"Дантон" - читать интересную книгу автора (Роллан Ромен)

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Робеспьер, Вестерман.

Вестерман (врывается в комнату). Проклятье! Еще бы подольше не впускал! Битых два часа торчу у твоих дверей. Черт знает что! К тебе трудней войти, чем в вандейский город...

Робеспьер, заложив руки за спину, неподвижный, непреклонный, поджав губы, смотрит Вестерману в глаза. Вестерман было осекся, потом заговорил снова.

Я уж думал, ты не хочешь меня принять. Демулен предупреждал, что меня к тебе могут не пустить. А я поклялся, что войду, даже если бы для этого надо было прошибить твою дверь пушками... (Смеется.) Ты не сердишься, что я по-солдатски рублю сплеча?

Робеспьер упорно молчит.

(Вестерман, все более и более смущаясь, старается принять развязный тон.) Ну и охрана же у тебя, черт побери! У двери хорошенькая девушка на часах штопает чулки. Строгая девица! Неподкупная, как и ты. Хоть перешагивай через нее. Во вражеской стране я бы с удовольствием... (Неестественно смеется.)

Робеспьер молчит, постукивая пальцами от нетерпения. Вестерман садится, старается держаться непринужденно. Робеспьер продолжает стоять. Вестерман поднимается.

Дураки говорят, будто ты мой враг. А я не верю. Доблесть против доблести! Еще чего! Разве Аристид может быть врагом Леонида? Бастион Республики и оплот отечества для того и существуют, чтоб друг друга поддерживать. Такие ребята, как мы с тобой, для которых слава Нации превыше всего, непременно столкуются, верно? (Протягивает ему руку.)

Робеспьер неподвижен и безмолвен.

Ты не желаешь подать мне руку?.. Черт! Стало быть, это правда? Ты мне враг? Ты задумал погубить меня? О подлость! Если б я только знал!.. Да что я тебе — последняя сволочь, что ты два часа держишь меня во дворе, а когда меня, наконец, впускают, не предлагаешь мне даже сесть, и я стоя говорю с тобой, а ты молчишь? Скотство! (Топает ногой.)

Робеспьер (ледяным тоном). Вы на неправильном пути, генерал. От Леонида далеко до Папаши Дюшена. Это место опасное, черпать оттуда примеры я вам не советую.

Вестерман (озадачен). Какое место?

Робеспьер. Площадь Революции.

Вестерман (в полном недоумении). Но, гражданин, что же я такого сделал? В чем меня обвиняют?

Робеспьер. Это вам скажут в Комитете общественного спасения.

Вестерман. Я заслужил право знать об этом заранее.

Робеспьер. Спросите вашу совесть.

Вестерман. Мне не в чем себя упрекнуть.

Робеспьер. Жалок тот человек, который перестает слышать укоры совести.

Вестерман (старается держаться спокойно, но голос его дрожит от боли и гнева). Я укоряю себя в одном: зачем я отдал жизнь такому неблагодарному отечеству? Тридцать лет я терплю ради него всевозможные лишения. Десять раз я спасал его от нашествия врагов. Моих заслуг оно не ценило никогда. Слушают первого попавшегося клеветника, который меня оговаривает, придают значение анонимным письмам солдат, которых я наказал за трусость; меня обвиняют, мне грозят, меня понижают по службе; остолопы, чинодралы, прохвосты мною помыкают; я должен подчиняться какому-то Росиньолю, безмозглому ювелиру, который ничего не понимает в военном деле, который известен только тем, что поминутно садится в лужу, все заслуги которого состоят в том, что он вышел из грязи и что ему покровительствуют якобинцы. Клебер, Дюбайе и Марсо — последние спицы в колеснице, а ниортский лавочник командует двумя армиями!

Робеспьер. Республика больше обращает внимание на то, сколь тверды в командире его республиканские убеждения, чем на его военное искусство.

Вестерман. А Республика принимает во внимание неудачи Росиньоля?

Робеспьер. Ответственность за неудачи Росиньоля ложится не на него, а на тех, кто его окружает. Если Клебер, Дюбайе и Вестерман так гордятся своими способностями, почему же они не помогают начальнику, которого им дала Нация?

Вестерман. Так вы хотите отнять у нас нашу славу?

Робеспьер. Да.

Вестерман. Признайтесь: наша военная слава вас пугает, вы хотите, чтобы она померкла?

Робеспьер. Да.

Вестерман (запальчиво). Она задевает честолюбие адвокатов?

Робеспьер. Она оскорбляет разум, она угрожает Свободе. Чем вы так гордитесь? Вы только исполняете свой долг. Вы рискуете жизнью? В той смертельной борьбе с деспотизмом, которую мы все сейчас ведем во Франции, каждый из нас ставит свою голову на карту. Вы что же, меньше боитесь смерти, чем мы? Все мы привыкли к мысли, что впереди смерть или победа. Вы, как и мы, только орудия Революции, топоры, которые обязаны проложить дорогу Республике, врубаясь в ряды неприятеля. Это тяжелая задача, и браться за нее надо без малодушия, но и без заносчивости. У вас нет никаких оснований гордиться пушками, так же как и у нас — гильотиной.

Вестерман. Ты глумишься над величием войны.

Робеспьер. Величественна только добродетель. В ком бы она ни проявлялась — в солдатах, рабочих, законодателях, — Республика сумеет ее почтить. Но преступники пусть трепещут! Ничто не защитит их от ее кары: ни воинские звания, ни шпаги.

Вестерман. Это ты мне грозишь?

Робеспьер. Я никого не называл. Горе тому, кто выдает себя с головой.

Вестерман. Проклятье! (Смотрит угрожающе, но на Робеспьера это не производит никакого впечатления; дрожа всем телом, он неуверенно направляется к выходу. Обернувшись.) Берегись, Сулла! Моя голова крепче держится на плечах, чем у Кюстина. Есть еще люди, которые не боятся твоей тирании. Я иду к Дантону. (Натыкается на стену, затем, хлопнув дверью, уходит.)