БАХЫТ КЕНЖЕЕВ

ИВАН БЕЗУГЛОВ

(народная повесть)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Стоял поздний вечер, ясный и тихий. В прохладном, влажном апрельском воздухе остро пахло распускающимися тополиными почками. Полная луна, героиня множества тоскливых русских песен, лила свой печальный свет на старый арбатский переулок, где на втором этаже одного из артистически отделанных особняков ласково сияла зеленая лампа, да угадывался за кремовой шторой лучащийся всеми цветами радуги экран новенького "Макинтоша".

Гости Ивана не уставали поражаться тому, как в его доме сочетаются две эпохи. Одна, давно ушедшая, выдавала себя самой архитектурой здания, белыми колоннами, желтыми наружными стенами, позолоченной лепкой на высоких потолках комнат, наполненных воздухом и светом. Архитекторы, нанятые Безугловым, позаботились о том, чтобы восстановить весь дух того времени, когда в гостиной собирались дворяне в напудренных париках, и изящные дамы в корсетах танцевали менуэты с офицерами царской армии, затянутыми в тугие лосины. Он сам потратил два драгоценных дня на то, чтобы объехать антикварные магазины Москвы, тщательно подбирая мебель для кабинета, гостиной, спальни и зала приемов, сам проследил за тем, чтобы ее восстановили лучшие мастера города. Однако в кабинете Ивана царила другая эпоха, воплощенная в строгих линиях книжных полок матового дерева, металлических конторских шкафах, алом радиотелефоне без шнура, словом - во всех достижениях века нынешнего, быть может, менее привлекательного для взгляда, чем прошлый, но создающего условия для полноценной тяжелой работы.

Закрылись высокие резные двери за Тютчевым и Баратынским. Ребятам пришлось, как это бывало едва ли не каждый день, допоздна засидеться в квартире у шефа. Собственно, можно было работать и в офисе, но Иван ценил доброе настроение своих работников, и потому по вечерам предпочитал приглашать их домой, на скромный холостяцкий ужин, нередко состоявший из бутербродов с черной икрой и осетриной, да ломтика лимона. Впрочем, в честь окончания работы над контрактом Иван налил себе и Тютчеву по бокалу шампанского, а Баратынскому - порядочную пузатую рюмку "Смирновской". Сделка, судя по всему, обещала быть беспроигрышной, и в этом была немалая заслуга его товарищей. Когда Тютчев указал ему на сомнительное место в условиях доставки, Иван не обиделся, как сделал бы на его месте другой, наоборот - обрадовался тому, что в фирме его работают такие проницательные специалисты. А исполнительный Баратынский тут же, порывшись в юридических справочниках, нашел верную формулу,

- Пожалуй, - сказал Иван, исправив ошибку, - настало время нашей фирме подумать о своих сотрудниках.

- О чем ты, Иван? - спросил Баратынский.

- Я думаю, что с этой сделки мы можем, наконец, начислить комиссию всем, кто принимал в ней участие. Верлен уже в Москве, завтра я встречаюсь с ним и с корейцами. Вы сами, друзья мои, и Лермонтов, и Таня, и все остальные - разве эти два года вы добровольно не отказывались от доли в прибылях, довольствуясь скромной зарплатой?

Вице-президент фирмы и главный бухгалтер - ибо именно таковы были официальные титулы Тютчева и Баратынского - смущенно переглянулись.

- Не знаю, шеф, - Федя пожал плечами, - наша зарплата была не такой уж скромной, мы можем еще подождать. В конце концов, разве мы работаем не на собственное будущее?

- Верно, - поддержал его Евгений, - верно, президент. Польза фирме - достаточная для нас награда.

- И все-таки, - Иван растроганно смотрел на своих сотрудников, - все-таки вы заслужили и кое-что еще. Как только мы получим деньги по аккредитиву за лес, я превращусь в добрую фею и выполню по одному желанию каждого из вас.

- Смотри, шеф, будь осторожней, - засмеялся Баратынский, - а вдруг наши желания не совпадут с твоими возможностями? Учти, что состояние финансов фирмы известно мне лучше, чем тебе.

- Я думаю, что тут конфликтов не будет, - улыбнулся Безуглов, - а теперь еще по бокалу, и Василий отвезет вас домой. Только имейте в виду, господа - после исполнения ваших желаний, если я их верно угадываю, всякие выпивки в этом доме прекратятся ведь вам придется вести собственные машины, к тому же, надеюсь, не "Лады" и не "Волги".

Старинные бронзовые часы в гостиной хрипло пробили одиннадцать. Иван утомленно откинулся в рабочем кресле, массируя уставшую шею, потом, не удержавшись, налил себе еще бокал шампанского. Долгий, долгий день! Всего минут за пять до боя часов он поставил последнюю точку в исправленном контракте на мониторе компьютера, и поспешил записать его в память - в последние месяцы в Москве все чаще происходили перебои с электричеством. Завтра, ровно в девять тридцать утра, его уже ждали окончательные переговоры. 

Он нажал на несколько клавишей компьютера, и из лазерного принтера с мягким шуршанием одна за другой поползли убористые страницы.

Странная вещь - бизнес, думал Иван. Не поразительно ли, что из неприметного арбатского особняка исходят сигналы, приводящие в движение людей на всех концах земли, поселяющие в одних - надежду, в других - радость, в третьих - отчаяние.  Пожилой сибирский охотник, в глухой тайге кривым ножом обдирающий мохнатое чудовище, вряд ли догадывается о том далеком пути, который сужден этой внушительной шкуре. И коллекционер в Монреале или Калифорнии тоже вряд ли когда-нибудь узнает, что украшению, раскинутому на полу своей гостиной, он обязан гению Ивана Безуглова - одного из тех, кто всегда стоит в тени, но заставляет мир плодотворно работать.

Но эти мысли недолго занимали Ивана, предпочитавшего действие любым размышлениям, пусть даже самым высоким. До полуночи, когда он обыкновенно ложился спать, оставался еще час, и Безуглов, всегда державший свое слово, решил выполнить данное Анне обещание. Он достал из кейса увесистый сценарий, элегантно переплетенный в вишнево-красную кожу, и раскрыл его на первой странице.  Этот знакомый шрифт он узнал бы из тысячи - так приятно было читать отчетливый, похожий на типографский, текст, напечатанный на таком же лазерном принтере и таком же "Макинтоше", как у него.

Однако страницы через две он со вздохом отложил рукопись. Да, Анна не кривила душой - у нее с неведомым соавтором была благородная цель. И как дальновидно поступили они, обратившись к нему за помощью! Но он сердцем чувствовал в сценарии какую-то главную фальшь, нечто, выдававшее в авторах людей неопытных и даже в чем-то наивных. Разумеется, размышлял Иван, захватывающего фильма не снять без того, что называется романтикой. Нельзя не положить в его основание какую-то любовную историю. Но разве жизнь бизнесмена вертится вокруг любви? Нет, у него есть более серьезные заботы. Вольно бездельнику Татаринову на своем вольном монреальском досуге измышлять волнения страстей, одолевающие его поэтически настроенного героя, который после трудового дня не ложится спать без томика стихов. Жизнь гораздо сложнее. Непременно надо будет отдать рукопись Баратынскому, одаренному сухим, острым умом. Пусть сделает на полях, как это он отлично умеет, свои издевательские пометки.

Иван с глубоким вздохом скользнул взглядом по книжным полкам. Как всякий русский, он любил книги, и собрал порядочную библиотеку, в которой были не только романы Толстого и пьесы Чехова, но и философские труды. Увы, книги эти уже начинали покрываться пылью.

Он вспомнил, как Анна сегодня днем, стоило только Тане выйти из кабинета, завела с ним странный разговор.

- Вы, бизнесмены, можете осчастливить человечество материальными ценностями, - она потряхивала густыми волосами цвета воронова крыла, и в глазах ее, похожих на спелые маслины, поблескивало что-то цыганское, - но разве этого достаточно для полной жизни?

Иван растерялся. А знаменитость, наслаждаясь свежим "эспрессо", смотрела торжествующим взглядом.

- Взять хотя бы вас, Иван, - продолжала она, - окруженного преданными товарищами, алчными конкурентами, житейской роскошью. Наверняка у вас давно уже есть интрижка... хотя бы с этой тощей, белобрысой, которая принесла нам этот - надо сказать, замечательный - кофе и несет чушь про какие-то котировки... Но знаете ли вы страсть? - она, казалось, не замечала протестующих жестов хозяина кабинета. - Знаете ли вы это страшное и сладкое чувство, рядом с которым бледнеет любой бизнес? Знаете ли вы, - она посмотрела ему прямо в глаза, - как давно забытое чувство, возвращаясь, становится всепожирающим пламенем? Может ли ваша белобрысая и плоскогрудая - как ее зовут, Таня, кажется? - внушить что-либо, хотя бы отдаленно похожее на страсть?

Анна встала с кресла и, видимо волнуясь, начала ходить по кабинету, бросая на Ивана зовущие взгляды. Черный, отдающий старым серебром шелк ее платья издавал легкий шум, и голова у Безуглова чуть закружилась. Красавица подошла к нему и, отдавая сценарий, своей жаркой рукой чуть пожала его пальцы.  А на прощание он проводил ее до дверей кабинета - и тут Анна неожиданно прижалась к нему всем своим роскошным телом и поцеловала в щеку влажными карминовыми губами, за которыми виднелись белоснежные, ровные, чуть хищные зубы.   И теперь, выключив зеленую лампу и подойдя к ночному окну, в которое светили равнодушные огромные звезды, он вновь и вновь вспоминал это непонятное посещение. Неужели у актрисы недостаток поклонников? Зачем ей бередить это честное, работящее сердце? Или это только игра пресыщенной кинозвезды, утомленной своими друзьями из артистического мира?

Да, думал Иван, все ее чувства ко мне давно угасли. Я интересен ей после долгой разлуки, как прототип для персонажа кинодрамы. И если ей удастся вновь расшевелить во мне ту страсть, о которой она твердила с таким убедительным жаром, она использует меня и оставит ради другого, ради нового героя фильма. Имею ли я право на такое увлечение? Имею ли я вообще право на любовь?

В переулке было совершенно пусто. Даже с пешеходного Арбата, обыкновенно в этот час еще живущего полной жизнью, не доносилось обычного пения и гитарного перебора.

Резкая трель телефона вдруг нарушила тишину апрельской ночи. Все вечерние звонки принимал автоответчик, теперь же Иван, закончив работу, решил подойти к аппарату сам.

После ухода Тютчева и Баратынского он остался в доме один - экономка уехала в деревню навестить семью, телохранителей он отпустил часа два назад.

- Иван Безуглов слушает, - в голосе его звучала усталость и легкое раздражение.

- Очень рады, - на том конце провода, казалось, раздалось злорадное хихиканье. - Ваша секретарша, ваша очаровательная Таня через десять минут будет у нас в руках. Хотите помочь ей?

- Мерзавцы! - вырвалось у Ивана. - Звери!

- Вы ошибаетесь, господин Безуглов, с вами говорят друзья. Единственное, чего мы хотим от вас - это помощи Тане. Она поехала на встречу с нами среди ночи, чтобы выручить вас. Но зарубите себе на носу - если с вами будут телохранители, если при вас будет оружие, то мы просто не подойдем к вам на месте встречи. Поверьте, мы знаем, что делаем.

- Но зачем вы пошли на это? Неужели ради выкупа?

- У нас свои резоны. Если хотите, чтобы у Тани не было очень крупных неприятностей, слушайте нас.

Писклявый, нарочито измененный голос похитителя уже диктовал Ивану координаты места встречи. Сердце его часто билось, но не от страха за себя, а от негодования на разбойников и тревоги за Таню. Неужели это правда? Неужели беззащитная женщина одна, в поздний час, отправилась через весь огромный засыпающий город на помощь Ивану, подвергая опасности свою собственную юную жизнь? Он повесил трубку и включил автоответчик.

"Иван, - услышал он, - тебя нет дома, значит, ты действительно в руках у каких-то негодяев. Я еду к тебе на помощь, у меня есть газовый баллончик и вся решимость в мире... Я никому не буду звонить больше, чтобы похитители не сделали с тобой чего-нибудь страшного..."

Иван не терял времени даром. Натянув любимые потертые Levy's и рубашку той же фирмы, надев поверх рубашки толстый свитер, связанный ему на день рождения старушкой-матерью, он включил в доме сигнализацию, сунул в карман извлеченный из сейфа газовый пистолет и на мгновение замер перед телефоном. Звонить в милицию, на корню подкупленную бывшими коммунистами, смысла не было. А телохранители? Он снял трубку - и тут же со вздохом кинул ее обратно. Да, сам он будет в безопасности, но вдруг негодяи, увидев, что он явился с охраной, увезут Таню? Он попытался набрать номер Феди, потом Евгения. Ребята, видимо, еще не доехали до дому, пришлось оставить им записку на автоответчиках. Он вздрогнул, сообразив, как ловко выбрали негодяи время для своей операции - видимо, они давно следили и за особняком Ивана, и за таниной квартирой... Какие темные силы скрывались за этой зловещей историей?

Взгляд его упал на готовый контракт, уже заботливо вложенный в фирменную папку с золотым тиснением.

Иван горько усмехнулся.

Все дневные дела, все завтрашние заботы, даже злополучный контракт, обещавший четыреста тысяч чистой прибыли, вдруг показались ему мелкими и ничтожными, когда он представил себе связанную девушку, которую отвратительные похитители увозили неизвестно куда. "Поеду один - решил он, - а там будь что будет".  Боевой пистолет у него в сейфе так и остался в фабричной промасленной бумаге. В последнюю минуту Ивану всегда удавалось победить соблазн и не класть в карман это орудие хладнокровного убийства.

Красавец "Кадиллак" стоял в гараже минутах в десяти ходьбы от особняка. Выбежавшему из дома Ивану пришлось сесть в "Волгу", всегда стоявшую под его окном с полным баком бензина. Он знал, что если сейчас не поедет выручать Таню, то перестанет себя уважать. А может быть... нет, нет, и тысячу раз нет, думал он, проносясь в непривычно тесном запасном автомобиле по плохо освещенным ночным улицам. Он, несомненно, так же точно поехал бы выручать и Тютчева, и Баратынского, и Лермонтова - словом - любого из своих преданных помощников. Ведь настоящий бизнесмен, нанимая на работу людей, не просто хочет получать от них прибыль, но и в известном роде берет на себя ответственность за их судьбу, не правда ли?

Его могучее сердце, обыкновенно бившееся с регулярностью "Ролекса", колотилось, как сумасшедшее. Жалел ли он о своем безрассудстве? О нет, Иван не забывал, что остается тем самым благоразумным и осторожным президентом компании, который не подпишет даже пустячного протокола о намерениях без уверенности в стопроцентной надежности партнера. Однако сейчас речь шла не о бизнесе, в котором он был таким экспертом, а о чем-то не столь знакомом, но не менее волнующем, и Безуглов выжимал из грубо построенной, но достаточно надежной "Волги" все, на что была способна машина - сначала сто, потом и сто двадцать километров в час. Шины автомобиля повизгивали при торможении на влажной мостовой, остававшиеся позади машины недоуменно сигналили фарами. На съезде с моста через Москву-реку он услышал тонкий писк антирадарного устройства - но было уже поздно. Постовой милиционер, вынырнув из темноты, отдал ему своим полосатым жезлом приказ остановиться.

- Дело жизни и смерти! - взмолился Безуглов, выглядывая в окно машины.

- Ваши документы, - холодно сказал милиционер.

- Вы принуждаете меня нарушать мои собственные моральные правила, - гневно сказал Иван, протягивая ему две зеленые банкноты.

Милиционер широко открыл глаза. Двадцать долларов в нынешней России, охваченной инфляцией, составляли его двухнедельную зарплату. Видимо, приняв Ивана за иностранца, он без единого слова дал ему знак ехать дальше. Но Иван продолжил путь на нормальной скорости - начиналась улица Димитрова, где доживали свой век остатки партийной элиты, и следовало ожидать других милиционеров. Ему не жалко было денег, но на выяснение отношений с обнищавшими служителями закона, пытавшимися взятками увеличить свое скудное жалованье, ушли бы драгоценные минуты, от которых зависела судьба синеглазой худенькой девушки, вдруг показавшейся ему бесконечно близкой.

Поворачивая к метро "Ленинский проспект" он сбавил скорость до минимума, тщательно высматривая на темной улице следы похитителей. Возле ярко освещенного стеклянного павильончика стояло только несколько безобидных цветочниц, но на обочине, метрах в двадцати от станции метро, притулился обшарпанный микроавтобус с тремя пассажирами. Выходя из автомобиля, Иван крепко, до боли в пальцах сжал в кармане рукоятку газового пистолета, готовый при первой опасности атаковать негодяев. Согласно инструкциям от них, он встал у входа в метро, продолжая держать руку в кармане. Из микроавтобуса, покряхтывая, вылез невысокий крепыш в черной фетровой шляпе. Он вразвалку подошел к Ивану, и тот с брезгливостью и омерзением узнал полковника Зеленова. Под его армейским зеленым плащом виднелся тот же потрепанный костюм в клетку, что и нынешним утром.

- Итак, - начал политрук, - прежде всего настоятельно советую вам перестать сжимать рукоятку пистолета и вынуть руку из кармана. Вы можете застрелить меня, но это не спасет вашу сотрудницу. У меня оружия нет.

Иван невольно отметил, что политруку нельзя было отказать в известном мужестве.

- У вас нет оружия? - поразился Иван. - На что же вы рассчитываете?

- Я не сказал, что у нас нет оружия, - хмыкнул политрук. - Пистолета нет у меня, зато я могу рассчитывать на вашу совесть и порядочность. У моих товарищей, надо сказать, этих достоинств не имеется, и если вы захотите, предположим, взять заложником вашего покорного слугу, то они просто уедут вместе с Таней. А так у нее будет защита.

- Вы говорите о совести! Негодяй! - не удержался Иван.

- У меня нет времени на разговоры.

- Что вы от меня хотите?

- Прежде всего, чтобы вы сели в нашу машину. Я клянусь честью бывшего офицера, что ни вам, ни вашей подруге ничего не грозит. Убивать вас нам не нужно.

Он усмехнулся, обнажив редкие желтые зубы заядлого курильщика.

- Что же вам нужно? Выкуп?

- Нет.

- Так что же?

- Об этом вы узнаете в машине.

- Нет, - гордо сказал Иван, не вынимая руки из кармана. - Ивану Безуглову никто и никогда не приказывал. Выведите девушку из машины и отпустите ее на свободу.

Вместо ответа полковник Зеленов спокойно повернулся и пошел по направлению к микроавтобусу. Негодяй, дослужившийся в коммунистической армии до политрука дивизии, неплохо знал психологию, и был уверен, что Иван растеряется, сраженный таким открытым цинизмом.

- Зеленов! - крикнул Иван ему вслед. - Где ваши гарантии?

- Если с вами что-то случится, то нас будет весьма легко обнаружить. Вряд ли вы так неосторожны, что не предупредили своих сотрудников. Если же мы вас отпустим живыми и невредимыми, то вы дадите слово, что позволите нам скрыться.

- Вы думаете, что я не нарушу своего слова?

- Мы слишком хорошо знаем Ивана Безуглова, - обычная наглость в голосе Зеленова уступила место чему-то похожему на уважение. - Кроме того, вы бизнесмен. Мы тоже. Нам заплатили неплохие деньги в американских долларах за то, чтобы совершить с вами невинную загородную прогулку. И мы ее, я уверен, совершим. А инструкций убивать вас, господин Безуглов, нам не давали. Мы уважаем российские законы.

Иван похолодел. Он вспомнил, что в российском уголовном кодексе до сих пор не было статьи, карающей за похищение. Иными словами, мерзавцы, преследующие свои темные цели, еще и останутся безнаказанными...

Но времени на размышления не было. Ведь Тане грозила опасность! Он медленно вынул руки из карманов и пошел к автомобилю, весь охваченный - не страхом, нет, только волнением и тревогой.  Он всматривался во тьму, пытаясь угадать на заднем сиденье микроавтобуса очертания Тани, но шторы внутри машины были задернуты. Зеленов, издевательски усмехаясь, приоткрыл скрипучую, помятую дверь - и вдруг из темноты автомобиля прямо в глаза Ивану брызнуло туманное облачко, от которого все его могучее тело вдруг мгновенно охватила неожиданная слабость. Он зашатался, но упасть ему не дали. Чьи-то волосатые мускулистые лапы, пахнущие крепким табаком и машинным маслом, ухватили Безуглова с двух сторон под мышки и затащили в машину, а там - бросили на заднее сиденье, рядом с бесчувственной Таней, которую пятнадцать минут назад заманили в ловушку тем же нехитрым способом. Он успел почувствовать, как на его запястьях защелкнулись отвратительно холодные жесткие наручники - и потерял сознание.