ротным. Одно было плохо: успешная служба оставляла очень немного времени на воспитание дочери. Мало того, учитывая сложную обстановку, жил тогда старший лейтенант Костылев в маленьком домике, пристроенном к казарме, в которой размещалась его рота. Так что, росла Настя практически в этой же казарме, среди солдат и оружия. Первыми игрушками, по ее словам, ей стали разнокалиберные гильзы и сделанные ротным старшиной непонятно из чего куклы. Правда, к тому моменту, как она пошла в школу, отец получил очередное повышение и, став Комендантом, переехал в отдельный дом, но, как говорится, армейский уклад жизни уже сломал не сложившуюся детскую психику. И, окончив станичную школу-восьмилетку, Анастасия огорошила папу, заявив, что решила связать свою дальнейшую судьбу с военной службой. Конкретно офонаревший с такой 'большой радости' Игорь попытался было взбрыкнуть, и показать, кто в доме хозяин, но тут выяснилось, что если красотой дочь пошла в маму, то характером – точно в отца. В общем – нашла коса на камень. Единственный успех, которого он смог достичь, это уговорил дочь служить поближе к нему, в узле связи при Комендатуре.

– Ой, – спохватилась вдруг Настя. – А что это я все о себе, да о себе. Может, и ты что-нибудь про себя расскажешь? А то я, кроме того, что ты 'самый страшный человек на всем Терском Фронте', и пары-тройки совершенно диких, но почти правдивых, просто слегка преувеличенных историй, этот факт подтверждающих, о тебе ничего и не знаю.

Ну, это не сложно! Уж в чем в чем, а в рассказывании разных баек из своей богатой и бурной биографии, обходя конкретные даты и места событий, я, за время общения с Толей и прочими парнями из отряда Убивца, уже поднаторел. О детстве своем рассказал правду: родился в Подмосковье, там и жил с родителями, а вот потом пришлось начать импровизировать. Была срочно выдумана бабушка в Астрахани, к которой меня, щегла-детсадовца, готовящегося осенью пойти в первый класс, отправили на лето в тот злополучный год, когда весь мир рухнул. Никаких реалий первых лет Большой Тьмы я не знал, поэтому просто скорчил грустно-задумчивую физиономию, и сказал, что вспоминать об этом не хочу, мол, слишком все было невесело. Зато историй о боевой юности у меня было – пруд пруди, благо, повоевать-то на самом деле успел много. Но рассказывал я их так, что Настя хохотала, будто на концерте какого-нибудь юмориста. Ну, не люблю я всякие страсти-мордасти о войне народу рассказывать. Кто ее своими глазами видел – и так все знает, а кто не видел – тому оно и не надо. Вот и привык я все свои 'фронтовые мемуары' рассказывать в духе и с интонациями Задорнова. Вроде как сам серьезен, а слушатели по полу катаются. Ну, и сюжеты подправлял малость, так, что даже самые опасные ситуации становились похожими на забавные, хотя и захватывающие дух приключения. Короче, старался, как мог. На Настин вопрос о том, как я очутился на Терском Фронте, и чем занимался прямо перед этим, глубокомысленно помолчал, а потом посетовал на то, что некоторые товарищи сержанты, несмотря на то, что уже почти два года как служат, до сих пор не выяснили смысла словосочетания 'военная тайна'. Потом с наглой рожей чмокнул ее в макушку, и, извиняющимся тоном сказал, что рассказать ей этого не имею права при всем желании. Насупившаяся было 'товарищ сержант' сменила гнев на милость, и прогулка продолжилась.

На юге всегда темнеет очень быстро, а уж в предгорьях, где солнце уходит не за горизонт, а за горы, так и вообще создается впечатление, что кто-то нажал на кнопку выключателя. Вроде бы только что еще было светло, и тут же – раз, и все, вокруг – непроглядная темень, рассеиваемая только светом редких уличных фонарей, да еще кое-где светились глядящие на улицу окна домов, хотя, таких было еще меньше. Да уж, как сказал еще в девятнадцатом веке какой-то путешественник: 'Кавказ живет окнами вовнутрь'. Факт, не поспоришь. Хотя, с другой стороны, в нашем случае это было даже неплохо. Во-первых, теперь ничто уже не мешало мне аккуратно приобнять начавшую спотыкаться в темноте Настю за талию. Вроде как без каких-либо грязных поползновений, исключительно чтобы не дать девушке оступиться и упасть, но все же… А во-вторых, очень хорошо были видны огромные и яркие звезды. Если честно, запас историй у меня к этому моменту уже иссяк, и я с удовольствием переключился на рассказ о загадочно мерцающих у нас над головой созвездиях, собрав в кучу все застрявшие в голове со школы познания в астрономии и мифологии.

Удивительно, но по ходу дела умудрился увлечься им сам. А так как на ходу показывать созвездия было не очень-то удобно, то уселся на проходящую вдоль дороги трубу газовой магистрали, расстелил рядом куртку от 'горки' и усадил на нее спутницу, и, периодически тыкая пальцем в небо, показывая Насте куда именно надо смотреть, начал рассказывать. О царице Кассиопее, которую боги покарали за хвастовство, и которая теперь вечно будет летать по небу на своем троне кругами, переворачиваясь вверх тормашками. О Персее, сначала убившем Медузу Горгону, а потом спасшем царевну Андромеду от ужасного чудовища, превратив его в камень. О великом охотнике Орионе и страшной ошибке влюбленной в него богини охоты Артемиды. В общем, понесло меня, как того Остапа в Васюках.

– Знаешь, Миша, ты меня удивляешь все больше и больше, – заявила вдруг Настя, когда я, слегка выдохшись, ненадолго умолк.

– Почему это?

– Я же тебе рассказывала, что всю жизнь вокруг меня военные… И мне казалось, что крутых парней, вроде тебя, я отлично знаю: большие, сильные, шумные, немного грубоватые и самоуверенные до жути. А вот встретила тебя, и вся теория насмарку. На первый взгляд – самый типичный представитель, по всем пунктам. А приглядишься чуть-чуть, и ничего понять не можешь. Откуда ж ты такой взялся, а?

– Какой?

– Странный, необычный…

– Ой, да ладно тебе, Настюнь! Ну, какой же я необычный? Самый обыкновенный я. По крайней мере, сам я как-то особых отличий от окружающих в себе не наблюдаю.

– Ага, обыкновенный он, уж мне-то не рассказывай, – Настя укоризненно качает головой. – Да про тебя по станице сказки бродят – одна другой страшнее. Головорез, почище Ханкалинского ОсНаза, вон Светлана Викторовна из финчасти говорит, что ты за последний месяц один чуть не весь фонд премиальных за 'волчьи головы' выгреб. Она такого за все время своей работы не упомнит, а работает она уже почти десять лет. Но при этом еще и на гитаре играет, песни поет, знает столько, что можно учителем в школу отправлять… И это называется обычный?

– Да ладно тебе, развоевалась, – я с улыбкой прижимаю раздухарившуюся девушку к себе. – Ну, может и не совсем обычный. Но уж точно не сильно-то и выдающийся. Да, воевать умею. Так, слава богу, уже шестнадцать лет как 'калаш' первый раз в руки взял. Ну, и детство было не простое, кое-чему научился. На гитаре играть, да песни петь – тоже дело не хитрое, было бы желание и способности. А то, что знаю много, так это потому что с самыми разными людьми в своей жизни общался. И не стеснялся их слушать и запоминать. Вот и выросло, что выросло… Уж какой есть…

– Кстати, о гитаре, – резко меняет вдруг тему разговора мое голубоглазое чудо. – А почему это я до сих пор не слышала, как ты поешь?

– Эээ, – даже как-то растерялся вначале я, – Возможно, потому, что в 'Псарню' зайти вечером так ни разу и не соизволила. Я, конечно, и рад бы дать частный концерт для одной единственной слушательницы, да вот беда – инструмент у меня не личный, можно сказать – казенный. Так что, если есть желание послушать – придется идти в гости к Четверти. Пошли?

– Пошли, – с готовностью соглашается она. – А то на улице уже совсем прохладно стало. А там и согреюсь, и музыку с песнями послушаю.

А на дворе, и впрямь, не жарко, особенно учитывая, что на куртке моей сидит Настя, я на мне – одна только футболка. На Кавказе ночи, конечно, намного теплее, чем были в свое время в Подмосковье, но все-таки октябрь есть октябрь.

– Ладно, пошли, мерзлявая.

– Это я мерзлявая? Да ты на себя посмотри, деловой, тоже мне, а у самого зубы уже от холода клацают!

– У кого? У меня? Это клевета, девушка, и я вам об этом официально заявляю!

– Ой, да ладно! – снова смеется Настя. – Ну, не клацают… Пока… А вот руки уже все 'гусиной кожей' покрылись. Или скажешь, нет?

– Даже если и покрылись… Мне по уставу положено стойко переносить все тяготы и лишения.

– Но не на свидании же. Пошли, хватит мерзнуть.

И, правда, зачем бродить на холоде, если можно посидеть в тепле? Да еще и сыграть на гитаре для красивой девушки что-нибудь этакое, эксклюзивное. Значит – решено, идем к Кузьме..

Только на пороге 'Псарни' до меня дошло, что если там сейчас сидит Оксана Старосельцева, то может получиться некрасиво. Нет, я ей ничего не обещал и ухаживать не начинал, так что формально все в порядке. Но женщины – существа нелогичные и непредсказуемые. Устроит, понимаешь, девчонка скандал с истерикой и битьем посуды – и кирдык, никому и ничего ты потом уже не докажешь. По крайней мере, Насте – точно. Но отступать поздно. Галантно приоткрыв дверь и пропустив спутницу вперед, я, озираясь по сторонам, вошел в трактир. Фуууу, кажись пронесло. Ни Оксаны, ни подружек ее не видать. Зато другого народа полно, и Убивцева команда, все кто ни на каких выездах не задействован, и из Охранной Роты и Дорожной Стражи служивые, и просто гражданские. Практически не протолкнуться. Опять у Четверти аншлаг. Сидящий за 'моим' столом в углу зала Толик усиленно машет мне руками, аж подпрыгивая на месте, чтоб я его быстрее заметил. Как бы опять чего не опрокинул… А стол, он не то чтобы мой личный, но когда я даю свои 'концерты', то сажусь всегда именно там. И я всех в зале вижу, и меня всем видно, а главное – хорошо слышно.

– Да вижу я тебя, вижу, хватит ластами размахивать, – с улыбкой успокаиваю я Толяна, подходя к столу. – Настя, знакомься, этот вот гибрид человека и ветряной мельницы – мой напарник и боевой товарищ Анатолий. Толя, это Настя. Ты напарник, присмотри, чтобы ее никто не обижал, а я до Кузьмы за гитарой метнусь.

Уже направляясь к стойке, за которой виднелась массивная фигура Четверти, слышу за спиной сдавленный Толин смешок и его приглушенное бухтение:

– Ага, хотел бы я знать, сколько секунд проживет тот, кто рискнет тут твою девушку обидеть…

Увидев меня, бармен вопросительно кивает, а я изображаю в воздухе пальцами перебор струн. Тот мимикой и жестами дает понять, что все понял, и сначала достает откуда-то из своих бездонных закромов гитару, а потом громогласно объявляет на весь зал:

– Итак, друзья, наш 'маэстро' сегодня снова в настроении и намерен устроить небольшое выступление. Возражения будут?

Дружный одобрительный гул и аплодисменты были ему ответом. Понятно, возражений нет. Усевшись на лавку рядом с Настей, немного подкрутил колки, настраивая гитару, и громко объявил:

– Эту песню я тут никогда еще не пел. И исполняю ее не просто так, а хочу посвятить ее самой красивой девушке на свете.

А потом тихонько выдохнул, была – не была, и ударил по струнам.

Вообще, если честно, то эта великолепная песня в исполнении мексиканцев из Los Lobos у меня никогда еще хорошо не выходила. Спеть 'Cancion Del Mariachi' я пытался неоднократно, но каждый раз друзья добродушно посмеивались и советовали оставить ее Антонио Бандерасу, который просто отлично исполнил ее в 'Отчаянном'. И я сдался. А вот сейчас просто чувствовал – должно получиться!

И ведь получилось же! Получилось все: и с мелодией не облажался, и ритм выдержал, и даже в тексте не сбился ни разу. А если где в словах и ошибся, то вряд ли кто тут знает испанский, так что с поправками не полезут. Народ от бешеного напора и эмоциональности мексиканской музыки сначала малость припух. А когда я в последний раз затянул припев, чуть не порвав струны выдал финальное соло и взвыл, подражая гитаристам-мариачи, словно койот из прерий, так чуть потолок не обрушили восторженными воплями и свистом.

– Вот это да! – Настя смотрела на меня большими восхищенными глазами. – Ну, ты даешь!!!

– Это что, – смахивая выступившие на лбу от напряжения капли пота. – Ты бы видела, как я стреляю!

– Да ну тебя, – звонко расхохоталась она. – Нашел чем хвалиться. А вот спел действительно здорово. Слушай, а чья эта песня и о чем она?

– Песня мексиканская. А о чем… Вот умеете же вы, девушки, вопросы задавать! Я, честно говоря, не уверен, что все слова правильно спел, а то, возможно чистое 'Уно моменто' получилось. А вообще, кажется, она о влюбленном музыканте. Хотя, не факт, я ведь только слова заучивал, а перевода не знаю. Но слово 'амор' точно означает 'любовь'. Так что, выводы делай сама.

– О влюбленном музыканте, говоришь, – глаза девушки загадочно блеснули в полумраке. – Ну-ну. А что за 'Уно моменто'?

Вот блин! В который раз убеждаюсь, что язык – мой главный враг. Сколько раз уже зарок себе давал: сначала думать, а уж потом говорить. И один черт опять прокололся! Пришлось на ходу выдумывать историю про то, как давным-давно довелось мне поглядеть старую, задолго до Большой Тьмы снятую комедию, где два героя пели якобы иностранную песню, просто неся под музыку какую-то рифмованную тарабарщину, слегка напоминающую заграничную речь. И даже воспроизвел под гитару пару куплетов. Народ за соседними столиками это дело услыхал, оказалось, что часть слушателей, тех, кто возрастом постарше, ее тоже помнят. Попросили исполнить полностью. Пришлось петь и 'Уно моменто', подражая разом и Абдулову, и Фараде. Судя по реакции зала – получилось неплохо.

Одним словом, после такого начала стало понятно, что ничего серьезного сегодня петь уже не получится. Пришлось поднапрячься, и одну за другой выдать несколько песен из 'пиратского цикла' Владимира Высоцкого, потом 'Восьмиклассницу' Цоя, а закончил так вообще 'Черным котом'. Вот такой я был сегодня романтик. Но, публика явно была не против, а главное – не против была Настя.

Взглянув на часы и припомнив серьезное выражение лица Костылева во время нашего последнего разговора, я понял, что, пожалуй, не стоит слишком уж испытывать прочность его терпения. Как ни крути, понять мужика можно, он отец, и за дочь свою волнуется. Поэтому, поблагодарив всех за внимание и теплый прием, я вернул Кузьме гитару, и мы с Настей направились в сторону ее дома.

Уже у ворот я снова набрался наглости и чмокнул ее на прощание в щечку. Думаю, мог бы поцеловать и в губы, да и девушка, судя по загадочному мерцанию глаз, была совсем не против, но остановил меня видневшийся за стеклом в темном окне второго этажа квадратный силуэт хозяина дома. Встав по стойке 'смирно' я, словно на параде, отсалютовал ему, и, четко развернувшись на пятке через левое плечо, строевым шагом, с отмашкой рук и громким топотом, отправился домой. Вот блин, товарищ капитан, всю концовку хорошего свидания смазал, негодяйская душа!

Когда я вернулся, в 'Псарне' по-прежнему было многолюдно. Сославшись на ранний подъем и необходимость хоть немного поспать, я вежливо отказал самым настойчивым 'фанатам', желавшим продолжения концерта, выдернул из-за стола допивающего свое пиво Толика, и направился наверх.

– Красивая, – глубокомысленно протянул поднимавшийся по лестнице позади меня напарник. – Понятно, почему Ксюха так бесится…

– Стоп! А вот с этого места поподробнее, – я от удивления чуть о ступеньку не запнулся.

– А чего ж подробнее? – удивился Толя. – Была она тут сегодня вечером. Тебя спрашивала. А когда я сказал, что ты на свидание ушел, так взвилась, будто кошка дикая, чуть не зашипела, и умчалась – аж пыль столбом.

– М-да, – задумчиво протянул, почесывая в затылке я. – Ну, может хоть теперь успокоится, да отстанет. Хотя, то, что обиделась – это плохо. Не хотел я ее обижать. Вот только как всю эту ситуацию по-мирному разрулить можно было – ума не приложу.

– Точно, – участливо поддакнул Курсант. – Беда с ними, с девками…

– Ладно, кто бы говорил. Тоже мне, великий знаток женской души! – усмехнулся я. – Все, отбой в войсках спецназа! Завтра – по полной программе: и физо, и тактика. Будем сегодняшний прогул отрабатывать.

Ответом мне был только тяжелый протяжный вздох напарника. Видимо, моя идея его не очень вдохновила. Ничего, салага, чем больше ты сейчас потеряешь пота, тем меньше потом – крови. Терпи, Курсант – атаманом будешь!

Вид у троих моих 'подопечных', выстроившихся поутру возле входа в 'Псарню' вполне бодрый. Похоже, никто накануне водку особо не пьянствовал, безобразий не нарушал, и выспались все неплохо. Ну, что ж, давайте-ка радости вам на физиономиях малость поубавим.

– Сегодня бежим 'червончик' парни, отрабатываем вчерашний прогул.

– Нет, ну зашибись! – ухмыляется Коваль. – Вот начальство пошло: сперва сам эти прогулы назначает, а потом за них же и наказывает! И где в этом мире справедливость?

– Отставить нытье, – в тон ему отвечаю я. – Справедливость на свете есть, даже если ты ее не замечаешь. Наказываю я в первую очередь себя, а вы – так, за компанию, чтобы мне не скучно и не страшно одному бежать было. А ну как кто решит обидеть меня, маленького? Ладно, смех – это здорово, жизнь, говорят, продляет и все такое. А бежать надо, так что – в колонну по двое разобрались, и – за мной.

Сегодня часовые возле Комендатуры обошлись без обычных своих прибауток и подколов, да и смотрели на нас как-то странно. Неодобрительно. Чего это с парнями? Ну, да бог с ними, может 'косяк' какой упороли и уже успели от начальства пистон получить. Караульная служба – дело такое, без 'залетов' не обходится. Но вот мы-то тут при чем? А, и ладно, их проблемы, не наши. У нас же впереди приятная десятикилометровая прогулка по свежему воздуху. Благо, на дворе давно не лето, не жарко и потому бежать легко. Ну, скажем так, мне легко. А вот спутники мои километра через четыре что-то приуныли: потеряли строй, вытянувшись в цепочку, тяжело задышали, начали часто сплевывать и откашливаться. Пришлось слегка снизить темп и бежать замыкающим, чего я, если честно – терпеть не могу. Километре, примерно, на шестом пришлось даже нагнать окончательно отставшего от более молодых и резвых парней Коваля, явно решившего перейти на шаг.

– Ну, ты чего, Артем, завязывай. Уже больше половины дистанции пробежал. Уж перед штатскими-то не позорься.

– Все Миша, не могу больше, в бочину будто спицу воткнули. Вздохнуть больно.

– Понятно. Это бывает. Печень прихватило. Через не могу вдохни как можно сильнее, задержи дыхание и беги, на сколько кислорода в легких хватит. И так несколько раз.

– Ты охренел? – мой 'добрый' совет явно ошарашил Коваля.

– Поверь, я знаю что говорю, попробуй.

Артем, судя по выражению лица, явно видел весь мой жизненный опыт, особенно эту его часть, в гробу и белых тапках, но выбора у него все равно нет, поэтому он решает попробовать. И метров через сто-сто пятьдесят он действительно переходит на вполне уверенный бег и даже слегка ускоряется, сократив разрыв с вырвавшимися вперед Шурупом и Толиком. Одним словом, с дистанции никто не сошел, добежали все, хотя в армейский норматив и не уложились. Ну, да ничего, все у ребят еще впереди, хотя они об этом пока и не знают.

Когда мы подбегаем к нашему спортуголку на заднем дворе 'Псарни', ловлю на себе немного опасливые взгляды.

– Не боись, парни, не садист я. Сегодня тестов не будет, хорошего помаленьку. Турник, брусья и в душ.

Вместо ответа – дружный облегченный вздох. Ах, вот вы как? Ладно, блин, халтурщики, в следующий раз я не поленюсь для вас у Костылева три бронежилета выпросить и в них заставлю 'чирик' бежать.

Ожидавший своей очереди на турник Коваль подошел ко мне.

– Слушай, Михаил, а что это было? Ведь я на самом деле думал, что все, прибежал… Сил нет: икры 'забились', поясницу ломит, да еще и в боку колет – будто туда спицу вогнали. А когда попробовал задержав дыхание бежать, как-то сразу легче стало, даже дыхание выровнялось. Добежал уже вообще почти спокойно, без напряга.

– Это, Тёма у тебя 'второе дыхание' открылось.

– А это что еще за фигня такая?

– Знаешь, – наморщив лоб я озадаченно чешу в затылке, – если честно, то я и сам толком не знаю… Был у меня один разбиравшийся в вопросе знакомец, так вот он говорил, что в человеке в круге кровообращения участвует не вся кровь. Какая-то ее часть вроде как в резерве, на случай всяких непредвиденностей. Вот, например, ты слыхал, что когда человек замерзает насмерть, то в самом конце ему вдруг становится тепло и он просто засыпает?

– Ну, да, что-то такое слышал…

– Вот как раз в этот момент организм, чтобы выжить, отдает свой последний резерв, эту самую резервную кровь.

– А бег тут при чем?

– Гляди, Тём: ты бежишь, тебе и так хреново, печень болит, воздуха не хватает. А тут вдруг ты еще и дышать перестаешь. Тело, оно же само думать не умеет, и все, что с ним в этот момент происходит, воспринимает, как смертельную угрозу. И отдает этот самый 'кровяной резерв'. А тебе становится легче. Вот это и называется 'второе дыхание', когда тебе вроде только что была совсем хана, а потом вдруг резко полегчало.

– Надо же, вот никогда бы не подумал, что оно все так сложно…

– Если честно, то я и сам все это от того знакомого почти случайно узнал, так, к слову пришлось в разговоре. Мало того, не факт, что все правильно понял и запомнил, и что сейчас тебе тут все не переврал, – усмехаюсь я. – Ладно, хватит лясы точить, турник уже свободен, так что, давай, к снаряду!

– А после обеда сегодня что? – интересуется спрыгнувший с брусьев Толя.

– После обеда – тактика. Будем отрабатывать передвижения в 'двойках' и 'тройках' по открытой местности, по улицам и при зачистке зданий. Устраивает?

– А то! – широко улыбается напарник.

– Ну, тогда в душ топай.

Сразу после обеда, дав парням буквально полчаса на переварить съеденное, я повел их на то самое стрельбище, на котором сначала пристреливал свой АК-103, а потом принимал у Толи зачет по огневой. Конечно, этот пустырь – далеко не самый лучший полигон, но для обучения движению 'перекатами' вполне подходит. В принципе, в 'перекатах' ничего сверхестественного нет: двигаются себе бойцы по полю короткими рывками-перебежками по пять-десять метров, пока один бежит – двое его прикрывают, а потом он прикрывает их. Все дело в синхронности и согласованности. А вот их можно достичь только тренировками. Вот и будем тренироваться.

– Слушайте, хлопцы, а чего вы орете как умалишенные? – поинтересовался я после нескольких пробных прогонов. – Ладно на тренировке, а если в боевой обстановке надо будет скрытно к противнику подобраться? Ваши 'Готов!' и 'Пошел!' за версту даже глухой услышит. Неужели нельзя знаками готовность обозначить?

На лицах ребят смущение и замешательство. Понятно…

– Вы хоть какое-то понятие об условных жестах имеете?

– Нууу… Как тебе сказать, Миш… – тянет Толя.

– Да как есть, так и скажите. Вот это что? – я вскидываю вверх правую руку с раскрытой ладонью.

– К бою? – неуверенно смотрит на меня Коваль.

– Понятно! – обреченно машу рукой я.

Хотя, а чего удивительного? При проводке колонн эти жесты на фиг не нужны. При охране объектов – тоже. Там упор больше на радиосвязь. Ладно, похоже, придется и этому учить.

– Глядите и запоминайте, парни, ничего сложного тут нет. Если я поднял вверх раскрытую ладонь – это значит 'Внимание!'. По этому сигналу вы должны занять оборону и вести наблюдение в своих секторах. Если я поднял сжатый кулак, вот это уже команда 'К бою!'. Если кулак сначала сжат, а потом я его несколько раз разжал, растопырив пальцы, и назад сжал – значит обнаружил на пути 'растяжку' или мину…

Что ни говори, ученики мне попались смышленые и опытные. На все объяснения и проверку ушло минут сорок, не больше.

– Ладно, раз запомнили, давайте еще раз попробуем, но теперь уже без воплей.

Поначалу получалось чуть хуже, чем с криками, периодически кто-то отвлекался и пропускал команду, или начинал движение, не подав сигнала, но уже через десяток проходов эта далеко не святая троица заработала четко и слаженно – любо-дорого поглядеть. Ну, значит, пора возвращаться в 'Псарню' и отрабатывать в отданном мне 'на растерзание' старом сарае и рядом с ним передвижения по улице и в зачищаемом помещении.

Закончили только в седьмом часу вечера, когда солнце окончательно село за горы и единственным источником света стали уличные фонари и глядящие во двор светящиеся окна гостиничных номеров. Парнями по итогам занятий я был вполне доволен. Как ни крути, наличие реального боевого опыта и желание обучаемого – великое дело. Обучить так быстро чему-нибудь бойцов-срочников или новичков в ОМОНе точно не получилось бы. А вот с парнями другое дело: учиться хотят и впитывают новые знания словно губка, да еще и очень быстро, большинство нужных навыков уже есть, пусть даже сами обучаемые об этом не подозревают, а мне только остается их знания и умения слегка 'огранить', дополнить и в нужную сторону направить.

Когда приняв душ и переодевшись я спустился в зал, меня прямо у лестницы перехватил Кузьма.

– Миша, Костылев только что звонил, просил к нему зайти, срочно. Сказал, ждет в Комендатуре, никуда не уходит. Так что, думается мне, не мешает тебе поспешить. Комендант – мужик серьезный, просто так, без повода, дергать не будет.

Идти, если честно, никуда не хочется. Я хоть парень и крепкий, тренированный, но 'червончик' крайний раз бегал уже давненько. И теперь чувствую себя не лучшим образом: мышцы побаливают, а ноги при ходьбе так и норовят согнуться то выше, то ниже коленного сустава, особенно на лестнице. Но, делать нечего. Игорь действительно вряд ли станет вызывать к себе поздним вечером без важных на то оснований. Поблагодарив Кузьму и на ходу поздоровавшись со всеми знакомыми в зале, выхожу на улицу и направляюсь в Комендатуру.

Рабочий день уже закончился и в Комендатуре, кроме ярких прожекторов, освещающих площадь и прилегающую территорию, свет горит всего в нескольких помещениях: в прикрытом толстыми металлическими ставнями с узкими бойницами окне 'дежурки', маленьком оконце проходной и в кабинете Коменданта. Наверняка есть люди и на узле связи, и в секретной части, но там окон нет. Часовые на входе о моем визите уже осведомлены и пропускают меня без лишней волокиты.

– Да, Командор, тяжело пожатье каменной десницы, – с серьезной рожей выдаю я Игорю, когда мы жмем друг другу руки.

– А не пойти ли тебе на хрен, пушкиновед недоделанный! – беззлобно огрызается тот. – Уж совсем за дикарей нас тут считать не надо, а?! Я, между прочим, одиннадцать классов еще до войны закончил, а после армии в Ставропольский Университет поступать собирался. Да и сейчас Пушкина в школах учат, так что не надо мне тут пальцы гнуть. Пижон, блин!

– Упс, виноват, герр капитан, больше не повторится. Чего хотел, Игорек?

– У меня для тебя сразу две новости, причем обе хорошие и просьба. Сначала о новостях. Во-первых, я сегодня был в Петропавловской и видел старого Умарова, того, что автомастерскую держит, Исмаила. Он тебе велел передать, что машина твоя готова, можешь подъезжать в любой удобный для тебя момент и забирать.

– Отлично! А вторая, какая?

– Во-вторых, нетерпеливый ты мой, подписан приказ о создании при Червлененской Комендатуре отдельной разведывательно-диверсионной группы. Завтра мне и ее командиру надлежит прибыть в Ханкалу и получить все полагающиеся документы, а со складов Комендатуры выделить на нее по нормам положенности оружие, боеприпасы и вещевое имущество. Так что, с утра попросим какой-нибудь попутный экипаж Дорожной Стражи нас до Петропавловской подбросить, а уже в Ханкалу на твоей поедем. Ну, что, как тебе новости?

– Отличные новости, Игорь. И по машине согласен, как раз работу в деле и проверю. А что за просьба?

– Миша, я знаю, мы с тобой уже договорились, что все операции ты будешь планировать и проводить сам. А нам только результаты сообщать. Но у меня к тебе большая просьба… У нас сейчас ни одной свободной группы нет, все в разгоне, а дело делать надо.

– Я помочь не отказываюсь, но, Игорь, ты пойми, нас с Толей всего двое. Много от нас ожидать не стоит.

– Угу, и это мне говорит человек, который в Беное один толпу нохчей завалил, а потом вдвоем с зеленым новичком блок-пост вырезал и мост на воздух поднял… Но ничего чрезмерного я с тебя требовать не буду. Ничего взрывать, и ни в кого стрелять не надо. Нужно просто аккуратно подобраться к Ца-Ведено и поглядеть, что там происходит. Если получится, посчитать, сколько там народу, сколько техники, какое оружие. Схему оборонительных сооружений зарисовать неплохо было бы. Рельеф местности там подходящий: аул в ущелье, над ним – господствующие высоты, горы лесом покрыты. Сейчас, правда, 'зеленка' вовсю облетает, но укрытие дает еще вполне нормальное. Так что, возьмешься?

– Ну, – я неопределенно пожимаю плечами, – в принципе ничего невыполнимого ты не требуешь. Так что, возьмусь. Срочно надо?

– Вообще-то, чем скорее, тем лучше. Если сможешь выдвинуться послезавтра – будет здорово. Но если нет, то еще пару-тройку дней терпит…

– Да ладно, чего тянуть. Завтра с делами разберемся, да и выдвинемся потихоньку. Опять же, места знакомые, до Беноя я пешком уже ходил, причем, вполне удачно, вернулся с прибытком. Хорошо, завтра подробности обсудим, когда в Ханкалу поедем. А сейчас, уж ты прости, что-то заманался я за день, пойду до дому, спать.

– Что, прямо так сразу домой пойдешь?

– Нет, не сразу. По дороге планировал ненадолго к тебе заскочить, Настю повидать. Поэтому буду тебе очень признателен, если ты еще хотя бы на часок на службе задержишься. А то как-то не по себе мне, когда я пытаюсь с девушкой говорить, а над головой из окна ты торчишь, как тень отца Гамлета. Знаешь, как-то весь романтический настрой сразу улетучивается. Может, дашь мне хоть час времени, обещаю – буду вести себя хорошо, а?

– Да что ж ты творишь, изверг? – с мукой в голосе стонет Костылев. – Я ж ей отец, а не так, погулять вышел! А ты мне такие вещи говоришь,

– Слушай, успокойся ты, малахольный! – не могу я видеть этого взрослого и серьезного мужика в таком состоянии. – Я же сказал, отношение у меня к Насте самое серьезное, так что никакой хрени с моей стороны не будет, обещаю.

– Мне с твоих обещаний не легче, Миша… Но тебе я верю. Ладно, до девяти вечера я тут. Но, смотри у меня!

– Понял, – киваю я.

– А раз понял, так и вали отсюда бегом, время-то пошло уже.

Разумеется, до девяти я не уложился. Стоило мне увидеть Настю, как все мысли из головы как ветром выдуло. Мы сидели во дворе, в маленькой беседке, затянутой уже пожухшими и облетающими виноградными лозами, я нес какую-то чепуху, она смеялась своим замечательным смехом, ее тонкие пальцы слегка подрагивали в моих руках, а ночь пахла ее волосами. А потом внезапно в проеме калитки нарисовался Игорь… Вот, блин! Неужели уже девять? Мельком бросаю взгляд на часы. Ого! Почти десять. Похоже он свое обещание даже перевыполнил, вот только я все равно так ничего и не успел ей сказать из того, что хотел… Однако, пора и честь знать. Нежно целую свое голубоглазое чудо в щечку, под ручку подвожу ее к отцу, сдаю, что называется, с рук на руки, и, пожелав спокойной ночи, откланиваюсь.

В 'Псарне' собираю свою 'зондеркоманду' за одним столом и, как любил в свое время говаривать мой ротный 'довожу приказ до личного состава в части, его касающейся'. То есть объявляю, что завтра занятий не будет, Толя уезжает со мной на весь день, а Коваль с Шурупом могут заниматься 'по личному плану', то бишь – что хотят, пусть то и делают. О предстоящей вылазке им знать не обязательно, а напарнику я все попозже расскажу, наедине.

Утром мы с Толей, как и было договорено накануне, заходим за Игорем в Комендатуру. На площади происходит что-то странное. У проходной стоят только один часовой и пожилой осетин-вахтер. Остальные, одетые кто во что горазд, построены в две шеренги и выслушивают инструктаж, проводимый Костылевым. На правом фланге резко бросается в глаза могучая фигура моего старого знакомца – шкафоподобного лейтенанта из 'дежурки'. Решаю, Коменданта не отвлекать, а скромно подождать окончания в сторонке.

– Чего это тут у вас? – интересуюсь я у одинокого часового.

– Да иди ты в баню со своими вопросами! – не зло, но как-то обреченно огрызается он.

– И чего это ты с утра такой добрый? Жена не дала ночью что ли?

– Ты мою жену не тронь, физкультурник, мля!

– Блин, ты можешь спокойно объяснить, что тут творится? Без эмоций.

– А чего объяснять? Поглядел наш товарищ капитан на твои долбаные побегайки, поглядел, а потом и провел среди личного состава физическое тестирование…

– Ой, мля! – понимание непоправимости произошедшего нахлобучило меня, словно бетонная плита, рухнувшая точно на темечко. То-то парни на меня вчера так неприязненно косились. – И много человек не сдали?

– Угу, – понуро кивает коротко стриженной головой собеседник, – достаточно для того, чтоб он нам физорга назначил и велел ему проводить ежедневные занятия, пока все в нормативы не уложатся.

– А физоргом кого?

– Угадай, блин с трех раз… Петю Малыша из дежурной части…

– Его? – я показываю глазами на лейтенанта.

Новый кивок и горестный вздох были мне ответом. Да уж, подгадил я ребятам, слов нет. Лейтенант Петя со спортом явно дружит, и загонять этих бедолаг может до полусмерти не напрягаясь. И все, получается, по моей вине… Хотя, стоп. А при чем тут, собственно, я?! Кто мешал героическим бойцам доблестной Охранной Роты поддерживать себя в форме, чтобы не попадать в такие вот неприятные ситуации? Никто ж с них не требовал быть к сдаче на Краповый Берет готовыми. А на то, чтоб форму не растерять полутора-двух часов занятий вполне достаточно, причем даже не каждый день, а раз в двое, а то и в трое суток. Но мужики забили на спорт большой и толстый… хм… болт. И результат, как говорится, налицо.

– Да уж, встряли вы, парни. Остается только пожелать удачи.

– Спасибо, блин! – грустно ухмыляется часовой. – Хотя, чего уж там, сами виноваты… Я уж и забыл, когда на турник последний раз запрыгивал…

– О, а вот и они! Привет Толя, доброе утро Миша! – раздается у меня за спиной бодрый и довольный голос Коменданта. Ну, да, с утра пистон подчиненным вставил, что еще начальнику для счастья надо?

Костылев, и впрямь, так и лучится хорошим настроением и энтузиазмом.

– Что, парни, готовы в путь-дорогу? С Карташовым я договорился, там у них как раз две 'буханки' с сопровождением в Аргун пойдут, заодно и нас в Петропавловскую закинут. Так что, айда бегом, не будем колонну задерживать.

Задерживать людей, согласившихся нас подвезти, действительно, было не совсем правильно и мы с Толей быстрым шагом потопали следом за Игорем в сторону КПП. Опасения оказались напрасными: мы не только не опоздали, но еще и прождали чего-то или кого-то, забравшись в салон светло-серого бронированного микроавтобуса УАЗ, забитый какими-то ящиками и коробками так плотно, что мы втроем туда еле втиснулись. А потом головная машина коротко вякнула клаксоном, и колонна двинулась.

Дорога вышла скучная, хорошо, что хоть не очень долгая: говорить со спутниками совершенно невозможно из-за лязга и грохота, издаваемых грузом, а в окна поглазеть тоже было нельзя ввиду полного отсутствия таковых. Так что, не оставалось ничего другого, как аккуратно прислониться спиной к подпрыгивающим на ухабах ящикам, и постараться немного вздремнуть. Дело привычное, в армии и не в таких условиях спать приходилось: и в десантном отсеке БТРа кагалом в полтора десятка рож, и в промерзших насквозь, нетопленых палатках, и на голой земле, постелив под себя сложенную пополам плащ-накидку… И ничего, спалось – будто на перинах. Нормальный солдат на войне вообще в свободное время спит всегда, когда не ест. Потому как сейчас поспать можно, а вот когда удастся в следующий раз – великая военная тайна. А потому – лови момент, служивый!

Специально ради нас колонна не пошла сразу на объездную, а подкатила к КПП на въезде в Петропавловскую. В прошлый раз мне толком здешние защитные сооружения разглядеть не удалось, зато сейчас я этот пробел восполнил. Оглядевшись, понял, что ничего нового не увижу: оборона станицы была словно организована по тому же проекту, что и в Червленной. Хотя, кто знает, может так оно и было.

Часовые Костылева узнали, а потому тиранить всякими формальностями нас никто не стал. Поздоровались, да и пропустили, даже не поинтересовавшись целью прибытия. Проверить слова Аслана о том, что мастерскую его дяди тут каждая собака знает, так и не довелось. Игорь и сам отлично знал, где она расположена, а нам только и оставалось, что следовать за ним по узким и путаным переулкам.

Дошли довольно быстро. Мастерская внешне воображения не поражала. Мало того – понять, что за широкими и высокими ржавыми воротами с врезанной в них калиткой расположена именно автомастерская было решительно невозможно. Ни вывески, ни надписи какой – вообще ничего. Шел бы один – промаршировал бы мимо, не обратив ни малейшего внимания. Хотя, с другой стороны, что-то в таком подходе к вопросу определенно есть: кому надо – тот и так знает, а кто не знает – тому, выходит, и не надо… Игорь уверенно и громко молотит кулаком по воротам.

– Чего надо, туда-сюда?! – сварливо вопрошает пожилой мужской голос сквозь узкую амбразуру смотрового окошка калитки.

– Здравствуй, Исмаил! – отвечает Комендант. – Отворяй ворота, я твоего покупателя привел.

Я подхожу к Игорю и, встав рядом с ним, вежливо здороваюсь.

– Аааа! Ну, наконец! – громко лязгает засов и калитка распахивается, позволив нам увидеть стоящего за ней пожилого, но еще крепкого чеченца с густой седой бородой в длинной серой рубахе навыпуск, черных, немного мешковатых штанах, стареньких растоптанных чувяках. Густую, и такую же седую, как и борода, шевелюру венчал темно-бордовый пяс с затейливой вышивкой.

– Готова твоя машина, парень, – говорит мне Исмаил. – Пошли, туда-сюда, смотреть будем! Хорошо получилось, клянусь Аллахом, был бы молодой – себе бы такую же сделал!

Ну, что ж, пойдем, коли зовут, глянем, чего с моим честно отбитым трофеем этот чеченский Кулибин сотворил. С такими мыслями я захожу следом за стариком-механиком и Игорем в расположенный в углу огромного двора ремонтный бокс, сложенный из бетонных плит.

– Охренеть!!!

Да уж, как-то иначе выразить эмоции было трудно. За спиной слышу восторженный выдох Толика. Да и у Игоря выражение лица, прямо скажем, далеко не невозмутимое. Исмаил, довольный произведенным эффектом, широко улыбается.

Сказать, что приблудно-трофейный УАЗ изменился – это значит, почти ничего не сказать. Узнать в стоящем в боксе красавце того ржавого и сильно помятого 'ветерана', что достался мне 'в наследство' в кювете перед Аргунским КПП было практически невозможно. Больше всего он теперь походил на те машины, что участвовали в мое время во всевозможных внедорожных 'покатушках', именовавшихся модным тогда иностранным словом 'аутдор'. Отличный у Асланова дяди получился автомобиль – даже на вид мощный и агрессивный. В первую очередь глаз зацепился за колеса: они стали сантиметров на пять шире и на десять выше, с внушительными грунтозацепами. Да и колея вроде стала шире… Я наклонился к колесу. Точно, между колесным диском и ступицей присутствовали стальные проставки, расширяющие колею и позволяющие более широким колесам сохранять прежний предельный угол поворота не цепляя за арки колес. Крылья были безжалостно подрезаны, чтобы вместить более чем 80-тисантиметровое колесо.

Интересно, что же там с подвеской стало… Я полез под машину. Так… между рамой и кузовом алюминиевые проставки высотой сантиметров семь. Между пружинами подвески и опорными чашками шасси тоже проставки. Да, клиренс задрали по максимуму – больше уже угол наклона кардана не позволит. Ну, так нам, вполне возможно, по камням прыгать – самое то. Амортизаторы не только заменены на более длинноходные, но вообще сдвоены. Класс!

Мосты на моем пепелаце редукторные, военные. Это хорошо – у них меньшая нагрузка на трансмиссию, иначе с такими колесами шестерни с полуосями будут постоянно лететь.

– Главные пары мостов мы тебе поменяли с 4.625 на 5.2 – прокомментировал мой осмотр Исмаил.

Ага, крутящего момента на колесах теперь до дури – как раз для таких колес… Ну что еще у нас внизу – защита рулевых тяг, моторного отсека, картеров мостов, раздатки, топливных баков. Все сварено из стального листа и уголка – выглядит внушительно.

Выползаю из-под УАЗки. Заглядываю под капот. Движок явно перебрали. Очень похож на привычный Ульяновский УМЗ-421, под 92-й бензин – но какой-то… не совсем ульяновский.

– Двигатель хороший, ростовской сборки… Ваха его отрегулировал – сожрет все, что горит, и что не горит тоже, клянусь Аллахом…

Новая проводка, крышка трамблера, катушка зажигания и реле посажены на герметик. Внешний воздухозаборник-шноркель – выведен на уровень крыши. Мощный бампер с лебедкой, здорово похожий на те, что на наших отрядных 'Тиграх'[86] были, разве что размерами поменьше, 'кенгурятник' и каркас безопасности из толстостенной, миллиметра три, трубы. На 'кенгурятнике' дополнительно установлены две танковые фары со светомаскировочными 'намордниками', а со стороны водителя – положенная УАЗу 'по штату', но еще совсем недавно отсутствовавшая поисковая фара. На дверцах снова появились снятые боевиками еще черт знает когда надставки со стеклами. Тент, опять же, натянут явно новый.

Да уж, еще бы ряд из четырех дополнительных фар на переднюю дугу на крыше, эту машину можно было бы смело на участие в каком-нибудь 'Джип-Шоу' выставлять. Приоткрыв водительскую дверь, заглядываю в салон. Там тоже наведен полный порядок: драный, вытертый до белизны дерматин с кресел снят, а вместо него – куда более практичный в здешних условиях брезент. На ум снова приходят наши омоновские 'Тигры', там тоже сиденья брезентухой обиты были. Пол, кожухи, арки – заделаны ребристыми алюминиевыми панелями. Приборная панель тоже приведена в божеский вид: все приборы управления снова на своих местах и, судя по всему, вполне исправны. И даже резиновые коврики на полу лежат, пусть и простенькие, без каких-нибудь узоров и фирменных логотипов, но сам факт – они есть! Нет, ну это просто фантастика!

– Там, если надо, можно задний диван снять и пулеметную турель поставить, – слышу я из-за спины чей-то голос.

Обернувшись, вижу, что к нам присоединился молодой парень, здорово похожий на Исмаила, только намного моложе и без бороды. Скорее всего, это и есть второй автомеханик – Ваха.

– Ну, что скажешь, Михаил? – вопросительно смотрит на меня старик.

– Слов нет, уважаемый! – остается только восхищенно развести руками мне. – Одни эмоции, и все – положительные! Одного не пойму, где ж ты такие покрышки достал? Если б не размер, я бы решил, что какой-нибудь БТР 'разул'.

– Такая 'резина', – хитро ухмыляется в усы Умаров-старший, – из гражданских на всем Терском Фронте только у меня и еще у пары человек, не больше. Я ее, туда-сюда, аж из Харькова заказываю. Зато народ за ней очереди занимает. Этот, как его… Эксклюзив, туда-сюда! Ну, значит всем доволен?

– Всем, – не кривя душой, отвечаю я, – Вот только просьба маленькая есть. Тут такое дело… Мне б какой пенал, или я даже не знаю… Короче, надо крепление под армейскую радиостанцию в салоне установить так, чтоб она по всему салону не шарахалась. Если можно, конечно.

– А почему нельзя? – пожимает плечами Исмаил. – Такое многие из ваших просят. Станция у тебя какая?

– 'Сто пятьдесят девятая'.

– Никаких проблем, Ваха за полчаса все сделает. А мы с вами пока чаю попьем.

И, действительно, расположившись на летней открытой веранде, мы только и успели, что выпить по чашке чая со свежим лавашем и абрикосовым вареньем, как из бокса вышел Ваха и позвал принимать работу. Снова заглянув в салон УАЗа, я обнаружил закрепленную между водительским и пассажирским сиденьями аккуратную жестяную коробку, размерами совпадающую с габаритами радиостанции Р-159.

– При тряске не сорвет? – на всякий случай уточняю я.

– Если только машина кувырком полетит, – уверенно отвечает мне Ваха. – Но тогда и сама станция по салону летать будет, и все, кто в салоне сидит.

– Ну, в таком случае нам всем уже без разницы будет, – с философским видом заявляю я. – Ладно, Ваха, зови отца, рассчитываться пора, да поедем мы.

– Сразу на своей поедешь? – интересуется молодой чеченец.

– А почему нет? Пора привыкать.

– Тогда иди к отцу сам, а я пока тебе бак залью.

– И сколько это будет стоить?

– Эээ, – удивленно и обиженно тянет Ваха. – Ты зачем так обидно говоришь? За ремонт мы деньги возьмем, потому что такой ремонт сделали… Вах, какой!!!

От избытка чувств парень даже пальцами прищелкнул, показывая высокое качество произведенного ими ремонта.

– А бензин – это тебе подарок!

Вообще у чеченцев есть старая традиция дарить уезжающим гостям подарки. Но при этом они считают очень невежливым, когда гость принимает дар сразу. Поэтому, как того и требуют местные обычаи, я сначала отказывался и упирался, порываясь заплатить за бензин, сколько бы он не стоил, но минут через пять 'уступил' настойчивому хозяину и согласился принять полный бак в качестве подарка.

– А ты хорошо знаешь традиции нохчей, Миша, – удивленно качает головой Исмаил, успевший зайти в бокс, пока мы с Вахой, к взаимному удовольствию, разыгрывали этот 'спектакль двух актеров'.

Вместо ответа я только улыбнулся и слегка кивнул, да, мол, есть такое дело. Второй раз я заставил и Исмаила и Ваху искренне изумиться, когда расплатившись за работу и усадив своих спутников в машину я выкатил из бокса и, вместо того, чтобы сразу выехать в открытые ворота на улицу, лихо, 'на пятке', развернул УАЗ на сто восемьдесят градусов и стал сдавать сквозь распахнутые створки задним ходом.

– Чего это ты вытворяешь? – поинтересовался Костылев.

– Уважение свое хозяевам показываю, – невозмутимо отвечаю я. – Обычай такой у них есть: если гостю не понравилось, как его приняли, он просто вскакивал на коня, спиной к вышедшим провожать хозяевам, и уезжал. А вот если понравилось – то он сначала разворачивал своего коня мордой к дому. Я к традициям гостеприимства отношусь серьезно.

На выезде из станицы нас тормознул часовой, но, увидев за лобовым стеклом знакомые лица, только широко улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

– Нормально так! Считай, только что пешком притопали, а назад уже на машине… Быстро прибарахлились!

– И не говори, брат! – поддерживаю шутку я. – Как говорится, это я удачно зашел!

Фыркнув двигателем, направляемый моей рукой УАЗ шустро рванул вперед. А то дел на сегодня у нас еще много: сначала какие-то бумаги в Ханкале получать, а потом еще 'вещевку' и боеприпасы со склада в Комендатуре.

Ох, е-мое, все-таки хорошо, что я сначала на Червленную и Петропавловскую снаружи полюбовался, в качестве разминки и подготовки. По крайней мере, сейчас, глядя на Ханкалу, челюсть на пол не уронил, хотя очень хотелось. Если укрепления той же Червленной мне напомнили оборонительные сооружения вокруг Ханкалы, образца 2010 года, то сама Ханкала… Ну, даже не знаю, может какой-нибудь Верден, году в четырнадцатом, одна тысяча девятьсот, рузумеется. Или Линию Мажино… Или Маннергейма… Короче, даже не знаю, с чем вообще можно сравнить эту сплошную стену из ДОТов и капониров, ощетинившуюся во все стороны орудийными, минометными и пулеметными стволами. 'Бесплатным бонусом' к которой прилагалось еще и примерно километровой ширины предполье, затянутое колючей проволокой и увитое спиралями 'Егозы'. Из-за своей просто пугающей плотности проволочные заграждения походили не на дело рук человеческих, а на сплетенную каким-то гигантским пауком-мутантом стальную паутину. Эта картина меня настолько приплющила, что свернув с основной трассы на ведущую к воротам гравийку я сбросил скорость, с намерением остановиться и рассмотреть все подробнее.

– Не стоит, Миш, – преувеличенно спокойным голосом говорит мне Игорь. – Там, на КПП мальчонки без чувства юмора. Еще решат, что ты базу обстрелять решил, да долбанут из чего-нибудь, в целях упреждения возможной агрессии.

– Ты серьезно?

– Ну, как сказать, из гранатометов их иногда обстреливать пытаются…

– Ладно, тогда, от греха подальше, и правда тормозить не стоит. И на ходу полюбуюсь.

Да уж, 'мальчонки' здешние, действительно, чувством юмора не обладали. По крайней мере – не на службе. Вышедшие к нам парнишки, совсем еще пацаны, лет девятнадцать, не больше, были серьезны, словно прокурор во время зачитывания приговора и просто исполнены осознания важности происходящего. Один двинулся к нашему УАЗу, а второй остался на прикрытии. Причем встал грамотно: и мы все у него – как на ладони, и напарник линию огня не перекрывает. Молоток! Вот только уж больно скованные. Все с ними ясно – salagus vulgaris. 'Салаги обыкновенные', до слез заинструктированные, своего сержанта боящиеся больше, чем всех боевиков Непримиримых Тейпов, вместе взятых, вооруженные и смертельно опасные. С такими, действительно, шутить не стоит.

– Здравствуйте, – взгляд у подошедшего парня пристальный, настороженный. – Из машины выходите и документы приготовьте. И за оружие хвататься не советую, на всякий случай.

Безропотно подчиняемся и выбираемся на улицу. Игорь достает из нагрудного кармана своего прыжкового костюма книжицу удостоверения и, раскрыв, протягивает часовому, но в руки при этом не отдает.

– Я Комендант Червленной, капитан Костылев. Со мною – двое гражданских. Едем в секретную часть к лейтенанту Завацкому. Проверьте списки.

В первый момент я даже не понял, о каких таких гражданских говорит Игорь. И только потом доходит, что это обо мне и Толе. Ну, собственно, а чего ты хотел, товарищ прапорщик? Или уже бывший прапорщик? С одной стороны, меня вроде как не увольняли, с другой – 'из рядов' все равно исключили, в связи с гибелью. Наемники – не армия, хоть и военизированная структура. А лейтенантом здешних вооруженных сил ты сам стать не захотел. Ну, вот и все, добро пожаловать в гражданские!

Боец молча кивает, жестом показывает нам, мол, стойте тут, и уходит в бетонное нутро ДОТа, из которого только что вышел. Второй остается на месте и продолжает вполне толково 'держать' нас.

– Все в порядке, – высовывается из двери голова первого. – Подойдите все сюда, зарегистрироваться нужно.

Раз нужно, значит нужно. Дружно топаем в караулку и диктуем сидящему там старшине свои данные, которые он аккуратно записывает в толстый прошнурованный журнал. Да уж, блин, война не меняется!

А вот то, что я вижу по другую сторону 'Великой Ханкалинской стены', от того, что я помню, отличается мало. Все та же белесая пыль дороги, что во время дождей превращается в ужасную грязь, липкую, плохо смывающуюся, метко прозванную каким-то армейским острословом 'говнолином'. Все те же чахлые высокие стебли осоки, этой пылью покрытые, частоколом стоящие по обочинам. И будка внутреннего КПП, полосатый шлагбаум которого перекрывал проезд на жилую территорию базы, стояла на прежнем место. И даже стоянка для прибывшего транспорта находится там же, где и раньше, рядом с железнодорожным полотном. Клянусь, если б увидел на своем месте осетинскую шашлычную, в которой мы каждую командировку при заезде в Ханкалу офигенный, а главное очень дешевый, шашлык лопали – совершенно не удивился бы! А то еще и заглянул бы, по старой памяти. Но 'шашлычки', к сожалению, нет, а на ее месте – невысокий холмик из которого торчат вверх какие-то куски ржавого насквозь железа. М-да, не прошла проверку временем… А жаль.

Машину, как и в мое время, внутрь не пустили. Пришлось оставить ее на стоянке, а дальше топать пешком. А еще на КПП нам велели отсоединить от автоматов магазины. Я чуть не прослезился от приступа нахлынувшей ностальгии – будто и не покидал своего времени! Изменения вокруг – минимальные: по-прежнему все пострижено, покрашено и посыпано песочком, бордюры побелены известкой. Ясно, солдатики без дела не сидят. Наверное, правильно я сделал, что служить сюда не подался, а то замаялся бы каждому прохожему воинское приветствие отдавать. Хотя, Игорь, вон, не парится – автомат на плечо повесил, и идет с непринужденной физиономией. Ему, с автоматическим оружием, козырять никому не нужно, Уставом не положено. О, как интересно, а гостевого городка с его палатками – нету. Похоже, разобрали за ненадобностью. А вот что на его месте построили – непонятно. Слишком высокий забор, не видать ничего. Хотя, не так уж оно мне и нужно.

В штабной 'дежурке' Игорь еще раз представился сидящему за явно пуленепробиваемым стеклом лейтенанту-'помдежу'[87] и уверенно направился на второй этаж. Ну, а мы с Анатолием – за ним.

В 'секретке' нас встретил молодой лейтенант совсем не героической наружности, типичный штабной деятель, который в нашем присутствии явно немного робел и поглядывал на нас с Толиком с опаской. Уж не знаю, может он тут недавно, не пообтерся еще, штабной вальяжности не набрался. А может у наемников тут известность этакая… Ну, да, отморозки в черных банданах, чего хотят, то и воротят, сам черт им не брат и никакой управы на них нету. Да и ладно, бог с ним. Боятся – значит уважают. А то мне в прошлом откровенное пренебрежение и хамство некоторых штабных крыс очень не по душе было. Так что, уж лучше пусть боятся.

К моему удивлению, мне не пришлось расписываться непонятно за что в целой куче ведомостей и журналов. Хватило одной-единственной росписи во внушительных размеров гроссбухе, после чего лейтенант выдал мне пухлый бумажный конверт, опечатанный аж пятью сургучовыми печатями. Да, серьезно все тут.

– Слушай, Игорь, я не понял, а ради чего мы вообще сюда мотались? – спрашиваю я у Костылева, когда мы идем назад к машине.

– Ага, – поддерживает меня напарник. – А главное, на кой черт вы вообще меня с собой поволокли?

– Ну, с тобой-то как раз понятно, – улыбаюсь я. – Мы прямо отсюда на склад едем, не буду ж я всякие 'вкусности', нам положенные в одно лицо таскать?! Так что, Курсант, ты с нами поехал на правах грубой подсобной силы. А вот почему эти самые карты… А в пакете ведь карты, Игорь?

– Угадал, – согласно кивает он.

– Блин, ну что мешало тебе этот пакет мне в Комендатуре отдать?

– Отсутствие твоей, Миша, подписи мешало. Карты – секретные. И ты теперь за них несешь ответственность. А то ишь, нашел дурака, расписываться в их получении буду я, а ежели ты их где проебе… эээ… потеряешь, то отвечать опять же мне. Не, так дело не пойдет!

– Ладно, убедил, поездка была необходимой, познавательной, а главное, – я подкинул на ладони конверт, – результативной. А теперь – поехали на склад за нашими ништяками, а то у меня уже лапки загребущие чешутся.

Если честно, то все обратную дорогу, из Ханкалы в Червленную я внутренне готовился к жаркой схватке с каким-нибудь сидящим там кладовщиком, таким же 'прапором', как и я, но, что называется, идущим по другому ведомству. Этаким типичным складским жлобом: толстым, неопрятным, с испитым одутловатым лицом и мерзким жадным характером. Готовился каждую нужную мне вещь вырывать с боем. И даже начал мысленно придумывать, каким именно образом я буду этого пасюка кошмарить. Целый монолог успел мысленно составить. Длинный, агрессивный и украшенный всевозможными шедеврами русской матерной словесности.

А вот войдя в 'кондейку' складского ангара, стоящего в немаленьком внутреннем дворе Комендатуры, понял, что не ошибся только в звании кладовщика. За крепким, но изрядно облупившимся столом действительно сидел прапорщик. Молодой, лет двадцати пяти, не больше, широкоплечий, с открытым и приятным лицом. Он встал нам навстречу и протянул для пожатия руку… Левую… Потому что вместо правой у него от самого плеча висит подвернутый пустой рукав. А на груди отлично виден на фоне черной 'горки' белый эмалевый крест на орденской колодке с черно-оранжевыми полосами, который не мог быть ничем кроме ордена 'Святого Георгия'.

– Привет, – говорит он. – Я – Виктор, здешний 'хомяк'. А ты кто будешь? Судя по тому, что пришел с Игорем Васильевичем – наш человек, но вот как-то не доводилось тут тебя раньше видеть. Новенький?

Я, представившись, пожимаю протянутую руку. Разница между реальностью и моими фантазиями настолько разительна, что я просто потерялся и не знаю, что делать. Вроде как и не в курсе никто, чего я там только что себе напредставлял и навыдумывал, но, один черт, перед парнем как-то неудобно…

– Ааа, понятно. Наслышан я о подвигах твоих, наслышан. А у нас какими судьбами? Товарищ капитан, мы что, наемников под ружье ставим?

– Не тушуйся, Миша, – ободряюще хлопает меня по спине Игорь, пока кладовщик Виктор знакомится с Толей.. – Ты далеко не первый, кто тут так попадается. Небось, ожидал тут увидеть какого-нибудь жирного ворюгу? Не сомневайся, в том же Армавире, где я службу начинал, так бы и было. Но здесь не Армавир, и уж тем более, не Ростов. На Терском Фронте ни воров, ни прочую погань не держат. А Виктор у нас в разведке служил, причем, хорошо служил, да вот, как видишь, не повезло ему. К строевой он теперь, понятное дело, не годен. Но это же не повод хорошего человека со службы гнать? А тут, с одной стороны – спокойно, а с другой – должность серьезная, ответственная, так что человек сам видит и понимает, что работа его – нужная и важная. Так, Вить?

– А то! – с достоинством отзывается отставной разведчик. – Да вы тут без меня пропадете. Какие б крутые не были, а без грамотного снабжения – один черт каюк. Так вы по делу, или так, познакомиться?

– А по вопросу твоему, Виктор, – продолжает Костылев, – дело такое. Ты, надеюсь о том, что такое секретность не забыл еще?

– Обижаете, Игорь Василич!

– Ну, в таком случае, слушай и запоминай. При нашей Комендатуре создана отдельная разведывательно-диверсионная группа. Секретная. Из всего ее личного состава ты будешь видеть только двух этих ребят, а после того, как выдашь им все необходимое – тут же забудешь не только о том, чего и сколько они взяли, но и о самом факте их визита. Ясно?

По тону Костылева сразу становится ясно, что шутки кончились и слова его стоит воспринимать предельно серьезно.

– Так точно, тащ капитан! – принимает строевую стойку кладовщик. – Понял, не дурак. Был бы дурак – не понял бы.

– Ну, вот и отлично, что понял. Тогда, отворяй свои закрома, мы тебя мало-мало раскулачивать пришли.

– Да не вопрос. Непримиримым хвост припалить – милое дело. Что именно нужно?

Костылев вопросительно смотрит на меня.

– Ну, чего молчишь, воин? Выкладывай пожелания.

– Игорь, а не боишься? Неужто поговорку про козла в огороде не слыхал? А то я ведь сейчас раскатаю жадную губу…

– Как раскатаешь, так и назад закатаешь, дело недолгое. Но обеспечивать вашу группу будем всем, в пределах разумного, конечно. Луну с неба не проси, но что есть – дадим. Главное – чтобы результат был.

– А много есть? – интересуюсь я.

– Достаточно, – в тон мне отвечает кладовщик Виктор. – Ладно, пойдемте в мои 'владения'. Будем обеспечивать всем необходимым в пределах разумного…

А почему бы и не пойти, если зовут? Халява – дело хорошее!

Уже минут через пятнадцать я был в последнем утверждении сильно не уверен. Потому как свалилось на нас этой самой халявы как-то уж слишком много. Группа-то наша, официально, состояла аж из десяти бойцов. И имущество пришлось получать на весь личный состав. Когда я увидел, как Виктор, вручив мне несколько мешков, начал шустро выкладывать на стол передо мною стопки всяких маек, футболок, трусов и рулоны портянок, я уже понял, что дело плохо. А ведь на очереди были еще сапоги и 'горки' (черные – повседневные, они же – парадно-выходные, и оливковые – полевые), армейский камуфляж летний и зимний. Маскхалаты, белые и расцветки 'березка', зимние вязаные шапочки-балаклавы, береты и кепки, РПС и комплекты подсумков, плащ-палатки, кожаные портупеи и даже вязаные перчатки… И все это – в десятикратном размере. Оттаскивая к машине очередной набитый доверху мешок, я притормозил возле вышедшего на улицу подышать свежим воздухом Костылева и, сделав страшные глаза прошипел:

– Ты чего творишь, ирод? Мне теперь со всем этим барахлом что делать? Магазин открывать и в конкуренты к Старосельцеву подаваться?

– Ты офигел, военный? – Игорь откровенно потешается над попавшим в глупую ситуацию жадным дураком, в смысле мною. – Какой магазин? Имущество казенное, подотчетное. Ты его еще и предъявишь, когда списывать будем! Так что – не быть тебе акулой бизнеса.

– Блин, Игорек, ну не смешно же! Куда я это все дену-то? Ну, ладно, по одной паре сапог и по 'горке' мы с Толей себе возьмем, про запас. Белье всякое, тоже пригодится, портянки опять же… Но остальное-то?!! Может, не надо столько получать, а?

– Надо, Миша, надо. Есть у нас с Исмагиловым кое-какие подозрения по утечке информации. Вот и хотим мы их проверить. Так что, придется тебе все получать, чтоб по всем бумажкам прошло, что группа из десяти рыл на полное вещевое довольствие поставлена. А все, что тебе не нужно, мы аккуратненько в Комендатуре складируем, в положенном твоей группе помещении. Надо будет что – придешь и возьмешь. Не боись, с размерами проблем не будет. Заявку я составлял, так что размеров там только два – твой и Толин.

– Что, неужели думаете, что он, – я легонько мотнул головой в сторону открытых дверей склада, – на 'духов' работает?

– Кто? Витя? Да ни в жисть! Он их, если доведется, голыми зубами грызть будет. У него к ним, счеты личные. Кровник… А вот немного повыше, похоже, крыса окопалась, а то и не одна. Так что, если все правильно сделаем, то точно будем знать, кто именно из службы тыла в горы информацию сливает. Так что – терпи!

– Но оружие-то, я надеюсь, нам получать не придется?

– Это почему же, не придется? Где ты видел, чтоб военнослужащие из одного подразделения в другое вместе с оружием переводились? Так что, и стволы получать будем, и боеприпасы.

Я только застонал, вот теперь мне окончательно стало понятно, почему Игорь настоял на том, чтобы к складу мы подъехали на УАЗе, хотя тут пешком -то и ста метров не будет. Хотя, не так уж все и плохо. По крайней мере от боеприпасов я не откажусь точно.

– Что хоть из 'железа' получаем?

– Штатный комплект, – Костылев достал из кармана записную книжку. – Десять пистолетов ПМ, одна винтовка СВД, два пулемета – ПК и 'ручник', семь автоматов АКМ или АК-74, на выбор командира группы, и два подствольных гранатомета.

– А по 'бесшумкам' чего?

– Вообще вам один 'Винторез' или 'Вал' с оптикой на группу положен. Но на складах сейчас нет, все в уже действующих группах ОсНаза или разведки. Заказ уже оформили, ждем.

– Да ладно, это я так спросил, на всякий случай. Все равно я к ним не шибко привычный… Мне вон Сергей Сергеич из 'Ратника' ПБС нашел и УСов обещал достать, так что, обойдемся.

– К твоему 'сто третьему' УС? Да где ж он их возьмет-то? Хотя…

– Чего, 'хотя'?

– Не, ничего. Не буду я чужих коммерческих тайн раскрывать. Сам у него спросишь. Если захочет – расскажет.

– Но не кидалово, по крайней мере?

– Нет, тут можешь быть спокоен, – уверенно отвечает Комендант.

И то хлеб. Ладно, постояли, поболтали, пора назад, все остальное получать. По возвращении на вещевой склад меня ждал очень приятный сюрприз. Виктор как раз вытаскивал с одной из полок перевязанный шпагатом тючок, больше всего похожий на туго скатанный 'лохматый камуфляж'.

– Извини, Вить, можно поближе глянуть?

– Да не вопрос! – Виктор ловко кидает мне тючок.

Развязав узелок, расправляю и встряхиваю 'лохматку'. В руках у меня оказывается длинная, почти до пят, накидка с капюшоном, полностью покрытая желто-коричневыми лохмотьями, здорово похожими на пожухшую траву.

– Основа из мешковины?

– Ага, а лохматы – из джутового мочала, – кивает кладовщик.

– А другая расцветка есть?

– А как же! Это ж 'леший'. И на лето и на зиму сменные 'лохмотья'. Ты сам с изнанки-то глянь – эти снимаются, а на их место можно другие привязать. Так что, комбинировать можно почти любые сочетания.

– Охренеть! Ну, прямо-таки 'гилли'[88], мать его!

– Чего? – явно не понял о чем речь Виктор.

– Да нет, ничего, – в очередной раз прикусываю слишком длинный язык я. – Это так, о своем.

– Ладно, не отвлекайся, а то до вечера возиться будем. 'Туман' берете? Пользоваться умеете?

– Извини, чего берем? – не понял сразу я.

– Крем-краску маскировочную, – терпеливо, словно ребенку, объясняет Витя. – Рожу красить.

Ну, надо же, и это у них есть! Не ожидал, если честно. В свое время такие штуки в армии были только у снайперов-энтузиастов, и исключительно за свой счет. А тут, выходит, Родина позаботилась.

– Умею пользоваться. Берем.

Кладовщик достал из какого-то ящика пять небольших коробочек из толстого картона.

– Вот, держи, по одному комплекту на двоих. А вот зеркальца в комплект не входят, так что – на рынке покупайте.

– Ладно, разберемся, – отвечаю я, заглядывая под крышку одной из коробочек.

Внутри – пять тюбиков с краской разных цветов, примерно таких, в каких детский крем у нас продавали, или какой-нибудь 'Спорт' для бритья. Судя по небольшим этикеткам: белый, серый зеленый, черный и какой-то желтовато-коричневый, глинозем, короче. Нормально. Вот и еще один пункт в программу обучения Толи добавился.

– Ну, с 'тряпьем' вроде все, – объявляет Витя. – Пошли 'железо' получать.

С оружием возиться долго не стали. Автоматы, не новые, но в хорошем состоянии АКМы так и оставили в ящиках, в которых они хранились, только из одного достали три лишних, а в освободившиеся три ячейки сложили аккуратно пистолеты и запасные магазины. Ящики в машину оттаскивали мы с Толиком, а решивший-таки немного помочь Комендант отнес пулеметы и снайперскую винтовку. Подствольники выдали ГП-25 и оба в очень приличном состоянии. Скорее всего, я трофейный на хранение в Комендатуру отдам, а один из этих – Анатолию. А может, и оба заберу. Мне, если честно, все равно 'двадцать пятый' намного больше 'тридцатки' нравится. Отдельно Виктор выдал оптику: вполне бодрый ПСО-1 в брезентовом чехле и видавший виды армейский полевой бинокль Б 8х30, вытертый и покоцанный. Коричневый кирзовый футляр к нему выглядит ничуть не лучше.

– Извини, Михаил, ничего другого просто нет, – удрученно развел руками Витя. – Но ты на вид не смотри, он вполне исправный.

– Бог с ним, – отвечаю я. – У меня свой есть, очень хороший. Так что – не проблема.

Да уж, похоже, не зря я в свое время, жестоко наступил на горло собственной жадности и раскошелился-таки на 'Винчестер'. Ох, не зря!

Зато с боеприпасами не поскупились. Оказывается, на Терском Фронте 'уставной' боекомплект – три сотни патронов. Так что той же автоматной 'семерки' нам выдали четыре цинка, да десяток картонных пачек по двадцать патронов в каждой, да плюс девятимиллиметровые для пистолетов, да винтовочные 7.62 для пулемета и снайперские для СВД… А ведь УАЗ у меня не резиновый! Одно хорошо – везти недалеко, так что забивать можно под завязку, пассажиры и пешком дойдут, если что. Когда добрались до ручных гранат и ВОГов, я поинтересовался наличием инертных выстрелов для ГП. Виктор глянул на меня с недоумением.

– Новички у нас есть, – пояснил я. – С подствольником знакомы только в теории, неплохо бы учебные стрельбы устроить, но вот расходовать на это дело боевые – жаба насмерть задавит.

– А, понятно, – понимающе кивает кладовщик. – В принципе, где-то есть точно, поискать только нужно. А вам – отдельную заявку на имя Коменданта написать: так мол и так, в целях повышения боевой подготовки, для проведения учебных стрельб… Ля-ля-ля, три рубля… Короче, сам не маленький, как такие бумажки пишут, думаю, знаешь.

– Ага, знаю, – улыбнулся в ответ я, принимая со стола и передавая Толе цинки с ВОГами. – Хорошо, будем писать…

– Так, что там у нас осталось? – Витя вопросительно смотрит на Костылева.

– 'Инженерка' всякая, – сверившись со своим блокнотом, отвечает он. – Мины и средства взрывания.

– Товарищ капитан, сразу предупреждаю – радиодетонаторов нету. Мы их годовую норму еще в конце лета выбрали подчистую. Я пробовал дозаказать – отказ прислали.

– Да и хрен с ними, бюрократами, – махнул рукой Игорь, – Пусть своими нормами там у себя подавятся. Миша, ты как, справишься без радиодетонаторов?

– Справлюсь. Мне и дистанционных – за глаза хватит. А то и просто растяжек понаставлю. А чего выдадите?

– А вот их и выдадим, – Витя с грохотом выложил на столешницу прямоугольную, слегка выгнутую (или вогнутую, это смотря с какой стороны посмотреть) пластмассовую коробку цвета хаки. На выпуклой стороне черной краской по трафарету красовалась надпись 'К противнику'.

Мать моя женщина! Чтоб мне провалиться, если это не МОН-50[89]! Отлично!

– И сколько мне таких 'лялек' положено?

– Для начала – восемь штук. Если сможешь, их потратив, грамотно отчитаться – еще дадим, – улыбается Игорь.

– Только, Миша, МУВов[90] у нас сейчас тоже нету, – виновато смотрит на меня Виктор.

– А, ерунда, – мое безоблачное детское счастье такими мелочами не разрушить. – Электрические ЭДП-Р[91] есть?

– Разумеется.

– Ну, и отлично, а вместо МУВов я и обычные УЗРГМ[92] вкручу. Уж этого-то добра хватает.

– Как вариант, – соглашается со мной Витя. – Раз так, значит, проблема решена, тогда получи, как говорится, и распишись.

– Ага, щаз! А провода от электродетонатора я куда втыкать буду? В ноздри?

– Ох ты ж, блин, – хлопает себя ладонью по лбу кладовщик. – Извини, что-то закрутился я с тобой совсем! Точно, про подрывную машинку-то и забыл совсем. Сейчас!

Виктор ныряет куда-то под стол и некоторое время тихонько матерясь с грохотом роется там в каких-то железках.

– Фу, слава богу, нашел, – довольно отдувается он, протягивая мне коричневый бакелитовый цилиндр, размером с кулак взрослого мужчины, с полупрозрачным пластиковым переключателем на одном торце и большой черной кнопкой на другом. – Держи, по ходу – крайняя оставалась.

– 'Четверка'[93]?

– Она самая.

'Четверка' – это хорошо! Не самый лучший вариант, конечно, но и не тот древний и убогий 'коммутатор але-барышня', при помощи которого я мост между Белгатоем и Новыми Атагами на воздух поднял. Портативная подрывная машинка ПМ-4 – штука в обращении простая, словно гвоздь, и такая же надежная.

– Эй, мил друг, а провод-то где?

– Прямо позади тебя, на второй полке в ящике.

Откинув крышку, достаю из ящика от гранатометных выстрелов новенькую катушку двухжильного саперного провода СПП-2.

– Тут же полкилометра провода, Вить?

– По документам – пятьсот двадцать метров, но иногда халтурят. Так что, да, ориентируйся на пятьсот.

– Вот, теперь совсем другое дело! Где расписываться?

– Да нигде, пошутил я, вы ж секретные. Мне ж за все выданное отчитываться надо перед кем? Правильно, перед Комендантом. А сейчас он собственной персоной передо мной стоит, а недавно так и вообще приказ отдал о том, чтоб я о вас забыл, как только вы уйдете. Так что – все нормально.

– Ну, раз так, тогда всего хорошего, – пожав на прощание Виктору руку, я поднял с пола за ремни четыре громыхнувшие друг об друга брезентовые сумки с МОНками и двинулся на выход.

– Удачи вам! И, это, мешки потом верни, ладно?..

– Хорошо, – хмыкнув отозвался я.

Нет, все-таки склад со временем 'разъедает' даже самых что ни на есть боевых мужиков. Затягивает, как болото, потихоньку, незаметно, но надежно. И выходит в результате, что еще совсем недавно ты вражеских пуль не боялся, а теперь из-за десятка старых мешков переживать начал – а то вдруг не вернут. А как же их списывать-то потом? Эх, Виктор-Виктор… Ладно, не боись, принесу я тебе твои мешки, сегодня же принесу, как только полученное у тебя имущество пристроим.

Выделенное нам в Комендатуре помещение оказалось большой прямоугольной комнатой на первом этаже. Окон в ней не наблюдалось, зато дверь внушала уважение. Из мебели имелись металлический стеллаж во всю стену и дряхлая, облезлая казарменная табуретка, сиротливо стоящая в углу.

– Да уж, богато жить будем! – хихикнул Толя, внося внутрь сразу оба ящика с автоматными патронами.

– Да ладно, тебе, Курсант. Дареному танку в дуло обычно не заглядывают, – заметил в ответ я.

Напарник снова хохотнул, и, аккуратно поставив ящики один на другой в углу, рядом с табуретом, потопал к УАЗу за следующей порцией груза. Надо бы помочь парню, а то, как бы не надорвался.

– Погоди немного, – притормаживает меня на пороге Костылев. – Я тебе кое-что сказать забыл.

– Слухаю внимательно, в оба уха.

– Карты ты получил? Вот, довожу тебе, что во-первых, твоя задача постараться, чтобы они не попали в руки противника, во-вторых, что на них запрещено наносить какую-либо информацию о расположении наших подразделений и…

– Тпру, Зорька! – довольно грубо обрываю я Игоря на полуслове. – Господин комендант, ты, часом, совсем уже в атаке не охренел?! Ты мне еще прочти длинную лекцию на тему, что во время стрельбы запрещено ствол оружия себе в голову направлять! Елы-палы, герр капитан, ты не забыл, что я все-таки в разведке служил?

– Нет, ну чего ты кипешуешь? – Костылеву явно неудобно. – Просто положено провести с тобою инструктаж. Вот я и провожу, блин.

– Ааа! – издевательским голосом тяну я. – Ну раз по инструкции… Тогда, будем считать, что провел. Слушай, я побежал, а то вон, судя по звукам, Толя решил в гордом одиночестве ящик с автоматами сюда допереть. Заработает мальчонка грыжу, где ж я второго такого искать буду? Да и ты, собственно, вполне мог бы помочь…

Шустренько, что называется 'в темпе вальса', перетаскав и разложив на полу и на полках стеллажа почти все полученное со склада, прихватив с собою только пару 'Леших', одну коробку с 'Туманом', оба подствольника, сумки с минами и мешок с детонаторами, проводом и подрывной машинкой, выходим на улицу к машине. Перегрузив все в салон УАЗа, я прощаюсь с Игорем и вручаю ему стопку сложенных пустых мешков.

– Ты уж не сочти за труд, верни их парню. А то еще решит, что мы зажилили.

– Верну, не переживай.

– Ну, тогда до скорого!

– Ой, мля! Ты чего это понаделал, Ремба несчастная?!

Я валюсь на койку и начинаю в голос хохотать.

– Не. Ну, чо ты ржешь-то? Чего не так?

Вид у Толи весьма озадаченный и смущенный. Ну да, он же только что уверенно сообщил мне, что тоже прекрасно знает, как пользоваться 'Туманом' и даже без каких-либо сомнений взялся это умение продемонстрировать. В результате стал похож то ли на актера, играющего на детском утреннике роль тигра, то ли на вышедшего на тропу войны команча, у которого под рукой оказалась только черная краска.

– Ты где такому научился, олух царя небесного?!

– В кино видел, – еще больше смущается Анатолий. – Хорошее кино, еще до Большой Тьмы снимали. Там у главного героя враги дочь украли, а ему велели какого-то типа грохнуть, а то, мол, убьют дочку. Ну, а он, короче, как давай этих, кто украл валить…

Нормально, еще не хватало, чтобы мне сейчас в лицах 'Коммандо' пересказали.

– Стоп, похоже, я этот фильм тоже когда-то видал! Американский, да?

– Какой, на фиг, американский?! – даже обижается напарник. – Русский. 'День Д' называется.

О, как, блин! Правильно, видать, говорили: 'Искусство вечно', мать его!

– И чего, ты решил, что именно так, как в том фильме и надо лицо красить?

– А что, разве нет?

– Понятно… Ладно, Курсант, слушай краткий инструктаж по маскировочному защитному окрашиванию. Начнем с самого простого. Как считаешь, на кой оно вообще нужно?

– Ну, – Толя поскреб лапищей затылок. – Наверное, чтобы лицо не видно было.

– Молодец. Правильно мыслишь. Человеческое лицо – очень хорошая мишень – светлый овал на темном фоне. Его даже ночью видно на больших расстояниях. И главная задача окрашивания – сделать его невидимым для врага, размыть его очертания, исказить их. И тогда тебя даже днем и практически в упор могут не заметить. Но вот так, как это сделал ты, ничего толкового не получится…

Отобрав у него коробку с крем-краской и отправив умыться, я начал рассказывать Толе основные правила нанесения маскировочного грима: как надо сначала закрасить светлым, 'тоновым' цветом по сезону все лицо, уши, шею и даже тыльные стороны ладоней. Потом максимально затемнить самые выступающие, а значит и наиболее освещенные, части лица: лоб, нос, скулы и подбородок. И уже в последнюю очередь добавить немного линий и пятен промежуточных оттенков. Одновременно с рассказом, я, усевшись за стол и поставив перед собой снятое со стены в душевой старенькое зеркало, показывал ему, как это все должно выглядеть на практике, разрисовывая свою собственную физиономию.

– Ну, как? – спросил я у него, наведя последние штрихи.

– Жуть, какая-то. Рожа, как у кикиморы болотной.

– Понимаешь, Толь, нужно максимально деформировать очертания твоей физиономии, чтобы она была похожа на что угодно, но только не на человеческое лицо. Не на светлый овал, на котором четко видны два глаза, рот и нос. Вот, как у меня сейчас. И еще, в природе нет прямых, симметричных линий. Именно поэтому вот эти твои 'тигриные полосы' никуда не годились. Они бы сразу наблюдателю в глаза бросились. Понятно?

– Угу. Слушай, Миш, так это выходит, нам надо где-то маленькое зеркальце надыбать. Не тащить же с собой это?

– Молоток, Курсант! На лету схватываешь! Вот этим завтра поутру и займешься. А я думать по поводу нашей вылазки буду. А пока, пойду, тоже сполоснусь, нечего народ пугать.

Уже смывая над раковиной краску с лица я слышу Толин вопрос:

– Кстати, слушай, Миш, а кто такая эта твоя Ремба?

– Не 'такая', а 'такой'… Да так, был когда-то давным-давно, еще до Тьмы типан один. Такой же балбес, как и ты. Тоже думал, что сильно крутой, но со стороны в глазах понимающих людей выглядел довольно глупо.

– Да ладно тебе, я ж исправляюсь, учусь.

– Ха, попробовал бы ты не исправиться!

После этой моей фразы, звучавшей то ли предостережением, то ли прямой угрозой, Анатолий предпочел оставить эту скользкую тему, и предложил пойти пообедать. Нормальный обед мы из-за суеты на складе, а потом в Комендатуре пропустили, до ужина было еще далеко, и закинуть чего-нибудь на зуб хотелось уже вполне ощутимо. Благо, в свете достигнутых с Убивцем и Четвертью соглашений, кормежка нам с Толей полагалась бесплатная. Так почему бы этим нагло не воспользоваться?

После плотного перекуса я снова собрал свою 'гвардию' под навесом на заднем дворе. Сегодня буду минно-подрывному делу их учить, а конкретно – работе с МОН-50. А почему, собственно, нет? Пока 'учебные пособия' под рукой есть – надо пользоваться. А то еще потратятся на какое-нибудь 'богоугодное' дело. Не на пальцах же объяснять потом?

– Вот, хлопцы, глядите. Это – противопехотная осколочная мина направленного действия МОН-50, – я вынимаю МОНку из сумки и укладываю ее рядом с собой на лавку. – Весит она два кило, сам корпус у нее пластмассовый, а внутри – заряд взрывчатого вещества и что-то около полутысячи уже готовых поражающих элементов. Ну, они на шарики или ролики от подшипников похожи, в разных по-разному.

– А на кой такие сложности? – интересуется Шуруп.

– Да тут, Саня, все просто. Согласись, та же 'эфка' рвется, как бог на душу положит? То нормально все, метров на тридцать вокруг чуть ли не траву осколками состригает, а то просто на две половинки разлетится, и кирдык. Так?

– Ну, да, – согласно мотает он головой.

– А тут – никаких проблем: взрыв, и в сторону противника летят пятьсот уже готовых осколков. Дальность разлета этих самых шариков-роликов…

– Пятьдесят метров? – делает предположение Толя.

– Ну, вообще-то, да. Правда, официально, 'пятьдесят' – это, дистанция гарантированного поражения. Хотя, врать не буду, если зона поражения и меньше, то ненамного. Причем выкашивает она на этой дистанции все, в секторе чуть больше пятидесяти градусов по горизонту и на высоту от пятнадцати сантиметров до четырех метров.

– Чего, по горизонту? – почти в один голос спрашивают Сашка и Толя.

– Так, понятно, а еще говорили, что в школе учились хорошо… Короче, для простоты, глядите: тут сверху что-то вроде прицела есть, вот в него смотрите, все что сквозь него видите – на пятьдесят метров вперед будет в зоне поражения.

Передаю мину парням. Те по очереди, прищурив один глаз, разглядывают двор сквозь прицел. Шуруп с уважением присвистывает.

– Ладно, поигрались и будет. Поехали дальше. По обе стороны от прицела есть гнезда для взрывателя или электродетонатора. В общем, эту штуку можно использовать и как обычную растяжку, тогда надо вот в это гнездо, – я показываю пальцем на закрытое коричневой пластмассовой пробкой отверстие, – вкрутить МУВ, или обычный запал от РГД или Ф-1. А можно сделать ее управляемой, тогда сюда вкручивается такой электродетонатор.

Я снова лезу в сумку и достаю из нее один из полученных на складе детонаторов ЭДП-Р.

– Видите, обычный электродетонатор, тот же ЭДП или ЭКД, например – это просто такой блестящий металлический 'карандаш', из которого торчат два проводочка. ЭДП-Р от него немного отличается. Сами поглядите.

Так же, как и мину, я пускаю детонатор по рукам.

– Видите, у него на конце этакий набалдашник с резьбой внизу? Это специальная втулка, и, благодаря ей он в гнездо не просто вставляется, а вкручивается. Потом детонатор при помощи саперного провода, его я сюда не взял, там ничего особенного: обычный, двухжильный, здорово на 'полевку'[94] похож, подключают к подрывной машинке. Например, вот к такой.

Я достаю 'четверку' и подбрасываю ее на ладони.

– Мы ее взводим, – я привожу ПМку в боевое положение. – А когда противник попадает в зону поражения, делаем так.

Сильно бью раскрытой ладонью по кнопке. Машинка послушно щелкает.

– Все парни! Ваш враг лежит на земле, по самые уши набитый сталью.

– Лихо! – подытоживает молчавший до того Коваль.

– А то, – соглашаюсь я. – Теперь глядите. Устанавливается мина вот так.

Я раскладываю находившиеся до того в транспортировочном положении ножки и ставлю мину на землю.

– Вот таким вот образом втыкаете ножки поглубже в грунт. По технике безопасности нужно находиться метрах в тридцати позади мины, не ближе, но на самом деле – пятнадцати вполне достаточно, если в полный рост не стоять, летящие назад обломки корпуса не ловить. Но это не единственный вариант. Видите, тут на дне еще одно гнездо с резьбой? В комплекте есть еще и струбцина, навроде столярной. Это гнездо как раз для нее. А потом, уже этой струбциной можно закрепить мину где угодно: хоть на дереве, хоть на дверном косяке… Короче, куда фантазии хватит.

– Слушай, Миш, а я слыхал, что у турков вроде тоже такие есть? – спрашивает вдруг Артем. – Наши, кто на Украине с ними воевал, рассказывали. Какое-то название чудное, на турецкое не похожее совсем. На 'к' как-то…

– 'Клеймор', скорее всего.

– Точно, 'Клеймор'!

– Это не турецкие мины, парни, а американские. По всем параметрам – один в один, как наша МОН, разве что струбцины нету, и весит чуть-чуть меньше.

– Странное какое-то название, а что означает, не знаешь? – интересуется Толя.

– То и значит. Клеймор – это у древних шотландцев меч такой был. Двуручный. Длина у него чуть не полтора метра была. В общем, такой дурой хороший фехтовальщик парой взмахов мог перед собой чуть ли не поляну в толпе врагов расчистить. Ничего не напоминает?

Парни, представили картинку, дружно засмеялись. Действительно, похоже.

– Ладно, хлопцы, смотрю – смеркается уже… Занятие закончено, все свободны. Завтра тренировок не будет, у нас с Анатолием дела, так что – по личному плану. Но, советую занятия совсем не забрасывать, а то получится, как с этими беднягами из Охранной Роты…

– Да уж, наслышаны, – хохотнул Шуруп. – Их сегодня чуть не до обеда гоняли, как незнамо кого. В казарму чуть не ползком возвращались.

– И я о том же, спорт забрасывать не стоит, а то потом может выйти боком. Все, давайте, ребята, отдыхайте. Толя, а ты – за мной.

– Понял, Миш. Чем заниматься будем?

– 'Леших' обживать. Нет в бою ничего хуже, чем не подогнанная непривычная снаряга. В самый неподходящий момент обязательно или зацепишься чем-нибудь, или запнешься обо что-то. Так что, привыкать будем, заодно и переделаем их слегка, а то они больше под совсем уж позднюю осень сейчас 'заточены'. Надо будет зелени добавить.

Следующий час я и Толя, под моим же чутким руководством, сидим себе на койке в моей комнате и, болтая о всяких пустяках, неспешно отвязываем с маскировочных накидок лишние серые, желтые и коричневатые лохматы, заменяя их зелеными. Работа, в принципе, не сложная, но долгая и, прямо скажем, нудноватая. Хотя, для себя стараемся, так что можно и потерпеть.

– Ну, что, мне кажется – куда лучше, чем было? – я встряхнул своего 'лешего' и разглядываю его, держа перед собой на вытянутых руках. – А, Курсант, как считаешь?

– Намного, – соглашается тот. – Теперь думаю, если в таком на пустыре возле рынка залечь в бурьяне – хрен кто заметит.

– Это точно. Особенно, если перед этим рожу 'Туманом' размалевать и слегка по земле покататься, чтобы на 'лешего' всякий мусор налип – листья опавшие, веточки разные…

– Слушай, командир, а я вот не понял, чего этот 'леший' чудной такой? Балахон балахоном, в нем ведь ни бежать, ни даже идти, толком не получится? Неужели нельзя было куртку со штанами сделать?

– Да тут такое дело, Толя… Он для этого просто не предназначен. В нем не ходят, и уж тем более не бегают. В 'лешем' только лежат, в крайнем случае – ползают. А насчет штанов… Есть и такие костюмы, типа комбинезонов, но накидки все же лучше. Вот представь, лежишь ты, за врагом издалека наблюдаешь, а тут вдруг – раз, мимо 'бородатый' топает. Ну, я не знаю, часовой обход делает, или просто до ветру отошел. Ты, понятное дело – замер. Лежишь, не шевелишься. Только если на тебе эти самые куртка и брюки, то со стороны ты сильно похож на холмик, который своими очертаниями напоминает фигуру лежащего человека. В темноте – может и прокатит. А если светло? А под накидкой ты просто похож на большую бесформенную кочку. Помнишь, что я тебе про главную цель маскировки говорил?

– Размыть очертания, исказить их до неузнаваемости, – четко отвечает Толя.

– Пять баллов! Толковый ученик мне попался, – гордо подбоченясь заявляю я. – Главное, чтобы не зазнался, а то отвинтят ему башку, он и 'мяу' вякнуть не успеет.

Напарник только улыбается в ответ и демонстрирует мне внушительных размеров кукиш.

– Не дождешься!

– Ню-ню, – хмыкаю я и трагическим голосом, с тоскливыми подвываниями затягиваю:

А не спешите нас хоронить,

А у нас еще здесь дела!

У нас дома – детей мал-мала,

Да и просто хотелось пожить!

– Да ну тебя, на фиг! – делает вид, что обиделся, Толик. – Все б ему каркать, да настроение людям портить.

– Ой, да ладно, тоже мне, цаца какая. Настроение ему испортили. Сейчас как поставлю в упор лежа, и будешь мне тут 'землю толкать', пока оно назад не поднимется.

– Командир, спокойно! – Толя примиряющим жестом выставляет перед собой раскрытые ладони. – Виноват, был не прав, уже осознал и готов искупить кровью!

– То-то же… А то ишь, моду взяли, на начальство дуться. Здесь тебе не тут! Я из тебя, Курсант, еще сделаю настоящего бойца Рабочее-Крестьянской Красной Армии и быстро научу чистить сапоги с вечера, а утром одевать их на свежую голову!

– Ладно, пойду я, – вытирает выступившие от хохота слезы Толик. – Надо еще свою 'сбрую' проверить.

– Это, правильно. Да, вот еще что, держи – я протягиваю ему один из 'казенных' подствольников. – Он получше и поновее твоего трофейного будет. Так что, принимай и владей! Только почистить хорошенько не забудь. Там, если внутри хоть немного этого чертова 'серидола' останется – запросто может не выстрелить.

– Сделаем, командир, – кивает Толя. – А сам чем заниматься будешь?

– За карту сяду, буду думать, как наши с тобой задницы в проблемы не втравить.

– А как же?.. – Толя изображает в воздухе этакий неопределенный жест, состроив при этом игривую физиономию.

– Настя сегодня на ночном дежурстве, так что романтика отменяется. Так, все, вали отсель, любопытная твоя рожа! Не буди в командире зверя.

Толя выпучивает глаза в притворном испуге и пытается пулей выскочить за дверь, но запинается о порог и с грохотом растягивается на полу в коридоре, оглашая окрестности громким матом. Ой, балбес!!!

Когда, от души наматерившись и подобрав с пола ГП и 'лешего', Толя, слегка прихрамывая на ушибленную при падении ногу, все-таки уходит, я расстилаю на столе полученную в Ханкале карту. Хорошенько обдумав ситуацию, я решаю на выход ее с собой не брать. На память, вроде, не жалуюсь, да и края тамошние мне хорошо знакомы. Как ни крути, всего два месяца назад я там немало кругов по лесам-горам намотал во время спецопераций. Хотя, какие на фиг 'два месяца'?! Тридцать лет почти не хочешь?! Нет, надо завязывать с этими абстрактными размышлениями, а то точно с ума сойду. Лучше делом займись, милейший. Делом!

Над картой просидел до глубокой ночи, даже на ужин не пошел. Так бы и остался голодным, если бы Толик, добрая душа, не притащил мне тарелку тушеной картошки с мясом, пару больших ломтей хлеба и кружку пива. Зато в голове начал вырисовываться какой-никакой план действий. А значит – не зря сидел.

Поутру, после завтрака я отправил Курсанта на рынок за маленьким зеркалом. Сначала сам собирался идти с ним вместе, но передумал, вдруг вспомнив о том, что к свежеотремонтированной машине у меня нет ни домкрата, ни даже набора гаечных ключей, не говоря уже о кувалде, без которой вообще к ремонту отечественной техники приступать – и думать не стоит. На мое счастье, проснувшаяся 'жаба' быстро напомнила мне, бестолковому, что вовсе необязательно платить деньги за то, что можно с наглой физиономией вытребовать у непосредственного начальства. Опять же, в Комендатуру мне в любом случае нужно было зайти и забрать давно обещанный комплект 'хендс фри' для Толиной 'Дэу'. Гарнитуру к станции мне Игорь выдал практически сразу, только связистам по внутреннему телефону позвонил, и уже через пару минут ее принес молодой парнишка, весь какой-то растрепанный, мятый, с неопрятной шевелюрой, но в форме и с сержантскими погонами.

– А, – только отмахнулся на мой вопрошающий взгляд Костылев, когда парень удалился. – Техперсонал, чего ты хотел? Пытался их к порядку приучить – да все без толку. А на 'губу' каждый раз сажать – хлопотно, да и работать вместо них некому.

Припомнив многочисленных известных мне представителей этого 'племени', всевозможных сисадминов и прочих технических гениев, я понимающе кивнул.

А вот из-за инструментов мы чуть не поругались, причем хорошо так, можно сказать самозабвенно. После примерно десяти минут ора и взаимных упреков в скупердяйстве, Костылев сдался и, черкнув несколько строк на вырванном из блокнота листе, велел мне проваливать в гараж Комендатуры и передать там записку старшему технику.

– И если ты, рожа наглая, думаешь, что я еще и заправлять твой тарантас буду – то хрен ты угадал! Понял?! – неслось мне вслед, когда я уже закрывал дверь в кабинет Коменданта снаружи.

Любопытство, как известно – не порок и забравшись на водительское сиденье УАЗа я достал из кармана блокнотный листок и прочел:

'Семеныч, выдай ему из резерва малый ЗИП для УАЗа и набор инструментов. Домкрат, набор ключей, насос, ну, короче, что положено. Только, будь другом, выдай новое'. Ниже следовали дата и подпись.

Ну, вот, и не нужно денег тратить. А то, что поорали немного друг на друга, так это ничего, у друзей и не такое бывает. Вот притащу я ему данные по Ца-Ведено – враз успокоится. А пока надо в это самое автохозяйство ехать. Как говаривал один комедийный киношный негодяй: 'Куй железо, не отходя от кассы!'

Старший техник Семеныч, оказавшийся пожилым сухоньким и подвижным мужичком с серьезной проседью в некогда черных волосах и внимательными серыми глазами, прочел записку и поглядел на меня с нескрываемым уважением.

– Долго выклянчивал?

– Какое там! – я только рукой махнул. – Орали друг на друга, как полоумные, чуть не подрались. Так что, можно сказать – зубами выгрыз.

– Силен! – покачав головой протянул в ответ тот, причем уважения ко мне у него явно прибавилось. – Ну, если такой пробивной, айда за мной.

'Малый ЗИП' оказался неожиданно большим: кроме винтового домкрата, ножного насоса, небольшой кувалды, монтировки и ящика с инструментом (рожковыми, накидными и торцевыми ключами, отвертками, пассатижами и трещоткой), мне вручили еще комплект свечей, ремень генератора, бензошланг и еще целую кучу каких-то прокладок, болтов, гаек, хомутов и прочей мелочевки в небольшом мешке. Переносить все это богатство в 'собачник' УАЗа мне пришлось в два захода. Помимо всего этого я еще вытребовал небольшую катушку медной проволоки и канистру моторного масла. Уж раз назвали пробивным – надо, блин, соответствовать!

Из гаража я поехал на рынок за продуктами. Можно, конечно, было и Толе наказ дать, но лучше самому. Надежнее. Там закупился хорошо прокопченным говяжьим балыком, почти таким же, что взял в свое время как трофей с убитых 'волчат' и тонким пресным лавашем. Взял на двоих, причем с запасом. Кто знает, возможно, что за сутки-двое не управимся, а сидеть в засаде да пустым брюхом урчать – удовольствие, мягко говоря, ниже среднего. Уже совсем было собрался ехать назад, как вдруг вспомнил, что забыл выпросить на складе толстой лески для растяжек. И кладовщик Витя с Игорем не напомнили. А ведь может пригодиться. Леску беру у того же мужика, у которого покупал в свое время изоленту и спички. Среди всего прочего вдруг замечаю на прилавке довольно аккуратно сработанный мультитул[95]. Не 'Лезерман', конечно, но, судя по всему – вполне приличная штука, уж всяко лучше того китайского барахла, которым в мое время все магазины завалены были. Взять что ли? На секунду просыпается 'жаба' и напоминает, что и нож и плоскогубцы у меня есть. Но здравый смысл, подсказывающий, что возможность иметь под рукой компактный и многофункциональный инструмент дорогого стоит, одерживает верх. В конце концов, на бинокль я тоже потратился, но, поглядев, что могли выдать мне на складе, понял, что не прогадал.

– Заинтересовался? – ловит мой, сфокусировавшийся на прилавке взгляд продавец. – Хорошая штука! Харьковский машиностроительный завод!

Он со значением поднимает палец. Видимо, этот факт должен мне указать на хорошее качество. Пусть так. Я киваю и понимающе чмокаю губами, ну, да, мол, как же как же, знаем.

– Смотри, – продолжает продавец, беря мультитул в руки и поочередно демонстрируя мне все, что включает в себя изделие харьковских мастеров. – Нож есть, кусачки, пассатижи, плоскогубцы, две отвертки – крестовая и обычная, открывалка для консервных банок и эта хрень, блин, забыл как называется, кончики проводов зачищать… И всего-то восемь рублей серебром.

Ну, насчет 'всего-то' он конечно погорячился, после непродолжительного, но эмоционального торга сошлись на шести и я стал счастливым обладателем весьма полезного в быту инструмента, который, кстати, при установке тех же мин или растяжек очень даже пригодиться может.

Вернувшись в 'Псарню' я отыскал Толю, который уже давно справился с важной и ответственной миссией по приобретению зеркальца и сидел у себя в комнате, неизвестно по какому кругу вычищая автомат и ГП. Спустившись в трактир, мы с ним плотно пообедали, и я объявил отбой до семи часов вечера, попросив Кузьму стукнуть в назначенное время мне в дверь, на всякий случай, если я сам не проснусь. Выспаться надо как следует, потому, как ночью нам спать не придется.

Разбудил меня Четверть. М-да, что-то сбиваться начал мой 'биологический будильник'. Надо будет на рынке механический покупать. А то неудобно каждый раз Кузьму такими просьбами напрягать. Быстренько ополоснув лицо, я начинаю собираться. Новую, казенную, 'горку' и уже забитую запасными магазинами, ВОГами и гранатами РПС – на себя. 'Лешего', свитер, бинокль, коробку с 'Туманом', сухой паек и флягу с водой – в РД. Туда же убираю небольшой планшет из толстой кожи с несколькими листами бумаги и свинцовым карандашом, в Ца-Ведено пригодится – схему укреплений рисовать и пометки разные делать. Память, оно, конечно, хорошо, но записать и зарисовать как-то надежнее.. Немного посомневался насчет мин, но, поразмыслив решил обе МОНки взять с собой. Вес невеликий, да и тащить не мне. Но уж лучше их с собой туда и назад балластом протаскать, чем понадобятся они – а нету.

Собравшись сам, иду к Толе. Он тоже уже собран и готов к выдвижению. Протягиваю ему сумку с двумя минами.

– На, Курсант, держи, с собой возьмем на всякий случай. А то вдруг война – а мы уставшие… В смысле, ни одной мины с собою… Непорядок!

Тот с улыбкой принимает у меня сумку, взвешивает ее на руке, кивает и перекидывает широкий брезентовый ремень через плечо.

– Не вопрос, командир. Весят они немного, а вот шухера ими при случае можно наделать – мама дорогая. Ну, что, присядем на дорожку?

Присев буквально на несколько секунд: Толя на свою кровать, я – на табурет у стола, поднимаемся и идем во двор к машине.

На Аргунском КПП нет ни Аслана, ни кого-то из знакомых нам ребят – не их смена, выходные у парней. Вместо Умарова – серьезный, можно даже сказать угрюмый, парняга лет двадцати пяти. Представился Сергеем, позывной – Кондрат. Объяснять ему, к счастью, ничего не нужно – ему и Аслан о нас рассказывал, и из дежурной части Комендатуры сегодня звонили, предупреждали.

– Что, парни, прямо сейчас пойдете, или подождете часок, пока стемнеет?

– Знаешь Сергей, да мы, собственно, у тебя помощи попросить хотели, – отвечаю я.

– Что нужно? – интересуется он.

– Ты вот что скажи: вы как, вообще патрулирование вдоль периметра проводите?

– Разумеется.

– Часто?

– Три-четыре раза за день.

– В одно и то же время?

– За идиотов нас не держи, наемник! – ухмыляется он. – Конечно же нет, на кой ляд нам так подставляться?!

– Вот это хорошо, – продолжаю развивать свою мысль я. – Тут, понимаешь, какое дело. Если мы все время будем через ворота туда-сюда шастать, то можем и примелькаться. А оно нам никуда не впилось, понимаешь? Вот я и подумал: а что если ты во время патрулирования где-нибудь в укромном местечке притормозишь и нас быстренько скинешь, а потом, по моему сигналу, через пару дней там же и подберешь?

– А что, – почесав в затылке соглашается Сергей. – Мысль толковая. Можно даже и не останавливаться, просто скорость сбросить, а вы соскочите. В потемках, да издалека, даже если кто наблюдать будет, и то, скорее всего, не заметит.

– Или так, – одобрительно киваю я.

– Ну, значит, так и порешили. Забирайтесь в 'буханку', минут через десять выдвигаемся.

Из машины, того самого УАЗа-'буханки' с большим самодельным люком для пулеметчика в крыше, мы вывалились на ходу неподалеку от густо заросших кустарником развалин Цоцин-Юрта. Микроавтобус и пылившая по проселку метрах в тридцати перед ним инкассаторская 'Нива', прибавили скорости и укатили дальше вдоль периметра, а мы с Толей короткими перебежками добрались до руин ближайшего дома и укрылись среди выкрошившихся кирпичных стен и рухнувших стропил крыши. В свете последних лучей уходящего за горы солнца я раскрасил 'Туманом' сначала напарника, а потом и себя, а когда солнце окончательно зашло, повел Курсанта в сторону Герменчука. Один раз я тут уже гулял, дорогу знаю, так чего ж велосипед изобретать? По уже проложенному маршруту можно дойти до Серженя, а там просто еще выше в горы поднимемся и по ним на Ца-Ведено вдоль хребта выйдем.

Бог на свете все-таки есть, и он точно на нашей стороне! Ночь выдалась – будто на заказ: идеально круглая, сияющая, словно галогеновый фонарь Луна заливала ярким, но каким-то мертвым светом окрестности. Тени – резкие и бездонные, словно их черной тушью нарисовали. Слышал или читал когда-то такой эпитет – 'волчье солнышко'. Очень точно сказано. Как раз про такую луну. Если бы такая луна светила в ту ночь, когда мы с Толей вырезали блок-пост у моста, я бы никогда не решился на нападение. Это было бы все равно, что посреди бела дня в атаку идти. Но мы с Толей сегодня ни на кого нападать не собираемся. А вот по развалинам при таком освещении пробираться – одно удовольствие. Нет, конечно, об осторожности забывать и внаглую маршировать по дороге или обочине не стоит, но зато и ногу поломать, в какую-нибудь яму провалившись или о груду кирпичей запнувшись, тоже риска нет. Так и крадемся с напарником, скрытые густой тенью, и быстро перебегая освещенные участки. До Сержень-Юрта добирались всего на час дольше, чем я в прошлый раз, а ведь тогда день на дворе был! На южной окраине Серженя я объявил почти часовой привал – передохнуть перед восхождением не помешает, и, резко взяв вправо, не спеша потопали в гору: хребет хоть и невысокий, метров триста, но зато весьма крутой. Идти сразу стало куда труднее. Кроны деревьев, с сильно пожелтевшей и покрасневшей, но так и не облетевшей до конца листвой, закрыли от нас луну. В почти полной темноте даже по хорошо утоптанной тропинке ходить надо осторожно, а про крутой горный склон с торчащими из земли валунами и корнями деревьев и говорить нечего. Но, нам снова повезло, на хребет поднялись без происшествий, а уже почти на самом его гребне наткнулись на старую кабанью тропу, ведущую в нужном нам направлении. И даже несмотря на это, оставшиеся восемь-десять километров дались нам едва ли не тяжелее, чем весь предыдущий путь. Приметный, с двумя минаретами силуэт мечети, стоящей на северной окраине Ца-Ведено, я разглядел уже в серой утренней хмари, сквозь густые клубы сползающего с хребта в ущелье тумана.

– Все, Толян, приехали, – шепчу я на ухо замершего по моему сигналу напарника. – Мечеть видишь?

Тот согласно кивает.

– Это Ца-Ведено и есть. Так что, раскатываем 'лохматки', подновляем друг другу разводы на физиономиях, и начинаем себе толковые позиции искать, чтоб нам было видно все, а вот нас никто не видел.

Устроившую меня 'лежку' отыскали примерно через час, когда над Эртен-Кортом уже зарозовело от первых лучей встающего солнца небо. Накрывшись 'лешими' мы с напарником залегли в небольшой, заросшей чахлым кустарником, ложбинке между двух каменных россыпей почти на самом краю обрыва. Идеальной, конечно, позицию не назвать – возле того же моста было куда удобнее, а тут – и до позиций противника намного дальше, метров четыреста пятьдесят-пятьсот, и растущие чуть ниже по склону деревья немного обзор перекрывают. Но есть и положительные стороны: во-первых, обрыв, на котором мы с Толей залегли, метров на триста выше расположившегося в ущелье под нами Ца-Ведено, и если не все селение, то уж, по крайней мере, его северную половину мы видим почти как на ладони. Во-вторых, те самые деревья, что частично закрывают нам обзор, точно так же скрывают нашу позицию от глаз часовых. И, наконец, в-третьих, я сразу присмотрел от нашей позиции как минимум три пути отхода, так, чисто на всякий случай.

Расположились с максимально возможными в таких условиях удобствами… Хотя, какие уж тут удобства? Острый камень в брюхо не давит – и то счастье. Слегка перекусили и я, как более опытный и подготовленный, объявив для Толи 'отбой', расчехлил бинокль, достал фотоаппарат, сразу отключив вспышку (еще не хватало ею на всю округу сверкануть, выдав позицию всем желающим) и приступил к наблюдению.

Вопреки убеждениям большинства, служба у разведчика, по большей части ни фига не захватывающая и не интересная. Нет, бывают, конечно, и короткие кровавые сшибки, когда группа неожиданно сталкивается с противником во время движения. Бывают и лихие отрывы от погони, когда разведчик, будто матерый заяц, петляя и запутывая след, уходит от своры 'гончих'-преследователей. Бывают бесшабашные походы за 'языками', когда разведчик похож уже не на зайца, а на какого-нибудь хищника кошачьей породы, бесшумно крадущегося в темноте, а потом наносящего один-единственный, но точный, выверенный до миллиметра удар, и, словно тень, растворяющегося со своей добычей в ночи. Бывают и засады, когда в один миг мирная, безмятежно шуршащая листьями на легком ветерке 'зеленка' вдруг обрушивает на врага настоящий шквал огня и свинца. Да, все это бывает, но очень редко – либо когда без этого просто не обойтись, либо если группа совершила ошибку. Все остальное время разведчик, невидимый и неслышимый, лежит и смотрит, смотрит и запоминает. Такая у него работа, нудная, тяжелая и внешне совсем не героическая. А все остальное – это так, бесплатно прилагающийся к ней приятный бонус.

И вот уже почти четыре часа я 'глядю внимательно – в оба глаза, слухаю внимательно – в оба уха'. Общую схему оборонительных сооружений северной окраины селения я уже зарисовал, теперь прикидываю примерный численный состав гарнизона, маршруты патрулей, график смены караулов и общий морально-психологический настрой в банде. Пока результат неутешительный: это вам не кучка раззвиздяев на блок-посту у моста. Тут у ребят все серьезно: высокая, метра три, стена из дикого камня с бойницами для стрелков, пара огневых точек с ПК, в которых постоянно дежурят часовые. Справа от ворот, похожих на те, что были в Червленной или Петропавловской, но раза этак в три меньше, под арку едва-едва грузовик типа армейского 'Урала' или 'Камаза' втиснется – аккуратный капонир, сейчас, правда, пустующий. Судя по габаритам – под БМП или БТР, для танка явно маловат будет. За время наблюдения видел две смены караульных, каждые два часа, точно, хоть будильник по ним сверяй. На посту не спят, шмаль не курят и даже насваем не закидываются. Прямо не банда, а регулярное воинское подразделение. Да уж, вот если б я таких потревожить попытался – давно бы в яме гнил. Но, к счастью, у меня сейчас задача совершенно другая. В очередной раз бросив взгляд на циферблат своих 'Командирских', расталкиваю Толю, вручаю ему бинокль и планшет с набросками и записями. Все, Курсант, теперь твоя очередь, а командир – баиньки, но ежели вдруг что экстренное, то буди не раздумывая. Ну, ЦэУ[96] отданы, теперь можно свернуться клубочком под 'лохматкой' и слегка вздремнуть.

Ничего экстраординарного за время моего сна не приключилось. Уже вполне компетентный в вопросе Толя точно успел вычислить график и маршрут двух караульных групп, заметил в момент пересменки очень неплохо замаскированный снайперский 'секрет', расположенный буквально на сто метров ниже нас и, к счастью, здорово левее. Еще вот такого соседства нам только и не хватало для полного счастья и душевного спокойствия. И то, и другое он аккуратно зарисовал на начатой мною схеме. Еще к КПП со стороны большого Ведено подъезжал какой-то тип, на автомобиле. Толя смог сфотографировать и самого типа, и его автотранспортное средство. Забрав у него фотоаппарат я решил взглянуть на гостя и его 'стального коня' Машине место явно было на съемочной площадке очередной части 'Безумного Макса' – кустарный, и явно кое-как сляпанный на базе 'Жигулей'-'классики' двухместный багги, серьезный человек на такой рухляди точно ездить не будет. Да и внешность приезжавшего была достаточно красноречива – нет никто, звать никак. Но, сам факт наличия у него хоть и убогого, но все ж таки автотранспорта и то, что обращались с ним местные довольно уважительно, говорил об одном: хоть и 'шестерка', но на серьезных людей мечущаяся. Скорее всего – посыльный, причем со срочным донесением, обычное мог бы и конный привезти. Эх, вот бы заглянуть в ту сумку, которую он, по словам Толи, здешнему командиру, или какому-то начальнику передал. Кстати, сам момент передачи Курсант тоже заснять умудрился. Качество, правда, никакое, на такой дистанции уже никакой зум не спасает, но кое-что разглядеть можно.

В общем, пролежали мы на том обрыве до самой темноты. Окончательно определились с количеством Непримиримых в селе – человек тридцать-тридцать пять, или по-простому – пехотный взвод. Три автомашины – две полумертвые 'Нивы' и один относительно неплохо сохранившийся УАЗ. Кстати, искалеченные останки угробленного мною 'Ровера' – тут же, в небольшом закутке рядом с проржавевшим ангаром. А вот в ангаре, судя по отпечаткам траков в засохшей грязи и часовому у ворот – та самая неопределенная, но точно гусеничная, единица бронетехники, для которой капонир сложен. Есть у меня подозрение, что большего мы уже не узнаем. Ну, тогда пора и честь знать!

И снова с погодой нам повезло. На этот раз к вечеру стянуло плотные тучи, а из ущелья вверх полез густой грязно-серый туман. Видимость – метров на десять вперед, от силы. Да только нам, назад по уже знакомому маршруту возвращающимся, больше и не надо. А вот часовые у ворот и 'духовский' снайпер в своем 'секрете' могут до посинения в эту непроницаемую пелену свою буркалы пялить, один черт дальше своего носа ничего не увидят.

– Все, Толян, мы молодцы, – прошептал я в самое ухо напарнику, когда мы, сначала ползком, а потом крадучись, согнувшись в три погибели, отошли метров на двести от нашей 'лежки'. – Сворачиваем 'леших', и – дай бог ноги!

– Погоди, командир, – трагическим шепотом взмолился тот. – Мне по-большому приперло – сил нет! И так уже часа три терплю.

– Нет, Курсант, вот умеешь же ты любимому начальнику свинью подложить, а. Лучше, пока забей там себе небольшой чопик, не боись, не надолго и дуй за мной, буду учить тебя оправляться на вражеской территории, не оставляя при этом следов.

Спускаться вниз сразу я не рискнул. Видимость, конечно, никакая, но вот зато со слышимостью в тумане – все в порядке. Еще не хватало выдать свое присутствие треском неудачно попавшейся под ногу ветки или грохотом не вовремя скатившегося камня. По той же звериной тропе мы в быстром темпе ушли на пару километров назад и когда Толя, догнав меня, изобразил глазами уж совсем нечеловеческие страдания, начали по моей команде спускаться вниз, к дороге и ущелью, по самому краю которого она проходила. А на дне ущелья, не такого уж и обрывистого, со вполне проходимыми склонами поросшими акацией, гремела камешками моя старая знакомая – речушка со странным названием Хулхулау.

– Значит так, Толя, заходишь в реку примерно по середину голени, разворачиваешься лицом к течению, присаживаешься, и делаешь свое грязное дело, – напутствую я уже поскуливающего от нетерпения напарника.

– Миш, ну вот на хрена опять всякие умности придумывать? Почему именно лицом к течению? – пыхтит влезающий в воду Анатолий.

– А сам прикинь! – глумливо ухмыляюсь я.

Повертевшись и так, и этак, Толя убеждается, что при любом другом способе посадки он просто рискует изгваздаться в собственном… в собственных отходах жизнедеятельности. С тяжким вздохом он садится так, как я и сказал.

– Запомни навсегда главное правило из двух пунктов, Курсант. Во-первых, командир прав всегда. Во-вторых, если командир не прав, то подчиненный должен глядеть пункт первый. Ладно, пойду, отойду немного. И тебя смущать не буду, и покараулю заодно.

Слегка поразмыслив, я решил, что выбираться назад, на горный склон нам не обязательно и дальше можно совершенно спокойно идти по ущелью вдоль реки, вниз по течению. Прижмемся поближе к левой стороне, там растительность погуще, уже даже не кусты, а вполне себе деревья, да так и дотопаем до самого Сержень-Юрта. Ну, может, не до самого, но уж до развалин пионерлагеря – точно. Сказано – сделано. Путь продолжаем по ущелью, вдоль русла реки, которая своим плеском и перестуком камней на дне, полностью скрывает звуки наших шагов. И ведь наверняка, так бы и ушли назад, тихо и спокойно, да только в Беное понесла меня нелегкая из ущелья наверх. Захотелось понимаешь, еще раз на нашу базу поглядеть. Поглядел, мля…

С окаменевшей рожей и стиснутыми кулаками я замер над разоренной могилой.. Нет, эти уроды не выкопали кости и не раскидали их вокруг, может – нечем копать было, может – просто лень. Но на то, чтобы своротить разломать на часть крест, и наложить сверху на холм несколько вонючих куч у боевиков хватило и силенок, и больной фантазии. Толя стоит чуть позади молчаливой тенью. Мне кажется, он уже по контексту догадался, что это за место и как я себя сейчас чувствую. А когда я, немного успокоившись и взяв себя в руки, поворачиваюсь к нему, напарник задает только один вопрос:

– Домой мы, похоже, пойдем чуть-чуть позже?

Я только молча киваю в ответ, подбираю кусок доски и начинаю очищать могилу. Толик же, отходит к развалинам бани и начинает выбирать там относительно крепкие и длинные деревяшки. Вдвоем справились быстро: сколоченный ржавыми скобами новый крест выглядит ничуть не хуже, чем старый.

– Жаль, ненадолго, – вздыхает Анатолий.

– А мы им 'слегка намекнем', что трогать тут ничего не стоит.

– Думаешь, поймут?

– Ну, это будет зависеть от того, насколько убедительно намекнем. Все, спускаемся в ущелье и предельно осторожно выдвигаемся назад.

– Да ты никак Ца-Ведено громить собрался? – смотрит на меня квадратными глазами напарник.

– Не, Толя, – усмехаюсь я. – Помирать нам с тобою еще рано, я тут кое-что другое замыслил. Как думаешь, тот черт, что сумку с донесением привез, когда назад поедет?

– Не, командир, чем больше я с тебя узнаю, тем больше убеждаюсь, что ты псих! – восхищенно заявляет Толик, когда я объясняю ему смысл своей задумки.

А план, и впрямь, больше похож на безумную авантюру. Устроить засаду на вражеского курьера на четырехкилометровом отрезке дороги от Ведено до Ца-Ведено – это не просто риск, это черт знает что! Но именно поэтому может проскочить. Думаю, подобной наглости от нас просто не ждут. Правда, от трофеев придется отказаться, на их сбор у нас не будет ни секунды времени – успеть бы ноги унести. Но, это не очень-то и страшно. Мы сейчас на 'государевой службе', так что, с голоду не помрем. Опять же, для начала надо отсюда живыми слинять.

Выбранное мною для засады место могло бы быть просто идеальным: мост через узенькое, но глубокое ущелье, зажатое с двух сторон горными кручами. Все как на ладони, противнику просто некуда деваться. Но, как в том глупом анекдоте: 'Есть нюансы'… Совсем рядом, чуть ли не в пределах видимости сразу два населенных пункта, в которых стоят вражеские гарнизоны. Вариант действий только один – куснуть побольнее, и бежать со всех ног. Вот подготовкой этого самого 'укуса' мы с Толей сейчас и занимаемся. Обе МОН-50 настроены на управляемый взрыв и уже прикручены струбцинками к чахлым деревцам на обочине так, чтобы при подрыве крест-накрест выкосить осколками небольшой 'пятачок' перед мостом, на котором все действие и развернется. Кроме того, по обеим сторонам дороги я еще и десяток растяжек поставил (хорошо гранат мы с запасом набрали), в тех самых местах, которые бы сам попытался использовать как укрытия, если бы напали тут на меня. Об одном я сейчас жалею – что не взял с собой помимо МОНок еще и тротила килограммов этак пять. Мостик-то – хлипенький совсем, ему пятикилограммового фугаса хватило бы за глаза. И тогда со стороны большого Ведено до нас никто уже не добрался бы. Да и МОНок можно было не две, а штучки четыре прихватить, такая мясорубка б получилась – загляденье. Но, Толя все ж таки не верблюд, да и невозможно все заранее предусмотреть. Так что, как говорила моя бабушка: 'Имаемо, що имаемо'…

– Значит так, Курсант, сейчас выбираешь себе позицию так, чтобы вот по этой площадке бить удобно было, маскируешься и ждешь команды, – инструктирую я Толика. – Основная цель – тот посыльный, но если вдруг появится что-то другое, не менее 'жирное', я подам команду. Запомни главное – надо уделать исключительно автоматическим огнем, край – парой ВОГов их подогреть. А все те 'изгибистости', что я там понаставил – это для тех, кто первым на выручку примчится. Подлетят, встанут, попытаются сообразить, что тут случилось. Вот тут-то мы их и приложим от всей широкой русской души. Сначала – МОНы, потом, 'давим' автоматическим и из подствольных. Они начнут позиции искать – а там растяжки. Короче, как сказал герой одной неплохой книжки: 'Счастье всем – даром, и пусть никто не уйдет обиженным'. Когда закончим со второй группой, у нас будет небольшая фора по времени, боевики, услышав звуки боя решат, что это их кунаки нас с тобой на куски пластают. Вот в этот момент бегом производим видеосъемку, режем 'бошки', оставляем мой 'намек' и сваливаем на максимально возможной скорости. Да, вот еще что, надо постараться хотя бы одну машину уберечь, а лучше – парочку, они нам пригодятся, чтобы мост перекрыть, вместо баррикады, а то вдруг из большого Ведено тоже кто на огонек заглянет. Хотя, сомневаюсь, Ца-Ведено – для большого все равно, что оборонительный рубеж, крепостные ворота и стена в одном лице. Там же и гарнизон постоянной готовности… Но все равно, исключать ничего нельзя.

– Толково придумано, командир. Жаль только, что почти ничего кроме 'волчьих голов' затрофеить не получится…

– Ну, придумано не мною, схема старая, называется – двойная засада. А на счет трофеев – покойнику всякие 'цацки' ни к чему. А нас тут только скорость спасти сможет. Не успеем со всех 'волчьи головы' срезать – просто сфотографируем всех дохлых Непримиримых общим планом. Костылев обещал, что такие фото тоже вполне за доказательство сойдут, только оформлять сложнее будет. Но, уж лучше с бумажками возиться, чем пулю в брюхо ухватить. Так, все, давай бегом на позицию, маскируйся и рацию слушай внимательно!

Нет, все-таки 'чуйка' – великое дело. Я спокойно пропустил мимо, следующий в Ца-Ведено, обоз из десятка тяжелогруженых какими-то ящиками, коробками, мешками и тюками телег. Потом, велел не трогать четверых очень неплохо вооруженных и хорошо одетых верховых, направлявшихся в сторону Ведено. Зато в начале одиннадцатого мы дождались: давешний 'багги' возвращался, да еще и в сопровождении десятка конных джигитов. Хм, ведь в Ца-Ведено один прикатил, а назад – с такой охраной. Неспроста!

– Курсант – Чужому, первым делом бей по всадникам, старайся не зацепить лошадей, – шепчу я, а чуткие ларингофоны ловят колебания моих голосовых связок.

– На хрена? – едва разбираю я в наушнике шепот напарника.

– Не тупи, мертвая лошадь – укрытие, почти бруствер, живая – полтонны паники, копыт и зубов.

– Принял!

– Тогда, по моей команде. Я с головы колонны, ты с хвоста.

Я уже упоминал когда-то, что стрельба длинными очередями нужна только для подавления воли противника, чтобы у него, слышащего, как сверху, справа и слева звонко чирикает его смерть, даже мысли не возникло высунуть свой нос из-за укрытия. А вот если твой враг перед тобой весь, как на стрельбище, то длинные очереди ни к чему. В такой ситуации стрелять надо короткими прицельными очередями по два-три патрона. И если удача на твоей стороне: если враг не ждет подвоха, твой напарник – хороший стрелок, а цели вы заранее распределили, то… То тогда враги слишком быстро кончаются, ты еще и вкуса кровавой потехи не разобрал, а стрелять уже и не в кого. Только бьется в конвульсиях, громко и жалобно крича, сорвавшая растяжку и теперь агонизирующая на обочине лошадь. Остальные, потеряв седоков, поднимая облака пыли, несутся в сторону Ведено. Причем, как я успел заметить, к смерти, по меньшей мере, трех Непримиримых мы с Толей руки не приложили. Кто там рассказывал, что лошадь на упавшего на землю всадника не наступит? Эти не просто наступили – промчались всем табуном, круша грудные клетки и растаптывая черепа. Да уж, хреновая смерть, уж лучше от пули…

– Толян, снимай, и башкой вертеть не забывай!- командую я, и ссыпаюсь с небольшим оползнем вниз. Главное сейчас – не напороться на свою же растяжку, вот хохма-то будет! Подскакиваю к залитой кровью, но все еще исправно фырчащей двигателем машине. Одним движением ножа срезаю с мертвого посыльного туго набитую какими-то бумагами сумку. Смотреть – нет времени, все позже! А пока – в ранец ее! Еще один взмах лезвием, и запачканный густой черной кровью рукав с ощерившимся золотоглазым волком летит в РД, следом за сумкой. Практически обезглавленное тело водителя – из кабины долой. Хорошо еще, что пулями его назад, на прикрытый ржавым кожухом двигатель отбросило, на водительском сиденье крови нет. Разгоняю чудо постапокалиптического автопрома и, почти проехав мост, резко выворачиваю руль влево и бью по тормозам. 'Багги' накрепко застревает между бетонными блоками, выполняющими функции перил. Нормально, вот и готова импровизированная баррикада. Так, стоп, а что это за ящик в багажнике? Гранаты? Эх, жаль не тротил!!! Но, два десятка 'эфок' – тоже неплохо. Мост ими, конечно, не обвалить, но зато можно сделать 'маленький приятный сюрприз' тем, кто попытается эту баррикаду с места сдвинуть. Вкручиваю запалы во все гранаты, а потом, словно при установке растяжки, почти до конца вытаскиваю шпильки предохранительной чеки. Сильное сотрясение или рывок – и, адиос мучачос! Из одной Ф-1 я 'колечко' выдергиваю совсем, а предохранительную скобу прижимаю сверху гранатным ящиком. Задумка – простая, как мычание: тот, кто попытается убрать машину с моста, просто обязан будет ее сильно дернуть. От рывка ящик, не слишком-то устойчиво стоящий сверху на 'эфке', точно свалится, освобождая зажатую скобу. Что получим в результате? Почти одновременный взрыв двух десятков оборонительных гранат. По совокупности – почти что осколочная авиабомба! Думаю, Непримиримым понравится! У меня за спиной размеренно и хлестко бьют одиночные: Толя не только снимает дело рук наших, но еще и проводит 'контроль'.

Бегом возвращаюсь к месту устроенного нами побоища, и собираюсь продолжить охоту за 'волчьими головами', но меня останавливает предупреждение напарника:

– Движение от Ца-Ведено!

Ох, елки, чуть не увлекся! Шурша мелкой галькой, и пару раз оскользнувшись, взбегаю вверх по склону и ныряю под своего 'лешего'. Магазин в автомате – сменить, ВОГ загнать в подствольник, подрывную машинку привести в боевое положение. Ну, все, господа, я снова вооружен и смертельно опасен.

И все-таки я слегка просчитался. Тревожные группы с обеих сторон подъехали к мосту почти одновременно. Зато дальше все идет – как по нотам: две 'Нивы' из Ца-Ведено вплотную подъезжают к 'пятачку', на котором кучей лежат трупы, едва не наехав на залитые кровью тела. Ай, молодцы! В сектор поражения МОН-50, вы, мои хорошие, уже попали. Четверо боевиков, чуть не на ходу выскочившие из машин, изображают боевое охранение, присев на одно колено возле своих авто и повернув стволы автоматов в сторону гор. Еще четверо – начинают осматривать трупы, видимо, пытаясь понять, что же тут случилось. На веденской стороне моста – вообще цирк, с джигитовкой и клоунадой. Тамошняя 'мангруппа'[97] – вся верхами. И сейчас сразу трое джигитов собираются выдернуть застрявший 'багги' своими лошадками. Ню-ню, бог в помощь!!!

Бахает знатно, я на несколько секунд даже теряю слух. Славные веденские джигиты вместе со своими коняшками теперь годятся разве что на колбасу: разметало их просто в мелкие клочья. Бандиты из Ца-Ведено, похоже, не пострадали, корпуса 'Нив' приняли на себя большую часть осколков, но вот контузило их, судя по всему, серьезно. Несмотря на это, они вполне грамотно занимают оборону. Нет, ребята, извините, воевать с вами мне сегодня что-то не хочется. Раскрытой ладонью я сильно бью по кнопке пээмки. Еще два взрыва и поражающие элементы МОНок с визгом разлетаются, и с влажным чпоканьем входят в живые тела и трупы или бесполезно дырявят корпуса и без того уже не подлежащих восстановлению 'Нив' и 'багги'. Удивительно, но даже после этого на залитом кровью и заваленном клочьями мяса и человеческими внутренностями 'пятачке' еще есть живые. Трое. Вернее – двое, потому что третий судорожно дергает ногами в предсмертных конвульсиях. А вот оставшаяся парочка: лысый бородач с залитым кровью лицом и длинноволосый амбал с зеленой повязкой с сурой из Корана, перехватывающей лоб, очень грамотно дали по длинной очереди наугад, но в нашу сторону (на меня даже срезанная пулей ветка акации шлепнулась), и рывком ушли на противоположную обочину, видимо, намереваясь скатиться в ущелье. И все бы могло у них получиться, да вот только один поганец, по имени Миша Тюкалов, поставил на пути их отхода несколько растяжек. Два взрыва, протяжный, захлебывающийся крик… Похоже, все.

– Толя, продолжай снимать и 'пасти' ситуацию! Я – вниз!

Ох, мать!!! Уж на что я привычный, но тут даже меня замутило: и вид, и запах – куда там скотобойне. Бегом, стараясь не сильно испачкаться, а главное – не приведи бог, не поскользнуться и не рухнуть, перемещаюсь от одного тела к другому, срезая шевроны-'бошки'. Так, на ту сторону моста и в пропасть – не полезу, черт с ним, на фото все будет. А пока надо вот еще что сделать… Идея, правда, не совсем моя, в одной хорошей книжке когда-то подсмотрел, но, думаю, к ситуации вполне применимо…

Когда через пятнадцать минут к месту побоища прибыл окруженный толпой охранников амир Ведено, то ему передали перепачканный кровью лист плотной бумаги, который был прилеплен к радиатору одной из 'Нив'. На нем крупными буквами, серым свинцовым карандашом по-русски было написано:

'Еще раз тронете могилу в Беное – сложу из голов ваших шакалов пирамиду, свиной кровью ее оболью, и у каждой изо рта отрезанный хер торчать будет. В таком виде их не то что в Джанну[98] не пустят, но и из Джаханнама[99] Иблис[100] пинками выгонит. Хватит мертвых позорить!!!'.

 Главное, держи левый фланг и тыл, Толян, не дай им нас обойти! – шепчу я, глядя, как четверо 'цифровых' бородачей грамотно, прикрывая друг друга, подбираются к развалинам кошары, в которой занял оборону Курсант. – Это не основная группа, мы их махом перемелем, если тормозить не будем. Но начинать только по моей команде.

Эх, елки, а ведь так все хорошо начиналось! От Ца-Ведено ушли чисто. Но, по старому пути возвращаться было нельзя, и я, припомнив свои многочисленные 'хождения по мукам' в здешних горах в 2010-м, повел наш с Толей 'победоносный отряд' на запад. Перевалим через невысокий, всего километровый, хребет Керкендук, обойдем с севера Хатуни и выйдем прямо к Агиштам. Эта деревушка, судя по словам Костылева, уже много лет как брошена, зато от нее, вдоль дороги или просто по течению узенькой речки Басс, рукой подать до Шали. Ну, а уж от Шали-то мы до Аргуна как-нибудь доберемся. Ага, блин, раскатал губу, наивный чукотский юноша!

Обнаружил преследование чисто случайно, чего уж врать-то. Просто в очередной раз подала сигнал тревоги моя многоопытная 'пятая точка', и я решил перестраховаться. Перевалив через Керкендук, мы с Толей не стали спускаться вниз, к Агиштам, как сначала и планировали, а двинули 'верхами' почти вдоль гребня сливающегося в этом месте с Керкендуком хребта Маштан. Идти, разумеется, было куда труднее, зато во время очередного привала, обозревая окрестности в бинокль, я засек сразу три группы по пять-шесть человек, что широким веером, держа между собою дистанцию, прочесывали местность внизу, направлением от Хатуней и Тевзаны на Агишты. Вот мля! Пошли бы мы так, как собирались – уже бой вели бы, причем в окружении. Ой, как хреново! Скомандовав подъем, я повел напарника в сторону Шали напрямую, через горы. Но, и противник у нас был явно не лыком шит – вцепились нам в загривок, как бульдоги.

И откуда они вообще нарисовались-то?! Не скажу, что настоящие профи, но уровнем куда выше, чем обычные боевики. Ладно, шустрые, ладно – выносливые. Главная проблема – явно тактически грамотные. Обложили нас, со всех сторон, и гонят, как волков. Причем, судя по всему, с координацией совместных действий и радиосвязью у них тоже все нормально. И еще одно я для себя подметил – одинаково экипированные: на всех цифровой камуфляж. Издалека видно плохо, но больше всего похоже на местную версию американского 'диджитал грин' – в таком воевала грузинская армия в 2008 году в Осетии, а потом в таком же щеголяла вся чеченская милиция. Единообразие – это плохо! Значит это не банда, а регулярное подразделение, ну, или, как минимум, его подобие. Одно радует – без собачек идут, что, если вдуматься – не так уж странно: кавказец – это вам не немецкая овчарка, характер у него тяжелый, дрессировке поддающийся плохо. Вот сторожа из них выходят отличные, у них эта 'опция', можно сказать, от природы заложена, а во всем остальном – пожалуйте бриться. Так что, придется вам, ребятки, обойтись без чутких собачьих носов, а значит – шансы у нас приличные. Хорошо еще, что я сам в такие игры не первый год играю, а то давно схарчили бы нас с Курсантом эти резкие ребята даже без собак, они и так гонят нас, как хорошие гончие. Но легкой победы им не будет, я тоже воробушек стреляный: петляю, словно старый, матерый заяц. Следы путаю, кругами вожу, 'мелкими пакостями' развлекаюсь. Уже почти всю леску извел на ложные растяжки. Пусть время теряют, и подлянки ищут. Столько времени и сил потратят, а вместо результата – пшик. А чтобы уж совсем пацанов не обижать, я на каждые три-четыре фальшивки ставлю одну настоящую. Не, ну а что? Нечего расслабляться! Так что, судя по паре прогремевших некоторое время назад вдалеке взрывов – счет снова в нашу пользу. Кроме растяжек мы с Толей устроили преследователям несколько контрзасад на наиболее удобных для обороны рубежах. И нам приятно, и прыти у вражин явно поубавилось. Вот только леска на исходе, и гранат осталось всего три штуки. Да и патронов все меньше… Одним словом, надо устроить маленькую охоту на охотников. Не то, чтобы мы такие отмороженные и кровожадные, но просто на тех 'подкожных запасах', что у нас с Толей остались, мы до Аргуна точно не прорвемся, ну, разве что в штыковую атаку пойдем. И старая, почти завалившаяся кошара на склоне, почти идеально вписывается в мой план. А вот это – совсем здорово! Чуть в стороне от груды кирпичей, судя по всему – бывшего домика смотрителя, наблюдается маленькое вонючее болотце. Раньше это был, скорее всего, искусственный пруд, причем не родниковый, потому и загнил давно без ухода. А пересохнуть совсем ему дожди не давали. Ни камыш, ни осока в этой вонючей черной жиже давно не растут, только густо плавают по поверхности какие-то полусгнившие стебли, да торчат травянистые кочки. А чем не вариант?!

– Толя, занимай оборону в кошаре, и смотри, чтоб они нас с тобой слева и с тылу не обошли. Хотя, вряд ли, они по большей части отстали, за нами, похоже, только одна группа идет. То ли самые настырные, то ли самые толковые. Вот и глянем, что за гуси. Как я начну – подключайся.

– А ты куда? – интересуется выбирающий позицию напарник.

– Я? В засаду! – с ухмылкой раскатав 'лохматку', я поднимаю над головой автомат, с разбегу запрыгиваю почти в самую середину болотистой лужи, погрузившись в стоячую тухлую 'воду' почти по грудь. Нет, конечно, можно было зайти и не спеша, без опаски налететь на яму, или просто в последний момент выяснить, что болотце слишком глубокое. Но тогда позади меня на поверхности этого 'водоема' останется настоящий 'кильватерный след' из потревоженной гнилой травы и взбаламученной грязи. Почти как позади атомного ледокола во льдах Арктики. Нет, не пойдет, слишком заметно! Стараясь не макнуть 'калаш' в вонючую жижу (конечно, его надежность давно стала легендой, но, как сказал персонаж одной комедии: 'Не искушай, орел, без нужды…'), накрываюсь сверху уже успевшим изрядно запачкаться 'лешим'.

– Ну, Курсант, как со стороны смотрится?

– Почти нормально, только присядь еще чуть-чуть и левый ближний ко мне край накидки завернулся, ты его или разверни, или притопи малость.

– Все, понял, давай, дуй на позицию и ушами там не хлопай.

И вот она, ожидаемая нами группа: двигаются толково, можно даже сказать, красиво. Но это их не спасет – они как цель рассматривают кошару, на оставшееся слева болотце даже не взглянули. А зря… Толя, как и было условлено, молчит, огня не открывает, хотя, представляю, чего ему это стоит: четыре мишени, словно на стрельбище. Стреляй – не хочу. Но, что-то мне не нравится, снова мой 'вещун' свербит под крышкой черепа.

– Толя, – чуть слышно шепчу я в микрофон станции. – Эти четверо – мои. На них не отвлекайся, паси тылы. Там подляна какая-то, задницей чую.

Когда между четверкой боевиков и кошарой остается не больше полусотни метров, я, слегка приподнявшись, откидываю край 'лохматки' и открываю огонь. Ай, и правда, до чего же шустрые черти! И ведь бил по ним не то что с фланга, почти в спину, и дистанция короткая, и на точность стрельбы я никогда не жаловался… Однако, двое успели открыть ответный огонь. Правда, не прицельно, почти наугад, да и пострелять долго я им не дал. Но грязь вокруг меня взметнулась неслабым таким количеством фонтанчиков, причем, в непосредственной близости от меня. Но, слава богу, не зацепило.

А вот позади кошары, явно то-то не так: сначала слышна какая-то команда, причем, если я не ослышался – на английском, потом несколько коротких очередей, хлопок подствольника, взрыв, длинная, на полмагазина очередь – и тишина.

– Толян, ты там как?

– Хреново, но живой…

С чавканьем и хлюпаньем выскакиваю из болота и бросаюсь к кошаре. Видок у меня, наверное, в этот момент тот еще: облепленная грязью и гнилыми стеблями травы лохматая фигура, с которой потоком стекает бурая вонючая жижа. Просто водяной какой-то, ей-богу.

Анатолий сидит на обломке бетонной балки, прислонившись спиной к стене. Лицо и грудь густо залиты кровью. Твою ж мать!!!

– Толя, что такое?

– А, херня, – вяло отмахивается тот. – Кусок кожи со лба содрало, осколком, похоже. Крови полно, а раны-то и нету. У тебя воды не осталось, рожу сполоснуть? А то я свою всю давно выхлебал.

– Этих сколько было?

– Двое, обоих наглухо.

– Так, раз все хорошо – не тормози! Времени у нас в обрез! Держи воду. Стрептоцид и бинт есть?

Толя кивает.

– Тогда смоешь кровь, порошком рану засыплешь, повязку наложишь – и рвем когти. А я пока жмуров ошмонаю.

Ой, мама дорогая, а покойнички-то не простые. У всех на рукавах вместо ставших уже привычными 'бошек' – очень хорошо выполненный шеврон: мускулистый мужик, с задранной к луне волчьей головой. И надпись на чеченском – 'Г1ам'. Угу, 'Оборотень', значит? Ню-ню… Да уж, вряд ли бандиты, скорее – группа по борьбе с диверсантами, вроде фашистских егерей или советского СМЕРШа. Похоже, пропавшие в последнее время группы разведки и ОсНаза – их рук дело. Режу шевроны и обнаруженные на шеях жетоны на кожаных ремешках, из подсумков вытаскиваю магазины и гранаты, сфотографировать тоже не помешает, но это уже Курсант пусть занимается, когда с перевязкой закончит.

Обобрав 'своих', бегу вокруг кошары к Толиным. И замираю, как вкопанный. Нормальный такой сюрприз!

– Толя, ты закончил?!

– Угу.

– Тогда мухой с фотоаппаратом сюда! Да шевелись ты, муха сонная!

Фотографировать тут действительно есть что. Кроме трупа обычного, хотя и слишком хорошо экипированного для бандита, боевика лежит труп… Ну, даже не знаю… Афрочеченца, наверное. Одним словом, лежит на камушках самый что ни на есть обыкновенный негр. Возраст установить сложно – Толя пальнул из подствольника, не сообразив, что дистанция для постановки ВОГа на боевой взвод маловата. Зато попал удачно. Вот и лежит бедный негрила почти без головы – только шея да нижняя челюсть уцелели, остальное – в клочья. Но, судя по рукам – уже не молод был мужик, далеко не молод, лет пятидесяти, как минимум. Но, при этом сохранил очень приличную для своих лет физическую форму: плечи широкие, шея мощная. И бицепс, когда я отхватываю левый рукав, вполне внушительный. Да еще и татуировка USMC на плече никаких сомнений не оставляет. Похоже – инструктор, бывший американский морской пехотинец. Эх, родной, далековато тебя занесло от Форта Брэгг, или где там вас дрессировали[101]… Да и хрен с тобою, за что боролся, на то и напоролся! А вот автоматик у тебя, дружок, зачетный. Вернее, сам-то автомат – обычный АКМ, но вот 'обвес' на нем – песня с припевом: настоящий, еще довоенный, но в отличном состоянии TDI[102] – приклад, пистолетная рукоять, цевье со штурмовой рукояткой, даже оптический прицел имеется. А где ж ты, братское сердце, коллиматор-то 'посеял'? Или в ваш 'чепок'[103] батареек не завезли? Хотя, черт бы с ним, с коллиматором! Где б я сам на него батареи брал? А оптика, чего ей будет? Не роняй, гвозди ею не забивай, и будет все в ажуре! Нет, мимо такого пройти… 'На это я пойть не могу!' Значит – автомат забираю с собой. Тяжело, конечно, но оставить такое – 'жаба' точно не подпишет. Она мне до сих пор 'Лендровер' не простила! А чего у тебя, братское сердце, еще имеется? Я не то, что сильно жадный, просто любопытный – до жути. Ага, на шее, кроме чеченского, еще и пара стандартных американских 'dog tags'[104] из нержавейки. Можно почитать, и выяснит: кем ты был, да только времени нет, так что – потом, на досуге. На голени – заводские пластиковые ножны с торчащей из них наборной кожаной рукоятью и тяжелым навершием. Тяну рукоять вверх, обнажая длинный матовый клинок. Ух, ты! Настоящий морпеховский Ка-Бар! Помнится, с таким Шварценеггер Хищника по джунглям гонял в одноименном фильме. Никогда бы не подумал, что доведется в руках подержать! А что у тебя еще есть? Так, кобура. А в ней отличный американский Кольт 1911… Был… Пока не словил сразу несколько тяжелых чугунных осколков практически в упор… Ой, мля, как обидно!!! Что ж я невезучий такой?! Сначала 'Лендровер', теперь еще это. Нет, точно теперь неделю спать от расстройства не смогу, а может даже и кушать. Погнали дальше – бинокль в чехле. Ну, с этим сразу все понятно. Встречи с осколками Ф-1 даже железный Кольт не выдержал, куда уж до него обрезиненному пластику покойного 'Льюпольда': из пробитого кордурного чехла достаю разбитый корпус и высыпаю кучку стеклянного крошева. Зато, в качестве компенсации за все предыдущие расстройства, мне достается радиостанция. Да не простая. Куда уж там простеньким пластиковым 'портативкам'… Настоящая американская Falcon ELEC, причем новой (ну, на 2010 год новой) модели AN-PRC-152. Да не одна 'труба с антенной', подвешенная к РПС, как и у меня, на спине за левым плечом, но еще и с каким-то дополнительным блоком в 'мародерке' на пояснице. Мамочка моя! Я ж такие станции только в кино, да на картинках видел. Эта 'красавица' – не просто радиостанция, в ней 'приблуд' всяких – мама не горюй! Батарея заряд до недели держит, а радиус приема – не меньше пятидесяти километров, правда, на равнине. Но и в горах, думаю – не меньше тридцати. Блин, да она разве что кофе по утрам не варит и колыбельные на ночь не поет! Была еще и 'говорилка', ну, типа 'хендс-фри', но с ней в момент попадания Толиного ВОГа в голову американского морпеха приключилась 'маленькая неприятность'. И остался от 'говорилки' только испачканный кровью витой проводок. Да и бог с ним! И так трофею просто цены нет! Беру, даже если придется ради этого грыжу заработать… Была у американца при себе и карта, но, к сожалению – 'правильная'. Именно такая и должна быть у настоящего разведчика – никакой информации о своих. Да в добавок, еще и все надписи на турецком. Но это и не важно, все равно забираю.

Краем глаза замечаю, что Толян начал осматривать уже 'ошкуренных' мною боевиков по второму кругу.

– Толян, ты чего?

– Да ничего, командир, воду ищу. Твоей-то только и хватило, что рожу слегка ополоснуть, а пить-то охота.

С этими словами он снимает с пояса одного из мертвых оборотней флягу и трясет ею возле уха, а потом разочарованно отбрасывает в сторону.

– Тьфу, твою мать, и у этого пустая. Да что ж вы, сволочи, такие незапасливые-то все были?!

Наконец у третьего по счету 'оборотня' он находит почти полную фляжку и со счастливой рожей припадает к горлышку.

– Ай, хорошо!

– Рад, что тебе понравилось, а теперь давай тут все снимай в темпе, и сваливаем, – командую я.

Толя быстро фотографирует мертвых 'оборотней', особенно подробно – их чернокожего 'чифа'[105] и его татуировку. А потом, распихиваем трофеи по подсумкам и РД, а все, что не можем унести: и автоматы, и пистолеты, и даже 'разгрузки' и РПС, не мудрствуя лукаво, зашвыриваем в болотце, предварительно погнув и поломав возвратные пружины, повынимав затворные рамы и повытряхивав из них затворы. Если так сильно нужно – пусть лазят, да ищут. Сотворив Непримиримым очередную пакость, со всех ног бросаемся на восток в сторону Сержень-Юрта. Вообще, я поначалу хотел трупы 'Оборотней' заминировать, благо – гранат снова хватало, но потом решил, что подобная 'шалость' после предложения не глумиться над трупами может быть местными неправильно понята.

– Мишаня, я что-то не въехал, на кой черт мы назад-то возвращаемся? Нам же Шали проскочить и на Аргун рвать надо.

– Именно, Толя, именно. Ты видел, кто на нас охоту устроил? Думаю, они этот наш рывок к Аргуну уже давно просчитали. И выставили, или прямо сейчас выставляют у нас на пути заслоны. Так что в Белгатое, Шали и Герменчуге нас уже точно ждут, да и между ними, по-любому, 'секретов' понаставят. Ближе к Аргуну, конечно, не сунутся, можно и нашим патрулям на глаза попасться, а те, не будь дураки, минометы вызовут, и – пишите письма мелким почерком. Так что напролом, изображая танковую дивизию, мы с тобою не попрем. Как умные, обойдем по большой дуге, от Серженя по руслу Хулхулау спустимся аж до самого Цоцин-Юрта. А оттуда нас парни с КПП на своей 'броне' подхватят.

– Думаешь, прокатит? – в голосе Толи звучат нотки сомнения.

– Стопроцентную гарантию требуй в сберегательной кассе! – весело огрызнулся я. – Единственное сомнение у меня вызывают Автуры, но там, вроде, как и в Шали – никого нету, так что должны проскочить, особенно если дурить и наглеть не будем, а потихонечку, по зарослям в русле… Кстати, ранетый… Ты давай, бросай тут красного командира Щорса изображать! Тоже мне: 'Голова обвязана, кровь на рукаве…' Ну-ка, бандану поверх повязки аккуратно повяжи, а лучше – еще и капюшон 'горки' сверху накинь. А то демаскируешь нас своими бинтами конкретно!

Про Щорса Толя явно не понял, по лицу вижу, но общий смысл явно уловил.

– Понял, сделаю! А насчет маршрута…Ох, командир, твои бы слова, да Богу в уши!

В очередной раз убеждаюсь в справедливости поговорки, гласящей, что разведчика, как и волка – кормят и спасают исключительно ноги. Не зря, ох не зря я и сам бегать начал, и Толю гонял, как проклятого. Только благодаря этим пробежкам мы еще и двигаемся: взмокшие, взмыленные, словно загнанные лошади, с хрипом и нитями слюны, повисшими на подбородках, но бежим, а не валяемся обессилевшими тушками. Судя по всему, нам опять повезло: противник, похоже, действительно решил, что мы напрямую рванули к Аргунскому КПП. Ну, и хорошо, можете нас там ждать до морковкина заговенья! А мы, как завещал великий Ленин, пойдем другим путем! Одно хреново, Аргунское КПП, как точку выхода, мы засветили по полной программе, надо искать другие варианты. Ладно, это когда вернемся, с Костылевым и Исмагиловым обсудим. Главное – вернуться

В ущелье, по которому текла Хулхулау, мы буквально мкатились. Кубарем. Сил стоять вертикально просто не было. Толя на четвереньках пополз к реке – фляги наши давно опустели.

– А ну, стоять, Курсант! Ты что, совсем с ума сошел? Вчерашнюю ночь забыл или думаешь ты единственный, кто эту речушку вместо туалета использует? Да и вообще, она столько всякой грязи с гор тащит… Только дизентерии твоей мне для полного счастья не хватает!

– Не могу, командир! – хрипит пересохшим голосом напарник. – Просто помру сейчас!

– Тебе, воин, помирать еще приказа не было!!! – приглушенным голосом рявкнул я. – Успокойся, тут рядом родник есть, из него пить точно можно. А пока – просто умойся, голову и шею намочи – легче будет.

Минут через двадцать мы действительно нашли памятный мне родник, напились, по-новой наполнили фляги, а я еще и сменил Толе повязку: наспех накрученные им бинты уже начали расползаться, напоминая неряшливую чалму.

– Все, Толя, подъем. Знаю – отдохнуть очень хочется, но нельзя. Пошли!

До Цоцин-Юрта добрели только к закату: уставшие, как сволочи, со сбитыми о камни ногами, Толя вообще здорово ослаб – рана на голове поначалу сильно кровила. Мимо Автуров пробирались с особой осторожностью, и не зря. Село хоть и оказалось брошенным, но сторожевой пост Непримиримых в нем был. На наше счастье – не из 'Оборотней', а из бойцов местного тейпа. Службу несли бдительно (еще бы, после всего того 'тарарама с блинами' что мы устроили), но опыта все равно не хватило. Проскользнули мы мимо них по зарослям разросшегося в русле реки орешника, осторожно и аккуратно, ни одна ветка не шелохнулась. Ну, а потом стало совсем просто – по глубокому руслу вышли прямо на окраины Цоцина, добрались до знакомых по началу пути развалин и стали вызывать 'эвакуационную группу'. Какой там у Сергея позывной-то?

– Кондрат – Чужому, Кондрат – Чужому, прием.

– На связи Кондрат.

– Мы на месте, можно забирать. Только будьте осторожнее.

– Да мы уже в курсе, скоро будем, ждите.

Забрали нас красиво: кроме уже знакомых 'буханки' и 'Нивы' пришлепала еще, грохоча траками БМП-'копейка'. Вот это я понимаю – почет и уважение.

– Вы там чего натворили? – пытается выпытать у меня подробности рейда Сергей, когда мы уже добрались до КПП и каждый занялся своим делом: я – чаи гоняю, а Толя – в уголке шипит, как помойный котяра: протяжно, с чувством и с жалобными подвываниями – ему здешний санинструктор швы на рассеченную голову накладывает. Хороший шрам вышел, на восемь стежков, удивительно, что совсем скальп не сняло!

– А с чего ты решил, что мы чего-то натворили? – прикидываюсь дурачком я.

– Да ну тебя, – обижается тот. – Да тут с самого утра беготня и суета: говорят Ханкалинская РЭБ какой-то уж совсем необыкновенный радиоперехват сделала – вся ОВГ на уши встала. По всем КПП вдоль границы с Непримиримыми – усиление. 'Броню' пригнали, пехоту, на крупные блоки – по взводу, на мелкие – по два отделения. На самые большие: к нам, в Гудермес и в Пригородное – вообще ОсНаз. Рожи у всех серьезные, бегают, как заведенные, а что почем – фиг его знает… Ну, я и решил, что не иначе ваша работа.

– Ну, брат, даже не знаю, что и сказать… Мы вроде как ничего особенного и не сделали… Так, пошалили малость, и то, – я киваю в сторону Толи, которого уже заштопал фельдшер и теперь, обработав шов зеленкой, аккуратно накладывает новую повязку, – сами нарвались. Вон, видишь, млодшому моему уже и лоб зеленкой намазали.[106]

В ответ Толя корчит противную физиономию и показывает мне очень неприличный жест, который можно перевести примерно как 'не дождешься'.

– Так что, – будто не заметив хамского поведения подчиненного, продолжаю я, – наверное, просто совпадение.

– Ну-ну, пускай совпадение, – понимающе кивает Сергей. – Не дурак, про военную тайну как-то слыхал краем уха.

– Вот и ладушки! – довольно хлопаю я ладонями по коленям. – Значит, тогда поедем мы. Домой пора, правда Курсант?

– Угу, – соглашается тот, но от кивка воздерживается. Головушка, видимо, все-таки 'бо-бо'.

– Ну, раз 'угу', тогда грузись в машину, и поехали.

В Червленной я сразу направился не в 'Псарню', а в Комендатуру. Было у меня такое чувство, глубоко внутри, что там нас ждут, ведь о возвращении нашем из Аргуна наверняка сообщили. Не ошибся. И Костылев, и Исмагилов были на месте. Глянув на забинтованную голову и испачканную кровью 'горку' Толи, тут же вызвали врача и отправили Курсанта в больницу. На его уверения, что фельдшер в Аргуне уже все сделал, никто внимания не обратил, мол, знаем мы тех фельдшеров… Я только и успел у него фотоаппарат отобрать. Все остальные 'вещдоки', включая сумку, снятую с посыльного, все равно у меня в РД лежат.

– Ну, чего встал, как столб, присаживайся! – гостеприимно указывает на мой любимый стул Комендант.

– Да, боюсь, испачкаю, – кокетничаю я.

По правде сказать, большая часть болотной грязи с меня стекла и обсыпалась еще на пути к Сержень-Юрту, а оставшуюся я смыл в Хулхулау. А 'горка' с тех пор уже и просохнуть успела. Но видок у меня – один черт совсем непрезентабельный.

– Да ладно, ерунда! Если что стоящего добыл – мыть не заставим, уборщицу позовем.

– Ну, если только! – с фальшивым облегчением соглашаюсь я.

Процесс демонстрирования результатов 'прогулки' затянулся до глубокой ночи. Сначала я отчитывался по результатам наблюдений, демонстрировал свои наброски и записи, потом переносил результаты на принесенную Исмагиловым 'крупномасштабку'. Потом рассказал о засаде и причинах, на ее организацию побудивших. Оба офицера в один голос обозвали меня 'контуженным идиотом'… Ну, не только, я вообще много нового интересного о себе узнал, словарный запас у господ офицеров оказался богатый. Но когда я вывел на экран ноутбука этой самой засады результаты: сначала первого, а потом и второго этапа, да еще и достал из ранца сумку посыльного… Исмагилов только заглянув в нее и наскоро пробежав глазами пару листов уже было собрался мчаться 'по неотложным делам'. Да, видно, не простая сумочка оказалась! Но удрать я 'особисту' не дал, сообщив, что и дальше для него будет кое-что интересное. И действительно, стоило мне начать рассказ о необычайно тактически грамотной группе, в одинаковом камуфляже, что чуть не взяла нас с напарником 'к ногтю', он подобрался, словно взявшая след ищейка.

– А какие-нибудь еще особые приметы у них были?

– А то! – с видом доброго Дедушки Мороза я выложил из РД на стол шесть рукавов с необычными шевронами и шесть жетонов с надписями на чеченском.

– Это что ж за новая банда такая объявилась? – изумленно выдохнул Олег. – Ни разу еще таких шевронов не видел.

– Я вообще сомневаюсь, что это банда, товарищ майор.

– Это почему же? – заинтересовался Олег.

– А потому, – тут я вывел на экран сначала фото обезглавленного командира группы, а потом – татуировки у него на плече, – что командиром у них был самый что ни на есть настоящий афронегр, да еще и ветеран United States Marine Corps.[107] Что-то сомневаюсь я, что среди Непримиримых таких много… Да еще и с вот таким вот автоматом – я снова щелкаю по стрелочке ноутбука, одно за другим демонстрируя фото, на которых в разных ракурсах был запечатлен трофейный АКМ, который мне пришлось-таки сдать на входе в Комендатуру.

– Предупреждаю сразу – 'обвес' не отдам. Это мой трофей, честно захваченный, а вам и фотографий хватит!

– Ладно, не кипешуй, Как в том старом анекдоте: 'Твой лось, твой', – хохотнул Костылев. – Это все?

– Э, нет, – делаю хитрую рожу я и достаю из ранца Falcon.

У господ офицеров глаза натурально вылазят из орбит а целюсти с дробным грохотом рушатся на столешницу.

– Рабочая? – выдыхает Исмагилов.

– А то, разве что гарнитуру оторвало, но это так, мелочи.

– Небось, тоже себе оставить хочешь? – с тоской стонет Олег, а в глазах его плещется многовековая скорбь всего великого татарского народа, незаслуженно обижаемого жадными 'урысами'.

– Ну ты еще заплачь, товарищ майор! – улыбаюсь я. – Да накой оно мне сдалося? Я со своим-то 'Кенвудом' никак до конца не разберусь. А эту – до конца жизни не освою. Да и 'прошивка', опять же… Так что, готов уступить, разумеется, за достойную плату.

– Да кто б сомневался, скотина ты меркантильная! – в голос хохочет Костылев, пока Исмагилов прибирает к рукам внезапно свалившееся на него счастье. – А по деньгам – не обидим, обещаю. Такая, как мне кажется, да еще и полностью исправная, как минимум на сотню золотом 'тянет', если не больше. Но это зависит от того, чего там в дополнительном носимом блоке имеется. Короче, в связь передадим, те поглядят и окончательную цену назовут.

– Ешь твою налево! – перебивает Игоря обычно сдержанный и вежливый Исмагилов. – Миша, ты вообще, в курсе, что ты сегодня сделал?

– Предполагаю, что добыл, наконец, так нужные вам доказательства оказываемой Турцией военной помощи Непримиримым. И это еще не считая радиостанции и содержимого сумки, на которые у тебя, Олежек, аж слюни потекли, как у собачки Павлова. Ну, и немного личное благосостояние поправил… Кстати, господин капитан, мне вот интересно, нам за убиенных 'духов' как заплатят? По количеству шевронов, или по числу сфотографированных 'голов'?

– Ну, ты и циник, Тюкалов! – изумляется Костылев.

– А чего вы хотели, господа?! Наемник – грязный наймит, не брезгующий ничем ради собственной выгоды, – ехидным тоном выдаю я. – Опять же, Курсант, вон, пострадамши… На компресс бы надо…

– Да ну тебя, клоун! – фыркнув отмахивается Игорь. – Чудом жив остался, а все туда же – балагурить.

– А ты, Игорек, классиков перечти, из тех, что Великую Отечественную прошли, а потом книги о ней написали: Казакевича, там, Васильева… Разведчики всю жизнь такими были. Чего киснуть, если в любую секунду можно ласты склеить? Ну, так и радуйся жизни, пока можешь. Так что там по финансовому вопросу?

– Не переживай, не обидим. Ведомость оформим по количеству заваленных духов. Плюс – за сведения об обороне Ца-Ведено – премия, плюс – за данные об этих 'Оборотнях', да и за негрилу этого – тоже. Опять же, по результатам работы с документами из сумки. Короче, помимо денег – сверлите дырки. Как минимум – по 'Отваге', а если в сумке что важное – то и по 'Георгию'. Лично представления писать буду.

– Круто! – присвистываю я.

– Не свисти, денег не будет! – обрывает Костылев. – Не все так хорошо. Разворошили вы это змеиное кубло не слабо, так что, надо вам обоим на время исчезнуть. Тут через два дня большой конвой на Ростов идет. Охраны из числа военных, как я считаю, – Комендант заговорщицки подмигивает мне, – в сложившейся обстановке – недостаточно. Мною принято решение о привлечении к этому делу на контрактной основе нескольких наиболее надежных и подготовленных бойцов из отряда Кости Убивца. Намек понят? Чтоб через два дня духу вашего тут не было. Завтра после обеда зайди, и по деньгам вопрос решим, и еще по разным мелочам. Вопросы, жалобы, предложения?!

Я словно новобранец, подрываюсь со стула и, вытянувшись по стойке смирно рапортую:

– Никак нет! Разрешите в ужасе съе…ся?!

– А вот хоен-то там! – суровым голосом отвечает Игорь. – А письменный отчет в трех экземплярах за тебя Пушкин будет писать, Александр Сергеевич?.

– Серьезно в трех? – я с испугом смотрю на свои 'Командирские', показывающие уже почти два ночи.

– Нет, насчет трех я пошутил, – улыбается Костылев. – Но отчет все равно нужно написать. Максимально подробный и полный. Обо всем. Сам понимаешь, бюрократия – превыше всего. Все должно быть написано, пронумеровано, подшито к делу, прошнуровано и опечатано. Так что – приступай.

Еще почти два часа спустя я, наконец, разгибаюсь над столом и откладываю ручку и тоненькую стопку исписанных листов бумаги.

– Все, готово! Ну, теперь-то я могу бежать?

– В ужасе!!! – шутливо рявкает Костылев и мы дружно хохочем

Однако, смех смехом, а мне и впрямь пора, пойду, отниму у медиков Толяна и в 'Псарню' – баиньки.

По дороге к 'Псарне' я тонко намекнул напарнику, что расписывать парням наш героизм во всех подробностях – не стоит. Мы теперь, получается, 'на службе государевой', а где именно по ходу этой службы начинается 'государева тайна' – шайтан его знает. Так что, лучше и не рисковать. Сходили почти (тут я кивнул на перебинтованную Толину голову) удачно, задачу выполнили, а что трофеев нет, так уходили на рысях, опять же, и без них денег приподняли достаточно. Ну, а что из свидетельств наших 'великих деяний' Убивцу и Четверти отдать, для демонстрации купцам – это уже мне решать. Но, думаю, про 'Оборотней' им знать ни к чему. Хватит и фотографий двойной засады. Благо, там такая бойня, что непривычного человека и вывернуть может.

В гостинице уже все спали, вышедший на мой настойчивый стук Кузьма недовольно морщился и протирал заспанные глаза пудовыми кулачищами, но, увидев, кого именно 'черт принес в такое время', в мгновение ока переменился.

– Вернулись?! Ну, слава богу! Не зря Зина вчера целый день свечки Николаю Угоднику ставила! А с Толей что?

– Да нормально все, – успокаиваю я хозяина 'Псарни'. – Царапина, хоть и глубокая. Опять же, ты ж знаешь нашего Анатолия, его безмозглая голова и сквозное ранение переживет без особого вреда организму.

– Да ну тебя, командир! – бурчит Толя, протискиваясь мимо меня в трактир. – Кузьма, а у тебя с вечера покушать ничего не осталось?

– Как всегда! – улыбаюсь я, – Кто про что, а наш 'желудок' – про жратву! А кто по дороге в Червленную в машине все мясо сточил?

– Да чего там было-то, этого мяса? – почти искренне возмущается Курсант.

– Ладно вам, мужики, – обрывает наш спор Четверть. – Сейчас соображу вам по-быстрому. Картошечки, там, отварю, котлеток пожарю, как раз на завтрашний обед фарш готов – весь вечер с Зинулей крутили… А хотите, так просто яишенки с колбасой сгоношу? И молока?

– Нет, – отрицательно мотаю головой я. – Толе лучше чаю горячего, с сахаром, или с вареньем. Есть варенье?

– А то, – даже обижается трактирщик. – Айвовое, персиковое, черешневое, яблочное…

– Тогда – которое послаще. Ему сейчас гемоглобин повышать надо. Рана у Толяна хоть и фуфловая, но крови он потерял многовато..

– Ну, вот и ладно! Давайте парни, проходите, садитесь, а я быстренько, – суетящийся Кузьма выглядел очень необычно, но не смешно, а как-то… Даже не знаю… Будто отец, дождавшийся наконец долго плутавших где-то сыновей… Хороший он все-таки мужик!

Пока Четверть гремел сковородками на кухне, мы с Толей сели обсуждать результаты нашей вылазки.

– Гляди, Толя, расклад у нас такой: сначала мы привалили курьера и десять бойцов конвоя, итого, одиннадцать. Потом – трое верховых из Ведено, и восемь человек на 'Нивах' из Ца-Ведено. Это уже двадцать два. Да шестеро 'Оборотней'. Всего выходит – двадцать восемь. Это по самой скромной ставке – пять монет золотом и тридцать серебром. За американскую станцию нам Комендант минимум сотню золотом обещал – это вообще деньги бешеные. Да плюс премия за документы и план обороны Ца-Ведено… Опять же, надеюсь за 'Оборотней', а особенно за командира их, накинут побольше, чем за обыкновенных боевиков… Так что, чувствую, нищими мы себя в ближайшее время чувствовать не будем. Скорее – наоборот, надо будет выдумывать, куда деньги девать.

– А чего там думать? – беспечно отмахивается Толя. – Оставить немного на житье-бытье, а остальное – в Моздок отвезти, да в банк положить, под проценты. И нехай капают, на старость.

Вот ты ж блин, опять я чуть не пролетел! А ведь полтора месяца тут живу, но на мелочах всяких продолжаю прокалываться, как пацан. Казалось бы, ну чего проще: есть лишние деньги – неси в банк. Но здесь за все время я ни одного банка не увидел, и как-то подсознательно их вообще из реалий здешней жизни вычеркнул. И совершенно напрасно.

– И что, действительно на пенсию откладывать собрался?

– Не, – смущается напарник. – У меня просто семья в Ростове: мама, две сестренки младшие. Батя-то еще в Крыму погиб. Им, конечно, пенсию за него платят, да и маманя работает пока, на 'Сельмаше'. Но все равно – денег мало. Сам понимаешь, две девки когда растут – это как в яму деньги выкидывать… Вот, думаю, подзаработать, да им помочь.

– Ну, что ж, дело хорошее, правильное, – одобрительно киваю я. – Слушай, Толя, у меня к тебе дело важное есть… По поводу шмота убитого тобою негра…

– Нож не отдам, даже и не уговаривай! – мгновенно реагирует Толя и даже забинтованной головой начинает трясти отрицательно, но сразу же кривится от боли.

Тут я вспомнил, как Курсант замирал перед витриной с ножами в лавке Старосельцева, какое у него при этом было лицо, и чуть не заржал в голос. Да уж, Ка-Бар у этого ножевого маньяка только у мертвого отнимут!

– Не, Толь, я про автомат, вернее про все те 'приблуды', что на него понавешаны. Вот хочешь – верь, хочешь – нет, но этот чертов комплект 'обвеса' – можно сказать, хрустальная мечта боевой юности…

– Так и забирай! – великодушно машет рукой Анатолий, сообразивший, что я не посягаю на его Ка-Бар. – Но, тогда по снаряге я тебе ничего не должен, лады? Думаю, весь этот 'пластик' хороших денег стоит.

– Идет, напарник. Значит – в расчете!

Тут Кузьма притащил с кухни на большом деревянном подносе тяжеленную чугунную сковороду со шкворчащей и хлопающей пузырьками яичницей с копченой колбасой, несколько здоровенных ломтей черного хлеба, открытую солонку и большой пучок зеленого лука. И нам сразу стало не до разговоров.

– Рубайте, хлопчики! – в этот момент Четверть еще больше стал похож на любящего и заботливого отца, – А я сейчас еще молочка и чаю с вареньем принесу. Приятного аппетита.

– Мугум! – в один голос ответили мы. Ну, да, с набитым ртом произнести что-либо более членораздельное точно не получилось бы.

Проснулся я только к обеду. Хотя, почему 'только'? Учитывая, что легли мы ближе к утру, то я проспал скорее мало, чем много. Толю беспокоить не стал, пусть отсыпается, сил набирается. Он же организм молодой, растущий… Пострадавший опять же. А я – старенький, мне от жизни уже много и не надо, как там у классика: 'Я уже скромнее стал в желаньях…' Ну, да, желаний мало, а вот дел – выше горла. Первым делом я сходил вниз и пообедал. Котлеты действительно удались, не зря Кузьма с Зиной вчера весь вечер фарш крутили. Потом я снова поднялся к себе и при помощи мультитула сноровисто 'ободрал' трофейный АКМ, а потом, с нескрываемым удовольствием, стал переставлять 'обвес' на свой 'сто третий'. Ей-ей, ни соврал я Толе ни на грамм: на самом деле мечтал о таком с тех пор, как случайно увидал в Интернете фотографии бойцов то ли 'Блеквотера', то ли 'Ириниса'[108] в Ираке. Это была любовь с первого взгляда. Но, к сожалению – безответная. Привезенный в Россию полный комплект 'обвеса' с оптикой и коллиматором стоил примерно три-четыре мои месячные зарплаты. Вырвать такой кусок из своего бюджета я был не готов. Так и оставалась мечта мечтою вплоть до вчерашнего дня. Нет, все-таки я, определенно, везунчик!

Закончив с автоматом, я запрыгнул в УАЗ направился в Комендатуру. Финансовые вопросы – это очень серьезно, их на потом откладывать никогда не стоит.

– А вот и он! – с улыбкой приветствовал меня Игорь. – Небось, прямо из койки за деньгами прискакал? Умыться-то хоть успел?

– Обижаешь! Еще и поел, и немного по хозяйству позанимался…

– Это какое ж у тебя хозяйство?! У тебя ж кроме оружия да машины и нету ничего… Голодранец, блин, а еще в зятья набивается.

– Вот по тому хозяйству, что есть, по тому и занимался. А за голодранца ты, господин капитан, мог бы свободно и в табло ухватить. Одно останавливает: будущего тестя метелить как-то неудобно, совесть не позволяет.

– Славно поговорили, – хохотнул Костылев. – По-семейному… Ладно, шутки в сторону, присаживайся и слушай.

– Весь внимание! – отрапортовал я, приземлившись на свой любимый стул.

Ну, если вкратце, то сложилось для нас с Толей все более чем удачно. Снятый с американского инструктора Falcon связисты из СБ оценили аж в сто двадцать золотых и еще с утра, под усиленной охраной увезли его в Ханкалу в службу РЭБ. Ну, как говорится, бог в помощь, лишь бы на пользу. За боевиков, уничтоженных нами на мосту у Ца-Ведено, премию нам начислили по стандартному тарифу, за пятерых 'Оборотней' – по двойному, а за чернокожего инструктора выдали аж два рубля золотом. Да уж, похоже, американские морпехи в этом сезоне дороги! За схему укреплений премия вышла по одному золотому на брата. А за сумку, снятую с курьера нам пока вообще ничего не дали. Олег сразу же, еще ночью, увез ее в Ханкалу и пока от него – ни слуху, ни духу. Да и ладно, нам не к спеху. И без того сумма получилась какая-то малореальная – сто тридцать рублей золотом и двадцать – серебром. Охренеть!

– Ну, что, господин капитан? И кто теперь голодранец? – подпустил ехидную шпильку я.

– Не пуши хвост, павлин! Тебе эти деньги еще с напарником делить. Кстати, деньги как получать будешь? Лично мне кажется, что такую кучу золота в мешке таскать – не совсем разумно.

– А какие есть варианты?

– Ну, это зависит от того, что ты с этими деньгами делать думаешь.

– Да мы с Толей, собственно, подумывали большую часть в банк положить, когда в Моздоке будем.

– Тогда советую взять немного наличкой, а остальное – чеками государственного банка. Их в любом банке Югороссии и на наличные разменяют, и в качестве вклада примут. Удобно.

Я прикинул, сколько у нас с Курсантом денег осталось после предыдущей 'прогулки'. Результат меня вполне удовлетворил. Правда, нам еще в Ростов ехать. А там 'Псарни' нет и кормить-поить бесплатно никто не будет, да и за жилье платить придется. Хотя, может и не придется, если у Курсанта дома остановимся… Но, в любом случае, готовым надо быть ко всему.

– Тогда, Игорек, давай сделаем так: сто золотых возьму двумя чеками по пятьдесят, их-то мы в банк и положим. А остальное – давай 'налом'. Нам ехать далеко, расходы предстоят немалые.

– Это верно, потому как назад вам можно будет не раньше, чем к новому году, пускай тут все это вами поднятое 'бурление говн' малость уляжется. Ладно, с этим решили, сейчас в финчасть спустимся, все получишь. Но это еще не все, вот, держи.

С этими словами Игорь выложил на стол две темно-бордовые книжицы с золотым тиснением 'Служба Безопасности Югороссийской Республики' и гербом. По очереди открыв обе, я узнаю, что отныне являюсь лейтенантом СБ в должности старшего оперуполномоченного Управления по борьбе с терроризмом по Терскому Фронту, а вот Толя теперь – младший опер и сержант. А еще я вдруг выяснил, что у напарника моего есть отчество – Андреевич, и фамилия – Коломийцев. Вот так и бывает, уже полтора месяца общаемся, а все по имени да по позывному… В оба удостоверения вклеены наши фотографии в черной форме и при погонах.

– А вот этого я не понял! Что за нафиг?!

– Понимаешь, Миша, это тут, на Терском Фронте, да еще, разве, на северных границах наемники – уважаемые люди. А в столице – чуть ли не бандиты, хоть и в законе.

– Ага, 'федеральное бандформирование', – заржал я, вспомнив похожую историю времен второй чеченской кампании.[109]

– Угу, типа того. А с этими ксивами вы – крутые, словно вареные яйца, опера с Терского Фронта. Имеющие, к слову, право свободного ношения, а в случае необходимости – и применения огнестрельного оружия. Не хухры-мухры. Кроме того, если вы наемники, так и зарабатывайте, чем можете, а если сотрудники СБ в служебной командировке – это и оклад и командировочные. Правда, работать придется, но мы вас как инструкторов по боевой и физической подготовке проведем, так что – ничего сложного. Продолжите ваши с Толиком тренировки, но в компании тамошних сотрудников СБ. Опять же, в столице про здешние края всякие страшные истории ходят, так что наших там уважают и немного побаиваются. Совсем борзеть я вам, конечно, не советую, но и прогибаться под тамошних не нужно. Ведите себя достойно и со всеми на равных, даже с подполковниками-полковниками. Они – штафирки тыловые, а вы – крутые бойцы, только что с передовой. Ясно?

– А то!

Блин, а вот такой подход к вопросу меня откровенно радует. Непонятно только, откуда они наши с Толей фотографии достали, да еще и в здешней форме? Задаю Игорю этот вопрос.

– Ну, ты даешь, пришелец из прошлого! – удивленно мотает головой тот. – А что, у вас про программу 'Фотошоп' не слыхали? Твое фото взяли из личного дела, напарника твоего – из паспорта, он ведь его на регистрацию сдавал, когда только-только сюда из Ростова приехал, мы и отсканировали. Стандартная практика. Ну, а форму с нужными погонами в 'Фотошопе' подставили. И все…

– Хм, что-то я, и правда, туплю последнее время. Тогда еще вопрос: до Ростова путь неблизкий, как насчет УАЗ наш заправить?

– Ой, как же ты мне надоел со жлобством своим, Тюкалов! Да заправят твой агрегат, успокойся. И по дороге дозаправлять будут, он же включен в состав конвоя колонны. А вот по Ростову кататься будешь за свои кровные.

– Ладно, и на том спасибо! А заправлять где?

– Послезавтра в пять утра, при формировании колонны, в гараже заправишь. Семеныча не забыл еще? Вот с ним все и порешаешь.

– Ну, если больше ничего нет, – я встаю со стула, – то побегу. Времени на сборы все меньше, а дел еще полно.

– Ну, давай, беги… Да, кстати, наградные на вас обоих я сегодня утром в Ханкалу отправил. На 'Георгиев'. Можно было, конечно, и по 'Мужеству' попробовать, но их в Ростове утверждают. А 'Святой Георгий' – это наш орден, казачий, его правами Генерал-Губернатора дают. Так что, думаю, недельки через две-три – утвердят.

– А что, кроме Терского Фронта 'Георгием' нигде не награждают?

– Нет, не положено им, могут, конечно, наградить и ненашенского, но – только за подвиг совершенный на территории Фронта, и только приказом Генерал-Губернатора. Так что, награда эта довольно редкая и очень уважаемая. Не посрамите!

Я вскакиваю, принимаю образцовую строевую стойку и совершенно серьезно отвечаю:

– Есть!

– Ладно, завязывай во фрунт тянуться, верю. – Костылев явно доволен произведенным эффектом. – Пошли к нашим 'финикам', деньги заберешь… Да, чуть не забыл! Обязательно по комплекту формы себе оборудуйте, и летней, и зимней. Чтоб шеврон, погоны – все как надо. Это тут вы ходите, в чем попало, а в столице придется соответствовать.

– Ладно, – тяжко вздохнул я. – Вот так и знал, что каким-нибудь подвохом все закончится!

Из Комендатуры я завернул к Сергею Сергеевичу в 'Ратник'.

– О, Михаил! А вот и вы, – оружейник как всегда лучится радушием. Нет, с таким внешним видом и характером надо не автоматами-пистолетами, а мороженым торговать, ей-богу!

– День добрый, Сергей Сергеич. Ну, что, порадуете меня чем-нибудь? А то скоро покину я вас, надолго…

– Вот это плохо! – серьезно отвечает тот. – Такого поставщика терять – убыток магазину. Но, раз такое дело… Принимайте свой заказ.

С этими словами хозяин 'Ратника' выложил на прилавок ПБС и пять стандартных пачек автоматных патронов 7.62 по двадцать штук в каждой.

– За глушитель – золотой. За патроны – по пятнадцать серебром за пачку.

Однако! За золотой рубль в этом же магазине можно новый 'семьдесят четвертый' приобрести. А обычные 7.62х39 – пять рублей за пачку стоят. Вот она, монополия в самом страшном ее проявлении! Но, судя по лицу продавца 'торг тут неуместен'. Значит – будем брать!

– Послушайте, Сергей Сергеич, ну, может, хоть сейчас-то откройте тайну: где ж вы все это раздобыли? – интересуюсь я, выложив требуемую сумму на прилавок.

– Да ради бога, Миша… Сам корпус ПБС-1 я раздобыл у одного знакомого кладовщика из Ханкалы. Он у него лет уже десять валялся в сейфе: на фиг не нужен, но выкинуть – жалко. Мой мастер, Валерий Борисович, я вам о нем рассказывал, его вычистил, заново заворонил, словом, привел в порядок. Образец обтюратора он тоже сам сделал, аккуратно, вручную. А уже по этому лекалу мне ребята из Моздока, есть там одна фирмочка – занимается фигурным литьем по пластику и резине, таких наделали целую кучу. Сложнее всего было с патронами, тут Борисычу снова помозговать пришлось… Но, справился. Пулю взял от патрона 7.62х54, винтовочного, благо, там номенклатура обширная, есть из чего выбирать. Выбрал самую подходящую по весу – почти двенадцать грамм, новую навеску пороха сам определил, и вот результат! Даже не сомневайтесь, молодой человек, работает как часики, я непроверенный товар покупателю втюхивать не стану! Но, если сомневаетесь, вот, возьмите еще одну пачку бесплатно, на стрельбище сходите, отстреляете. Не понравится – все назад заберу и деньги верну. Идет?

– Ну, даже не знаю, Сергей Сергеич, не то чтобы я вам не доверял. Но, все ж таки не носовой платок покупаю. От этого мо жизнь может зависеть. Поэтому – не откажусь!

Забрав еще одну пачку патронов, еще раз поблагодарив продавца и попросив передать благодарность загадочному Валерию Борисовичу, которого ни разу не видел, я прямиком рванул сперва к Карташову – договориться об использовании стрельбища, а потом и на само стрельбище. А по дороге, крутя 'баранку' внезапно сообразил, что только что своими руками подарил милейшему Сергею Сергеевичу еще одну статью доходов: технология изготовления обтюраторов и патронов УС уже отработана, а сам корпус ПБС – так это просто металлическая труба… Ну, может, не совсем простая труба, с небольшими 'изгибистостями'… Но любой толковый слесарь в своей мастерской такие клепать на раз-два сможет. Чует мое сердце, через месяц, а то и раньше в 'Ратнике' можно будет купить ПБС на любой автомат.

Приехав на стрельбище и отстреляв три десятка патронов, сначала одиночными, потом – короткими очередями, остался вполне доволен. Разумеется, полной бесшумности не было. Так ее и у штатных-то глушителей никогда особенно не наблюдалось. Даже всем известная 'бесшумная' ВСС 'Винторез' при выстреле издает звук, по громкости сравнимый с хлопком пробки шампанского. А ведь над ней целая толпа специалистов работала. А тут – кустарь-самоучка… Чуть ли не на коленке… А результат, в общем-то, тот же. А, как известно, если разницы нет, то зачем платить больше?

А оставшихся патронов мне как раз хватит на три магазина. Буду их отдельно от остальных носить, не в подсумках, а в 'мародерке', чтобы если что, не перепутать случайно. Кстати, к вопросу о птицах, под ПБС надо бы тоже какой-нибудь чехол найти. Не в кармане же его таскать? Значит надо ехать к Старосельцеву.

Тимофей Владимирович встретил меня, как всегда, радушно. А вот Оксана, едва увидев в дверях, фыркнула и, резко развернувшись, исчезла в подсобке.

– Обиделась… – только и развел руками старик.

– Ну, старина, извини! Я не только ничего не обещал, но и поползновений никаких не делал. А уж чего она сама там себе навыдумывала – так я в этом не виноват. Опять же, ну, маленькая она для меня, ей-богу!

– А Настя, значит, не маленькая? – ехидно интересуется вредный дед.

– Насте скоро двадцать, а Оксанке давно ли шестнадцать стукнуло?

Возразить Старосельцеву нечего, и он только разводит руками.

– А этот, Толька твой, что за человек?

Вот, блин, такого вопроса я точно не ожидал, даже растерялся.

– Да как тебе сказать. Нормальный мальчишка, хоть и шалопай. И Оксана ему вроде как нравится. Но я его предупредил: не дай боже что – придавлю как кутенка, своими руками.

В ответ Владимирыч только кивнул, но явно какую-то там себе зарубочку на память поставил.

– Ладно, Мишань, чего купить-то хотел? Ты ж теперь, вроде, экипированный аж по самые ноздри?

Нет, я возможностям и осведомленности 'сарафанного радио' удивляться не перестану, наверное, никогда!

– Да вот под такую вот 'трубу', – я достал из глубокого кармана брюк 'горки' ПБС, – надо чехольчик подобрать на РПС. Цвет – 'олива'.

– Да помню я твою 'систему', чай не склеротик еще! – сварливо отзывается дед Тимоха. – Так, погоди, что-то похожее у меня было.

С тихим бубнением он закапывается куда-то под прилавок и через пару минут выныривает из таинственных недр с каким-то подсумком в руках.

– Вот, Миша, глянь. Это из комплекта для стационарной охраны объектов… Для ВОХРа, короче, поясной подсумок для большого фонаря. Ну-ка, примерим…

Да уж, вот что называется 'глаз-алмаз': глушитель вошел в чехол почти как влитой, ну, может, самую малость внутри болтался. Но люфт точно не больше пары сантиметров был, так это наоборот хорошо – вынимать удобнее будет. Зато по длине – просто идеально.

– Ага, – удовлетворенно улыбается Старосельцев, – как под него шился! А где ж ты такой игрушкой разжился-то, Мишаня? Я таких, считай, года с двадцать пятого, наверное, и не видал.

– Ничего, Тимофей Владимирович, думаю, скоро еще увидишь.

Отдав три серебряных рубля за подсумок и распрощавшись со Старосельцевым, выдвигаюсь к конечной точке своего сегодняшнего маршрута – гаражу Комендатуры. Там у меня дело было самое что ни на есть шкурное – максимально подготовить свой горячо любимый УАЗ к любым возможным в пути неожиданностям и неприятностям. Разговор со старшим техником у нас вышел долгий и обстоятельный. Если вам когда-нибудь расскажут об армейском зампотехе или старшем технике, у которого где-нибудь в далеких закутках склада не притырены 'лишние', нигде не числящиеся ЗИПы, запчасти, инструменты, бочки с горючим и прочие железяки, которые он по своему желанию и для своей выгоды может использовать в любой момент – не верьте. Таких просто нет. Но при этом есть две разновидности этих граждан – хорошие и плохие специалисты. У плохих все это – банально своровано и первая же непьющая и не берущая на лапу ревизия такого деятеля возьмет за цугундер и отправит под суд за хищение и превышение полномочий. У хороших – вся отчетность будет бить копейка в копейку, литр в литр, грамм в грамм, но излишки все равно будут. По волшебству, наверное… Степаныч явно относился к числу хороших специалистов. Плохого, учитывая специфику Терского Фронта, давно не то чтобы посадили, а скорее просто расстреляли. Степаныч же умудрялся и гараж, и всю вверенную ему технику содержать в образцовом порядке, и все команды и приказы командования выполнять точно и в срок, но и себя не забывал. Что лично мне было весьма на руку. Гараж я покинул пешком и 'облегченным' на две золотые монеты. Зато к завтрашнему вечеру на моей 'ласточке' гарантированно появятся бронированные вставки в полу, дверях и спинках сидений, ячейки с четырьмя патронными коробами-'двухсотками' к ПК под задним сиденьем, так чисто на всякий случай, (правда, без пулеметных лент и патронов, но это уже из другой оперы). А в 'собачнике', борта которого тоже будут изнутри обшиты тонкими бронелистами, сделают крепления для четырех запасных двадцатилитровых канистр под бензин (канистры в комплект входят, а вот за бензин придется доплатить отдельно). Нет, приятно все-таки иметь дело с профессионалом!

А солнце, меж тем, уже уверенно клонилось к закату. К счастью, дел у меня почти не осталось. Разве что, вернувшись в 'Псарню' отыскать там Убивца и передать ему флешку от фотоаппарата, предварительно удалив с нее фотографии 'Оборотней' и их чернокожего командира-инструктора. Это купцам видеть точно ни к чему. А Исмагилов на свой ноутбук эти фото все равно еще прошлой ночью скопировал. Так что, у кого надо снимки уже есть, а мне они не сильно-то и нужны, не такая уж 'добрая' это память. Все вышеозначенное я и сделал сразу после возвращения в гостиницу, которую уже давно про себя называю домом. Костя поблагодарил и пообещал вернуть флеш-карту уже завтра утром. Оказывается, он уже успел договориться о встрече с 'заинтересованными лицами' утром, пока я отсыпался после трудов праведных, и сегодня поздно вечером они собираются в доме одного из купцов.

– Со мною прогуляться не хочешь? – предлагает Костя.

– Нет, ни к чему это. Им не моя рожа нужна, а результаты нашей, заметь, именно нашей, а не моей деятельности. Все это вытворяют не конкретные Миша и Толя, а героические парни из твоего отряда. А которые именно – не важно. У тебя все на такое способны. Просекаешь?

– А то! – соглашается тот. – Ведь нанимать-то, ежели что, тоже весь отряд будут, ну, на крайняк, его часть, а не просто двух отморозков.

– Вот именно. Опять же, ты в курсе, что нас с Толей Костылев с Исмагиловым отсель убирают на пару месяцев, от греха? А то уж больно нездоровые шевеления вокруг наших персон начались.

– Да в курсе. Комендант звонил пару часов назад Кузьме, а тот мне рассказал. Обидно, с одной стороны, но, в целом – правильно. Опять же, еще недели две, и в горах вам все равно делать будет нечего. А дел вы таких наворочали, что этого 'имиджу' нам, думаю, до весны за глаза хватит. Сегодня-то кадры стоящие?

– Угу, – хохотнул я. – На всякий случай пару ведерок или тазиков в совещательной комнате приготовь, для особо впечатлительных, чтоб ковры не портить…

– Ты серьезно?

– Абсолютно. Просто разделочный цех на скотобойне. Ей-богу, не хотели, само получилось!

– Ню-ню, – скептически хмыкнул Убивец. – Так я и поверил… Белые и пушистые Миша с Толей… Ха-ха три раза. Ладно, спасибо за флешку, побежал я. А ты на ужин топай живее. Сегодня бараньи ребрышки, остынут – не такие вкусные будут.

Перекусив вместе с уже проснувшимся и приведшим себя в порядок напарником и впрямь, чудо какими вкусными бараньими ребрышками с острым соусом, я оставил Толю в компании Шурупа, Коваля и нескольких кружек пива, а сам двинулся на задний двор, чистить автомат. Мой вчерашний инструктаж Толик явно понял и за ужином на вопросы наемников о прошедшей операции отвечал охотно, с шутками-прибаутками, но без особой конкретики. Да, сходили удачно, повоевали малость, а трофеев не принесли, потому как задача другая была. А за ее выполнение деньги платят, вот и не стали лишнего жадничать. Молодец, парень, учится не болтать больше, чем необходимо.

А когда на улице уже совсем стемнело, я пошел в гости. К кому, думаю, объяснять не надо. Солнце мое голубоглазое сейчас мне и так, наверняка разгон устроит за то, что я уже сутки как вернулся, а к ней только зашел. Ну, да ладно, от нее я и не такое с радостью стерплю!

Ошибиться в предположениях было неожиданно приятно. Никаких упреков, никаких претензий, просто, прижалась ко мне ласково, а на враз ставшие какими-то путанными и неубедительными объяснения о множестве самых разных и срочных дел, на которые и ушел весь день, только молча кивнула. Вот что значит – дочь боевого офицера! Все понимает. Повезло мне с ней, ох, повезло! А потом мы снова сидели обнявшись в беседке, ее голова доверчиво лежала у меня на плече, и говорили о чем-то, не помню толком о чем, но на душе от этого разговора становилось светло и радостно. Как же мне хорошо рядом с нею!

– А ты правда скоро уедешь? – спросила вдруг она.

– Отец сказал? Да, малыш, придется, хоть и очень не хочется. Но, сама понимаешь – служба военная, она такая…

– Так ведь ты не военный.

– А вот это, солнышко мое, вопрос очень сложный. С одной стороны – наемник, а с другой, – тут я демонстрирую ей служебное удостоверение, которое специально таскаю в кармане, чтобы слегка пообтрепалось и не выглядело слишком новым, – ажно цельный лейтенант СБ, 'страшный опер' по борьбе с терроризмом… Вот так вот…

– И надолго? – в голосе Насти слышна нешуточная грусть.

– К Новому Году вернусь точно. Так что можешь смело заказывать новогодний подарок! Чего желаешь?

– Ой, ну ты спросил! А чего еще может желать Настенька, из дальних стран? Разумеется – цветочек аленький.

– Э, нет, не пойдет! – грозно восклицаю я. – К тем цветочкам, обычно, в нагрузку идут всякие неведомые чудища, в которых Настеньки вечно влюбляются. Нет! Я конкурентов не потерплю!

– Глупый, – смеется она своим дивным смехом и нежно целует меня в ухо. – Чудище у меня уже есть. А вот цветочка к нему, почему-то, не прилагалось. Непорядок!

– Понял, – киваю я. – Будем устранять недостатки и восстанавливать комплектность!

Думаю, так бы и сидели мы вдвоем до поздней ночи, несмотря на довольно прохладную погоду, но тут вышел из дома Игорь и разрушил нашу идиллию. Негодяйская он все-таки рожа!

Следующий день у нас с Курсантом был посвящен хозяйственным заботам: мы приводили себя в порядок перед поездкой. Сначала я вручил ему удостоверение.

– И что это все значит? – удивленно пялится в ксиву он.

– Это значит – добро пожаловать в органы, сынок! В Ростов мы с тобой едем не непонятными, а потому подозрительными 'вольными стрелками', а вполне респектабельными операми СБ. Крутыми, вооруженными и очень опасными. Да еще и получающими заработную плату и командировочные. Или ты думаешь все два месяца у матери на шее сидеть?

Услышав про зарплату, Толик мгновенно смирился со скоропалительным зачислением 'в ряды' и даже повеселел. А я, наконец, выбрал время, и дошел до местной парикмахерской, где подстригся под самую короткую насадку, оставив от отросшего за полтора месяца, и ставшего довольно неопрятным 'ежика' ровно два миллиметра растительности. Толяну легче, он свой череп каждые двое суток опасной бритвой до зеркального блеска полирует, Котовский, блин. Я пока не настолько крут. Бриться 'опаской', периодически правя ее на кожаном ремне, уже пробую потихоньку, ведь жиллетовские лезвия, что у меня с собой в 'мыльнорыльных' были – не вечны, а готовиться нужно заранее. Так что лицо побрить, отделавшись всего двумя-тремя порезами, я уже вполне в состоянии, но вот чтоб самому себе голову скоблить – нет уж, увольте! Я лучше парикмахеру денег отдам, не обеднею.

Потом, решив не озадачивать всякой ерундой Зину, мы выклянчили у нее две лохани, две одежные щетки и большой кусок вонючего, зато ядреного хозяйственного мыла. Со всем этим 'богатством' ушли на задний двор, где и устроили грандиозную постирушку, отстирав от въевшейся грязи, копоти и пороховой гари и 'горки', и РПС, и ранцы, и вообще все, что в тот момент под руку подвернулось. Потом, развесив вещи на веревках, снова пошли к Зинаиде, на этот раз за утюгом и гладильной доской. Правда, когда я выяснил, что электрического утюга у хозяйки 'Псарни' нет, а есть только древнее чугунное чудовище на углях, то не стал рисковать, и попросил ее отгладить выданные нам на складе черные прыжковые костюмы. А пока она занималась с нашей 'формой номер четыре', мы с Толей дружно пришивали шевроны и крепили погоны на 'форму номер пять'.[110] А когда Зина принесла отутюженные костюмы, то повторили процедуру и с ними.

Потом я учил Толю правильно 'отбивать' береты, чтобы они выглядели головными уборами бойцов спецназа, а не непонятной формы тряпками, зачем-то натянутыми на голову. Хорошо еще, что выданные нам на складе береты были так называемыми 'формованными', без швов. Если б они оказались такими, как раньше выдавали в Российской Армии, то их пришлось бы еще и ушивать, уж больно были огромные и уродливые. А тут обошлись 'малой кровью' – всего-то пару часов просидели голыми по пояс (чтоб одежду не мочить), в сырых беретах, с которых вода так и текла, на головах, ожидая, пока 'изделие' окончательно высохнет, сохранив приданную ему форму. Зато результат был – просто загляденье! Не стыдно будет в люди выйти!

– Блин, напарник, – вдруг хлопнул себя ладонью по лбу я. Ну, ладно я вчера закрутился-завертелся и забыл, но ты-то сам чего молчишь?!

С этими словами я выкладываю на стол пятнадцать золотых, десять серебряных рублей и банковский чек. У Толи, при виде суммы, удивленно ползут вверх брови.

– Вот, брат, твоя половина премии. И не надо удивляться, нам за одну только америкосовскую рацию сто двадцать золотых отвалили. Это, кстати, еще не все – за сумку с документами пока ничего не дали. Обещали позже, когда выяснят, насколько там ценные сведения были. Кроме того, друг мой, мы с тобой без пяти минут, хотя скорее – без двух недель, кавалеры ордена 'Святого Георгия-Победоносца'. Так что, поздравляю, будешь там гулять по набережной Дона весь из себя Георгиевский кавалер, гроза женских сердец.

– Да ну тебя, – смущенно отзывается Толя, но по его простодушному лицу видно, что новость о награде ошеломила парня не меньше, чем куча денег в качестве премиальных.

– Так, ладно, подбери челюсть и деньги, и пошли дальше готовиться.

– А чего делать-то будем?

– Для начала, надо проверить, как там поживает наш трофейный пулемет, потом переснарядить ленты для него так, чтобы вышло четыре по двести патронов, но перед тем, как ты этим займешься, сбегай к Убивцу, попроси у него в займы еще ленту на сотню, с патронами. Вернемся – отдадим.

– Блин, Миша, почти 'штуцер'[111] патронов только для ПК! Мы с тобой что, на войну едем?

– Дружище, на нас с тобою начали охоту такие зверюги, что тебе, молодому-неопытному, лучше даже и не знать, что такие монстры и на свете-то бывают. Но мы мало того, что о них узнали, мы им крепко напинали задницу. И теперь они хотят отомстить. И пока хоть один из них жив, или пока живы мы, война уже не прекратится. Будь к этому готов. Так что ты пока разберись с пулеметом и патронами к нему, а я мотанусь в Комендатуру, пару цинков автоматных патронов прихвачу, пистолетных патронов коробки по две, ВОГов у нас своих еще полцинка, ручных гранат по десятку на нос. Мины брать не будем, это уже явно лишнее.

– Да уж, – заржав, согласился Толя. – Противопехотная МОН-50 на Большой Садовой[112] явно будет выглядеть неуместно! Ладно, пойду у Кости ленту поклянчу. Коробку просить?

– Нет, Толь, патронный короб-'сотка' у нас есть, только лента нужна и патроны. А как с этим закончим – будем вещи собирать. Всякие там майки-футболки-трусы-портянки, 'мыльнорыльные', короче, личные вещи из расчета на пару месяцев 'автономки'. Ну, не совсем 'автономки', конечно, если припрет – можно будет что-то и в Ростове купить. Но как мне кажется, глупо будет тратить там деньги на то, что отсюда можно забрать бесплатно. Ладно, давай сперва сходим, пообедаем, а потом – каждый по своей программе.

Перекусив, чем бог послал, я отправил Толю к Убивцу, а сам двинул к Степанычу в гараж, забирать УАЗ.

Пожилой старший техник сделал все, как и обещал, в лучшем виде. Дополнительные бронелисты были аккуратно приклепаны, канистры в 'собачнике' – закреплены в простеньких, но надежных держателях: не трясутся, не болтаются, но достаются легко. И ячейки под патронные короба сделаны толково – даже если понадобится снять турель и поставить на место заднее сиденье, они мешаться не будут.

– Только предупреждаю сразу, – говорит мне Семеныч, – машина стала почти на двести пятьдесят килограммов тяжелее и жрать будет литров двадцать на сотню, не меньше, хотя движок у тебя тут – что надо, и регулировал его мастер-золотые руки. Но, ничего не поделать… Зато дополнительная защита и увеличенный запас хода.

– Да ладно, что ж я, по-твоему, ничего не понимаю? – отвечаю я. – За все надо платить. И за дополнительные удобства тоже.

– Ну, вот и хорошо, раз понимаешь! – оживляется тот. – Я вот тут еще что сказать хотел: пока работал, запустил нос в твой ЗИП…

– Погоди, – удивляюсь я, – а чего ты там не видел? Ты ж мне его сам выдавал!

– Так-то оно так, да только выдавал я то, что было приказано. А сейчас предлагаю то, что тебе на самом деле понадобиться может.

– И что же это?- во мне проснулся искренний интерес – похоже, ушлый дед хочет предложить мне что-то стоящее.

– А сам погляди. Насос ножной я тебе выдал? Выдал! Новый, чин-чинарем. А вот сколько ты им такое колесище накачивать будешь, ты подумал? Это ж не велосипед, блин! Тут компрессор автомобильный нужен! В прикуриватель воткнул, и стой себе, семечки грызи – шелухой поплевывай… Или домкрат. Ты что, серьезно собираешься стандартным домкратом своего лифтованного монстра приподымать? Как соберешься – меня позвать не забудь, я поржать приду, а то цирк-шапито не заезжал давно…

– Ладно тебе, хорош глумиться, – притормаживаю я развеселившегося старшего техника. – Предложить чего хочешь, так не стесняйся!

– Да есть одна штука… Реечный домкрат называется. До Тьмы такие были, в основном, заграничные – 'Хай-Джеками' назывались, сейчас в Ростове делают на 'Сельмаше'. Небольшими, правда, партиями, но кому нужно – достать могут.

– И сколько ты за всю эту красоту хочешь?

– Нуууу, – задумался ненадолго Степаныч. – Скажем – два рубля золотом.

– Сколько?!

– Ладно, полтора, но только из уважения к тебе!

– А может, давай так: рубль, и я возвращаю тебе ножной насос и обычный домкрат?

– Блин, без ножа режешь, – задумчиво скребет в затылке он. – Ладно, по рукам! Сейчас все принесу.

Прибарахлившись, еду из гаража в Комендатуру. Там я получил у дежурного ключи от нашей комнаты, забрал из нее деревянный ящик с двумя цинками патронов к автомату и четыре пачки пистолетных, по шестнадцать штук в каждой. Гранат у нас и трофейных, лежащих в моем гостиничном номере, вполне хватало.

Одним словом долгая и нудная, с многократными перепроверками – все ли взяли, ничего ли не забыли – процедура сборов продолжалась аж до вечера. В конце концов все собранные и уложенные в два ранца и баул вещи мы сложили в углу моей комнаты, автоматы с подствольниками пристроили рядом, а чистую, отглаженную и обшитую форму СБ, в отдельном новом мешке, выпрошенном у Кузьмы, аккуратно положили сверху, чтобы не помялась. Заднее сиденье из УАЗа вынули и убрали в сарай, в котором обычно отрабатывали 'тактику'. Снятый тент аккуратно свернули и уложили в 'собачнике' – это пока еще днем относительно тепло, а вот еще неделя-другая, и первый снег может выпасть. Зато смонтировали в специальном гнезде в полу опору для пулеметной турели, а к ней и саму турель привинтили. Пулемет на вертлюге закрепим завтра, и вещи тогда же в машину перенесем.

– Ладно, Толян, пошли-ка на ужин, а то я сегодня замотался, как проклятый и готов хоть корову целиком сожрать!

Толя, который сам покушать вообще ни разу не любит, встретил мое предложение с нескрываемым энтузиазмом. Умывшись, мы спустились в обеденный зал, и обнаружили там весь отряд Убивца в полном составе, сидящим за накрытыми столами. А вот штатских в зале не было совсем.

– Просто там снаружи на двери табличка: 'Извините, сегодня спецобслуживание, ждем вас завтра!' – ответил на незаданный вопрос Четверть. – А сегодня тут посиделки только для своих.

– Точно, – поддержал его Костя, – сегодня мы провожаем в дальний рейд двух боевых друзей и по этому поводу устраиваем маленький сабантуй. Так что, парни, располагайтесь, сегодня мы пьем за то, чтоб дорога у вас легкая была!

Скажу честно, вечеринка удалась! В связи с нашим раним отъездом, пили все умеренно, чтобы не травить душу нам двоим, к спиртному после пары кружек пива, вообще не прикасавшимся. Зато в плане покушать стол был весьма богатым, хоть и без особых изысков, что называется – по-деревенски: много всевозможных солений и салатов, напоминающих продаваемые в мое время на всех рынках под видом корейских, посыпанные зеленью люля-кебабы, толстые телячьи стейки, жареная речная рыба. Рис с овощами, мелкая, целиком обжаренная в масле до золотистой корочки картошка, домашняя лапша, соусы всякие – аджика, там, сметано-чесночный…

– М-да, – сыто обвел я глазами все это великолепие, отвалившись от стола минут через тридцать. – Вот это я понимаю – стол! Разве что пельменей нету.

– Попросил бы, сделал бы я тебе пельменей, – с достоинством отвечает Кузьма. – Хоть из четырех сортов мяса сразу. А теперь уже – обломись. Не успею.

– А и ничего, – непринужденно машу рукой в ответ я. – Будет лишний повод вернуться.

– Это точно! – не упустил возможности поддеть командира Курсант. – Этот ради тарелки пельменей из Ростова сюда бегом добежит!

– Уж чья б корова мычала! – шутливо огрызаюсь я, грозя наглецу кулаком, но ответ мой почти не слышен за громовым взрывом хохота.

– Ладно, ребята, хорошо тут с вами, но мне еще кое-куда наведаться надо…

Народ к моему уходу относится с пониманием и одобрением: все ж таки не на три дня уезжаю, с девушкой попрощаться надо обязательно. А то не поймет. Выйдя из 'Псарни' я быстрым шагом направился к дому Костылевых…

Нет, не было у нас с Настей ничего этакого в тот вечер. И то, что отец совсем рядом, в доме, не способствовало, да и в целом по поведению девушки я понял, что она пока просто не готова… И не стал даже и пытаться перейти к решительным действиям. Мы просто снова просидели до полуночи в беседке, целуясь и болтая о всякой чепухе. А потом я шел домой с припухшими от поцелуев губами и каким-то сладко-щемящим ощущением под сердцем. Как школьник, честное слово!

Без двадцати пять утра мы с напарником, закинув вещи и оружие в УАЗ, поставили пулемет с присоединенной коробкой-'соткой' на вертлюгу и выехали в сторону гаража, перед которым уже формировалась колонна. Вернее – ее сторожевая часть. Отправить сразу четыре десятка грузовиков Ханкала себе позволить не могла, поэтому 'Камазы'-'шаланды' дожидались нас на автобазе в Моздоке. А вот выделенные на их охрану шесть БТР-80, четыре 'Урала', с установленными в кузовах ЗУ-23, и два УАЗа, один – 'Хантер' старшего колонны, а второй – наш, собирались и заправлялись горючим именно здесь. Пользуясь занятостью Степаныча, которого буквально рвали на части все и сразу, я слегка 'наехал' на молоденького младшего сержанта-заправщика, и тот безропотно залил мне бензином помимо полного бака еще и все четыре запасные канистры. Понимаю, нехорошо, но: хочешь жить – умей вертеться. Именно в этот момент меня и отловил невесть откуда взявшийся Костылев. Неодобрительно покачав головой на мое наглое самоуправство, он только вздохнул и вручил мне тонкий незапечатанный бумажный конверт.

– Это ваши с Толей командировочные предписания. Зарегистрируете в Ростове в Управлении общественного порядка СБ, оригиналы останутся у них в кадрах, копии всегда надо будет носить с собой вместе с удостоверением, на случай проверки комендантским патрулем. Да, с колонной вы идете только до самого Ростова-на-Дону. В городе разделитесь: колонна пойдет на Военвед[113], а вы сразу в СБ на Большую Садовую. Толя, думаю, адрес знает.

– Знаю, – соглашается напарник. – Недалеко от перекрестка с Буденновским, ну, где центральный универмаг. И железнодорожный вокзал рядышком.

– Ну, если знаешь, тогда счастливого пути вам, парни! Шифротелеграмму по вам мы в Ростовское Управление СБ уже отправили, так что тамошний начальник, генерал-майор Стеценко и его зам по спецподразделениям, полковник Григорьев о вас в курсе. Так что, не переживайте, вас там и встретят и определят.

Ровно в пять взрыкивая дизелями БТРов и 'Уралов', и, воняя выхлопом и не прогоревшей соляркой, мы трогаемся в путь. Толя, надевший мой бронежилет и 'Алтын', сразу же после того, как наш УАЗ проходит сквозь ворота КПП, встает к пулемету. Да, колонна у нас 'зубастая' и поживиться в ней явно нечем, скорее – связавшись с нею можно огрести немало проблем, но я слишком хорошо помню, какие сюрпризы могут преподнести Мертвые Земли. Но вокруг все спокойно. То ли Непримиримые решили сегодня обойти эти края стороной, то ли, действительно, не рискнули связываться с такой силой. Когда колонна поравнялась с местом гибели экипажа Дорожной Стражи на окраине Алпатово, я надавливаю ладонью на клаксон и долго его не отпускаю. Ко мне почти сразу же присоединяются все остальные водители. Спите спокойно, братишки, мы помним о вас и будем за вас мстить!

А вот КПП 'Ищерское' почти не изменилось. Разве что проволочные заграждения, уходящие вдаль в обе стороны от него стали гуще и выше, да сеть траншей вокруг двухэтажного здания блок-поста выглядит не канавками для водостока, а полноценными оборонительными сооружениями. Ну, и конечно, люди. Никаких сонных лиц, никаких неторопливо-вальяжных движений. Парни теперь тут служат резкие и явно матерые, не раз в бою бывавшие. Плакат с Медведевым до этих времен, разумеется, не дожил, а вот непонятный парус-звезда так и стоит на прежнем месте. Правда, надпись на нем теперь другая – 'Терской Фронт'. Еще одно отличие от прежних времен я увидел, проехав еще километр: там, слева от трассы, в окружении мощных бетонных капониров расположилась как минимум батарея 120-миллиметровых 'Саней'.[114] А что? Все по уму, местность перед КПП, наверняка давно поделена на сектора и пристреляна, и тот псих, что решится штурмовать 'Ищерское' со стороны Мертвых Земель очень быстро полетит мелкими фрагментами в разные стороны. 'Сани' – штука серьезная, если работает батарея с опытным расчетом – шансов у противника практически нет.

И пригороды Моздока, до которых мы доехали уже часам к девяти утра, изменились мало. Уцелели даже две непонятно что символизирующие гипсовые статуи на повороте в Веселое: то ли комсомолец с комсомолкой, то ли молодые колхозник и колхозница, все такие же идиотско-жизнерадостные, разве что облупились совсем, и теперь не грязно белые, а просто серые. Наша колонна, объехав по окраинам Троицкое, проскакивает через железнодорожный переезд и еще через несколько минут выезжает на заставленный грузовиками 'пятак' перед ЦОУ.[115] Как же все знакомо, мама дорогая! Даже кафешка 'Встреча' стоит на том же месте. С трудом подавляю в себе желание пойти и поискать там, на стене, слева и выше дверного косяка, свой 'червонец'.[116]

Разумеется, не обошлось без столь привычной в армии неразберихи и бардака: нас ждали несколько позже, еще не все 'Камазы' были заправлены, не на все были выданы номера…

– Номера? Погоди, какие номера? – буквально ловлю за рукав я пролетавшего мимо майора, руководившего всем этим бедламом на колесах.

– А вы не в курсе? Вот, мля,…, – далее майор выдает такую витиеватую и заковыристую конструкцию, что даже я заслушался, чего уж говорить о Толике.

– На территории Терского Фронта автомобильные номера не ввели пока, не до того, – пускается в объяснения майор-матершинник. – А вот на всей остальной территории Югороссии номерные знаки на машине – обязательны. Вот и выдаем всем выезжающим с Фронта временные. Гражданские за ними в отделы СБ ходят, получают. А военным – прямо тут.

– Ну, тогда и нам выдай, коли уж мы тебя поймали! – смеюсь я.

– Да без проблем, – майор вытаскивает из солидных размеров брезентовой сумки на боку пару черных номерных знаков, связанных между собой бечевкой, на которых белым шрифтом нанесен номер: '11-16 ТФ'.

– Так, кто из вас хозяин машины? Командировочное предписание свое гони!

Взяв в руки мое предписание и достав из кармана ручку, майор некоторое время с сомнением оглядывает мой тюнингованный до неузнаваемости внедорожник, видимо, пытаясь определить его изначальную модель. Потом, махнув рукой на это бесполезное занятие, прямо на капоте УАЗа вписывает в графу 'Автотранспортное средство': УАЗ-вездеход, гос. номер '11-16 ТФ'.

– Когда возвращаться будете, снова к нам заезжайте – сдадите, – сообщает майор мне, перенося данные из моего удостоверения в толстенный гроссбух, вытащенный из недр все той же сумки, и исчезает в клубах пыли и выхлопных газов.

– Интересно, Миш, тут весь этот бардак надолго? – задумчиво обращается ко мне Толя.

– Думаешь, успеем ли до банка? Считаю – вполне! Опять же банк тут, если я все правильно помню, должен быть минутах в пяти езды.

Я не уточняю, что тот банк, о котором я помню, существовал тридцать лет назад. Просто банки – это не палатки со жвачкой и сникерсами, они с места на место переезжают редко. Быстро прикрутив номера (я – передний, Толя – задний), мы снова садимся в машину, и я гоню к ДОСу[117], где некогда располагалось отделение 'Сбербанка'.

Интуиция меня снова не подвела. Банк стоял на прежнем месте и выглядел почти так же, разве что вывеска над входными дверями поменялась: вместо 'Сбербанк' теперь висела 'Государственный банк Югороссийской Республики'. Хотя, мне-то какая разница, лишь бы деньги приняли. Вклады мы с Толей решили делать по очереди, чтобы не оставлять на улице без присмотра УАЗ с пулеметом и вещами. Первым в гостеприимно распахнутые двери вошел я.

Похоже, девушки-кассирши, увидев сквозь большие витринные окна подъехавший к банку внедорожник с ПК на турели, а потом – вооруженного до зубов посетителя, серьезно напугались. Да и охранник, смотревшийся на моем фоне довольно жалко со своим ПМом, выглядел не лучше. Но, когда выяснилось, что ограбления сегодня не будет, девчушка-операционистка сразу ожила, бойко объяснила мне правила приема вкладов у граждан, шустренько отстучала данные из моего служебного удостоверения на клавиатуре своей непонятной (то ли кассовый аппарат, то ли компьютер) машины, приняла у меня банковский чек и еще пару минут спустя выдала мне сберкнижку. Совершенно обычную, синевато-серую, с зеленоватого цвета листочками внутри. Только логотип на обложке был тот же, что и на вывеске над дверью.

– Снять или положить деньги можно в любом отделении нашего банка при наличии любого удостоверения личности государственного образца. Распишитесь здесь и здесь, – она подала мне два бланка стандартного договора о приеме вклада.

– До свидания, приходите к нам еще! – с почти искренней улыбкой прощебетала она на прощание.

– Давай, Толик, твоя очередь, там ничего сложного, – сказал я напарнику, подойдя машине.

Еще чрез пятнадцать минут мы снова вернулись к ЦОУ, где продолжался тот самый, хрестоматийный, 'пожар в бардаке во время наводнения' со всеобщей беготней, суетой и матерщиной, в которой, впрочем, мы с Толей никакого участия не принимали. Однако, ничто не вечно под луной, и примерно через час колонна все-таки тронулась в путь. Я с наглой рожей пристроился вторым, аккурат между 'Хантером' старшего колонны и первым из БТРов сопровождения, а то что-то вообще не климатит мне в открытой машине поднятую грузовиками да бронетранспортерами пыль глотать.

Ну, что ж, прощай Терской Фронт, до скорой встречи! И, здравствуй Югороссийская Республика. Не пройдет и двух суток, как мы будем в твоей столице, столь-граде Ростове-на-Дону. Почему так долго? Ну, вы и спросили! Да, согласен, расстояние от Моздока до Ростова прямо скажем – не впечатляет: километров семьсот, нет, скорее – шестьсот пятьдесят. На хорошей легковушке, да с толковым водителем за рулем – часов семь-восемь пути. Откуда ж двое суток-то? А тут надо принимать во внимание особенности движения армейских колонн. Во-первых, им запрещено двигаться в темное время суток. То есть пробили часы восемнадцать ноль-ноль, все – 'стоп колеса' до утра. Во-вторых, это одиночке на легковой машине хорошо – втопил педаль в пол, и гляди, как километровые столбы по обочинам мелькают. А вот скорость армейской колонны определяется скоростью самой медленной в ней машины. Так что может она ехать и на шестидесяти, а то и ползти на сорока километрах в час. А уж если кто закипит, пробьет колесо, или, не приведи боже движок у кого 'клина словит' – все, пиши пропало! Вся колонна выстроится вдоль обочины, ощетинится стволами автоматов часовых и будет стоять, пока не починят сломавшееся. Именно для таких случаев и входят в состав любой колонны, помимо 'брони' охранения, еще и минимум пара 'Уралов'-ремлетучек. Вот отсюда и получается, что двое суток на шесть с половиной сотен километров марша для армейской колонны – не такой уж плохой результат.

Дорога после Моздока была уже совсем не такой, как на Терском Фронте. Была она какой-то… мирной, что ли? По ней хоть и редко, но проезжали нам навстречу (обгонять-то явно не решались) гражданские легковушки, в основном 'классика' российского, а то и советского еще автопрома разной степени дряхлости. Ничего, в общем-то, странного: все навороченные иномарки с их набитыми электроникой 'потрохами' разом погорели в момент первых же ядерных взрывов. Электромагнитный импульс, господа, еще никто не отменял. А от него даже современные линкоры и авианосцы не шибко-то защищены были, что уж там про всякие 'Мерседесы' да 'Тойоты' говорить… Вот и катается народ на том, что еще ездить может. Латает без конца и катается. Но, не все так плохо: вездеходы, вон, уже свои на 'Ростсельмаше' делать начали, глядишь, лет через сорок и до автомобилей премиум-класса дорастут, кто знает… Одним словом, километров через сто пятьдесят я даже разрешил Курсанту снять 'броню' и, оставив в покое пулемет, пересесть на переднее пассажирское сиденье, держа, правда, автомат под рукой. Во избежание…

С грузовиками нам повезло: шли ходко, движение не тормозили и ломаться, вроде, не собирались.

Остановились только один раз и по совершенно уважительной причине. Как сказал некий безымянный, но прославившийся своей мудростью солдат: 'Война войной, а обед – по распорядку'. Вот на обед-то мы всей колонной дружно и встали на берегу речки Кума, неподалеку от села Левокумка, под Минеральными Водами. Первые несколько секунд я с откровенной завистью разглядывал водителей и бойцов охраны, достававших из кабин сумки и корзинки с домашней снедью. Но тут во всей красе проявился хозяйственный характер Анатолия. Тот недолго порылся среди наших вещей и извлек на свет божий вполне приличных размеров сидор, из которого, стоило только развязать лямки на горловине, одуряющее пахнуло едой.

– Зина передала, сказала, что сами мы один фиг не допетрим, – заговорщицки подмигнул Курсант.

В сидоре оказались аккуратно завернутые в толстую оберточную бумагу здоровенная жареная курица, полтора десятка вареных яиц, вареная же картошка в мундире, каравай хлеба и шмат соленого сала в чистой тряпице. Харч богов, едрена мать! Особенно если под слегка нагревшийся, но все равно очень вкусный квас из больших стеклянных бутылок. Нет, таким женщинам как Зинаида, нужно памятники ставить! Перекусившие и довольные мы снова забрались в машину, причем Курсант, имевший весьма посредственный водительский опыт, уговорил меня пустить его за руль. А почему бы и нет, в конце концов? Ехать в колонне несложно: знай, держи скорость, да двигайся точно за ведущим… Ребенок справится!

В общем, до Ставрополя мы к вечеру все-таки доехали. Правда, в сам город так и не попали, нашу колонну завернули вправо от трассы на второстепенную дорогу километрах в десяти от окраин, и разместили на ночевку на территории располагавшейся там мотострелковой дивизии. Похоже, подобные гости тут были не в новинку: военные регулировщики из здешней роты РРД и КС[118] в белых касках и портупеях быстро загнали нашу колонну на большой асфальтированный плац, а самих нас разместили на ночевку в стоящей здесь же одноэтажной казарме. Вполне, кстати, приличной: койки одноярусные, матрацы на них новые, постельное белье свежее, в душевой – и горячая и холодная вода. Чего еще для счастья на временной стоянке нужно? Разве что перекусить! Вот тут, врать не буду, дела были похуже: до Четверти и Зинаиды с их кулинарными изысками здешние повара явно не дотягивали. Хотя, чего требовать от солдатской-то столовки? Ну, да мы не привередливые…

Переночевав у гостеприимных военных, долив до верху бензобаки, на следующее утро, обойдя Ставрополь по объездной, двинулись дальше. И вот тут-то и начались у нас всякие мелкие, но досадные неприятности: сначала начало гореть сцепление на одном из 'Уралов'-тачанок, потом, чуть не вылетел с трассы 'Камаз', у которого отказали тормоза. Времени на исправление этих поломок ушло немало, хотя чинили совместными силами.

Одним словом, когда мы, наконец, объехали по Восточному шоссе Батайск и направились в сторону Ворошиловского моста через Дон, солнце уже клонилось к закату, но город, за счет того, что правый берег намного выше левого, виден был издалека. Сразу бросаются в глаза горящие золотом купола какого-то храма.

– Это что? – спросил я у нервно ерзающего на пассажирском сиденье Толи.

– Это? Ростовский кафедральный собор, – ответил он с такой гордостью, как будто лично, собственными руками, этот собор выстроил. – Красивый. Там еще городской Центральный рынок рядом. Вообще рынков в городе полно, но этот самый большой, на нем найти можно вообще все.

– Учтем, – кивнул я

Так, за разговорами о прекрасном и доехали мы до 'визитной карточки' Ростова-на-Дону, памятной мне еще по временам Союза, когда ее изображение часто на разных посвященных Гражданской войне открытках печатали. Правда, сейчас я осознал, что открытка – это совсем не то! Памятник Тачанке впечатлял: четверка бронзовых озверевших коней явно неслась, ничего не разбирая на своем пути, готовая смести любую преграду. Трое мужиков в бричке были под стать своим скакунам: могучие, несокрушимые и свирепые. Да уж, блин, такие, пожалуй, и впрямь могли какого угодно врага в бараний рог скрутить. Именно они и были 'от тайги до Британских морей', всерьез, без шуток. Сильный памятник!

Вот возле Тачанки, вернее у КПП ГАИ, там расположенного, мы с колонной и расстались. Они остались, сначала решая по радиостанции какие-то вопросы с размещением на Военведе, а потом вообще отправили туда 'Хантер' со старшим, в качестве 'парламентера'. А мы поехали дальше. Нас ждали в Управлении общественного порядка СБ по Ростову-на-Дону. По крайней мере, надеюсь, что ждали.

– А это что за водоем справа?

– Гребной канал.

– Небось, летом от купальщиков не протолкнуться?

– Хватает, конечно, но вообще народ тут купаться не любит…

– Что так? Вроде место хорошее, – недоумеваю я.

– .Да в конце прошлого века, до Тьмы еще, большие бандитские войны были, слыхал?

– Ну, так, краем уха, – улыбнулся я, прекрасно помнящий 'лихие девяностые'. Ну, да, малиновые слаксы, кожаные куртки, пудовые цепи и перстни-'гайки' на 'риальных пацанах'… Такое поди забудь.

– Так, говорят, в то время тут до фига народа в тазиках потопили. Понимаешь?

– Чего уж непонятного? Берут бедолагу, ставят в таз, а сверху – несколько лопат бетона. И все, ушел клиент на дно с цементным якорем… Поганая смерть…

– Во-во, – соглашается Толя. – Вот из-за таких и считается – дурное место. Хотя, нашим многим по фигу, и тут барахтаются. Нас, ростовских, вообще ничем не проймешь!

А вот Ворошиловский мост, по которому мы переезжали Дон, меня откровенно напугал. На каком именно честном слове держалась эта конструкция, лично для меня так и осталось загадкой. Латаный-перелатаный, причем в разное время, разными материалами и разного уровня профессионализма мастерами. Просто мозаика какая-то, а не мост, ей-богу!

– Толик, а что мост-то такой угребищный?

– Ай, командир, не спрашивай!!! Говорят, прямо перед Тьмой другой мост через Дон строили, вон гляди, – он ткнул пальцем влево, и я увидел вдалеке торчащие из реки опорные быки и куски каких-то железобетонных конструкций. – А когда от взрывов земля-то ходуном заходила, так новый целиком в воду и рухнул. Потом долго еще в нескольких местах для прохода судов фарватер от обломков чистили. А это угребище, – он ткнул пальцем в проносящиеся мимо секции ограждения моста, – устояло. И стоит до сих пор. А на новый пока средств собрать не могут – сам понимаешь, страна четыре войны пережила, не было лишних денег…Вот, похоже, и будем кататься по этому, пока он совсем не развалится.

– Главное, чтобы он прямо сейчас у нас под задницами не развалился! – натужно шучу я.

– Да нам тут рядом, командир, – успокаивает меня Толя, глядя на то, как я с тревогой посматриваю на часы. – Сейчас немного вверх по Ворошиловскому, а там, на Советской – увидишь, короче, такая площадь с памятником – влево по Большой Садовой, там еще чуть-чуть, и на месте.

– Погоди, Толя, куда наверх? Дорога под уклон идет!

– А, понял, извини, – смущается напарник. – Это просто у нас говорят тут так. Все, что от набережной – вверх, все, что к ней – вниз.

– Догнал! Типа, местный народный фольклор. Запомню.

Площадь Советов, которую, по словам Толи, весь Ростов называл Советской или просто 'Кони', пропустить и впрямь было трудно. Во-первых, на площадь выходило фасадом белоснежное здание Администрации Президента Югороссии. Симпатичное такое, в стиле сталинского классицизма… А может, сталинского барокко… Или ампира… Короче, не разбираюсь я в этих стилях, просто видно, что в конце сороковых – начале пятидесятых построено Толя сказал, что раньше тут располагалась областная администрация. Ну, да, а как стал Ростов столицей, так и уровень администрации вырос сразу. И памятник на Советской тоже был. И тоже по мотивам Гражданской войны: всадник с шашкой наголо, пехотинец с винтовкой, прижавшийся к стремени кавалериста и матрос, пытающийся метнуть гранату из положения 'лежа'. Наверное, символизирует единство родов войск. А может – еще чего, не знаю. Кстати, свое второе, лошадиное прозвище площадь именно из-за этого памятника получила, очень уж на его барельефах коней, впряженных в тачанки, много. А во-вторых, с противоположной стороны площади виднелось здание банка: красивое, явно еще дореволюционной постройки, с всякими бронзовыми фигурами на фронтоне: двуглавым орлом под тяжелой короной, еще какими-то человечками, скорее всего Меркурием и еще кем-нибудь из этой же братии, и надписью: 'Контора Государственного Банка'.

– Слышь, Толя, вот куда нам надо было свои деньги сдавать. Гляди, как солидно!

Напарник только хихикнул в ответ.

А еще перед банком был фонтан. Я бы даже сказал – фонтанище. Мраморное, кажется, кольцо парапета, бронзовые львы на постаментах. Нет, серьезно, словно снова в Питер вернулся!

Свернув на Большую Садовую, мы проехали мимо городской Администрации, и вот тут я понял, что погорячился, решив, что Президентская Администрация на Советов – красивое здание. Ничего подобного! А вот городская Администрация, больше на дворец похожая, была действительно красива. Я такие здания разве что в Питере видел. Интересно, а почему их эти ухари из Президентской отсюда не переселили? Думаю, только потому, что этот дворец, несмотря на всю свою красоту, размерами маловат.

Потом был парк, вернее, его жалкие остатки, которые, впрочем, явно последнее время усиленно и вполне успешно приводили в порядок: высаживали молодые деревца и кусты на месте выкорчеванных пней, по-новой размечали и разбивали клумбы, выкладывали серой брусчаткой дорожки и аллеи.

– Это Парк имени Горького, – подсказал Толя. – В начале Большой Тьмы его чуть было весь на дрова не извели, но потом с нефтью и мазутом легче стало, ТЭЦ по новой запустили… Теперь вот восстанавливают.

А еще перед входом в парк я увидел памятник Ленину. Вот уж, правда: 'Жил, жив и будет жить'!

Еще через два квартала мы подъехали, наконец, к бывшему зданию ГУВД по Ростовской области: мощной, сталинской постройки пятиэтажке. Чем-то она напоминала дом на Лубянке в Москве. Такое же монументальное строение, никаких колонн и балкончиков, никаких украшательств, только шершавые панели из серого камня. Внушительно, ничего не скажешь. Раньше в соседнем здании, по словам Толи, располагалось Управление ФСБ. Но в Югороссийской Республике Служба Безопасности выполняла одновременно функции и МВД, и ФСБ. А что, может и правильно? При Лаврентии Палыче НКВД тоже, за двоих горбатился, и ничего, вроде справлялся. А потом от разделения НКВД на КГБ и МВД лично я особого толка так и не припоминаю. Только и делали две эти конторы, что друг другу пакостили по мелочи, да чуть что, 'хозяину' на 'смежников' стучали. На кой такое разделение нужно между структурами, единственная функция которых – защита интересов государства и его граждан? Не знаю…

У могучих двустворчатых дверей, деревянных, но обшитых квадратными листами полированной меди понизу, стоял в карауле совсем еще молодой сержантик в фуражке и почти такой же, как и у нас, форме, разве что не черного, а темно-серого цвета и с другим шевроном, отсюда не разобрать с каким, с 'Кедром' на плече.

– Товарищ сержант! – голосом, не признающего споры и неподчинение человека рявкаю я. – Принимаете машину под охрану, и не дай бог из нее что пропадет!!!

Вообще-то, формы сотрудников СБ на нас сейчас нет и похожи мы, наверное, черт знает на кого, но номера УАЗа с буквами 'ТФ', командирский рык и наглая морда делают свое дело. Единственное, на что у него хватает смелости, так это, поглядывая с интересом на мой 'козырный' АК-103, потребовать для проверки наши удостоверения. Которые ему и были тут же продемонстрированы. Молодец, перепугаться, может, и перепугался, но службу свою знает. Прочтя и проникнувшись, сержант принимает строевую стойку и четко отвечает:

– Есть!

– Молодец, сынок, – искренне хвалю его я и поднимаюсь по ступеням к дверям, возле которых на стене висит мраморная табличка: 'Служба Безопасности Югороссийской Республики. Управление общественного порядка по Ростову-на-Дону и Ростовской области'. И эмблема – щит и меч. Кстати, у сержанта на шевроне – такая же, и написано: 'Управление общественного порядка'. Похоже, местный аналог милиции.

В 'дежурке' сидит пожилой, рыхлый и какой-то сонный капитан. Да уж, до Пети Малыша из Червленной ему… Ну, даже не знаю, как пекинесу до волкодава, наверное. Хотя, здесь не Терской Фронт – все намного проще и спокойнее.

– Лейтенант Тюкалов и сержант Коломийцев из Червленной с Терского Фронта, – четко докладываю я, и протягиваю в узкое окошко наши с Толей командировочные предписания.

Капитан тут же пытается выстроить на лице деловое выражение, но ничего у него не выходит – уж больно сонный.

– Да-да, я в курсе, что вы должны прибыть, вот только никого уже нет, придется ждать до завтра.

– Не вопрос, – отвечаю я. – Ко скольки нам подъехать?

– Стоп-стоп! – капитан, наконец, окончательно проснулся и вспомнил, что он все-таки должностное лицо 'при исполнении'. – Куда это вы собрались, молодые люди?

– Да сержант Коломийцев местный, у его родни думали переночевать. А что?

– Да ничего! Командировочные предписания ваши не зарегистрированы, огнестрельное оружие в дежурную часть не сдано, транспортное средство на учет не поставлено, а они уже ехать куда-то собрались! Нет, так не годится!

Ох, елки, да тут, похоже, бюрократия цветет пышным цветом! Но, с дежурным воевать – глупо, он сам ничего не решает. Ладно, и какие тогда есть варианты?

– Ну, товарищ капитан, и что вы тогда нам предложите в этой ситуации?

– Да все просто: загоняете машину в наш гараж, оружие под роспись сдаете мне в 'дежурку', ночуете у нас, а утром генерал Стеценко вас примет…

– Ночевать, надеюсь, не в камере придется?

– Нет, разумеется. У нас тут рота охраны расквартирована, у них в казарме места, вроде, есть. Там и переночуете.

– Ладно, – вынужден согласиться я. – так и сделаем. А сейчас, как я понял, надо оружие сдать?

– Да, одну минуту, вот туда, – капитан показывает рукой на дверь с табличкой 'Помещения для приема-выдачи оружия'. – Там окошко, я в него приму.

– Погодите, мы сейчас вернемся…

Когда мы вваливаемся назад, с пулеметом, гранатами, ящиком патронов, распечатанным цинком ВОГов и четырьмя патронными коробами, из которых торчат хвосты пулеметных лент, челюсть капитана падает куда-то под стол. А глаза сержанта, покинувшего-таки свой пост у крыльца, и зачарованно вошедшего вслед за нами, больше напоминают по размерам чайные блюдца.

– А ты думал, сынок! – по-свойски подмигивает ему Толя. – Было б у тебя столько же врагов, сколько у нас, ты вообще даже до сортира на танке катался бы. А пока – брысь назад, у нас там, в машине ценные вещи!

Когда сержант пулей вылетает наружу, а капитан-дежурный выходит из ступора, мы, наконец, направляемся в оружейку 'сдаваться'. Сдали все, включая пистолеты, из-за которых, правда, пришлось немного поспорить. В конце концов, капитан хоть и согласился, что опера Управления по борьбе с терроризмом должны иметь право на постоянное ношение табельных пистолетов, но только после того, как на это будет выписано разрешение. Спорить с этим человеком было невозможно, дать ему в рыло не позволяло воспитание и узенькое оконце, через которое мы общались. В конце концов, я плюнул, и согласился. Мы находимся в столице государства, да еще в помещении организации, которая оберегает покой и мир на территории этого самого государства. Уж если и тут придется от кого-то отстреливаться – тогда вообще хана!

Сдав оружие, мы загнали УАЗ в подземный гараж и, забрав ранцы и баул со своими вещами, потопали за выделенным нам в провожатые солдатом в казарму роты охраны. Там уже давно был произведен отбой, помещение наполняли дружный храп и неистребимая вонь портянок и гуталина. Вот в скольких казармах бывал, а запах везде один и тот же. Как говаривал мой армейский ротный: 'Запах молодых львов'. Вот-вот, точно, воняет, как в зверинце! При слабом свете дежурной лампочки мы находим свободную двухъярусную койку, причем я нагло занимаю нижний ярус по праву старшего по возрасту и званию, аккуратно раскладываем на табуретах свою парадную черную форму. Толя достает из баула новенькие сапоги, я – свои крутые 'Коркораны'. Думаю – перед генералом завтра мы в грязь лицом не ударим!

Ополоснувшись в душе и затолкав свою дорожную одежду в баул (потом постираем), мы дружно отходим ко сну.

Сон мне приснился просто замечательный, хотя и несколько сумбурный: снилось, что не было никакой войны, но зато все, кого я узнал в Червленной, живут в Подмосковье, и что везу я Настю к своим родителям, знакомиться. А Игорь устроился к нам в Отряд командиром роты. А Кузьма с Зиной открыли очень популярное в Сергиевом Посаде кафе, и что…

А вот побудка была фиговой. Во-первых, тонкий мальчишеский голос, срываясь в фальцет, прямо-таки взвизгнул 'Рота, подъем!', несколько десятков босых пяток дружно грохнули, опускаясь на деревянный пол. Нет, все-таки плохая была мысль ночевать в казарме. Я с тяжелым вздохом повернулся на другой бок и повыше подтянул одеяло. Вот кому положено в шесть ноль-ноль подорваться, тот пусть и подрывается, а я еще посплю чуток…

А во-вторых, вдруг случилось что-то совсем странное. Кто-то довольно бесцеремонно пнул меня ногой в бок и заявил наглым голосом:

– Э, слышь, душара, тебя что, команда 'Подъем' не колышет?

Ну, вот, здрасте – приехали! Нет, хамство надо пресекать на корню! Практически вслепую, чисто на рефлексах, бью наглому незнакомцу расслабляющий кулаком точно в пах, а потом, когда он сгибается в три погибели, насаживаю его ноздри на свои пальцы. И только после этого окончательно открываю глаза.

Ну, да, кто бы сомневался. Крепенький загорелый сопляк лет девятнадцати в синих армейских трусах, зеленой майке и с модным 'дембельским' чубчиком. Видно, ввела беднягу в заблуждение моя прическа… А теперь, придется ему за свою ошибку расплачиваться. Я несколько раз тыкаю жалобно скулящего старослужащего лицом в табурет, на котором сложена моя форма. Видимо, он все-таки разглядел сквозь льющиеся из глаз слезы лейтенантские звездочки на погонах и поэтому начал канючить:

– Тава… товарищ… лейтенант, виноват… исправлюсь, мля буду – попутал!!!

Я отпускаю ноздри страдальца.

– Исчез с глаз моих, воин, покуда я добрый. А то не погляжу на срок службы – сдохнешь 'на очках'[119]. Считаю до трех… Два уже было…

Как ни странно – воин в норматив уложился. Ну, и ладненько. Однако, сон он мне своей выходкой перебил… Обидно! Придется вставать. Опять же, поднять напарника и пока не поздно пару приемов 'армейского политеса' ему показать. Как-никак, с генерал-майором сегодня общаться будем. Пока мы с Толей не спеша умывались и собирались, рота дружно убежала на зарядку. Ну и славно, мешаться под ногами не будут! Уведя Курсанта вглубь казармы, подальше от любопытных глаз дневального, я быстренько провел с ним инструкторско-методическое занятие на тему 'Отход-подход к начальнику' и 'Доклад старшему по званию'. Парень он у меня толковый, схватывает все с полуслова, так что управились быстро. Заодно я ему намекнул, что столичные генералы и полковники – ни фига не капитан Костылев, и поэтому ему лучше лишнего не говорить, а только четко отвечать на поставленные вопросы, если такие возникнут, а общаться с высоким начальством буду я. А потом, нам оставалось только ждать.

В девять утра, поправив еще раз и без того отлично сидящую форму, наведя последний глянец на обувь и натянув поплотнее на правое ухо береты, мы стоим в приемной перед кабинетом здешнего начальства. Правда, старлей-ординарец продержал нас в приемной почти до десяти, но когда из кабинета повалили люди в подполковничьих-полковничьих погонах, я сообразил, что там было какое-то совещание. Когда вся эта 'звездная' толпа удалилась, нам разрешили войти.

Кабинет у генерал-майора Стеценко оказался, мягко говоря, просторным: если и не со школьный спортзал размером, то ненамного меньше. Массивные книжные шкафы из темного дерева, набитые толстыми томами, длинный 'совещательный' стол в форме буквы Т, сразу несколько телефонов, монитор и клавиатура компьютера, крупномасштабная схема Ростова и ближайших городков и поселков на стене. Флаг, кстати, почти привычный мне российский триколор, только в правом верхнем углу – щит с гербом Югороссии. Над спинкой кресла хозяина кабинета – два портрета: один – генерал армии в сером форменном кителе с солидным иконостасом (правда, боевых я среди них почти не обнаружил, Орден Мужества, да ЗБЗ[120], но, учитывая звание – вряд ли в бою добыты). Думаю – здешний Министр Внутренних дел. Второй – в штатском и с уверенным, властным лицом, я так понимаю – Президент здешний. Вот интересно, но на Терском Фронте я портретов, ни этих двоих, ни Генерал-Губернатора не видел. Это как, типа, показатель особого статуса Фронта? Мол, формально мы с вами, а на деле – сами по себе?

Сам генерал-майор сидит в кресле с высокой спинкой. На вид – обычный дядька чуть за пятьдесят, худое лицо, слегка заостренный нос, на улице такого без формы встретишь – и внимания не обратишь. Хотя… Вот разве что взгляд у генерала… Взгляд умного, жесткого и привыкшего приказывать человека. Такого у случайных прохожих на улице не бывает. Слева от генерала стоит, судя по внешнему виду и полковничьим погонам, тот самый 'зам по спец' Григорьев. Суровый дядя, не сказать, что огромный, Кузьма наш, к примеру, куда фактурнее будет, но все равно… Жилистая, подтянутая фигура, набитые костяшки кулаков, не один раз сломанный нос – боец серьезный, да еще и взгляд, почти как у генерала, твердый и умный. Сразу видно – оба серьезные профи и явно на занимаемых постах не для мебели числятся.

Четко, по уставу, делаю три шага вперед и, вскинув правую руку к обрезу берета, представляюсь. За мной те же действия производит Толя. Не сбился, не запнулся – молодец, не зря я его поутру гонял.

Высокое начальство с интересом разглядывает нас, мы, как и положено по Уставу, едим его глазами. Как там, в пехотном Уставе Петра Великого: 'Подчиненный перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы излишним разумением не смущать командира'. За стопроцентную точность не поручусь, но что-то явно в этом стиле и духе. Вот мы с Толей и стоим… Изображаем…

– Значит, это вы и есть те самые? – спрашивает у меня Стеценко.

– Не знаю, что означает 'те самые', поэтому не могу ответить уверенно, товарищ генерал-майор.

Ну, его к Аллаху, тот Петровский Устав, я идиота из себя изображать не буду, пусть даже и лихого.

– Те самые, – как ни в чем ни бывало, продолжил генерал, – что со своей группой накрошили просто кучу Непримиримых, но каким-то макаром умудрились сами 'засветиться'. К счастью, только вы двое, а не вся группа.

– Так точно, товарищ генерал-майор, это мы и есть.

– Ну, двое – еще не вся группа, но все равно обидно. Действовали-то эффективно, даже я глядя на фотографии проникся, и с мостом красиво, и с двойной засадой, жаль, когда помощника веденского амира грохнули, фото сделать не смогли… Да и 'Оборотни' эти, диверсанты доморощенные… Тоже, видать, матерые демоны были. А без командира что там ваша группа сделать сможет? – вступает в разговор Григорьев.

Ай, да Костылев! Он, похоже, даже случайно прищученных мною в Беное Арби Джамалханова с телохранителями задним числом к делам группы приписал.

– Дело даже не во мне товарищ полковник, ребята у нас такие, что и без меня дел понаделают – только держись. Но ведь ноябрь на дворе. 'Зеленка' облетела совсем, еще чуть-чуть, и первый снег выпадет, в горах тогда совсем делать нечего будет. Опять же, 'Оборотни' эти…

– Что, 'Оборотни'? – заинтересовались сразу оба, и генерал, и полковник.

– 'Оборотни' – это не диверсанты. Это, – я замялся, думая, как лучше сформулировать свою мысль, – скорее – егеря, ягдкоманды, как у фашистов во время Великой Отечественной. Охотники за нашими разведывательными и диверсионными группами. А диверсантами у них совсем другие персонажи…

– И кто же? – с явным интересом спрашивает Стеценко.

– Мамелюки.

– Интересно, а вот Андрей Евгеньевич, – Стеценко кивает на Григорьева, – считает, что само существование так называемой группы 'Мамелюки' – это турецкая дезинформация. У вас что же, есть доказательства обратного?

– Доказательств пока нет, только, что называется 'косвенные улики' и слухи. Но лично я в реальности мамелюков уверен.

– Даже так? – Григорьев явно не обиделся. – Ну, что ж, коллега, как только получите хоть какие-то реальные доказательства – милости просим!

– Обязательно, товарищ полковник.

– Ладно, – легонько хлопает ладонью по столешнице генерал. – За жизнь поговорили, теперь о вас поговорить пора. Это что за арсенал вы вчера с собой приволокли, можно узнать?

Он достал из папки на столе какой-то лист, а из нагрудного кармана кителя – очки, которые нацепил на кончик носа, став при этом похожим на строгого школьного учителя, и начал читать:

– Два ножа, попадающие под классификации 'холодное оружие', пистолет Макарова, пистолет Стечкина, два подствольных гранатомета ГП-25, двадцать две гранаты ВОГ-25, двадцать гранат Ф-1, два цинка патронов 7.62 на39 нераспечатанных в ящике, четыре коробки патронов 9 на18 по 16 штук в каждой, пулемет ПК, ленты с патронами к нему, общей численностью 900 выстрелов в патронных коробах, автомат АКМС и автомат АК калибра 7.62 мм неизвестной модификации. Разгрузочные системы, в которых находилось еще… – генерал резко обрывает чтение и поднимает взгляд на нас. – Ну, с 'разгрузками' все ясно, вы там, все совсем в плане боеприпасов на голову ушибленные: у каждого БК – на пехотный взвод хватит… Молодые люди, вы тут часом военный переворот учинить не задумали, с такой-то грудой оружия? И, кстати, что значит 'АК неизвестной модификации'?

– Обычный АК-103, но в иностранном тактическом 'обвесе', фирмы TDI, если быть точным, – отвечаю я.

– Ну, надо же! – удивленно присвистывает Григорьев. – Все по-взрослому! И где разжились, товарищ лейтенант, если не секрет, конечно?

– Не секрет. Трофей, можно сказать – подарок от тех самых 'Оборотней'.

– Щедрые ребята были, – усмехается генерал, но тут же переходит на деловой тон. – В общем так, товарищи, разгуливать по городу с автоматическим оружием и гранатами я вам позволить не могу. Здесь у нас не передовая. Так что, пулемет и автоматы, ну и все эти ваши патроны-гранаты – остаются в оружейной комнате Управления. Пистолеты и патроны к ним – получите назад. Лишать оперативников табельного оружия мы не собираемся. Это глупость, и глупость опасная. Оперативник считается сотрудником, находящимся 'при исполнении' круглосуточно. Так как же он будет безоружным свои задачи выполнять? А вот остальные сотрудники оружие получают только при заступлении на службу. Так что учтите, никаких этих ваших терских казачьих штучек, с пальбой по любым неприятным вам людям и ожерельями из их ушей! Понятно?!

Мы с Толей согласно затрясли гривами, будто только и собирались в Ростове заниматься отстрелом не понравившихся нам граждан и коллекционированием их ушей на шнурках. Дичь какая-то, ей-богу! Они тут что, всерьез считают терцев такими упырями? Хотя, надо запомнить, мало ли кого припугнуть понадобится?

– Разрешения на ношение пистолетов для вас сейчас делают, получите там же, в дежурной части, – продолжает Стеценко. – Марку и номер вашей машины в Отдел ГАИ уже сообщили, зайдете туда, это на втором этаже, дежурный объяснит точнее, получите бумаги на право управления.

– На права хоть сдавать не заставят? – позволил себе пошутить я.

– Вообще, конечно, стоило бы, но мы вам верим, – улыбнулся в ответ генерал. – Ладно, теперь о главном. Работать будете в должностях инструкторов по БФП[121] с группой наших сотрудников. Опыт, который вы получаете в ходе боестолкновений с Непримиримыми – бесценен и его необходимо передавать другим. Так, сегодня у нас пятница? Ну, значит: три дня вам на все про все, обустроиться там, быт наладить, а в понедельник в девять утра быть тут. Вас познакомят с группой и отвезут на тренировочный полигон. Вопросы, жалобы, предложения?

– Никак нет! – дружно, в один голос гаркнули мы с Толей.

– Ну, раз нет, тогда – свободны!

Покинув кабинет генерала, мы, не теряя времени, пошли, что называется, по инстанциям. Я, если честно, уже было готовился к долгим шатаниям из одного кабинета в другой, к стандартной волоките из серии: 'его нет на месте, зайдите через полчаса'. Однако, то ли личность человека, нас отправившего, роль сыграла, то ли жутковатая слава Терского Фронта, а может и то, и другое… В общем, все бумаги мы оформили примерно за час, получили в 'дежурке' обратно свои РПС, ножи и пистолеты, а к ним – зеленого цвета карточки-разрешения на их ношение и применение, и копии командировочных предписаний. Расписались в целой куче инструкций: 'Ознакомлен, предупрежден, поставлен в известность'… Господи, как же хорошо у нас на Терском Фронте без всех этих на фиг никому не нужных бумажек! В ГАИ тоже довольно быстро получили бумагу, в которой значилось, что такие-то имеют право управлять таким-то транспортным средством… Да уж, не самый худший вариант, а то ведь могли и впрямь заставить на права сдавать: полтора месяца обучения, экзамен на знание ПДД, практическое вождение… Весело было бы!

Разобравшись с бумажными формальностями, мы снова оседлали нашего 'стального коня' и поехали в гости к Толе. Его семья жила на небольшой, застроенной частными домами улочке рядом с 'Сельмашем'. Толя долго объяснял мне, как нам нужно ехать на его родную Вторую Киргизскую, которая рядом с площадью Чкалова, потом я просто плюнул и усадил его за руль, честно предупредив, что если что, все разборки с местным ГАИ и штрафы – за его счет. Усевшись на водительское место, Анатолий заявил, что не имеет ни малейшего морального права ехать домой, не посетив перед этим какой-то 'Золотой колос'. На попытки выяснить, что это вообще такое, напарник только делал загадочное лицо и разводил руками, мол, такое словами не описать, такое видеть надо. Да уж, он был прав, словами такое не описать.

'Золотым колосом' оказалось расположенное всего в одном квартале от здания СБ по той же Большой Садовой огромное кафе-кондитерская. Прямо на входе меня чуть не сбило с ног чудесным запахом ванили, патоки, взбитых сливок и еще чего-то такого… Не знаю, просто запах счастливого детства какой-то!

– Не знаю, как ты, командир, а я к маме и сестренкам без большого, красивого и вкусного торта из 'Колоса' приехать просто не могу. Сам себя уважать не буду.

Возразить на такое было нечего, и пока Толя, по вечной своей привычке, размахивая руками, объяснял молоденькой миловидной продавщице, чего он хочет, я под шумок купил у второй, полной и пожилой, и тут же умял пару обалденных эклеров: один обычный, а второй – присыпанный кунжутом. Потом не выдержал и купил еще четыре – с собой. А шоу у прилавка продолжалось: Толя вещал, а продавщица смотрела на него огромными восхищенными и почти влюбленными глазами. Еще бы – большой, сильный, затянутый в красивую черную форму, на бедре – кобура с пистолетом, из-под лихо заломленного берета – бинты, да еще контрольно-добивающим – шеврон Терского Казачьего войска на рукаве. Герой же, самый что ни на есть настоящий, можно сказать, прямо из боя! И как в такого не влюбиться?! Ну, а если не влюбиться, то просто поглазеть с восторгом.

Наконец, сам того не заметив, окончательно сразив в самое сердце бедную дивчину, Курсант получил огромную коробку с тортом, сдачу, и такой взгляд в спину, что будь он ледяной статуей – растекся бы в лужу. Эх, Толян-Толян, где ж глаза твои? Или, правда, в Червленной, возле Оксанки Старосельцевой остались?

После того, как весь наш арсенал перекочевал в оружейку Управления СБ, свободного места в УАЗе явно прибавилось и торт можно было поставить позади наших сидений совершенно спокойно, не опасаясь, что на него упадет что-нибудь тяжелое и железное.

А потом мы долго петляли по городу. Я уже совсем заблудился в хитросплетениях здешних улиц и улочек, но твердо был уверен только в одном: мы все сильнее забираем на северо-восток, или, как говорят в Ростове – вверх.

– Вот смотри, командир, – сказал Толя, когда мы ехали через какую-то огромную промзону, окруженную пыльными и грязными заборами из бетонных плит, с витками ржавой колючей проволоки поверху. – Вот это и есть 'Ростсельмаш', ну, не весь, конечно, весь его только с воздуха разглядеть можно. Но все вокруг – 'Сельмаш'. Сильно, правда?

– Да уж, – согласился я с напарником, размеры предприятия просто подавляли.

– Кстати, – радостно улыбнулся тот, а мы почти приехали. Сейчас по этой улице, она кстати, улицей Страны Советов называется, до площади доедем, а там как раз поворот на Киргизскую. А потом еще чуть-чуть, через площадь Чкалова – и мы дома! Жалко, маманя и Алька еще на работе, одна Манюня дома, если из школы вернулась уже.

– Ничего, Курсант, сюрприз все равно получится отличный, они, тебя сколько уже не видели и ничего не слышали? Соскучились, поди, сильно. А тут – такой орел! Только о подвигах своих героических перед матерью языком не лязгай, она и так за тебя переживала – ночей не спала. Так что, запоминай: служба у нас – тихая и спокойная, но люди нас уважают. А вот это, – я ткнул его легонько пальцем в лоб, – производственная травма, железяка сорвалась, когда машину ремонтировали. Понял?

– Понял, – враз поскучнел Толя.

– Вот и ладненько. Друзьям потом рассказывай любые байки, но не при матери. А то уши надеру, ты меня знаешь!

Еще через несколько минут мы и вправду свернули вправо и выехали из промзоны на вполне обычную городскую улицу: девяти- и пятиэтажные панельные 'брежневки', а потом так и вообще частный сектор с его деревенскими домиками, палисадниками и фруктовыми деревьями во дворах пошел. Правда, слегка нарушали эту пастораль, сгрудившиеся вокруг небольшой площади десяток пятиэтажек, торговые ряды маленького рынка и школа.

– Миш, давай у школы притормозим, вдруг у Манюньки еще уроки не кончились? – умоляюще заныл мой бравый напарник.

– Ладно, давай притормозим, только как ты ее искать будешь? Школа-то, вон какая…

– За это не переживай, есть способ.

Притормозив перед школьным крыльцом, Толя орлом глянул на нескольких сбившихся в кучку, и с восторгом разглядывающих нас и нашу машину младшеклассников. Вот уверен, больше всего сейчас Толя жалеет об оставшихся в Управлении автоматах и пулемете. Но мелкоте достаточно и того, что они узрели: крутая до умопомрачения машина с открытым верхом, в которой сидят два самых настоящих, судя по шевронам, терских казака. Блин, наверное, я в детстве выглядел бы так же, если б встретил на улице живого Шварценеггера.

– Эй, мальки, Машу Коломийцеву из восьмого класса знает кто? – картинно слегка перегнувшись через борт, спрашивает неподражаемый Курсант.

Несколько голов разом начинают болтаться вверх-вниз, будто у китайских болванчиков.

– Ну, тогда, вот ты, – Толя наугад тычет пальцем в просиявшего от оказанного доверия мальчугана, – дуй к ней, скажи – братан с Терского Фронта в гости приехал.

Хлопца будто ветром сдувает. Остальные продолжают восхищенно глазеть, не рискуя ни подойти ближе, ни спросить что-нибудь.

Буквально через пять минут на крыльцо, вслед за нашим 'трассером'[122] выбегает симпатичная девчушка лет тринадцати. Увидев сидящего за рулем Толика, она с визгом бросается к нам. Толян, едва успев выскочить из машины, буквально ловит сестру на лету. Та радостно что-то ему тараторит, а он стоит с героически-глупой рожей и лыбится в тридцать два зуба. Семейную идиллию нам чуть не рушит вышедший следом пожилой высокий дядька в костюме, но без галстука. Я так понимаю, учитель. Так, надо распедаливать ситуацию, похоже, Толина сестренка прямо с урока сбежала. Выхожу из УАЗа и перехватываю мужика перед крыльцом. Козырнув и представившись, беру его под локоть и аккуратно отвожу в сторону от счастливых брата и сестры, которые перебивая друг друга, выясняют какую-то малопонятную посторонним информацию о многочисленных родственниках.

В общем-то, учитель оказался мужиком не вредным, ситуацию понял сразу и даже проникся: действительно, не каждый день к ученицам родные братья с войны возвращаются. А в том, что на Терском Фронте война, он даже не сомневается. Говорит, о боях с Непримиримыми в газетах чуть ли не в каждом номере пишут. Пусть и без подробностей, но он сам воевал, и в Крыму, и в Дагестане, так что все понимает…

Одним словом, Машу с уроков он отпустил, и даже пообещал на 'Сельмаш' дозвониться, Толиной матери радостную новость сообщить. Курсантова сестренка шустро забралась в УАЗ и уселась на ячейках для патронных коробов, подложив под себя наш баул с одеждой. Да, похоже, зря я заднее сиденье в Червленной оставил! Как-то не подумал, что у нас могут пассажиры появиться.

Сестренка у Толи оказалась не только шустрая, но и деловая не по годам. Сначала, забираясь в салон, смерила меня долгим оценивающим взглядом. Ни фига, ребенок! Уж как минимум женщина-вамп… сопливая. Вот только еще одной Оксаны мне для полного счастья и не хватало! Правда, увидав коробку с тортом, она тут же снова превратилась в девочку-подростка и начала клянчить разрешения отщипнуть кусочек, 'совсем малюсенький, никто и не заметит'. Тут и пригодились купленные мною в 'Колосе' эклеры. И ребенок доволен, и торт цел, ну чем я не царь Соломон? Или кто там у них в древности принимал всех устраивающие решения?

Школьный учитель, похоже, выполнил свое обещание и позвонил на 'Сельмаш', потому что мы только и успели, что доехав до дома, в котором жила Толина семья: загнать УАЗ поглубже во двор, чтобы на проходе не мешался, и занести на веранду свои пожитки, как в калитку вбежали две женщины. Вернее, одна женщина лет пятидесяти, и девушка, примерно Настина ровесница. Все ясно – мама и вторая сестра. Тут Толика начали с визгом тискать уже втроем.

Я тихонечко вышел из дома во двор, прошел в сад и сел на лавку в увитой мелким, скорее всего, винного сорта, виноградом, беседке. Черт возьми, у напарника все отлично, так чего же мне так хреново? Почему так саднит в горле и мокро в глазах? Да просто я вдруг вспомнил своих… Оставшихся в Подмосковье тридцать лет назад… Ведь у нас, когда я возвращался из чеченских командировок все было почти так же… Твою ж мать! Одна у меня надежда: жили они всего в семидесяти километрах от Москвы, да плюс – пара стратегически важных объектов под боком. Есть шанс, что не мучились, что даже не успели понять, что случилось. Господи, хоть бы так оно и было!!!

– Ты чего там, командир? – окликнул меня вышедший на крыльцо напарник.

– Все нормально, Толь, – с трудом поборол я предательскую хриплость голоса и незаметно сморгнул выступившие слезы. – Просто решил вам не мешать, а заодно – воздухом подышать.

Нечего Курсанту разнюнившегося командира видеть. Я для него должен быть глыбой, несокрушимым, непобедимым и не делающим ошибок. Таким и буду.

– Опять же, дом ваш разглядываю. Симпатичный.

Дом у семейства Коломийцевых действительно хороший: пусть и одноэтажный, зато большой и просторный, с верандой и даже стоящими рядом летней кухней и маленькой банькой. Сам он саманный, а стены снаружи побелены толстым слоем извести. Наличники на окнах и дверной косяк покрашены, как это на юге часто принято, синей краской. Большой двор засажен ягодными кустами и яблонями. Правда, осень уже заканчивается, листья с веток облетают. Но на нескольких яблонях все еще висят крупные яблоки. Скорее всего, какой-нибудь поздний сорт, вроде антоновки. Да на малине ягод полно, но та вообще до морозов плодоносит. Еще дальше, за заборчиком, к которому мы отогнали УАЗ – огород. Вот, блин, как же они со всем этим хозяйством втроем-то управляются?

– Ладно, командир, пошли, буду тебя с остальной семьей знакомить.

С младшей, Машей, которую вся семья дружно звала Манюней, я был уже знаком. Мама Толи – невысокая и пухленькая женщина лет пятидесяти, со следами былой красоты на лице и натруженными руками (да уж, сразу видно – тяжело женщинам на 'Сельмаше', не для них эта работа), представилась Лидией Васильевной. Средняя сестра – симпатичная, серьезная барышня, назвалась Алей, хотя Толя уже по секрету успел мне шепнуть, что вообще-то ее зовут Александра, просто имя Саша она терпеть не может. Ну, Аля, так Аля. После взаимных представлений женщины загнали нас в баню, чтоб помылись и не мешались под ногами, а сами развили кипучую деятельность.

Несмотря на то, что в дороге мы не шибко-то и испачкались, да и горячий душ принимали регулярно, упустить возможность попариться в бане – это почти преступление. Опять же, дело это небыстрое – целый ритуал: сперва протопить (благо, дрова нарубленные уже были, а то вообще пришлось бы с них начинать), потом не спеша попариться, а уже потом – мыться. Подметя помывочную и закинув в печь первую партию поленьев, мы с Толей одновременно подумали об одном и том же – о пиве! Решено, едем! Предупредив Лидию Васильевну, что ненадолго отлучимся, запрыгиваем в машину. По дороге Толя все причитает, что вообще-то за пивом надо на какой-то ЛеБерДон ехать, там оно самое лучшее, да только далеко очень. Задав пару наводящих вопросов, я выяснил, что ЛеБерДон – это не бар и не ресторан, как мне сначала подумалось, а целый район, состоящий из увеселительных заведений, кафешек, шашлычных и прочих заведений в подобном духе. Веселое, наверное, местечко. Надо будет как-нибудь заехать. А так, пришлось брать пиво на том самом рынке, что на площади Чкалова. Мне еще его название странным показалось -'Спектор'… Что значит слово 'спектр' – я в курсе, а тут… Хотя, может хозяин малограмотный был, или просто большой оригинал.

Запасшись ящиком холодного пива и большим копченым донским лещом, мы вернулись и продолжили банные хлопоты. Как говорил один мой знакомый: 'четырехкилограммового копченого лещика под пиво усидеть сложно, но оторваться – невозможно'. Пока мы, сидя в предбаннике, попивали пиво и обсасывали плавники, хвост и спинку, баня окончательно протопилась. Веники в предбаннике уже были, да и двухсотлитровая бочка с ледяной водой – обливаться – тоже имелась. Ну, и что еще для счастья нужно?! Часа через четыре, исхлестав до прутьев два березовых и один дубовый веник, скрипящие от чистоты и розовые, как новорожденные поросята, мы выбрались-таки из бани. И не узнали двор.

Тут явно готовилось что-то грандиозное. Прямо под открытым небом уже стояли в ряд несколько сдвинутых столов, накрытых разномастными скатертями. Вокруг – расставлены длинные скамьи и разномастные табуреты. На самих столах уже стоят кое-где тарелки и блюда с какой-то снедью. А по двору шустрят многочисленные и совершенно незнакомые женщины и девушки.

– Ой, мля, – тоскливо тянет напарник. – Соседи… Мать решила всех собрать…

– Да уж, – согласился я. – В воздухе так и витает страшный запах праздника. А мы на нем – два свадебных генерала, главные украшения стола, так сказать…

– Чего теперь делать-то?

– Главное – не мешаться под ногами женщинам, затопчут не разглядев. Пошли вон, лучше, к мужикам, – я кивнул в сторону беседки, вокруг и внутри которой, и правда собрались человек пятнадцать парней и дядек всех возрастов, от совсем еще пацанов, до дедов.

Подошли, поздоровались, Толя меня всем по очереди представил, народ представился в ответ. Пожали руки. Я, разумеется, почти никого сходу не запомнил. Ничего, всему свое время!

Нас неспешно, но с интересом начинают расспрашивать о житье-бытье на Терском Фронте. Почетное право рассказывать и отвечать на вопросы я предоставил Толе. Он тут свой, да и поболтать любит, вот пусть и отдувается. А я рядом постою, с серьезной физиономией, на контроле, так сказать. Да и к народу пригляжусь заодно.

Первое впечатление вполне благоприятное: серьезные, в большинстве своем, взрослые дядьки. Работяги в лучшем смысле этого слова: неторопливые, рассудительные, трезвомыслящие. Парняги помоложе – те, конечно, совсем другие: шустрые, какие-то подшарниренные, этакие живчики. На шпану с заводских окраин похожи, и ею, скорее всего, и являются. Да и плевать, я тоже не в пажеском корпусе детство провел, так что типы подобные мне вполне знакомы. Настроение у них веселое, дружелюбное, так что, думаю, быковать не станут. Особенно при старших. Ну, а если вдруг и решат дурака повалять, так вряд ли что у них выйдет. Знаю я такую породу: подопьют – могут попробовать новенького 'на слабо' взять. В том же стиле, что и Толя в свое время в 'Псарне'. Хотя, может и не станут. Ладно, глянем…

Пока трепались обо всем и ни о чем, женщины уже и стол совместными усилиями сообразили. Богатая получилась 'поляна'. Правда, больше, с уклоном в рыбную тематику, что, в принципе, и неудивительно – Дон под боком, но и типичные южнорусские мотивы присутствовали. И выглядело это все замечательно, а уж как пахло! Закончившие, наконец, с сервировкой женщины позвали нас за стол. Если честно, то даже после изобилия у Четверти в 'Псарне' я малость растерялся. Количество и разнообразие рыбы на столе просто поражало: уха из судака, запеченный в сметане с картошкой лещ, балык из сома, тот же лещ, но уже вяленый, и почему-то называемый чебаком, вареные раки… А кроме того несколько сортов соленого и копченого сала (и с чесночком, и с перчиком, и с толстыми прослойками мяса и с тонкими), запеченная под слоем сыра картошка с мясом, а главное – вареники и пельмени. Соленые огурцы и помидоры, квашеная капуста, маринованный чеснок, соленые арбузы – и те были. Я по ним, правда, не любитель, но многим нравятся. Удивило малое количество водки, зато очень много было сухого вина и всевозможных фруктовых и ягодных наливок. Аж глаза разбежались.

Первый тост, как и положено, подняли за знакомство. Толина мама, сидевшая рядом, все порывалась подлить мне водки, но я ее вежливо притормозил, объяснив, что водку не пью, и с гораздо большим удовольствием хлопну ее вишневой наливки. Та ничего не ответила, но, по всему было видно, мой рейтинг, как Толиного командира и просто как человека резко пошел вверх. Второй тост пили за возвращение 'блудного сына', в смысле Анатолия, которого провожали тем еще шалопаем, и который меньше чем через год вернулся настоящим героем. Эх, жаль, 'Георгии' наши в штабах подзависли, вот было бы сейчас Курсанту хорошо: и внешне весь из себя героический казак, и боевой орден на груди… Ну, да ладно, Лидии Васильевне переживать меньше: она ведь нам про спокойную службу-то почти поверила, а тут – награда, которую только за отчаянную храбрость в бою и нешуточный подвиг дают. Несостыковочка могла выйти. Третий, в компаниях военных, обычно пьют за погибших товарищей, стоя и не чокаясь. Но тут гулянка шла все-таки сугубо штатская, так что, дабы не портить людям праздника, я встал, и предложил выпить за семью и всех друзей такого отличного парня, как Толя. Народ живо сообразил, что выпить предложено за них, тост одобрил и выпил с удовольствием. Потом еще много за что пили, о многом говорили и с удовольствием закусывали. Лично я дорвался до домашних пельменей со сметаной, и, как мне в тот момент казалось, оттащить от тарелки меня будет просто невозможно. Ошибся…

Молодые девчонки о чем-то некоторое время шептались, а потом еще минут пять наперебой что-то доказывали пожилому седоусому деду, которого звали дядя Гриша. Похоже, результата достигли, потому как он на некоторое время из-за стола исчез, а вернулся уже с аккордеоном. И началось! Уж не знаю, с чего, но почти все симпатичные девушки чуть не по очереди начали звать меня, старого и объевшегося пельменей, потанцевать. Танцевал я чуть лучше, чем дрессированный медведь на ярмарке, но отказать таким красавицам – был просто не в силах. Похоже, это и стало моей ошибкой… Хотя, еще как сказать…

После пятого или шестого 'тура вальсу', сбываются худшие опасения, и меня просит отойти с ним в сторонку один из молодых пацанов. Тут-то до меня дошло, что я, похоже, наконец-то влип. Опасности для себя не чувствовал, но, один черт, неприятно. Порадовавшись тому, что кобуру со 'Стечкиным' я оставил в доме, выхожу следом за парнем за калитку. Там уже стоят. Пятеро. Да еще этот оболтус, что меня вывел. Итого – шестеро молодых, слегка поддатых дурачков, решивших объяснить пришлому, что девушки заняты. Ой, мля! Балбесы вы, балбесы! Да я это и без вас знал изначально. Но разговором конфликт не загасить – решат, что струсил. Внимательно выслушал весь набор положенных по такому случаю ритуальных фраз из серии 'Неча на чужих девок глаз ложить', я вежливо попросил ребят перейти наконец к делу…

Как я и предполагал, драки толком не вышло: было несколько великанских, от уха, замахов кулаками, пара попыток лягнуться ногами, и один почти удавшийся таран головой мне в живот. Потом несколькими точными, но аккуратными (не покалечить бы сопляков), ударами я посадил всю компанию задницами в пыль. А пока те сидели и вытирали текущую из носов юшку, я парням объяснил, что девчонки местные – красивы почти как богини, да вот беда – меня дома ждет невеста. Которую я очень люблю, и изменять которой не собираюсь. Побитые прониклись и принялись дружно приносить свои извинения, которые я с удовольствием принял, а потом повел эту гоп-гвардию к ближайшей колонке, умываться. Не возвращаться же за праздничный стол с окровавленными рожами. Во двор вернулись уже вполне приятелями, там еще на всех раздавили бутылочку местного весьма недурственного 'сухача' 'Эрети' в качестве 'мировой'. Все, вот теперь точно друзья. Мужики годами постарше по одному внешнему виду молодых и моим сбитым кулакам поняли, что произошло, но лишь одобрительно покивали. Ясно, новичок 'обкатку' прошел, местные этот факт к сведению приняли. Теперь я тут свой. По крайней мере, на этой улице – точно.

Потом гулянка перешла в ту стадию, когда никто уже толком не помнит, по какому поводу собрались: Толя, отведя пацанов и часть молодых мужиков к беседке, судя по жестикуляции, рассказывал о наших с ним геройских, подвигах и, я почти уверен, врал при этом безбожно. Часть дядек постарше уже собрались за столом плотной кучкой и обсуждают какие-то неполадки в третьем цеху и матерно проминают какого-то Цыбулина, который не в состоянии нормально организовать работу. Тот самый дядя Гриша, в окружении нескольких пожилых женщин рвал меха и очень громко (хотя и музыкально, этого не отнять) орал про 'молодого казака', который, разумеется, 'по Дону гуляет'. На другом конце стола компания не меньших размеров, но уже без аккомпанемента поет, а уж скорее – спивает что-то по-украински. Сам я украинского не знаю, но звучит красиво, что-то вроде: 'Ничь яка мисячна, зоряна, ясная…' Мне кажется, эту песню я когда-то в фильме 'В бой идут одни 'старики' слышал Женщины помоложе и девушки под эту какофонию еще периодически пытаются вытаскивать кого-то танцевать. А я, осоловевший от количества съеденных пельменей, и размякший, как хлебная корка в пиве, от здешних сладеньких, но коварных наливок, гляжу на все это дело и улыбаюсь счастливой улыбкой. Последний раз мне было так хорошо… Да я уже и забыл когда. В Червленной, даже во время самых веселых пирушек и концертов в 'Псарне' все равно давила и не давала до конца расслабиться сама окружающая обстановка. Горы были рядом, в горах жили враги, готовые в любой момент напасть, и все это знали. А тут – простая и бесхитростная атмосфера безудержного, почти деревенского веселья. И ничто не висит, подобно Дамоклову мечу, над темечком. Хорошо!!!

Отказавшись еще от двух весьма настойчивых предложений потанцевать, я потихоньку слинял из-за стола в отведенную нам на двоих с Толей комнату. Как ни крути – почти двое суток дороги, две ночевки в солдатских казармах. Одним словом, подустал я немного. А тут еще и баня, и наливки эти… Сил хватило только на то, чтобы раздеться и рухнуть на кровать.

А вот проснулся я, все равно, в половине седьмого. Привычка – штука страшная, особенно, если она, что называется, въевшаяся. Помнится, после срочной службы я еще почти полгода в шесть утра как от пинка вскакивал, вне зависимости от того, во сколько и в каком состоянии лег. Так и тут, организм сам услужливо подсказал: 'Хозяин, пора на пробежку'. Минуты полторы яростно боролся с охватившей меня вдруг ленью, которая просто шептала на ухо сладким голоском: 'Да ладно тебе, поспи еще, сделай себе выходной!' Но, в конце концов, собрал всю оставшуюся силу воли в стальной кулак и придушил гадину в зародыше… Ибо – не фиг! Именно из-за этого сладкого голосочка я, в свое время, в краткий промежуток между службой в армии и ОМОНом забросил спорт и набрал почти десять кило 'дурного мяса'.. Потом, уже в Отряде, поначалу было очень тяжко. Так что – нет! Никакой слабины. Бегаем – значит бегаем.

Толя в очередной раз порадовал: стоило мне встать и начать шебуршиться в бауле, в поисках маскхалата и 'спортивных' сапог, как он тут же открыл глаза.

– На зарядку, командир?

– Угу, только тихонько, не разбуди никого.

Напарник тут же вскочил, и тоже начал собираться. Вот что значит молодость, аж завидно становится! Ведь лег вчера (а вернее уже сегодня) куда позже меня, а выглядит – как огурец! Хотя, он, помнится, на спиртное вчера, как и я, не шибко налегал.

– Сколько бежим-то? – интересуется Толя, когда мы, умудрившись-таки не разбудить остальных обитателей дома, выбрались во двор и умываемся у колонки.

– Черт его знает, – честно отвечаю я. – Расстояний я тут не мерил, так что, думаю, просто по времени… Полчасика средним темпом вокруг квартала, а потом к школе свернем, я там спортгородок видел: и турник, и брусья, и скамья для пресса есть.

– Понял, – покладисто отвечает он.

– Ну, раз понял, тогда – вперед!

Бежать по утренней прохладе легко и приятно. На улицах – ни души. Оно и понятно: утро первого выходного дня в рабочем квартале. Все отсыпаются после тяжелой трудовой недели и не менее тяжелого пятничного вечера. Оно и к лучшему. Это в Червленной к нам уже все привыкли и внимания не обращают, а тут – чего зря народ пугать? Сами представьте: раннее утро, только-только рассветать начинает, а по улице два громилы в камуфляже несутся, сапожищами грохоча. Оно нам надо, за чей-то сердечный приступ отвечать?

Когда мы вернулись с пробежки, выяснилось, что Лидия Васильевна и девчонки уже встали и даже начали приводить двор в порядок после вчерашнего. А к тому моменту, когда мы, отфыркиваясь, будто пара моржей, мокрые и довольные вылезли из-под колонки, которой воспользовались вместо душа, они уже собрали на стол и позвали нас пить чай. С тем самым тортом. Мы быстро вернулись в комнату, переоделись в чистые запасные футболки и штаны от 'горок' и пошли к столу. Кстати, надо будет у Толиной мамы после обеда какую-нибудь емкость выклянчить, да стиркой заняться, а то чистой верхней одежды, кроме форменного прыжкового костюма, и не осталось, считай.

А торт оказался замечательный. 'Наполеон', я его с раннего детства люблю, еще с тех пор, когда торты на праздники все сами пекли, а не в магазинах покупали. Этот был ничуть не хуже: высокий, коржей десять, не меньше, густо пропитанный кремом, сгущенным молоком и еще чем-то. Причем коржи через один оказались коричневые. Кофейные? Быть не может! Откуда?! Правда, почти сразу я снова вспомнил свое босоногое детство, пионерский лагерь, стакан кофейного напитка 'Кубанский' или 'Летний' из жженого ячменя на завтрак. Не йеменская робуста, конечно, но и ничуть не хуже того же 'Кафе Пеле', которое один мой друг вообще называл 'пылью колумбийских дорог' и, думается мне, был недалек от истины. Уж чем-чем, а кофе тот порошок точно не был.

Одним словом, чаепитие удалось. Лидия Васильевна все подливала чаю и подкладывала куски торта на блюдца, Аля с Манюней что-то наперебой тараторили, Толян балагурил и рассказывал какие-то совершенно завиральные, но смешные байки, якобы из жизни наемников. А я молчал. Мне просто приятно было их слушать. Вообще у ростовчан оказался удивительно приятный для слуха говор, это я еще вчера подметил. Очень мягкий, певучий, чем-то похожий на украинский, с этим неповторимым южным звуком 'Г', больше смахивающим на 'Х', но зато без этого вульгарного украинского 'шоканья'. А еще я заметил, что Толя, разговаривавший в Червленной почти нормально (видно, попривык за год), тут же начал изъясняться так же, как и родственницы. Вот что значит – домой вернулся!

Потом толпой пришла вчерашняя молодежь и Толик, спросив у меня разрешения, смылся с ними. Нет, меня тоже звали, но я, во-первых, все-таки для их компании староват, а во-вторых, пришла, наконец, пора приводить в порядок свой гардероб. Это напарнику хорошо: озадачил мать и сестер, они ему все постирают. Я же себе такого хамства позволить не могу. Поэтому, попросив мыла и щетку я собрал в кучу все свое барахло, и отправился в баню, где и тазы подходящих размеров были, и горячая вода в баке после нашего вчерашнего купания еще осталась. Лидия Васильевна было попыталась намекнуть, что постирать мои вещи и они могут, но мне эта идея совсем не понравилась. Еще не хватало, чтобы в гостях хозяйки дома мне грязные портки стирали! Примерно в этом духе, правда помягче, я и ответил. Но Толина мама тоже оказалась крепким орешком. Даже мое уверение, что я свои вещи не отдал бы стирать даже родной матери, разбилось о железобетонный аргумент: 'А что про нас люди скажут?!' Негодования в голосе было столько, что я понял – спорить дальше бесполезно. Сошлись на совместной работе: я стираю свое белье и 'горку', все равно женщины их стирать не умеют, все норовят в горячую воду засунуть, а их в холодной надо, щеткой и мылом. Все остальное отдал 'на растерзание' хозяйке. После совместной постирушки помог навести порядок во дворе, даже отнес пару столов и несколько лавок соседям, у которых их брали взаймы. А после обеда – валял дурака: завалился на брезентовой плащ-палатке в саду под яблоней, да сочными кисло-сладкими яблоками хрустел. Очень надеялся, что в таком ключе у меня выходные и пройдут: буду бездельничать да фруктами и домашними вкусностями объедаться. Ага, щаз! Размечтался! Хорошо Толе – он с утра опять с друзьями куда-то слинял, а мне все воскресенье пришлось исполнять роль то ли медведя в зоопарке, то ли музейного экспоната. Народ во двор просто толпами валил: то забегали знакомые Лидии Васильевны, почти все – за солью, то Алины подруги, по каким-то своим таинственным девичьим надобностям, то Манюнин класс примаршировал, похоже, в полном составе, будто уроки им больше делать негде… И все просто жаждали познакомиться с героическим мною, ну, или хотя бы издали поглядеть! И как я этот цирк пережил – ума не приложу. Похоже, спасли ситуацию только моя врожденная вежливость, да закаленная на службе многими митингами и маршами всяческих 'несогласных' выдержка. Одно хорошо – и фруктов, и вкусняшек разных я один фиг налопался до отвала.

А в понедельник с утра мы снова стояли перед дверями все того же кабинета в сером каменном здании на Большой Садовой. Правда, к генералу нас в этот раз не пустили. Вышедший после совещания в толпе прочих офицеров Григорьев сразу увел нас к себе.

– Вот что, господа хорошие, – решительным тоном начал он. – Просто так, без дела, я таким ценным кадрам как вы сидеть не позволю. Готовы к работе?

– Разумеется, – ответил за нас обоих я. – Вот только хотелось бы узнать, что делать нужно?

– Есть у нас в городе одно подразделение – ОРСН. Отдельная рота специального назначения. Задачи у нее простые и незатейливые как гвоздь: они осуществляют силовую поддержку обычных сотрудников Управления общественного порядка. Там, где не справляются простые опера – вступает в дело ОРСН: задерживают особо опасных и вооруженных преступников, обезвреживают организованные преступные группировки, освобождают заложников…

Я лишь покачал головой и улыбнулся.

– В чем дело? – заметил мой жест полковник.

– Да практически ОМОН, или, даже СОБР… – вырывается меня.

– Ничего себе познания у вас, молодой человек! – Григорьев явно удивлен. – И откуда, если не секрет?

– Учителя у меня в свое время хорошие были, – тут же отвечаю я, в очередной раз мысленно обматерив себя за несдержанность. – Многое знали, многое сами умели, вот и набрался.

– Что ж, повезло вам, товарищ лейтенант, с учителями, – продолжил полковник. – Да, задачи ОРСН очень похожи на те, что выполняли в свое время ОМОНы и СОБРы. Разве что всякими массовыми мероприятиями не занимаются, у нас для этого другие люди есть.

Позавидовав ростовским коллегам, избавленным от необходимости 'бодаться' с не всегда адекватными футбольными фанатами и абсолютно неадекватными 'несогласными' всех мастей, я решил задать Григорьеву еще один вопрос:

– Товарищ полковник, а чему мы должны будем их учить? Я так понял – подразделение, можно сказать, элитное, да еще и столичное. Думается мне, они и без наших инструктажей любого жулика спеленают, и любую банду схарчат – только хруст стоять будет.

– Так и есть, – улыбается Григорьев, ему явно приятно слышать подобную оценку своих подчиненных. – С уголовниками они справляются отлично. Организованной преступности в Ростове-на-Дону, благодаря их усилиям, практически не осталось, не то что лет пятнадцать назад. Но есть у них существенный пробел в подготовке, причем, судя по рапорту капитана Костылева, именно в этой области, лейтенант, вы являетесь очень хорошим специалистом.

Я с недоумением смотрю на полковника. Это чему ж такому я могу обучить матерых оперов местного 'полицейского спецназа'?

– У моих парней лишь самые расплывчатые представления о тактике городского боя, – продолжает Григорьев.

Вот это ни фига себе заявочка! Это с кем же он собирается в городе воевать силами этой своей отдельной роты? Уж не государственный ли переворот товарищ полковник замыслил? Э, нет, что-то мне в таком мероприятии участвовать неохота, даже в роли инструктора. В этом духе я и высказался. Григорьев, услышав мои слова, хохотал до слез.

– Ну, лейтенант, я из рапорта знаю, что у тебя хорошие аналитические способности, но такого вывода, признаться, даже не ожидал! Нет, можешь не волноваться, ничего противозаконного. Просто я считаю, что моим парням такая подготовка не помешает.

Что ж, остается только поверить полковнику на слово и поинтересоваться, когда нужно приступать.

– Да прямо сегодня и приступайте. В роте четыре взвода, службу они несут сутки через трое. Тот взвод, что сегодня сменился – в вашем полном распоряжении до шести часов вечера. Завтра будете работать со следующими, и так – по кругу.

– Где будут проходить занятия? Полигон нужен, пусть даже самый маленький. И стрельбище.

– База роты – на Военведе, там у них и стрельбище и здание для тренировок по освобождению заложников, думаю, для занятий будет достаточно. Вы на машине? Я проедусь с вами: и дорогу покажу, и командиру роты вас представлю.

С командиром ОРСН капитаном Веденеевым мы общий язык нашли сразу. Видимо, он внутренним чутьем почуял во мне родственную душу. Потому и обошлось без почти неизбежных в таких ситуациях стычек, когда подразделение проверяет неизвестно откуда нарисовавшегося инструктора 'на слабо'. Ну, и хорошо. На все эти 'обнюхивания' и выяснения, у кого яйца больше и крепче, порой, уходит слишком много времени и сил, которые можно потратить на что-то более важное. Так что, лучше обойтись без них.

Первое занятие с каждой группой я решил посвятить проверке уровня их подготовки. И физической, и огневой, и тактической. Результатами остался доволен: и бегали ребята хорошо, и стреляли, и о работе в двойках-тройках представление имели, и языком жестов владели. С такими работать – одно удовольствие. Вот я и работал. Учил армейской, а не антитеррористической методике зачистки зданий и помещений, когда нет необходимости беспокоиться о безопасности заложников, а нужно просто убить всех, кто находится внутри, быстро и, желательно, без потерь со своей стороны. Учил правильно двигаться вдоль улицы: по обеим сторонам, прикрывая друг друга крест-накрест, когда группа, идущая слева контролирует окна и крыши домов справа, и наоборот. Учил досматривать и зачищать дворы в частном секторе, когда из-за сложной, порою непредсказуемой планировки выстрела можно ждать откуда угодно, и нужно быть предельно осторожным и внимательным. Показывал, как взаимодействовать с бронетехникой, когда пехота прикрывает от вражеских гранатометчиков танк или бронетранспортер, а при необходимости, сама укрывается за ними и ждет, когда 'броня', в свою очередь, подавит обнаруженные пехотой огневые точки и опорные пункты обороны противника. Основные принципы корректировки огня артиллерии, и наведения авиации я тоже объяснял. Учил наводить по ориентирам и по 'улитке'. Словом, учил всему тому, чему научился за долгие годы своей службы. А больше всех гонял напарника. Когда еще такая оказия подвернется? И полигон, и техника, и прочая матбаза, и патронов на стрельбы не жалеют, а главное – есть массовка. Это вам не вчетвером в старом сарае Кузьмы штурмовую группу изображать! А из Толи я планирую в скором времени сделать не только бойца, но и командира как минимум взводного уровня. А то мало ли, как жизнь повернется? Начали тут в моей голове потихоньку зарождаться кое-какие планы на будущее. Не век же вдвоем с Курсантом по горам бегать? Есть идеи и получше…

Таким вот образом и пролетели у нас почти две недели жизни. Днем мы тренировались, вечером Толя устраивал экскурсии по своему родному городу, который мне с каждым днем нравился все больше. Его улицы, на которых, как впрочем, почти везде, где до этого побывал, почти не было машин, но по которым с задорным дребезжанием носились по рельсам трамваи и – я сперва даже глазам своим не поверил – лихачи-извозчики. А еще было очень много людей на велосипедах, глядя на них я даже вспомнил кадры из программы 'Время' годов восьмидесятых, когда показывали Пекин и его просто запруженные велосипедистами улицы. А что, поди, плохо? Сам себе извозчик: быстро и бесплатно, и кормить такого 'коника' не нужно. Похожий на уменьшенную копию московского Храма Христа Спасителя центральный кафедральный собор, окруженный, по какой-то странной прихоти градостроителей большим и шумным центральным рынком. Многочисленные парки и скверы. Памятники. Заселенная преимущественно армянами, но армянами местными, коренными ростовскими, Нахичевань, с ее шашлычными на каждом углу. А в каждой – видов по двадцать шашлыка, хачапури с соленым сыром, отличное домашнее молодое виноградное вино. Развеселый ЛеБерДон – левый берег Дона. Этакий местный Бродвей. Или Арбат… Нет, оба сравнения не совсем удачные. Словом, ЛеБерДон – это довольно большой район состоящий из одних только развлекательных заведений, кафе, ресторанов и прочего в этом же духе. Почти Лас-Вегас, только маленький и игорных заведений куда меньше.

Чаще всего компанию нам составляли парни и девушки из числа Толиных друзей. Первые пару дней впечатленные нашим крутым видом, свободно носимыми везде пистолетами и 'прокачанным' УАЗиком, парни начали было выяснять, а как можно попасть к нам на Терской Фронт. Отвечать за жизни этих балбесов перед их родителями мне совершенно не хотелось и однажды, выбрав момент, когда девушек рядом не было, я им просто показал на экранчике фотоаппарата результаты наших с Курсантом 'художеств'. Причем, специально выбрал самые жуткие. А потом от себя добавил, что потери среди наемников-новичков очень велики, и Непримиримые вытворяют с ними почти то же самое, а порой и хуже. Вид после этого просмотра ребятишки имели весьма бледный, походку – макаронную, в наемники им явно расхотелось, зато авторитет и мой, и Толяна взлетел просто до небес.

Кроме того, я умудрился подружиться с дежурным связистом в Управлении, выяснил позывной узла связи в Комендатуре Червленной и с наглой рожей поздними вечерами связывался через ЗАСовскую аппаратуру с дежурящей у себя на узле Настей. Согласен, нарушение. И если б поймали – взгрели по полной. Но ничего поделать не мог – скучал, а потому раз за разом шел на должностной проступок, обдуманно и целенаправленно.

А потом, одной далеко не самой прекрасной ночью, мне приснился яркий и пугающе реалистичный сон. Я, одетый в 'горку' и черную бандану наемника, стою на трибуне перед строевым плацем, а по плацу, печатая шаг, будто на параде, проходит мой Отряд. В парадной сине-серой форме, с оружием, при орденах и медалях. Проходят мимо, держа равнение на трибуну, на которой кроме меня никого нет. Я смотрю на лица давно погибших друзей, а они, четко держа равнение направо, проходят вперед и исчезают. Следом за колонной бойцов ОМОН видна другая – в армейском камуфляже и с шевронами Внутренних Войск, возглавляемая широкоплечим лейтенантом в краповом берете. Идущие за ним солдаты – куда моложе моих товарищей, почти мальчишки, но лица у них суровые и серьезные. Я понимаю, что все они куда-то уходят, причем навсегда, и страшно боюсь остаться один, без их поддержки. А еще не могу понять, почему они уходят.

– Так ведь сегодня сорок дней, Миша, – раздается у меня за спиной тихий и спокойный голос Бати – командира Отряда полковника Львова.

Я резко оборачиваюсь и вижу, что он стоит чуть позади меня. Все такой же: широкоплечий, с пудовыми кулаками и большой, обритой наголо головой на мощной шее. Хотя, нет в нем прежней лишней грузности, Батя явно помолодел и скинул пару десятков лишних килограмм. На нем, так же как и на остальных парадная 'Ночь-91М'[123], на груди – внушительный 'иконостас' наград. На бедре – 'Стечкин' в деревянной лакированной кобуре.

– Сегодня ровно сорок дней, как ты нас похоронил, – продолжает он. – И теперь мы все можем идти. Нас уже давно ждут. А мы просто решили поблагодарить за то, что ты для нас сделал, ну, и попрощаться заодно.

– Товарищ полковник… Алексей Андреевич… А как же я теперь, без вас-то? Может, мне лучше с вами?

– Да ты и раньше со всем сам отлично справлялся. А теперь еще и помощь к тебе скоро придет. Главное – держись и жди. Приказ понял, прапорщик Тюкалов?

– Так точно, товарищ полковник!

– Ну, тогда прощай, Миша. И, знаешь, не стоит тебе за нами спешить. Лучше поживи еще. Удачи!

Львов вскидывает ладонь к обрезу берета в воинском приветствии и исчезает.

В этот раз я просыпаюсь совершенно спокойно. Просто открываю глаза и смотрю в серую предрассветную серость за окном. И пытаюсь понять, что же означают странные слова командира о помощи, которая скоро придет.

Где-то к середине третьей недели нашего пребывания в Ростове погода вдруг резко испортилась. Начались холодные затяжные дожди, температура упала градусов до пяти тепла. В ответ на мою ругань Толя только спокойно заметил, что в этом году с погодой еще повезло, обычно к десятому числу уже такая ерунда начинается. Но на интенсивность занятий погода никак не повлияла, скорее наоборот, парни только злее и резче были.

Двадцатого ноября, где-то к обеду на полигоне, где подчиненный мне взвод, поделенный пополам, 'играл в войнушку': одна группа обороняла дом, вторая, при поддержке старенького БТР-80 из учебной группы, пыталась взять здание штурмом, появились новые, мне ранее незнакомые люди. Приехали на двух новых внедорожниках 'Дон', действительно здорово похожих на тюнингованный ГАЗ-69, остановились поодаль и наблюдали. Когда тренировка закончилась (нападавшие, пусть и с потерями, но уничтожили всех оборонявшихся), я отправил бойцов мыться и переодеваться, а сам направился к приезжим, по дороге внимательно их разглядывая и пытаясь понять, кто они такие. Четверо: крепкие, жилистые, но без лишней массы фигуры. Одеты почти в такие же черные прыжковые костюмы, что и у меня, но без каких-либо знаков различия. Лица открытые, их можно было бы даже назвать приятными… Но уж больно жесткие складки залегли возле губ и глаз. И еще – глаза, в которых буквально плавают льдинки. Жесткие дяденьки. При этом меня не покидает стойкое ощущение, что я их (или похожих) где-то уже видел.

– Очень неплохо, я бы даже сказал – отлично, особенно учитывая, что инструктор – талантливый дилетант-самоучка! – вместо приветствия говорит один из них, видимо старший, когда я подхожу вплотную.

Я, наконец, вспомнил, кого мне эти хлопцы напоминают. Бойцов 'Вымпела', с которыми у нас в Подмосковье проходили совместные тренировки и учения. Этакие 'казаки-разбойники', мы их искали, они от нас прятались, при этом мы еще старались друг друга условно уничтожить. Веселые деньки были!

– Дилетанта-самоучки с точки зрения кого? – улыбаюсь я, уже точно зная, кто такие эти парни, а потом спрашиваю в лоб: – Краснодарский ЦСН?[124] Вы, ребята из 'А' или 'В'?*

– Ну, ты погляди, – старший приехавших смотрит на меня с веселым изумлением. – Не соврал Григорьев – действительно уникум! И в тактике силен, и с головой дружит. И много вас там таких, на Терском Фронте?

– Хватает. Было б мало, так с Непримиримыми давно бы вы воевали, причем на улицах своего Краснодара. Так что, угадал я?

– Угадал. Мы из Краснодарского ЦСН, подразделение 'В'.

Спецназовцы по очереди представляются, жмем друг другу руки.

– И какими судьбами к нам? – интересуюсь я. – Что, полковнику не понравилось, как мы работаем? Решил на вас заменить?

– Нет, – улыбнулся старший, представившийся Андреем. Мы тут по своим делам, тоже в командировку. Вот, приехали в СБ на учет вставать, да от Григорьева о тебе услышали. Причем, много хорошего. Вот, решили заехать, поглядеть.

– Ну, и как?

– Честно? Впечатляет. Некоторые огрехи есть, конечно, но это с нашей точки зрения. Опять же, личный состав у тебя хоть и толковый, но все-таки не этому изначально обученный. Так что – очень неплохо.

– Спасибо! – услышать такую оценку от бойцов 'Вымпела', скрывать не буду, приятно. – А сами вы, если не секрет, в Ростове какими судьбами?

– Да, собственно, по тому же вопросу, что и ты. Инструкторами. Правда не в СБ, а к армейцам. Тут же, на Военведе, недалеко от вас десантно-штурмовой батальон рядом с 'Северным'[125] стоит. Вот, приехали тамошних офицеров натаскивать, а уж бойцов своих они сами гонять будут.

Нахальная мысль сверкнула в голове.

– Мужики, а заниматься вы с ними, когда будете?

– Да с завтрашнего дня, а что?

– Нет, я имею в виду, в какое время?

– Аааа, – снова улыбается, догадавшись, Андрей. – Хочешь себе местечко занять?

– Не только себе, двое нас.

– Ну, мы, в принципе, не против. Занятия все равно в вечернее время, так что вашим здешним тренировкам не помешают. Вот только потянете ли? У вас тут, как я погляжу, нагрузки серьезные, не в бирюльки играете. И у нас тренировки тоже жесткие.

– Ну, хотя бы попытаемся.

– Добро, только с Григорьевым согласуй.

Согласовывать пришлось, в результате не с Григорьевым, а со Стеценко. Генерал к моей идее отнесся скептически. Все ж таки целый световой день физических нагрузок – не фунт изюма. Но, в конце концов согласился, правда, предупредив, что если снизится качество подготовки бойцов ОРСН, о совместных занятиях с 'Вымпелами' придется забыть. Я с радостью согласился. Рано радовался…

Как показало время – идея эта, действительно, была далеко не самой удачной из всех, что мне приходили в голову. Инструктора из Краснодара гоняли офицеров ДШБ, и нас с Толей, за компанию, до седьмого пота. Работали они, конечно, красиво. Вроде – почти все то же самое, чему меня учили в армии и ОМОНе… Но какая слаженность действий! Какая скорость исполнения! Какая техника!!! Казалось, парни не делали ни одного лишнего движения, обстановку вокруг они не просто контролировали, они ее чувствовали. Одним словом, как бы я ни старался, но до их уровня мне подниматься еще очень долго. В общем, не вышло у нас с Толей перенять передовой спецназовский опыт. Курсант 'спекся' на четвертый день – просто сказал мне после вечерней тренировки:

– Прости, командир, но я не тяну. Еще одна тренировка вечером, и я просто не смогу встать на утреннюю. Так что, я – пас.

Сам я протянул десять дней, но, в конце концов, понял, что чувствую то же самое, что и напарник. Еще одно занятие с 'Вымпелом', и я просто физически не смогу встать утром на тренировку с ОРСН.

После окончания занятия подошел к Андрею, извинился, и сказал, что больше к ним приходить не буду, мол, сил больше нет. Тот только рассмеялся в ответ:

– Миша, я, между прочим, на вас обоих у Григорьева ящик коньяку выиграл. Тот сказал, что мальчишка твой не выдержит и пары дней, а ты – сломаешься через неделю. Так что, даже не комплексуй! Уровень у вас двоих – более чем приличный. С нашим, конечно, не сравнить, так мы сколько лет тренируемся…

– Тогда вот что мне скажи, – глядя прямо ему в глаза, спрашиваю я. – Почему вы только тренируетесь? Весь ЦСН ваш, в полном составе, ДШБ этот местный… И ведь он не единственный, так? Почему на Терском Фронте гибнут сопливые мальчишки, по сравнению с которыми я – просто машина для убийства? А вы, способные меня сломать пополам чуть ли не двумя пальцами, прошедшие Крым, Украину, Дагестан… Где вы там еще повоевать успели?! Почему вы тут, в тылу?! Почему?!!!

Он долго молчит. Желваки зло гуляют под кожей. Потом твердо глядит на меня и отвечает:

– Запомни, лейтенант, я тебе ничего не говорил. Ты – ничего не слышал. То, что там у вас происходит – не просто так. Очень скоро все изменится, изменится очень круто. И пока еще есть время, мы готовимся к этим изменениям сами и готовим всех, кого можем, на кого хватает сил: десантники, горно-штурмовые части, армейские разведроты и разведбаты… Даже ты готовишь, хотя и не понимаешь зачем. Продолжай готовиться сам и готовить людей. И жди. Понял?

Его слова и интонации настолько напомнили мне Батю из недавнего сна, что я просто не нашелся, что ответить. Только молча кивнул и, попрощавшись, поехал отдыхать. Завтра у нас с парнями из ОРСН было занятие по захвату и удержанию плацдарма.

На тренировки с 'Вымпелами' мы больше не ходили, но зато начали гонять своих подопечных из ОРСН с удвоенным усердием. Бойцы роты и так на слабость нагрузок не жаловались, а теперь так просто на четвереньках с тренировок уползали. Но зато и Григорьев, и Стеценко были результатами очень довольны. А в самом конце ноября в Управлении приключился маленький переполох: пришли наши наградные листы и ордена из Ханкалы, подписанные и утвержденные. Хотя мы и не были постоянными сотрудниками Управления, но все же были к нему прикомандированы, поэтому награждение сделали торжественным, в большом актовом зале Управления: проводил лично его начальник, генерал-майор Стеценко. В тот день отменили тренировки, и в актовом зале собралась вся рота специального назначения и еще много разного народа. Нас с Толей посадили в первом ряду, чтобы мы смогли быстро выйти на сцену, когда объявят наши фамилии.

Первым вызвали Курсанта. Он четко и без запинки доложился (еще бы, вчера весь вечер под моим руководством по комнате маршировал под хихиканье сестер). Стеценко почти не заглядывая в бумажку объявил, что за мужество и беспримерный героизм, проявленные в боях с врагами Республики, а также за прочие военные заслуги, сержант СБ Коломийцев награждается орденом 'Святого Георгия-Победоносца' третьей степени. С этими словами он приколол к Толиной куртке красивый белый эмалевый крест на полосатой черно-оранжевой колодке. Круглый медальон в центре креста, в котором был изображен бьющий копьем дракона всадник, был темно-бронзового цвета. У 'Георгия' второй степени он – серебряный, у первой – золотой. Толя пожал генералу руку, четко повернулся к залу и, вскинув ладонь к обрезу берета:

– Служу Республике!

Когда аплодисменты стихли, и Толя вернулся на свое место, вызвали меня. Сначала генерал слово в слово повторил все то, что говорил Анатолию, повесил награду мне на грудь, и я уже было собрался громко сообщить, что тоже служу Республике, но меня остановил второй лист бумаги в руках генерала.

– Это еще не все, товарищ лейтенант, – генерал мельком глянул в лист наградного. – Здесь сказано, что некоторое время назад, будучи еще прапорщиком, лейтенант Тюкалов совершил еще один подвиг, за который был представлен к высокой правительственной награде – Ордену Мужества. Представление было утверждено, но по ряду независящих от него причин прапорщик Тюкалов так и не смог получить заслуженную награду. К сожалению, тут сказано, что дата и точные обстоятельства подвига засекречены, но, думаю, вы, товарищ лейтенант и так прекрасно знаете, за что именно были награждены, а мы просто порадуемся за то, что в наших рядах служат подобные вам герои. Поздравляю вас!

И рядом с 'Георгием' он приколол на мою куртку еще и крест Ордена Мужества. Елки-палки, а вот это-то они каким образом крутанули? Хотя, орден-то мне на самом деле тогда дали, пусть и посмертно. Да уж, блин, вполне уважительная причина, по которой я не смог его сам получить! Документы на него в Ханкалу приходили. А теперь, как говорится, награда нашла героя. А чтобы лишних вопросов у людей не возникало, все обстоятельства, не мудрствуя лукаво, просто объявили секретными. Нет, приятно, конечно, но только за какие такие заслуги? Неужели за сумку с документами? А что – возможно! А как же тогда Толя? Что, как молодого, решили 'прокатить'? Жаль, если так, но – бывает. Хотя, если его внимание на этом не заострять, то он и не заметит. Он, вон, и из-за 'Георгия'-то сверкает, будто начищенный самовар.

В свою очередь, пожав генералу руку и гаркнув: 'Служу Республике!', – я вернулся на свое место.

М-да, если честно, то не думал я, что все так кончится. Нет, поначалу все было отлично: мы с Толей, слегка обмыв награды в небольшой шашлычке в Нахичевани, вернулись домой чуть позже Али и Лидии Васильевны. В первый момент ордена вызвали ту реакцию, на которую мы и рассчитывали: восхищенные охи-ахи, писк-визг, все – как положено. А вот потом Толина мама, женщина далеко не глупая, внезапно вспомнила, за что на Терском Фронте могут наградить таким орденом, а еще – наше дружное вранье про 'тихую спокойную службу'. И понеслась… Как там в песне?

Ревела буря, гром гремел,

Во мраке молнии блистали…

Ну, Лидия Васильевна не ревела, она просто очень громко кричала, гремела мебель, которую опрокидывал Толик, бегом спасаясь от превратившейся в фурию мамы. А блистали вовсе не молнии, а ярко-синяя женская резиновая галоша, намертво зажатая в кулаке. Этой самой галошей Лидия Васильевна и лупцевала любимого сына, по тем местам, до которых могла дотянуться. Да уж, все было бы страшно, если б не было так смешно: Толя носился кругами по комнате, аккуратно, чтобы не зацепить ненароком мать, отмахивался руками и причитал на бегу:

– Мамуль, ну ладно тебе! Ну, перестань мамуль! Мамуль, да хватит уже!!!

Позади, подпрыгивая на бегу, будто футбольный мячик, неслась вооруженная галошей низенькая и полная Лидия Васильевна, периодически наносящая своим 'оружием' звонкие удары по спине, плечам, голове, а иногда и просто по заднице любимого сыночка, грозно при этом крича:

– Толька, гад, стой немедленно!! Стой и на меня смотри, когда с матерью разговариваешь!!! Что б тебя разорвало, звиздюк ты малосольный!!! Ты кому, негодь, врать надумал? Родной матери?! Да я тебя сейчас сама прибью, чтоб ты мне нервы не мотал!!! Я тут ночей не спала, переживала, как там кровиночка моя? А кровиночка, свин этакий, матери в глаза врет, и не краснеет! Убью, паразита!!!

Манюня и Аля, покатываются со смеху, благоразумно выскочив в соседнюю комнату. Я бы и рад к ним присоединиться, выглядит все и впрямь донельзя комично, но, боюсь попасть под горячую руку. Я ведь, получается, тоже врал, галошей по башке мне что-то сегодня неохота… Поэтому, наблюдаю за происходящим с каменной физиономией. Потом, запал у Лидии Васильевны прошел: она отбросила в угол несчастную галошу, села на чудом устоявшую табуретку и разрыдалась. Толя тут же перестал изображать бегуна на длинные дистанции с препятствиями, и бросился ее утешать. Сестры кинулись ему на помощь. Вот теперь мне тут точно делать нечего. Стараясь не привлекать внимания, выскальзываю на веранду. Минут через двадцать ко мне присоединяется Курсант.

– Отошла вроде. Поплакала и успокоилась, – только и успевает сказать он, как следом выходит и сама Лидия Васильевна.

Та подходит ко мне, долго смотрит в глаза.

– Я всю жизнь знала, что этот балбес непутевый в отца пойдет. Андрею-то, покойному, тоже спокойно на заводе не работалось, в армию пошел, да в Крыму и сгинул… Правда, товарищи его потом приезжали, много хороших слов говорили, что, мол, погиб, гранату собой накрыл. Восемь человек от верной смерти спас. Вот они все ввосьмером после и приезжали. Дом нам чуть не заново отстроили, пенсию в военкомате пробили… Тогда с этим тяжело было, потери-то большие были. Но, его командир, говорят, нашему бывшему военкому рожу разбил, и такую бучу поднял, что того с должности выгнали… Но ведь ни дом, ни пенсия мне мужа не вернут. Миша, постарайся мне хоть сына уберечь. Ты хороший человек, я вижу, как те мужнины друзья-фронтовики, за своего друга кого угодно в землю вгонишь… Так сбереги мне его, хорошо?

Блин, у меня аж комок в горле встал, и рад бы ответить, да слова сказать не могу. Только молча киваю в ответ. Но, ей, похоже, слов и не нужно. Она и так все поняла. Легонько взъерошив мой слегка уже отросший 'ежик', она тихо уходит, и мы остаемся с Толяном вдвоем. Говорить не хочется, да и нечего тут говорить. Едва ли не в первый раз в жизни я жалею об отсутствии сигарет и о том, что не курю. В общем, постояли мы с напарником на веранде, помолчали, да так и пошли спать. Одно только я для себя понял: что теперь, вспоминая глаза Лидии Васильевны, я за этого оболтуса буду глотки рвать, не задумываясь.

С одной стороны, прекратив тренировки с инструкторами из 'Вымпела', мы с напарником проявили слабость. С другой – если бы продолжили по-прежнему работать на износ, то неизбежно ухудшилось бы качество занятий, что мы проводили с операми ОРСН. А нам, в конце концов, именно за это платили зарплату и командировочные. И деньги, скажем прямо, совсем не маленькие. Так что, личные тренировки – это здорово, но зарплату отрабатывать нужно. Вот мы и отрабатывали. Гоняли парней, словно новобранцев в армии. Те, сатанея и матерясь сквозь зубы, носились по полигону стадом бешеных кабанов. Думаю, были такие моменты, когда они нас просто убить готовы были. Но зато начальство в лице частенько ставшего заезжать к нам на Военвед Григорьева, было довольно. Да и сами наши 'подшефные', хоть и звали нас между собой садистами, но явно осознавали – уровень их здорово вырос. Нет, конечно, до любого довоенного СОБРа им было еще далеко, но так тот уровень в свое время годами нарабатывали, а тут – чуть больше месяца занятий. Но, в любом случае, лично мне за проделанную работу было не стыдно: судьба бойцов первых сводных СОБРов и ОМОНов в Чечне в первую кампанию, им уже не грозит. Глупых потерь из-за банальной разницы в том, к чему готовили с тем, чем пришлось заниматься – не будет. Конечно, настоящее мастерство придет только с практикой, но основы я этим ребятам в головы вложил.

Кроме всего прочего – у нас появилось свободное время по вечерам, а тут еще и зарплата с командировочными подоспела… В общем, пока деньги были на руках в большом количестве, надо было срочно искать и покупать подарок для Насти. А то некрасиво получится – пообещал ведь. Теперь выполнять надо.

Солидный, и, судя даже по внешнему виду, дорогой ювелирный магазин я отыскал возле Центрального рынка, неподалеку от Ростовского кафедрального собора. Того самого, что в первый день приезда так сильно напомнил мне московский Храм Христа Спасителя. Стоя под мерзким, мелким и холодным моросящим дождем, я, глядя на шикарную витрину, в которой были разложены всевозможные кольца, броши, кулоны и браслеты, отлично понимал – что тут меня, скорее всего, обдерут как липку. Но, с другой стороны, этот же факт внушал некоторую уверенность, что тут не подсунут под видом золота какую-нибудь бериллиевую бронзу или позолоченную медяшку. Ай, была, не была!

Мелодично звякнул над головой колокольчик, закрывшаяся позади входная дверь, отсекла уличную промозглость и сырость. За прилавком стоял пожилой продавец столь характерной внешности, что в прикрывающей его седую макушку кипе[126] не было ни малейшей необходимости: классический старый еврей. Как будто только что из анекдота.

Я вежливо здороваюсь и прохожу к витринам. От разнообразия украшений и их блеска у меня тут же разбегаются глаза. Все, приплыли! Вот тут и суждено мне погибнуть… Никогда я не умел и не любил покупать девушкам подарки. Это же вам не в разведку ходить – слишком сложно.

– Чем могу помочь такому серьезному молодому человеку? – продавец явно заметил наметанным взглядом мои затруднения.

– Да, пожалуйста. Тут такое дело – хочу девушке подарок купить: колечко там, или брошку какую…

– Невесте? – деловито уточняет старик.

– Пока нет, но очень хотелось бы.

– Понятно, – он на пару секунд задумывается. – Вот что я вам скажу юноша: уж поверьте опыту старого Мойши, а Мойша, слава богу, торговал уже тогда, когда ваш уважаемый папа еще не встретил вашу не менее уважаемую маму…

Ну, вот в этом-то я как раз сильно сомневаюсь. Думаю, в год встречи моих родителей уважаемый Мойша, в лучшем случае, таблицу умножения учил. Но ему об этом знать совершенно не обязательно.

– Так вот, юноша, – продолжает продавец, наставительно подняв указательный палец правой руки вверх, – колечко в подарок – это превосходно, но слишком явный намек. Вы уже готовы сделать ей предложение?

– Не уверен, – качаю головой я. – Просто пока не знаю, захочет ли она выйти за меня замуж. Уж лучше подожду немного. Когда буду уверен – вот тогда…

– Именно, – прерывает меня старый еврей. – Тогда, и никак не раньше колечко и подарите. Брошку, уж простите, лучше подарить любимой бабушке, но никак не молодой и привлекательной барышне. Может, серьги? Хотя, нет, не стоит. Скорее всего, не угадаете. Принять, конечно, примет, но эффекта нужного не будет. Послушайте, молодой человек, вы когда с ней о подарке говорили, она что, вообще никаких намеков вам не сделала?

– Да вроде нет, – я даже слегка растерялся. – так, пошутила, что хочет цветочек аленький… Ну, просто ее Анастасия зовут. Настя, как в сказке, помните?

– Даже так? – старый Мойша вновь погружается в раздумья. – Значит, аленький цветочек, говорите? А знаете, юноша, у меня появилась кое-какая идея. Вот смотрите.

Он достает из-под стекла тонкую, красивого плетения цепочку-браслет на руку.

– Нравится?

– Симпатичная, – не отрицаю я.

– Согласен, А главное – девушкам такие нравятся. Но нужно ведь чтобы еще и оригинально было, так?

Возразить мне нечего.

– А в качестве оригинального дополнения, сделаем мы на эту цепочку маленькую подвесочку: цветочек из золота, с рубиновыми лепестками. Как идея?

– Хорошая идея, вот только во сколько такая может обойтись?

– Вам жаль денег на подарок любимой девушке? Юноша, вы меня удивляете!

В голосе старого еврея столько праведного возмущения, что я краснею.

– Да не жалко мне! Просто, ручная работа… Рубины, опять же… Боюсь, просто не хватит у меня финансов.

– За это, юноша, не переживайте! Хватит у вас денег. Расскажу я вам небольшую историю: когда-то уже давно жил я не здесь, а в замечательном городе Сухуми. Слыхать не доводилось?

– Слышал, конечно. Столица Абхазии… Была…

– Да уж, – грустно кивает он. – Именно что была. Когда пришли турки, я с семьей только и успел, что покидать кое-что из вещей в машину и рвануть в сторону границы с Югороссией. Еле успел. Вернее, почти опоздал, до границы мы чуть-чуть не доехали, когда колонну беженцев нагнали турецкие солдаты. И знаете, наверное, я бы с вами сейчас не разговаривал, но нас отбили. Отбили парни вот с такими же, как у вас нашивками на рукавах. Так что, не волнуйтесь, молодой человек, у казака с Терского Фронта на подарок любимой девушке в моем магазине хватит. Если, конечно, они у вас, юноша, вообще есть.

– Да есть у меня деньги, – своей прямотой продавец снова вгоняет меня в краску.

– Ну, вот и замечательно. Через недельку заходите, будет готово.

За неделю, кроме ежедневных тренировок с ОРСН, произошло только два заметных события: во-первых, уже задолбавший всех дождь сменился, наконец, первым снегом, а во-вторых, мы дружною толпою пошли в кино. В кинотеатре 'Победа', который находился всего в паре кварталов от Управления, на той же Большой Садовой, демонстрировали не какое-нибудь старое, еще довоенной поры кино, как обычно. Нет, там показывали новый, только что снятый югороссийскими кинематографистами боевик 'Терские волкодавы'. Ну как мы с напарником могли пропустить подобное? Да и Аля с Манюней пищали на два голоса. Одним словом, загрузились в УАЗ, в который уже давно пришлось смастерить самодельное заднее сиденье из широкой доски, оббитой сверху сложенным в несколько раз армейским одеялом, и поехали. Наше с Толей появление в фойе кинотеатра вызвало небольшой фурор: еще бы, кино про героев с Терского Фронта, а тут эти самые герои собственной персоной, в форме, с орденами и даже при пистолетах. Глазели со всех сторон, какой-то шустрый парень даже сфотографировал. Я его тут же отловил, но узнав, что он фотокорреспондент из какой-то газеты, отпустил с миром. Словом, за автографами не лезли – и то хорошо.

Фильм оказался довольно забавным: снимали его, судя по всему, где-то в окрестностях Кисловодска, все Непримиримые, как один, были мерзкими на рожу и какими-то корявыми, но зато очень бородатыми и злобными. Зато казаки – будто с рекламного плаката сошли – широкоплечие фигуры, открытые честные лица, словом 'спортсмены, комсомольцы и настоящие красавчики'. Сюжет оригинальностью не поражал: у главного 'комсомольца' гадкие Непримиримые зачем-то украли любимую супругу, и тот, не долго думая, собрал друзей, и рванул в горы наводить порядок. Дальше было много стрельбы и взрывов, потом главный герой рубился с главным гадом на шашках, но закончилось все, знамо дело, жарким 'поцелуем в диафрагму' на фоне заходящего над горами солнца. Понятий о тактике, разумеется, у актеров не было ни малейших. На вражьи пулеметы перли грудью в полный рост, чуть ли не под барабанный бой, и поливали от бедра из 'калашей', как из садовых шлангов, даже не заморачиваясь на такие мелочи, как смена магазинов. Но при этом в них никто попасть не мог, зато врагов они косили просто пачками В нескольких особо пафосных местах нас с Толей синхронно пробивало на истерический хохот. На нас пытались шикать, но разглядев, кто именно там ржет как конь, мешая смотреть, резко передумывали. Словом, сильно хорошим кино назвать было сложно, зато повеселились мы от души. Думаю, приняли б мы 'на грудь' по паре-тройке литров пива, так кино вообще на ура пошло бы. Но – не судьба! Все ж таки мы по форме, да еще и при оружии.

Ровно через неделю, как и было велено, я снова пришел в магазин старого Мойши. Тот меня сразу узнал и даже обрадовался.

– А, здравствуйте-здравствуйте, юноша. Я уж заждался, все гадал – придете или нет. Готов ваш аленький цветочек, принимайте работу! Рубины, конечно, не индонезийские, так где ж их сейчас достать? Но поверьте, памирские, из Таджикистана, ничуть не хуже.

Выложенный на стекло прилавка золотой цветок с лепестками из мелких рубинов я разглядывал долго и восхищенно. Да уж, руку мастера видно сразу! Думаю, Насте должно понравиться. Без малейших сожалений отдаю ювелиру за цепочку с подвеской десять монет золотом. И плевать, что мне ремонт УАЗа в Петропавловской дешевле обошелся! Зато – какой подарок!

После того, как проблема подарка была решена, у меня будто гора с плеч свалилась. Время и до этого особенно не плелось, а теперь так просто вскачь понеслось. Дни мелькали, будто картинки в калейдоскопе. Новый Год был все ближе, а вместе с ним – и окончание нашей командировки и возвращение в Червленную. У меня от этой мысли настроение неизменно подскакивало вверх, а вот напарника, похоже, складывающаяся ситуация совсем не радовала. Во время занятий его плохое настроение почти не проявлялось, разве что работал он уж совсем жестко, на грани фола, будто в настоящем бою, приходилось его даже периодически одергивать, еще не хватало, чтоб покалечился. А вот после – ходил, будто в воду опущенный. Пришлось его вытягивать на откровенный разговор. По дороге домой я прижал УАЗ к обочине и остановился.

– Так, Курсант, в чем проблема?

– Ты о чем, командир? – попытался изобразить бодрость духа напарник.

– Слушай, я тебе уже сколько раз говорил – не пытайся мне голову морочить. На это у тебя актерского дарования не хватает. Так что, колись, что случилось?

– Да тут такое дело, – начал мямлить он.

– Короче. Представь, что доклад о результатах разведки мне делаешь. Меньше текста, больше фактов.

– Можно и короче. Ты в Червленную на Новый Год рвешься, тебя там ждут. А вот у меня все наоборот – у меня семья тут, и праздник хочется с ними отметить. Но, не получится, потому что ты раньше назад поедешь.

Вот блин, как-то я и не подумал о таком варианте. Надо что-то делать… Решение пришло внезапно.

– Так, Толя, раз такое дело, то поступим мы так: я поеду домой с конвоем на их машине, а ты останешься. Отметишь с семьей праздник, проспишься, и приедешь своим ходом на УАЗе. Следующая колонна пойдет только в середине января, ее не жди. До Моздока и один доберешься, а вот оттуда до Червленной – только в составе какой-нибудь группы. И учти, если с машиной хоть что-нибудь случится – удавлю своими руками, как изменника Родины. Все понятно?!

Мое решение Толю просто ошеломило.

– Миша, да я… Да ты ж знаешь… Да гадом буду…

– Все, успокойся. Что ж я, зверь какой? Не понимаю ничего? Завтра этот вопрос в Управлении порешаем. Я кое-что из нашего арсенала с собой возьму, на всякий случай. Ну, а ты, главное – остальное не забудь.

– Не забуду, – улыбается напарник. – Главное, чего-нибудь лишнего не прихватить…

– Неправильный ответ, Курсант, главное – на прихвате чего-нибудь лишнего не спалиться! – хохочу я.

Вопрос с моим отъездом решился быстро. Обратившись за помощью к Стеценко, мы выяснили, что из Ростова в Моздок через два дня пойдет довольно большая колонна, часть груза которой потом, отправляют в Ханкалу. Правда, пойдет колонна не через Червленную (что мне было бы очень удобно), а через Горагорский. Но, в моей ситуации, выбирать особо не приходится, главное – до Ханкалы добраться. А уж оттуда до Червленной я, если понадобится, и пешком дотопаю.

С парнями из ОРСН попрощались на следующий день, без лишних эмоций, по-военному: Веденеев построил весь личный состав роты, приехал Григорьев. Ну, куда ж без него, он же зам Стеценко по спецподразделениям, ОРСН – его вотчина. Полковник толкнул перед строем речугу в лучших традициях армейских замполитов: красиво, длинно и ни о чем, а потом предоставил слово мне. Я еще раз оглядел лица замерших в строю бойцов, которых гонял, как последних шпротов последние два месяца.

– Что вам сказать, мужики. Два месяца – это, конечно, очень мало, но я старался научить вас всему, что знаю сам. Спасибо вам за терпение и старание. Пахали вы как проклятые, не филонили и, скажу честно, за вас мне ни перед кем стыдно не будет. Очень надеюсь на то, что применять полученные знания на практике вам не придется, но если вдруг придется – уверен, с поставленной задачей вы справитесь и глупых, ненужных потерь не будет. Желаю вам всем удачи. Бог даст – еще свидимся.

Пройдя вдоль строя, пожал на прощание руку каждому из парней, потом Веденеев подал команду 'Смирно!', а я, вскинул ладонь к виску в воинском приветствии, развернулся и вышел из казармы.

Вот дома у Толи так просто не получилось. Меня трепали, тормошили и тискали со всех сторон. Что называется – почувствуй себя плюшевым медведем. Сначала было насобирали совершенно неподъемную сумку с гостинцами, на дорожку: копченой и вяленой рыбы, соленого сала, каких-то солений-варений и прочих домашних вкусностей. Оценив ее габариты и вес, а сравнить ее можно было разве что с гигантскими клеенчатыми монстрами системы 'мечта оккупанта', в которых в девяностые наши 'челноки' из Китая всякий ширпотреб возили, я быстренько перевел стрелки на Толю. Мол, я поеду пассажиром, на чужом транспорте, вес багажа у меня ограниченный, а вот Анатолий назад в Червленную двинет на пустом УАЗе. Вот ему все эти подарки и вручите, а он их мне довезет, если, конечно, не сожрет все по дороге. Курсант хотел было возбухнуть по поводу клеветы на него, бедного и ни в чем не повинного, но домашние знали его куда лучше меня, и Толин демарш позорно провалился. Лидия Васильевна пообещала только, что просто соберет два таких же баула, тогда, мол, хоть что-нибудь, да доедет.

С утра поднялся ни свет ни заря, быстренько выхлебал чашку чаю, тепло распрощался с Лидией Васильевной (девчонки еще спали) и, закинув за спину свой баул с вещами, влез в УАЗ.

– Ну, Толя, гони сначала в Управление, за оружием, а потом к 'Тачанке', – скомандовал я сидящему за рулем Курсанту. – Меня колонна там подхватит, когда мимо проходить будет.

Ага, подхватит, как же… Когда мы, получив из оружейки Управления мой автомат, РПС и кое-что из боеприпасов, подъезжаем к КПП возле памятника, то выясняется, что она уже там. Стоит и ждет, к счастью, не только меня, но еще и каких-то забытых сопроводительных бумаг. М-да, бардак рассейский неистребим, ему, похоже, даже ядерная война нипочем. Поблуждав между стоящими вдоль обочины грузовиками и бэтээрами я нашел-таки старшего колонны. Представился, выяснил в какой машине поеду. Потом долго искал нужный мне 'Урал'. Потом, под беззлобные шутки пожилого водителя пытался со всем своим скарбом разместиться в кабине, что, учитывая мои габариты и баул с вещами – не такая уж легкая задача. Хорошо еще, что бронежилет и 'Алтын' я с собою брать не стал. Да, блин, как-то поотвык я от тесноты, избаловал меня личный транспорт. Ну, да ничего, терпеть все равно недолго. Полтора суток – и в Моздоке. А там еще несколько часов – и дома. Потерплю как-нибудь..

Водила, седой как лунь невысокий мужичок с густыми усами и веселыми голубыми глазами, представившийся Димой, оказался веселым и разговорчивым. Так что скучать в дороге не пришлось: весь день мы травили друг другу всякие-разные байки. Я ему про Терской Фронт рассказывал, он мне – про свои многочисленные поездки по Югороссии. И что интересно, почти всегда его рассказы сводились к одному – какие где бабы. Тот еще, видно, ходок был по молодости! Погода на улице была препоганейшая – мокрый снег и сильный холодный ветер, поэтому обедали прямо в кабинах, выходить на улицу без особой надобности никому не хотелось. На ночевку остановились уже совсем в другой войсковой части где-то под Минеральными Водами, где нас ждал горячий ужин, душ и свежезастеленные армейские койки со скрипучими панцирными сетками.

После Минвод погода стала резко меняться: снег сменился дождем, а потом и тот прекратился. Выглянуло солнце, а температура ощутимо поползла вверх. А километрах в ста от Моздока о том, что на дворе конец декабря, можно было судить только по отсутствию листьев на деревьях и пожухшей траве. А вот с остальными признаками было как-то туго, солнце припекало так, что пришлось даже боковые стекла в кабине опустить, иначе сопрели бы.

Не знаю, может мне просто повезло, а может техники эту колонну готовили лучше чем ту, в составе которой мы приехали в Ростов, но за всю дорогу не встала ни одна машина, и еще до обеда второго дня пути мы были в Моздоке. Там колонна сходу пошла на стоянку к ЦОУ, где уже ждала группа сопровождения и местный транспорт. Вот так у нас всегда! Круглое носим, квадратное катаем! В былые времена то же самое было. Привезли в Моздок на одних машинах, а в Ханкалу везут уже на других. И по сто раз груз из машины на машину перегружаем. Хорошо еще, что мне разгрузочно-погрузочными работами заниматься не придется.

Пока пригнанные откуда-то солдаты сноровисто перегружали содержимое кузовов из одних грузовиков в другие, я успел доложиться о прибытию начальнику ханкалинской колонны, предъявить ему удостоверение и командировочное предписание и даже занять себе место в одном из бронированных 'Уралов', кинув в его кабину свой баул. А потом присел рядом с разгружающимися машинами на обломок бетонной трубы и грелся на солнышке. Хорошо! Градусов пятнадцать тепла, не меньше. Офигительная предновогодняя погодка! Вот бы подольше такая простояла.

Работали бойцы споро, закидали все часа за полтора. Когда ростовские 'Уралы' ушли, я снова отловил здешнего старшего и поинтересовался, когда отправление. Тот ответил обстоятельно, но как-то уклончиво. Поняв, что отправление может произойти в любой момент, я решил не устраивать себе экскурсий, а просто вернулся к 'своему' 'Уралу' и, воспользовавшись отсутствием водителя, подложил баул под голову вместо подушки, растянулся на сидениях. Уж чем-чем, а старым солдатским умением спать в любой обстановке я владел в совершенстве, и поэтому уже через несколько минут закемарил.

Разбудил меня вернувшийся водитель.

– Подъем, братан, вот-вот тронемся, а ты тут развалился, как барин. А ну, освобождай мое рабочее место!

– Не вопрос, – потряс головой, прогоняя остатки сна, я. – Сейчас сделаем!

Подвинулся сам, передвинул к себе баул, освобождая водительское сиденье.

– Вот, – одобрительно улыбнулся водила. – Другое дело. А то прихожу, а на моем месте кто-то внаглую рожу плющит. Непорядок! Ну, что, пассажир, поехали?

Колонна, и вправду, уже начинала выруливать со стоянки на дорогу.

– Поехали, – отвечаю я. – Давай хоть познакомимся. А то часов пять еще вместе култыхать. Меня Миша зовут.

– Сашка, – водитель жмет протянутую мною руку. – Это да, ехать прилично. Главное, до 'стоп-колес' успеваем. Солдатики молодцы, не тормозили. А то пришлось бы до завтрашнего утра тут торчать.

– А что не через Червленную едем? – этот вопрос у меня больной, поэтому решаю его прояснить.

– Да, говорят, из соображений безопасности. В Мертвых Землях опять неспокойно. На конвои пока не нападали, но стычки с патрулями Дорожной Стражи – были. Вот и решили через Горагорское гонять.

– А там трасса что, спокойнее? – недоверчиво хмыкаю я.

– Говорят – да, хотя к границе, действительно, ближе.

– Ну, пусть так, – соглашаюсь я, но в душе, будто в тот чертов день, когда я провалился из своего времени сюда, пока еще тихо, но вполне отчетливо заскребли коготки непонятной тревоги.

Хреново дело… Я поудобнее пристроил автомат на коленях и, сняв его с предохранителя, с лязгом вогнал патрон в патронник.

– Ты чего это? – оглянулся на меня Саша.

– Да так, привычка.

– Ну, в наших местах – далеко не самая фиговая привычка, – ухмыльнулся он в ответ.

Первая половина пути почти полностью повторяла наш приснопамятный маршрут в 2010 году. Вот только перед Ищерской колонна ушла вправо и мимо заброшенного Знаменского пошла на Горагорский. Разговор как-то сам собою заглох: я внимательно следил за обстановкой вокруг, Саша, поняв, что я к вопросу несения службы отношусь серьезно, крутил себе баранку.

Мимо Горагорского мы проскочили по объездной, почти такой же гравийке, что и возле Петропавловской, так что само село я толком и не разглядел. Видел только почти такие же, как в Червленной, Толстом-Юрте и Петропавловской укрепления. А вот мелкие поселки, мимо которые мы проехали, Майский и Нагорное, оказались давно брошенными. Ничего, в общем-то, странного: сами себя они защитить не могли – слишком маленькие, вот и подался народ в крупные и хорошо укрепленные села да станицы. И остались от поселочков только обвалившиеся кирпичные коробки домов да рухнувшие или покосившиеся заборы. Хорошее место для засады. И 'вещун' мой ноет, словно больной зуб…

Вот и донылся! Где-то между Радужным и Побединским нас и накрыли. Блин, и вроде место для засады не самое удачное: укрыться можно только справа от дороги в руинах, оставшихся на месте нескольких одноэтажных жилых домов. Слева, сразу за глубоким кюветом расстилалось ровное как стол поле. Несколько голых облетевших кустов, да какие-то кочки, похожие на крупные кротовины, на укрытие никак не тянули. Однако, именно тут нас и подкараулили. Сначала впереди гулко рванул фугас, высоко подбросив БТР охранения. Потом дадахнуло, позади, но кому именно не повезло я уже не глядел: высунув ствол автомата в открытое окно я искал глазами противника. Сашка, в отличие от погибшего тридцать лет назад в Алпатове водителя 'Камаза', не растерялся и зло выматеревшись, вдавил педаль газа в пол и пошел на прорыв. Но – не судьба… Что произошло с водителем идущего прямо перед нами грузовика, я так и не узнал, может – снял снайпер, а может – просто переклинило от неожиданности происходящего, но факт остается фактом: впереди идущий 'Урал' вдруг резко сбросил скорость и замер, перекрыв собою почти всю дорогу. Сашка рванул было по обочине, но глубокий кювет поставил крест на его маневре. Наш грузовик, несмотря на все старания водителя, начал сползать вниз по осыпающемуся склону, а потом просто опрокинулся на левый бок.

– Мля, военный, а ну быстро выбей лобовуху и наружу! – заорал придавленный мною Сашка.

Да я и сам не дурак, через дверь, ставшую сейчас подобием люка, вылезать – дурных нема. Пока выкарабкаешься – будешь вылитая грудная мишень для любого, кто решит в стрельбе поупражняться. Долбанув ногой по потрескавшемуся стеклу и обрушив вниз, на матерящегося последними словами водилу поток стеклянного крошева, я выбираюсь наружу и пытаюсь сориентироваться. При аварии меня, похоже, неслабо приложило обо что-то головой: зрение плывет, бандана слева вся мокрая и кровь тонкими ручейками стекает по щеке. Сквозь оседающее облако пыли, поднятой многотонной тушей грузовика, видно, что колонне нашей досталось неслабо: машины стоят, два БТРа передового дозора густо коптят. На дороге лежит несколько трупов. Но нас еще не взяли. В хвосте колонны молотит по кому-то длинными очередями ЗУшка, грохочут автоматы, хлестко щелкают снайперские винтовки. Помогаю выбраться Саше. У того видок ничуть не лучше моего, но автомат он из кабины вытащить не забыл.

– Что делать будем?! – хрипит он мне.

– Воевать! – коротко бросаю я и, пригнувшись, бросаюсь в хвост колонны. Там ЗУ, там наши еще сопротивляются. Значит, есть шанс. На бегу замечаю шевеление в развалинах на противоположной стороне дороги. Вот вы где, голубчики! Попались! Ну, теперь держитесь!!! Вскидываю автомат к плечу… Это с открытого прицела попасть было бы трудновато, но сейчас на моем 'сто третьем' – очень даже неплохая четырехкратная оптика, которая досталась мне от убитого Толей американского морпеха и которую я тщательно пристрелял в Ростове.

– Тылы держи! – ору я водителю и короткими очередями бью по мельтешащим в развалинах фигуркам. Две из них падают, как подрубленные. Причем одному пуля попадает точно в голову, и содержимое его черепа пятном расплескивается по кирпичной стене. Позади грохочет автомат Сашки. Он явно заметил, куда бью я, и решает не отставать. Вот ведь, твою ж мать! Сказал же ему тылы прикрывать, а если оттуда… Над ухом мерзко взвизгивает пуля. Причем прилетела она со стороны нашего грузовика

– Саня, сзади! – ору я, перекатом через плечо уходя вбок с линии огня.

А вот Сашка этого сделать не успевает и теперь его распластанное по склону кювета тело рвут пули.

– Да получите, суки! – сквозь зубы цежу я и швыряю в сторону обошедших нас с тыла боевиков гранату. Рвануло знатно и, судя по воплям, несущимся из-за перевернутого грузовика, не просто так. Ну, пока они там заняты, надо магазин сменить. Внезапно откуда-то слева слышу:

– Это он! Живым брать!!!

Последнее что я успеваю понять, прежде чем меня вырубает, что слова эти были сказаны по-русски. А потом – вокруг враз становится темно.

В себя прихожу от мерного покачивания вверх-вниз и едкого неприятного запаха конского пота. Понимаю, что меня, словно какой-то куль, просто перекинули через спину лошади, связав под ее брюхом руки и ноги. На голове – плотный джутовый мешок: воздух проходит, но ни черта не видно. Ясно только одно – судя по освещенности, на дворе давно уже ночь. Судя по ощущениям, всю экипировку с меня сняли, а вот одежда – на мне. Даже мои форсистые 'Коркораны' не тронули. Вот это уже интересно. Уж чего-чего, а хорошие ботинки с меня сразу снять должны были. Непонятно. Кто и каким образом меня отключил – вспомнить не могу, ясно только, что снова прилетело по голове. И опять по левой ее стороне, и так при аварии пострадавшей. Болит – неимоверно, на роже кровь запеклась толстой коркой. Блин, хорошо все-таки, что голова у меня такая крепкая! Другому бы кому давно череп раскроили. А мне – ничего, как говорится: были бы мозги – было бы сотрясение мозга. Так, думаю, лучше всего мне пока продолжать делать вид, что я по-прежнему нахожусь без сознания. Как тогда, в Алпатово, вдруг и тут что интересное услышу? Интуиция снова не подвела.

Сначала совсем рядом двое заговорили на каком-то не знакомом мне языке, явно восточном, скорее всего – турецком. Потом их резко оборвал грозный начальственный рык:

– Кому было сказано, говорить только по-русски! Или кто-то хочет на такой ерунде, как акцент проколоться?!

Ага, явно старший! Тарабарщина тут же обрывается и один из только что беседовавших на турецком отзывается уже по-русски:

– Извините, господин лейтенант, больше не повторится. Мы думали, среди своих-то можно…

– Можно будет, когда на базу в Эрзерум вернемся, а тут – только по-русски, иначе – можно и не вернуться. Вон этот дерьма кусок, пока я его не выхлестнул и не спеленал, скольких наших положил?

– Да уж, – соглашается второй из говоривших по-турецки. – Четверых, гад, завалил да из раненых одного добивать пришлось.

– Вот, – продолжает свою мысль лейтенант. – И я о том же. Не люди, а бешеные шакалы. Таким только подставься – загрызут, пискнуть не успеешь.

Это ты, гнида, верно подметил, хотя, за шакала, да еще и бешеного малость обидно, Но вот в остальном согласен: только подставьтесь…

– Господин лейтенант, я вот понять не могу, – снова слышу я голос первого. – А почему мы вещички-то его не поделили? У него, вон, и автомат какой отличный, и 'Стечкин', и побрякушка эта золотая… Опять же, ботинки его я б себе забрал, как раз размер мой почти. Да и в сумке этой его брезентовой было чем поживиться…

– А вот это, боец, не твоего ума дело, – резко обрывает мародерские фантазии лейтенант. – Личный приказ полковника Кылыча – чтоб ни одной нитки из того, что у него при себе было, не пропало. Или ты хочешь расстроить Атмаджу-эфенди?

В голосе явно послышалась неприкрытая угроза и намек на возможные серьезные неприятности для ослушавшегося. Собеседник лейтенанта намек явно понял и тут же сдал назад:

– Да что вы, господин лейтенант, и в мыслях не было. Это я так… Помечтать…

– Ну, вот и мечтай молча.

Вот так вот все интересно. Ребятишки свободно владеющие и турецким и русским, умеющие устраивать грамотные засады, имеющие, в отличие от Непримиримых, четкую организацию и пользующиеся армейскими званиями, подчиняющиеся полковнику с турецким именем, да еще и базирующиеся в Эрзеруме. Совсем идиотом надо быть, чтобы не догадаться, с кем судьба свела. Мамелюки… Ошибался, выходит, полковник Григорьев, уж больно живые и деятельные эти ребята для дезинформации. А вот интересно, куда они меня вообще везут? Неужели так до самого Эрзерума и потащат? Если да, то хреново, оттуда я точно не выберусь, а вот если куда поближе – может еще и есть варианты. Надо только до места добраться, а там поглядим… Хотя, Миша, кому ты мозги паришь! На что ты там глядеть собрался? На то, как Непримиримые тебя, за убитых родичей на куски живьем пластать будут? Вот ведь попал, а! Ладно, главное – без паники, как говорится: война тропу укажет.

На лошади меня везли довольно долго, часа три. Я уже начал подумывать о том, чтобы как-то обозначить свое 'пробуждение': тело затекло просто страшно, да и висеть вниз головой становилось все тяжелее, ей, бедной и так сегодня дважды досталось, а тут кровь прилила, и совсем плохо стало. Но, не пришлось. Лошадь внезапно остановилась и кто-то начал резать веревку, которой были связаны мои руки и ноги. Я, было, собрался рвануться: если и не убегу, так может, хоть пристрелят при попытке к бегству. В моей ситуации легкая смерть от пули – далеко не худший выход. Ага, размечтался! Дураков среди мамелюков явно не было, оказалось, что разрезали всего-навсего веревку, соединяющую между собою путы на моих руках и ногах. Так что, с лошади меня, сняли, но я при этом все равно остался связанным. Когда мою тушку довольно грубо просили на землю, я глухо матюкнулся.

– Ты, гляди, – раздался совсем рядом голос лейтенанта. – Очухался наш спящий красавец! Как самочувствие?

– А ты развяжи, – зло огрызнулся я. – Там и увидишь.

– Ага, щаз, размечтался, – глумливо хохотнул тот в ответ. – Хватит, ты уже порезвился. Как говорится: не все коту творог, иногда и рожей о порог. Вот я тебя и приложил. Как нравится?

– Не льсти себе, бывало и хуже.

– Ничего, родной, у тебя еще все впереди. Вот Атмаджа-эфенди с тобой пообщается, уж не знаю, чего он от тебя хочет, да и отдаст Непримиримым из Ведено. А у них на тебя зуб такой, что подыхать ты будешь долго и погано.

– А кто сказал, что у веденских именно ко мне претензии? Может, это кто другой им насолил?

– Слушай, дурака врубать не надо, тут тебе не суд и доказывать никому ничего не нужно. Ладно, славно поболтали, грузите его.

Меня подняли за руки и за ноги и, раскачав, просто закинули… Куда? Ну, судя по ощущениям – в кузов небольшого грузовика, вроде 'Газели' или 'Бычка'. Потом вокруг загрохотали сапоги, похоже, мамелюки будут ехать тут же, у них, наверное, лавки вдоль бортов. По крайней мере, ногами они меня утрамбовали именно в середину кузова, а сами разместились слева и справа. Оглушительно чихнул и неровно, с подвыванием, затарахтел движок, заскрежетало сцепление, поехали. Куда – неясно, но то, что впереди ничего хорошего меня не ждет – факт.

Грузовик ехал куда-то всю ночь. Причем, судя по моим ощущениям и захлебывающемуся вою изношенного двигателя, мы все выше забирались в горы. Нет, они что, на самом деле меня в Эрзерум везут? Не, бред, скорее всего загадочный турецкий полковник, фамилию которого я уже умудрился позабыть, сидит в каком-нибудь горном селе на юге бывшей Чечни, в том же Итум-Кале, например, или в Шатое. Хотя, чисто теоретически, может быть и на севере Грузии. Уже утром, когда солнечный свет стал проникать сквозь плотную ткань мешка, грузовик внезапно остановился.

– К машине! – раздался снаружи зычный голос командира мамелюков. – Привал. Можно оправиться и пожрать чего-нибудь сообразить. Первое отделение – в боевое охранение. Сергей, ты остаешься у машины и охраняешь пленного.

– Есть! – отозвались сразу несколько голосов.

Да уж, сразу видно, что не банда, а армейское подразделение: приказали – выполняй, и никаких 'почему я?' и прочих проявлений нестроевой вольницы.

– Эй, Сергей, мне б водички попить, – пытаюсь я наладить контакт со своим сторожем.

– Обойдешься, мразь. На место приедем – там тебя напоят, из ушей польется! – рыкает в ответ тот.

Вот и поговорили… И чего он такой добрый-то? Хотя… Скольких я вчера угрохал? Четверых, да одного подранка, видимо, самого тяжелого, они сами добили. И кто знает, в каких отношениях этот Сергей был с убитыми. Может я вчера его лучшего друга в 'страну вечной охоты' отправил.

Еще минут через двадцать откуда-то издалека прозвучал предостерегающий окрик, потом, уже рядом с грузовиком послышались голоса:

– Господин лейтенант, местные какие-то, говорят, в Итум-Кале на базар едут. Вот, старший их, говорит, вас знает.

– Аааа, ас-салам алейкум, Ильяс-хаджи[127], – лейтенант, похоже, действительно знает того, кого к нему привел караульный.

– Ва-алейкум салам, Али-аскер. Давно мы с тобой не виделись, – второй голос явно принадлежит человеку пожилому, причем по-русски он говорит очень чисто, почти без акцента.

– Ну, зачем же так официально, Ильяс-хаджи, можно просто Алексей.

– Да какой ты Алексей, лейтенант? – в голосе старика слышна ирония. – Все Алексеи, они по ту сторону Сунжи.[128]

– А хоть бы и так, – легко соглашается явно не обидевшийся на дерзость старика лейтенант. – Как ваши дела, уважаемый, как здоровье? Как дети и внуки?

– Хвала Аллаху, все в порядке. А у тебя что?

– У меня по-разному. Вчера людей своих потерял, зато хорошего пленника взял.

– Это кого же? – голос старика снова становится насмешливым. – Неужели Генерал-Губернатора из Ханкалы украл?

– Не совсем, но почти. Я того шайтана, что два месяца назад под Ведено бойню учинил, взял.

– Да ладно?! – Ильяс-хаджи снова стал серьезен. – Ай да Али-аскер, ай да красавчик! Слушай, а можно я на него хоть гляну? Будет что друзьям рассказать.

– Да смотрите, уважаемый, разве жалко, вон он, в кузове валяется. Только потом снова мешок этому шакалу на голову наденьте, незачем ему лица моих парней видеть.

Скрипит откидываемый борт, а потом сильная рука приподнимает меня за шиворот. Я послушно сажусь, опершись спиной на лавку. Та же рука сдергивает с моей головы мешок. Я сначала щурюсь и промаргиваюсь от яркого света, а потом… Твою ж ты мать! Быть того не может!!! Ошибся? Нет, по совершенно ошарашенному и сбитому с толку виду старика понимаю, что не ошибся. М-да, а не так уж ты изменился за эти тридцать лет: ярко-зеленые глаза все те же, и характерный, зигзагообразный шрам на правой щеке и скуле на прежнем месте. Вот бородищу отрастил аж до пупа, причем она уже давно не рыжая, а седая…

– Ну, здравствуй, Эли.[129] Как твое колено? – чуть слышным голосом шепчу я.

– Миша? – изумленным шепотом отвечает он. – Ты? Но как такое возможно?

– Машалла,[130] – коротко бросаю я в ответ.

– Что там у вас, уважаемый? – слышен снаружи голос моего сторожа Сергея.

– Да ничего, – уверенным голосом отвечает Ильяс и, окинув взглядом мою покрытую засохшей кровью физиономию и потрескавшиеся губы, добавляет. – Этот гяур, сын шакала, пить просит.

– Не обращайте внимания, Ильяс-хаджи, у меня тоже просил. Перетопчется!

– Ну, значит, перетопчется, – безразлично отвечает он, нахлобучивая мне на голову мешок, но прежде чем выбраться из кузова, молча, ободряюще тыкает меня кулаком в плечо.

Командировка 2008 года была поначалу, можно сказать, спокойной. Ну, разумеется, по сравнению с другими командировками на Северный Кавказ. Занесло нас тогда на самый юг Чечни, практически на границу Грузии, до которой было всего двенадцать километров, в селение Шарой. Два десятка домиков, райотдел местной милиции да руины тейповой башни, обозначенные только на армейских крупномасштабных картах, на которых даже отдельно стоящие сараи и крупные камни обозначают. Одним словом – глухомань. И задачи соответственные: никаких тебе адресных проверок, никаких штурмовых операций. А вместо них – два блок-поста на горных дорогах, мимо которых если две-три машины в сутки проедет – уже событие, временная комендатура в соседнем поселочке Химой, что размерами был еще меньше Шароя. И собственно наша база, которую надо было охранять, и в периметре которой всегда нужно было что-то строить, копать и таскать. Тоска! На блок-посты с базы народ просто сбегал: там хоть какое-то разнообразие и не нужно с утра до вечера изображать бойца стройбата. Службу несли совместно с местными милиционерами. Поначалу, конечно, относились к ним настороженно. Что за люди – непонятно, внешность вполне бандитская: одеты кто во что, все бородатые… Словом, зеленую повязку-шахидку на голову – и вылитые боевики. Но, довольно скоро отношения наладились. Как ни крути, что такое среднестатистический блок-пост в горах? Это приземистый каменный сарай, да шлагбаум. И неделя времени, которое придется провести бок о бок. Конечно, через неделю тебя сменят, и ты вернешься на базу, но пройдет еще неделя, и тебе снова придется возвращаться на тот же блок-пост. К тем же чеченским милиционерам. В такой обстановке вариантов только два: или подружиться, или ночью друг другу глотки перерезать. И нам, и чеченским милиционерам первый вариант показался более подходящим.

Как-то так вышло, что ближе всех я сошелся с Ильясом Байсаровым. Молодой, почти на восемь лет моложе меня, и очень неглупый парень, отличный рассказчик и балагур, он уже успел повоевать в отряде своего знаменитого родственника Мовлади,[131] где получил весьма серьезный боевой опыт и оставленный осколком гранаты шрам зигзагом во всю щеку. После того, как Мовлади был убит, а 'Горец' расформирован, Ильяс вернулся в родное село Дай и устроился на службу в Шаройский райотдел милиции. А еще этот парень был очень религиозен. Причем не напоказ, а искренне: пять раз в день совершал намаз, читал Коран. Собственно, с этого наше общение и началось. Однажды, когда мы вместе стояли на посту, я спросил его, какого ему, мусульманину, воевать со своими братьями по вере. Тот, как мне кажется, сначала просто хотел меня послать куда подальше, но потом понял, что я и не думаю его подкалывать, что мне действительно интересно. Тогда он объяснил, что боевики-ваххабиты – вообще не мусульмане.

– Понимаешь, Миша, – говорил он мне. – Ваххабизм – это не часть Ислама, это тоталитарная секта из него выросшая, уродливый и болезнетворный нарост на его теле. Но появился он очень давно и у него, к сожалению, много последователей. У вас же тоже много разных сект?

– Ну, да, – соглашался я. – Всякие 'Белые братства', 'Свидетели Иеговы', Мун этот корейский… Хватает мракобесов.

– Вот. Только вы к ним слишком терпимо относитесь. А у нас все жестко: тот, кто искажает смысл написанного в Коране, тот глумится над словами Пророка. А это оскорбление для всех истинно верующих. И тот, кто это делает – для нас худший из врагов. Еще когда ваххабиты только появились, о них говорили: 'Лучше убить одного ваххабита, чем десять неверных', а ведь с христианами тогда тоже не очень ладили… Понимаешь? Так что для меня они – враги, да и я для них – тоже. Например, по их правилам тебя, кафира,[132] если ты попадешь в плен, нельзя убивать, если ты скажешь, что хочешь стать одним из них. Тебе сохранят жизнь и отведут к имаму, который будет тебя учить. Если ты солгал – тебя убьют, если нет, то ты станешь одним из них. А вот я для ваххабитов – мунафик,[133] изменник веры, и убивать таких как я, ваххабиты должны безо всякой пощады.

Вот так, можно сказать, из-за одного заданного вопроса и начались наши долгие с ним разговоры. Мне действительно было интересно слушать об Исламе, обычаях чеченцев, об их традициях и истории, да и в разговорном чеченском потренироваться тоже было не лишним. А Эли был отличным рассказчиком и терпеливым учителем. Четыре месяца – срок небольшой, но при желании за это время можно выучить и запомнить очень много. А у меня это желание было. Однажды я спросил у Ильяса:

– Эли, слушай, а тебе как мусульманину, не возбраняется мне, христианину, все это рассказывать?

– Нет, Миша, наоборот, это Джихад.

– В каком смысле? – не понял я..

– Понимаешь, у слова Джихад, на самом деле, очень много значений. И то, к которому так привыкли вы, 'война против неверных', одно из последних. А вообще это слово означает – дело, угодное Аллаху. Посадить дерево – Джихад, помочь находящемуся в беде – Джихад, рассказать иноверцу о своей религии – Джихад. А вдруг ему понравится, и он сам примет Ислам? И получается, что к этому весьма угодному Аллаху делу подтолкнул его именно твой рассказ.

– Нет, Эли, не обижайся, но я вряд ли перейду в твою религию.

В ответ он только внимательно посмотрел на меня и ответил одним единственным словом:

– Иншалла[134]…

А еще через месяц на нас напали. Вообще, если честно, наш блок-пост 'Кирийский мост' был той еще задницей! Узенький мостик через бурный Шаро-Аргун, по которому нормально могли проехать только легковушки, 'Урал' мог протиснуться с трудом и только при наличии за баранкой опытного водителя, а БТР, колея которого на семьдесят сантиметров шире, чем у 'Урала' не входил в принципе, располагался в узком и глубоком ущелье. Оно было больше всего похоже на коридор: метров шестьдесят-семьдесят шириной, не больше, с обрывистыми каменными склонами, на которые можно было забраться только с альпинистским снаряжением и которые уходили вверх метров на двести пятьдесят – триста. А посреди всей этой 'красоты' четыре сосновых сруба, обложенных диким камнем. Три маленьких, примерно два на два метра – огневые точки, и один побольше, примерно три на восемь – жилое помещение. И 'стратегически важный' мост. И шлагбаум. Вот и вся диспозиция, больше похожая на тир, в котором 'почетная' роль мишеней отводилась нам. А еще там была просто омерзительная связь. То есть, радиостанция в жилом помещении еще более-менее работала, а вот мобильные телефоны стабильно показывали отсутствие сети и 'оживали' в одном единственном месте – точно в средине моста.

Одним словом, когда туманным и пасмурным вечером второго июля начался обстрел, Ильяс пытался дозвониться до своей девушки. Стоящий на открытом месте, да еще и подсвеченный своим мобильным, он был почти идеальной ростовой мишенью, и был бы снайпер у боевиков чуть толковее, это стоило бы Эли жизни. Хотя, и то, что получилось, ничего хорошего ему не обещало: пуля попало точно в левое колено, и теперь он лежал, скрючившись от боли, а вокруг, словно капли по воде во время ливня, били пули. Думать было просто некогда. Заорав: 'Прикрывайте!', я бросился из-под навеса жилого домика к мосту. Наши, и русские, и чеченцы, открыли ураганный огонь по вершинам скальных стен. Из такого положения, снизу вверх, да еще и не видя толком противника, попасть в кого-то – почти нереально. Но можно попытаться надавить врагу на психику, чтобы он, услышав визжащие над ухом пули, перестал стрелять и спрятался за укрытием. А большего мне и не нужно было. Согнувшись в три погибели, я на бегу ухватил Ильяса за эвакуационную стропу на спине 'разгрузки' и, волоча его за собой, сиганул с моста, благо до воды было меньше двух метров. Вот там, в ледяной воде Шаро-Аргуна мы и просидели почти полчаса, пока не закончился бой, и не примчались на выручку две 'Нивы' из местного райотдела под прикрытием БТР и бронированного 'Урала' с нашей базы в Шарое.

Ильяса отправили сначала в Грозный, а оттуда – в Москву, в Главный клинический госпиталь МВД. Через месяц он мне позвонил на мобильный, рассказал, что ногу ему вытянули, сделав какой-то сложный протез коленного сустава.

– Знаешь, Миша, что мне врачи сказали? – спросил он у меня во время разговора. – Что если бы не тот жгут, что ты мне под мостом на ногу наложил, то меня бы живым до Грозного не довезли. Так что я тебе дважды жизнью обязан: первый раз за то, что с моста в реку меня стащил, а второй – за то, что первую помощь грамотно оказал.

– Да ладно тебе, Эли, брось глупости говорить. Любой бы на моем месте так поступил.

– Может и любой… Но под пули бросился ты. И это не глупости. Я тебе уже о наших обычаях рассказывал. У нас к таким вещам очень серьезно относятся.

Потом, в конце августа мы отправились домой. Местную свою сим-карту я отдал знакомому парню из Подольского ОМОНа, что приехали нам на замену. Когда решил перезвонить Ильясу в госпиталь, оказалось, что номер уже заблокирован, Эли уехал домой, а его чеченского номера я не знал. Так и потерялись мы с ним…

А теперь этот самый Эли, постаревший на три десятилетия и превратившийся в Ильяса-хаджи, снова встречается на моем пути. Да уж, мексиканские 'мыльные оперы' нервно курят в сторонке

Конец моим размышлениям положил громкий голос лейтенанта, давшего команду заканчивать привал. Вокруг меня снова загрохотали подошвами сапоги мамелюков, грузовик наш тронулся и покатил дальше.

– Слушай, Серег, а чего это наш лейтенант так с этим старпером расшаркивался? Да еще и на пленного поглядеть пустил?

– За языком следи, – отозвался мой охранник. – Этот старпер лет двадцать назад таких как ты и я мог голыми руками на запчасти разобрать не напрягаясь.

– Так это когда было… – протянул его собеседник.

– Ага, а сейчас он – старейшина села Дай, и у него таких бойцов, как он в молодости – под две сотни. Жаль, что он из-за каких-то там своих заморочек с кафирами не воюет. Глядишь, и мы бы тут не понадобились, сидели бы себе в Эрзеруме, а не в этих горах, как архары скакали.

– И чего, он не воюет, а ему за это никто не предъявляет?

– Нет, уж очень его тут все уважают. Да и побаиваются, не без этого. Две сотни отличных бойцов, да с толковым командиром – в здешних краях сила немалая. Вот никто на рожон и не лезет. Даже Атмаджа-эфенди с ним считается.

– Надо же, а по виду и не скажешь: обычный дед, разве что шрам этот во всю рожу, да глаза, как у волка.

– Это точно, – согласился Сергей. – Волчара и есть. Старый, битый и матерый. С таким связываться – себе дороже.

На этом глубокомысленном замечании беседа и оборвалась. Весь остаток дороги мамелюки молчали или изредка перебрасывались короткими фразами на турецком, смысл которых я все равно не понимал. А часа через полтора машина снова остановилась, и меня подхватили под мышки и потащили наружу. Ну, вот и приехали.

Меня снова волоком, будто привезенного на убой барана, выдернули из кузова и куда-то поволокли. Потом раздались клацанье ключей в замке и скрип открываемой тяжелой двери, а один из мамелюков двумя взмахами ножа рассек веревки на моих окончательно затекших за время пути руках и ногах. Потом последовал сильный пинок в спину, и я кубарем полетел вниз. К счастью, не слишком далеко: пересчитал боками четыре ступеньки и растянулся на холодном и шершавом полу. Сел и начал разминать онемевшие конечности. Когда кровообращение более-менее восстановилось, в мышцы будто разом вонзились тысячи тонких иголочек. Неприятное ощущение, но зато я снова могу шевелить пальцами. Стащив с головы мешок, оглядываюсь. Обычный подвал: выложенные потемневшим от времени и потрескавшимся кирпичом стены, серый неровный бетонный пол. У меня в деревне родители картошку да домашние соленья-варенья почти в таком же держали. Вот только ни бурта с картошкой, ни полок с банками тут не было, и пахло куда мерзостнее: не гнилыми овощами и землей, а давно не вынесенной парашей. Почти половину камеры занимало некое подобие одноярусных нар из неошкуренного горбыля, на которых сидел человек. Невысокого роста, щуплый, с восточными чертами лица и смуглой кожей, он на первый взгляд был похож на одетого в замызганный и в нескольких местах порванный маскхалат подростка. Правда, взгляд этому образу как-то не соответствовал. Тяжелый был у парня взгляд, равнодушный и одновременно оценивающий. А еще сразу бросалось в глаза, что его явно несколько раз сильно били: многочисленные синяки и ссадины разной степени давности на лице прямо-таки наслаивались друг на друга. Памятуя о своем недавнем тюремном 'приключении', я решил от разговоров воздержаться, молча встал и лег на нары. Сосед, кажется, к общению тоже особенно не стремился. Как сидел, так и продолжил сидеть, даже позы не переменил. Судя по всему, до разговора с загадочным полковником Атмаджой-эфенди меня убивать не будут, а после… А поглядим, что будет после. Лично у меня после невероятной встречи с Ильясом в глубине души забрезжил слабый огонек надежды: уж больно этот прощальный тычок в плечо был таким… Обнадеживающим, что ли. Ну а даже если и не сможет мне старый друг ничем помочь, что ж, двум смертям не бывать… При моем роде занятий вообще риск смерти возрастает многократно. Разве что… Очень обидно будет умереть сейчас, когда жизнь, вроде, налаживаться начала, когда в ней появилась Настя. Так, все, отставить панические настроения! Как говаривала французская королева Мария-Антуанетта: 'В кризисной ситуации главное – не потерять голову'. Раз сделать больше ничего нельзя, будем ждать подходящего момента, может, какой шанс и подвернется.

Часа через три снова загремели ключи в замке, и за открывшейся дверью я увидел двух турецких солдат. Ну, по крайней мере, мамелюками или Непримиримыми они быть точно не могли. Правда, турок я видел в своей жизни не много – как-то не заносила меня судьба в прошлом на курорты Анталии, мне больше Хургада по душе была. Но ни на славян, ни на чеченцев эти типы внешне похожи не были совершенно. Да плюс еще униформа оливкового цвета, явно уставная, да еще и с турецким флагом на рукаве. На головах – того же цвета кепи с кокардой, а на ремнях – открытые кожаные кобуры с армейскими 'Кольтами 1911', такими же, что и у убиенного Толей под Ведено негра-морпеха. Турки меж тем входят в камеру и останавливаются у лесенки, ведущей к двери. Тот, что стоит поближе, кривит лицо, будто пытаясь что-то вспомнить, потом, махнув рукой просто тычет в меня пальцем и изображает в воздухе жест, который точно означает что-то вроде 'на выход с вещами'. Встаю и иду вверх по ступеням. Конвоир мой отходит на несколько шагов в сторону и кладет руку на расстегнутую кобуру. Ага, с бдительностью тут все в порядке, думаю, с огневой подготовкой – тоже. Ну, значит, и дергаться пока не будем. Схлопотать пулю при попытке нападения на охрану я еще всегда успею. Второй опять же жестами приказывает вытянуть руки вперед и, как только я выполняю приказ, защелкивает на моих запястьях массивные наручники.

Когда я, пригнув голову, чтобы не вписаться лбом в притолоку, выхожу на улицу, то офигеваю второй раз за день. Потому что ландшафт вокруг до боли знакомый: вон, глубоко в ущелье бежит похожий отсюда на узенький ручеек Шаро-Аргун, вон, возвышается над ним гора Баумкорт, а за ней видны вдалеке белоснежные вершины Снегового хребта. Да и полуразрушенная родовая башня справа уж больно приметная, ни с какой другой не спутаешь. Одним словом, Михаил Николаевич, добро пожаловать назад в Шарой! А резиденцией своей турецкий полковник с совершенно дикой для русского уха фамилией Кылыч выбрал бывшее здание районного отдела милиции. Ну да, губа не дура: отличное просторное здание, снаружи – дикий камень, внутри – паркетный пол, пластиковые панели на стенах и подвесные потолки. Строили-то в 2007 году, Рамзан тогда для восстановления республики московских денег не жалел. А чего жалеть-то, ежели не свое, да еще и на халяву?! Вот и строились с размахом и на века.

Турок-конвоир изображает на лице неудовольствие моей медлительностью и, не убирая правой руки с рукояти пистолета, левой показывает направление. Понял, не дурак, пошли. Я, было, попытался вывернуть шею и поглядеть, что на месте нашей базы творится, но не преуспел, сзади послышался грозный окрик, и пришлось дальше идти, глядя строго вперед. Состояние внутренних помещений бывшего райотдела откровенно разочаровало, от былого евроремонта тут мало что осталось: паркет весь вздулся и повыщербился, большая часть настенных панелей и квадратов подвесного потолка исчезла в неизвестном направлении, а их место заняли цементная 'шуба' и грязно-белая известь. Похоже, нелегко пришлось этому домику после того, как я в нем бывал последний раз. На глаза попался яркий плакат, цветной заплатой выделяющийся на серой стене. На нем белозубо улыбающийся и до невозможности гордый красавец в турецкой форме сжимал в руках винтовку с примкнутым штыком. Подписей было две – на турецком и на английском. Турецкую тарабарщину я, разумеется, не понял, а вот на перевод английского вполне хватило и моих полузабытых школьных познаний. 'Я горжусь, что я – турок!' и 'Мой дом – здесь!', а может даже 'Я тут дома!'. Вот так вот, скромненько и со вкусом, он даже тут – дома. Ай, молодца! Что-то сразу Йося Геббельс вспомнился… И с чего бы?

Пройдя по длинному коридору, мы начинаем спускаться в подвал. Там, за массивной металлической дверью обнаруживается пустая комната, больше всего похожая на пресловутые 'подвалы Лубянки': пол, стены и потолок – серый холодный бетон, окон нет, а из мебели – пара стульев, ведро с водой и массивный крюк в потолке. Ох, е-мое, чует сердце, нехорошо мне скоро будет! Все как по учебнику: перед допросом – предварительная фаза психологического прессинга. А если по-русски – бить будут, причем долго и, скорее всего, больно.

Не ошибся. Меня, не мудрствуя лукаво, просто цепляют цепью наручников за крюк, словно боксерскую 'грушу'. Ага, я 'груша', а эта парочка уродов – боксеры. По сравнению с ними, седой младший лейтенант из Червленной – просто дите малое. Эти били просто и без изысков. Уже минут через десять, получив очередной, неизвестно который по счету, удар по печени, я просто вырубился. Но долго 'отсутствовать' мне не позволили – окатили из ведра ледяной водой, и все началось по второму кругу. Одним словом, когда меня волоком втащили в камеру и, немного раскачав, прямо от лестницы зашвырнули на нары, выглядел я, наверное – краше в гроб кладут. Да и чувствовал себя не намного лучше. Сокамерник мой, до того все так же безучастно сидевший на нарах, как только дверь за турками захлопнулась, достал откуда-то наполовину пустой глиняный кувшин с отбитой ручкой. Напившись, молча возвращаю ему посудину и благодарно киваю. Тот кивает в ответ. Вот и поговорили.

Утром разлепить глаза удалось с большим трудом: разбитое лицо отекло, веки набрякли. На ощупь голова сильно напоминает гигантскую подгнившую картофелину: мягкую и какую-то коряво-бугристую. Утро китайского пчеловода, блин! Отбитые, но вроде не сломанные, ребра болят страшно, да и ливеру вчера пришлось несладко. Ладно, уроды, бог даст, придет время – сочтемся. Я едва успел еще раз напиться и 'прогуляться' до отхожего места, которое тут заменяло большое ржавое ведро, как за мною снова пришли. Снова двое солдат, но уже других. У вчерашних, похоже, смена закончилась. На меня снова надели наручники и повели через окруженный высоким каменным забором двор к зданию райотдела. Правда, на этот раз мы к подвалу не пошли. Пройдя ободранный и обшарпанный коридор примерно до половины, вошли в двери какого-то кабинета.

Да уж, похоже, что все убожество снаружи совершенно не коснулось места, в которое меня привели. По сравнению со всем только что увиденным, кабинет выглядел просто роскошно: толстый ворс ковра на полу, основательная, по-моему, даже натуральной кожей обитая мебель, звериные шкуры и оружие на стенах. Вошедшие следом конвоиры статуями замерли у порога, так и не убрав рук с пистолетов. Оружием на стене заинтересовался особо, очень уж не похож был этот арсенал на парадную коллекцию: 'Винторез' с расщепленным прикладом, пара американских карабинов М-4 разной степени ушатанности, один – обычный, второй – в хорошем тактическом 'обвесе' вроде того, что я снял с командира группы 'оборотней', обычный АКС-74 с подствольным ГП-25 и очень необычная снайперская винтовка. Я в оружии разбираюсь неплохо, уж если сам в руках не держал, так хотя бы по плакатам или картинкам знаком, но тут пришлось честно признать – такой никогда не видел. Толстый ствол с длинным и узким цилиндром дульного тормоза-компенсатора на конце, явно ручной работы, красивое и, скорее всего, удобное ложе необычной формы из матового темно-зеленого пластика. Приклад с регулируемой 'щекой' и затыльником. Скользящий затвор и маленький, едва выступающий снизу из корпуса, отъемный магазин патронов на пять. И большой оптический прицел. Я в них разбираюсь плохо, но явно не наш ПСО, а какой-нибудь 'Льюпольд' или еще какая-то дорогущая импортная игрушка, за которую наши отрядные снайпера готовы были душу продать. Эта винтовка чем-то неуловимо напоминала нашу СВ-98[135] или финскую TRG[136], но, в то же время была как-то элегантнее, что ли. Одним словом, видно было, что ручная работа, эксклюзив, а не конвейерная сборка. Красавица!

– Что, заинтересовался моей коллекцией? – разглядывая висящие на стене стволы, я даже и не заметил, как сквозь занавешенный тяжелой бордовой портьерой дверной проем в кабинет зашел его хозяин. – Это не просто оружие, оно принадлежало моим самым лучшим, самым опасным и дерзким врагам. Я, знаешь ли, немного тщеславен, люблю иногда вспомнить былые победы. Будь уверен, твой автомат займет на этой стене достойное место.

Потом полковник что-то говорит по-турецки и один из конвоиров снимает с меня 'браслеты', а когда я начинаю растирать отекшие кисти рук, жестом указывает мне на стоящий посреди кабинета стул. Что ж, присядем, если предлагают.

Если бы меня попросили коротко описать внешность полковника, я сказал бы: скользкий мерзкий тип. Хотя, если уж совсем откровенно, неприятной его внешность вовсе не была, скорее полковник был похож на актера Омара Шарифа в возрасте лет сорока пяти-пятидесяти: смуглое, с правильными чертами лицо, черные глаза, густые брови, ухоженные усы с проседью. Такие вот восточные красавцы часто женщинам нравятся, но лично у меня почему-то ассоциируются с сутенерами. Не знаю, наверное, просто не люблю таких вот лощеных типов, этаких манерных и приторно-утонченных. Тоже мне, аристократия, блин! С помойки…

– Ну, здравствуй-здравствуй, мой юный друг, – в отличие от мамелюков, с их вполне обычным южнорусским говором, полковник говорит с чуть заметным, но необычным акцентом. – Много о тебе слышал, уже и не надеялся встретиться, тут – такой сюрприз. Я – полковник турецкой армии Атмаджа Кылыч. Можешь звать меня Атмаджа-эфенди.

– Спасибо, обойдусь без этой высокой чести.

– Ай, как невежливо, – осуждающе качает головой турок. – Впрочем, отлично тебя понимаю, профессионал такого уровня, и вдруг глупо попадается, как мальчишка, полезший за алычой на соседский сад… Согласен, обидно. Да, и еще, ты все еще жив по одной единственной причине – потому что мне интересен. Напомнил ты мне меня самого в молодости, вот и захотелось на тебя посмотреть. Но если будешь вот так вот хамить – интерес пропадет. Последствия для тебя – очевидны. Так что пыл свой поумерь. Представиться не желаешь?

– А зачем? Все мои вещи все равно у вас, удостоверение в том числе. Читайте на здоровье.

– Да я и без удостоверения про тебя, юноша, все знаю.

У меня в душе заворошились нехорошие предчувствия. Это что же именно он имеет в виду под словом 'все'? Неужели 'кроты' в Червленной и Ханкале докопались до истории моего появления на Терском Фронте? Нет, быть не может!

– А не слишком ли самоуверенно? Прямо-таки все? Сильно сомневаюсь!

– Может, проверим? – в глазах полковника загорелся азартный огонек.

Ну, надо же, какой интересный мне собеседник попался. Другой бы давно молоток, клещи и паяльную лампу расчехлял, или давешних костоломов вызывал, если самому пачкаться неохота, а этому пообщаться вздумалось. С чего бы? Вроде, пустомели и дешевые позеры в разведке не задерживаются, и уж тем более до полковничьих погон не дорастают. Разве что… Похоже этому типану тут просто скучно. Сидит в глухих горах явно неглупый, и, наверняка, очень амбициозный дядя, а весь круг общения – или подчиненные, с которыми по-человечески говорить не позволяют устав и субординация, или полудикие Непримиримые. Прямо скажем – те еще собеседники для образованного человека. А тут я подвернулся, вот и захотелось ему поговорить. Что ж, попробуем подыграть. Развожу руками, как бы говоря: 'Я весь внимание'. Что ж, уж лучше пусть этот турок мне расскажет, чего он про меня самому себе навыдумывал, чем будет паяльной лампой из меня признания выжигать. Да и во вчерашний подвал мне что-то совсем не хочется.

– Честно скажу, сначала я тебя чуть было не проглядел, – полковник улыбнулся мне, как родному. – Боем в Алпатово даже не заинтересовался, так мелькнуло в сводках, что еще одна группа Непримиримых была уничтожена при нападении на колонну… Но уже после второй твоей операции, когда ты выследил и убил Джамалханова, я понял, что в наших краях объявился серьезный игрок. А уж после подрыва моста начал носом землю рыть, пытаясь выяснить, кто же это такой прыткий и откуда взялся. Кстати, должен честно признать, твоя засада на посыльного у моста рядом с Ведено – просто шедевр! Уж поверь, я знаю, о чем говорю, сам в кайсери[137] по молодости сначала взводом, а потом ротой командовал.

Я молча головой кивнул, мол, поздравления приняты. А турок, подкрутив кончики своих пижонских усиков продолжил:

– Мои источники у вас подтвердили, завелся в Червленной пришлый спец. Сначала был схвачен контрразведкой, потом с извинениями отпущен. Словом, загадочный тип. Кое-кто, – Кылыч саркастически ухмыльнулся, – умудрился даже тебя за мамелюка принять… Идиот! Но мне больше было интересно не то, что ты собой представляешь, а то, откуда ты вообще взялся. Я начал искать и, представь себе – нашел.

В желудке у меня неприятно похолодело. Неужели, действительно, что-то разнюхал?

– Я сделал несколько запросов, – продолжил полковник. – И знаешь, что выяснил?

Я без малейшего притворства честно состроил непонимающую физиономию, мол, куда уж мне.

– А выяснилось вот что: оказывается, в августе месяце на нашей территории очень серьезно поработали югороссийские диверсанты. Провели крупные диверсии на военных складах в Гори, сорвали серьезную операцию. И это уже не говоря о потерях в живой силе: сначала охрана складов, потом те, кто эту группу в горах преследовали. Ничего не напоминает?

Снова отрицательно мотаю головой.

– Да неужели? – тон у полковника становится язвительным. – Ладно, может, дальше что припомнишь… Так, на чем это я… Ах, да. В общем, группу эту все-таки зажали, подтянув на помощь пехоте батальон десантников. И всех их уничтожили. Правда, тело одного русского, вот ведь незадача, сорвалось в пропасть. А горы в тех краях высокие, и реки быстрые… Впрочем, кому я это рассказываю?! А буквально через неделю в Червленной объявляется один непонятный человек. Которого сначала арестовывают и бьют на допросах, а потом отпускают, расшаркиваясь и извиняясь при этом, будто нашкодившие дети. Мало того, в первых упоминаниях об этом человеке, о которых удалось узнать через мои источники, он проходит как 'прапорщик Тюкалов'. А буквально через два месяца он, вернее ты – уже лейтенант.

Тут полковник открывает ящик письменного стола и достает из него мое удостоверение и лист наградного.

– Мало того, этот лейтенант еще и награждается Орденом Мужества за некий ранее совершенный подвиг, обстоятельства и время которого засекречены… С ума сойти! Удивительное совпадение, не правда ли!

Мне остается только ошеломленно кивнуть. Действительно, такое совпадение – это ж просто отвал башни! Сценаристы латиноамериканских сериалов рыдают от зависти в темном углу!

– Но вот чего я никак не мог понять, – продолжил Кылыч. – Так это зачем этот спец тут остался, почему не уехал сразу в свой Ростов или в Краснодар? И тут всплыла еще одна интересная деталь. Тот человек, что убил Джамалханова, соорудил на давно заброшенной русской базе братскую могилу. А несколько позже, когда узнал, что ее осквернили, устроил веденским Непримиримым такую кровавую баню, что тамошний амир приказал к той могиле даже близко не подходить. Впечатлил ты его. Меня этот факт сильно заинтересовал, и я решил сам туда прокатиться, поглядеть, что да как.

Ледяные мурашки снова пробежались вдоль позвоночника: ведь там, буквально в десятке шагов от креста стоит могильный камень с моим портретом и именем. Но, если он его видел, то зачем весь этот рассказ о пропавшем в горах Грузии диверсанте? Спокойно, Миша, не дергайся!

– Представь мое удивление, – как ни в чем не бывало, продолжает турок. – Когда посреди этой базы я обнаруживаю поставленный еще до войны памятник. Правда, он оказался слегка поврежден: кто-то из Непримиримых, скорее всего, когда они ломали крест на могиле, пострелял по могильной плите из автомата, сколов часть надписи и фотографии. Но дата смерти, почти вся фамилия и даже часть портрета – уцелели. Должен тебе сказать, ты здорово похож на своего отца.

Охренеть! Вот это я понимаю – крутил, крутил, да и выкрутил!

– И знаешь, – в голосе полковника я уловил уважение. – Даже учитывая, что мы с тобой враги, твой поступок – поступок мужчины. Так помянуть своего отца и его товарищей смог бы не каждый.

Что ж, о моем истинном происхождении, Атмаджа-эфенди не догадался, в противном случае одному Аллаху ведомо, что бы со мною сделали. Скорее всего, в какой-нибудь турецкой лаборатории на запчасти бы разобрали, как ту морскую свинку. К счастью, полковник считает меня местным, каким-то очень серьезным диверсантом. И какую выгоду из этого можно извлечь?

– Ну, хорошо, просчитали вы меня, – подаю я голос после некоторых раздумий. – Но зачем было на меня такую охоту устраивать? Вон, на колонну напали, кучу людей потеряли, и что, лишь для того, чтобы на меня поглядеть?

– Не льсти себе, – обнажает белоснежные зубы в улыбке Кылыч. – Колонну 'закрыли' вовсе не из-за тебя. О том, что ты там мы вообще не знали. Но, так удачно получилось, что командовавший засадой офицер знал и о моем к тебе интересе, и о том, как ты выглядишь. Да-да, фотографию твою с удостоверения я тоже раздобыл…

Ничего себе! Какой осведомленный у господина полковника 'крот'. Эх, блин, добраться бы до Исмагилова с такой-то информацией, наверняка не так уж много народа к моему новому личному делу доступ имело. Но, Олег далеко, и добраться до него – та еще задачка.

– Пусть так, все равно, этот самый лейтенант обо мне знал. И имел приказ, если встретит, брать живым. Кстати, чем это он меня так приласкал?

– Обычный спецбоеприпас для полицейского помпового дробовика. Контейнер с песком, такими еще дверные замки выбивают. Слыхал?

– Приходилось, – согласно киваю я, морщась и легонько потирая левый висок. – Ладно, вернемся к тому, с чего начали. Зачем это все? Неужели для того, чтобы вы со мною тут немного побеседовали?

Благодушная улыбка исчезает с лица полковника, и он становится серьезным.

– Не только, господин лейтенант, не только. Специалистами такого уровня у нас разбрасываться не принято.

– В каком смысле? Что вербовать будете?

– Скажем так, – Кылыч снова подкручивает свой ус. – Предлагать сотрудничество. Не буду скрывать, хорошему профессионалу нашего с тобою профиля применение всегда найдется. Даже если не на передовой, то в учебном центре. Убитый тобою под Ведено американский морпех – далеко не единственный иностранец в нашей армии. И до ядерной войны в Турции были американские военные, которые потом присоединились к нам, да и в Грузии, когда стало ясно, что тамошние вояки годятся разве что на смазку для траков наших танков, очень многие иностранные инструктора, обучавшие грузин, быстро сделали правильный выбор. Нет, не все, конечно. Были и те, что против нас воевали.

Полковник взглядом указал на висевшие на стене американские карабины.

– Но вот закончилось все для них плачевно…

– Нет, что-то не хочется мне под зеленые знамена Пророка вставать…

– Какие знамена? Какого Пророка? – турок саркастически морщится. – Я тебя умоляю! Не стоит нас равнять с местными дикарями. Турция – светское государство. Заметь, самое сильное из ныне существующих. С мощной армией, развитой промышленностью и Целью.

Последнее слово он прямо-таки выделил голосом, чтобы я понял, что речь идет именно о Цели с большой буквы.

– И что же это за Цель?

– Великий Туран, – с пафосом отвечает он. – Огромная и великая держава, которая сплотит и объединит все тюркские народы, пережившие катастрофу, и поведет их в светлое будущее.

Ой, блин, как все, оказывается, запущено! Тут, оказывается, буйным цветом национализм на грани фашизма…

– Слышал-слышал, пантюркизм, Великий Туран, 'Серые волки'[138]…

– Надо же, действительно слышал, – удивленно приподнимает бровь Кылыч. – Признаюсь, ты меня снова удивил!

– Ну, а как быть нетюркским народам? Они каким-то образом в вашу великую державу вписываются?

– А им останется либо признать свою подчиненную роль, либо освободить жизненное пространство для других.

Угу, зашибись, то есть – либо в рабский барак, либо в компостную яму. Шикарный выбор!

– А если не захотят?

– Послушай, Михаил, – впервые с начала разговора полковник называет меня по имени. – Ты же военный человек. Так зачем ломаешь эту комедию? Те, кто не захотят – исчезнут. Историю в школе учил?

Я киваю.

– Про судьбу Римской Империи помнишь? Те тоже были сильные и могучие, сами утопали в роскоши, а всех вокруг обдирали… Чем закончилось? Что характерно: и для второго, и для третьего Рима все кончилось тем же самым. Одни воспоминания остались. И что забавно, у вас же, у русских, поговорка была: 'Москва – третий Рим, а четвертому – не бывать', Вот тут я полностью согласен. Хватит! Именно вы, христиане, обвиняли мусульман во всех грехах, и все лишь для того, чтобы прибрать к рукам бесплатно то, что принадлежало нам. Вы жирели когда у нас дети от голода умирали. А потом, как помойные псы, перегрызлись и перебили друг друга, и чуть не угробили весь мир, просто так, за компанию. И после этого мы должны с вами церемониться? Да с чего бы это?! Но, повторюсь, мы – не дикари и не фанатики. Если есть люди, способные принести пользу, то убивать их – неразумно. И мне кажется, что ты вполне можешь стать одним из таких людей. Согласишься – и тебя уже завтра отправят на нашу базу в Эрзерум. Врать не буду, сначала за тобою будут приглядывать. Но потом, если сможешь заслужить доверие… Опять же, я не предлагаю тебе, как ныне покойному сержанту Броуди, должность командира диверсионного отряда. Тебе не придется лично убивать своих соотечественников. Ты будешь инструктором, тренером, учителем, если на то пошло.

– Ну, да. Я в своих друзей стрелять не буду, это за меня мои ученики сделают. Так выходит? – хмуро бросаю я.

– И что? – искренне удивляется Кылыч. – Если я все правильно помню, то ваш конструктор Михаил Калашников не очень-то переживал из-за того, что из его автомата убивают людей по всему миру. Он хорошо делал свое дело, а все остальное – не его проблемы.

Вот ведь задачка… И как теперь быть? Соглашаться, а потом при первой же возможности – 'на рывок'? Так далеко не факт, что такая возможность в дороге появится. А из Эрзерума сбежать – вообще из области фантастики. Местности не знаю, языка не знаю, ни оружия, ни еды… Короче, такие варианты даже в кино и в книжках не прокатывают. Попробовать время потянуть?

– А время на размышления у меня есть?

– Минут пять дам, – с невозмутимым лицом отзывается полковник.

Вот скотина! Мысли, словно белки в колесе, вихрем носятся в голове. Нет, соглашаться нельзя. А если откажешься, то, скорее всего, шлепнут тебя, Михал Николаич, у ближайшей подходящей стенки, или вообще в Ведено отдадут. То-то там народец рад будет. Твою ж маму! Одна остается надежда, что Эли про меня не забудет. А иначе – точно крышка. Почему-то вспоминается фраза Владимира Высоцкого из древнего, виденного еще в детстве фильма 'Интервенция': 'Сигарету можно взять, а вот от жизни придется отказаться'. Поднимаю глаза на замершего в ожидании полковника.

– Нет, Атмаджа-эфенди, я от вашего щедрого предложения, пожалуй, откажусь. Что-то мне в убийстве русских людей участвовать даже в качестве дрессировщика в вашем 'зверинце' неохота.

Кылыч долго и пристально смотрит мне в глаза, но не выдерживает и отводит взгляд первым.

– Что ж, выбор сильного человека… Не одобряю, но уважаю… Надеюсь, ты понимаешь, чем этот отказ для тебя обернется?

– Отлично понимаю.

– И не страшно?

– Глупый вопрос. Смерти только клинические идиоты не боятся. Но бывают в жизни такие моменты, когда смерть – далеко не самый хреновый выход.

– Да уж, – удивленно мотает головой полковник. – Вот теперь я готов поверить в любые истории про русский спецназ. Аллахом клянусь, я бы так не смог.

Я лишь развожу руками, мол, ничем помочь не могу.

– Ну, если так, я тебе подарок сделаю, как солдат солдату. В Ведено тебя не отдам – обойдутся. И над телом твоим глумиться не позволю. Похороним, как положено.

– А каким макаром казнить будете? – решаю до последнего держать форс я, хотя состояние сейчас самое что ни на есть препоганейшее.

– Умрешь, как и положено солдату, – отвечает мне ставший враз каким-то преувеличенно серьезным Кылыч. – От пули.

– И на том спасибо, – невесело ухмыляюсь в ответ. – А то как-то никогда мне не нравилась идея быть зарезанным, как баран. Ладно, славно поговорили, пойду я, наверное. Перед казнью бы выспаться не мешало.

Встаю и не спеша направляюсь к двери, возле которой по-прежнему стоят двое охранников.

– Нет, вы русские – точно все сумасшедшие, – бросает мне вслед турок.

– Ты даже не представляешь, насколько, – не оборачиваясь отвечаю я и выхожу из кабинета в коридор.

Бравада бравадой, а вот уснуть так и не получилось. Лежал, подложив сцепленные ладони под затылок и пялился в темноту. Как ни странно, но в реальность всего происходящего почему-то не верилось совершенно. Даже страха-то как такового не было, была только какая-то щемящая тоска и безысходность. А не свалял ли я дурака? Может стоило все же принять это чертово предложение? Ну, увезли бы в Турцию, а там, глядишь, чего-нибудь и придумал бы… Ага, мля, или не придумал… Вон, тот убитый Толей американец, как там его Кылыч назвал?.. Сержант Броуди, кажется… Тоже сначала наверное так же дума:. мол, первое время пережду, а там уж… И никакого 'там уж' не случилось. Так и пахал бывший бравый американский морской пехотинец на новых хозяев, пока не пристрелили, как пса неизвестно где и непонятно за что. Вот тебе и 'Semper fi'[139]… Нет уж – на хер! Лучше сдохнуть, чем против своих воевать.

Мои терзания прервал довольно громкий шлепок. Я недоуменно провожу рукой по стене и тихо шиплю, когда пальцы нащупывают в каменной кладке что-то горячее. Рефлексы срабатывают быстрее, чем голова. Рушусь пластом на пол под нары раньше, чем понимаю, что держу в руке расплющившуюся о камень пулю, которая явно прилетела снаружи, пробив перед этим деревянную дверь. А вот звука выстрела было не слышно. Отсюда вывод – стрелявший явно не хочет привлекать к себе внимание. Так, похоже, как в старом американском кино про ковбоев и индейцев, кавалерия пришла на помощь в самый последний момент. Теперь главное – не мешаться людям под ногами и не нарваться на случайный рикошет. Высунувшись из-под нар, буквально сдергиваю с них за ноги своего молчаливого сокамерника. Тот брякается рядом и я тут же зажимаю ему рот ладонью. Он, конечно, парень молчаливый, но мало ли… Еще начнет голосить спросонья, всю округу перебаламутит. Голосить тот не стал, просто взял мой мизинец на излом, и когда я, скривившись от боли, убрал свою лапу с его лица, шепотом поинтересовался:

– Ну, и какого х…?

– Отпусти, мля, – шиплю в ответ. – А то покалечу. Кажется, за мной друзья пришли, стреляют хорошо, но иногда промахиваются. Или ты шальную пулю ухватить хочешь?

– Промахиваются – это хреново, – шепчет сосед, отпуская мой мизинец. – Извини, погорячился.

Так и лежим мы вдвоем под нарами, чутко вслушиваясь в ночную тишину. Но слышно нам немного: и стрелки особо не шумят, и часовые, похоже, тревогу поднять так и не успели, да и толстые каменные стены нашего подвала как-то хорошей слышимости не способствуют.

Наконец минут через двадцать в замке начинает скрежетать ключ. На пороге возникает почти невидимая в темноте фигура в темно-сером, немного мешковатом комбинезоне, черного цвета разгрузочном жилете и черной же шапочке, только белая борода в темноте и видна толком.

– Миша, ты тут? – слышу сверху голос Ильяса.

– Тут, Эли, тут, – отвечаю я и, выбравшись из-под нар, начинаю отряхивать с себя прилипший к 'горке' мелкий сор.

– Жив?

– И даже почти здоров.

В этот момент мой сокамерник начинает выбираться из-под нар, и Ильяс вскидывает ствол 'Вала', а может и ВСК – в темноте видно плохо.

– А это кто такой?

Тут до меня доходит, что лишние свидетели его деятельности Ильясу совершенно не нужны. Как говаривал папаша Мюллер: 'Знают двое – знает свинья'. Ведь пристрелит он этого киргиза, не задумываясь пристрелит.

– Он со мной, Эли.

– Друг?

– Знакомый. Но я его тут не брошу.

– Как скажешь. Все, болтать некогда, смена караула через три часа, нам за это время надо уйти как можно дальше.

– Ты уходи, Ильяс, никакого долга за тобой больше нет. У меня еще пара дел тут осталась.

– Каких дел, Миша, ты о чем?

– Во-первых, мне нужны мои вещи, которые у здешнего начальника в кабинете, а во-вторых, сам здешний начальник. Уж больно он умный и знающий, такому не в горах сидеть надо, а в Червленной, а то и в Ханкале.

Ильяс так и не смог подавить смешок.

– Всегда знал, что ты дурак, Тюкалов. Но дуракам Аллах помогает. Давай бегом за своими вещами, там живых уже нету, никто не помешает.

Я метнулся через двор к бывшему райотделу. В дверях, прямо на пороге, тело одного из охранников, перепрыгивая через которое я чуть не рухнул, поскользнувшись на луже крови, натекшей из его простреленной головы. Еще один труп обнаруживается в 'дежурке', рядом с ящиком, в котором на гвоздиках висит десяток ключей. Бирки на них на турецком, поэтому я сгребаю все. Уж какой-нибудь, да подойдет.

Дверь в кабинет открылась с четвертой попытки. Свет зажигать нельзя, приходится рыскать в потемках, почти что на ощупь. Сослепу вписываюсь коленом точно в угол стола и начинаю сквозь зубы материться. От боли аж светлые пятна в глазах запрыгали.

– Может, так лучше будет? – раздается от двери голос соседа по камере, а по полу пробегает тонкий луч фонаря, с синим маскирующим светофильтром.

– Намного, – соглашаюсь я. – Ты где его достал?

– В 'дежурке' в столе лежал.

– Блин, проглядел… Старею. А сам чего здесь?

– Ну, во-первых, ружьишко свое прибрать, – с этими словами он снял со стены так понравившуюся мне снайперскую винтовку и нежно, будто ребенка, прижал к себе. – Во-вторых, тебя поблагодарить. Сдается мне, этот милый старикан, если бы не ты, прихлопнул бы меня, как комара, не задумываясь.

Ты гляди-ка, не дурак парень! Да вдобавок еще и снайпер… Интересно, что если?.. Хотя, нет, пока рано.

– Тебя хоть как звать, сосед? А то хороши мы с тобой 'знакомые', даже по имени друг друга не знаем. 'Милый старикан' снаружи мне, конечно, друг, но излишней доверчивостью не страдает.

– Руслан, – отвечает он.

– Михаил, – представляюсь я в ответ. – Ладно, помоги лучше. Тут где-то, возможно, мой автомат и кое-какие вещи лежат… Хотя, может – и не лежат, но поискать один черт нужно.

– Хорошо, – соглашается Руслан, откидывая портьеру, закрывающую дверь в соседнюю комнату. – Поищем.

На спешное, но, можно сказать, тотальное обшаривание полковничьего кабинета у нас ушло минут десять. Однако результаты меня совершенно не порадовали: у висящего на стене 'Винтореза' кроме проблем с прикладом еще и затворная рама оказалась изуродованной, скорее всего, пуля попала. Коллиматор на американском карабине тоже был чистой фикцией: один только корпус. Пришлось удовольствоваться снятым с 'семьдесят четвертого' подствольником. Из моего же имущества нашлись только 'сто третий' с ГП и 'Стечкин'. Да по одному магазину к ним. И ни единого патрона… Твою ж мать! Хотя, чего удивляться? Господин полковник их на роль экспонатов готовил. Кто ж музейные экспонаты заряженными хранит? Радоваться нужно, что он УСМ в неисправность не привел, или еще какую гадость не сделал. Кроме того Руслан, за почти незаметной во мраке шторкой в углу кабинета обнаружил дверцу вмурованного в стену сейфа. Да уж, хорошая, конечно, находка, но без ключа – совершенно бесполезная. А ключ господин полковник наверняка при себе держит. Так что – не судьба… Но вот в остальном – полная амба: ни баула моего с вещами, ни РПС и набедренной кобуры, ни удостоверения, ни орденов в кабинете не нашлось. Главное же – не смог я обнаружить подарка для Насти. Ну, значит, по-любому нужно господина полковника навещать. Поздновато, конечно, для визитов. Но он – человек военный, к форс-мажорам привычный. Думаю, не обидится. А если и обидится – мне плевать с самого высокого минарета!

Выскочив на улицу, мы обнаруживаем на крыльце, помимо Ильяса, сразу пятерых крепких парней, одетых так же, как и он. Разве что на них не просто вязаные шапочки, а маски, скрывающие лица. Ну, да, Ильясу, с его-то бородищей такую и не натянуть. И вооружены все серьезно: у Эли – 'Вал', двое – с ВСК-94 с ночной оптикой, оставшиеся трое – с 'девятками'.[140] Ну, прямо штурмовая группа 'Альфы', разве что 'Алтынов' на головах не хватает.

– Ну, что, Миша, все нашел? – Ильясу явно не терпится убраться отсюда.

– Нет, Эли, почти ничего не нашел. Только оружие, и то – без патронов. Так что придется все-таки к полковнику в гости идти.

– И что, ты думаешь, что он так запросто тебе дверь откроет?

– Почему нет? – искренне удивляюсь я. – Главное – хорошо попросить. Из твоих ребят по-турецки кто-нибудь говорит?

– Все говорят, но Висхат, – Эли показывает рукой на одного из своих спутников, – лучше всех.

– Вот и отлично, тогда пошли, навестим Атмаджу-эфенди.

По аулу крадемся в быстром темпе, но соблюдая при этом предельную осторожность: прячемся в тени высоких каменных заборов, зорко оглядываясь по сторонам. Оно, конечно, глубокая ночь на дворе, но, кто знает, кому и зачем может приспичить на улицу выползти? Но, на наше счастье, добираемся до места без приключений. Как же все-таки хорошо, что мусульмане собак не жалуют! Нет, пастухи в горах один черт кавказских овчарок или алабаев держат, иначе волки всю отару порежут – глазом моргнуть не успеешь. Но вот домашний Шарик или Бобик в здешних краях даже в былые времена был явлением очень редким. Теперь – и подавно. И это очень здорово! Попробовали бы мы вот так, тихой сапой через русскую деревеньку проскочить. Да дворняги бы всю округу на уши поставили. Здесь же – тишина и благолепие.

А вот дом, в котором расположился турецкий полковник, я не помню. Не было в мое время этого дома. Если мне память не изменяет, тридцать лет назад тут вообще ничего не было, разве что огород чей-нибудь. Теперь – вот эти хоромы. Хотя, о том, что это именно хоромы, я пока только догадываюсь, опираясь на то, что видел в кабинете Кылыча. Внешне ничего особенного в нем нет: обычный сложенный из дикого камня большой сарай, крытый тяжелой глиняной черепицей и окруженный высоким, каменным же, забором. Тут таких – двенадцать на дюжину. Это на равнине еще как-то стараются свои дома снаружи украсить, а в горах их украшают изнутри. Снаружи же – голая функциональность. Я опасался, что во дворе может быть пост охраны, но Ильяс заверил, что его там нет, и никогда не было. М-да, расслабило вас, ребятки, в глубоком-то тылу. Хотя, а почему только их? У Костылева во дворе дома часового под караульным 'грибком' тоже не видно было…

Через забор Ильясовы хлопчики перебрались – любо-дорого глянуть, будто кошки: вроде только что рядом стоял, а потом оп-па, а он уже на ту сторону со стены соскальзывает. Причем – почти бесшумно. Да уж, сразу видно, гонял их мой старый друг серьезно. У меня так же хорошо не получилось: ливер после 'обработки руками' не прошел еще. Пришлось мне, как старперу какому-то, вместе с Эли и низкорослым Русланом, который до верхней кромки этого забора при всем желании допрыгнуть бы не смог, входить в приоткрытую для нас изнутри калитку. Позор на мою начинающую седеть голову!

– Ну, мы на месте, как в дом попасть думаешь? – шепчет мне на ухо Ильяс.

– Да есть одна идейка, – так же шепотом отвечаю я. – Висхата позови, а то они пока что для меня все одинаковые.

Эли жестом подзывает к нам одного из своих спутников. Остальные грамотно занимают позиции, беря под контроль территорию вокруг дома. Я растираю озябшие руки, все же не май месяц на дворе, а зима, хоть и без снега, а на мне – только 'горка' да футболка под ней. Все остальные вещи в бауле лежали. Быстро объясняю Висхату свою задумку. Тот в ответ молча головой кивает, мол, все понял, сделаю. Ильяс снова усмехается:

– Нет, Миша, все-таки ты псих, но, знаешь, вполне может сработать. А если не купится, можно будет просто сквозь дверь его завалить.

– Не хотелось бы, Эли. Так что этот вариант оставим на самый крайний случай.

Втроем крадемся к входной двери. Висхат пристраивается слева, прижавшись к стене, я точно так же – справа, а Ильяс присаживается на одно колено прямо перед дверным проемом в паре метров от порога, выставив вперед ствол 'Вала'. Я даю отмашку Висхату.

– Работаем.

Тот начинает негромкой, но частой дробью стучать в дверь. Через пару минут изнутри послышался заспанный и недовольный голос Кылыча. Турецкого я не знаю совсем, но по интонации несложно было догадаться, что слова господина полковника можно перевести примерно как: 'Какого хера?'. Висхат тут же скороговоркой затараторил по-турецки. Во время инструктажа я велел ему изображать заполошного посыльного из штаба, которому совсем не хочется беспокоить господина полковника, но приходится, потому что его полковничью светлость срочно требует на узел связи какое-то очень большое начальство из Эрзерума. Причем, начальство явно чем-то недовольное. Авантюра, разумеется, полная, ведь полковник может заподозрить неладное, не узнав голоса посыльного. Хотя, тут уж я рассчитываю на человеческую психологию: когда это большие начальники обращали внимание на всякую мелкую сошку типа часовых или посыльных? Это дежурного по штабу еще помнят, или еще кого, рангом повыше, а обычные рядовые так и остаются для старших офицеров подобиями живых манекенов: ходят, козыряют, выполняют распоряжения, даже говорят иногда, когда им это позволяют или приказывают. Одним словом, почти что деревянные солдаты Урфина Джуса – одинаково безликие. Так что, вполне может прокатить. И прокатывает. Начальственного гнева побаиваются в любой армии. Снова бросив какой-то короткий приказ Кылыч, судя по удаляющемуся звуку шагов, уходит одеваться.

– Велел ждать, – чуть слышно сообщает мне Висхат.

Отлично! Встаю прямо перед дверью, краем глаза подметив, как чуть сместился вправо Эли. Ну, да, я же ему линию огня перекрыл, а так он по-прежнему готов бить на поражение, если полковник нас все-таки вычислит. Но, не пришлось. Где-то там, наверху, сегодня точно болеют за нас. Когда входная дверь распахивается, я незамедлительно пробиваю 'тройку'. Первый удар – правой в горло, два последующих – в переносицу. Турок рушится на пол, как подрубленный. Врываюсь внутрь и с размаху сажусь ему на грудь, прижав коленями его руки к полу, а ладонями зажав рот. Полковник даже не пытается сопротивляться. Блин, я его не пришиб часом, от излишнего усердия? Нет, живой, вон как глаза пучит, бедняга. Знаю, мужик, знаю, удар в кадык – это дико больно. Ну, а что мне было делать? Иначе ты ж воплями своими мог весь аул на ноги поднять. Оно мне надо? Так что уж лучше полежи, родной, повспоминай пока, как именно дышать нужно. Сзади слышен треск распарываемой ножом ткани, а буквально через пару секунд Висхат протягивает мне рукав форменной камуфлированной куртки, скрученной в рулончик. На глаз прикидываю размеры, да, волне приличный кляп получается.

– Он не задохнется? – интересуется мой помощник, когда я затрамбовываю тряпку в рот толком не продышавшемуся еще турку.

– Нет, не должен. Я ж ему кадык не раздробил, ушиб только. Минут через пять отойдет. Мешок есть?

Парень кивает и достает из кармана разгрузки плотный джутовый мешок и шнурок. Надо же, какой запасливый молодой человек. Ай да Эли, каких орлов воспитал! Внезапно вспоминаю, сколько всякого интересного я умудрился подслушать, пока мамелюки везли меня в Шарой. Э, нет, брат, шалишь! Я их ошибки повторять не собираюсь. Попросив у Висхата нож, отхватываю от шнурка, протянутого им мне два коротких кусочка, слегка разлохмачиваю их и плотно трамбую полковнику в уши. Пойдет! Не беруши, конечно, но, 'за неимением гербовой'… Нахлобучиваю мешок на голову полковнику, и слегка перетягиваю шнурок на горле, чтобы тот не свалился, но и дышать было можно. Затем, с помощью Висхата переворачиваю Кылыча на живот и стягиваю руки за спиной его же поясным ремнем. Вот ноги пока связывать не стоит – еще чего не хватало, этого кабана на себе носить. Пусть сам бегает, а уж куда – мы подскажем.

Наконец появляется время оглядеться. От тренчика на форменных брюках полковника в карман уходит прочная стальная цепочка. Тяну за нее и вытаскиваю из кармана связку из полудюжины разномастных ключей. Один выделяется особо, и размером, и хитрыми бороздками. Явно от того сейфа, что в кабинете остался. Эх, блин, жалко-то как! Но возвращаться назад в штаб не позволят ни Ильяс, ни мой инстинкт самосохранения. Видать – точно не судьба!

Приоткрыв дверь в комнату, я чуть не присвистнул от удивления. Так вот куда, оказывается, весь евроремонт из бывшего райотдела 'переехал'! Вот они, и потолки подвесные, и паркет, и пластиковые панели под дерево… Ай да господин полковник, ай да сукин сын! Тут с улицы заходят Руслан и Ильяс. Остальные, судя по всему, продолжают подходы к дому 'держать'. Объясняю им, что именно нужно искать. Можно было, конечно, и у полковника уточнить, куда он мои вещи дел, но мне почему-то совсем не хочется у него изо рта кляп вынимать. Хоть он и признался мне, что по характеру – далеко не пионер-герой, но мало ли… Мужик он все-таки бывалый, опять же – офицер, бывший диверсант… Еще отчебучит какую глупость, например продышится и вопить начнет, так придется его, дурака, резать. Потом самим когти рвать под обстрелом. Не, плохая идея, однозначно. Лучше сами пороемся, опять же, может, чего интересного найдем.

И ведь нашли же! Первым делом я начал обшаривать полковничий письменный стол и чуть не взвыл от счастья. В верхнем ящике лежали и оба моих ордена, и служебное удостоверение, и 'Командирские', которые я тут же подзавел и надел на руку, и красная бархатная коробочка с Настиным аленьким цветочком. Ай, хорошо! Но это была не единственная ожидавшая меня радость. На спинке спула висит отличной выделки кожаный ремень с кобурой, из которой торчит рукоять 'Кольта'. Красивая все-таки игрушка! Вот чисто из принципа затрофею, хоть патронов сорок пятого калибра взять просто неоткуда. Да и фиг с ним! Пусть будет вместо сувенира, на память. Не удержавшись, тяну пистолет из кобуры наружу, и тут мой взгляд цепляется за надпись на вороненой стали затворной рамы: 'Colt Combat Commander'. Что-то смутно-знакомое колыхнуло в памяти. Точно! Именно эту модель не только в классическом сорок пятом калибре выпускали, но и в тридцать восьмом и в девятимиллиметровом 'парабеллум'. Выщелкиваю магазин. Точно, они, родимые, 9х19 миллиметров 'пара': пуля чуть острее, чем у нашего патрона для 'макарки', и гильза непривычного серебристого цвета с ярким золотистым капсюлем и надписью 'luger' вокруг него. Вот это совсем отлично. Патроны для того же 'Ярыгина' в 'Ратнике' точно есть, а значит, не останется трофей без боеприпасов! Затягиваю ремень с кобурой у себя на поясе. Да уж, ну и видок у меня сейчас, наверное: за спиной – автомат, на поясе – 'Кольт', из одного набедренного кармана штанов АПС торчит, из второго – ГП-25. Полная труба! Угар милитаризма, блин! Русская военная угроза во плоти! К вопросу о птицах: надо бы в полковничьих вещах себе какую-нибудь сумочку подобрать под все это барахло, если мой баул не отыщется.

Пробую открыть второй ящик. Закрыто. Уже интересно, что ж там такого важного и ценного, что полковник в своем же собственном доме на ключ запирает. Сначала думаю вернуться в коридор за связкой ключей, но потом прикидываю прочность ящика и замка и решаю – не стоит время терять. Просовываю в узкую щель клинок Висхатова ножа, который я пока не успел отдать хозяину, благо, что нож у него широкий и явно прочный, а замок, судя по виду, вряд ли сейфовый. И точно, стоило слегка поднажать, используя клинок, как рычаг, раздался треск ломаемого дерева, и ящик послушно выдвинулся. А вот это уже совсем хорошо! В ящике – какие-то бумаги. В глаза бросаются печати, размашистые подписи, разрисованные красным и синим карты. Ох, елки, похоже, на улице Исмагилова нынче не просто праздник, а этакий филиал карнавала в Рио! Доставая всю эту увесистую кипу макулатуры, я понимаю, что праздник не только у 'особиста' Олега, на моей улице нынче тоже 'Камаз' с пряниками перевернулся! На дне ящика лежит ноутбук. Причем, не какой-нибудь простенький, вроде моего 'Асуса', что остался много лет назад на базе в Беное, на котором я фильмы глядел да в игры играл. Нет, тут машина куда более серьезная: толще обычного ноута почти в два раза, корпус – алюминий и то ли мягкий пластик, то ли резина, словом нечто черное и под пальцем пружинящее. Я похожий видел году в 2005 на ВДНХ, когда там выставка 'Продукция для сухопутных войск' проходила. Там почти такой же агрегат лежал на боку в большом аквариуме, до половину утопленный клавиатурой и экраном в воду, а в ту часть монитора, что высовывалась на поверхность, била струя песка из небольшой пескоструйной машины. И при этом ноут продолжал выполнять какие-то вычисления. Словом, военный ноутбук, надежный и неубиваемый. Да, скорее всего какой-нибудь 'Кризис' он и не потянул бы, так, с другой стороны, он не для игр создавался. Ай, спасибо вам Атмаджа-эфенди. Вы прямо Дед Мороз! Такой подарок мне под елочку! Похоже, я в прошедшем году действительно был хорошим мальчиком. Кстати, интересно, а что ж вы, господин полковник, такие важные и ценные вещи не в сейфе в рабочем кабинете-то храните? Хотя, может он трудоголик? Сидит, понимаешь, как Владимир Ильич в Смольном долгими зимними вечерами, трудится… Ну, вот и доработался на дому на свою голову! Ладно, погнали дальше.

А вот с 'дальше' как-то не особенно заладилось. Организованный нами четверыми вполне грамотный шмон, больше почти никаких результатов не принес. Нашелся полковничий карабин М-4, к моему величайшему сожалению, без какого-либо дополнительного обвеса. Патроны к нему нашлись в запаянных в прозрачный пластик упаковках и, кроме них, несколько пачек пистолетных, которые я без зазрения совести 'прихватизировал'. Отыскались магазины к моему автомату и 'Стечкину', но, снова без патронов. Радиостанции нашлись аж две штуки: мой 'Кенвуд' с зарядным 'стаканом', и принадлежащая полковнику, похожая на обычную портативную 'Моторолу', но с какой-то турецкой тарабарщиной вместо названия. Даже мультитул нашелся. Но на этом – все. Ни баула, ни ременно-плечевой системы, ни набедренной кобуры с ремнем, ни всех остальных вещей, что в бауле лежали. Похоже, или мамелюки на сувениры растащили все, что командиру не нужно было, или просто выбросили за ненадобностью. Радует только, что я, дабы не привлекать к себе лишнего внимания, в Ростов взял не ту РПС, в которой сюда провалился, а одну из новых, на складе полученных. А вот кобура была еще из 'прежней жизни', да и маскхалат – тоже. Вроде и мелочь, а жалко. Еще хреновенько, что размеры у нас с полковником уж шибко разные: ни в свитера его, ни куртки зимние я просто не влезу. На дворе все ж таки конец пусть и аномально теплого, но все же декабря.

Рассовываю автоматные магазины по карманам принадлежащего полковнику разгрузочного жилета. Неплохая, кстати, штука. Американцы такой, если мне мой склероз не изменяет, 'плейт-кэрриером' называли. Этакий гибрид нашего посконного 'лифчика' и бронежилета: с внутренней стороны есть карманы, в которые можно бронепластины вставить. Довольно удобно, если не нужно никуда долго идти или бежать. В машине или на стационарном посту – вообще благодать. Карманы, правда, явно не под наши магазины: шире и короче, чем нужно. Ну, да ничего, до дома потерпим. Все найденные в доме 'ништяки' и подствольник со 'Стечкиным' упаковываю в обнаруженный в кладовой камуфлированный рейдовый рюкзак. Все вошло и даже места немного осталось. Уже на выходе сдергиваю с вешалки полковничью зимнюю куртку. Нет, не мой все-таки размерчик: и руки из рукавов торчат, и пуговицы не застегнуть. С разочарованным вздохом протягиваю ее подошедшему Руслану.

– На, брат, одевайся, а то холодно там.

Тот принимает куртку, правда, оторвав с рукава красный с белыми полумесяцем и звездой флаг, и благодарно кивает.

– А сам как же?

– Как-нибудь, – отмахиваюсь я. – Кто ж виноват, что турок нам такой мелкий попался…

– Это не турок мелкий, это ты слишком здоровый, – язвит Ильяс. – Ничего, у меня в переметной сумке свитер есть. Не новый, растянулся немного, но теплый. Думаю, тебе как раз по размеру будет. Все, хватит болтать, хватайте вашего 'языка' и валим отсюда. И так уже больше часа потеряли.

В ущелье нас ждал еще один человек Ильяса, охранявший небольшой табун лошадей.

– Вот как чувствовал, заводных[141] взял, – улыбается Эли. – А то пришлось бы тебе, Миша, за лошадью бежать, за хвост держаться.

– Как бы на самом деле не пришлось, – грустно отвечаю я. – А то наездник-то из меня тот еще. Прямо как собака на заборе…

– Что, вообще на лошади ездить не умеешь? – чуть не в один голос искренне изумляются Висхат и Руслан.

– Да вот, как-то не сподобился, – развожу в ответ руками.

– Ладно, главное – держись крепче и под копыта не свались, – хлопает меня по плечу Ильяс, протягивая обещанный свитер. – А лошадки у меня умные, сами куда надо довезут.

– Ох, хотелось бы верить, – кряхчу я, взгромождаясь в седло.

Пока я поддевал под 'горку' толстый свитер с высоким горлом, Ильясовы парни сноровисто привязали турка к одной из запасных лошадей. Ай, хорошо! Вот пускай на своей шкуре прочухает, каково это – поперек конячьей хребтины брюхом лежать!

– Ну, куда теперь? – интересуюсь я, когда Ильяс легко, словно мальчишка, вскочив в седло, подъехал поближе и дал команду начать движение. Дальше мы едем бок обок.

– Сначала к нам. Там на пару-тройку дней залечь на дно и не отсвечивать, пока турки будут горы шерстить. А потом я вас всех торговым караваном в Дагестан вывезу. Там с Ханкалой свяжетесь, и если ваш 'барашек' на самом деле такой важный, то вас оттуда быстро заберут.

– Ни фига себе, дружище, у тебя уже свои караваны появились?

– А ты думал! Иногда быть нейтралом намного выгоднее, чем воевать. Выстрелы-фигистрелы, а кушать-то всем хочется. И одежду нормальную носить. Вот я уже двадцать пять лет как чуть ли не единственный человек из наших мест, в которого на границе с Дагестаном не стреляют. Я им дешевый бензин вожу. Они мне – одежду, снаряжение разное, продукты.

– Только с дагестанцами торгуешь?

– Почему? – искренне удивляется тот. – И в Грузию с Арменией катаюсь, с тамошними турками торгую, и в Азербайджан. Вот там и оружие покупаю, и боеприпасы. Но это не так выгодно, туда многие из Непримиримых ездят.

– А что, грузин и армян турки, правда, всех под корень извели?

– Правда, – мрачнеет Эли. – Всех, кто убежать не успел. И баб, и детишек. Зверье сумасшедшее! Как можно именем Пророка и Аллаха такое творить? Я не ангел, Миша, ты знаешь, но это уже совсем за гранью…

– Слушай, – соскакиваю я с неприятной для старого друга темы, – а на тебя не подумают, после сегодняшних-то событий? Ты же нейтрал, с нашими не воюешь. Вроде как первый под подозрением?

– Вряд ли, Миша. Все знают, что Ильяс-хаджи хоть с гяурами не и воюет, но и любви к ним не питает. Опять же, все знают, что у меня уже много лет все бойцы вооружены только тем оружием, которым турки вооружены, русского нет. Американские карабины, немецкие штурмовые винтовки, бельгийского есть немного, пулеметы в основном. Все со складов в Грузии взял, году в двадцатом, наверное. А вот про эти, – Ильяс легонько похлопал ладонью по цевью 'Вала', – даже свои не все знают. Так, держал на всякий случай. Как видишь – пригодились.

Дальше едем молча. Лошади довольно ходко рысят по узкой тропе вдоль русла Шаро-Аргуна, его плеск и грохот перекатываемых потоком камней почти полностью заглушают стук их копыт. Высокие обрывистые каменные стены ущелья, поросшие корявыми соснами и березами, скрывают нашу кавалькаду от глаз возможного случайного наблюдателя. А с затянутого низкими, похожими на клочья темно-серой ваты, облаками неба вдруг густо начинает сыпать крупными хлопьями мокрый снег, заметая наши следы. Да уж, блин, ничего себе праздничная ночка у тебя сегодня выдалась, Михаил Николаевич. Да, кстати, с Новым Годом тебя, родной, с новым счастьем!

– Что за винтовка такая? – хитро прищуривается Руслан. – Да не поверишь – 'моська'-трехлинейка тульская, одна тысяча девятьсот тридцать восьмого года выпуска.

– Иди ты! – отмахиваюсь я, отрываясь от чистки трофейного 'Кольта'. – Быть того не может! Я что по-твоему, 'мосинок' никогда не видел?

– Да с этого места мне не сойти! – улыбается мой бывший сокамерник. – Вон, сам погляди, тут даже клеймо есть.

Оставив разобранный 'Combat Commander' на столе, я подхожу к большой квадратной тахте, накрытой цветастым горским покрывалом, на которой развалился Руслан. И действительно, обнаруживаю на затворе протянутой мне снайперки клеймо Тульского оружейного завода и цифры – 1938. Видя растерянность на моей физиономии Руслан улыбается еще шире.

– Самоделка это, Михаил. Но, врать не буду, самоделка дорогая и высококачественная. До Большой Тьмы еще сработанная. Тут ударно-спусковой – от 'моси', ствол – от пулемета ПК, только дульник уже самодельный, все остальное – вообще ручная работа. Еще отцу моему покойному на заказ один мастер за большие деньги делал.

– Погоди, ствол от пулемета говоришь? А разве до Тьмы такое частным лицам можно было?

– За большие деньги – можно. Не всем, конечно, и не везде. Но отец мой не последним человеком в республике был, упокой Аллах его душу.

– Ну, тогда понятно. Я как-то больше о российских порядках осведомлен, а что там у вас в какой-нибудь Киргизии делалось…

– Я вообще-то казах! – с обидой и возмущением в голосе перебивает меня он. – И жили мы в Казахстане!

– А, тогда извини! Это, конечно же, в корне меняет дело! – с самым серьезным выражением лица отвечаю я.

Не выдержав, Руслан начинает хохотать, хотя только что явно намеревался изобразить нешуточную обиду.

Уже больше суток мы прячемся в родовом селе Ильяса, в маленькой, но комфортной комнате без окон, запрятанной где-то в глубине его большого, сильно напоминающего какую-то странную помесь средневековой крепости и современного укрепрайона, дома. Обстановка довольно аскетичная, ничего лишнего. Под ногами – мягкие и теплые войлочные половики. Стены увешаны коврами и шкурами разного зверья: медведя, архара, пары довольно крупных волков. Из мебели есть два дивана, на одном из которых сейчас лежит Руслан, стол, за которым сижу я, да пара табуретов. Далеко не 'Редиссон-Славянская', но нам сейчас не комфорт нужен… За дверью постоянно стоит один из Ильясовых сыновей. Меняются они, как я уже подметил, каждые три часа. Как и положено часовым, с поста не отлучаются, в лишние разговоры не вступают. У Эли вообще порядок заведен армейский. Я это еще прошлой ночью понял, когда буквально в паре сотен метров от стены, окружающей Дай, звонко клацнул в ночной тишине затвор и молодой, ломающийся и слегка хриплый от холода голос из-за припорошенных снегом камней вдруг требовательно гаркнул:

– Тор, ялх!

– Цха! – тут же отозвался ехавший в головном дозоре Висхат.

– Дик ду[142], – раздалось в ответ, и часовой за камнями потерял к нам всякий интерес.

– Надо же, Эли, я смотрю, ты не забыл Устав гарнизонной-караульной службы, – улыбнулся я.

– А ты, похоже, за все эти годы не забыл мои уроки чеченского, – сверкнул зубами в ответ тот.

– Не забыл, но вот со 'всеми этими годами' – история сложная и долгая…

– Раз она такая сложная, то нечего о ней сейчас. Доедем – поговорим.

Доехали. Да уж, серьезно мой старый приятель окопался! Не Ханкала, конечно, и даже не Червленная, но без артиллерии и танков в его деревушке непрошеным гостям делать точно нечего: каменная стена – метра три высотой, огневые точки, судя по калибру торчащих из них стволов, разбарахлят на запчасти атакующую пехоту и легкобронированную технику еще на дальних подступах. Кроме легко узнаваемых из-за характерной формы ствола с дырчатым кожухом 'Браунингов'[143] пятидесятого калибра я разглядел в амбразурах еще как минимум пару тридцатимиллиметровых скорострелок с БМП-2. А это, как ни крути – почти четыре километра прицельной дальности, ну, разумеется, не по 'броне', а по пехоте, и скорострельность до восьми сотен в минуту. Такой ДОТ без танка или гаубицы хрен задавишь! А помимо огневой мощи тут, похоже, и гарнизон далеко не чувяком шурпу хлебающий. Понятное дело, Ильяс с собой взял самых доверенных и самых лучших, но даже если остальные хотя бы вполовину так же хороши, как и те, кого я в Шарое в деле поглядел – не завидую я тем, кто придет в Дай с недобрыми намерениями.

По узкой улочке между высокими заборами промчались быстрым галопом. Остальным-то ничего, а вот я, уже успевший немного привыкнуть за время пути к спокойной рыси моего конька, чуть из седла не сверзился. Хорошо, сообразил изо всех сил в луку вцепиться. Но все верно: хоть и раннее утро еще, темень на улице непроглядная, но не стоит лишний раз гостей на людях 'светить'. И так часовые, если не слепые от рождения и считать умеют, наверняка углядели, что отряд с момента отъезда на пару человек в численности прибавил. Остается только надеяться, что излишне длинных языков ни у кого среди Ильясовых подчиненных не водится.

Во дворе дома, в который мы влетели через, будто по команде, открывшиеся ворота, нам с Русланом тоже долго болтаться не позволили. Не успел я сползти с лошади и в раскоряку сделать несколько шагов, разминая затекшие ноги, как нас подхватили под руки, и чуть ли не отнесли в эту вот комнату. Последнее, что я успел увидеть, так это как снятого с лошади Кылыча тоже быстро тащат куда-то со двора. Наверное, в какой-нибудь зиндан, а может и камера тут под такие цели у Эли имеется.

– Кушать будете? – поинтересовался вошедший следом за нами Ильяс.

– Я нет, посплю лучше, – тут же отозвался уже усевшийся на край одного из диванов мой бывший сокамерник.

– А я бы от чайку не отказался, а то замерз как собака, – подаю голос я.

– Ну, так и сделаем, – кивает Эли. – Ты, парень, спать ложись, а нам с Мишей все равно пошептаться наедине нужно. Вот, заодно и почаевничаем. А на будущее, если есть, пить или там в туалет захотите – перед дверью парни мои дежурить будут, им скажете, они все организуют.

Чаепитие у нас с Ильясом вышло долгое. От него я решил не скрывать ничего и рассказал все, что со мною произошло, начиная со злополучного сентябрьского утра почти три десятилетия назад. Я говорил, прихлебывая душистый чай с чабрецом и медом, а мой постаревший и набравшийся мудрости и житейского опыта друг слушал, изредка что-то по мелочам уточняя и задавая наводящие вопросы.

– Вот такие вот пироги, Эли, – закончив наконец свой долгий рассказ, пристально смотрю в глаза Ильясу

Мол, сам смотри, дружище: верить мне, или нет – тебе решать, но факт остается фактом: я тут и мне по-прежнему чуть больше тридцати, в то время как ты – уже старик совсем.

– Ничего себе история, Миша, – качает он головой в ответ. – Знаешь, не знал бы я тебя лично – никогда бы в нее не поверил. Но, раз ты тут – значит так было угодно Аллаху. Значит у него на твой счет какие-то планы. И мой долг, и как твоего друга, и как истинного правоверного тебе помочь.

– Эли, ты только не обижайся и не принимай мои слова за неблагодарность за все, что ты для меня сделал… Но я ведь не мусульманин! Я не верю в Аллаха. Так какие же у него могут быть на меня планы?

– Эх, Миша-Миша, – с легкой улыбкой, враз собравшей в уголках старых и мудрых глаз много пережившего и много повидавшего человека, ответил мне Ильяс, – сразу видно, что сопляк ты еще, хоть и был в свое время чуть не на десять лет меня старше… Если ты не веришь во Всевышнего – это вовсе не значит, что он не верит в тебя… Ну, а то, что решил Он какую-то важную миссию возложить не на правоверного, так кто мы такие, чтобы судить о Его замыслах? Он – создатель этого мира, и все что тут делается – происходит исключительно по воле Его.

На несколько секунд он замолкает, достав из кармана массивные четки из черного с белой крапинкой обсидиана, и что-то беззвучно шепчет одними губами, наверное – какую-то молитву. А потом смотрит на меня своими зелеными глазами, в которых, словно у мальчишки-проказника, уже пляшут озорные бесенята:

– Так что, дружище, как ты когда-то любил говаривать: 'Поздняк метаться – пол покрашен'!

Да уж, вот такого окончания нашего 'теологического диспута' я точно не ожидал, и, чуть было не подавившись от удивления персиковым вареньем, судорожно сглотнул и в голос расхохотался. Уже через секунду ко мне присоединился и Ильяс.

– Кстати, Эли, а когда же ты успел Хадж-то совершить? Я помню, году в девятом или в десятом из Грозного прямые рейсы летали, но ведь желающих было – мама не горюй! Как же ты билеты достать умудрился?

– А я и не доставал, – разводит руками он. – Пешком ходил. В пятнадцатом… Почти два года на дорогу ушло.

Вот это ничего себе! Теперь становится понятным, откуда у Ильяса-хаджи среди горцев такой авторитет. Пеший Хадж в Мекку сам по себе поступок незаурядный, а уж после Большой Тьмы, превратившей в радиоактивную пустыню почти весь мир – так и вообще подвиг. Человек, отважившийся на такое, может себе позволить и куда больше, чем нейтралитет в войне. И никто его ни в чем упрекнуть просто не рискнет.

– Силен! – уважительно качаю головой я. – И как это было?

– Страшно, Миша, – задумчиво отвечает Эли. – Я ведь тогда и поседел, в пути. Такого нагляделся – врагу не пожелаешь. Правильно эти древние греки говорили: 'Если боги хотят наказать – они лишают разума'. Те, кто начал эту бойню были полными безумцами. А вслед за ними обезумел и весь остальной мир. Те, кто выжил после взрывов и пережил первые годы Тьмы, уподобились зверям. Честь, достоинство, совесть, доброта – все было забыто. Только сила, только ярость, только злоба… Страшное было время, Миша и страшные вещи творились.

– Как же ты смог добраться до Мекки?

– Видимо, так было угодно Аллаху, – Ильяс снова начал перебирать костяшки своих четок. – Зато как я был вознагражден в конце пути! Представляешь, Мекка цела, девять минаретов Аль-Харама[144], как и прежде подпирают небо, а Кааба[145] по-прежнему стоит в ее внутреннем дворе, служа киблой[146] всем правоверным… Ладно, что-то занесло меня, расчувствовался, ты уж прости. Похоже – старею. Давай, отправляйся-ка ты спать. Да и мне вздремнуть не помешает. А то, чувствую, через пару-тройку часов вокруг турки такой шухер подымут…

И вот уже больше суток мы с Русланом обитаем в этой комнате. Уже успели и поспать, и поесть густого, острого и горячего хаша и маринованной черемши под свежий лаваш, и чаю попить. Теперь вот он валяется на тахте, а я, борясь со скукой, чищу и без того идеально ухоженный полковничий пистолет. Ну, и лясы точим, не без того. Все расспросы о прошлом казаха-снайпера и об обстоятельствах, которые привели его в турецкую камеру, я решил отложить на потом. Часовой за дверью парень, конечно, молчаливый, но ведь не глухой же? Думаю, не стоит лишние проблемы создавать, давая повод ко всяким ненужным подозрениям. Уж если представились знакомыми, то не стоит сейчас подробностями биографии друг друга интересоваться. На это время еще будет. А пока просто травим всякие байки, коих и у меня, и, как выяснилось, у Руслана в запасе превеликое множество.

Дверь вдруг распахивается. На пороге – Ильяс. Вид у него боевой и задорный: глаза сверкают, усы воинственно топорщатся, ни дать ни взять – старый, но еще не потерявший сил котяра после хорошей драки.

– И что ты все с этой ерундовиной возишься, Миша? – тычет он пальцем в 'Кольт', который я продолжаю вертеть в руках. – Бестолковая ж машинка, клянусь Аллахом. Весит много, патронов в магазине мало. Вот какой добывать нужно было.

С этими словами Эли достает из кобуры и демонстрирует мне свою 'Беретту', кажется 'девяносто вторую', если я ничего не путаю.

– Ничего ты, борода, не понимаешь в оружии, – укоризненно качаю головой в ответ. – Это ж не просто пистолет. Это легенда! Его же еще в начале двадцатого века на вооружение приняли. Да я кроме него вообще ни одного ствола, который бы так долго использовался, вспомнить не могу. Ну, разве что пулемет 'Браунинг', они с 'Кольтом' почти ровесники. Так что, тут дело не в весе, не в скорострельности, не в точности и не в емкости магазина. Просто это – Пистолет с большой буквы 'Пэ'. Опять же, я ведь с ним в бой идти не собираюсь. Он мне как сувенир нужен, чисто с эстетической точки зрения: смотреть и любоваться.

– Да, Миша, да ты оказывается этот… Фетишист, маньяк оружейный, – улыбается Ильяс.

– А даже если и так? Кому от этого вред? Ладно, давай, рассказывай, с кем ты там воевал сейчас?

– Что, неужели так заметно?

– Не то слово. Выглядишь как бойцовый кот, разве что не воешь и шерсть не топорщишь.

– Ну-ну, – снова скалит в улыбке свои белые, совсем не стариковские зубы Ильяс. – В общем, по вашу душу тут мамелюки были. Правда, предъявлять какие-то обвинения сначала поостереглись, скорее так, намеками… Мол, не видали ли мы чего, не слыхали? А под конец так и высказались: мол, ты с кафирами не воюешь, пленника видел, думаем, от тебя информация ушла…

– А ты?

– А я наехал на них, как бульдозер. Под конец так разошелся, чуть сам не поверил, что вас никогда в жизни не видал. Да еще и про оскорбление чести наплел, про нарушение традиций гостеприимства, про то, что они в наших краях все же гости, а уже начинают хозяевам указывать, как жить и что делать. Там кроме мамелюков еще и Непримиримые были, так те уже косо на турок поглядывать стали. Нехорошо так поглядывать. Старший их, Али-аскер, как понял, чем дело кончиться может, аж с лица взбледнул. Извинялся долго и красиво, потом уехал, дальше терских диверсантов искать. Но, думаю, подозрения у него все равно остались. Так что, еще несколько дней сидеть вам у меня тихо, как мышам, и не отсвечивать. А потом я вас с торговым караваном в Дагестан вывезу, есть у меня один фокус в запасе…

Ну, блин, старый друг! Ну, Ильяс-хаджи! Не ожидал я от тебя такой подставы! Отличный фокус, нечего сказать… Хорошо сейчас Руслану: лежит себе в тайнике, среди ящиков с товаром в кузове грузовичка прямо у меня за спиной и в ус не дует. Еще лучше господину полковнику, того, связанного по рукам-ногам, будто кавказская пленница, прежде чем в 'специально обученный' ящик запаковать, еще и дрянью какой-то опоили. Так что у Атмаджи-эфенди сейчас принудительный 'тихий час'. А слишком здоровый и высокий для всех этих контрабандистских ухоронок Миша, как самый распоследний камикадзе, едет себе внаглую в кабине замыкающей машины, трясется как осиновый лист и от страха потеет. Интересно, кстати, а на кой вообще нейтралу Эли все эти тайники? Да, видно мой старинный друг не только бензином приторговывает…

Одет я в такой же серый комбинезон, черную разгрузку и вязаную шапочку-маску, что и остальные охранники Ильясова каравана. На коленях, вместо привычного 'калаша' – в меру покоцанная, что называется, видавшая виды немецкая штурмовая винтовка G-36, та, которая С, в смысле, совсем короткая.. Так что, вроде как все нормально, внешне я ничем от всех остальных не отличаюсь, но, врать не буду, все равно как-то не по себе. Вот попадется блок-пост с каким-нибудь параноидально-бдительным или слишком ретивым служакой, потребует он маску снять, и все – хана всей конспирации. С чеченцем меня разве что слепой спутает. Правда, Ильяс перед выездом заверил, что все желающие сунуть нос в перевозимые им товары, или докопаться до его парней в здешних краях давно уже повывелись, но сейчас ситуация особенная. Все ж таки не каждый день тут штабы гарнизонов вырезают, пленников освобождают, да полковников воруют. Так что, турецкие вояки могут и бдительность проявить. С другой стороны, если Ильяс решил все устроить именно так, значит в правильности своих действий уверен. Это мне, как тому хрестоматийному пролетарию, кроме своих цепей (ну, и жизни) терять нечего. А на нем ответственность за целый тейп, пусть и небольшой. Ладно, бог не выдаст, свинья не съест!

Пока я кручу все эти соображения в голове, колонна наша, гремя на ухабах железом и цокая копытами по камням, неспешно ползет по прижавшейся к стене широкого заснеженного ущелья дороге. Хотя, колонна – это слишком громко сказано: три автомобиля в окружении примерно взвода всадников. Все наши грузовики – два бортовых и одна 'керосинка' – уже и сами, наверное, давно забыли, на каком заводе их когда-то произвели. А я еще в свое время принадлежавшие болгарским оружейникам 'Камазы' в реквизит для 'Безумного Макса' сватал. Нет, оказывается, те выглядели еще вполне прилично, в отличие от этих монстров чеченского народного автопрома. Думаю, 'керосинка' в прошлой жизни была каким-нибудь 'ЗиЛом'-молоковозом, а вот о происхождении 'хозяек' я даже гадать не возьмусь. Больше всего они напоминали очень большие пустынные багги, с более-менее закрытыми кабинами и вместительными кузовами, на дуги которых были натянуты выцветшие от времени и во многих местах заплатанные брезентовые тенты. Но, при всей своей внешней уродливости и несуразности, были они, похоже, в отличном состоянии. По крайней мере, двигатели работали куда ровнее, чем у грузовика мамелюков, на котором меня в эти горы завезли. Да и едет довольно шустро, чувствуется, что могла бы и раза в два, а то и в три быстрее, вот только тогда верховое сопровождение отстало бы, да и груз на рытвинах горной дороги растерять не долго. Хотя, были и недостатки: через разнокалиберные щели и дыры, коих в кабине было очень много, сквозило немилосердно. Несмотря на теплое шерстяное белье и свитер, поддетые под комбез, я уже начал понемногу подмерзать.

Ну, да ничего, не так уж далеко тут ехать: по Кирийскому мосту, тому самому, на котором много лет назад наш блок-пост стоял, через Шаро-Аргун перебраться, потом проехать развалины сел Кири и Кенхи, и – все, граница Дагестана. Там, правда, по словам Ильяса, тоже первые полтора десятка километров только глухие горы, зато потом – форт, вроде как в Аргуне. В нем – гарнизон. А в гарнизоне, по-любому, связь. Большего мне и не нужно. Свяжусь напрямую с Исмагиловым, пусть нас отсюда вытаскивает, если ему цельный турецкий полковник в комплекте с какими-то документами, картами и даже ноутбуком нужен, конечно. Кстати, вот ноут, после того как 'особисты' с него все им нужное скачают, надо будет попытаться себе зажилить. Конечно, Олег и его коллеги могут и не согласиться с такой постановкой вопроса, но уж тут я в своем праве. Трофей? Трофей! Опять же, 'Falcon' с негра-морпеха снятый, мы с Толей им без разговоров отдали. Так что, шансы есть.

Забавно, блок-пост на Кирийском мосту можно сказать и не изменился с 2008 года: все те же четыре будки из дикого камня и шлагбаум. Разве что Непримиримые невысокую, примерно мне по грудь, стену с бойницами из камней вокруг него построили, да какое-то подобие ДОТа из крупных валунов сложили. Зато служба тут налажена куда лучше, чем на вырезанном нами с Толей 'блоке' возле Белгатоя. Колонну нашу тормознули метрах в пятидесяти от стены. В бойницах замелькали занимающие позиции бойцы а к головной машине, в кабине которой рядом с водителем сидел Ильяс, направились сразу трое – двое Непримиримых и один, судя по форме и нашивкам на ней, турок, по-моему, лейтенант. Эли вылез из кабины, поздоровался со всеми троими за руку, начал о чем-то разговаривать. О чем именно, я так и не разобрал: далековато все же, да и говорили они слишком быстро, я не настолько хорошо язык знаю. Но, подробности мне и не нужны были, потому как все можно было понять и так, по мимике, жестам, тональности голосов. Сначала с Ильясом говорил один из Непримиримых, говорили вполне спокойно, даже дружелюбно. Потом в разговор влез турок, Эли ответил довольно резкой тирадой. Лейтенант начал повышать голос, Ильяс в долгу не остался. Оба чеченца попытались было разгорающийся конфликт уладить, но безуспешно. Турок что-то громко и презрительно выкрикнул в лицо Ильясу и попытался вытащить из кобуры пистолет. Ну-ну, наивный ты наш! Вокруг защелкали предохранители и громко заклацала сталь затворов. Сам я, последовав примеру водителя, выскочил из кабины и, укрывшись за передним колесом, принял изготовку для стрельбы с колена. Турок, увидев, какой оборот приняла ситуация, руку от кобуры быстренько убрал и начал что-то доказывать своим спутникам. Те быстро загалдели, обращаясь то к нему, то к Ильясу, то друг к другу. А Эли зловещим театральным шепотом что-то угрожающе цедил сквозь зубы. Ну, понятно, старая горская игра 'меряемся пиписьками'… Можно слегка расслабиться: если сразу пальбу не открыли, то теперь будут друг дружку запугивать и 'строить'. У кого лучше выйдет – тот и выиграл.

Так и получилось. Минут через пять отважный офицер армии Великого Турана потребовал у одного из стоящих за стеной бойцов принести радиостанцию (слово 'раций' я расслышал вполне отчетливо), с кем-то связался и что-то долго втолковывал в микрофон, прижимая один из наушников к уху рукою. Видимо, ответ его не удовлетворил, потому что закончив разговор он со злостью швырнул рацию в руки принесшего ее боевика, от неожиданности чуть не уронившего дорогостоящую аппаратуру на землю и, скривив лицо, молча дал отмашку Ильясу, мол, проезжайте. Эли презрительно сплюнул себе под ноги, вежливо попрощался с обоими Непримиримыми и забрался назад в кабину. Фу, блин, кажется все нормально!

На территорию дагестанского пограничной крепости нашу колонну, разумеется, никто не пустил. Торговля происходила на небольшой площадке рядом с дорогой, метрах в пятистах от ее ворот. Похоже, в прежние времена тут была автозаправочная станция, о которой теперь напоминают только торчащие из-под снега ржавые металлические люки подземного топливного резервуара, да обвалившийся невысокий кирпичный цоколь будки. Когда мы поставили свои машины в рядок с одного края площадки, а наша охрана спешилась, из ворот выехали две армейские 'шишиги' и бензовоз 'Урал'. Из кузова одного из 'шестьдесят шестых' повыскакивал десяток пограничников. Вот и вся охрана. Хотя, а зачем она? Площадочка эта со стен крепости простреливается вдоль и поперек, и ничего хоть отдаленно напоминающего укрытие в радиусе пары сотен метров вокруг нас не наблюдается. Так что, подвоха местные не опасаются.

А вот Ильяс, старый горный лис, точно что-то (а может, и кого-то) тайком возит, причем, не первый раз. Уж больно у него все отлажено: перебросился парой слов со старшим из числа пограничников, одними глазами показал ему на меня, а потом дал команду на разгрузку. Бензин из одной машины в другую начали перекачивать мотопомпой, а вот ящики и тюки из наших грузовиков в ГАЗоны пришлось Ильясовым парням и погранцам, закинув автоматы за спину, совместно перетаскивать вручную. Я, как и было обговорено заранее, перенес пару ящиков, а потом, забрался в самую глубину кузова грузовика, в котором проехал всю дорогу и, достав из-под ящиков большой мешок, начал переодеваться в лежащие в нем 'горку' и полковничий разгрузочный жилет. Серый комбинезон, маску, черную разгрузку и штурмовую винтовку убираю на освободившееся место и оставляю в кузове, закидываю за спину свой 'калаш' и, взяв в руки большой тюк неторопливо выбираюсь наружу. Что интересно, продолжавшие все это время заниматься разгрузочно-погрузочными работами пограничники и бойцы Ильясова тейпа не обратили на мои манипуляции ни малейшего внимания. Значит, видели такое уже не один раз. Ох, не прост мой друг!

Перегрузив все ящики, мешки и тюки в 'шишиги', пограничники, помогая друг другу, забираются в кузов. Ухватываюсь за протянутую мне руку и одним плавным движением забрасываю себя под тяжелый прорезиненный тент. И обнаруживаю, что мне в лицо смотрят сразу три автоматных ствола. Чья-то рука уже отстегивает от моего автомата магазин, другая – вытягивает из набедренной кобуры 'Кольт'.

– Слышь, гость, ты это, главное лапы от пушки подальше держи и не дергайся, и все будет хорошо, – басит невысокий крепыш с сержантскими погонами на плечах. – Кто ты такой, мы не знаем, и знать не хотим. Но дурить не советую. Довезем тебя до командира, вот с ним все вопросы и порешаете. А у нас задача простая – тебя и два ящика в штаб дотащить.

– Не вопрос, ребята, – я осторожно присаживаюсь на ближайший ящик и миролюбиво выставляю перед собой раскрытые ладони. – Сижу тихо, резких движений не делаю. Одна просьба: ящики кантуйте поаккуратнее, там очень ценный и очень нежный груз, который до руководства должен доехать без повреждений.

– Не переживай, сделаем, – отвечает все тот же сержант.

'Шестьдесят шестой' рыкнул мощным двигателем, и кузов заболтало из стороны в сторону: грузовик начал разворачиваться в обратную дорогу. В моей голове мелькает запоздалая мысль, что я так и не попрощался с Ильясом, не сказал ему еще раз спасибо за помощь. Ладно, бог даст, еще свидимся.

В штабе погранзаставы я не стал тянуть резину, а сразу потребовал встречи с начальником Особого Отдела. Местный особист если и удивился подобной наглости, то виду не подал и пришел буквально через несколько минут. За это время я успел на глазах слегка обалдевшего дежурного и его помощника выпустить 'на волю, в пампасы' Руслана. Ящик с полковником открывать не стал: не время и не место, пусть до Ханкалы подремлет. Подошедшему старлею-контрразведчику я сходу, ничего не объясняя, предъявил свое служебное удостоверение.

– Лейтенант Тюкалов, позывной Чужой, старший опер СБ, выполняю важное задание командования. Мои полномочия может подтвердить заместитель начальника Особого Отдела Ханкалы майор Исмагилов. Прошу срочно установить с ним связь, обязательно по ЗАСу[147], подтвердить мою личность и организовать срочную доставку в Ханкалу находящегося при мне груза.

Старший лейтенант, поначалу явно принявший меня за какого-нибудь перебежчика, даже немного оторопел. Но, надо отдать должное его профессионализму, всего на пару секунд.

– Оружие оставьте дежурному, ваш спутник тоже пусть здесь подождет и – пройдемте.

В сам узел связи меня сначала не впустили. Старлей забрался в кунг стоявшей во внутреннем дворе КШМ, над которой метров на двадцать возвышалась антенна, а я остался снаружи, под присмотром пары дюжих пограничников. Минут через двадцать дверца кунга приоткрылась и особист приглашающее махнул рукой.

– Майор тебя требует.

– Алло, Чужой на связи, – проговорил я в протянутую мне солдатом-связистом серую пластиковую трубку.

– Миша, охерела твоя голова!!! Живой, мать твою так перестак!!! – заорал мне прямо в ухо динамик голосом Олега. – А мы уж думали все, хана бравому 'прапору'. А он, поганец, мало того, что объявился хрен знает где, у черта на рогах, так еще и какие-то 'важные задания командования' выполняет! Ты там чего дуришь? Не мог просто сказать, что тебя до Ханкалы подбросить нужно?!

– Не мог, Олег. Тут такое дело… Не один я, с грузом.

– Что за груз? – недоумевает Исмагилов.

– Да так, большой тяжелый ящик. Кстати, товарищ майор, ты часом не в курсе, как по-турецки будет слово 'сабля'[148]?

В первый момент Олег явно сбит с толку моим вопросом, но секунд через десять до него явно доходит смысл моих слов.

– Ты что, серьезно?!

– Серьезен, как упырь над свежим покойником.

– Твою маму через семь гробов! Жди, транспорт за тобой будет в течение часа-полутора.

Вот это ничего себе проняло господина контрразведчика! Одно не понятно, это на чем это он решил до меня по такой-то погоде за полтора часа из Ханкалы добраться? Разве что… Стоп! А вот с этого места надо бы поподробнее. Прилетевший в маленький гарнизон сразу после прибытия торгового каравана нейтралов самолет или вертолет – сам по себе не слабое такое 'палево'. А с учетом разгрома гарнизона и похищения Кылыча – вообще бомба, причем заложенная под благополучие Ильяса. Э, нет, так дело не пойдет, я старого друга, из полной задницы меня вытащившего, подставлять не собираюсь.

– Олег, подожди секунду, не отключайся, идея возникла, – бросаю я в трубку, а потом оборачиваюсь к сидящему рядышком связисту. – Дружище, сходи что ли, покури, мне тут с начальством без лишних ушей пообщаться нужно.

Боец вопросительно смотрит на особиста. Ну, да, я же тут почти что никто, так мужик непонятный, приблудный. А начальник Особого Отдела – это фигура. Старлей хмурится, но молча кивает и солдат выбирается из кунга наружу, аккуратно захлопнув за собою дверь.

– Олег, это снова я. Насколько я могу доверять старшему лейтенанту, который только что с тобой разговаривал?

За спиной слышу возмущенный всхрап особиста. Ну, прости родной, тут жизни целой деревни и моего друга на кону, так что перетерпит твое самолюбие.

– Ложкину-то? – отзывается Исмагилов. – Этому можешь верить, наш парень, не подведет.

– Ну, и слава богу, – облегченно выдыхаю я. – Тогда слушай, какая тут у меня идейка народилась…

Буквально через полчаса к крылечку штаба неспешно подкатила 'послепенсионного' возраста 'буханка' светло-серого цвета. Знаете, бывают такие машины: вроде и не битая, и не ржавая, но достаточно беглого взгляда, чтобы понять – эта рухлядь доживает последние свои деньки. Вроде и катается еще, но так, можно сказать, божьим попущением. Из-за 'баранки' выбрался уже знакомый мне сержант, тот самый, из 'шишигиного' кузова. С его помощью мы с Русланом задвинули через задние двери в салон ящик с нашим драгоценным грузом. Снайпер устраивается там же, на обитой потрескавшимся и в нескольких местах прорванным дерматином откидной скамейке. Я забираюсь на пассажирское место в кабине. Сержант-пограничник снова усаживается за руль. Оглушительно бухнув выхлопом и чем-то гремя на кочках наш микроавтобус покатил через территорию базы к воротам, дорога от которых вела дальше вглубь территории Дагестана. Покатил в гордом одиночестве.

Вообще-то, старший лейтенант Ложкин настаивал на том, чтобы нас до места сопровождал БТР, ну, или хотя бы пара УАЗов с пулеметами. Но я эту идею отмел сразу. Отличное такое 'непривлечение внимания' получится… Разве что роты автоматчиков в пехотном каре с оружием на изготовку для полноты картины не хватает. А еще – вьющихся знамен и гремящих барабанов. Угу, 'Это мчится, это скачет на помощь могучая Красная Армия'… Нет уж, на фиг, на фиг!!! А так – ну, подумаешь, собрались куда-то под вечер трое погранцов на полудохлом УАЗе. Да, какой-то ящик с собою прихватили, и что? Может они до ближайшего села за чачей намылились… А в ящике – 'обменный фонд' из числа 'излишков военного имущества'. Нет, ну в самом деле, не за деньги же солдату выпивку покупать?! Опять же, подобные ситуации тут периодически бывают, я у Ложкина специально уточнил. Так что, никаких подозрений у возможных вражеских 'глаз и ушей', буде таковые имеются, наш отъезд не вызовет. А когда глубокой ночью сержант вернется назад, то вряд ли кто-то сможет посчитать, сколько народу сидело в дышащей на ладан 'буханке'. Да и не захочет, скорее всего. Все перемещения всего личного состава круглосуточно отслеживать – это и компьютер свихнется, чего уж о человеке говорить? К тому же, далеко не факт, что у Непримиримых тут есть свой человек. Как говорится – не стоит демонизировать своих врагов, это ничуть не лучше, чем их недооценивать.

– Слушай, сержант, твой агрегат вообще до Ботлиха-то дотянет? – спрашиваю я, когда укрепления базы пограничников скрываются за поворотом горной дороги.

– Он еще и назад вернется, – уверенно отвечает тот. – Вы, товарищ лейтенант, не переживайте. Выглядит эта машина, конечно, не ахти, но нам же не внешний вид важен?

Тут спорить сложно. Действительно, нам не шашечки, а ехать… Причем ехать аж почти до самого Ботлиха. Именно туда, на какую-то известную Исмагилову и Ложкину, ну, и как выяснилось, этому вот сержанту, заброшенную ВПП за нами должен прилететь обещанный Олегом самолет. Надо же, я тут уже больше трех месяцев, но вот авиации не видел еще ни разу. Даже та десантура, которую инструктора из Краснодарского ЦСН натаскивали, и та, кажется, просто с вышек сигала.

Даже интересно стало, что же за нами прилетит-то? Думаю, точно не 'Боинг'. Во-первых, ему тут, в горах, сесть просто негде, во-вторых, вряд ли такие машины Тьму пережили. Там же всюду электроника, которая от электромагнитного импульса погорела в момент первых же относительно недалеких ядерных взрывов. Боевой технике, той куда легче. В том же Ми-24, если верить рассказам одного моего знакомого еще по прошлой жизни 'летуна', единственное, что может сгореть, так только новомодный GPS-навигатор. Что вряд ли сильно скажется на боеспособности машины, потому как наших штурманов сначала накрепко учат ориентированию по картам, а уж потом разрешают пользоваться 'буржуйской игрушкой'. Но, и тут есть свои трудности. Вертолет вряд ли сможет долго летать без запасных частей. А все ли их сейчас производят? Хотя, конечно, компенсировать отсутствие производства можно 'техническим каннибализмом'. Взять, к примеру, десяток боевых 'вертушек', выбрать одну самую новую и исправную, а остальные аккуратно разобрать, превратив их в своего рода 'доноров' для сохранившей боеспособность машины. Впрочем, все мои идеи и догадки – чистой воды дилетантство. Я ведь в авиации, что называется, ни ухом, ни рылом. Думаю, были идеи и поумнее, благо, светлых голов у нас всегда хватало. Главное – результат налицо: авиацию все ж таки сохранили, правда, пока не понятно в каком виде и объеме. Но, если честно, есть у меня подозрение, что пришлют за нами что-нибудь вроде старого доброго 'кукурузника' Ан-2, машины простой и надежной, будто кувалда. Несмотря на свой преклонный возраст, если мне склероз не изменяет, был 'кукурузник' машиной на юге России очень распространенной и популярной: и сельхозавиация, считай, только из них и состояла, и парашютисты с них во всевозможных аэроклубах прыгали. Так что, у старичка Ан-2 были очень серьезные шансы пережить Большую Тьму.

Однако, в ожиданиях своих я ошибся: на посадку надрывно жужжа заходила какая-то смутно знакомая мне машина: довольно короткий фюзеляж, высокий хвост, заостренный нос, расположенные по обе стороны фюзеляжа под крыльями моторы. И, хотя окрашен самолет была в стандартный армейский хаки, и даже красные звезды на бортах и хвосте присутствовали, но один черт, не выглядел он военной машиной, хоть ты тресни. Зато пилот в кабине явно был профессионалом: с первого же захода на короткую, немногим более полукилометра, припорошенную снегом 'бетонку' сел легко и непринужденно. Из сдвинувшейся вбок двери в левом борту выскочили пятеро бойцов, тут же рассредоточившихся и взявших под контроль окружающее пространство, и Олег Исмагилов собственной персоной. Сержант аккуратно подогнал УАЗ к уже начавшему разворот самолету.

– Грузите живее! – голос Олега в реве самолетных двигателей был почти не слышен.

Мы не стали спорить, почти бегом дотащили ящик до гостеприимно распахнутого люка и передали в рампу стоящему там второму пилоту. Тот, крякнув от натуги, задвинул его в угол салона.

– Блин, вы туда кирпичей наложили, что ли? – скорее прочитал по его губам, чем услышал я.

– Почти что! Извини, брат, полегче ничего не было!

– Все, хорош зубоскалить, грузитесь! – подталкивает меня в спину Исмагилов.

И то верно, спешить нужно, сержанту вон, еще назад ехать.

– Давай, дружище, счастливо оставаться! – крепко жму я на прощание руку пограничнику.

– И вам ни пуха…

– К черту! – улыбаюсь я и, подхватив из 'буханки' рюкзак со своими вещами, забираюсь в самолет.

Руслан и Олег следуют моему примеру, а уже после них в рампу по одному запрыгивают автоматчики. Заскочивший последним толкает дверь и та с негромким чпокающим звуком захлопывается, частично отсекая шум моторов.

– Все уселись? – высовывается из кабины второй пилот. – Тогда – поехали!

Взвыв на почти непереносимой ноте, самолет начинает набирать скорость и, после короткого разбега, практически подпрыгивает в воздух. Вверх он уходит настолько быстро, что у меня мгновенно закладывает уши. Бойцы охраны, сбившись в кружок, что-то свое обсуждают, Руслан, сразу оперся спиной на простенок между двумя иллюминаторами и прикрыл глаза (вот, блин, соня, неужто в дороге не выспался?), а я придвигаюсь поближе к Олегу.

– Ну, что, все сделали, что я просил?

– Не переживай, все и даже немного больше. Сегодня утром подписан приказ о присвоении одному из бойцов, числящихся в списках твоей группы, досрочного воинского звания, еще на одного подан наградной на ЗБЗ[149], остальным выписаны поощрительные денежные премии. Во всех случаях указано, что повод разглашению не подлежит. Мало того, эта информация обязательно пройдет мимо глаз одного гнуса в Ханкале…

– Не понял? Вы что, получается, 'крота' вычислили, но не повязали?

– Успокойся. Вычислили мы аж шестерых: троих в Ханкале, двоих в Червленной и в Моздоке одного… Тебе, кстати, за это спасибо. Именно на мельтешении вокруг твоей персоны они все и погорели. Так вот, самых опасных мы 'приняли', а парочку оставили, но взяли под плотный контроль, теперь будем через них аккуратненько туркам и Непримиримым 'дезу' сливать. Как говорится: 'Для хороших людей дерьма не жалко'. Ладно, речь не об этом. Помимо того, что ты сам выдумал, мы еще кое-чего сообразили. Например, по всем официальным записям вот эта вот дурмашина сегодня летала не под Ботлих, а в район давно разрушенного села Сурхахи, что рядом с Назранью. Там есть подходящая для посадки площадка, ее даже несколько раз как ВПП использовали. Мало того, один из этих парней, – Олег кивает в сторону хохочущих над чем-то автоматчиков, – сегодня или завтра, ну, может послезавтра, по обстоятельствам, 'выпьет лишнего' и проболтается второму гнусу, на этот раз тому, что в Моздоке, про этот самый полет. Мол, летали под Назрань, забрали девять человек и какой-то ящик.

– Гнус этот твой не заподозрит подставы?

– Ну, во-первых, он ни разу не мой, – обиделся Олег. – А во-вторых, мы ж не пальцем деланные, обставим все красиво… Так что не переживай, прикроем твоего человека со всех сторон.

– Твоими бы устами…

Несмотря на некоторые сомнения, настроение мое улучшается. Как ни крути, Олег в своем деле специалист. Если пообещал, что залегендирует наше возвращение так, что под Ильяса никто не подкопается – значит сделает.

– Кстати, о птицах, Олег, а что за самолет такой? Смотрю на него, смотрю, вроде как видел его, но не уверен.

– Миша, я тебе удивляюсь, – хмыкает в ответ Исмагилов. – Это ж Л-410 чешский. Древнее него – только Ан-2, да мамонты. С конца семидесятых 'кукурузники' на них заменяли, правда, к счастью для нас, так до конца и не заменили. Неужто там не видел ни разу?

Слово 'там' Олег специально выделил, чтобы я не тормозил, и сразу понял, что он имеет в виду далекое прошлое.

– Не, не доводилось, – отрицательно мотаю головой я. – А почему 'к счастью'?

– Да потому, что остались на мелких аэродромах и те, и другие. Реактивная-то авиация быстро накрылась: большая часть вместе с большими городами, остальное – что электромагнитным импульсом пожгло, что потом, во время Большой Тьмы на хозяйственные нужды раздербанили… А эти вот малявки, вроде как и не нужны никому были, потому и уцелели. Сейчас каждая – на вес даже не золота, а не знаю чего… Родия какого-нибудь, или осмия. Так что – цени, едрена кочерыжка! Видишь, как мы за тобой спешили!

– Сдается мне, господин майор, что не за мною ты спешил, так что не надо мне тут петь военных песен, – скептически хмыкаю в ответ.

– Ладно, допустим, не только за тобой, но, все равно, я чертовски рад видеть твою наглую рожу, – широко улыбается в ответ контрразведчик. – Кстати, а что за паренек с тобою?

– Сложный вопрос, Олег, – я невольно бросил взгляд на безмятежно дремлющего Руслана. – Я о нем практически ничего не знаю, просто в одной камере у турков сидели. Думаю, как приедем, надо будет с ним кому-то из твоих ребят пообщаться. Только не так, как со мной сначала, а по-человечески…

Исмагилов, видимо, вспомнив обстоятельства нашего знакомства, криво ухмыльнулся.

– Понял, стандартная процедура фильтрации. Сделаем. Тебе как, краткую выжимку потом подбросить?

– Можно и не краткую. Если честно, глянулся мне парень. Думаю – нету в нем никакой гнили. Планирую ему долгосрочное сотрудничество предложить.

– Думаешь, хороший специалист? – Олег бросил взгляд на стоящую между колен Руслана винтовку, которую он даже во сне аккуратно и крепко прижимал к себе руками.

– Думаю, да. Есть основания…

Я снова вспомнил стену в кабинете Кылыча. Не зря, мне кажется, эта винтовка на ней висела, ой не зря.

На военном аэродроме Моздока, вернее, не самого Моздока, а огромной воинской части, что располагалась в паре километров от города, нас уже ждали. Прямо на летное поле к остановившемуся самолету подлетели два бронированных внедорожника 'Тигр', а чуть поодаль замер БТР охранения. Все серьезно! Летевшие с нами автоматчики самостоятельно, без нашего участия, перегрузили ящик в один из 'Тигров', а Исмагилов указал нам с Русланом на второй.

– Давай, Миша, усаживайтесь и езжайте. О вас на месте уже в курсе, разместят и накормят, а я позже заеду. Идет?

Мы синхронно кивнули и полезли в теплое, протопленное нутро 'нашего ответа 'Хаммеру''. Как ни крути, а в салоне летящего на почти четырехкилометровой высоте самолета было, мягко говоря, прохладно.

– Кстати, Рус, ты раньше летал?

– Не-а, ни разу не доводилось.

– А чего ж сразу спать улегся? Неужели не интересно было?

– Да какое там интересно? Я со страху чуть не помер, когда эта фигня взлетела! Не, думаю, лучше глаза закрою, чтобы ничего не видеть, а там оно как-то само собою и уснулось. Слушай, Миш, как думаешь, меня сейчас что, снова в камеру? Ну, до выяснения…

– Не знаю, дружище, но – вряд ли. Олег, ну, майор, что за нами прилетел, сказал 'стандартная фильтрация'…

– А, ну это нормально. Это мы уже проходили…

– Интересно, когда ж ты успел?

– Да было дело. Расскажу попозже.

– Ладно, позже, так позже.

Привезли нас, как не сложно догадаться, в местную контрразведку. Причем, Олег, похоже, уже успел отдать все распоряжения прямо из кабины 'Тигра' по рации. Потому как нас с Русланом тут же развели по разным комнатам, предварительно обоих разоружив.

– Не переживайте, парни, – успокоил нас сидящий в бронированном 'аквариуме' дежурной части лейтенант, – не пропадут ваши карамультуки, я пригляжу.

Руслана увели 'фильтроваться', а меня солдат, по виду – типичный срочник, наверное – помдеж, отвел в небольшую комнатушку рядом с 'дежуркой'. Судя по старому, в нескольких местах продавленному дивану, обшарпанному письменному столу, на краю которого примостилась маленькая электроплитка со стоящим на ней большим алюминиевым чайником и висящему на стене шкафчику с чашками, сахарницей и кульками со всякими пряниками-сухарями, это была комната отдыха дежурной смены.

– Вы здесь пока покемарьте, товарищ лейтенант, а когда за вами приедут, я вас толкну.

– Лады, – легко соглашаюсь я, и, как только солдат выходит, стянув берцы, с довольным стоном вытягиваюсь на диване.

– Слушай, Олег, у тебя точно никаких проблем не будет из-за того, что ты его в Червленную забрал?

– Да не переживай ты. Я ж не просто так забрал. Он у нас проходит как один из фигурантов важной оперативной комбинации. И от той информации, которую мы можем от него получить, очень многое зависит. Именно поэтому он едет сейчас с нами, а не в камере в Моздоке результатов проверки дожидается. А если какая-то ерунда всплывет, то ласты тебе, парень, – Исмагилов, грозно глянул на скромно притихшего в уголочке Руслана, – мы и в Червленной завернем. Дело недолгое.

Олег сидит на переднем пассажирском кресле 'Тигра', развернувшись вполоборота к нам, устроившимся позади него на боковых сиденьях. Вчера с аэродрома в Особый Отдел мы, похоже, ехали на армейской модификации, там между кабиной водителя и пассажирским отсеком – глухая стенка. А этот – вроде тех, что когда-то у нас в Отряде были, с общим салоном. Так что общаемся мы свободно. А внедорожник, в котором все мы разместились, расплескивая зубастыми протекторами колес грязные лужи, споро мчит через Мертвые Земли в сторону Червленной. Сопровождение за нами прислали из Ханкалы серьезное: три БТР-80, и взвод ОсНаза, рассевшегося сверху на броне.

Откуда лужи? О, это отдельная тема. Кавказская природа подкинула очередной сюрприз. Этой ночью внезапно началась оттепель. Собственно, утром я проснулся-то от громкого перезвона капель за окном. А уж когда солнце встало – вообще бог знает что началось: подтаявший снег пластами пополз с жестяных крыш. Хорошо еще слежаться не успел, но, один черт, мало приятного, когда тебе на голову с козырька над дверью падает небольшой сугроб. И холодно, и мокро, и за шиворот попало. Бррр! Но есть и положительные стороны: уже к полудню, когда мы, дождавшись высланного за нами сопровождения, отправлялись в дорогу, температура на солнце зашкалила за десять градусов тепла. Вот такой вот он, январь на Терском Фронте…

Доехали спокойно, но, как я ни спорил, как ни порывался сбежать в 'Псарню', а потом – к Насте, первым делом меня все равно привезли в Комендатуру. Руслана оставили на попечение Пети Малыша, со строгим наказом: накормить, напоить, развлекать и не обижать, словом – быть родной матерью. А сами направились на второй этаж, в кабинет Коменданта. Костылев сначала крепко меня облапил, чуть не задавил, медведь этакий, от полноты чувствей, а потом потребовал рассказывать. Все, с самого начала, с момента выезда колонны из Моздока. Мол, отчет меня так и так писать усадят, но вживую послушать все равно нужно, вдруг какие-то требующие дополнительного уточнения моменты всплывут. Ну, я и начал. И про то, как колонна почему-то через Горагорское пошла, и про засаду, и про бой, и про то, как среди мамелюков очухался… Когда я рассказал о полковничьем ноутбуке и его же радиостанции, Исмагилов, бедняга, чуть не до потолка подпрыгнул. Пришлось прерывать рассказ, лезть в рюкзак, доставать из него трофейную электронику.

– Миша, ты даже себе не представляешь, какой же ты молодец! Да если эту штуку взломать получится, мы ж столько всего узнать сможем… Даже если турки кодировку сменили уже, один черт… Хотя, извини, увлекся, тебе это все равно не интересно. Опять же, уровень допуска маловат пока, несмотря на все заслуги перед Родиной.

– Мне, товарищ контрразведчик, другое интересно, – внезапно вспомнил я и о собственном благосостоянии. – Благо Родины – это очень здорово, но своя рубаха все-таки немного ближе будет.

– Опять начинается! – страдальчески возвели очи горе Олег и Игорь. – Кто бы сомневался! Уж Тюкалов-то себя не забудет!

– А с какой, собственно говоря, стати? Нет, я вам за помощь в эвакуации, конечно, очень признателен. Но, с другой стороны, за это 'аэротакси' я в Червленную целого турецкого полковника притащил. Так что, кто из нас кому должен – это еще вопрос! Другие б на вашем месте вообще долго хвалили б меня сильномогучего и мудрого, и интересовались, чего моей душеньке за этот героический подвиг угодно.

– Ну и чего твоей подлой наймитской душе угодно? – в голос хохочет Костылев.

– Ноут этот хочу, когда вы с ним закончите…

– Охренела твоя голова! – не выдерживает Олег. – Да ты что, совсем с глузду зъихав, як в Украйне кажуть? А Луну тебе с неба не нужно?

– Что, так проблемно?

– Да как тебе сказать, – морщась чешет в затылке особист. – Во-первых, неизвестно, сколько его наши ребята 'ломать' будут. Во-вторых, одному Аллаху ведомо, сколько там всего разного и полезного найтись может. Плюс – установленные в нем программы. Этот ноут, в комплекте с радиостанцией нам самим очень пригодиться может. А деньгами не возьмешь?

– Деньги – это, конечно, здорово. Но хороший ноутбук – все-таки лучше. Потому как, думается мне, такой агрегат я, как частное лицо, ни за какие деньги купить не смогу. А если 'баш на баш'? Только сразу предупреждаю – на какое-нибудь старье я категорически не согласен. Размен должен быть равноценный.

– Ладно, будем думать, – кивнул Исмагилов. – Но сейчас-то ноут нам отдашь?

– А куда ж деваться? – ухмыляюсь я. – Можно подумать, что если скажу 'нет', что-то изменится. Забирай!

Одним словом, долгий рассказ вышел. Когда я до момента нашей эвакуации на самолете дошел, за окном уже не то, что сумерки, самая натуральная ночная темнота сгустилась.

– Да уж, блин, повезло тебе со старым знакомым! – резюмировал Игорь. – Ты, Миша, похоже, не просто в рубашке – ты сразу в бронежилете родился.

– Угу, – согласно киваю я, – и в 'Алтыне'… Слушайте, ну может, хватит меня уже мариновать тут, а?!

– Да чего ты вертишься, как на иголках? Спешишь что ли куда-то? – недоуменно смотрит на меня Исмагилов.

– Подколоть что ли решил?!! – вскипаю я. – Девушку я свою увидеть хочу! Вы ж, блин, храпоидолы, на секретности повернутые, ей, небось, и не сказали, что я живой?

– Уж совсем за уродов не держи! – явно обиделся Игорь. – Сразу же сказал, как только Олег мне о вашем разговоре сообщил. Только, на всякий случай, не стал говорить, когда именно ты вернешься. Сказал просто – скоро. Кстати, она дежурит сегодня…

– И ты молчал!!! – вскакиваю я. – Ну, Игорек, вот такого свинства я от тебя не ожидал!!! Идите-ка вы, господа офицеры, со своими докладами и отчетами!… Лесом!!!

Чуть ли не кубарем скатываюсь по лестнице вниз и тихонечко стучусь в металлическую дверь пункта связи. Подсвечиваемый изнутри смотровой глазок на мгновение меркнет, а потом с той стороны раздается громкий всхлип и дверь распахивается. Все слова вдруг куда-то запропастились, я просто стою, как статуя, и смотрю в ее наполненные слезами васильковые глаза…

Бум! Ой, блин, что это было?! Бум! Бум!!! Вот, елки-палки, а вроде и не скажешь по ней, что рука такая тяжелая – под ударами маленьких кулачков грудная клетка гудит, будто пустая бочка. А Настя, ткнувшись мне лбом куда-то в область солнечного сплетения, продолжает молотить мне по грудине, словно по какому-то негритянскому тамтаму.

– Что ж ты творишь, гад?! Да ты знаешь, что я тут пережила?! Приезжают, говорят – пропал без вести. Водитель убит, а о тебе – ни слуху, ни духу! Да я тут чуть с ума не сошла!!!

Так, все, хватит! Порезвились – и будя! Ты, солнышко мое, не дембель, я – не дух, так что, хватит мою 'фанеру' на прочность испытывать. Ловлю ее руки и прижимаю к себе. Настя еще какое-то время вырывается, а потом теснее прижимается к моей груди и, зарывшись лицом в куртку 'горки', плачет. Так мы и стоим на пороге. Сколько – понятия не имею, может – пару минут, а может – часов. Наконец она поднимает на меня взгляд:

– Ну, и что ты стоишь столбом, скотина бесчувственная? Поцелуй меня!

Даже и не знаю, чем бы все у нас могло закончится, если бы прямо у меня за спиной не послышалось вежливое, но этакое… что называется, со значением, покашливание Игоря. Настя вскидывается и, тихонечко ойкнув, смахивая на ходу слезы, исчезает за звонко хлопнувшей дверью.

– Так, все, Ромео, – за грубоватым тоном Костылев явно пытается скрыть свое смущение, – давай, заканчивай свои лямур-тужуры, и дуй ко мне в кабинет, отчет писать.

– Слушай, Игорь, хорош зверовать, а! Я еле на ногах стою: перенервничал, не выспался, с вами вон, полдня языком молотил… Может, я спать пойду? А отчет – завтра…

– Ну, наглец! Значит, как к девушке – так летит по коридору курьерским поездом, информационные щиты со стен походя снося! Кстати, на будущее – аккуратнее, хорошо не застекленный сковырнул, а то пришлось бы еще и осколки с пола подметать… А как отчеты писать – так он устал, аж на ногах не стоит. Ладно, давай, дуй до дому, но с утра чтобы был, как штык!

– Договорились, – согласно киваю я и направляюсь к выходу.

Да, похоже, будить Кузьму посреди ночи становится у меня недоброй традицией.

– Чего там?! – слышу я из-за дверей 'Псарни' его недовольный бас.

– Чего-чего, живу я тут!

Внутри на мгновение становится тихо. Зато потом дверь будто с петель срывает. Нет, если еще и Четверть с кулаками и слезами полезет, моя нежная, не сложившаяся психика этого точно не вынесет! Пронесло, Кузьма просто молча стискивает в своей лопатообразной клешне мою ладонь и радостно улыбается.

– Живой, чертяка! А то тут тебя уже кое-кто похоронил заочно!

– Не дождетесь, – отвечаю я, массируя пальцы правой руки и пытаясь отлепить их один от другого.

– Где ж тебя, негодяя, носило?

– Долгая история, Кузьма. Долгая, сложная, и, похоже, теперь еще и секретная. Так что, не обижайся – рассказать ничего не могу. Колонна-то, кстати, отбилась?

– Отбилась. С потерями, правда, но парни, что там были, говорят – в какой-то момент у 'духов' напор вдруг ослаб. То молотили, как черти, по всему, что шевелится – головы не поднять, а потом враз поутихло. Нет, стреляли еще, но уже и не так густо, и не так точно.

Понятно, похоже, после того, как мамелюки с моей тушкой на плече, покинули поле боя, боевой задор нохчей из Непримиримых Тейпов резко поугас. Ну, да, когда в разгар боя союзник вдруг сваливает, не объяснив причины, много всякого в голове зашебуршится может.

– А чего хоть везли той колонной такого?

– Да бог его знает, – пожимает могучими плечами Четверть. – Парни не говорили, я не спрашивал. Сам служил, что такое военная тайна – в курсе. Слушай, а чего мы на пороге-то стоим? Далеко не май на дворе! Заходи давай, я чайку сгоношу…

– Нет, спасибо, чай у меня скоро из ушей польется. Весь день в Комендатуре чаевничал, пока перед отцами-командирами отчитывался.

– Ну, тогда, – Кузьма с хитрым выражением лица заговорщицки подмигивает мне и легонько щелкает указательным пальцем по горлу, – по маленькой? За возвращение?

– Ну, если только совсем по маленькой…

– Да не вопрос, я твое отношение к водке знаю. Просто пивом такие дела не обмывают… А мы сейчас и колбаски на закусь порежем…

По ходу этого недолгого монолога Четверть успел снять с барной полки бутылку хорошей водки, плеснуть грамм по сто в два высоких стакана, и даже начал крупными кусками резать кольцо домашней, похожей на 'Краковскую', колбасы. И в этот ответственейший момент в бар заглядывает заспанная, одетая в одну ночную рубашку и закутанная в пуховый платок Зина.

– О, Миша! – глаза ее от неожиданности широко открываются. – Ну, слава богу!!! А я так пере…

В этот момент взгляд ее фокусируется на деловито стругающем колбасу супруге.

– Вот кто бы сомневался, а! Тебе только бы повод найти, а уж нажраться – это с превеликим удовольствием!

– Да ладно тебе, Зинуль, – примиряющее разводит руками Кузьма. – Мы буквально по пять капель. Чисто символически. За счастливое возвращение.

– Ладно, если за возвращение, то и мне капни немножко.

– Кстати, Кузьма, вы меня из номера-то не выселили еще? – интересуюсь я, закусывая водку кружочком колбасы.

– Ты чего Миш? У нас так не принято, – хозяин 'Псарни', похоже, даже слегка обиделся на такое предположение. – Если тела не видел никто, то и комнату за человеком держим, пока срок оплаты не истечет, и вещи его храним месяца три, не меньше. А то, всякое бывает. Сейчас-то, конечно, реже, а вот в мои годы… Короче, ты далеко не первый, кто вот так возвращается. Да и Толик твой тут себя могучим копытом в волосатую грудь молотил, мол, плохо вы Мишу знаете. Мол, вернется, да еще и с прибытком.

– Кстати, как он тут?

– Толик? О, это та еще песня! – хихикнула вдруг Зина. – Прилетел, не стой тебя, посреди ночи, с первого числа на второе. Ему, оказывается, в Ростове о том, что с тобой случилось, сообщили только первого к обеду, наверное, праздник портить не хотели. Так он, считай, прямо из-за стола сюда и рванул. За девять часов долетел. Говорит, гнал без передыху, в Моздоке только номера сдал и сюда. Один через Мертвые Землю проскочил, под обстрел попал…

– Убью гаденыша, – хрустнул костяшками пальцев я.

– Да ты не переживай, цела твоя машина, вон, на заднем дворе стоит. Не задели ее даже толком. Так – несколько дырок в тенте, так Зинуля их заштопала уже, – нахмурившись вступился за Анатолия Четверть.

– Ребят, да причем тут эта железяка?! Плевать я на нее хотел! Да если б с этим дурнем что случилось, как бы я его матери и сестренкам в глаза потом смотрел?

– А, ты вон о чем… – как-то сразу растерялся и сник Кузьма.

– Разумеется. А ты думал, мне эти 'дрова' на колесах дороже человека?

– Да нет, это я так, – совсем уже потерял боевой задор хозяин 'Псарни'.

– Ну, так что, где это чудовище? У себя, дрыхнет?

– Может и дрыхнет? Кто ж его знает. Далеко он, нам отсюда не видно.

– В каком смысле? – не понял я сперва Кузьму.

– Так в Мертвых Землях он, – начал объяснять тот. – Первый раз, сразу же, как приехал, отоспался только, сагитировал Шурупа и Коваля, а потом рванул назад, ту шайку, что его возле Чернокозово обстреляли, ловить. Я, говорит, им за командира такую 'сладкую жизнь' устрою – белугой взвоют.

– И чего?

– Ну, не знаю, тех они там взяли, или не тех, но через двое суток с пятью 'бошками' и кое-какими трофеями вернулись. На второй заход с ним уже семеро наших пошли, из тех, кто сейчас без контракта сидит… Вот уже четвертые сутки там. Рацию с твоей машины с собой взяли, крайний раз с Убивцем вчера вечером связывались. Говорят, у них самих пока все в порядке, но нездоровое какое-то шевеление в тех краях наблюдается. Следов много слишком: стоянки в развалинах, кострища. Непримиримые обычно на зиму на дно ложатся, а тут что-то зашебуршились. Не к добру…

– Да уж, – согласился я. – Действительно, не к добру. А кроме наших на это безобразие кто-то отреагировал?

– О! – улыбнулся вдруг Кузьма. – Слово 'наши' мне, определенно, нравится. А то мы с Костей все гадали, уйдешь ты от нас к Коменданту, или нет… А то он тебе и звание дал, и ксиву серьезную…

– Да брось ты, – отмахиваюсь я. – Так для дела нужно было. Да и во время 'приключений' моих весь этот 'реквизит' мне хорошую службу сослужил. А так – никуда я уходить не собираюсь. Меня и здесь неплохо кормят.

С этими словами я закинул в рот очередной кусок колбасы.

– Ну, что ж, это радует, – снова улыбается Кузьма. – Слышь, Зинуль, привадили мы твоей стряпней парня, даже на погоны ее менять не хочет.

– Тоже мне новость, – шутливо фыркает та в ответ. – Да после моей готовки он на казенных харчах мигом волком взвоет, а потом с голоду и тоски помрет. Так что, я даже и не сомневалась.

– Ладно, ребята, – прикрывшись ладонью широко зеваю я. – Пойду я, пожалуй, спать. А то мне поутру снова в Комендатуру, да и вам вставать ни свет, ни заря.

Все следующее утро и почти весь день я провел в кабинете Костылева. Сначала писал отчет, после чего Исмагилов вел со мной беседу, больше похожую на допрос, в ходе которой я умудрился вспомнить целую кучу разных подробностей, мелких и не очень, которые тоже пришлось записывать. Потом кто-то из Олеговых подчиненных принес несколько листов на скрепке. Тот бегло прочел, кивком отпустил принесшего, и протянул листы мне.

– Держи, данные на твоего сокамерника пришли. Наш человек. Не в смысле – наш сотрудник, а просто, по жизни – наш. С правильной жизненной позицией и мировоззрением. Не без тараканов в голове, конечно… С другой стороны, а у кого их нет?

Я согласно кивнул и углубился в чтение. Так, Бекетаев Руслан Нурланович, десятого года рождения. Ого, так ему уже тридцать! Надо же, выглядит лет на пять моложе. Уроженец города Актау Мангистауской области, Казахстан. Отец до Тьмы был начальником морского порта. Мать – домохозяйка, две старшие сестры.. Кстати, теперь понятно, откуда у Русланова бати такие подвязки были: Актау – единственный международный порт в Казахстане был, а его начальник – серьезная шишка в республике. Саму войну пережили относительно нормально (насколько это вообще возможно), но вот потом, когда начался серьезный разгул бандитизма и передел власти, Бекетаев-старший решил, что пора искать более спокойное место. В восемнадцатом году семья перебирается из Казахстана в Югороссию, а точнее – в Дагестан и поселяется в Каспийске… Ох, твою ж налево! Вот теперь мне уже многое становится понятным… В двадцать восьмом пошел в армию. Служил там же, в Каспийске, в морской пехоте снайпером. А в тридцатом – турецкий десант… Руслан оказался одним из шестидесяти пяти морпехов, что из всего полка дожили до подхода основных сил. Вся его семья погибла. Сам он три месяца провалялся по госпиталям. Потом – демобилизовался и из Каспийска уехал в неустановленном направлении. В поле зрения Службы Безопасности попадал дважды: когда с 2033 по 2036 год воевал против турок в отряде наемников на границе Грузии и Южной Осетии, и в тридцать восьмом, когда переходил границу между Азербайджаном и Дагестаном. Переходил не просто так, а с висящим у него на хвосте взводом турецких хаккери[150], которые, судя по настрою, были на Руслана за что-то сильно обижены. Настолько сильно, что рванули за ним следом на враждебную территорию, где и полегли в полном составе под пулеметами пограничников.

Одним словом – мстит туркам парень. Мстит уже давно и весьма жестоко, отстреливая солдат и офицеров армии Великого Турана, словно белок. По его же собственным словам, подсчета не ведет, зарубок на прикладе не ставит, и поэтому точного количества убитых им врагов не знает и сам. Проверяли его ребята из СБ серьезно, многое им рассказанное подтвердилось. Руслану даже сделали предложение на тему дальнейшего прохождения службы в одном из подразделений СБ. Тот отказался. А теперь вот объявился в третий раз. Причем, если бы не отчаянное нападение Ильяса на турецкую базу в Шарое и не моя протекция, то, похоже, там бы жизнь и удивительные приключения Руслана и закончились. Но, как говорится: судьба играет человеком…

– Понял, Олег, спасибо. Похоже, не ошибся я в парне. Надо будет с ним поговорить. Где он сейчас, кстати?

– В комнате отдыха дежурного. Отсыпается. Кстати, можешь сообщить ему, что проверку он успешно прошел и может быть совершенно свободен. Документы его, как он сказал, где-то в надежном месте припрятаны, так что вот, – контрразведчик протянул мне какую-то справку с фотографией Руслана, печатью и размашистой подписью Костылева, – его временное удостоверение личности. Но, посоветуй ему нормальные документы свои из тайника достать побыстрее, все-таки с паспортом оно надежнее, чем с этой справкой. Ты, кстати, что, думаешь его в команду Убивца завербовать?

– Скорее уж, в свою. Убивцу, при его задачах, снайперы не так уж и нужны. А вот мне спец в этой области совсем даже не помешает. Что я, что \Толик – стрелки, конечно, неплохие, но до уровня хорошего снайпера нам обоим – как до Пекина в одной известной позиции.

– Попробуй, конечно, но мне сомнительно. Если уж он к нам на службу не пошел…

– И что? – хмыкнул я. – Некто Тюкалов к вам тоже не пошел. Хотя и согласился помогать в меру сил.

– М-да, аргумент, – развел руками Исмагилов. – Тогда – удачи.

– Спасибо.

Руслана я нашел именно там, где и сказал Олег: тот мирно посапывал на застеленном покрывалом топчане в комнате отдыха на первом этаже Комендатуры. Сон у снайпера оказался чутким, слоило мне тихонько скрипнуть петлями входной двери, как он тут же открыл глаза и сел.

– А, это ты. Ну, как дела?

– У тебя, или у меня? – не удержался от шпильки я. – У меня все отлично. У тебя -… У тебя, кстати, тоже все замечательно. Проверку ты прошел, вот, – я отдал ему переданный Исмагиловым бланк, – твоя временная ксива. Но здешняя контрразведка настоятельно рекомендует тебе разыскать свой нормальный паспорт.

– Да оно понятно, – благодарно кивает Руслан, убирая аккуратно сложенное временное удостоверение во внутренний карман, – мне б только до Назрани добраться, а там будут у меня нормальные документы.

– Ясно. Слушай, – перехожу я к основному, – какие у тебя, дружище, планы на будущее? Не поделишься?

– А тебе на что? – испытующе смотрит он на меня.

– Да так, просто мне кажется, что они у нас с тобою совпадают.

– Давай проверим, – улыбается снайпер. – И в чем же состоят твои планы?

– Бить турок и Непримиримых. Чем больше, тем лучше. Причем, заметь, не на общественных началах, как ты сейчас, а за довольно приличные деньги и при поддержке вполне серьезных сил. Ну, ты, собственно, сам в Шарое все видел…

– Не, – непроизвольно скривился Руслан. – В наемниках я уже был. Не понравилось. Иди – куда скажут, воюй – где скажут. Не по мне это. Я для такой работы слишком самостоятельный.

– Вот это-то как раз и здорово, – обрываю я его. – Я сам такой же. Именно поэтому я – сам себе командир. Планирую операции сам, провожу их тоже сам, ну, не один, конечно, с напарником. Полная самостоятельность, но, при этом, ежели что, то и ответственность вся тоже только на нас.

– И что, – снайпер смотрит на меня уже вполне заинтересованно, – никакой отчетности?

– Не буду врать, – развел руками я, – отчетность имеется. Но, вся, что называется – задним числом. Разведал, спланировал, провел, а уж потом пришел и доложился. При этом, кроме отряда наемников Кости Убивца, слышал о таком?..

Руслан согласно кивает, слыхал, мол.

– … Так вот, кроме него и его парней нас еще поддерживает местная Служба Безопасности – боеприпасами обеспечивает, оружием, экипировкой.

– Нормально ты, как я погляжу, тут устроился. Практически, и рыбку съел, и… никуда не сел, – ухмыляется снайпер. – И что, твои 'кураторы' из СБ за все предоставленные ништяки не могут у тебя ничего потребовать взамен. Типа – сутки времени тебе, и вынь нам чего-нибудь, да положь.

– Нет, в такой форме – не могут. Это у нас было оговорено заранее. Могут вежливо попросить об одолжении, если очень нужно. А мы, если будет желание и возможность, сделаем.

– И часто просили?

– Один раз. Мы не отказали и в результате – очень хорошо заработали.

– Ну, Миша, ты и жук!

– На том стоим. Вон, Комендант здешний, с особистом на пару, вообще подлым наймитом обзывают. Но, так, любя.

– Угу, – хитро щурится Руслан. – По-родственному?

– А ты-то откуда знаешь?

– А, дежурный рассказал, ну, этот, здоровенный. Петр. Жаловался на тебя, говорил, мол, такая у Коменданта дочка! Сколько народу за ней ухаживать пытались, и всем – от ворот поворот. А потом явился этот пришлый, и увел девку, что называется, из стойла увел.

– Что, серьезно, так и говорил?

– Нет, конечно, он так шутейно. Но общий смысл все равно был близкий.

– Так, ладно, хватит о моей личной жизни, – делаю строгое лицо я. – Она тебя, в конце концов, не касается. По предложению моему что?

– Миш, ты главное не обижайся… Но с кондачка такие вопросы не решаются. Мне подумать нужно. Опять же, я условий пока, кроме самых общих, не услышал.

– Ясно, мы с моей шизофренией соберем консилиум и примем решение, – улыбнулся я. – А по условиям… Я ставлю тебя на полное вещевое довольствие. Боеприпасами и оружием тоже обеспечиваю. Кстати, тут мне по секрету сказали, что с ближайшим армейским караваном сюда 'Винторез' пришлют. Мне его на группу здешнее начальство уже месяца два с половиной назад обещало. Заявку подавали. Вот, похоже, все срослось. Но это так, информация для общего развития… По жилью и кормежке прямо сейчас тебе ничего не скажу, вопрос этот с людьми я еще не обсуждал. Но могу пообещать: место хорошее, кухня просто отличная и оплата вполне приемлемая. А может и вообще бесплатно тебя устроить выйдет. Плюс – тридцать три процента от общей стоимости захваченных трофеев и прочих выплат.

– Треть?

– Да, группа у нас маленькая: ты, если согласишься, третьим будешь, поэтому все доходы делим поровну.

– Хм, – Руслан явно крепко задумался, – заманчиво, конечно. Ладно, я обдумаю.

– Договорились. Только сильно не затягивай. А пока, пошли, получишь назад свой карамультук, да я тебя на постой в одном хорошем месте определю.

Как я ни старался, но договориться с Кузьмой о бесплатном проживании и питании Руслана в 'Псарне' так и не смог. Трактирщик на защиту своих финансовых интересов встал горой.

– Миш, ты не подумай, что я жлоб какой-нибудь, – втолковывал он мне, – но на такое меня подбить даже не пытайся. Я понимаю, снайпер в команде – это для тебя очень хорошо. Но мне-то выгода с этого какая? Этак ты себе целый взвод разных умельцев навербуешь, а старый и больной Кузьма Четверть их всех бесплатно расселять кормить будет? Э, нет, брат, так не годится!

Пришлось согласиться. Жаль, конечно, но, если честно, я на эту возможность изначально не очень-то рассчитывал. Так, попытался на всякий случай. Не вышло – да и бог бы с ним, не шибко-то и надеялись. Своих денег у Руслана, разумеется, не было, так что, пришлось мне его немного проспонсировать. Парень он правильный, думаю, даже если на предложение мое не согласится, то деньги все равно позже отдаст. Но я все же надеюсь, что он решит ко мне присоединиться.

Поселив Руса в один из немногих оставшихся незанятыми номеров, я занялся делами. Сначала почти час просидел с Убивцем и Четвертью в Костиной комнатушке, выслушивая финансовый отчет. С компаньонами мне повезло, что и говорить. Оказывается, в то время, что я носился со стрельбой, гиком и посвистом молодецким по горам, тренировал народ в Ростове и сидел в плену, они заключали сделки и честно отчисляли мне положенный процент. Да, на первый взгляд один процент – это очень мало. Но, только на первый. Если сумма контракта пара-тройка сотен рублей золотом, то на меня из них приходятся две-три симпатичных золотых монетки. А если больше? И это с учетом того, что за все мои вылазки я и так уже получил неплохое вознаграждение в виде денег за проданные трофеи, премий за 'волчьи головы' и разных бонусов от щедрот Коменданта. Одним словом, мое финансовое положение постепенно становится все лучше и лучше. Разумеется, ни богатым, ни даже зажиточным я себя считать еще не могу, но, по сравнению с серединой сентября прошлого года, когда у меня кроме автомата да навыков ни черта не было… Как говорил персонаж одного 'бородатого' анекдота: 'Жизнь-то налаживается!' Потом пошел к Костылевым. Вернее – к Насте, потому как мне было точно известно, что Игорь сейчас на службе. Мало того, он мне даже пообещал в Комендатуре немного задержаться, когда я с ним на эту тему по телефону разговаривал. Все понимает мужик, действительно, хоть днем и плюс на улице, но, один черт – январь на дворе. В беседке садовой сидеть слишком холодно и неуютно… В общем, в 'Псарню' я заявился уже после полуночи. И был сильно удивлен царящему там бедламу. Перед входом у тротуара стояли две 'Нивы', здорово похожие на мой УАЗ. В том смысле, что тоже лифтованные, усиленные дополнительными дугами и с рубчатой внедорожной резиной. Сделано, правда, немного грубее, чем у того же Исмаила, но тоже явно прочно и надежно. Это что же, Убивец на новый транспорт разорился, или заказчики подъехали? Внутри – полно народу, но при этом гражданских не видно. Все присутствующие одеты в 'горки' и камуфляж и вооружены. Вдоль стены расставлены какие-то рюкзаки и ранцы, аккуратной кучкой сложено несколько автоматов и карабинов. Похоже, кто-то только что из рейда вернулся.

Не ошибся! Стоило мне войти в зал трактира, как на меня сразу с трех сторон накинулись Курсант, Шуруп и Коваль, да и остальные парни, вернувшиеся, как оказалось, буквально полчаса назад из рейда в Мертвые Земли, тоже подошли поприветствовать. Минуты три меня обнимали, колотили по спине и плечам, короче, так радовались тому, что я жив, что чуть не прибили. Толя даже пытался даже кинуть клич: 'Ребята, качай его', но идея с моей стороны не встретила ни малейшего понимания. Я так и сказал, что потолки тут не шибко высокие и желания изображать на них лепнину у меня нет ни малейшего. А на улице – холодно и грязно. Так что – отставить! Когда бурные эмоции парней пошли на убыль, Толик ухватил меня под локоть и потащил к столу, на котором в изобилии громоздились кружки с пивом и тарелки с разными мясными вкусностями. На ходу он умудрялся с пулеметной скоростью вываливать на меня буквально потоки информации. И о том, как он спешил из Ростова сюда, и об удачном рейде в Мертвые Земли, из которого он с парнями только что вернулся, мол, только и успели, что рожи ополоснуть да поесть заказать. А еще о том, что едва услышав от Кузьмы о моем возвращении, он собрался было лететь со всех ног домой к Коменданту, но в последний момент был перехвачен мудрым трактирщиком. Который и объяснил Курсанту, что ежели он мне порушит лирический момент, то вместо радостной встречи может получиться мордобой. Ну, Толя, не будь дурак, сделал для себя выводы и решил дождаться меня в 'Псарне', заказав побольше всякого-разного поесть и выпить, Чтобы было чем отметить встречу боевых друзей. Нет, а почему бы и не отметить, в конце концов?

Уже усаживаясь, я вдруг ощутил на себе чей-то взгляд. Неприятное такое ощущение, будто прицельную 'галку' ПСО между лопаток почувствовал. Обернувшись и внимательно оглядев зал, понимаю, что часть народа, тусующегося в трактире, мне совершенно не знакома.

– Толя, а это что за хлопцы? – поинтересовался я у увлеченно расписывающего события последних дней Курсанта.

– Эти? Охрана каравана. Почти одновременно с нами прибыли, только со стороны Владикавказа. Хороший такой караван, богатый, даже обидно, что не нам его сопровождать довелось. Шесть грузовиков с товаром, да охрана на четырех внедорожниках, идут в Кизляр. Купцы-то в трактире у рынка разместились, а на всю охрану там места не хватило, вот они ввосьмером на двух машинах к нам и приехали.

Вот оно как. Значит, ошибся я в предположениях по поводу 'Нив'. Приехавшие на них охранники с первого взгляда производили впечатление ребят тертых и бывалых: крепкие, подвижные фигуры, ухоженное оружие, внимательные взгляды, скупые и плавные движения профессионалов. Матерые мужики, из тех, что отлично знают, как себя вести по обе стороны от мушки. Да уж, видно, в хорошую копеечку эти парни купчикам обходятся. Видно, товар у них дорогой, коли на таких головорезов раскошелились. А те уже рассаживаются за соседними столиками, о чем-то негромко переговариваясь и разбирая принесенные Зиной кружки, над которыми качаются невысокие шапки пивной пены. Сидящий ближе всех к нам, крутоплечий зеленоглазый парень лет двадцати семи с неровным шрамом через всю щеку, от виска до подбородка, оборачивается к нам.

– Что, друг, говорят, вы тут давеча Непримиримым неслабо хвост прищемили? – дружелюбно спрашивает он у Толи.

– Было дело, – кивает в ответ Курсант. – В первый рейд, пять дней назад, пятерых угомонили. В этот раз еще две группы 'закрыли', в одной трое, во второй – шестеро.

– Нормально повоевали, – одобрительно цокает языком собеседник. – Значит, допрыгались волчары. Как говорит один мой знакомый: 'Не все коту творог, иногда и рожей о порог'!

Если честно, то сам не знаю, каким образом мне удалось сохранить на лице беззаботное выражение. Я даже как-то умудрился жизнерадостно хохотнуть и легонько ткнуть зеленоглазого кулаком в плечо, мол, ну, брат, ты и рассмешил. А у самого, словно у бойцового пса перед дракой, шерсть на загривке буквально дыбом встала, а от притока адреналина кровь вскипела, будто кипяток в чайнике.

– Толян, погоди немного с рассказом, я буквально на пару секунд отойду до Кости и Кузьмы. Лады?

– Не вопрос, – великодушно соглашается напарник.

Стараясь выглядеть как можно беззаботнее, я буквально выдергиваю из-за стойки Четверть. Тот пытается сослаться на занятость, но я, незаметно для остальных, делаю ему 'страшные глаза', давая понять, что дело важное и не терпит ни малейших отлагательств, и направляюсь по лестнице к комнате Убивца. Кузьма, понявший похоже, что я не шучу, топает следом.

– Так, мужики, кажется у нас тут назревает полный звиздец, – выдаю я, как только за мной закрывается входная дверь. – Очень хотелось бы ошибаться, но, кажется, я знаю, кто эти парни. И если они – охрана каравана, то я – любимая жена китайского императора.

– Слушай, Миша, ты вообще сам-то понимаешь, как это все звучит? – Костя сверлит меня пристальным взглядом.

– Понимаю, Убивец. И, что если я ошибся, то буду выглядеть в глазах всего местного гарнизона полным идиотом – тоже понимаю. Только, по мне, так пусть лучше эти мальчишки надо мною ржут и пальцами в меня тычут, чем я над их могилами буду себе руки заламывать с воплем: 'Я же знал, что все так и будет!'

– Ладно, поехали по новой, – командир наемников растирает себе щеки ладонями и встряхивается, будто прогоняя усталость. – Значит, ты узнал этого парнягу по характерной поговорке, так?

– Нет, парня этого я вообще не знаю. Но поговорку эту я слышал от лейтенанта-мамелюка. Причем узнал я не столько поговорку, хотя она довольно редкая, сколько очень характерную ошибку. Вот скажите, мужики, кто-нибудь из вас назовет кошачью морду 'рожей'? Это про человека так сказать можно, но не про животное.

– М-да, как-то негусто с доказательной базой, – задумчиво тянет Четверть. – А теперь представь, какой кипеш поднимется, если ты вдруг ошибся?

– А о чем, собственно, речь? – удивляюсь я. – Вроде как прямо сейчас палить в них из всех стволов никто и не предлагает. Идея у меня следующая: нужно сообщить о моих подозрениях Костылеву и аккуратно взять этих ребят под плотное наблюдение. Если они на самом деле те, за кого себя выдают – ну и слава богу! Пусть живут себе дальше, охраняют купчин да деньгу куют понемногу. А вот если это все же мамелюки, то вариантов всего два: либо они у нас проездом, а цель их где-то в другом месте, к которому они направляются, тогда нужно предупредить СБ, чтобы булки подсобрали и встретили их в конце пути как положено. Второй вариант – гораздо хуже: их цель тут, в Червленной…

– А не могли они по твою душу заявиться? – с невинным видом интересуется Убивец. – А то повеселился ты в горах неслабо.

Да уж, если честно, то эта мысль мне в первую очередь в голову пришла. Однако, немного поразмыслив на эту тему, я ее отмел как несостоятельную.

– Исключено, – твердо отвечаю я. – тот факт, что я оказался в 'Псарне' сегодня вечером – чистой воды случайность. – Меня в станице не было больше двух месяцев. Я мог быть где угодно – в Ростове, в Моздоке, в Ханкале, в…

Стоп, увлекся. Так можно и лишнего наговорить. И Костя, и Кузьма, конечно, парни свои в доску, но есть вещи, которые и им знать вовсе не обязательно. Например, о том, как я побывал в плену, и особенно – как я оттуда выбрался. Для их же безопасности.

– Короче, – резко обрываю я сам себя, – много где мог быть, но только не тут. Да и не будут ради меня два десятка бойцов в укрепленный поселок засылать. Гораздо проще всей этой кодлой меня снаружи подкараулить. Где-нибудь между Петропавловской и Аргуном, например. Там как раз место глухое и лесополоса подходящая: почти что лес, настоящие дебри.

– Два десятка… – Четверть задумчиво почесывает кончик уха. – Думаешь, они все заодно?

– Думаю – да. Охранники – народ серьезный, в такой ответственный рейд пойдут только с проверенными людьми, случайных и приблудных, чисто для количества, набирать не будут. С купцами – та же история. Они неизвестно кому груз не доверят, скорее – наймут проверенную группу, чем каких-нибудь чужаков залетных. Так что, если я прав, то весь караван – ряженные мамелюки. Ладно, отвлеклись мы. Если они решили что-то учинить именно в Червленной, то это очень хреново. Потому как мамелюки – это не вчерашние чабаны, 'волчьи головы' на рукава нашившие. Это серьезные профи, с которыми даже мне тягаться страшновато. А значит – задача у них какая-то, не побоюсь этого слова, глобальная. Таких ради ерунды на убой не пошлют, слишком дорого выйдет.

– И что ты предлагаешь? – похоже, Костя принял решение.

– Предлагаю взять под наблюдение комнаты наших гостей, посадить в номерах напротив надежных ребят с оружием и приказом не спать и бдить, да и во внутреннем дворе не помешает пара-тройка стрелков, чтоб окна под контролем держать. Ну, и доложить о моих подозрениях в Комендатуру, пусть тоже меры принимают.

– Лады, – кивает Убивец. – Действительно, лучше быть живым параноиком… Так и сделаем. А пока – топай назад в зал, ты же ненадолго отойти собирался. Вот и нечего подозрения вызывать. А мы с Кузьмой все остальное аккуратненько обставим.

Вернувшись в зал трактира, обнаруживаю, что приезжие, которых я про себя без колебаний называл мамелюками, уже заканчивают ужин.

– Ну, ты где там потерялся? – Толя пытается изобразить голосом негодование. – Тут уже пиво вот-вот закипит!

– Ну, извини, – развожу руками я. – Финансовые вопросы обсуждал. Или ты хочешь денег недополучить только потому, что я к тебе пивка выпить сильно торопился?

Курсант энергично мотает головой, нет, на такие жертвы он пойти явно не готов. Весь остаток ужина я довольно удачно изображаю беспечность: расспрашиваю у напарника о том, как он отметил Новый Год, о семье, о подробностях обеих вылазок в Мертвые Земли. Да уж, одному только богу известно, чего мне эта беззаботность стоила! Слушая вполуха Толину болтовню, стараюсь незаметно отследить, как на меня реагируют чужаки. Вариантов по результатам наблюдения вырисовывается два: либо среди них нет никого из тех, кто знает меня в лицо и кто в курсе моих похождений в Шарое, либо они все очень хорошие актеры. Второе, по зрелому размышлению, все же менее вероятно, так что будем надеяться на первое. Когда, наконец, те заканчивают ужин и уходят в выделенные им Кузьмой комнаты, я с облегчением перевожу дух.

– Чего пыхтишь, как паровоз? – вопрошающе смотрит на меня Толик.

– Да есть одна причинка, пошли ко мне, там расскажу.

– Легко, только просьба есть. Оружие трофейное мне почистить поможешь? – он кивает на сложенную у стены кучку стволов.

– И сколько там твоих?

– Два автомата и два пистолета.

– Неужто один не управишься?

– Да управлюсь, конечно. Просто вдвоем в два раза быстрее будет. А то уж больно спать охота.

– Ладно, помогу, раз такое дело. Вот только спать нам сегодня, боюсь, не придется.

– Что это? – враз подобрался напарник.

– Хватай свои железки и пошли ко мне. Там и объясню.

Короче, именно мы с Толей и оказались той самой парой стрелков, которой доверили 'высокую честь' караулить под окнами наших незваных гостей. Курсант, который и так рассказанному мною не сильно обрадовался, как услышал эту замечательную новость – совсем сник. Более-менее примирило с жестокостью жизни только мое обещание дать ему немного покемарить, когда на пост заступим. Вот так вот и дежурим, сидя в том самом сарае, в котором себе тренировки по тактике зачистки здания устраивали. Я окна 'пасу', напарник рядышком дрыхнет, завернувшись в камуфлированный армейский бушлат и тихонько посапывая носом. Еще раз бросаю взгляд на часы. Почти пять утра. Неужели ошибся?

Нет, не ошибся! Внутри гостиницы вдруг короткими злыми очередями замолотили несколько автоматов. На стеклах опекаемых мною окон заплясали сполохи отраженных вспышек выстрелов, а потом два из них грудами стеклянных осколков осыпались на землю. 'Предчувствия его не обманули!' – всплыла в голове песенка из старого мультфильма. Вскидываю автомат, мало ли, вдруг кто решит через окно уйти. Наши наружу через окошки во двор не полезут, это с Убивцем заранее оговорено было. Так что, если кто в них сиганет – однозначно враг. Сбоку слышу тихий щелчок предохранителя и лязг затвора: Анатолий уже вскочил и занял позицию.

– Курсант, ежели через нас кто 'на рывок' пойдет, постарайся на поражение не бить, надо попробовать 'языка' взять.

– Понял, – коротко отвечает тот и тут же открывает огонь по гибкой тени, что рыбкой сиганула сквозь одно из окон, причем в комнате, только что спешно покинутой мамелюком, буквально через мгновение грохнула граната.

Серьезно они там воюют! Интересно, у Кузьмы его заведение застраховано? Хотя, думаю, он из стоимости трофеев все убытки покроет. Мамелюк, тем временем, кувыркнувшись через плечо, уже собирался было рвануть к воротам, за которыми стояли машины, но, видно, не его сегодня день. Очередь Толиного автомата перечеркнула ему ноги точно по коленям. Я даже добавлять не стал, там и так все ясно: жить, может, и будет, если от болевого шока прямо сейчас не загнется, ходить – нескоро, а вот бегать – уже, наверное, вообще никогда. Стрельба в здании стихла так же внезапно, как и вспыхнула. Зато в наступившей тишине очень хорошо стала слышна плотная перестрелка в стороне рынка, а потом – два взрыва в районе центрального КПП станицы. Твою ж мать! Точно, не ошибся! На помощь ломиться бессмысленно, думаю, и без нас управятся. Опять же, в горячке могут и не признать в темноте. Оно нам надо, от своих же пулю схлопотать? Значит, будем тут разбираться.

– Эй, снаружи, как там у вас? – интересуется изнутри Убивец.

– А у вас? – по-еврейски, вопросом на вопрос, отвечаю я.

– У нас семеро 'холодных'. И трое наших 'трехсотых'.

– Ну, а мы побегайцу уйти не дали, – докладываю я, глядя, как Толя зигзагом метнулся к раненому и, ногой отшвырнув в сторону его автомат и выдернув из кобуры пистолет, принялся вязать ему руки. – Покоцали, но жить будет. Плохо и недолго. Тащи его сюда, Курсант!

Когда напарник за эвакуационную стропу разгрузки подтаскивает к сараю бесчувственного мамелюка, я указываю на распахнутую дверь сарайки:

– Под крышу его затащи и пригляди. Хотя бегун из него сейчас никакой.

Сам же через выбитое окно лезу в зачищенный гранатой гостиничный номер и чуть не наступаю на лежащее между кроватью и стеной тело. Фу, мать твою, хорошо еще не оборонительной его, а то б пришлось бы с потолка кровь отмывать! Но и просто нашпигованный осколками мамелюк выглядел не шибко аппетитно. Да и комнате досталось изрядно. Уборкой и заменой мебели тут явно не обойдешься.

– И как все было? – спрашиваю у подошедшего Кости.

– Не поверишь – они нас по-тихому вырезать тут хотели. У троих – 'кольты' с глушителями, у остальных – ножи. И самое главное, что если б не твое предупреждение, вполне могло бы выгореть, по крайней мере, в мою комнату они дверь вскрыли, я даже не услышал, хотя и не спал. Только на открывшуюся дверь отреагировал, да на тех двоих, что через нее в номер вошли…

– Точно-точно, – подхватывает вытаскивающий из комнаты за ноги труп Коваль. – Мы тоже ничего не слышали. Вроде только что – тишина и благодать, а уже через секунду – раз, и дверь открыта, и этот ухарь с кинжалом к кровати крадется.

– Словом, – похлопывает меня по плечу командир наемников, – если б не ты, тут бы нам всем упитанный полярный зверек и приснился бы. А так, шансов у них, считай, и не было. Они – с холодным оружием и пистолетами, а мы их в двенадцать автоматных стволов разом взяли. И то, видишь, троих наших один черт подранили.

– Серьезно?

– Не то чтобы очень, жить будут, но и царапинами не назвать. Как считаешь, к рынку на выручку комендатурским ехать стоит?

– Думаю, нет. Слышишь, там тихо уже. Значит, сами управились. А по ночной темноте могут и нас за противника принять… Так что – лучше не стоит. А вот что действительно нужно сделать, так это поинтересоваться у последнего нашего гостя, какого хрена им тут нужно было?

– Надеешься, что расскажет?

– Зависит от того, как спрашивать. Вот сейчас и вспомним, что у меня из курса специальной подготовки в голове осталось.

– Что, был в твоей жизни такой курс?

– В моей жизни, Константин Батькович, много чего было. Кое-что и сам бы забыть рад, да только не выходит. Короче, пойду я, инструмент подходящий подберу.

Все необходимое для процедуры, которая официально называется 'экспресс-допрос в полевых условиях с применением подручных средств', а на профессиональном жаргоне просто 'потрошение 'языка'', я отыскал в инструментальном ящике собственного УАЗа, стоящего в углу двора. Затащив захваченного мамелюка в сарай и выгнав Толю на улицу со строжайшим наказом топать к себе в номер и не пытаться лезть сюда, пока сам не выйду, я парой звонких затрещин привел турецкого диверсанта в сознание. Господи, прости и помилуй мя, грешного! Поехали…

Просто удивительно, как много можно узнать у изначально совсем не настроенного на разговор по душам человека при помощи острой крестовой отвертки, плоскогубцев, ножа и метрового куска стальной проволоки. Уже через пятнадцать минут я выяснил все, что хотел, и вышел на улицу, подставив лицо ночной прохладе. Кто б знал, как же это все-таки мерзко, а! Тпру, Зорька! Вот только раскисать не нужно, товарищ прапорщик. Ты ж, мля, не курсистка-бестужевка. В обморок еще хлопнись от переживаний, блин! Некогда тебе!!! Соберись, тряпка!

Толя, несмотря на мой приказ, так никуда и не ушел, а сидел под навесом на той самой лавочке, на которой мы когда-то занятия по минно-подрывному делу проводили и постоянно автоматы чистили.

Увидев меня, он вскакивает и направляется следом.

– Ты его что, того…

– Да на кой хрен он мне сдался, руки марать. Живой. Вот только не знаю, надолго ли. Первую помощь ему оказывать мне некогда. Выживет – его счастье. Нет – собаке собачья смерть.

– Блин, Миша, я, конечно, многое понять могу, но вот так с живым человеком… Он так кричал…

– Толя, – максимально спокойно, стараясь удержать себя в руках, отвечаю я, – запомни, это – не люди. Это враги. И попади ты к ним в руки, тебя ждет то же самое, если не хуже. Уж поверь на слово, что Непримиримые, что турки до пыток большие мастера. Я, блин, даже в самом страшном пьяном бреду не выдумаю того, что у них – в порядке вещей. А тут… Так было надо, понимаешь? Если б мы его по-хорошему допрашивали, то могли бы здорово опоздать. А в нашей ситуации – это смерть. И тебе, и мне, и всем ребятам нашим, и вообще всей Червленной. Понял?

По глазам вижу, что не понял. Ладно, скоро поймет. А пока… На ходу цепляю под локоть отдающего какие-то распоряжения Убивца:

– Костя, Четверть где?

– У телефона, в Комендатуру о наших делах докладывает.

– Отлично, давай бегом с нами.

Когда мы втроем вваливаемся к Кузьме, тот уже собирается опустить телефонную трубку на рычаг.

– Погоди! – останавливаю я его. – С кем говорил?

– С Костылевым…

– Вот и отлично, трубку мне дай.

Трактирщик протягивает мне телефон.

– Алло, Игорь, это Михаил. У меня хреновые новости, очень хреновые…

– Погоди, Миш, – хрипит трубка слегка искаженным голосом Коменданта, – тут Исмагилов рядом. Я громкую связь включу, чтобы и он слышал.

– Хорошо, включай.

– Готово.

– Ну, тогда, господа офицеры, держитесь крепче… Это – ни фига не диверсия. Вернее, диверсия, но не просто так. Их задачей было по-тихому вырезать нас и часть постов охранения на периметре станицы и связать боем Охранную Роту и Дорожную Стражу, не давая им покинуть казармы. Это война, мужики. Это, мать ее, большая война! Поднимайте всех, кто вооружен, объявляйте 'Крепость', 'Кольцо', 'Зарево'[151], не знаю, как у вас сейчас этот план называется. И оповестите остальные Комендатуры и Ханкалу. Нападать будут на всех разом.

В трубке повисает тяжелое молчание.

– Я тебя понял, Миша, – враз севшим голосом хрипит Игорь и бросает трубку.

Я оборачиваюсь и гляжу на вытянувшиеся и побледневшие лица друзей.

– Да, парни, вот такая вот пришла задница. Как там у Гайдара: 'Пришла беда, откуда не ждали'… А даже если и ждали, то, один хрен, как обычно, ни к чему не готовы!

– Ну, не то чтобы совсем ни к чему, – хрустит костяшками пальцев Убивец и, нажав на тангенту рации, командует. – 'Псарня', внимание. 'Вьюга'. Как приняли меня? 'Вьюга'. Общий сбор через пять минут во внутреннем дворе.

Потом посмотрел на меня.

– Ну что, Миша, через пять минут жду тебя и парней твоих во дворе при полном параде, в смысле, по полной боевой.

– Понял, – киваю я и ломлюсь по лестнице к себе.

По дороге забегаю к Руслану.

– Весело у вас тут, – заявляет он мне, едва открыв на мой стук. – И часто у вас тут отношения при помощи гранат выясняют?

– Ха-ха – три раза. А теперь слушай внимательно, – шутить мне некогда, а вот ввести парня в курс дела – просто необходимо. – Не знаю, что ты там решил по поводу моего предложения, но повоевать тебе все равно придется. К нам тут в гости мамелюки забредали. Одного мы живым взяли. Короче, они – всего лишь отмычка. А вслед за ними полезут Непримиримые при поддержке турок.

– Так это что же получается, война?

– Она самая!

И, словно подтверждая мои слова, где-то в направлении Аргуна глухо, но отчетливо загрохотала канонада, а низкие серые облака подсветились красными вспышками взрывов. А буквально через пару секунд протяжно и заунывно завыли висящие на столбах по всей станице репродукторы. Началось…

– Так, парни, – оглядел свое небольшое, но весьма грозно выглядящее войско, построившееся во дворе 'Псарни', Убивец, – взаимодействие с вояками у нас давно отработано. Связь…

Костя кивнул на двух посыльных из Комендатуры, грузящих в свой УАЗ окровавленного, но все еще живого мамелюка.

– Связь с Комендантом держим через меня. Пока что мы – оперативный резерв. Периметр держать будут военные и ополченцы. У них там все роли давно расписаны. А мы – палочка-выручалочка, на всякий пожарный. Мало ли что, вдруг где поддержать нужно будет. Вопросы?

Вопросов, как это издавна повелось во всех армиях и военизированных структурах, не было.

– Ну, тогда еще пять минут на окончательную подгонку снаряжения и амуниции и – выдвигаемся к Комендатуре. Кстати, машины диверсантов тоже к делу пристройте. Чувствую, пригодятся они нам. Да, Миша, подойди-ка.

Оставив Курсанта помогать Руслану, который, что называется, в темпе вальса подгонял по своему размеру запасную Толину РПС и распихивал по подсумкам магазины для моего же АКСа, того самого, что провалился сюда со мною из прошлого. Снайпер – оно, конечно, хорошо, но в условиях боя в населенном пункте автомат как-то нужнее. А снайперку свою Рус все равно с собою взял, закинув, словно биатлонист, ее ремень сразу на оба плеча. Ну, хочет парень ее с собою носить – ради бога. Опять же, кто знает, может, и пригодится.

– Так, Михаил, держи, это тебе, – Убивец протягивает мне 'портативку'.

– Да у меня своя, вроде, цела еще, – я поворачиваюсь к нему левым боком, давая разглядеть закрепленный за плечом чехол с 'Кенвудом'.

– Эта – на армейской частоте, Комендант велел. Сказал, что ты не только наемник, но еще и командир отдельной диверсионной группы и для тебя могут отдельные задачи нарисоваться, так что держи.

Да уж, блин, тоже мне, нашли группу. Два бойца и один… Даже не знаю, как его назвать-то… Вольноопределяющийся. Но, делать нечего, назвался груздем… Снимаю с груди ножны со своим ухорезом и креплю на его место полученную станцию. Прямо за стропу цепляю, авось клипса не сломается.

– По машинам! – разносится над двором зычный голос Кости.

Мой УАЗ уже заведен и фырчит мотором на холостых оборотах. Толя с помощью Руслана уже снял тент и сейчас устанавливает пулеметную турель. Это правильно, на данный момент нам огневая мощь намного важнее комфорта. Надо бы помочь, быстрее сделаем – быстрее выдвинемся.

Багровый диск заходящего солнца был почти не виден сквозь тучи висящего над Червленной жирного и смрадного дыма. А гореть и дымить на земле есть чему. Полыхают жилые дома на южной окраине, возле железнодорожной станции и вокруг Комендатуры, чадят разбитые огнем турецких минометов и САУ огневые точки периметра, коптит подбитая бронетехника. И наша, в капонирах, и турецкая, на поле перед стеной. Хотя какая там стена! От того могучего защитного вала, который я впервые увидел чуть меньше четырех месяцев назад, остались одни воспоминания. А ведь началось все вполне для нас неплохо: подлетевших первыми к КПП Непримиримых, похоже, твердо уверенных в том, что мамелюки им уже ворота настежь распахнули, покрошили из 'крупняков' и АГСов быстрее, чем они 'мяу' сказать успели. Какой радостный гвалт по этому поводу в эфире командиры наших ополченцев подняли – это слышать нужно было. Костылеву, чтобы этот базар-вокзал прекратить, пришлось злобно рявкнуть и кое-кого 'по маме и по папе' обложить. Правда, второй раз нам такой халявы уже не обломилось: Непримиримые, они хоть и отморозки, но далеко не идиоты, в лобовую атаку не полезли. Вместо этого начали, держась вне зоны досягаемости наших огневых точек, расползаться вдоль периметра и занимать позиции. Все ясно, турок ждут. У тех, наверняка, и минометы, и артиллерия имеется. Ведь без хорошей артподготовки на пулеметы в атаку идти – вообще не интересно. Да уж, а минометчики у турок грамотные были, чтоб им в аду ни дна, ни покрышки. Еще утром, только солнце вставать начало, подтянулись, развернулись, да как начали гвоздить – только клочья полетели. А турецкая пехота да Непримиримые, на это избиение глянув, вполне бодро рванули на повторный штурм. Если б не Костылев, с его армейскими еще познаниями в области артнаводки, и не батарея Д-30 из Ханкалы, они б нас уже к обеду в блин раскатали, предварительно мелко нашинковав и поджарив. Вместо этого гаубицы шестью батарейными залпами от позиций турецких минометов мокрого места не оставили, ну а наши воспрянувшие духом вояки и ополченцы пехоту от периметра отбросили. И 'духи' снова затихарились на безопасном расстоянии. Правда, долго нам расслабляться они не дали: буквально через час откуда-то со стороны Чернокозово приползли сразу три турецких самоходки, в которых служивший срочную в танковых войсках командир Дорожной Стражи Карташов опознал САУ Т-155 'Шторм'. Сопровождали их полдюжины уродливых турецких бронетранспортеров 'Явуз', жалких пародий на нашу 'восьмидесятку', только без десантных люков в бортах и без башни, а просто с 'Браунингом' на турели. Чуть позже пришлепал еще и танк 'Леопард-2'. Ну, этого-то урода, с его характерной, плоской и размазанной на всю длину корпуса башней даже я узнал, хотя в танках никогда особенно не разбирался. Эти тоже крови попили изрядно. Встали вдалеке, километрах в трех от КПП, чуть не на противоположном берегу озера, и первым же залпом накрыли один из Т-72, который попытался их отогнать. Короче, очень неравноценный размен вышел: наш танк на их БТР с десятком пехотинцев на броне. Карташов матерился так, что впору было записывать, а потом под страхом расстрела запретил использовать единственный уцелевший танк. Я, если честно, сначала о мужике плохо подумал, особенно когда эти долбанные САУ начали окрестности Комендатуры с грязью мешать. Видимо, точной привязки у них не было, вот и нащупывали. Ну, да, тут у нас и узел связи, и склад РАВ. Первостепенная мишень, мля! А этот сукин кот, в смысле, 'Леопард', пользуясь своей полной безнаказанностью, принялся расстреливать ворота и гасить наши огневые точки, уцелевшие после минометного обстрела. Да вот только ошибся я в Борисе Петровиче…

Когда после очередного сеанса связи с Ханкалой Костылев 'обрадовал' нас, что гаубиц пока не будет, мол, они сейчас на аргунских работают, там совсем задница. Интересно, если у нас еще 'не совсем', что ж тогда в Аргуне-то творится? Хотя, учитывая, что они на самой границе и никаких особенных преград между ними и землями Непримиримых нет, то туда могли хоть танковый батальон подогнать. Ишь, вон, как там грохочет, даже сквозь нашу здешнюю канонаду расслышать можно! Значит, как всегда – справляйтесь своими силами. Да какие там, к едрене маме, силы? Батарея 82-мм 'Подносов'? Несерьезно! Они против пехоты хороши, а танкам даже броню толком не поцарапают. И если найдется среди турок хоть один специалист по контрбатарейной борьбе, то останемся мы без минометов еще до начала полноценного штурма. М-да, блин, ситуация…

Переварив 'радостное' известие, Карташов глухо матюгнулся и рванул на КПП сам. Бой тот я своими глазами не видел, но парни, что выжили, говорят – просто эпическое было зрелище. Вырвавшийся, словно кабан из камышей, через развороченные ворота карташевский Т-72 турки, увлеченные расстрелом с безопасного расстояния наших позиций, просто проворонили. Вернее, мотопехота-то углядела его сразу и заметалась, словно стая бандерлогов, завидевшая удава Каа. А вот танкисты сообразили, что вечер перестает быть томным, только после того, как, схлопотав сразу два 125-мм подкалиберных снаряда, полыхнул 'Леопард'. Знатно так полыхнул, весь разом, будто стог сена, бензином облитый. Самоходки же, которые против танков хороши только из засады, а вот в маневренном бою сильно до него не дотягивают, пытались было что-то такое, напоминающее оборонительный бой, изобразить, но – не преуспели. Зато преуспел один из этих ублюдочных БТР, вооруженный не крупнокалиберным пулеметом, как остальные, а ПТУРом TOW. Вот тут шансов не было уже у давно лишившегося динамической защиты танка Карташова. Вечная им память, и Петровичу, и мехводу его, и вечная слава!

Однако расстраивались по поводу потери танков турки и Непримиримые недолго. Как ни крути, а вместо ворот – здоровенная брешь в стене. В нее-то они и ломанулись, надеясь на то, что всех защитников периметра сперва накрыло минами, а потом 'Леопард' своими снарядами добил. Ага, сейчас! Нет, не буду врать, тяжко там пришлось. Еле удержались, даже с других направлений народ снимали и к КПП перебрасывали, да и нас тогда Костылев в первый раз с начала боя задействовал, бросив этот чертов прорыв затыкать. Заткнули. Трупами завалили. По большей части – вражескими, хотя и с нашей без потерь не обошлось. Но вот тут-то и показала себя во всей красе разместившаяся во внутреннем дворе Комендатуры минометная батарея. Это танкам 'Поднос' – не противник, а вот против пехоты и небронированной техники его осколочно-фугасные мины работают – любо-дорого глянуть. А потом – понеслось… Мотались из одного конца станицы в другой. Там – боеприпасов подкинь, там – раненых эвакуируй, а где, как и у ворот – помоги прорыв ликвидировать. Часам к трем 'духи', видимо, окончательно осознали, что захватить станицу бравым джигитским наскоком уже не удастся, и взяли тайм-аут. Скорее всего, подкрепления ждут. Ну, а мы, пользуясь затишьем, дыры в своей обороне латаем.

Прямо сейчас на пару с Толей помогаем трем грязным и закопченным, словно черти, артиллеристам сложить из обломков разрушенного прямым попаданием кирпичного сарая какой-никакой бруствер для их ЗУ-23. Руслан тоже было пытался помочь, да вот только он как ежик из того анекдота – сильный, но уж больно легкий. Да и руки ему лучше поберечь, думаю, как снайпер он нам больше пользы принесет, чем как грузчик. Поэтому Рус сейчас греет всей 'стройбригаде' тушенку на таблетках сухого горючего, приглядывая, чтоб не подгорела. Нет, зенитчики эти – реально мужики героические: две первые волны штурма на периметре отбили, а когда их позицию 'Леопард' вычислил и огнем накрыл, втроем на руках каким-то чудом уцелевшую зенитку из капонира вытащили. А в ней ведь почти тонна весу. Это вам не кружку с пивом по столу передвинуть. Пятеро их сначала было. Теперь вот – трое осталось. Новую позицию мы им оборудуем уже не на полуразрушенной стене периметра, удержать которую, похоже, всерьез никто и не надеется, а на окраине станицы

– Хорошее местечко, – с хрустом распрямился я и принял у Руслана шкворчащую и плюющуюся жиром банку 'тушняка'. – И обзор приличный. Если 'духи' через ворота даже и прорвутся…

– Когда прорвутся, – вытирает со лба пот, еще больше размазывая копоть по лицу, поправляет меня старший расчета, мужик лет тридцати пяти, одетый почему-то в очень старый, вытертый чуть ни до белизны кожаный летный шлем. Я такие, если честно, только в фильмах про Великую Отечественную видал.

– Ну, да, чего уж самим себе 'баки забивать', – соглашаюсь с ним я. – Когда они последние наши огневые точки на стене задавят, то на станицу попрут именно через ворота.

– А то, – кивает 'летчик' и подцепляет ножом кусок говядины из своей банки, – там же что справа, что слева – минные поля и 'колючкой' все заплетено.

– Точно, остается только дорога, которая от КПП к станице ведет.

– А тут мы, – заканчивает он мою мысль.

– Да, а тут вы… Я сейчас с Комендантом свяжусь, насчет пехотного прикрытия для тебя. ЗУ – это, конечно, здорово, но десяток стрелков тебе тут все равно не помешает. Так, для пущего душевного спокойствия. А не даст – сам тут с вами останусь. Пулемет у нас есть, снайпер – тоже. Повеселимся!

– Ага, – хищно щерится артиллерист, – напоследок…

– Чего так пессимистично?

– А что, есть повод для оптимизма?

М-да, вот тут мне возразить нечего. Я, в отличие от этих ребят, всего час назад слышал, как Игорь связывался с Ханкалой. Хреновые наши дела, если уж честно: Аргун смяли и разорвали, ребята там стояли насмерть, но сделать ничего против того количества танков и артиллерии, что кинули на них турки, просто не смогли. Ханкала в плотном кольце, Петропавловская и Толстой-Юрт ведут бой. Из Горагорского – гробовая тишина. Они, оказывается, даже на предупреждение о нападении мамелюков не откликнулись. Очень хочется верить, что там диверсанты просто узел связи уничтожили, хотя кроме радиостанций еще и телефон есть. И он тоже молчит, что наводит на очень нерадостные мысли. Относительно бодрые новости идут только из Гудермеса. Там мамелюки тоже на чем-то прокололись и их перебили раньше, чем они успели нанести хоть какой-то серьезный вред, да и гарнизон в городе крупный стоит. Хотя, похоже, и там ситуация все сложнее. Но обо всем этом я, разумеется, никому не скажу. Незачем это ребятам перед боем знать. Связываюсь с Костылевым. Мне остаться с зенитчиками он, как я, впрочем, и предполагал, не позволил. Но пообещал перебросить пару отделений ополчения. О чем я и сообщил своему чумазому собеседнику.

– Ладно, дружище, давай, держитесь тут. Да, на всякий пожарный, позывной у тебя какой?

– У-Два у меня позывной, звать Димой.

– Михаил, если по рации, то Чужого вызывай. Слушай, а что за позывной такой?

– А вот из-за этого, – зенитчик Дима хлопает себя ладонью по прикрытой летным шлемом макушке. – Семейная реликвия, блин. Прадед мой еще в Великую Отечественную летуна раненого на себе из окружения выволок. Ну, тот на память шлем и подарил. А я вот ношу, ради прикола. Ребята поржали сначала, ну, так вот прозвище и прилипло.

– Понятно. Все, парни, пора нам, бывайте. Если туго придется – вызывайте, попробуем подсобить.

В Комендатуре – этакий 'военный совет в Филях': Игорю во время артобстрела прилетел в лицо то ли осколок кирпича, то ли просто камешек какой-то, выбить не выбил, но налившийся кровью глаз ему санинструктор замотал повязкой. Так что теперь наш капитан похож и Кутузова, разве что только габаритами куда крупнее. На меня, молча подошедшего к столу, на котором расстелена крупномасштабная схема станицы, собравшиеся вокруг офицеры особого внимания не обратили. Разве что Игорь на мгновение поднял на меня взгляд, кивнул и продолжил:

– Думаю, штурмовать до ночи они уже не соберутся. А вот под покровом темноты, подтянув резервы – точно полезут. Самые вероятные направления, – Комендант трижды легонько постучал тупым концом карандаша, который крутил в пальцах, по схеме, – это район первого КПП, дорога на Моздок, район второго КПП, дорога на Кизляр и район ж/д станции. Это во всех трех случаях – ворота и разрывы в наших минных полях. Причем ворота первого КПП уже разрушены противником. Михаил, что там у нас с обороной, ты ведь только что оттуда?

Я протиснулся поближе к столу:

– Уцелели четыре бронеколпака на периметре. Два 'Утеса', АГС и СПГ здесь, здесь и вот тут, – я пальцем показываю на схеме сохранившие боеспособность огневые точки. – Кроме того, там сейчас остатки дежурной смены Дорожной Стражи и полсотни ополчения при трех ПК. Правда, большинство ополченцев с СКС, но часть их смогли перевооружить на автоматы погибших… А еще, вот здесь, на окраине станицы, установили ЗУ-23, так что тех, кто все-таки прорвется через ворота, ждет серьезный такой сюрприз. Двуствольный, калибра двадцать три миллиметра. Вот только им бы пехотного прикрытия…

– Уже сделано, – перебивает меня Костылев. – Десять человек я уже направил на саму позицию зенитки, кроме того, сейчас первый взвод Охранной Роты занимает оборону во дворах и в домах на этой окраине, да плюс те, кто сейчас на периметре, в случае невозможности удержания своих позиций отступят туда же.

'Если успеют, и если будет кому отступать', – заканчиваю я про себя его мысль.

– Едем дальше… Своими силами, при помощи бойцов инженерно-саперного взвода, необходимо установить на ведущей от КПП в сторону станицы дороге противопехотные и противотанковые управляемые мины, – продолжает Игорь. – В случае чего, наши отступят, а вот турки пускай через минное поле прорываются под огнем. На остальных направлениях сделать то же самое. Благо мины на складе есть пока. Костя!

– Я, – откликается стоящий рядом со мною Убивец.

– Доставка мин на тебе. Транспорт у вас есть, команду на склад я дам, так что бери своих архаровцев, и,чтоб одна нога здесь – другая там. Времени осталось мало. Да, и вот еще что, передать по всем подразделениям: заранее заготовить на весь личный состав нарукавные повязки белого цвета, и чтобы с наступлением темноты все повязали их на левую руку. Командирам – взять на контроль! Не хватало еще по своим в темноте сослепу стрелять начать. И еще, что там с эвакуацией 'мирняка', Олег?

– Частично успели эвакуировать из станицы, пока не были перерезаны дороги на Кизляр и Кумли, – подает голос Исмагилов. – Примерно тысячи две с половиной успели утром прорваться своим ходом и организованными нами конвоями. Колонна, отправленная в час дня в Кизляр, нарвалась на турецкий заслон. Головная застава Дорожной Стражи отвлекла огонь на себя и связала противника боем. Колонна вернулась в Червленную. Направление на Кумли и Терекли-Мектеб тоже перекрыто, там тоже турки и Непримиримые. Среди гражданских потерь нет, но из станицы уже никого эвакуировать не удастся. Хорошо, хоть детей вывезти успели.

– То, что детвору эвакуировали – хорошо. Вот то, что остальных не успели – хреново. Всех, кто не принимает непосредственного участия в обороне, необходимо с окраин станицы централизованно собрать где-то, чтоб, во-первых, под охраной были, во-вторых, под ногами не мешались. Есть бомбоубежища под больницей, Комендатурой и зданием СБ, есть подземные склады под рынком, тюрьма есть, в конце концов. Главное, чтобы под пулями и снарядами они не ползали. Остальным – всем, кто готов сражаться – выдать со склада РАВ и из запасов 'Ратника' оружие и боеприпасы. С Сергеичем я уже все решил, официально весь его товар приобретен Комендатурой с отсрочкой платежа. Расписку ему уже соответствующую написал, все чин по чину. Если выживем, Родина заплатит, я проконтролирую. Ну, а если нет, то и говорить не о чем. Итак, продолжим…

Очередной штурм начался уже ближе к полуночи. Турки явно подтянули-таки подкрепление, потому как сначала по стене и станице почти полчаса долбили снова откуда-то появившиеся минометы. После окончания артподготовки на приступ пошли Непримиримые. Ну да, зачем туркам своих аскеров 'под молотки' подставлять, пока такие вот союзники имеются. Ага, союзники, как же! 'Пушечное мясо', которое не жалко и которым можно завалить противника. Победят – хорошо, положат их всех – тоже неплохо, не придется после войны самим с разбойными бывшими союзниками разбираться. Но, думаю, о своей незавидной участи Непримиримые, что с воплями 'Аллаху акбар!', лезут на окружающую Червленную полуразрушенную стену, даже и не подозревают. Не до того им: все мысли только о предстоящей резне, которую они сейчас проклятым кафирам и мунафикам устроят, да о том, сколько всего ценного и полезного тут можно будет награбить. Оптимисты, мать их так! Для начала придется прорваться через ребят вроде того же Димы У-Два. А это, уж поверьте, будет очень непросто!

– Всем, кто работает с Убивцем, внимание! – оживает торчащий в моем ухе наушник 'Кенвуда'. – Угроза прорыва у КПП-2! Как приняли, угроза прорыва у КПП-2!

Все ясно, у парней на кизлярском направлении проблемы. Нужно выручать. Уже выскочив из двора комендатуры и запрыгивая в УАЗ, вижу неподалеку знакомые лица. Егор Старосельцев, с АКМ на плече и подсумком на поясе, явно куда-то рвется, а на нем буквально висит плачущая Оксана.

– Так, Старосельцевы, я не понял, вы какого рожна тут делаете? Вас же еще утром эвакуировать должны были!

– Эвакуировали в первую очередь детей, – не теряется с ответом Егор, а мы уже взрослые, вот и остались.

– А сейчас тут что за семейная драма?

– Он собрался… А я ему говорю… – сквозь рыдания пытается что-то объяснить девушка, но я, кроме всхлипов и бессвязного бормотания, ничего разобрать не могу.

– К стене мы собрались, – твердо глядя мне в глаза, отвечает парень. – Батя старый уже, и с ранениями его… И то уже с самого утра бьется. А мы молодые-здоровые, и до сих пор тут в подвале, прячемся. Сейчас вон, со склада всем автоматы выдавали, ну, мы и решили…

– Кто это 'мы'? – прищурившись смотрю я на Егора

– Ну, я с пацанами… – немного сбивается с героического тона тот.

– И много вас таких?

– Семнадцать человек.

– И ты, небось, самый по возрасту старший, так?

Егор только кивает в ответ.

– Значит так, Егорка, слушай мой приказ: берешь этот свой недовзвод, бегом бежишь к дежурному по Комендатуре, докладываешь, что готов к выполнению поставленных задач по охране и обороне этого стратегически-важного объекта, и действуешь по его распоряжениям. Понял?

– Но, Миша!

– Отставить!!! – потеряв терпение, рявкаю я. – Я тебе, доброволец Старосельцев, не Миша, а товарищ лейтенант. Понятно? Ты головой, гляжу, думать так и не научился, хотя пора бы! Что, Алпатово забыл уже?! У нас тут, Егор, несколько сотен гражданских. Можешь себе представить, что будет, если сюда Непримиримые прорвутся?! Так что я тебя не в тылу отсиживаться оставляю, я тебе самое дорогое, что есть у парней, которые сейчас на периметре бьются, доверяю. Жизни их родных. Понял? Ты, мля, и ребята твои – последний рубеж обороны! Понял?!

– Да.

– Чего?!

– Так точно, товарищ лейтенант!

– Вот так-то. Все, дуй к дежурному, а я его сейчас еще и по станции предупрежу.

Уже поворачиваясь к машине, ловлю благодарный взгляд Оксаны и машу ей на прощание рукой.

– Ишь, мля, нашлись мне Мальчиши-Кибальчиши, – хмуро бормочу я себе под нос, трогая УАЗ с места и стартуя в сторону второго КПП. – 'И отцы ушли, и братья ушли…', мля! Пороть вас, сука, некому, пионэров!!!

Вокруг нас просто какой-то последний день Помпеи: все горит, гремят взрывы, подсвечивая своими вспышкаминизкие тучи, стрельба со всех сторон. В районе железнодорожной станции палят так, будто мотострелковый батальон в атаку пошел, хотя, кто знает, может так оно и есть? Со стороны разбитых ворот первого КПП слышны короткие злые фырканья ЗУ-23. Похоже, там у Димы пока все в порядке. Ну, и дай ему бог!

До места я так и не доехал. Примерно на полпути в наушнике матерно выругался, а потом буквально зарычал голос Кости:

– Чужой, Убивцу, как слышишь меня?!

– Чужой на приеме.

– Турки прорвались! До полутора рот, семь БТРов. Остальных мы отсекли, но эти прорвались. Похоже, пошли на Комендатуру. Кто успевает – дуйте к 'Псарне', там их перехватить попробуйте! Хоть на несколько минут притормозите, а там мы с тылу к ним подтянемся. Как понял?

– Понял, понял тебя! Сделаем все, что сможем!

Когда мы втроем, оставив УАЗ за углом, подбежали к входу в 'Псарню', то прямо на пороге, столкнулись с Четвертью. Пыхтя как самовар, он тащил наружу целый арсенал: два РПГ-7, пулемет 'Печенег', три коробки-'двухсотки' с лентами. Вооруженная АК-74М Зина несла сразу две сумки для гранат, из которых торчали толстые конусы кумулятивов. Неплохо. Шесть выстрелов к РПГ, да у нас по одному тубусу 'Аглени' на нос. Если и не остановим, так хоть проредим основательно.

– Вы нам на помощь? – тяжело отдувается Кузьма.

– Угу, – киваю я и забираю у него один из гранатометов, а у Зинаиды – сумку с тремя гранатами.

– Так, Толя, ты давай хватай все наши 'Аглени' и дуй вокруг квартала. Когда мы их тут нахлобучим – ударишь им в тыл. Улица узкая, запрем их к едрене матери! Постарайся не мазать, 'граников' у нас мало. Но учти, стрелять – только после моей команды. Понял? Руслан, позицию выбирай сам и работай по готовности, но только после того, как мы дадим первый залп. Твои первоочередные цели – пулеметчики на бронетранспортерах и водители. Понятно, что 'рули' по-боевому ехать должны, но на дворе – темень непроглядная, да и дымно тут, так что могут и по-походному, слегка приоткрыв люк. Вот в эту щель им и бей. БТР без водителя – братская могила на восьми колесах. Все, работаем!

Времени искать нормальное укрытие ни у меня, ни у Кузьмы с Зиной просто нет, впереди, за изгибом улицы, уже ревут мощными движками турецкие бронемашины. Поэтому я просто падаю за невысокий штабель бетонной плитки, приготовленной для ремонта тротуара и сложенной стопкой у забора напротив трактира, а они укрываются за кирпичным бортиком крыльца 'Псарни'. Вытряхиваю из сумки гранаты, с треском раскручиваю зеленые картонные тубусы с пороховыми зарядами и привинчиваю их к гранатам. За матерчатые петли выдергиваю шпильки и снимаю с гранат предохранительные колпачки. Вообще, конечно, рискую я серьезно, но в бою на это времени может просто не остаться. Вставляю первый выстрел в гранатомет и щелчком поднимаю прицельную планку.

– Толян, ты как, на месте?

– Почти, – голос у напарника запыхавшийся и какой-то напуганный. – Вижу их, вот-вот мимо меня пройдут.

– Тебя не засекли?

– Нет, я заныкаться успел.

– Молоток! Запомни: бей в борт чуть выше колес, под эту, блин… Под ватерлинию короче. В эту щель, между бортом и колесами, там броня слабая.

– Понял.

– Ну, тогда – товьсь! – командую я, вдавливаю кнопку предохранителя и, как только первые две вражеские бронемашины выскакивают из-за поворота, рявкаю чуть не во весь голос. – Огонь!!!

Бум! Фшшшх! Странное оно, ощущение при выстреле из гранатомета. Вроде и отдачи как таковой нет, только ощущение несильного рывка да пороховой дым, мерзко воняя, забивает легкие и носоглотку, но при этом в голове на секунду-другую сумбур полный, будто тебя обмотанной в толстое одеяло лопатой по затылку приласкали. Но отвлекаться на такие мелочи сейчас просто некогда. Даже не поглядев, попал я или нет, ныряю за укрытие, вгоняю в ствол вторую гранату и, выставив перед собой автомат, аккуратно выглядываю. Кучно легло! Один бронетранспортер буквально вскрыло взрывом, словно консервную банку, похоже, Кузьма точно в боеукладку гранату влепил. Мой же просто ярко полыхает, ну, прямо пионерский костер! На асфальте и тротуаре – несколько скрюченных тел, похоже, с брони взрывом скинуло. Один даже шевелится и пытается отползти. Резкий хлопок выстрела, голова турка лопается, будто перезрелый арбуз, только брызги летят во все стороны. Понятно, Руслан развлекается. За поворотом – заполошная стрельба длинными очередями. Интересно, куда они вообще там палят, нас же оттуда и не видно, и даже не слышно? Ну, ладно, пусть себе стреляют, главное, что им весело и вперед они не рвутся. А там, глядишь, наши подоспеют, и зажмем их с двух сторон. Где-то за заборами трижды с небольшим интервалом бахает 'Аглень'. Ага, Курсант резвится.

– Мужики, я двоих сжег, одного, кажется, повредил, – орет мне в ухо динамик голосом напарника. – Только за мной пехота увязалась, сам не стряхну – до хера их! Прикройте!

– Лады, – слышу я голос Кузьмы и вижу, как он разворачивает ствол 'Печенега' нам в тыл, туда, откуда сейчас должен выскочить Толя и преследующие его турки. Зинаида по-прежнему целится из автомата в сторону подбитых нами БТР. Все верно, мало ли что…

– Не боись, поддержим, – я поудобнее перехватываю автомат и снимаю с предохранителя уже давно заряженный подствольный гранатомет.

Вовремя. Буквально через несколько секунд из-за угла выскакивает взмыленный Толя. На повороте его нещадно заносит, он кубарем катится по тротуару и исчезает в неглубоком кювете. Выбежавший следом за ним аскер налетает сразу на две короткие очереди, а вдогонку я всаживаю за угол ВОГ из подствольника. Потом второй. Из-за дома даже сквозь грохот канонады и взрывы боекомплекта горящих турецких бронетранспортеров слышны чьи-то полные боли и ненависти вопли.

– То ли еще будет, уроды! – сквозь зубы шиплю я, вставляя в ГП третью гранату.

Твою мать! Проворонили-таки!!! Боковым зрением я вижу, как, раздвигая наклонным носом горящие обломки своих неудачливых собратьев, прет прямо на нас еще одна бронемашина. Причем гораздо более серьезная, чем только что сожженные нами 'Явузы'. Те были вооружены крупнокалиберными пулеметами. Этот же – какой-то длинной скорострельной пушкой, торчащей из здорово сдвинутой назад маленькой башни. Бросив автомат, повисший стволом вниз на ремне, хватаю лежащий рядом со мною РПГ. Уже вскидывая его, понимаю, что не успел: поперек улицы будто огненной метлой шаркнули, во все стороны летит кирпичное и асфальтовое крошево, с визгом уходят в небо срикошетировавшие от дороги и стен трассеры. Даже толком не прицелившись, давлю на спуск, и тут же что-то сильно, вышибая весь дух из легких, бьет меня в грудь.

Прочухиваюсь от того, что меня кто-то тормошит. Приоткрываю глаза и вижу склонившегося надо мною Толю.

– Командир, ты как, живой?

Провожу ладонью по лицу: под носом и на подбородке – запекшаяся уже юшка, на правой щеке – глубокая, все еще слегка кровящая царапина и грудь болит так, что ни вдохнуть, не пер… ни выдохнуть, короче.

– Не уверен… Что это было?

– Плитка тротуарная, мля. Снаряд прямо в штабель попал, они и разлетелась во все стороны. Одна вот – точно тебе в грудь. Хорошо еще, что не в голову. А вот рацию раздавило…

Это да, еще одного столкновения с чем-нибудь моя голова точно не вынесла бы. Опускаю взгляд вниз. М-да, то, что осталось от выданной мне Убивцем 'портативки', и рацией-то назвать сложно. Так, осколки пластика и торчащие между ними обломки микросхем. Восстановлению это точно не подлежит, только на выброс. Зато клипса уцелела, и все это безобразие по-прежнему висит у меня на груди.

– Турки что?

– Прорвались турки, – мрачнеет Курсант. – 'Парс' этот, ну, БТР, что на нас вылезал, ты сжег, но к ним подкрепление подошло. Видно, не удержали их там наши… Мы с Русом тебя еле-еле утащить успели.

– Где мы вообще?

– В Комендатуре, Миш. Мы пытались сначала к зданию Службы Безопасности пробиться, оно ближе было, но не вышло, там уже все подходы обложили. Вот, сюда рванули. Я ж говорю, еле дотащить тебя успели, турки буквально на пятки наступали.

– А Четверть как, Зина?

Лицо Курсанта вдруг кривится, как у готового заплакать ребенка. Он несколько раз смаргивает и проводит ладонью по лицу. На покрытых пылью и пороховой гарью щеках остаются влажные полосы.

– Нету их больше, командир. Двадцатипятимиллиметровая скорострелка почти в упор. А у них всей защиты – стенка в полкирпича толщиной…

Рывком сажусь и обхватываю руками голову. Из глотки наружу рвется не то рык, не то стон. Ну как же так, а? Только сейчас осознаю, как дороги мне стали эти люди за четыре неполных месяца знакомства. Когда они рядом были – не понимал, просто чувствовал, что нравятся, а вот когда их вдруг не стало… Все равно, что близких родственников потерял. Да я ж за них, сука, зубами рвать этих уродов буду!

Снаружи начинается плотная пальба, над головой тонко верещит и бьет в стену шальной рикошет.

– Не время, Миша, – трогает меня за плечо Курсант. – Там опять турки на штурм поперли, каждый ствол на счету.

Все верно, Толька, все верно. Сейчас не время оплакивать погибших, этим мы займемся позже, если доживем. А сейчас пора за них мстить.

– Миша, а чего так тихо-то? – чуть слышно шепчет Исмагилов. – Что, отбились мы?

Выглядит контрразведчик откровенно хреново: серая кожа, ввалившиеся глаза блестят нездоровым блеском, дыхание неровное, с прохрипом. Еще буквально час назад, когда мы с Русланом на руках стаскивали его сюда, в подвал, он выглядел куда лучше, но осколок минометной мины в живот еще никому красоты и здоровья не прибавлял. Подвал Комендатуры похож сейчас… Даже и не знаю с чем сравнить-то… Разве что с грозненскими подвалами зимой девяносто пятого. Хотя, наверное, примерно так же выглядели казематы Брестской крепости в сорок первом: кровь, грязные бинты, крики, стоны, мечущиеся в бреду раненые.

– Молчи, Олег, тебе лучше не разговаривать. Я тебе только что буторфанольчику кольнул, сейчас легче будет. Да, отбились. Не поверишь, намолотили мы их – площади из-под трупов не видно.

– Отбились – это хорошо. Жаль, ненадолго это, сейчас опять из минометов причешут нас и снова попрут.

– Это да, – не стал жеманничать я. – Похоже – недолго нам осталось.

Словно в подтверждение моих слов над головой начали бухать разрывы, с потолка густо посыпалась бетонная пыль.

– Недолго, – согласно кивнул Исмагилов и зашептал, прикрыв глаза. – Согласно первоначальным расчетам – от полутора до двух суток. Жаль только, до весны они тянуть не стали…

Так, все, приехали, похоже, бредить начал.

– Слышишь, что говорю? – вдруг открывает глаза контрразведчик, и я понимаю, что он полностью вменяем и слова его никакого отношения к бреду не имеют. – Еще немного продержаться осталось. Наши уже на подходе. Мы свою задачу выполнили: боем турок связали и все имеющиеся резервы на нас кинуть вынудили. Ты боевиков когда последний раз среди нападающих видел?

– Непримиримых? Да фиг его знает, вечером, вроде, темнело уже. А вот потом только аскеры турецкие попадались.

– О том и речь! Те силы, что они изначально на захват Терского Фронта готовили, мы еще вчера ближе к ночи перемололи, понимаешь? Мы вот уже всю ночь с их стратегическим резервом рубимся. Все, хана турчам, мышеловка захлопнулась. Теперь у нас одна задача – до подхода наших дожить.

– Когда они подойдут-то, наши?

– Я ведь сказал: от полутора до двух суток по предварительным расчетам. Если бы они свое наступление до весны отложили, меньше ждать пришлось бы. Но они, похоже, испугались, что полковник твой слишком много нам рассказать может, вот и решили зимней оттепелью воспользоваться… Авантюристы, мать их. А у наших еще не все для встречи дорогих гостей готово было… Миш, водички бы мне…

Я отрываю кусок бинта, сматываю его в тампон и, плеснув немного воды из фляги, смачиваю им растрескавшиеся губы Исмагилова.

– Прости, брат, нельзя тебе пить.

– Да в курсе я, – кривится тот. – Вы главное держитесь. Слышишь меня? Держите…

Прижимаю легонько палец к шее Олега. Пульс, хотя и слабый, но есть. Значит, жив, просто снова потерял сознание. А мне наверх пора: сейчас обстрел закончится, и турки снова будут пытаться взять развалины, бывшие раньше зданием Комендатуры.

– Как он? – спрашивает Костылев, когда я возвращаюсь к своей амбразуре.

Комендант сейчас похож уже не на Кутузова в Филях, а на какого-нибудь одноглазого пирата, только что вывалившегося из жестокой абордажной схватки: прорванный в нескольких местах черный прыжковый костюм весь в грязи и пыли, лицо черное от пороховой гари, в нескольких ссадинах запеклась кровь, здоровый глаз блестит каким-то нездоровым возбуждением. Просто человек с плаката: 'Не влезай – убьет!'. Глянешь, и сразу верится – этот точно убьет. Рядом с Игорем сидит на груде каких-то картонных папок, высыпавшихся из развалившегося шкафа, Настя и сосредоточенно набивает автоматные магазины патронами из полупустого цинка. Тоже чумазая, мрачная, но от этого ничуть не менее привлекательная.

– Жив, но без операции долго не протянет. Сам знаешь, ранения в живот – самые поганые, а уж если осколочное…

– Знаю, – кивает Игорь. – Ничего, нужно держаться.

– Угу, – зло сплевываю я. – От полутора до двух суток по первоначальным расчетам, мля!

– Олег сказал?

– Да. Что ж вы, стратеги, мать вашу, напланировали-то, а? Столько народу, как пешки, на размен! И чего ради? Смысл-то во всем этом хоть есть?!

– Есть смысл, Миша, уж поверь. Только некогда сейчас об этом. Позже все расскажу, если живы будем. А пока, – он тычет стволом автомата в сторону заваленной телами и залитой кровью площади, – у нас с тобой других дел полно.

– Ну, вот уж хрен тебе, товарищ капитан! Начал – рассказывай. А то что-то сомневаться я начал в том, что мы еще хотя бы пару часов проживем. Так что давай рассказывай!

– Черт бы с тобой! А то, правда, так дураком и помрешь. Ты что, правда считаешь, что мы проморгали подготовку и сосредоточение такой вражеской группировки? Что не знали о том, что на нас вот-вот нападут? Да мы, блин, на это нападение Турцию уже несколько лет провоцируем! Дураку понятно, что с поражением в Дагестане и Украине они не смирились. Так зачем ждать и гадать, где враг ударит в следующий раз, если можно вынудить его ударить там, где это выгодно нам? С понятным результатом. Вот и создавали несколько лет подряд видимость того, что Терской Фронт добыча хоть и зубастая, но постепенно слабеющая. И что оттяпать его себе – вполне посильная задача.

– Так что, получается, все эти разногласия с Югороссией?..

– Да не было никаких разногласий. Была просто очень масштабная и грамотная дезинформация.

– И что, так вот турки сразу и купились?

– Ничего себе 'сразу'! Да мы им уже скоро шесть лет как мозги пудрим. Это просто ты уже завершающую фазу операции увидел. А до этого такие шпионские игры были – куда там Штирлицу! В одном мы малость просчитались, вернее, даже не просчитались, а не учли один отмороженный на всю башню 'фактор' по имени Миша Тюкалов. С одной стороны, полковник твой ценнейшим источником информации оказался. А с другой – именно из-за его похищения турки эту авантюру с зимним наступлением затеяли. Видно, понимали, что он, если расколется, слишком много лишнего нам расскажет. А тут еще оттепель эта аномальная! Перевалы снегом так и не закрыло, вот и решились они на эту авантюру. А так мы их к концу марта ждали…

– Охренеть, так это что же, я виноват в том, что мы не готовы оказались?

– Выдохни, ни в чем ты не виноват. Если б не ты и не 'полкан' этот пленный, очень многое для нас оказалось бы весной сюрпризом. Очень неприятным. Так что нет худа без добра… Ладно, хватит о высокой политике. У нас тут сейчас других проблем выше крыши.

Это точно. За заборами примыкающих к площади домов снова замельтешили фигурки в турецком камуфляже, а вдалеке слышны взрыкивания мощных дизелей. Похоже, это уже не БТР, а танки. Сколько их там, интересно? Судя по звуку, не меньше трех. Значит – все, амба. Танкам нам противопоставить уже нечего. И 'мухи' кончились, и выстрелы к РПГ, и даже снаряды к ЗУ-23, которую с окраины станицы и опять буквально на своем хребте припер отмороженный, неунывающий и, похоже, бессмертный зенитчик Дима У-Два. Так что теперь на нас на всех хватит не то что какого-нибудь 'Леопарда', но и занюханного М-48, который со времен войны во Вьетнаме всерьез-то никто не воспринимал. Даже такое вот старье гранатами закидать не получится, как ни старайся, уж больно длинные и прямые улицы к площади перед комендатурой сходятся. Встанет эта бронированная тварь метрах в трехстах и будет нас с землей ровнять, пока боекомплект не кончится. Пехота уже потом пойдет, на добивание. Вот такой вот невеселый у нас будет 'последний и решительный'…

Ну, вот, дождались наконец. Вдалеке из-за поворота, лязгая траками по асфальту, выползает танк. И что особенно неприятно – наш ведь танк! Русский Т-72, скорее всего, из закромов грузинской или южноосетинской армии. Там, судя по рассказам, турки немало всякого захватили. С одной стороны, конечно, не так уж важно, что именно тебя убьет, но с другой принять смерть от русского танка в такой ситуации как-то обидно, честное слово. М-да, танкисты, смотрю, попусту рисковать не хотят: шустренько укрылись за остовом еще чадящего бронетранспортера, который У-Два из своей зенитки спалил часа примерно три назад. Да уж, оттуда мы его не достали бы, даже если б было чем. Это у наводчика мы как на ладони, а нам отсюда только торчащий вперед ствол пушки и видно. Ну, блин, сейчас прицелится, да кааак…

Жахнуло красиво! Ракетный залп разнес в клочья и обломки БТР, и стоящий за ними танк, и заборы домов по обе стороны от дороги. А потом прямо у нас над головами пронеслись, рубя лопастями поднимающийся снизу дым, три вертолета. Наши!!! Два замыкающих – точно старички-'крокодилы' Ми-24, а вот ведущий, если меня зрение не подвело – Ми-28. 'Охотник', ударный вертолет, основная задача которого – уничтожение вражеской бронетехники. Я в свое время такие только по телевизору и видел. Рокочущая двигателями троица проносится вперед, продолжая долбить кого-то ракетами и пушками, а потом по большой дуге идет на разворот. Только сейчас я замечаю, что это звено – не единственное. В воздухе, будто демоны возмездия, вычерчивают сложные узоры уже как минимум три тройки 'вертушек'. А откуда-то со стороны Моздока слышен нарастающий гул многих десятков двигателей. Похоже, мы все-таки продержались.

Мы сидим кто на чем прямо у иссеченного пулями и осколками, зияющего проломами и в нескольких местах рухнувшего забора Комендатуры. Никто не отдавал такого приказа, но площадь перед комендатурой сама по себе стала местом сбора для всех, переживших этот бой и способных передвигаться самостоятельно. Вокруг суета, какие-то молодые парни в армейской 'трехцветке' с шевронами югороссийской армии на рукавах носят к эвакопункту раненых, стаскивают в большие кучи трупы турок и Непримиримых и аккуратными рядами складывают в стороне тела наших. По дороге мимо Червленной, в сторону гор бесконечным потоком идет настоящая лавина войск. Танки, самоходные установки, БТРы и БМП, облепленные десантом, грузовики с мотопехотой и боеприпасами, тягачи, буксирующие орудия и минометы, кунгованные КШМки и армейские санитарные машины. Над головами время от времени проносятся звенья 'вертушек', правда, как мне кажется, это одни и те же. Их всего пять или шесть троек, просто они то и дело на дозаправку в Моздок уходят и назад возвращаются. Зато выше… Нет, парни, словами подобное описать сложно – это видеть нужно. Там, среди белых облаков, не спеша ползут ровным, словно по линейке очерченным, строем по небу гудя моторами десятки самолетов. Здоровых таких, но мне совершенно не знакомых. По очертаниям они больше всего похожи на старые, еще довоенные советские бомбардировщики, ТБ-3. Но эти, как мне кажется, размерами еще больше. А между ними, жужжа, будто рассерженные шмели, вьются парами маленькие шустрые истребители. Тоже явный новодел, и тоже – 'по мотивам' Великой Отечественной. В истребительной авиации той поры я вообще-то не силен, только И-15 и И-16 опознать смогу, и то исключительно благодаря их уж очень характерной внешности. Так что на какие там Яки или МиГи похожи эти юркие летающие убийцы – понятия не имею. Но в том, что они для врага смертельно опасны, у меня ни малейших сомнений не возникает. Одним словом – армия идет в наступление. Зрелище одновременно величественное и пугающее.

Сначала мы помогали, чем могли: выносили и грузили наших раненых, доставали из развалин тела убитых. Именно тогда я отправил в тыл так и не пришедшего в сознание Исмагилова и матерящегося самыми последними словами Костылева, который умудрился ухватить какую-то шальную пулю уже в тот момент, когда первые югороссийские танки под прикрытием пехоты начали зачищать улицы вокруг Комендатуры. Настю я тоже уговорил вместе с ними поехать. Она пыталась было спорить, но мотивировка у меня была железобетонная: 'Кто-то должен присмотреть за Олегом'. На чувство долга надавил и отправил. Когда грузовик с ранеными ушел в сторону Моздока, в разбитой прямым попаданием из гранатомета калитке Комендатуры я столкнулся с семейством Старосельцевых. Грязный и всклокоченный, словно Бармалей, Тимофей Владимирович со счастливым лицом брел, поддерживаемый с одной стороны Ксюшкой, а с другой – Егором. Да уж, в такой бойне сохранить семью – это действительно удача, которая сегодня выпадет в Червленной немногим. И Дед Тимоха, и сильно повзрослевший за эту ночь Егор просто молча мне кивнули, а вот Оксана, приотстав, внимательно посмотрела мне в глаза.

– Миш, ты прости меня, дуру, за мое поведение, ладно? Я вот вас с Настей сейчас рядом увидела и сразу все поняла. Вы не просто друг другу подходите, вы две половинки одного целого. Счастья вам! – она широко улыбнулась и, не дожидаясь ответа, метнулась за неспешно уходящими в сторону дома отцом и братом.

Как мы ни крепились, надолго наших сил не хватило. Шедший почти двое суток бой измотал людей до последнего предела. Уже буквально через час работали только те самые молодые солдаты, а мы просто сидели на обломках бетонных плит, кусках кирпичной кладки, а то и просто на голой земле, прислонившись к чему-нибудь спиной. Сидели и молча смотрели по сторонам, потому как сил не осталось даже на разговоры.

На площадь вдруг шустро выскочил сопровождаемый двумя БМП-2 камуфлированный УАЗ. Из него, словно чертик из табакерки, выпрыгнул какой-то суетной тип в подполковничьих погонах на отутюженном камуфляже. Этому-то деятелю штабному тут какого рожна нужно? Подполковник козликом скачет между нашими, что-то выспрашивая. Большинство его просто игнорируют, но несколько человек указывают в мою сторону. Ну-ну, посмотрим…

– Ты тут старший? – скороговоркой выпаливает он, едва подойдя ко мне.

Блин, да чего ты суетишься, чучело? Ну, да, я старший. После того, как Игоря, Олега и Петю Малыша увезли в Моздок, я по званию старший из офицеров остался, мне Костылев на прощание с усмешкой так и сказал, мол, дерзай, Тюкалов, за главного в лавке остаешься.

– Ну, допустим, – прищурившись, я смотрю на прямо-таки подпрыгивающего от нетерпения 'подпола' снизу вверх.

– Ты как разговариваете со старшим по званию?! – квохчет тот. – А ну, встать, перед тобой подполковник Генштаба!

Он что, совсем охренел? Ну, ладно, что на 'ты', от этого барства штабных вообще отучить сложно, но вот орать на незнакомых людей – не стоит. Так сказать, во избежание… Может, мне еще по стойке смирно встать? Ага, щаз, отход-подход, три строевых шага… Мотал бы ты, родной, пока при памяти!

– Да пошел ты знаешь куда, подполковник Генштаба! – лениво тяну я и сплевываю ему под ноги.

Штабной багровеет, но внезапно натыкается на мой холодный и злой взгляд и тут же сдувается, будто воздушный шарик, из которого воздух откачали. Ага, похоже, дошло, наконец…

– Стройте ваших людей, через десять-пятнадцать минут тут будет Министр Обороны.

Ох, ты, ну надо же, похоже, целый генерал армии решил нас почтить своим присутствием. Тогда понятно, чего ты так суетился. Небось отправили проконтролировать, чтоб все красиво было. Ню-ню! Ладно, мы не гордые, построимся.

– Подъем, мужики, к нам начальство едет! Становись в три шеренги!

Народ на площади зашевелился. Первыми в строй вставали более привычные к построениям бойцы Охранной Роты и Дорожной Стражи, вслед за ними пристраивались ополченцы. Я, как и положено по Уставу, встал на правом фланге, чуть впереди строя. Минут через десять на площадь выруливают три БТР-90, новенькие и даже не сильно испачканные, с которых четко и слаженно, будто на учениях, спрыгивают гибкие и резкие парни в цифровом камуфляже и таких же, как и у меня, 'Алтынах'. Рассыпавшись по периметру площади, они грамотно берут под контроль всю прилегающую территорию, умудряясь при этом не шибко-то мозолить глаза. Понятно, 'преторианцы', личная охрана. Следом на площадь выезжает колонна из трех пятнистых 'Тигров', к которым бросается уже слегка пришедший в себя 'подпол'. Из бронированных внедорожников выбираются сразу десяток офицеров с весьма солидными 'созвездиями' на погонах: самые младшие среди них – полковники. Узнаю только двоих. Одного из них, полковника Григорьева, я знаю лично по Ростову, фотографию второго, Министра Обороны Югороссии, генерала армии Зарубина, однажды видел в газете. Угу, понятно, генералитет на сафари, бляха-муха. Что, решили на живых солдатиков поглядеть? Ну, поглядите, коли совесть позволит. Вот они мы, ваши пешки, которых вы со спокойной совестью на размен кинули. Ну, да, вы ж стратеги: дивизию – налево, дивизию – направо, а вот этот полк – в засаду положим… А то, что за вашими планами живые люди стоят, у которых семьи, дети, которые жить хотят, вам наплевать. Главное – чтобы приказ выполнили. А кровушку-то, ее из высокого кабинета в штабе не видать. Так что поглядите на нее хорошенько, пока возможность есть!

Подполковник уже что-то тараторит на ухо одному из сопровождающих Министра полковников, скорее всего, судя по выражению лица, на меня ябедничает. Да и хрен с тобою, золотая рыбка, стучи на здоровье. Мне на все ваши начальственные закидоны – плевать с высокой колокольни. Один черт, лейтенант я 'игрушечный', никакими приказами не проведенный. Опять же, не я к вам просился – сами позвали. Уйду снова в наемники, и можете поцеловать меня точно между ягодицами! Видимо, жалуется 'подпол' недостаточно тихо, потому как Зарубин вдруг останавливается, несколько секунд его слушает и хорошо поставленным командирским голосом, негромким, но отчетливо слышимым по всей площади, произносит:

– Майор, а ну-ка, исчезни с глаз моих долой.

– Я подполковник, товарищ генерал армии, – жалобно блеет тот.

– Еще одно слово, и ты с этой площади капитаном уедешь, а то и старлеем, – окончательно размазывает его Министр и направляется прямо ко мне. Пора, наверное.

– Равняйсь! Смирно!!! – рявкаю я и иду ему навстречу.

Шагов за десять он переходит на строевой шаг и вскидывает правую ладонь к блестящему лаковому козырьку своей фуражки в воинском приветствии. У меня вместо головного убора – черная бандана наемника, да и не положено мне, с автоматом на плече, козырять. Поэтому я просто вскидываю подбородок еще выше и чеканю шаг, будто на Красной площади.

– Товарищ генерал армии, весь личный состав гарнизона станицы Червленная, оставшийся в живых и способный стоять в строю – построен. Исполняющий обязанности командира гарнизона лейтенант Тюкалов!

Отрапортовав, я замираю, глядя в глаза Зарубину. И вдруг понимаю, что здорово только что в своих мыслях ошибся. Не наплевать ему на нас. И пешками разменными он нас не считает. Потому что в глазах у этого пожилого, но все еще могучего мужика – боль. Настоящая, неподдельная. Больше всего он похож сейчас на того генерала, которого Георгий Жженов в 'Горячем снеге' сыграл, хотя внешне между ними почти ничего общего. Только эта боль в глазах. Только осознание того, сколько человек погибло для того, чтобы выполнить его приказ. Да уж, похоже, повезло Югороссии с Министром Обороны.

– Вольно, ребята, – командует он и обводит глазами замерших в строю защитников станицы. – Спасибо вам, казаки, и простите нас. Вы сделали все, что должны были, все, что могли, и даже больше. И знайте, именно вы положили тут начало будущей победе.

Министр снова вскидывает ладонь к козырьку и, резко развернувшись через левое плечо, шагает назад к 'Тиграм'.