ГЛАВА 8

Обманчивая легкость полета сменяется зависанием в "мертвой" точке, сопровождаемое легким покачиванием…

Темнота…

Тишина…

Холод…

Ощущение, словно в стылую трясину угодил с головой, и медленно погружаешься все глубже, глубже, пока не достигнешь дна… а пока все ещё дышишь — редко, со всхлипом, думая, что этот вот вдох точно последний…

пока ещё дышишь…

пока…

Нет.

Преодолевая тошноту, Антон лихорадочно задергался, стараясь остановить это бесконечное падение. Напрягая шею, повернул голову влево, вправо, надеясь хоть что-то разглядеть в окружающем мраке. Ничего…

Где я?!

Умер?..

Но я же все чувствую…

Колкий лучик света мелькнул на грани восприятия, разгораясь маленькой искоркой.

Далекой…

Манящей…

До боли захотелось туда, к ней, — обещающей долгожданный приют и ласковое тепло усталому путнику, заблудившемуся в бесконечности миров и потерявшему дорогу к дому.

Золотистая блестка, словно уловила мысли Антона, вспыхнула яркой трепещущей звездой. Окружающий мрак слегка отодвинулся, уступая перед яростным напором света. Парень изо всех сил рванулся, стремясь вырваться из вязкого киселя, сковывающего движения, и остановился, понимая, что все его попытки напрасны.

Не вырваться — завяз, точно муха в паутине…

Только сейчас парень увидел, что его тело обвито тонкими, едва заметными нитями, уходящими в темноту. Он висел на них, словно на распорках. Преодолевая сопротивление жилок, натянутых, как струны, Антон вывернул кисть.

Полоснуло лезвием боли, судорогой свело руку — от запястья до плеча.

Сердце отозвалось гулким биением.

Мелькнула перед глазами яркая картинка-видение — Славка, утирая разбитый нос, протягивает открытую ладонь со словами "А ты не промах… будем дружить?" — и исчезла, как и не было никогда.

Парень что есть мочи дернул вторую руку, обрывая тянущиеся от неё нити, и забился в конвульсиях.

Увидел, как, улыбаясь подругам, отворачивается от него на осеннем балу Светлана, первая красавица школы, почувствовал горькую обиду от её показного презрения, сделал шаг вперед…

…и осознал, что больше нет ни Светки, ни совместных их прогулок по городскому парку, окутанному дурманящим запахом цветущих акаций. Растаяло, как зыбкое марево в жаркий полдень…

Ещё одно движение, сопровождающееся болезненными толчками сердца, ещё…

Вся его прошлая жизнь стиралась из памяти, как только обрывались нити, на которых висел Антон. Какие-то рвались легко, оставляя легкое сожаление, другие резали как по живому, заставляя корчиться от терзающих душу воспоминаний.

Щемящих, болезненных и… ненужных.

Взамен возникла невероятная легкость во всем теле и понимание, что ещё немного и он будет свободен.

Совсем.

Свободен от всего бесполезного, стало быть, сможет добраться до далекой звезды, одобрительно помаргивающей ему каждый раз, как только обрывалась очередная жилка, привязывающая душу к бренному телу.

Скорее бы…

Антон судорожно задергался, обрывая оставшиеся ниточки-памятки, срываясь в хрип, закричал. Торопясь, уже почти не чувствуя боли от утраты всего, что наполняло жизнью его мир, руками отдирал тонкие жилки от тела.

И только когда перед глазами возникла сестра — парень замер, вглядываясь в родное лицо, меняющееся по мере взросления.

Заплаканная мелкая девчонка, упавшая в грязную лужу, двумя пальчиками держит подол нового платья и подвывает от горя.

Улыбающаяся девушка, с развевающимися на ветру волосами, степенно, изо всех сил стараясь сдержать рвущийся наружу смех, идет навстречу и вдруг неожиданно взвизгивает и кидается к нему.

Немолодая женщина с усталыми глазами гладит склонившегося к ней громадного седого волка, благодаря его, потом разворачивается и бегом несется к дому, виднеющемуся за густым подлеском.

А ведь он не может… так просто отбросить все это…

Далекая звезда вдруг наливается багровым сиянием и начинает пульсировать короткими частыми вспышками, точно подгоняя его принять решение.

Должен.

Антон бесповоротно обрывает последнюю нить, идущую от сердца, и захлебываясь воплем, летит к желанной звезде, раскрывшуюся ему навстречу воронкой ослепительного света…

Неожиданный резкий толчок…

Остановка…

И стремительный рывок назад…

Он, содрогаясь от острого чувства утраты, видит, как уменьшается и меркнет манящая искорка света, пока не исчезает совсем…

*****

Принимающий Навий путь отдает себе отчет, что предстоит в конце его, да не думала Чернава, что так быстро этот конец настанет. А что ждет саму ведьму в Нави, сообразила без лишних пояснений, едва только прошла посвящение.

Потому, едва блеснул красноватый луч солнца, отражаясь от лезвия, готового опуститься на обнаженную шею, Чернава, стыдно признаться, сомлела. И очнулась лишь от напевного говора, настойчиво повторяющего "Вернись… вернись… вернись…". Не открывая глаз, пошевелилась, ощущая, как сильно впилась в тело опутавшая её сеть.

"Жива… — Комок страха, ледышкой застывший в груди с того часа, как дружинник сорвал оберег, начал таять. — Повезло, опять Морена осталась внакладе…". Открыла глаза — глянуть на того, кто так настойчиво её выкликал.

Вздохнула завистливо — ошиблась.

Не её звали…

Беловолосый колдун с раскинутыми вширь руками застыл над распростертым на земле телом. Неуловимый ветер развевает волосы, перебрасывает длинные пряди со спины на лоб и обратно. Глаза творящего волшбу прикрыты, лицо поднято к небу, губы шепчут, как заклинание: — "Вернись…". Да только отклика никакого не получает.

Ведьма выждала немного — негоже чужому чарованью мешать — потом решилась:

— Эй, помоги выпутаться… — и добавила, не получив ответа, — а я тебе пособлю, чем смогу…

Не опуская рук, колдун повернулся к ней, удивленно вскинул широкие, как углем прорисованные брови. Чернава растолковала для себя — ничего хорошего он от неё не ждет, ну что ж, пусть думает, что хочет, а она в долгу не останется.

— Помоги, у меня силы хоть и немного, но ещё осталось, да и возвращать уходящих вдвоем сподручнее… — и ойкнула испуганно, когда серебристой змейкой мелькнул в воздухе складень, появившийся неведомо откуда, несколькими взмахами рассек сеть и исчез, будто и не было его.

Чернава, не медля, споро скинула остатки пут, поднялась на ноги, растерла затекшие кисти, готовясь к ворожбе. И скрипнула от злости зубами — хорошо поработали дружинники, слаженно… Жаль, оплошала, не угадала в них ловцов. Сеть-упырицу так не вовремя набросили. Ещё б немного и силу бы всю до капельки утратила, а так… Ведьма озабоченно глянула по сторонам, удовлетворенно хмыкнула, увидев поодаль три недвижных тела, шагнула к ним, удостовериться, что мертвы наверняка…

— Ну, чего выжидаешь? — Чернава вздрогнула от неприязни, прозвучавшей в голосе колдуна. — Мыслишь, не поторопилась ли с обещанием?

Резко развернулась, едва сдерживая гнев, взглянула глаза в глаза. И с трудом отвела взгляд от пульсирующих зрачков, расширенных так, что не видна радужка. Показалось, что сейчас ухнет в них безвозвратно, как в бездонный колодец.

Неспешно подошла к лежащему у ног колдуна парню, всмотрелась в его лицо. Хорош, однако! Как же его душевно отделали дружинники! Заплывшие бордовыми кровоподтеками веки, кровь все ещё сочится из рассеченной губы, ссадины на руках и шишак на лбу — на кулачках дрались, других, более опасных, ран не видать, значит, жив. Тогда что с ним? Почему так надсадно дышит?

— Я начну? — тихо спросила колдуна.

Тот молча кивнул.

Чернава отвернулась, но Отлюдок заметил, как внезапно побледнело её лицо, а на щеках проступили алые пятна румянца.

— Постой, — окликнул он ведьму, — не стоит открывать дверь, если не знаешь, куда она тебя приведет.

— Я знаю… — нетерпеливо дернула плечом девушка, нервно запахнула разодранную на груди кофтенку, стараясь скрыть оберег от пристально взгляда колдуна, но, вспомнив, что нечего прятать, резко опустила руку. — Поддержишь, если что пойдет не так…

Нахмурившись, Отлюдок шагнул к ней — не дело с таким настроем колдовать…

Девушка, крутнувшись вкруг себя, разом очертила ногой по земле линию между ним и собой.

— Стой, где стоишь! — прикрыв глаза, словно слабый отсвет заходящего солнца стал непереносим для них, велела она. — Пока твоя поддержка не нужна…

Ведьмак, не вняв предостережению, двинулся вперед и остановился, точно наткнулся на незримую стену, окружившую ведьму и Антона. От низкого утробного звука, возникшего, казалось, ниоткуда, заныло сердце, а ведь колдун уже почти позабыл, что оно у него есть. Что ж… пусть… может быть, у неё получится? На его призыв Антон не откликнулся.

— Та, чьи волосы белее снега, и Та, чьи одежды чернее нощи, к тебе обращаюсь… Несущая ужас и Дарующая милость, тебя прошу… — Голос девушки слышался едва-едва, но каждое слово колокольным звоном отдавалось в висках колдуна. — К тебе взываю, Мара-Морена, Владычица зимняя…

Панически заржали кони, рвясь с привязи, дробно забили копытами по остывающей земле.

Шумливо взвилась в темнеющее небо стайка мелких птах, покидая насиженные места.

От внезапно налетевшего стылого вихря, осыпающего колкой ледяной крупкой настороженно замерший лес, колдун продрог до самых костей. Он не мог и помыслить, что избрала эта молодица Навий путь, а сейчас решилась саму Владычицу смерти призвать.

— Дыхание твое — ветер студеный, очи твои — отблески холодного огня, сердце твое — крепкий лед… В очах Твои чары — манят, зовут, жизнь забирают. Голос — льда перезвон, слуги твои мороки и страхи ночные. Велика Твоя Власть, грозная Сила… Склоняюсь пред твоей волей…

Затянули угрюмые тучи небо, скрывая только что проклюнувшие песчинки звезд. Завьюжила пурга, укрывая белым саваном снега листву, едва тронутую осенним увяданием, и вот уже стоит ведьма по колено в сугробе, и словно не замечает холода, сковавшего лес.

"Ещё немного и надо будет уходить, — мрачно подумал колдун, наблюдавший за ворожбой. Не верилось ему, что сможет обуздать ведьма потревоженные ею силы. — Предупреждал ведь. Чувствую, не до хорошего, самому бы ноги унести…".

— Прими драгоценное — кровь живую, бурлящую, кровь жизнью кипящую, прими же, Мара Грозная, в жилы свои, кровью холодной наполненные, жизни напиток из жил смертного, — голос ведьмы окреп, набрал силу, теперь она кричала во всю мочь, стараясь преодолеть усилившийся до свиста шум ветра. — Помоги человеку, к тебе пришедшему…

Перед девушкой внутри обережного круга возникла темная фигура в развевающемся балахоне. Глубокий капюшон наброшен на голову, лица не разглядеть, только вспыхивают, как угольки в печке, красноватые отблески глаз. Потянулась, принюхиваясь, к ведьме, сложившей руки ковшиком перед собой.

Колдун поспешно отвернулся, избегая случайно встретиться взглядом с пришедшей. Знал, чего опасаться — не оборачивайся, не слушай Её тишину, не гляди в глаза Её, ибо неизбывная тоска их заползет в душу и спасения уже не будет… Отвернулся, но при этом старался не упустить ни единого слова.

— Жаркая кровь у внуков Сварожьих… — пролепетала ведьма, не опуская ладони, наполненные собственной дымящейся кровью.

— Ну, ты охальница! — Смех Морены звенящими льдинками рассыпался меж деревьев. — Предлагать мне то, что и так до единой капли мне принадлежит. Иль забыла, — грозно спросила она, — как клялась в верности до последнего удара сердца. Но я ныне добрая, рада встрече, проси, что хочешь, но готовься платить, да не этой жалкой подачкой!

— Я готова. — Гордо вскинула голову ведьма. — Прошу одного лишь — возврати ушедшего во тьму Изначалья… Он там недолго…

— Его, что ль? — Властительница смерти подступила к лежащему навзничь Антону, слегка припорошенному снегом, постояла немного над ним, и развернулась к девушке, напряженно ожидающей ответа. — Он не мой. Я не властна над его судьбой. — Горькое "как и над своей" едва не сорвалось с её губ. — Его путь по звездам, тревожащим душу. А там, где нет дорог — невозможно идти назад, где нет направлений — невозможно идти в нужную сторону… Ему повезло — он получил иную возможность, и не мне решать за него… Забыть-река смывает ненужное, но коль захочет сам — воротится… А вот ты… — Грозный рык, вырвавшийся из горла Морены, не дал ведьмагу расслышать последние слова.

Припавший к земле колдун замер, выжидая, чьим поражением закончится толковище. Лично он ни понюшки табака не дал бы за ведьму, однако…

— Жаркая кровь у внуков Сварожьих, и холоду смерти не сковать наших душ! В этом мире того, что хотелось бы тебе — нет! — звонко выкрикнула девушка. Торжеством победителя звенел её голос. — Мы — Ясуней светлых дети любимые!

— Ах ты, дрянь! — Морена захлебнулась от злости. — Вспомнила Ясуней, да поздно уже… — Обернулась снежной вьюгой, вылетела из круга, очерченного ведьмой, словно и не заметила преграду, взвилась на миг над лесом и закружилась вокруг девушки, обертывая её белым коконом.

— Нет, нет, — закричала Чернава, уворачиваясь от шквального ветра, который норовил свалить её с ног, — я не в твоей власти!

— Это тебе только кажется, — из мельтешения снежинок выглянула Властительница смерти, изумленная такой несговорчивостью: "Зря ерепенится, я ведь могу и передумать забирать её с собой… И зачем она мне? Лишняя докука…". — Всё слова… Все вы такие до поры до времени, а как пора приходит, мыслить начинаете… Каяться… Милости просить… Ты не в моей власти, верно, но жизнь твоя — в моих руках. — Морена занесла отсвечивающий льдом серп над девушкой, да промедлила малость.

Изловчившись, ведьма внезапно выплеснула дымящуюся жидкость из своих ладоней прямо в просвет капюшона.

Не ожидала Морена противоборства. Редко кто из смертных рисковал тягаться с ней. Взвыла, закрутилась волчком, сбивая охватившее её жгучее пламя, и…

…сгинула во вьюжном круговороте, как и не было её.

Выдохнула облегченно Чернава, точно сама не верила, что опять удалось обмануть смерть. Недвижно стояла, переводя сбившееся дыхание.

Поднявшийся во весь рост Отлюдок увидел, как дрожат её руки, как меняется выражение лица от кривой полуулыбки до оскала, воспроизводя чувства, испытанные только что. Не успел он окликнуть девушку, как она внезапно метнулась к лежащему Антону, упала перед ним на колени, схватила за грудки, и затрясла его так, что колдуну показалось, что у парня сейчас отвалится голова.

— Только ты! Слышал? — яростно закричала она. — Ты сам решаешь! Возвращайся! Тебя ждут здесь! — Она зарыдала взахлеб, стараясь растормошить тело, в котором едва теплилась жизнь. — Ждут! Понимаешь? Возвращайся! Сам!

— Ты что творишь? — Отлюдок в два счета преодолел расстояние, разделяющее его и ведьму, ухватил за плечи, отбрасывая от парня. — Ты его добьешь!

— Шел бы ты лесом, шатун! — вызверилась на колдуна девушка, кидаясь на него. — С Мореной потягайся, бродяжник! А сюда не лезь!..

Звонкая оплеуха опрокинула ведьму на землю. Брезгливо утирая ладонь о штаны, колдун наклонился над ней, прошипев сквозь зубы:

— Я не воюю с женщинами… — и добавил едко: — С любыми… Я вообще не воюю ни с кем. Зряшное дело… В этом мире места хватает всем.

Отлюдок отвернулся, выругался, и только тут заметил удивленный взгляд Антона.

Ничего не понимающий парень все ещё полулежал на земле и только успевал переводить глаза с одного на другую, да и это давалось ему с трудом. В его гудящей от боли голове все ещё бродили странные образы — малознакомые люди, полузабытые места, города, в которых он, видимо, когда-то бывал, но уже не помнил о них ничего. Похоже, у него амнезия, потому что все сейчас было, как в анекдоте "Доктор, у меня беда — тут помню, а тут — нет". Совсем уж непонятно было, как он оказался на занесенной снегом поляне, рядом с этим беловолосым высоким мужчиной и растрепанной хрупкой девушкой, едва достающей ему до плеча, так бурно выясняющие отношения. Антон мог поклясться, что никогда раньше их не встречал, впрочем, и в этом он был не слишком уверен, потому что из всей своей жизни он отчетливо помнил только Людмилу и громадного черного кота. Причем здесь кот? Они никогда не держали домашних животных!

Сосредоточиться на сестре толком так и не дали.

Белоголовый мужчина легко подхватил его подмышки, поставил на ноги, похлопал по спине, сказал "Молодец, держись" и исчез среди деревьев, оставив Антона наедине с очень разгневанной девушкой. Потом вымахнул из леса на рыжем жеребце, на полном скаку подхватил парня, перебросил его поперек спины коня и понесся, обгоняя ветер, прочь с заснеженной поляны.

*****

Не надеялась ведьма убить Морену своим заклинанием — для дарующей смерть смерти нет, но время выиграть пыталась.

Удалось.

Завертела воющую от боли Морену вьюга-наперсница, закружила в снежной круговерти, пронесла над лесом и опустила аккурат на середине железного моста, через Смородину-реку переброшенного. Сама же пролилась буйным ливнем, пытаясь затушить ведьмин огонь, сжигающий Хозяйку, да только напрасно. Капельки воды испарялись в раскаленном воздухе, не коснувшись тела её.

Живым факелом металась Морена по Калиновому мосту — и в Явь не вернуться, и в Навь не попасть. Мутные, тягучие волны, увенчанные голубоватыми лепестками пламени, такого же, каким была охвачена Пряха, бурлили, колотились об остов моста, расшатывали его, стараясь низвергнуть её вниз.

Мало что соображающая Морена распласталась на мосту, цепляясь когтями за малейшие выщерблины в настиле. Она выла в голос от попадавших на неё черных капель, но как ни пыталась, увернуться от них не могла. Волны поднимались все выше, захлестывали уже с головой, грозя утянуть в бездонную пучину.

— Ты зачем сюда явилась? — Сильный рывок поднял Пряху на ноги. Удерживаемая крепкой рукой, она подняла затуманенные страхом глаза. — Тебя ведь предупредили не рыпаться…

— А, Страж… — Как ни странно, но Морена была рада ему. — Верь, не верь, и в мыслях не было за Кромку уходить. К чему мне? Я своей жизнью довольна — такой, какую вы мне дали, — последние слова прозвучали несколько невнятно. То ли из-за окатившей Морену волны, то ли от горечи, пробившейся в тихом голосе Пряхи. — Требу свою исполняю, — она немного расслабилась, чувствуя, что рядом со светящимся гигантом утихает палящий жар, давая передышку источенному огнем телу, — и даже стала находить в ней некую радость.

— А я слышал совсем другое… Будто ищешь пути, открывающиеся в Правь.

— Ты, Велес, тоже не отказался бы от такой возможности, да только сидишь в Нави, будто собака цепная. А ведь твои силы никак не сравнимы с моими, ты многого мог бы достичь не только в Яви, но и в Прави.

— Тут ты ошибаешься. От добра добра не ищут, а язык твой поганый тебе же плохую службу служит, да это понятно — кто с Кащеем сошелся, тот навеки ядом коварства отравлен.

Гигант перехватил Морену поперек талии, протянул руки к водам Смородины, заметно успокоившимся, и макнул в них Пряху с головой. От неожиданности она завизжала, забилась, словно рыба, выброшенная на берег, и затихла бесчувственно.

— Так-то лучше будет… — удовлетворенно протянул Страж. — Но суд вершить я не намерен, потому убирайся-ка ты отсюда подобру-поздорову.

Сверкающая фигура задрала голову небу, громко каркнула.

Тотчас слитное хлопанье крыльев раздалось в ответ, заглушило неумолчный рокот реки. Черная стая закружилась над Велесом, ожидая распоряжения.

— Её домой, — Страж бросил тело Морены на настил моста. — И следить во все глаза…

От вороньего грая всколыхнулся Калинов мост — каждая из птиц, стремясь исполнить поручение, норовила лапками уцепиться за Морену, выдирая белоснежные волосы и раздирая обнаженную кожу.

Велес, усмехаясь, развернулся и пошел обратно.

В свои чертоги Морена вползла, оставляя за собой четкий протаянный след. Тело все ещё было слишком горячо. Да и проклятые вороны постарались на славу — подрали его на славу. Не иначе Велесу показать свое рвение стремились.

Ничего, доберется она до Чернавы — девчонка за все отплатит. Полновесной монетой.

Мары, увидев плачевное состояние хозяйки, мигом облепили её, оттягивая на себя боль и страх, злость и тоску — все то, что скопилось у Морены за такой короткий и такой длинный вечер, взамен делясь с ней своими мелкими мыслишками.

Не слишком прислушиваясь к болтовне нежити (что нового она услышит?), Морена, однако сумела вычленить одно сообщение, слишком важное для неё. Она расхохоталась во весь голос, отбрасывая от себя мар.

— Ну, что ж, Светлые боги, ещё неизвестно, кто кого! Похоже, у меня есть шанс! Не получается наружу Хранительницу выковырнуть, так я её изнутри подтолкну.

*****

Ждать и догонять хуже всего.

Третий день котофей бродил по дому сам не свой — хвостом (а это у котов, как все знают, самое восприимчивое место) он чувствовал неприятности. Но чувствовать и знать совершенно разные вещи, и откуда ждать подвоха, Баюн точно сказать не мог. Потому он просто шатался из угла в угол, надеясь на свою интуицию. Зато чародейка была весела, как птичка. Она то и дело принималась напевать что-то веселое, без удержу натирала кухонную утварь, хотя стараниями Кимри в доме поддерживалась идеальная чистота, и вмешательства Людмилы в дела хозяйственные не требовалось никакого.

Баюн долго терпел. В конце концов не выдержал, устроился напротив чародейки, усевшейся перебирать сухие травы, собранные за лето, и прямо спросил:

— Что ты так колотишься? Гостей вроде не намечается…

— Отчего же? — лукаво сверкнула на него глазами Людмила. — А Антон?

— С чего ты взяла? — удивился котофей.

— Сон зрела вещий… загаданный.

— Ты бы лучше загадала увидеть, что за тварь кругами около дома ходит.

Чародейка помрачнела.

Днем все оставалось по-прежнему — осень постепенно вступала в свои права. Неторопливо золотила листву на деревьях. Поднимала ввысь птичьи стаи, которые, скорбно курлыкая, прощальным клином кружили над лесом. Проливалась мелким дождиком, о котором забывалось, едва выглядывало солнышко, все ещё по-летнему теплое.

Однако ночью искристая изморозь ажурным узором покрывала листья малинника, что живой изгородью отгораживал дом от леса, навес над колодцем и сараюшку во дворе, заплетала стены дома и стволы высоченных сосен, окружавших его. Легкий морозец обжигал дыхание, стоило только высунуться на улицу. А сегодня на крыльцо насыпало столько снега, что Птах едва смог открыть дверь. Причем ранний зазимок установился только вокруг дома Людмилы, за пятьдесят шагов от него все ещё царило бабье лето.

— И что ты от меня хочешь?

— Я хочу знать, что вокруг тебя творится. Ты разве нет? — Чародейка промолчала. — Нееет, — издевательски промурлыкал котофей, — ты опять забилась в нору, как мышь, и думаешь, что все решится без твоего участия. Так не бывает. Запомни, не бывает.

Людмила отвернулась. Толку с ним объясняться — любая опасность кажется вдвойне страшней, когда о ней ничего не знаешь, а она никак не может узнать в чем тут подвох. Все молчат, кого ни пытала. На её вопросы у всех один ответ — "Кто глух и нем, к тому же слеп, тот тихо проживет две сотни лет…". Никто не хочет говорить о чарах, что плетутся вокруг, а самой найти причину не получается.

— Не важно, главное, что в доме все спокойно, — коротко ответила чародейка, стараясь показать, что очень занята, но от Баюна так просто не отделаешься.

Что за кот? И без него тошно, хоть вида она старается не показывать. Да разве его обманешь?

— Слишком спокойно. Слишком тихо. Птах с самого утра куда-то умчался, Кимря тоже носа не высовывает, прячется который день, как будто избегает встречаться с нами, только мыши в стенах скребутся. Хотя и мышей сегодня не слышно… — Баюн повел носом. — Слышишь?

— Не слышу я никаких мышей, — раздраженно ответила чародейка, пересыпая отобранные соцветия болиголова в полотняный мешочек.

— Я не о том… Похоже, у нас гости.

— Что ты несешь? — Прислушавшись, вскочила на ноги, крикнула в полумрак коридорчика: — Птах, ты? — Не получив ответа, неуверенно переспросила: — Кимря?

Протяжно скрипнула дверь в глубине дома.

Чародейка выглянула в проем и охнула — дверь в "святая святых" дома была приоткрыта. Узкая серебристая полоска просачивалась в щель между косяком и створкой, высвечивая небольшой кусок пола, измазанного малопонятной субстанцией, лаково отблескивающей на свету.

Разогнавшийся обогнать Людмилу котофей зашипел, отступая назад.

Толчком ноги распахнув створку, чародейка, не заглядывая, метнула внутрь голубоватый сгусток холодного огня, пока небольшой. Отпугнуть, ежели кто случайно забрался… После негромкого хлопка изнутри раздался жуткий, леденящий кровь вой, оборвавшийся жалобным повизгиванием.

Есть! Людмила выждала — всего несколько частых ударов сердца, — заскочила в комнату и едва не кинулась бежать со всех ног обратно. Посреди комнаты корчилась громадная черная змея с головой собаки. Длинная глубокая ссадина, сочащаяся темно-зеленой сукровицей, быстро затягивалась, несмотря на то, что полутораметровое тело раненой твари свивалось упругой пружиной, расслабляясь, на миг опадало, чтобы снова сжаться тугой спиралью. Мощный хвост раз за разом бил по низкому хлипкому столику, чудом остающемуся целым. Собачьи глаза, подернутые дымкой боли, внезапно оживились при виде врага. Ламия, клацнув зубами, стремительно кинулась на чародейку. Та едва успела увернуться. Людмиле повезло — оглушенная тварь промахнулась, лишь вскользь зацепив зубами бедро женщины. Недолго думая, она обрушила на змею "Дар Перуна", самое мощное из своего арсенала боевых заклинаний. Огненный шар, который Людмила едва удержала в руках, на куски разорвал ламию. Мерзко воняющие горелым мясом ошметки и дымящиеся внутренности разлетелись в разные стороны, вмиг превратив уютную комнату в филиал живодерни.

Пошатываясь от мгновенно нахлынувшей усталости, чародейка пробралась к сорванному занавесу, прикрывающему путь, ведущий в Навь, и чертыхнулась. Замыкающие вход наговоры оказались повреждены. Правда, не настолько, чтобы открыть проход в Явь всему сонму монстров, желающему пробраться сюда. Но и одной этой ламии достаточно было бы, изловчись она застать Хранительницу врасплох. Спасибо Баюну, кабы не он…

— Спокойно, говоришь? — саркастически осведомился осмелевший котофей и, задрав хвост, удалился, отлично понимая, что ни его помощь, ни его реплики чародейке не нужны. Справится.

Людмила, готовясь к восстановлению порушенного барьера между мирами, отрешенно глянула ему вслед. И все же, как навья пролезла? Они ведь умом не блещут, силой пробить проход невозможно, значит, среди них появился некто, сумевший обойти колдовские запреты. Кто?..

*****

Едва стих топот копыт вдалеке, Чернава, не поднимаясь с земли, куда отбросила её оплеуха колдуна, опустила голову на сложенные руки и изнеможенно закрыла глаза. С женщинами он не воюет… Ишь, миротворец! Будь она в силе, глянула бы, как все обернулось, а так… Схватка с Мореной вообще лишила девушку того жалкого остатка сил, что были, как телесных, так и чародейных. Да ещё и крови много потеряла… Она, приоткрыв один глаз, глянула на слегка затянувшиеся рваные раны на запястьях. Жаль, ножа под рукой не оказалось, пришлось зубами жилы раздирать. Кровь текла так, что думала, не остановится. Было бы нелепо, отразив нападение Владычицы смерти, умереть самой от потери крови.

Девушка повернулась на бок, устраиваясь удобнее. Хорошо, что снег сразу же растаял, едва Морена исчезла. Мгла, затянувшая небо, тоже рассеялась, оставив после себя легкую расплывчатую дымку. Луна низко висела над лесом, освещая его так ярко, что четко просматривался каждый листик на ближних к ведьме кустах. Мягкий мох, вольготно росший на хвойном опаде, промялся, принял тяжесть человеческого тела, охладил разгоряченное схваткой лицо. Чернава, радуясь передышке, почти задремала, чувствуя, как расслабляются уставшие от напряжения сражения мышцы, как утихает пульсация крови в висках, как блаженный покой охватывает её.

Морена! А ведь она вернется. Не время разлеживаться, бежать отсюда, бежать со всех ног… Девушка потянулась и ощутила — что-то держит её, будто крепкие путы, не давая ей подняться. Она рванулась изо всех сил, обрывая длинные стебли травы, которые густым покровом оплели тело, и заметила среди своих спутанных прядей, зеленые травяные побеги, усыпанные мелкими желтыми звездочками.

— Что за дела? — спросила она в пустоту, не особо надеясь на ответ.

Гулкое насмешливое уханье пронеслось над лесом.

Чернава, выдирая с корнями нежеланные украшения, с трудом повернула голову, увидела филина, сидящего на нижней ветке ближайшей ели.

— Лесной хозяин? — не веря, спросила ведьма. Филин сверкнул яркими зелеными огоньками глаз, подтверждая её догадку. — Так вроде я лесные законы не нарушала. За что ты так со мной?

— А за проход платить? — спрыгнул вниз мужичок-невелик.

— Чем? Видишь, я вся перед тобой.

— Нда, — почесал затылок леший. — Брать с тебя точно нечего. Тогда отдашь то, что дома не ожидала увидеть, а застала.

— Согласна, — легко условилась Чернава. Домой она вообще не собиралась возвращаться, так отчего не пообещать лесовику то, о чем он просит. Ведьма поднялась, отряхнула с себя остатки травяной поросли, узлом завязала кофту на животе, с досадой осмотрела дырявую юбку, которая доброго слова уже не стоила. — Вот только скажи, не откажи в любезности, почему с меня плату требуешь, а другие беспрепятственно по лесу ходят?

— Кто? — удивился леший.

— Колдун с учеником.

— Аааа, — протянул лесовик, довольно ухмыльнувшись в жидкую бороденку. — Этим можно…

— Приятели, что ль? — без особой заинтересованности осведомилась ведьма. Расспрашивать Лешего не было никакой нужды, но ей хотелось слышать чужой голос, как подтверждение того, что перед ней не обманчивый безмозглый морок, напущенный Мореной. — Так что ж ты не помог им, когда парень концы тут отдавал?

— Я в людские дела не лезу, мне своих хлопот хватает… — последние слова прозвучали едва слышно.

Чернава повертела головой, отыскивая лесовика, но тот, явно обидевшись, уже сгинул. Ну и бес с ним! Поговорили, и будет. Ей бы оберег свой бесценный найти, да махнуть подальше отсюда.

Телеги, конечно, на поляне уже не было. Пройдошистый селянин изловчился не только сам сбежать, но и подводу с немногим оставшимся добром прихватить. Ловок, однако! В этом ведьма нисколько не сомневалась, видела, как он изворачивался, когда дружинники его прижали — вертелся, точно уж на сковородке. Зато как настоящая заваруха началась, так и был таков, спасая свою шкуру. "А вот я теперь точно осталась без плошки, без ложки, — ведьма скрестила пальцы, чтобы самой себя не сглазить, и прошептала, — но, главное, жива… А с живыми мертвым поделиться не зазорно… Позаимствую малость…". Она направилась к останкам дружинников, лежащим неподалеку, и зацепилась юбкой за сухие веточки, выросшие на пути. Сердито притоптав их, через пару шагов по щиколотку провалилась в топкий зыбун. С трудом выдрав ноги из вязкого болотца, о существовании коего она не подозревала, ведьма, проклиная все на свете, замерла на месте.

"Ну, не хотят мертвые делиться, не надо, обойдусь, отыщу оберег и ходу", — она развернулась. Позади, сплетясь ветвями, стеной стоял непроходимый ельник, которого раньше не было.

— Мы так не уговаривались, — снова возник перед ней лесной хозяин. — Хочешь из леса выйти, вон дорога, — он махнул рукой в просвет между сосен. — А просто так по лесу ходить не дозволяю.

— Мне одну вещь найти надо, — скрипнув зубами от злости на неуступчивого лешего, сказала Чернава. Вот навязался! Будто других забот у него нет. — Без неё мне дороги нет.

— Иди так, — категорично изрек лесовик. — Мне твои интересы без надобности. Что в лес попало, то всё мое…

— Ишь, ты! — взъярилась ведьма. — Тебе мой амулет всё одно бесполезен… — но договорить ей не дали.

Мохнатая лапа толкнула её в бок, недвусмысленно указывая, куда именно идти. Подчиняясь настойчивому давлению, девушка ступила на узенькую тропку, возникшую под ногами. И пошла по ней, не оглядываясь. Зачем? То, что леший присматривает за ней, она знала точно. Так чего зря на рожон лезть? Чтоб здесь на веки вечные остаться? Аккуратным таким холмиком, каких в лесу не счесть. Холмиком, покрытым цветущими асфоделями. Она грустно улыбнулась — насчет цветов явный перебор, ей хватит и обычных трав…

Выйдя на просеку, ведьма уселась на обочине. Здесь уже можно не торопиться — дорога дело рук человеческих, леший здесь большой власти не имеет. До утра-то она потерпит, а как солнце встанет, так и двинется. Знать бы ещё куда… Заветная монета потерялась, да только зря вверила свою судьбину той монете — просила вывести к добрым людям, а она её к лешему завела.

Глаза предательски слипались, тянуло прилечь, хотя понимала Чернава, что спать нельзя ни в коем случае. Она же сейчас беспомощна, как теленок против волка. И не хищников страшилась девушка — тихо и мирно вокруг, словно лес враз опустел, один только ветер гоняет опавшие листья, да изредка шлепаются сбитые им шишки. Зверье вообще очень чувствительно к любым всплескам чародейства, а тут много чего творилось, вот и попрятались обитатели леса кто куда. Переждать смуту.

Другого боялась Чернава, почти позабывшая, как это — быть беззащитной перед нежитью лесной, что такое для простого человека повстречаться с мавкой или шишиморой. Однако не могла она поставить охраняющий круг, никак не могла… Для него хоть малая толика силы, а требуется. Потому и таращилась упорно ведьма в темноту, стараясь не прозевать нежеланных гостей.

Услышав редкий перестук лошадиных копыт, донесшийся со стороны дороги, девушка вскочила, отбежала поближе к зарослям, притаилась в тени кустов, высматривая, кто появится из-за деревьев. Хоть бы проехал мимо…

— Берегиня, — тихонько ахнула Чернава, когда из-за поворота вышла девушка с отливающими зеленью волосами. Длинные пряди с вплетенными в них листьями свободно струились, укрывая обнаженное тело, слабо мерцающее в свете луны. Рука лесной девы касалась бархатисто-черной гривы лошади, горделиво ступающей рядом с ней.

— Выходи, — берегиня остановилась как раз напротив того куста, за которым спряталась девушка. — Я все равно тебя вижу.

— Кто бы сомневался? — Чернава вышла на дорогу, став лицом к лицу с пришедшей. Издревле не ладили ведьмы с берегинями. Лесные девы частенько брали под свою опеку людей и отводили от них напасти, напущенные ведьмами, а иногда и сами строили чародейкам козни, чем большой любви к себе не вызывали. — Неужели я так слаба стала, что ты меня под свою защиту берешь?

— Не заносись, — мелодично рассмеялась лесная дева. — Прихоть у меня такая… Да и жаль такой красавице зазря пропадать… — Она погладила кобылку по холке, любуясь ею. — Пусть доброму делу послужит… Иди, милая, иди, вот твоя хозяйка. — И опять обратилась к Чернаве, не знающей, как воспринимать дар берегини — как милость или как подвох. — Сможешь с ней столковаться, обе счастливы будете, а коли нет, что ж, значит, судьба тебе такая… Век одной куковать.

Лошадь потянулась к ведьме, фыркнула, обдавая её теплом. Игриво толкнула лбом.

Чернава вздрогнула, отстраняясь от её навязчивого интереса, и…

…проснулась.

"Все же заснула, — досадливо подумала она, — вот и привиделось леший знает что… — Снова уселась, сердито вытащила из-под седалища занозистый сухой сучок, не ощущавшийся, когда она спала. — Пригодится, буду колоть себя им, чтобы снова не заснуть". Изо всех сил растерла глаза, в которые словно песка насыпали, и насторожилась, услышав отдаленный звук.

Вскоре из-за поворота до неё донесся редкий перестук лошадиных копыт, и на дороге показалась одинокая гнедая лошадь, медленно бредущая по просеке.

Чернава вскочила на ноги, не веря своим глазам. Вот так удача!

Лошадь подняла голову, заржала, приветствуя девушку и, ускоряя ход, устремилась к ней.

*****

За стенами бревенчатой хижины с самого утра несмолкаемо шумел дождь. Пламя свечи, горевшей на столе, слегка подрагивало, выхватывая из темноты лица людей, молча сидящих напротив друг друга.

Антон, напряженно думал о чем-то, то и дело недоверчиво покачивал головой, словно сомневался в реальности существования этой избенки. Он поднимал глаза на колдуна, потом долго рассматривал закопченный потолок, переводил взгляд на густо затянутый паутиной угол, недоверчиво хмыкал и снова рассматривал потолок. Уже в который раз.

Отлюдок, сложив руки на груди, терпеливо ждал, пока парень восстановит забытое им. Всё, что зависело от него, ведьмаг сделал, хотя вернуть память парню оказалось не легче, чем оживить его.

— Я умирал… — Антону не верилось. Чувствовал он себя вполне прилично, если не считать ушибов и синяков, полученных в стычке с дружинниками. Он провел языком по зубам, проверяя, все ли целы. Один немного шатается, но это мелочи. От такого не умирают. Правда, ещё ныли ребра, отбитые, пока Антон болтался поперек лошадиной спины, но всё это было уже потом. — Умирал… Ты шутишь?

Но сидевший напротив него колдун был серьезен, и не похоже было, что непроницаемое выражение его лица напускное. От тяжелого взгляда его разноцветных глаз парню стало не по себе, однако он не выдержал и задал ещё один вопрос, который занозой сидел в голове с тех самых пор, как осознал случившееся:

— Скажи, почему ты вернулся? — и напрягся, предчувствуя ответную реакцию. Но не спросить он не мог.

— А разве это так важно? — Отлюдок поднялся, приоткрыл дверь, прислушиваясь к глухому шлепанью капель по листьям. Похоже, дождь зарядил надолго…

— Для меня — да…

— Ты никогда не знаешь, чем обернется твое зло… — Ведьмаг коротко взглянул на Антона, отвернулся и замолчал.

Солнце стояло в зените.

Худенький мальчишка сидел, охватив руками колени, на самом краю обрыва и с тоской смотрел в открывающуюся перед ним пропасть. В глубине её клубился сизый туман, и тянуло влажной прохладой.

В центре каменной площадки, на которую, вывалившись из спирального лабиринта, угодил Родослав, торчал исполинский столб, испещренный угловатыми письменами, но тени он почти не давал, а так хотелось укрыться от палящих лучей хоть на миг. Мальчик давно уже понял, что солнце, точно пригвожденное к небосводу, никогда не уходит за окоем.

Давно…

Это сколько? Время, казалось, навеки замерло здесь — на этой гладкой площадке, со всех сторон обрывающейся в бездну.

Мальчик облизнул пересохшие губы — пить хотелось неимоверно. А ведь всего в паре саженей от него ярко зеленела трава, по каменистому склону горы вниз струился ручеек, который водометом выбивался из-под большого валуна. Близок локоть, да не укусишь — пропасть не перепрыгнуть, не перелететь… Это он уже понял…

Нет, сначала-то он пытался, разогнавшись, перескочить провал, но в последний миг остановился, поняв, что толчок будет недостаточно силен, и он наверняка свалится вниз. Потом разодрал на длинные полосы одежду, сплел веревку и, обмотав её вокруг столба, обвязался сам. Эта попытка была единственной и последней — повиснув на вязке, он все-таки смог зацепиться за выступы скалы и едва выкарабкался на площадку, однако от сплетенной им веревки остались лишь жалкие лохмотья.

Оставалось только снова и снова перебирать в мыслях леденящие кровь видения, из-за которых он оказался здесь, и корить себя за собственную неразумность.

Первые шаги внутри спирального узора дались легко. Камни ложились под ноги ровной дорогой, потом откуда-то вдруг потянуло стылым ветром, от которого колючие мурашки пробежали по спине. Родослав слегка поежился, но не остановился даже тогда, когда вокруг него стремительно потемнело. Мир, который казался незыблемым, одним махом выцвел, став похожим на лубочную картинку, а потом и вовсе пропал. Реальными оказались только светлые пятна камней, цепочкой уходящие в темноту.

Мальчик помедлил немного и двинулся дальше. Теперь каждый шаг давался ему с трудом — приходилось напрягаться, словно путь шел в гору. Однако вскоре Родослав почувствовал, что, высоко поднимая ноги, как при подъеме, он, тем не менее, опускается все ниже и ниже. Немного помедлил, привыкая к новому ощущению, принимая все, как есть. Дорога в Ирий не может быть обыденной…

Словно услышав его мысли, всё вокруг изменилось. Теперь в лицо мальчику дул сильный ветер, препятствуя движению. Из темноты раздавались утробное рычание и завывания, от которых сердце сжималось в тревожном предчувствии. Изредка от скользких мерзких прикосновений холодели руки, и липкий пот выступал под волосами. Но Родослав принуждал себя не давать воли своему страху, помнил напутствие кота — "Обратной дороги для тебя уже не будет", значит, только вперед. Вот только долго ли так идти? И стоит ли? Вдруг это просто лукавство нечистого, который любит чудить с легковерными?

Сомнения Родослава едва не заставили его повернуть назад, но тут вдалеке возник отец в свободной одежде, которая не колыхалась ветром, сбивающим с ног мальчика.

Отец, приветствуя, помахал ему рукой… Веселый, с улыбающимся лицом, совсем не похожим на ту застывшую личину, которую видел Родослав, когда стоял над ним во время погребальной кроды.

Протискиваясь через незримую упругую преграду, возникшую на пути, мальчик торопился скорее добраться до отца, ждущего его, чтобы вместе, вдвоем, пройти остаток дороги.

— Родька, — раздался истошный крик, — что ты творишь? Вернись сейчас же!

Растерявшийся Родослав обернулся, гадая, откуда здесь могла взяться Синеока.

Тут-то его и завертело, лишая всяческих сил к сопротивлению, а потом ударило о твердый камень так, что дух вышибло вон.

Очнулся он у подножия столба, стрелой уходящего в небо. В небо, где солнце стояло в зените…

Давно…

Всегда…

— Как ты сюда попал?

Мальчик вздрогнул и поднял голову. На той стороне стоял человек, с веселым изумлением рассматривающий его.

Родослав молча пожал плечами. Если б он знал…

Мужчина легко перешагнул пропасть.

Мальчик отскочил к столбу, вжался в него голой спиной, чувствуя, как царапают кожу неровности надписи, высеченной на камне.

Чужак опустился на колени, и коснулся рукой ребенка. Громадная ладонь оказалась неожиданно легкой. И теплой…

— Надо же… — сказал светловолосый мужчина, поднимаясь, — раньше сюда только мертвые попадали, а ты живой… Ну не бросать же тебя здесь.

Родослав задрал голову — рост чужака превышал его собственный раза в три.

— Я… — от длительного молчания голос сорвался.

— Ничего… — Только тут мальчик заметил, что чужак говорит, не шевеля губами, а слова его рождаются не звуками, просто возникают прямо в голове. — Ничего…

После долгой томительной паузы, во время которой Антон, кажется, даже не дышал, ожидая, что же произнесет дальше ведьмаг, тот добавил:

— А единожды взявшись тебе помогать, я просто не имел права бросить тебя.

Исчерпывающий ответ.

Антон обескуражено промолчал. В принципе он мог догадаться и сам, но насколько он узнал ведьмага — альтруистом тот не был, значит, существовало что-то ещё, о чем Отлюдок говорить не хотел.

— Другой на твоем месте в первую очередь поинтересовался бы тем, что с ним произошло?

— Что именно? — несколько заторможено произнес парень.

— То, как ты умудрился отбиться от трех вооруженных людей, натасканных убивать.

— Просто я очень хотел остаться живым.

— И, тем не менее, не рассчитав своих возможностей, едва не отдал концы.

— Да ничего я не рассчитывал, — рассердился Антон. — Просто выбора у меня не было. Или я, или они.

— И ты не придумал ничего лучше, как использовать свежеприобретенную силу, вот только слишком много потратил, настолько много, что исчерпал весь запас Саты.

Слегка обескураженное лицо парня заставило ведьмага скривиться, словно у него внезапно заболел зуб, и пояснить:

— Сата — это магическая часть любого человека. У кого-то её больше, что ж, он может уповать стать сильным чародеем, кому-то не так везет, и он всю оставшуюся жизнь будет пытаться оттянуть Сату у других — бесконечными распрями, необузданной тягой к соитию, лютым живодерством.

— Знаю, — процедил сквозь зубы Антон. — Таких у нас полным-полно. Неужели все дело только в том, что они не имеют магической энергии?

— Не знаю, это их жизнь, мне до них нет дела…

Парень затих, наступив на горло "собственной песне". Не хватало ещё, чтобы колдун рассердился на него, и опять ушел в глухую молчанку. Интересно все же, с чего это его потянуло на откровения?

— Пробуждение твоей Саты прошло внезапно для тебя… — Антон улыбнулся, представив, что сказал бы ведьмаг, увидев его забавы с туманным сгустком. Оказывается, он развлекался со своей собственной магической энергией. Круто… — Ты захотел убить, направил мысленный посыл, и твоя сила подчинилась тебе. Вся, до капли… Слишком велико было желание.

— И я убил? — Холодный пот прошиб парня. До сих пор он как-то не думал об этом. — Всех троих?

— Нет, — заметно заскучал Отлюдок, — просто выжег одному из нападавших глаза. Умер он сам, совсем недолго помучавшись… Двух других успокоил я, ты в это время уже отходил на Кромку…

— Куда? — не понял парень.

— Вы зовете её Междумирьем. — И продолжил: — Потому что следом за Сатой ты утратил и Тан, силу разума и сознания. Мулана осталась при тебе, поэтому тело твое осталось цело.

У Антона уже голова шла кругом от всех этих Сат, Мулан, Тан и прочего, что наговорил ему колдун.

Заметив, что парень "поплыл", ведьмаг внезапно выбросил вперед открытую ладонь, из которой вырвался луч света. Парень инстинктивно пригнулся, ожидая какого-либо подвоха, но потом сообразил, что не стал бы Отлюдок сообщать все это, а потом "стирать" того, кто слишком много узнал. Раз сказал, значит, посчитал нужным сказать, но это, как говорится, его проблемы.

Луч, слегка коснувшись лба Антона, обратился светящейся сферой и точно шлем охватил голову парня. Она стала какой-то невесомой, и взбудораженные мысли больше не метались в ней, как клубки перекати-поля, не могущие никак найти себе пристанища.

— Это поможет тебе добраться до сути сказанного без особого труда. Считай, что я начал тебя учить, потому что силы в тебе достаточно, но сила без знаний ничто.

— А у нас говорят, сила есть, ума не надо.

— Пустое… На любое действие всегда найдется противодействие, перед которым ты не сможешь устоять, а основа магии — знания. Стихийное, неосознаваемое, чародейство удел слабых. — Ведьмаг присел на лавку.

Оказывается, все это время он простоял перед Антоном, по-прежнему сидящим за столом. Свеча догорела до середины, значит, говорили они долго, а время пролетело, как одна секунда.

— Пока идет дождь, не стоит двигаться с места, вдвоем на одном скакуне далеко не уедем. Переждем непогодь здесь, а потом решим, как быть дальше. Да и ты восстановишься слегка. — Антон послушно кивнул. Хорошо, когда кто-то за тебя решает. Признаться, устал он уже от неопредёленности и постоянного выбора.

Сквозь толстые стены избушки донеслось приглушенное конское ржание.

— Что там ещё? — Отлюдок распахнул дверь. — Волков, что ли, почуял?

Привязанный у порога конь покосился на него темным глазом, нетерпеливо переступил с ноги на ногу и снова заржал, на этот раз мягко, словно звал кого-то.

В лесу послышался треск веток. Из зарослей, плотно окружавших дом, появилась шкодливая конская морда, настороженно оглядевшаяся вокруг. Увидев привязанного жеребца, кобылка коротко взвизгнула и неторопливо вышла на прогалину перед домишком.

Мокрая с головы до пят девушка, косовато сидевшая на спине лошади, вскрикнула и попыталась развернуть свою гнедую назад. Не тут-то было! Кобылка, кокетливо задрав хвост, иноходью пошла к дому.

Отлюдок подскочил к всаднице, рывком сдернул её на землю. Девушка дернулась, вырываясь, но, быстро сообразив, что схватили её крепко, притихла.

— Ты, что ли? — Колдун не верил своим глазам.

— Ну, я… — своенравно вздернула голову Чернава, точь-в-точь, как её лошадка. Занесла же её нелегкая. Час от часу не легче… Мокнуть под моросящим дождем весь день, чтобы в конце концов напороться на недруга, хотя просто хотелось отыскать надежный приют. Ну, берегиня, ну, подсиропила лошадку…

— Откуда ты взялась?

— Не поверишь, — усмехнулась ведьма, — просто мимо проезжала.

Любопытствующий Антон, услышав голоса на улице, высунулся в проем раскрытой двери.

Чернава скользнула по нему безразличным взглядом и осеклась на полуслове. Вспомнился нечеткий мужской силуэт, возникший за её плечом, когда она смотрела в темную воду озера, пытаясь узнать, что предстоит ей. Только сейчас, когда мягкий вечерний сумрак размыл черты парня, оставив только нечеткий контур, такой же, какой привиделся ведьме в воде зеры, она поняла — отчего то и дело пересекаются их дорожки. А ведь сколько раз она уже встречалась с ним, а узнать никак не могла. Одно только интересно — не ошибается ли она, принимая желаемое за действительность?