"Роковой самообман" - читать интересную книгу автора (Городецкий Габриэль)НасторожеДо второй половины апреля невозможно было увидеть во всей полноте наращивание сил немцев. Первоначальный этап развертывания немецких войск сводился к мобилизации и созданию инфраструктуры. Осуществлялось все это медленными темпами с середины декабря по март. Второй этап проходил с умеренной скоростью с марта до середины апреля, а ускоренные третий и четвертый этапы, включающие переброску моторизованных частей, начались в конце апреля. Резервы должны были выступить только после начала военных действий{1087}. Постепенно, но систематически проводимая советская мобилизация и развертывание сил являлись прямым ответом на угрозу со стороны Германии, ныне четко отражаемую многочисленными донесениями военной разведки{1088}. Жукова, едва он вступил в свою новую должность начальника Генерального штаба, все больше беспокоили посыпавшиеся на него разведывательные сведения. Особенно угнетали его наложенные на него ограничения. Пристальное внимание Сталина к дипломатической «большой игре», с помощью которой он надеялся уберечь СССР от войны, резко контрастировало с весьма малым интересом, проявляемым им к военным делам и к деятельности своего нового начальника Генерального штаба. Тоталитарный режим Сталина зиждился на разделении различных ветвей власти. В результате Красная Армия была далека от политического процесса и редко осознавала его смысл. Сталинская дача, его кабинет в Кремле и, в меньшей степени, Политбюро, — возможно, единственные места, где сходились военная и политическая сферы, но как Жуков, так и Тимошенко лишь иногда бывали там. Фактически по мере приближения войны значительная часть разведывательной информации утаивалась от армии, вероятно, чтобы не дать ей повода настаивать на конкретных действиях{1089}. В конце февраля Тимошенко устроил Жукову встречу со Сталиным. «Но имей в виду, — предупредил он Жукова, — что он не будет слушать длинный доклад. То, что ты рассказал мне за три часа, ему нужно доложить минут за десять». Сталин принимал Молотова и других членов Политбюро. Задачу начальника Генерального штаба отнюдь не облегчал факт присутствия его старых товарищей генералов Мехлиса и Кулика, пользовавшихся в последнее время симпатией Сталина, преданных и услужливых, однако не отличавшихся сколько-нибудь существенными военными успехами. Жданов и Ворошилов были тут же под рукой, чтобы поддержать взгляды Сталина по поводу военных дел{1090}. Смущенный окружением, Жуков ограничился кратким замечанием, что «ввиду сложности военно-политической обстановки необходимо принять срочные меры и вовремя устранить имеющиеся недостатки в обороне западных границ и- в вооруженных силах». «Вы что же, воевать думаете с немцами?» — вставил Молотов, но Сталин шикнул на него, давая Жукову закончить доклад, пока сервировался обед. Тревоги Жукова никак не повлияли на атмосферу, царившую на даче. Обед, как всегда у Сталина дома, был прост: густой украинский борщ, гречневая каша, много тушеного мяса, затем компот и свежие фрукты. Сталин находился в игривом расположении духа, отпускал шутки, потягивая легкое грузинское вино «Хванчкара», предложенное всем присутствующим, хотя большинство предпочитало коньяк. Прощаясь с Жуковым, Сталин дал добро на разработку планов, хотя и велел «не фантазировать насчет того, что мы пока материально обеспечить не можем»{1091}. Поэтому первоначальный план развертывания был расплывчат и весьма ограничен. Пересмотренный график предусматривал завершение мобилизации к 15 июля{1092}. В значительной степени разработчики действовали, не столь уж отличаясь от своих коллег в Германии, в политическом вакууме. Однако, в отличие от немцев, они не пользовались поддержкой руководства и поэтому не могли проявить воображение и инициативу в поиске путей предотвращения угрозы. План, переданный Сталину в единственной копии 11 марта, являлся естественным следствием мобилизационных предписаний и не отличался изобретательностью. Лишь после того как начиная с апреля угроза приобрела конкретные очертания, Жуков неустанно, хотя и безуспешно, пытался изменить его. До самого начала войны план подвергался лишь незначительным переделкам, чтобы согласовать его со скоростью развертывания, величиной и размещением немецких войск в соответствии с подробными двухнедельными рапортами, получаемыми от Голикова. А они, как мы видели, подгонялись под взгляды, которых придерживались наверху. Структура мартовского плана носила явный оборонительный характер. С самого начала утверждалось, что «крайне сложная политическая обстановка в Европе заставляет нас обратить все наше внимание на оборону наших западных границ». Оценивая опасности, грозящие Советскому Союзу, Жуков подчеркивал по-прежнему существующую угрозу войны на два фронта: «В данных обстоятельствах Советский Союз должен быть готов к войне на два фронта: на западе — против Германии, поддерживаемой Италией, Венгрией, Румынией и Финляндией, и на востоке против Японии, либо как открытого врага, либо как врага, занимающего позицию "вооруженного нейтралитета", которой всегда может перейти в открытый конфликт». Германская угроза по-прежнему считалась потенциальной, так как у Жукова якобы не было документальных свидетельств о немецких оперативных планах, но, конечно, ей отводилось первое место. Если Германия откажется от своих планов нападения на Англию, она сможет собрать около 200 дивизий, включая 165, пехотных, 20 танковых и 15 мотопехотных, для развертывания на советской границе. Жуков, по-видимому, переоценивал размеры сил, с которыми придется столкнуться Советскому Союзу, полагая, что вместе с союзниками Германия может развернуть около 233 пехотных дивизий, более 20 танковых, имеющих 10 810 танков, и 15 мотопехотных, поддерживаемых 11 600 самолетами и 20 050 орудиями. Существовало мнение, все еще основывавшееся на октябрьских планах 1940 г.{1093}, что немцы пойдут в наступление на юго-западном участке, имея конечной целью захват Украины. Такой удар может сопровождаться вспомогательными ударами в центре и на севере из Восточной Пруссии в направлении Риги и Двинска или в центральном секторе в направлении Бреста. Но, вопреки общераспространенному мнению, следует подчеркнуть: Жуков не исключал возможности нанесения главного удара из Варшавы в центральный сектор по оси Рига — Двинск. Было принято решение развернуть большую часть армии на западном и юго-западном участках, оставив лишь минимум необходимых сил на востоке, чтобы удержать японцев и парализовать их наступление, если они начнут войну. Сорок пехотных дивизий, из них шесть моторизованных и семь бронированных, отправлялись на восток, а у Жукова оставались 171 пехотная, 27 мотопехотных, 53 танковых и 7 кавалерийских дивизий, чтобы прикрыть весь западный фронт{1094}. Сначала Сталин, боясь спровоцировать немцев, хотел отклонить даже такой аморфный план, представленный ему, однако все же дал добро этому плану, ознакомившись с донесениями разведки, накопившимися к концу марта, и ввиду действий Германии против Югославии и Греции{1095}. Чтобы понять причины перехода Жукова к более энергичному развертыванию сил начиная с апреля, нужно уделить внимание эволюции разведывательных донесений, оседавших на его столе. Предупреждения таких агентов, как Зорге и «Старшина», создали вокруг них романтический ореол. Однако большая часть важнейших военных сведений поставлялась сотнями наблюдателей, рассеянных вдоль всей немецкой стороны западной границы на ключевых железнодорожных и автодорожных узлах. Они тщательнейшим образом рисовали для Москвы самую свежую и точную картину развертывания немецких войск. Точно так же военные атташе и военная разведка обеспечивали непрерывный поток достаточно верной информации. В то время как стратегическая разведывательная информация, как мы видели{1096}, прямо поддерживала Сталина в его попытках предотвратить войну дипломатическими средствами, неумолимые факты, добываемые наблюдателями, пристально изучались Жуковым и его штабом и определяли характер ответных действий армии. Армия пользовалась некоторой свободой в выборе средств противостояния угрозе, конечно, с ведома Сталина, постольку, поскольку это не наносило ущерба его политическому лавированию. В середине марта НКГБ, осуществляя надзорную деятельность, поручил агенту «Сидорову» проанализировать сведения, собранные полевыми агентами. Его яркий и подробный рапорт привлекал внимание к большому количеству составов, предназначенных для переброски войск в пункты назначения на востоке вдоль всей советской границы. Он засвидетельствовал возникновение ужасных пробок, вызванных дополнительными военными перевозками на основных линиях, идущих на восток из Германии, Вены и Будапешта. Многие перевозки осуществлялись не из Германии, а из оккупированных западных стран{1097}. Транспорт, идущий из Берлина в бывшую Польшу, почти полностью резервировался для военных, гражданские лица должны были иметь специальное разрешение на поездку. Движение шло преимущественно ночью, чтобы скрыть его масштабы. Начиная с 3 марта около 3–4 эшелонов отправлялись ежедневно с запада на восток, перевозя войска и снаряжение, а в польских портах с кораблей выгружались военные грузы{1098}. Нагрузка на ключевые железнодорожные станции в бывшей Польше все увеличивалась в течение апреля месяца, отмечались строительство новых ангаров и взлетно-посадочных полос в приграничных районах, а также величайшие усилия по расширению и улучшению железнодорожной и автодорожной сети{1099}. Продолжавшееся пристальное наблюдение за движением транспорта позволило обнаружить в середине апреля возвращение войск, которые были задействованы в Югославии, через Будапешт в Вену. После короткого отдыха они были передислоцированы в Польшу и на советскую границу. Венгерская армия была приведена в боевую готовность, и солдаты свободно говорили о кампании по захвату украинских Карпат{1100}. В последнюю неделю марта «Корсиканец» сообщил, что немцы продолжают обширную фотосъемку приграничных областей, особенно вблизи Киева. Он ожидал начала войны в конце апреля или в начале мая. Выбор даты обусловливался желанием атаковать, пока хлеба в полях еще зелены, чтобы не дать отступающей Красной Армии поджечь их. Тем не менее, читатель должен помнить о двусмысленном характере донесений из Берлина{1101}. В то время как Тимошенко и Жуков усматривали в них смертельную угрозу, Сталин и Берия предпочитали сосредоточить внимание на заключительном вердикте «Старшины», гласящем: «Вероятность войны составляет лишь 50 %, и ее все еще можно отнести на счет политики "блефа"»{1102}. Другим важным открытием, сделанным «Старшиной» в начале апреля, стал факт завершения планирующим подразделением Германских военно-воздушных сил планов нападения на Советский Союз. Война должна была начаться массированной бомбардировкой железнодорожных узлов, автомобильных перекрестков, центров коммуникаций и скоплений войск, но не промышленных объектов, которые немцы надеялись захватить неповрежденными и использовать по завершении короткой кампании. Целью бомбардировки было разрушить линии коммуникаций и помешать переброске резервов на фронт. «Старшина» настаивал на полной достоверности этой информации, извлеченной им из документов, проходивших через его руки. Однако, учитывая сталинскую убежденность в существовании раскола внутри германского руководства, следует отметить: «Старшина» не утверждал безоговорочно, что война непременно разразится, указывая, что, «решен ли вопрос окончательно о проведении акции Гитлером, ему не известно». Хотя он описывал нападение, которое «последует в скором времени», но не исключал возможности отсрочки, которую вызовет предполагаемая кампания в Югославии. Что касается разработки планов, то он продолжал дезинформировать Москву, говоря о главном ударе, направленном на Украину, и вспомогательной акции, которая будет проводиться из Пруссии{1103}. Содержание донесения с большой точностью передали Красной Армии, однако дали понять, что оно все еще «не дает достаточных оснований полагать, будто высшее руководство приняло окончательное решение о наступлении»{1104}. Военные атташе, особенно в Балканских странах, постоянно доставляли информацию исключительной важности. Большая часть ее так и не дошла до Сталина, но нашла дорогу в вооруженные силы. В конце марта, к примеру, друг детства племянника Антонеску поведал, что Гитлер открыл румынскому лидеру свое решение напасть на Советский Союз во время их встречи в январе и Геринг подтвердил это при их недавней встрече в Вене. Решающим месяцем был назван май{1105}. В своем двухнедельном рапорте в начале апреля Голиков и не пытался скрыть серьезную угрозу, представляемую наращиванием немецкой военной мощи на всем протяжении границы. Более того, он признал явный сдвиг к центру Западного фронта, где уже были замечены 84 дивизии. Спешно создавались новые штаб-квартиры в Алленштайне в Пруссии и в Закопане, примерно в 85 км от Кракова{1106}. Вскоре после отъезда Шуленбурга на встречу с Гитлером НКГБ подготовил для Голикова внушительное особое досье на 15 страницах, содержащее данные о концентрации немецких войск. Не меньшее смятение вызывали донесения об учащении случаев открытого нарушения самолетами люфтваффе советского воздушного пространства. В конце месяца русские захватили у пилота, совершившего вынужденную посадку вблизи Ровно, засвеченные пленки и порванную карту советских приграничных районов, ясно указывавшие на цель его полета. С нетерпением ожидая приезда Шуленбурга с новыми предложениями, Сталин заставил Тимошенко сделать «исключение… и отдать пограничным войскам приказ не открывать огонь по немецким самолетам над советской территорией, пока такие полеты не станут слишком частыми»{1107}. 15 апреля, после фиаско в Югославии, Голиков представил второй мрачный рапорт. Не давая аналитической оценки, этот лаконичный документ достаточно подробно описывал изменения в порядках развертывания немецких войск. Вводная сентенция Голикова, по обыкновению, задавала тон всему рапорту: «Имела место крупнейшая переброска войск по железным и автомобильным дорогам, моторизованными колоннами и пешими маршами между 1 и 15 апреля из центра Германии, из западных районов Восточной Пруссии и из Генерал-губернаторства (Польши) к советским границам. Войска сосредоточиваются главным образом в Восточной Пруссии, вблизи Варшавы и в районах южнее Люблина. За 15 дней немецкая армия на восточных границах увеличилась на три пехотных дивизии, две мотопехотных, 17 тысяч вооруженных украинских националистов и одно парашютно-десантное формирование. Общее число немецких дивизий всех родов войск только в В.Пруссии и Польше составляет 78 дивизий». Затем Голиков идентифицировал различные формирования и их размещение, заканчивая мрачным выводом, что «продолжаются переброска войск, накопление боеприпасов и горючего на границах СССР»{1108}. Пару дней спустя военный атташе в Будапеште узнал из надежного источника, что у немцев теперь 265 дивизий: 180 пехотных, 10 мотопехотных, 18 танковых, 5 парашютно-десантных, 6 горнострелковых, 2–3 кавалерийских и около 40 не определенного назначения. Как он полагал, 75 из них остались на западном фронте, а 45 сосредоточены на Балканах. Большая часть армии стоит против центрального и северного участков советского фронта{1109}. Жуков вряд ли мог позволить себе пренебречь этими зловещими сообщениями. Однако в Кремле Сталин по-прежнему был поглощен усилиями примириться с немцами и глубочайшими подозрениями насчет стремления англичан втянуть СССР в войну. Поэтому Жукову предстояло совершить невозможное: протолкнуть оборонительный план предыдущего месяца, не раздражая Кремль. Примирительная преамбула его новой директивы генералу Павлову, командующему Западным фронтом, предназначалась Сталину и высказывала мнение, что пакт о ненападении с Германией «охраняет мир на наших западных границах. Советский Союз не собирается нападать на Германию и Италию. По-видимому, и эти страны не собираются нападать на Советский Союз в ближайшем будущем». Жуков шел на все, чтобы как-то совместить сталинский навязчивый страх перед провокацией с подлинной угрозой, исходящей от Германии. С этой задней мыслью он указывал на опасность, которую представляют для СССР «не только такие противники, как Финляндия, Румыния и Англия, но и возможные противники, такие как Германия, Италия и Япония». И подробно останавливался на недавних событиях на Балканах, немецком вторжении в Болгарию, Румынию и Финляндию, продолжающемся сосредоточении немецких войск на советской границе и растущей мощи Оси, которая при известных обстоятельствах может быть обращена против Советского Союза. В итоге директива выявляла главную заботу военных: чтобы обороне западных границ Советского Союза было придано «исключительное значение». Как полагал Жуков, немцы могли собрать для кампании на востоке около 200 дивизий, включая 165 пехотных, 20 танковых и 15 мотопехотных. Дезориентированный их вторжением на Балканы и в Южную Европу и предполагая в основе действий Гитлера экономические интересы, Жуков считал, что он «постарается захватить Украину», нанеся главный удар в районе между Бердичевом и Киевом. Наступление может быть подкреплено вспомогательными атаками из Западной Пруссии на Двинск и Ригу или из Бреста на Волковыск и Барановичи. Тем не менее, Жуков не исключал возможности главного удара из Пруссии через Варшаву в направлении Риги или Ковно и Двинска, сопровождающегося вспомогательной акцией в направлении Минску. Главной проблемой для Жукова, которую он так и не смог решить до самого начала войны, была необходимость справляться с двойной угрозой в центральном и южном регионах с учетом огромной протяженности театра военных действий. Следует помнить, однако, что одной из причин неспособности русских верно оценить намерения немцев явился так и не разрешенный спор внутри германского Верховного командования относительно конечных целей кампании. В то время как Гудериан желал нанести смертельный удар по Москве, Гитлер стремился занять Украину и Ленинград. Компромиссный план предусматривал два этапа войны. Успех плана зависел от способности вермахта уничтожить большую часть советской армии и не дать ей в организованном порядке отойти за Днепр и перегруппироваться там. Чтобы примирить противоположные точки зрения, решено было вернуться к рассмотрению целей, когда немецкая армия перегруппируется на линии Ленинград — Орша — Днепр. Поэтому войска первоначально распределялись более или менее равномерно между тремя фронтами. Группа армий «Север» под командованием фельдмаршала фон! Лееба, включающая бронированные ударные силы, танковую группу, а также 16-ю и 18-ю армии, была развернута на севере. В ее задачу входили уничтожение советских войск в Прибалтике и захват Ленинграда. Мощная группа армий «Центр» под командованием фельдмаршала фон Бока состояла из 35 пехотных, 9 бронетанковых и 6 мотопехотных дивизий. Ей предписывалось прорвать линию Брест — Гродно — Вильно — Смоленск и взять Смоленск. Группа армий «Юг» под командованием фон Рунштедта со своими 32 пехотными, 5 бронетанковыми и 3 мотопехотными дивизиями должна была ударить на Киев. Размышляя вместе со своими советниками о порядках развертывания немецких войск, Сталин мог прийти к самым разным заключениям, и ни одно из них не указывало бы безоговорочно на сдвиг к центру или северу. Мало помогала ему и разведка, которая, как мы видели, продолжала доставлять противоречивые сведения{1110}. Особые директивы генералу Павлову, командующему Западным фронтом, четче очерчивали неопределенные контуры мартовского плана развертывания. Не следует упускать из виду тот факт, что директива составлялась в разгар сталинских примиренческих усилий и, как мы видели, Жуков вынужден был в начале документа в значительной степени затушевать угрозу, чтобы приспособить его к взглядам Кремля. Поскольку его лишили инициативы в виде упреждающего удара, Жукову пришлось планировать ответ на нападение Германии. Даже в этих обстоятельствах, обдумывая свой ход, он оставался стойким приверженцем принципов «глубинных операций», введенных Тухачевским{1111}. На начальном этапе войны, если предположить нападение Германии, силы прикрытия, базирующиеся в укрепленных районах, должны были сдержать противника, поглотить обширный удар и вести «упорную оборону». Чтобы воспрепятствовать повторным усилиям немцев, он планировал перейти в наступление, ударив по скоплению войск противника в районе Люблина — Радома и заняв переправы на реке Висла. В поддержку основных боевых действий следовало нанести вспомогательный удар в направлении Варшавы, занять ее и создать линию обороны по реке Нарев. Успех этих операций привел бы к окружению и уничтожению главных немецких сил, сосредоточенных к востоку от Вислы. На десятый день операции Красная Армия должна была утвердиться на Висле. Учитывая чрезвычайные обстоятельства, в которых приходилось работать Жукову, директива появилась в единственном экземпляре, написанном от руки Василевским, заместителем начальника Генерального штаба и начальником Отдела оперативного планирования, и Павлову наказали хранить его под замком. Плану следовало дать ход по получении в его штаб-квартире шифрованной телеграммы со словами «Приступить к выполнению». Только тогда начнет разворачиваться военная машина, осуществляя следующие этапы: а) план прикрытия границ и обороны на весь период сосредоточения войск; б) план сосредоточения и развертывания войск; в) план осуществления первой операции силами 13-й и 14-й армий и план обороны силами 3-й и 10-й армий{1112}. На тот момент, в ожидании переговоров с Шуленбургом{1113}, Сталин склонен был ограничиться административными мерами. Вечером 23 апреля в своем кабинете в Кремле он обсуждал с Жуковым и Мерецковым, а также вездесущим генералом Куликом, создание трех групп армий для противостояния потенциальной германской угрозе{1114}. В то время Жуков предпринял кое-какие дополнительные, пусть и незначительные, меры для укрепления центрального сектора путем развертывания 231-й и 224-й стрелковых дивизий в полной боевой готовности{1115}. Эйфорические ожидания прорыва на дипломатическом фронте в начале мая к концу месяца сменились унынием. Зловещую тишину в Берлине прерывало лишь громыхание немецкой военной машины по всей длине советской границы. Голикову становилось практически невозможно лавировать между Жуковым, встревоженным сигналами о приближающейся войне, и Сталиным, искавшим любую лазейку, чтобы начать переговоры с немцами. В конце апреля Голиков требовал от военного атташе в Берлине, генерала Туликова, общей оценки намерений немцев. Пересмотрев свыше 150 телеграмм и две дюжины рапортов, посланных им в ГРУ за три предыдущих месяца, Тупиков отметил неуклонно продолжающуюся переброску войск на восточный фронт как важнейшую и постоянную черту германской политики. Его рапорт подкреплялся точной таблицей развертывания германских войск, где северному и центральному участкам советской границы отдавалось предпочтение перед юго-западным, балканским и средневосточным театрами военных действий. Столь же показательным и тревожным фактором он считал демонстративное пренебрежение Гитлера советскими интересами, главным образом на Балканах. Но даже его рапорт не был свободен от двусмысленности, порождавшей двоякое толкование. Тупиков признавал за пактом Молотова — Риббентропа силу эффективного стабилизирующего фактора в отношениях с Германией, хотя и считал это временной передышкой. Он склонен был также объяснять непостижимые действия Германии отчаянной нуждой в контроле над экономическими ресурсами Советского Союза, цитируя изречение Геринга: «Крысы, когда они голодны, прогрызают стальную броню, чтобы проложить дорогу к хлебу». Ситуация настолько обострилась, что немецкие ученые якобы работают «над тем, чтобы содержимое канализационных котлованов вновь сделать пригодным для обедов и ужинов». Тупиков, намеревавшийся предупредить Сталина об опасности войны, не понимал, что подобная оценка все еще оставляет Кремлю надежду на достижение политическими средствами соглашения о дальнейших уступках и подрывает позицию Жукова. Но в заключительных строках он ясно утверждал: «В германских планах сейчас ведущейся войны СССР фигурирует как очередной противник»{1116}. Другим зловещим признаком служили систематические попытки Германии привлечь в свои ряды соседей СССР. Внутренний меморандум Наркомата иностранных дел говорит об открытой враждебности Антонеску по отношению к Советскому Союзу; немцы поощряли его вновь заявить претензии на Бессарабию. Донесения из этого региона указывали на укрепление немцами румынской границы и побережья Черного моря и сосредоточение войск в Молдове, сопровождавшиеся мерами по защите нефтепромыслов от воздушных налетов. Не оставалось сомнений в том, насколько далеко зашли планы скорейшей войны и подготовка Германии к войне против Советского Союза{1117}. Немецкие офицеры в Румынии даже рассказали, что война с Советским Союзом будет в середине июня. Под руководством немцев быстро) строились новые военно-воздушные базы, устанавливалось взаимодействие с румынскими офицерами в подготовке к оккупации Бессарабии{1118}. Точнейшая информация, доставленная НКГБ, содержала описание различных мер, предпринимаемых немцами, «свидетельствующий об ускоренной подготовке театра войны» на советско-венгерской 1 границе. Высокопоставленные офицеры осматривали этот район и фотографировали советские пограничные заставы и мосты через реку Буг. Подобные сведения шли рука об руку с множеством документов о систематической переброске войск к границе начиная с 27 марта. Заводы переводились на выпуск недостающей военной продукции и работали круглосуточно. Бронированные противоорудийные колпаки были сняты с линии Мажино и перевезены к советской границе. Число разведывательных полетов возрастало. Агенты получили задания добыть информацию о размещении штабов, радиостанций и аэродромов. Наконец, один немецкий командир пограничной заставы, встретив местных крестьян 10 апреля, якобы сказал: «Греция капитулировала… Скоро возьмем Югославию… Один месяц отдохнем и пойдем войной на СССР»{1119}. В тот момент Голиков упорно старался привлечь внимание Кремля к «усилению группировки против СССР на протяжении всей западной и юго-западной границы, включая Румынию, а также в Финляндии». В его очередном рапорте 5 мая отражена шизофреническая ситуация. С одной стороны, он подробно останавливается на поразительных усилиях немцев: за два месяца они увеличили свои войска на 37 дивизий, при этом удвоив количество бронетанковых дивизий с шести до двенадцати. И тут же переводит разговор на расширение операций против Англии на Ближнем Востоке (Турция и Ирак) и в Северной Африке, не исключая возможности, что следующей жертвой станет Испания{1120}. Варшавский резидент описывал открытое проведение подготовки к войне в городе и его окрестностях. Между 10 и 20 апреля видели, как войсковые формирования маршируют на восток по главным улицам города, днем и ночью, а артиллерию, самолеты и тяжелые машины везут на фронт на пригородных поездах. Варшава готовилась к воздушным налетам: затемнялись автомобильные фары, завешивались окна, организовывалась гражданская оборона. Транспортные средства были конфискованы, школы рано закрылись на летние каникулы, а другие гражданские учреждения превратились в военные госпитали. Немецкие офицеры в Генерал-губернаторстве изучали русский язык и топографические карты России. Тодге, знаменитому строителю Линии Зигфрида, было поручено возвести укрепления на границе, для чего потребовалось отправить на принудительные работы не менее 35 000 евреев{1121}. Неиссякающий поток точных сведений от полевых агентов возрос начиная с середины мая. Это соответствовало последнему этапу развертывания немецких войск. Типичное донесение состояло из дюжин мелких кусочков достоверной информации вроде: «На 25.4.41 г. в Сокальском направлении сконцентрировано около 8 дивизий немецких войск». Вдобавок Украинский НКГБ передал точные сведения о строительстве дорог, укреплении железнодорожных станций и узлов, связанных с подготовкой к войне{1122}. |
||
|