Барбара Картленд Очаровательная лгунья

1835 год.

Ноэлла обвела комнату полным отчаяния взглядом. Страшно было даже подумать, как сильно та изменилась, с тех пор как она впервые ее увидела. На стенах, где когда-то висели картины, виднелись темные пятна, зеркала над камином больше не было. Исчезла и симпатичная французской работы конторка, за которой мама обычно писала письма. Остались лишь бугристая софа с выпирающими то тут, то там пружинами, два стареньких кресла да ковер. Он был настолько потертый, что убирать его с пола не имело никакого смысла. Все остальное было продано, и Ноэлла прекрасно знала, что в комнате не осталось ничего, за что можно было бы выручить хотя бы несколько шиллингов.

Она подошла к окну и взглянула на запущенный сад. Там все еще росли цветы, посаженные мамой. На дворе стояла весна, и они должны были вот-вот распуститься. Под деревьями золотились нарциссы, однако лужайка, когда-то ухоженная и аккуратненькая, вся заросла буйной травой – ее некому было подстричь. Молодые побеги ежевики заполонили все, нежные весенние цветочки с трудом пробивались сквозь них.

– Что же мне делать? – прошептала Ноэлла.

И, не получив ответа, воскликнула, едва сдерживая рыдания:

– Мамочка… прошу тебя… помоги мне!

Она никак не могла поверить в то, что нежданно-негаданно осталась совсем одна на всем белом свете. Все произошло так быстро. Когда ее отец вышел в отставку, прослужив отечеству верой и правдой всю жизнь и удостоившись за свои заслуги медали за храбрость, ему назначили щедрую пенсию. Он скончался от ран, полученных во время сражений, их последствия дали знать о себе спустя много лет.

С тех пор вдова его стала получать лишь половину пенсии, полагавшейся ему при жизни. В родительском доме всегда царили согласие и любовь, и Ноэлла никогда не задумывалась над тем, как она будет жить, если вдруг умрет мама.

Впрочем, ей казалось – хотя она не признавалась в этом даже себе самой, – что она выйдет замуж задолго до того, как мама успеет состариться, и муж, конечно, станет заботиться о ней.

Когда горе после потери обожаемого супруга потеряло свою остроту, миссис Вейкфилд все свои усилия направила на то, чтобы сделать дочку счастливой. К тому же она была полна решимости дать ей приличное образование. Каждый пенни, сэкономленный при жизни мужа, теперь тратился на Ноэллу, в результате чего она постигла науки, которые девочкам ее возраста изучать обычно не полагалось.

Ноэлла, отличавшаяся живостью ума, училась легко и охотно. Учителями ее были викарий – человек высокой эрудиции, бывший школьный учитель, вышедший на пенсию, и гувернантка, долгие годы жившая в семье аристократов. Ноэлла любила читать и, как часто говорила ее мама, мыслями переносилась в самые разнообразные уголки земного шара.

Нельзя сказать, чтобы в тихой деревушке в Борчестершире, где отец, выйдя в отставку, купил недорогой дом, жизнь била ключом. Дом был старенький, деревянный, выкрашенный белой краской, под черной крышей, и Ноэлла считала его лучшим на свете, поскольку он казалось, всегда был полон яркого солнца и веселого смеха.

Даже после того как умер отец, мама с Ноэллой частенько по вечерам, когда заканчивалось приготовление уроков, находили над чем посмеяться. Нередко они воображали, что вдруг найдут в саду клад и смогут поехать путешествовать по тем местам, о которых Ноэлла читала в книгах и которые завладели ее воображением. И вот год назад, когда Ноэлле было семнадцать лет, к ним неожиданно приехала мамина кузина Каролина Рэвенсдейл со своей дочерью.

Миссис Вейкфилд часто рассказывала дочке о своей кузине, которую очень любила. Они были одного возраста и выросли вместе. Однако рассказы эти ограничивались их детством, и лишь когда Ноэлле исполнилось шестнадцать, она узнала о Каролине Рэвенсдейл всю правду. Выяснилось, что отец Каролины, который был намного богаче отца матери Ноэллы, вывез свою дочку в Лондон, чтобы представить ее ко двору.

Каролина оказалась настолько хороша собой, что имела потрясающий успех.

– Волосы у нее того же цвета, что и у тебя, моя радость, – рассказывала миссис Вейкфилд Ноэлле. – Они достались вам от одного предка, шведа по происхождению. В каждом поколении они нет-нет да и появятся.

Волосы Ноэллы были необыкновенного бледно-золотого цвета, как солнечные лучи, когда небесное светило только-только появляется на горизонте. Однако глаза в отличие от большинства блондинок она имела не небесно-голубые, а темно-синие, как море в шторм.

– Каролина произвела в Лондоне настоящий фурор, – продолжала миссис Вейкфилд, – поэтому никто не удивился, когда она нашла себе блестящую партию.

– А за кого она вышла замуж, мамочка? – спросила Ноэлла, когда слушала эту историю в первый раз.

– За графа Рэвенсдейла, – ответила мать. – Он был намного старше ее, но являлся владельцем огромного поместья в Йоркшире, особняка в Лондоне и еще одного в Пьюмаркете. В Ньюмаркете же у него находились и конюшни, где он держал отличных скаковых лошадей.

Ноэлла слушала, затаив дыхание.

– Странный это был человек, – заметила миссис Вейкфилд. – Когда я впервые увидела его, я даже испугалась.

– А разве ты его видела, мамочка?

– Ну конечно! – ответила мама. – Когда Каролина обручилась с ним, он приехал погостить к ее родителям. Там меня с ним и познакомили. А вскоре, после того как она вышла за него замуж, я приехала к ним в Йоркшир.

– Расскажи мне поподробнее, мамочка!

Секунду помолчав, миссис Вейкфилд продолжила свой рассказ:

– Он был красив. И в то же время в нем чувствовалась какая-то властность. Мне показалось, что к Каролине он относится не как к жене, а как к маленькой девочке.

– А ей это не нравилось, мама? – поинтересовалась Ноэлла.

– Она мне об этом никогда не говорила, – ответила миссис Вейкфилд. – Но мне она тогда показалась несколько взвинченной и не такой счастливой, как мне хотелось бы ее видеть.

Вздохнув, она продолжала:

– Поскольку Йоркшир находится от нас далеко, я была у них там один-единственный раз. Хотя после того как граф построил в Лондоне Рэвен-Хаус, я приезжала туда не сколько раз. Мы с Каролиной тогда великолепно провели время. Ездили на балы, по магазинам…

И, ласково глядя на дочку, она заметила:

– Каролина любила меня. Мы с ней были как сестры. Она давала мне поносить свою одежду, равно как и в детстве никогда не жалела для меня игрушек.

– Должно быть, ты получила тогда массу удовольствия, мамочка! – воскликнула Ноэлла.

– Да, моя хорошая, – согласилась миссис Вейкфилд. – Впервые в жизни я носила дорогие и красивые платья. Не хочу хвастаться, но и я в то время имела успех.

– Да иначе и быть не могло, мамочка! Ты ведь такая красавица!

– Ну, конечно, не такая, как Каролина, но когда твой отец впервые увидел меня на балу в Рэвен-Хаусе, он тотчас же понял, что именно о такой девушке он всегда мечтал. Об этом он мне уже потом сказал.

– Как романтично, мамочка! – воскликнула Ноэлла.

– Да, – согласилась миссис Вейкфилд. – Подобного со мной до того никогда не случалось. Видела бы ты, какой красивый он был в военной форме!

– Значит, ты влюбилась в него, мама?

– Иначе и быть не могло! – воскликнула миссис Вейкфилд. – К сожалению, мы не смогли пожениться сразу же, как нам того хотелось, поскольку твоему папе надлежало вскоре отправиться со своим батальоном в Индию.

Ноэлла порывисто вскрикнула:

– Ой, мамочка, вы оба, должно быть, были вне себя от горя?

– Он лишь успел сказать мне, как сильно меня любит, – продолжала миссис Вейкфилд, – и попросил меня дождаться его. Я обещала.

– И он… уехал, – пробормотала Ноэлла.

– После его отъезда я вернулась обратно в деревню в полной уверенности, что ни один мужчина не покажется мне таким привлекательным и не будет так много для меня значить, как твой папа.

– И, тем не менее, я уверена, нашлись и другие мужчины, которые хотели бы жениться на тебе, – заметила Ноэлла.

– Да, двое или трое, – призналась миссис Вейкфилд. – Было бы и больше, если бы я дала им повод.

– Но тебе пришлось долго дожидаться, когда вернется папа.

– Почти восемь лет, – отозвалась миссис Вейкфилд. – И когда он, наконец, вернулся, я страшно боялась, что он уже не захочет жениться на мне.

– А он писал тебе?

– Он писал мне два-три раза в неделю, – гордо сказала миссис Вейкфилд. – И в каждом письме сообщал, что он не перестает обо мне думать, что я всегда в его сердце и что он неустанно молит Господа, чтобы его батальон поскорее отправили домой.

– А ты никогда не думала о том, чтобы самой поехать к нему в Индию? – спросила Ноэлла.

– Такое путешествие заняло бы не меньше полугода, – объяснила мама. – И даже если бы мои папа с мамой были в состоянии оплатить дорогу, они никогда не позволили бы мне уехать так далеко от дома.

– Бедная моя мамочка! – воскликнула Ноэлла. – Значит, тебе пришлось все это время ждать?

– Знаешь, это было приятное ожидание. И когда – наконец твой папа вернулся, мы тут же поженились, хотя он еще не оправился от полученных ран и врачи советовали ему отдохнуть перед столь решительным шагом.

И, рассмеявшись, миссис Вейкфилд продолжала:

– Но ты же знаешь, если твой папа что-то задумывал, его никто не мог остановить. А поскольку он был твердо намерен жениться на мне, никакие врачи мира не смогли бы ему помешать. Мы обвенчались в нашей деревенской церкви. На свадебной церемонии присутствовали лишь несколько самых близких друзей.

– Должно быть, твоя свадьба не шла ни в какое сравнение со свадьбой твоей кузины Каролины, – задумчиво проговорила Ноэлла.

– Ну конечно! О свадьбе Каролины писали все газеты. Да и подружек невесты у нее было, помимо меня, еще семь человек.

В глазах у миссис Вейкфилд появилось мечтательное выражение.

– У меня же не было ни подружек, ни пажей. Но во время церемонии венчания у меня было такое ощущение, словно ангелы поют в вышине, а на нас с папой снисходит священное сияние.

И дрогнувшим голосом она продолжала:

– Три месяца спустя я поняла, что у меня будет ребенок, то есть ты, моя дорогая.

– Ты обрадовалась, да, мамочка?

– Еще как! И папа тоже. Мне казалось тогда, что нет в мире людей счастливее нас.

– И ты поделилась этой новостью со своей кузиной Каролиной, – подсказала Ноэлла, зная, что будет дальше.

– Да. Я написала Каролине, – кивнула миссис Вейкфилд, – и вскоре получила от нее письмо, в котором она сообщала, что у нее тоже будет ребенок. Второй. Первым у нее был сын, которого она родила спустя девять месяцев после свадьбы.

Миссис Вейкфилд рассказала дочери о том, как они с кузиной Каролиной писали друг другу каждую неделю. В письмах своих они делились тем, какие чувства испытывают и о чем думают.

А потом случилось нечто странное. Однажды они получили письма одновременно – то есть когда графиня Рэвенсдейл открыла письмо у себя в Йоркшире, миссис Вейкфидд сделала то же самое с ее письмом в Борчестершире. Более того, они обнаружили, что написали друг другу одно и то же.

«По мнению врача, мой ребенок должен появиться на свет на Рождество или что-то около этого. Я уверена, дорогая, что и твой тоже. Посему я предлагаю, если родится мальчик, давай назовем его Ноэлем, а если девочка – Ноэллой».

– Впрочем, ничего особенно странного в том, что одна и та же мысль пришла нам в голову и что мы обе высказали ее друг другу, не было, – сказала миссис Вейкфилд дочери. – Мы с Каролиной всегда были очень близки друг другу.

И, улыбнувшись, добавила:

– Мы не только одинаково думали, но были и похожи друг на друга и, по-моему, обе считали, что и дети наши будут похожи как две капли воды, хотя у них и разные отцы.

Ноэлла подрастала, и чем старше становилась, тем больше ей хотелось узнать о Ноэлле Рэвен, которая родилась, как и она сама, на Рождество. Однако девочки никогда не встречались друг с другом.

Ноэлла никак не могла понять почему. В конце концов мама трагическим шепотом поведала ей, в чем тут дело. Оказалось, что спустя два года, после того как графиня Рэвенсдейл родила дочку, она страстно влюбилась.

Каролина познакомилась с ним в Ньюмаркете, где они с мужем были на скачках.

Капитан Д'Арси Фэаберн был самым настоящим повесой, отличавшимся, однако, поразительной красотой. Где бы он ни появлялся, повсюду за ним тянулся длинный шлейф разбитых сердец.

Но, несмотря на это, его с восторгом принимали в самых лучших домах, настолько он был обаятелен. Происходил он из благородной семьи, однако все свое состояние промотал, играя в карты.

И почти все его родственники, отличавшиеся крайне пуританскими взглядами, возмущенно фыркали при одном только упоминании его имени.

Д'Арси Фэаберну было на это ровным счетом наплевать, и он пре-спокойненько порхал из будуара в будуар.

И, тем не менее, нужно отдать ему должное, не только женщины занимали его мысли. Он был отличным спортсменом, и его охотно принимали в жокейском клубе, равно как и в самых элитных клубах Сент-Джеймса.

Женщины его обожали и падали в его объятия, словно перезрелые персики, поэтому не было ничего удивительного в том, что Каролина, которая два года перед тем безвылазно провела в Йоркшире, влюбилась в него без памяти.

Удивительно было другое – он тоже влюбился в нее.

– Я была просто поражена, равно как и все те, кто знал Каролину, – тихо проговорила миссис Вейкфилд, – когда узнала, что она сбежала с этим капитаном Д'Арси Фэаберном, прихватив с собой и свою дочку.

– Неужели, мамочка, все были так уж удивлены? – спросила Ноэлла.

– Ну конечно! – воскликнула мама. – А граф вообще был вне себя от ярости. Да и любой на его месте чувствовал бы то же самое!

– А что случилось потом? – спросила Ноэлла.

– Каролина написала мне, что собирается уехать за границу. Сначала они отправились в Париж, потом исколесили всю Европу, и повсюду капитан Фэаберн играл в карты.

– А почему граф не разошелся с ней? – поинтересовалась Ноэлла.

– Все от него только этого и ждали, – ответила мама, – но он был человеком гордым и не смог бы вынести скандала, который неминуемо разразился бы, дойди это дело до палаты лордов.

– А дальше?

– Дальше Каролина как сквозь землю провалилась, и я несколько лет понятия не имела, где она и что с ней.

В голосе миссис Вейкфилд прозвучали горестные нотки, не укрывшиеся от ее дочери.

– Как-то на Рождество я получила от нее письмо, – продолжала миссис Вейкфилд, – в котором она написала мне, какая красивая у нее дочка, и добавила, что ей очень хотелось бы знать, похожи вы с ней или нет.

– Ну конечно, похожи! – воскликнула Ноэлла.

Но об этом она узнала позже.

А тогда продолжала слушать мамин рассказ. Мама поведала ей о том, как кузина Каролина отказалась от титула, полученного ею при замужестве, и стала именоваться просто миссис Фэаберн.

– Она надеялась, – пояснила миссис Вейкфилд, – что большинство людей, с которыми она познакомится за границей, не узнают о том, что на самом деле капитан Фэаберн никакой ей не муж.

– А что стало с ее сыном, которого Каролина бросила? – спросила Ноэлла.

– Она оставила его с отцом, поскольку он являлся единственным наследником титула. Я часто думала о том, – со вздохом произнесла миссис Вейкфилд, – как ему, бедному, живется без мамы. Наверное, тоскливо и одиноко…

Вот такую Ноэлла узнала историю – увлекательную, однако несколько запутанную.

Услышанное довольно быстро изгладилось из ее памяти, и она так никогда и не вспомнила бы обо всем этом, если бы год назад так называемая миссис Фэаберн со своей дочкой Ноэллой нежданно-негаданно не свалились к ним, как снег на голову.

Случилось это одним ранним вечером, когда Ноэлла с мамой сидели перед камином в гостиной.

Они как раз ломали голову над тем, как из старенького платья сделать что-нибудь более свежее и модное, когда раздался стук в парадную дверь.

– Интересно, кто бы это мог быть? – воскликнула миссис Вейкфилд.

– Я открою, мамочка, – сказала Ноэлла. – Нянюшка на кухне готовит ужин и наверняка не слышит.

И она, выскочив из маленькой гостиной, пробежала по узенькому холлу к входной двери и распахнула ее. Никакой кареты, к ее удивлению, у дверей не оказалось. На пороге стояла какая-то дама, закутанная в накидку – на улице было довольно холодно, – а рядом с ней молоденькая девушка. Несколько секунд Ноэлла молча смотрела на них. Незнакомка первой нарушила молчание.

– Ты, должно быть, Ноэлла! – воскликнула она.

В этот момент в холле показалась миссис Вейкфилд. При виде незваных гостей, она вскрикнула от удивления:

– Каролина! Неужели это и в самом деле ты?

– Да, это я. Ах, Эверил! Я приехала к тебе за помощью!

Женщины расцеловались, а Ноэлла в это время с изумлением разглядывала свою тезку.

У нее было такое ощущение, словно она смотрела на себя в зеркало. У Ноэллы, которую Каролина обычно звала Ноэлли, были такие же светлые волосы, такие же темно-синие глаза и такая же улыбка.

– Мы с тобой точь-в-точь как сестры-близнецы, – заметила Ноэлли. Миссис Вейкфилд потащила гостей к камину, а возница наемного экипажа принялся вносить их багаж. Немного погодя Каролина поведала кузине свою историю.

И хотя она старалась говорить шепотом, Ноэлле было слышно каждое слово. Грустный это оказался рассказ. Капитан Д'Арси Фэаберн с годами стал играть в карты все более и более безрассудно. В результате он вынужден был, чтобы оплатить свои счета, занимать деньги у женщин, а это уже само по себе достойно порицания. А потом, в один черный день, за карточным столом произошел страшный скандал, виновником которого оказался капитан, и его вызвали на дуэль.

Каролина извелась от тревоги за мужа, хотя и пыталась себя убедить, что ему не привыкать к дуэлям, – так что одной больше, одной меньше никакого значения не имеет. К сожалению, страхи ее оказались обоснованными. Капитан Фэаберн был уже не тот, что раньше. Он стал старше, а противник его, человек молодой и отлично владевший пистолетом, сумел показать великолепный класс стрельбы. В результате капитан Фэаберн скончался от полученной раны через три дня после дуэли.

Каролина и Ноэлли остались практически без средств к существованию.

– Мы в то время жили в Неаполе, – рассказывала Каролина. – И я всегда считала, что у меня там много друзей. Но после случившегося они все куда-то испарились, как утренний туман. И тогда я поняла: единственное, что нам с Ноэлли остается, это вернуться в Англию.

– Конечно, это было самым разумным, – поддержала миссис Вейкфилд.

– Денег у нас нет, – продолжала Каролина, – и я понятия не имею, где их раздобыть.

– Вы можете оставаться в нашем доме столько, сколько пожелаете, – ласково проговорила миссис Вейкфилд.

– Эверил, дорогая, я знала, что ты мне это предложишь. Но мне страшно не хочется вас обременять.

– Ну что ты! Вы нам вовсе не будете в тягость! Я так рада снова видеть тебя.

Ноэлла понимала, что общение с кузиной Каролиной приносит маме истинную радость, да и ей самой было приятно находиться в обществе Ноэлли.

Хотя девушки были похожи как две капли воды, Ноэлли, пожившая на континенте, казалась старше. Ей приходилось встречаться со многими людьми и немало времени проводить в самых разнообразных казино. Она говорила о таких вещах, о которых Ноэлла и слыхом не слыхивала, и относилась к жизни с некоторой долей цинизма.

Подобное отношение наложило свой отпечаток и на ее прекрасное лицо.

– Папа умел только тратить деньги, – сказала она как-то Ноэлле.

Ноэлла уже знала, что Ноэлли звала капитана Фэаберна папой, хотя он и не был ей родным отцом.

– Должно быть… тебе пришлось нелегко, – нерешительно проговорила Ноэлла.

– Еще как! Бременами просто ужасно! – воскликнула Ноэлли. – Мы частенько жили в долг. Иначе пришлось бы голодать.

Голос ее прозвучал резко, что не укрылось от Ноэллы.

Когда девушки узнали друг друга поближе, Ноэлли как-то вечером решила довериться подруге:

– Знаешь, я так устала думать о том, будем ли мы сыты на следующий день или нет, что, когда мы жили в Венеции, села и написала своему настоящему отцу.

Ноэлла даже вскрикнула от изумления:

– И ты не побоялась?

– Нет. Я рассказала ему, как мне надоело колесить по Европе, заезжая во все города, где есть казино, и спросила его, могу ли я вернуться домой.

У Ноэллы даже дыхание перехватило.

Первой ее мыслью было, что Ноэлли поступила непорядочно по отношению к матери.

Но потом она поняла, насколько нелегко жить в постоянной нужде и как унизительно было Ноэлли притворяться дочерью человека, который даже не мог жениться на ее матери.

– Надеюсь, ты понимаешь, – продолжала Ноэлли, – что на самом деле я леди Ноэлла Рэвен!

– Никогда об этом не задумывалась, – призналась Ноэлла.

– Но ведь это и в самом деле так! Однако теперь, когда Д'Арси Фэаберна не стало, мне придется взять на себя заботу о маме.

Она тяжело вздохнула.

– Поскольку мой родной отец наверняка никогда не простит ее за то, что она от него сбежала, и ее родственники до конца дней своих не станут с ней общаться, придется мне и впредь влачить жалкое существование. Другого выбора у меня нет.

– Ах, Ноэлли, как мне тебя жаль! – воскликнула Ноэлла. – Но может быть, какой-то счастливый случай поможет тебе?

– Какой именно? – спросила Ноэлли.

На этот вопрос у Ноэллы не нашлось ответа.

А вскоре произошли такие трагические события, которых никто не ожидал и о которых и подумать-то было страшно.

Несколько месяцев они вчетвером кое-как перебивались на жалкую пенсию миссис Вейкфилд. Все темы их разговоров сводились к тому, откуда взять денег. Оказалось, что Каролина продала свои меха и все ценное в доме, чтобы оплатить дорогу в Англию. Так что когда она приехала, при ней было лишь несколько фунтов. Однако все четверо прекрасно осознавали, что такое жалкое существование не может продолжаться вечно.

Однажды утром на имя миссис Фэаберн пришло письмо. Открыв его, Каролина вскрикнула от радости.

– Какие хорошие новости! – воскликнула она. – Просто чудесные, Эверил! Сейчас я тебе все расскажу, чтобы ты тоже порадовалась вместе со мной.

– Что случилось? – поинтересовалась миссис Вейкфилд.

– Завтра в Англию приезжает мой старый добрый друг мистер Леон Ротмэн. Он хочет встретиться со мной как можно скорее.

И, бросив взгляд на Ноэлли, она продолжала:

– Помнишь, дорогая, когда мы уезжали из Италии, я оставила для него на вилле письмо, в котором сообщила, что мы с тобой отправляемся в Англию, и выразила надежду, что там мы и останемся.

И таким ликующим голосом, какого миссис Вейкфилд еще у нее не слышала, объяснила:

– Он в то время находился в Африке, поэтому прочитал мое письмо только неделю назад, когда вернулся в Неаполь. Узнав о том, что мы находимся здесь, он не мешкая пустился за нами вдогонку. Слава Богу, теперь все образуется!

– Ты хочешь сказать, Каролина, – ласково спросила миссис Вейкфилд, – что собираешься выйти за этого джентльмена замуж?

Каролина с удивлением взглянула на свою кузину.

– Замуж? Что ты! Это невозможно! Он ведь уже женат. Но он очень, очень богат и всегда был моим самым преданным… другом.

Перед словом «друг» Каролина сделала небольшую паузу.

Ноэлла ее и не заметила, но ее маме эта заминка сказала о многом. Глядя на Каролину с явным осуждением, миссис Вейкфилд поднялась из-за стола.

– Надеюсь, дорогая Каролина, что ты не будешь разочарована, – секунду помолчав, проговорила она и вышла из комнаты.

На следующее утро Каролина с Ноэлли отправились в почтовой карете в Борчестер, где в самом лучшем отеле остановился мистер Ротмэн, что явствовало из его письма.

– Думаю, он попросит нас тотчас же поехать с ним в Лондон, – доверительно сообщила Каролина. – Так что весь наш багаж мы забирать с собой не будем. Впрочем, не сомневаюсь, он сразу купит нам все самое необходимое.

Они с Ноэлли взяли с собой лишь столько вещей, сколько им могло потребоваться на два-три дня.

Обе, уезжая, были преисполнены таких радужных надежд, что Ноэлла, глядя на их ликование, не сразу заметила, как неодобрительно относится мама ко всему происходящему.

Когда они, уже одни, вернулись в гостиную, миссис Вейкфилд неожиданно сказала:

– Если бы у тебя, моя хорошая, была возможность познакомиться с такими людьми, каких я знала в молодости, я была бы просто счастлива.

– С какими, мамочка? – спросила Ноэлла.

– С леди и джентльменами, которые живут хорошей, добропорядочной жизнью, – резким голосом проговорила миссис Вейкфилд.

И, взяв дочку за руку, усадила ее рядом с собой на софу.

– Послушай, Ноэлла, – продолжала она. – Тебе уже почти восемнадцать, и ты достаточно умна, чтобы понять: некоторые люди совершают в своей жизни странные, а порой и нехорошие поступки. Но это их дело! Обещай мне, что ты постараешься всегда поступать только порядочно.

– Ну конечно, мамочка! – воскликнула Ноэлла.

И поскольку мама впервые разговаривала с ней так откровенно, секунду помолчав, решилась спросить:

– Тебя расстроила кузина Каролина, да, мамочка? Но почему? Ты считаешь, что она не должна так радоваться, что встретится с этим человеком?

Мама молчала, и Ноэлле даже показалось, что она ей не ответит.

Однако после продолжительной паузы та проговорила:

– Я люблю Каролину. Как я тебе уже рассказывала, мы выросли вместе. Но ты, моя девочка, должна понять – она совершила нехороший поступок, бросив своего мужа и сбежав с человеком, за которого не могла выйти замуж.

Она помолчала, словно подбирая нужные слова, и продолжала:

– Ей также не следовало встречаться с этим мистером Ротмэном, каким бы он ни был богатым, и надеяться, что он станет заботиться о ней. Ведь он человек женатый, и у него есть своя собственная семья.

– Я понимаю, мамочка, что ты хочешь сказать, – секунду подумав, ответила Ноэлла.

– Любовь очень странная вещь, – продолжала мама. – Когда-нибудь ты поймешь, что когда ты влюблена, только это чувство имеет значение, все остальное становится несущественным.

И, вздохнув, тихонько продолжала:

– Но любовь дается нам самим Господом, и если мы оскорбим ее, совершив какой-нибудь неблаговидный поступок, то тем самым оскверним нечто святое.

Ноэлла удивленно взглянула на мать, а та, наклонившись, поцеловала ее.

– Я могу только горячо молить Господа, что когда-нибудь ты встретишь человека такого же доброго и благородного, как твой отец, и влюбишься в него. И тогда ты поймешь, что та любовь, которая не подчиняется законам Божьим, оскверняет людей, откликнувшихся на ее зов.

С этими словами миссис Вейкфилд поднялась с софы и поспешно вышла из комнаты, чтобы дочка не заметила ее слез. После ее ухода Ноэлла принялась размышлять над ее словами. И ей внезапно показалось несправедливым, что Ноэлли прозябает в бедности, – ведь она дочь графа!

– Может быть, когда-нибудь муж простит кузину Каролину, – попыталась успокоить себя Ноэлла, – и тогда Ноэлли будет жить в роскоши, которой ей так не хватает.

Поскольку сама Ноэлла всегда жила более чем скромно, то никогда ни о какой роскоши и не мечтала.

Впрочем, в то время ей и в голову не могло прийти, какое ее ждет несчастье и как круто изменится ее жизнь.

Через три дня после отъезда кузина Каролина и Ноэлли возвратились. Как только они вошли в дом, Ноэлла, встретившая их на пороге, тут же поняла: случилось нечто ужасное. Лица у обеих были белыми как мел, на них застыло выражение полнейшего смятения. Войдя в гостиную, Каролина бессильно опустилась на софу, словно ноги отказывались ее держать, и дрожащим голосом проговорила, обращаясь к миссис Вейкфилд:

– Ты не поверишь… Да я и сама поверить в это не могу! Леон Ротмэн умер!

– Умер?! – воскликнула пораженная миссис Вейкфилд.

– Да. Сегодня рано утром. И мы с Ноэлли тут же уехали.

– Но отчего? Что произошло?

– В Африке он подхватил лихорадку и по приезде в Неаполь должен был лечь в больницу. Но когда прочитал мое письмо, решил приехать сюда и помочь мне, как я его просила.

Голос Каролины Фэаберн дрогнул, и она с усилием продолжала:

– По дороге в Англию болезнь обострилась. Оказалось, что в организме у него какая-то страшная инфекция.

Едва сдерживая рыдания, Каролина продолжала:

– Когда мы приехали в отель, камердинер Пеона сообщил нам, в каком плачевном состоянии пребывает его господин. И хотя за врачом в город уже послали, никто не знал, как помочь больному до того как тот прибудет.

На глаза Каролины навернулись слезы.

– Он боролся с болезнью, боролся за свою жизнь с той же отчаянной решимостью, какую выказывал и в делах. Но это не помогло, он умер… И мы уехали, чувствуя, что не должны этого делать. Но чем мы могли помочь, когда его уже нет в живых?

Каролина разрыдалась, и миссис Вейкфилд ласково обняла ее.

– Как мне жаль тебя, дорогая, – прошептала она.

– Ах, Эверил, что же мне делать? Он был моей последней надеждой, и теперь чем скорее я умру, тем лучше.

Миссис Вейкфилд попыталась утешить ее. Наконец ей удалось уговорить ее лечь в постель, поскольку Каролина с ног валилась от усталости.

На следующее утро Ноэлла с ужасом узнала, что и Каролина, и ее дочь заразились лихорадкой, которая свела в могилу Леона Ротмэна. Вызвали местного врача, однако он лишь предписал больным постельный режим. Правда, он дал им какое-то лекарство, но миссис Вейкфилд оно показалось не более чем подкрашенной водичкой.

Миссис Вейкфилд категорически запретила Ноэлле подходить к Ноэлли и ее матери, заявив, что сама будет ухаживать за ними. Ноэлла попыталась возразить, но мама и слушать не стала.

– Ты не должна и близко подходить к их комнатам, моя хорошая, – сказала она дочери. – Можешь помогать нянюшке на кухне и приносить наверх еду, но если я увижу тебя у их дверей, я очень на тебя рассержусь.

– Ты же знаешь, я сделаю, как ты пожелаешь, мамочка, – ответила Ноэлла. – Только прошу тебя, не переутомляйся.

Впоследствии ей пришло в голову, что как раз из-за того, что мама, не отличавшаяся крепким здоровьем, не жалея сил, ухаживала за больными, она и сама заразилась от них лихорадкой.

Каролина с дочерью умерли одна за другой с разницей всего в несколько часов. Не успели их тела предать земле, как умерла и мама. Сначала Ноэлле казалось, что она видит какой-то кошмарный сон и никак не может проснуться.

После похорон они остались с нянюшкой одни, в тихом опустевшем доме и почти без средств к существованию.

И день ото дня жить им становилось все труднее и труднее…

– Я должна раздобыть где-то денег, – задумчиво проговорила Ноэлла.

Ей пришла в голову мысль еще разок осмотреть дом – может быть, она найдет что-то, что можно продать.

Однако она тут же отказалась от этой мысли. Вся мебель из маминой спальни, равно как и из других комнат, уже нашла своих покупателей. Платья кузины Каролины и Ноэлли Ноэлла убрала подальше. На этом настояла нянюшка.

Поколебавшись, Ноэлла с ней согласилась.

– Может быть, они и вправду заразные, – заметила она.

– Комнаты мы уже привели в порядок, – сказала нянюшка, – а одежду я на всякий случай вынесу на улицу. Пускай проветрится.

После смерти Каролины и Ноэлли врач настоял, чтобы комнаты, в которых они жили, были продезинфицированы.

Следуя его указаниям, двери в комнатах плотно закрыли и сожгли там какое-то отвратительно пахнущее дезинфицирующее средство. Вонь от него распространилась по всему дому. Только распахнув настежь все окна и двери, Ноэлле удалось, в конце концов, избавиться от этого тошнотворного запаха – ей все казалось, что в доме пахнет смертью. Нянюшка вынесла одежду Каролины и Ноэлли в сад и развесила ее на веревке.

Лишь после того, как вещи провисели там почти три дня, Ноэлла наконец решила, что они больше не представляют угрозы для жизни. После чего продала их за несколько шиллингов местному коробейнику, который раз в неделю появлялся у них в деревне. Он рад был купить все, из чего впоследствии можно было бы извлечь для себя выгоду.

Единственное, что Ноэлла не стала продавать, это вечерние туалеты. Они были такие изысканные и декольтированные, что любая порядочная девушка вряд ли отважилась бы их надеть.

А посему они так и остались висеть в комнате, которую совсем недавно занимала мамина кузина.

Коробейник купил и некоторые вещи, принадлежавшие миссис Вейкфилд.

У Ноэллы сердце разрывалось от горя, когда она отдавала их, однако она понимала, что сейчас важнее было есть, а не одеваться.

Приходилось думать не только о себе, но и о нянюшке, которой было уже почти шестьдесят лет и которая ухаживала за ней с тех пор, когда Ноэлла была еще маленькой девочкой.

А еще о Хокинсе, бывшем денщике отца, который не оставил своего господина, когда тот вышел в отставку. Отец предложил ему работу на конюшне, однако вскоре Хокинс из конюха превратился в мастера на все руки, готового с радостью выполнить любую работу по дому. Ноэлла часто думала, что лишь благодаря ему они с нянюшкой все еще живы.

Последний месяц они протянули исключительно на кроликах, которых он ловил в лесу с помощью силков, и на рыбе – правда, крошечной, – которую он добывал в реке.

До Рождества у них еще хватило картошки. Хокинс сам ее вырастил и хранил в старом погребе.

Но с новым годом в дом пришел голод.

Бывали дни, когда приходилось довольствоваться одним черствым хлебом – булочник продавал им его за один-два пенса, поскольку больше его никто не покупал.

Хокинс был уже не молод – далеко за шестьдесят. А выглядел намного старше, поскольку постоянно недоедал. То же самое можно было сказать и о нянюшке. Ноэлла знала, что больше всего на свете они боялись оказаться на старости лет в работном доме, хотя никогда и не говорили об этом.

«Я должна их спасти, если уж не могу спасти себя», – думала она, но как это осуществить, понятия не имела.

Она, конечно, не раз собиралась продать дом, однако он был настолько ветхий и располагался в такой глуши, что покупателей не находилось. Иногда ей даже казалось, что крыша вот-вот рухнет им на головы и погребет их под собой.

– Нужно что-то предпринять! – вслух произнесла Ноэлла, подходя к окну.

Однако, чувствуя себя не в силах что-либо изменить, она принялась молиться, взывая о помощи не только к Господу, но и к своей маме.

В дверь громко постучали, и Ноэлла вздрогнула от неожиданности. Она знала, что нянюшка стука не услышит, поэтому сама пошла открывать.

Она боялась, что явился кто-то из деревни, кому они задолжали, и понимала, как стыдно ей будет оправдываться, объясняя, что у нее абсолютно нет денег, чтобы выплатить долг.

Ноэлла нехотя открыла дверь, заранее сгорая со стыда. К своему изумлению, она увидела на пороге изысканно, по самой последней моде одетого джентльмена.

За спиной его стояла дорожная карета, запряженная двумя ухоженными лошадьми, в которой он, очевидно, приехал. На козлах восседал кучер, у дверцы стоял конюх. Ноэлла молча переводила взгляд с джентльмена на лошадей и обратно, пока тот не нарушил молчания.

– Я хотел бы поговорить с леди Ноэллой Рэвен.

И не успела Ноэлла прийти в себя от удивления, как джентльмен воскликнул:

– Так вы, наверное, и есть леди Ноэлла! Я ваш кузен, Джаспер Рэвен.

Говоря это, он сорвал с головы шляпу.

– Нет, нет, я не леди Ноэлла! – поспешила разуверить его Ноэлла. – Может быть, вы войдете в дом и я вам все объясню.

– Хорошо, – согласился джентльмен.

Войдя в холл, он огляделся по сторонам, очевидно, ища, куда бы положить шляпу.

Только сейчас Ноэлла поняла, каким пустым может показаться холл незнакомым людям, – она уже успела продать столик и два симпатичных дубовых стула.

Не проронив ни слова, она провела незнакомца в гостиную, стараясь не обращать внимания на его реакцию, – он удивленно вскинул брови, видимо, пораженный почти полным отсутствием мебели. Не дождавшись, когда Ноэлла предложит ему сесть, он осторожно примостился на самом краешке стула и положил шляпу рядом с собой на пол.

Ноэлла уселась на софу и проговорила:

– Боюсь, мистер Рэвен, у меня для вас… плохие новости.

– Плохие новости? – резким голосом переспросил Джаспер.

– Леди Ноэлла и ее мама… умерли.

– Что?! Быть этого не может!? – воскликнул он.

– К сожалению, это правда, – проговорила Ноэлла. – Они заразились лихорадкой от одного знакомого, только что приехавшего из Африки, и ни врач, ни моя мама не смогли их спасти.

И поскольку джентльмен на это сообщение никак не отреагировал, добавила:

– Моя… мама… тоже заразилась от них лихорадкой… и умерла… вслед за ними…

– Мне очень жаль, – обрел наконец голос мистер Рэвен. – Для вас это, должно быть, было сильнейшим потрясением.

– Я до сих пор никак не могу поверить, что это произошло на самом деле.

Говоря это, Ноэлла бросила взгляд на незнакомца и увидела, что тот недовольно нахмурил брови. Взглянув на него повнимательнее, она заметила, что он не так молод, как показалось ей вначале. Сейчас ему можно было дать лет тридцать пять. Высокий, стройный, однако красивым его назвать как-то язык не поворачивался. На его лице лежал, казалось, отпечаток жестокости.

Ноэлле тем не менее было очень интересно узнать, зачем он сюда пожаловал, и, не в силах скрыть любопытства, она спросила:

– Значит, вы родственник Ноэллы?

– Как я уже вам сказал, моя фамилия Рэвен. Я двоюродный брат графа Рэвенсдейла.

– Ноэлла так надеялась получить письмо от отца, – заметила Ноэлла.

– Но он умер!

– О Господи! Она говорила мне, что написала ему, еще когда они с мамой были в Венеции, но ей и в голову не могло прийти, что несчастье помешало ему ответить на ее письмо.

– Ответа не пришло по той простой причине, что граф был очень болен. И только когда после его смерти из-за границы вернулся его сын, он занялся корреспонденцией отца.

– Если бы только Ноэлли знала об этом… – прошептала Ноэлла.

– Ну, сейчас бесполезно об этом сожалеть, – равнодушно заметил мистер Рэвен. – Хуже всего то, что я только зря прокатился вокруг Европы.

Он произнес это, как показалось Ноэлле, не грустным, а скорее каким-то ожесточенным тоном.

– Мне очень жаль, – заметила она голосом, полным участия. – Думаю, если бы Ноэлли была жива, ей было бы очень приятно познакомиться со своим родственником со стороны отца.

– Ну это для меня как раз не имеет никакого значения, – проговорил джентльмен.

И, заметив на лице Ноэллы недоуменное выражение, решил, очевидно, что ему следует внести некоторую ясность.

– Лично для меня смерть леди Ноэллы – огромное несчастье.

– Но почему? – удивилась Ноэлла.

– Ее брат, который после смерти отца унаследовал титул графа, попросил меня найти ее. И поскольку мне это предложение сулило немалую выгоду, я согласился. Он хотел, чтобы она переехала жить к нему.

– Если бы она об этом только знала, – со вздохом проговорила Ноэлла. И с любопытством спросила: – А что представляет из себя граф? Тетя Каролина никогда о нем не говорила.

– Тетя Каролина?! – воскликнул пораженный мистер Рэвен. – Вы хотите сказать, что и вы являетесь Рэвенам родственницей?

– Не Рэвенам, – поспешила внести ясность Ноэлла. – Но мать Ноэллы, которую, полагаю, мне следует называть графиней, была кузиной моей мамы и ее самой близкой подругой.

Видя, что мистер Рэвен с интересом слушает, она продолжала:

– Когда капитан Д'Арси Фэаберн был убит, тетя Каролина с Ноэлли вернулись в Англию и поселились у нас. Они очень нуждались, так что были бы рады помощи графа.

– Именно это он и собирался сделать, – сказал мистер Рэвен. – А в благодарность за то, что я отыщу сестру, он обещал помочь и мне.

– Вот уж никогда бы не сказала, что вы нуждаетесь в помощи, – простодушно заметила Ноэлла.

Мистер Рэвен расхохотался.

– Уверяю вас, внешность может быть обманчива. На самом деле я крайне стеснен в средствах. – И уже совершенно другим тоном проговорил. – Полагаю, вы невысокого мнения о моих манерах, ведь я до сих пор не спросил, как вас зовут.

– Наверняка то, что я вам скажу, удивит вас, – улыбнулась Ноэлла, – но меня тоже зовут Ноэлла. Когда моя мама и ее кузина Каролина узнали, что их дети должны одновременно появиться на свет на Рождество, они решили назвать их одинаково. Если родится мальчик, то Ноэлем, а если девочка – Ноэллой.

– По-моему, это может вызвать путаницу, – заметил мистер Рэвен.

– Могло бы, если бы мы постоянно жили вместе, – согласилась Ноэлла. – Но дело в том, что до прошлого года, когда они с мамой приехали сюда, я с Ноэлли вообще никогда не встречалась. А когда мы увидели друг друга, то очень удивились, насколько мы с ней похожи.

– Верно! – воскликнул мистер Рэвен, словно это ему только что в голову пришло. – У вас одинаковый цвет волос!

Улыбнувшись, Ноэлла объяснила:

– Мама часто рассказывала мне, что цвет волос нам достался от какого-то далекого предка, шведа по происхождению. Бремя от времени в нашей семье рождаются дети с такими волосами.

Говоря это, она вдруг ощутила на себе пристальный взгляд мистера Рэвена, и ей стало как-то не по себе. Порывшись в кармане своего сюртука, сидевшего на нем безукоризненно, он извлек из него маленькую кожаную коробочку, открыл ее и протянул Ноэлле. Внутри оказалась небольшая миниатюра, на которой была изображена Ноэлли, совсем еще крошкой – не больше годика.

Но уже тогда у нее были бледно-золотистые волосы и темно-синие глаза.

– Она практически не изменилась с тех пор! – восторженно воскликнула Ноэлла.

– И вас легко можно принять за нее, – заметил мистер Рэвен.

Улыбнувшись, Ноэлла отдала ему коробочку.

– Прошу меня простить, – немного помолчав, смущенно проговорила она, – что не предлагаю вам чего-нибудь выпить, но… к сожалению… в доме ничего нет…

– Почему вы настолько бедны? – после короткой паузы спросил незваный гость.

Беспомощно всплеснув руками, Ноэлла сказала:

– После смерти мамы я не получаю пенсию за отца. И вы сами видите, что… больше… продавать нечего.

Поскольку то, о чем она говорила, было очевидно и так, она не ощутила совершенно никакого стыда. Внезапно ей пришло в голову, что если бы Ноэлли получила помощь от брата, она и ей смогла бы помочь. Ноэлла была абсолютно уверена, что подруга только рада была бы это сделать.

Внезапно мистер Рэвен встал и, подойдя к окну, взглянул на запущенный сад.

– Кто еще живет вместе с вами? – спросил он, не оборачиваясь.

– Моя старая нянюшка и бывший денщик моего отца, живущий у нас с тех пор, как папа вышел в отставку и купил этот дом.

– Но ведь у вас есть друзья среди соседей?

– Соседей здесь очень мало, а те, кто есть, сами едва сводят концы с концами.

Говоря это, Ноэлла подумала о том, как, должно быть, стыдно будет обращаться за помощью к соседям. С тех пор как умерла мама, они почти не общались с ней. По большей части в округе жили одни старики. Дети их – если таковые вообще имелись – переехали в Лондон или в другие города, где можно было наслаждаться жизнью, а не прозябать, как в этом захолустье.

Сами они не предлагали Ноэлле помощи, а она, будучи девушкой гордой и застенчивой, ни о чем их не просила.

Отойдя от окна, мистер Рэвен снова уселся на стул.

– Вы до сих пор не сказали мне, как ваша фамилия, – проговорил он.

– Простите, я должна была бы сразу это сделать. Меня зовут Ноэлла Вейкфилд.

– Выслушайте меня, мисс Вейкфилд, – сказал мистер Рэвен. – Полагаю, то, что я вам сейчас предложу, должно вас заинтересовать, поскольку вы могли бы извлечь из этого немалую для себя выгоду.

Говорил он медленно, словно обдумывая каждое слово.

Ноэлла смотрела на него во все глаза. У нее было такое чувство, что то, что он собирается сказать, имеет большое значение, однако о чем пойдет речь, она понятия не имела.

– Два месяца назад, – начал мистер Рэвен, – я приехал к моему кузену, графу Рэвенсдейлу, чтобы сообщить ему о моем изобретении, которое, как я считал, должно было его заинтересовать.

– Об изобретении? – воскликнула заинтригованная Ноэлла.

– Да. Я изобрел новый телескоп, который не идет ни в какое сравнение с тем, что используется в военно-морском флоте в настоящее время. Если продать мое изобретение заинтересованным лицам, не сомневаюсь, за него можно выручить кучу денег.

– Как интересно!

– Я попросил кузена Линдона оказать мне финансовую поддержку, – продолжал мистер Рэвен, – однако, как я и ожидал, он вовсе не горел желанием это сделать.

– Но почему? – удивилась Ноэлла.

– Потому что он копия своего отца! Такой же своенравный и упрямый! – резко бросил мистер Рэвен.

– Мама всегда считала, что муж кузины Каролины человек властный. Она его даже немного побаивалась, – заметила Ноэлла. – Жаль, что и брат Ноэлли оказался таким же.

– Он может нагнать страх на кого угодно, – сказал мистер Рэвен. – Я же считаю его просто жадным.

– Потому что он отказался финансировать ваше изобретение?

– У меня есть друг, крупный специалист в этом вопросе, – проговорил Джаспер. – Так вот, он убежден, что открытие мое совершило бы настоящий переворот в науке и что подобное устройство во много раз совершеннее тех, что используются военно-морским ведомством в настоящий момент.

Все это было очень интересно, однако Ноэлла никак не могла понять, какое отношение имеет изобретение мистера Рэвена к Ноэлли.

Словно прочитав ее мысли, он проговорил:

– После долгих споров граф сказал, что если я сумел сконструировать телескоп, мощнее которого нет в мире, то мне ничего не стоит найти его сестру, от которой он не получал никаких вестей до тех пор, пока не прочитал письмо, написанное ею отцу.

– А, теперь я понимаю! – воскликнула Ноэлла. – И как это вы смогли догадаться, что Ноэлли живет здесь?

– Сначала я поехал в Венецию, откуда она прислала письмо, – продолжил свой рассказ мистер Рэвен. – С кем только я не встретился, пока мне удалось узнать, что капитан Фэаберн отправился в Неаполь! Я кинулся за ним вдогонку.

– Как раз из Неаполя кузина Каролина и Ноэлли сюда и приехали, – заметила Ноэлла.

– Так я и понял, – сказал мистер Рэвен. – А теперь выясняется, что путешествовал я напрасно.

– Мне очень, очень жаль! – воскликнула Ноэлла. – Но, к несчастью, не в нашей власти что-либо изменить.

– А я думаю, вы ошибаетесь, – тихо сказал мистер Рэвен.

Ноэлла с удивлением взглянула па него.

– Вы мне только что сказали, что очень похожи на свою кузину.

– Так похожа, что нас можно было принять за близнецов, – заметила Ноэлла, не понимая, к… чему он клонит.

Мистер Рэвен весь подался вперед.

– У меня к вам предложение.

– Предложение? – переспросила Ноэлла.

– Как я понял, мисс Вейкфилд, вы сильно нуждаетесь.

– По-моему, это… сразу бросается в глаза, – пробормотала Ноэлла. – И насколько вы могли заметить… мне больше нечего… продать.

– Я это вижу, равно как и то, что вы намного худее, чем должны были бы быть.

Мистер Рэвен окинул Ноэллу бесцеремонным взглядом с головы до ног, и та мучительно покраснела.

Решив, что он ведет себя нагловато, она поспешно проговорила:

– Думаю, мы сумеем как-нибудь выкрутиться. Еще раз приношу свои искренние сожаления, мистер Рэвен, что путешествие ваше было напрасным.

Ноэлла встала, давая тем самым понять, что разговор окончен, однако, к ее удивлению, незваный гость не пошевелился.

Он молча смотрел на нее.

Ноэлла, сама того не ведая, была в тот момент необыкновенно хороша. Солнце, лившееся сквозь окно, освещало ее белокурую головку, образуя вокруг нее как бы огненный ореол, отчего тонкие черты лица казались еще более нежными.

– Садитесь! – приказал мистер Рэвен.

Ноэлла была настолько удивлена, что безропотно выполнила приказ.

– А теперь послушайте меня, – проговорил мистер Рэвен, – и постарайтесь понять, что я вам сейчас скажу.

Ноэлла во все глаза смотрела на него, а он между тем продолжал:

– Граф Рэвенсдейл вбил себе в голову, что обязан спасти свою сестру от той жизни, которую, по его мнению, ведут его мать с капитаном Д'Арси Фэаберном.

Ноэлла молча слушала. На лице ее застыло недоуменное выражение.

– Я обещал отыскать эту юную особу и доставить ее к графу, но, увы, ее больше нет на белом свете. Однако Господь, кажется, проявил ко мне благосклонность и послал мне замену.

И, проговорив это, он усмехнулся. Видя, что Ноэлла все еще не понимает, добавил:

– Я предлагаю, чтобы вы заняли место вашей кузины.

Ноэлла все с тем же изумлением смотрела на него.

– Я… я… вас… не понимаю, – наконец пролепетала она.

– А по-моему, понимаете, – бросил мистер Рэвен. – Вы видели миниатюру и прекрасно знаете, что никому и в голову не придет усомниться, что ребенок, изображенный на портрете, – это вы.

– О чем… вы… говорите? – все никак не могла взять в толк Ноэлла.

– Постарайтесь понять, – резко бросил мистер Рэвен. – Графу Рэвенсдейлу нужна сестра. Я, конечно, могу вернуться и рассказать ему, что она умерла и что ему уже никогда ее не увидеть. – И, улыбнувшись, продолжил. – А могу и привезти с собой девушку, которая так похожа на его сестру, что их можно было с легкостью принять за близнецов.

– Значит, вы предлагаете мне… притвориться, что я… Ноэлли? – едва выдохнула Ноэлла.

– Не только предлагаю, – заметил мистер Рэвен, – но и считаю, что если вы не согласитесь, то поступите чрезвычайно глупо.

– Но я… не могу… этого сделать! – воскликнула Ноэлла.

Мистер Рэвен встал.

– Ну что ж, в таком случае путешествие мое было бесполезным. Могу только надеяться, мисс Вейкфилд, что вы и впредь станете с наслаждением морить себя голодом, как, очевидно, делали до сих пор.

И, подняв с пола шляпу, мистер Рэвен направился к двери.

Когда он уже дошел до нее, Ноэлла, словно разговаривая сама с собой, прошептала:

– Но я не могу… так поступить. Ведь это нечестно и… плохо.

– Плохо для кого? – обернулся мистер Рэвен. – Для вас самой? Или для ваших слуг, которые, не сомневаюсь, еще более худые и голодные, чем вы сами?

Только когда он упомянул о слугах, Ноэлле пришло в голову, что она не имеет права заставлять нянюшку и Хокинса голодать, если этого можно избежать.

Если есть выбор, глупо им не воспользоваться.

Лишь сегодня утром нянюшка, поджарив ей на завтрак черствый хлеб и добавив к нему крошечный кусочек рыбы, которую Хокинс поймал вчера, заметила:

– Больше ничего нет, и если вы будете благодарить Господа за хлеб насущный, не забудьте сказать ему, что он мог бы послать нам порцию и побольше.

И, пока Ноэлла разглядывала лежавший на тарелке скудный завтрак, добавила:

– Пить тоже нечего. Только вода. Чай кончился два дня назад. Лучше уж мне лежать в могиле, чем остаться утром без чая!

И не успела Ноэлла хоть что-то сказать в ответ, как нянюшка вышла из комнаты. Ноэлла знала – нянюшка считала отсутствие в доме чая самой крайней нуждой. И была уверена, что Хокинс того же мнения. Поглощая свою скудную порцию рыбы, которую она положила на постный, без масла, хлеб, Ноэлла печально размышляла о том, что так больше продолжаться не может. Иначе, говоря словами нянюшки, «они скоро все окажутся в могиле».

И теперь, глядя на мистера Рэвена, ей пришло в голову, что если она примет его предложение, то спасет не только себя, но и нянюшку с Хокинсом.

Сегодня она не спала почти всю ночь, все лежала и думала о них. Они были так ей преданы. Ни один из них ни разу не пожаловался, что не получал жалованья со дня смерти мамы.

Привыкнув уповать на лучшее, они и сейчас пребывали в полной уверенности, что, в конце концов, все как-то образуется, хотя понятия не имели, как именно.

И вот теперь у Ноэллы появился шанс хоть как-то изменить их жизнь.

– Не могли бы вы… – дрожащим голосом попросила она мистера Рэвена, – объяснить мне по подробнее… что именно… от меня требуется.

Джаспер Рэвен не спеша подошел обратно к стулу и уселся. На губах его играла легкая улыбка.

– Все предельно просто, – тихо проговорил он. – Вы скажете своему брату, что от лихорадки, о которой вы мне только что рассказывали, умерли Каролина, графиня Рэвенсдейл, и ее лучшая подруга, в доме которой она проживала, миссис Вейкфилд.

И, секунду помолчав, добавил:

– Когда приехал я, вы пребывали в полном отчаянии, не зная, что предпринять.

– Но если… я притворюсь, что это не я… а Ноэлли, граф наверняка что-то заподозрит.

– С чего бы это? – бросил мистер Рэвен. – В последний раз он видел свою сестру, когда той исполнилось два годика, а когда его мать сбежала с этим капитаном Фэаберном, самому ему было одиннадцать лет.

– Но… – начала Ноэлла.

– Никаких «но», – прервал ее мистер Рэвен. – Никто не ожидает от вас, что вы досконально знаете семейную историю. Вполне достаточно того, что вам сейчас известно, поскольку матушка ваша – Каролина – вряд ли рассказывала вам о той жизни, которую вела до побега с капитаном Д'Арси Фэаберном и сосуществования с ним, как выразились бы ваши родственники, во грехе.

– Наверное, они были… просто шокированы, – пробормотала Ноэлла.

И она вспомнила, какие чувства овладели ею самой, когда мама впервые рассказала ей о недостойном поведении Каролины.

– Ну, с вами они вряд ли будут разговаривать на эту тему, – заметил мистер Рэвен. – А теперь я предлагаю вам как можно скорее собраться и отправиться в Йоркшир, где вас уже дожидается так называемый братец.

Ноэлла тихонько вскрикнула от неожиданности.

– Но… не могу же я… просто так… взять и уехать!

– Почему? – удивился мистер Рэвен. – Не думаю, что вы оставите здесь что-то очень важное.

Ноэлла, обведя комнату изумленным взглядом, проговорила:

– Верно. Только, знаете, я хотела бы взять с собой… нянюшку и Хокинса.

– Боже милостивый! Это еще зачем? – воскликнул мистер Рэвен. – Я дам им денег, чтобы они смогли найти себе другое место.

– Нет! Вы этого не сделаете! – возразила Ноэлла. – Они должны поехать со мной… иначе я остаюсь!

– Это невозможно, – отрезал мистер Рэвен. – Тогда придется им все рассказать.

– Я доверяю обоим, как себе самой!

И, заметив, что он готов ей возразить, поспешно добавила:

– Нянюшка ухаживает за мной с самого моего рождения, а Хокинс еще служил у папы денщиком.

И, тихонько всхлипнув, проговорила:

– Они так поддерживали меня в трудные минуты! Так что или они поедут со мной… или я останусь здесь!

Голос ее звучал настолько твердо, что мистер Рэвен даже удивился.

Он опять встал и, подойдя к окну, выглянул в сад, обдумывая услышанное.

– Ладно, – сказал он наконец, – будь по-вашему! Только если они вдруг проговорятся и граф вы швырнет вас на улицу, пеняйте на себя.

Поняв, что победа осталась за ней, Ноэлла перевела разговор на другую тему.

– Поскольку мы не можем предложить вам перекусить у нас, может быть, вы съездите на почтовую станцию? Она находится всего в двух-трех милях отсюда. А мы тем временем упакуем вещи, которые возьмем с собой.

– На почтовую станцию, говорите? Это как раз то, что нам нужно.

И, заметив на лице Ноэллы недоуменное выражение, пояснил:

– Не думаете же вы, что мы все, да еще с багажом, поместимся в моей карете?

Ноэлла, решив, что он собирается разлучить ее с нянюшкой и Хокинсом, поспешила возразить:

– А почему бы нет? Хокинс может сидеть на козлах рядом с вашим кучером, а нянюшка на маленьком сиденье напротив нас. Багаж можно разместить за спиной, его будет не так уж много.

Подумав, мистер Рэвен проговорил:

– Я одолжил эту дорожную карету у своего друга. Чтобы добраться до Йоркшира, нам потребуется что-то более вместительное и комфортное.

В его голосе звучало такое неудовольствие, что Ноэлле даже показалось, будто он жалеет, что вообще затеял всю эту историю.

– А вы уверены… в самом деле уверены… что хотите, чтобы я поехала с вами? – спросила она. – Может быть, лучше будет, если вы сейчас… уедете и… забудете обо мне?

– Что? Чтобы ваш так называемый братец с полным правом отказался финансировать мой телескоп? Нет уж, леди Ноэлла, можете ехать, как вам заблагорассудится, только поезжайте!

От Ноэллы не укрылось, что он назвал ее леди.

Несколько минут спустя, когда она проводила его до входной двери, все произошедшее уже казалось ей сном.

У нее было такое ощущение, что мистер Рэвен больше никогда не вернется.

Но решив, что если он все-таки вернется, то времени у нее остается в обрез, Ноэлла стремглав бросилась на кухню. Нянюшка что-то готовила на плите, а Хокинс только что принес огромную охапку дров для очага. Единственное, чего у них было в достатке, так это дров – их хватило бы на всю зиму. В роще, которая раскинулась сразу за садом, в изобилии росли старые деревья, так что если уж им троим суждено было страдать от голода, то холод, слава Богу, должен был обойти их стороной. Нянюшка могла также использовать дрова, чтобы затопить плиту и что-то сготовить, было бы из чего.

Ноэлла присела к кухонному столу и попросила нянюшку и Хокинса выслушать ее.

Она не сомневалась: они сочтут, что она все это придумала или ей все это приснилось.

Сначала они лишь недоверчиво уставились на нее.

Но когда она сообщила им, что предложил ей мистер Рэвен, нянюшка воскликнула:

– Ваша дорогая матушка в гробу перевернулась бы, узнай она, что вы собираетесь поступить нечестно!

– Знаю, нянюшка. Мне и самой вся эта затея кажется отвратительной, но не думаю, что мама предпочла бы, чтобы мы умерли с голоду.

Она взглянула на Хокинса, как бы ища поддержки, и он, поняв это, проговорил, озорно блеснув глазами:

– А по мне, оттого, что мисс Ноэлла станет леди Ноэлли, никому хуже не будет. Зато сможем поесть вволю. Бот уж неплохо было бы нам для разнообразия набить животы.

– Ну уж нет, мистер Хокинс! – проворчала нянюшка. – Что хорошо, то хорошо, а что плохо, то плохо.

– А разве это хорошо, что мисс Ноэлла день ото дня становится все худее и худее? Того и гляди ее скоро ветром сдует!

Нянюшка молча взглянула на Ноэллу. Обе они отлично знали, что старушке приходилось почти каждую неделю ушивать в талии платья своей любимицы. И, тем не менее, они все равно болтались на ней, как на вешалке.

– Единственное, что от вас требуется, это не забыть, что умерла не Ноэлли, а я, – сказала Ноэлла.

Нянюшка, отодвинув стул, встала из-за стола.

– А я вам доложу, ничего хорошего из этой затеи не выйдет!

Голос ее звучал сердито, однако Ноэлла почувствовала: нянюшка уже согласна выполнить то, что от нее требуется, поскольку ничего другого ей не остается.

– Мистер Рэвен вернется, как только пообедает, – обратилась она к нянюшке. – Так что я предлагаю как можно скорее собрать вещи, которые нужно будет взять с собой.

– Об этом и речи быть не может, пока вы не поедите! – проворчала нянюшка. – На обед у нас только суп с крольчатиной. Правда, крольчишка маленький, сразу и не раз глядишь, но все лучше, чем ничего.

– Хорошо, нянюшка, я пойду в столовую, – послушно проговорила Ноэлла.

Она бы с удовольствием обедала на кухне, однако нянюшка об этом и слышать не желала.

– Пока я жива-здорова, вы будете вести себя, как подобает леди, – заявила она в ответ на предложение Ноэллы.

И теперь Ноэлла отправилась в столовую, где из мебели остался лишь стол, две ножки у которого были сломаны и кое-как починены. Покупателей на него не нашлось, и он одиноко стоял посреди столовой. К столу была приставлена пара стульев.

Нянюшка считала, что истинная леди должна есть в столовой. Убогий стол был, однако, застелен чистой скатертью, на которой лежала салфетка и стоял стакан с водой. Несколько минут спустя в столовую вошла нянюшка с подносом в руке, на котором, кроме тарелки разместился крошечный кусочек черствого хлеба. Нянюшка поставила поднос на стол и, глядя, как Ноэлла взяла в руку ложку и принялась за суп, пока он еще не остыл, проговорила:

– Мы тут с мистером Хокинсом посоветовались и решили, что вам лучше поехать без нас. Мы уж здесь останемся. Ничего, как-нибудь проживем. Крыша над головой есть, что еще надо?

Ноэлла знала, что нянюшка и Хокинс пошли бы на что угодно, лишь бы не попасть на старости лет в работный дом.

Она взглянула на старушку и подумала, что в жизни не видела человека добрее и заботливее ее.

– Если останетесь вы, то и я тоже останусь! – заявила она. – Я уже сказала мистеру Рэвену, что без вас я в Йоркшир не поеду!

И, прежде чем та успела вымолвить хоть слово, продолжала:

– Кроме тебя, нянюшка, у меня никого не осталось. Ты и есть моя семья, моя настоящая семья. Мы с тобой одно целое, и я ни за что не соглашусь тебя потерять.

На глаза старушки навернулись слезы.

– Ну, если вы и вправду так думаете, то чем скорее я начну собираться, тем лучше, – по своему обыкновению проворчала она, однако голос ее при этом дрогнул.

Она вышла из столовой, а Ноэлла, быстренько расправившись со своим супом, побежала вслед за ней.

Вещей у нее на самом деле было немного – несколько платьев, сильно поношенных и заштопанных, которые она, однако, считала самыми лучшими из своих нарядов, да два изысканных вечерних туалета, принадлежавших Ноэлли.

Ноэлла облачилась в платье с пелериной, которое носила еще ее мама, сочтя его самым подходящим для путешествия из всего того немногочисленного, что у нее имелось. Надев на голову лучшую мамину шляпку, в которой та ходила в церковь, она решила, что выглядит более-менее прилично.

Взглянув на себя в зеркало – рама отсутствовала, поскольку Ноэлла продала ее вместе с туалетным столиком, – она проговорила, обращаясь к нянюшке:

– Ну и вид у меня! Ни дать ни взять какая-то бедная родственница!

– Ничего, тем скорее его светлость накупит вам нарядов, чтобы не было стыдно за свою сестру, – заметила та, и Ноэлла не могла не улыбнуться.

Вскоре вернулся мистер Рэвен. С собой он принес пирог со свининой, который купил на почтовой станции. Он велел им съесть его как можно быстрее, поскольку нужно было двигаться в путь. Ноэлла смогла проглотить лишь несколько кусочков, зато нянюшка с Хокинсом в считанные секунды прикончили пирог, не оставив ни крошки. Они еще жевали, а мистер Рэвен уже поторапливал их, крича, что нечего заставлять лошадей ждать.

Когда, наконец, Хокинс запер входную дверь и вручил ключ Ноэлле, у нее было такое чувство, словно ей снится дурной сон.

Неужели она и впрямь покидает дом, в котором родилась и в котором прожила восемнадцать лет? Неужели и правда уезжает с каким-то незнакомым человеком, ворвавшимся в ее жизнь всего несколько часов назад? Возможно ли такое, что она собирается выдать себя за Ноэлли, тело которой покоится рядом с телом мамы?

– Это просто безумие! – сказала она себе.

И в то же время Ноэлла чувствовала странное волнение и необыкновенный прилив сил. С приездом мистера Рэвена все вокруг изменилось, словно по мановению волшебной палочки. И самым замечательным было то, что теперь ей больше не придется ломать голову, где раздобыть еду.

Взглянув на нянюшку, сидевшую в карете напротив, Ноэлла в очередной раз подумала о том, что поступает правильно. Хотя то, что она собирается сделать, достойно порицания, она не могла оставить двух добрейших людей, нянюшку и Хокинса, умирать с голоду.

Ведь стоило Хокинсу поесть нормальной пищи, как он совершенно преобразился. Сейчас он сидел на козлах, покачиваясь в такт движению кареты, и видно было, что он полон жизненных сил.

Да и нянюшка немного посвежела – на испещренных морщинами щеках заиграл легкий румянец, которого утром еще не было.

«Может быть, я поступаю нехорошо, – обратилась Ноэлла мыслями к матери, – но, по крайней мере, делаю хоть что-то, чтобы спасти нянюшку и Хокинса от голодной смерти». И у нее появилось странное чувство, что мама улыбается ей в ответ.

И, только когда они отъехали уже довольно далеко от – дома, Ноэлле показалось, что на лице мистера Джаспера Рэвена играет какая-то самодовольная усмешка.

Он был похож на человека, который один, без посторонней помощи, выиграл тяжелое сражение, или на того, кому удалось решить все свои проблемы так, как он и мечтать не смел.

«Ничего, может быть, в конце концов, все будет хорошо», – попыталась успокоить себя Ноэлла.

И, устроившись поудобнее, стала смотреть в окно. Путешествие начинало ей нравиться: еще ни разу в жизни ей не доводилось путешествовать с такой роскошью.

Джаспер Рэвен привез Ноэллу в Лондон.

По дороге они остановились на ночлег на почтовой станции, и Ноэлла отметила про себя, что он снял лучшие номера и даже отдельную гостиную, в которой они поужинали. Еда не отличалась особой изысканностью, однако была обильна, чего в их доме уже давненько не видывали. После ужина Ноэлла спокойно заснула.

Она знала, что и нянюшка, хотя она ей этого и не говорила, получила от ужина истинное наслаждение и хорошенько отдохнет за ночь.

Когда на следующее утро они снова отправились в путь, Ноэлла с удивлением обнаружила, что уже не испытывает такого сильного волнения, какое мучило ее весь вчерашний день.

До Лондона они добрались поздно вечером, по дороге дважды меняя лошадей. Когда они въехали в город, Джаспер Рэвен сказал:

– Ночевать вы будете в доме вашего брата на Парк-стрит. Он приезжал в этот особняк на короткое время в прошлом году, а когда уехал, забрал с собой всю челядь, за исключением двоих слуг, которых оставил присматривать за домом. Так что можете не волноваться.

– Я… постараюсь, – робко проговорила Ноэлла.

– Слугам, естественно, сообщат, что вы леди Ноэлла, – резко проговорил Джаспер Рэвен, – там мы и отужинаем – я купил немного еды и вина на последней почтовой станции.

Ноэлла поблагодарила его за предусмотрительность, удивляясь тому, как ловко мистер Рэвен умеет все организовать и ни о чем не забыть.

И, тем не менее, в глубине души она чувствовала, что он ей не нравится, хотя и никак не могла понять почему.

Сначала ей казалось, что ее смущает его слишком шикарный вид, равно как и то, что мистер Рэвен, по всей видимости, вращается в таких общественных кругах, о которых она не имеет ни малейшего представления.

Но потом Ноэлла поняла – дело не в этом. Но в чем именно, она не смогла бы объяснить даже самой себе. В Джаспере Рэвене было нечто такое, что заставляло Ноэллу жалеть о своем согласии на его безумную затею, хотя она и давала возможность спасти себя, нянюшку и Хокинса от голода.

Когда они вошли в высокий внушительного вида дом на Парк-стрит, Ноэлла услышала, как Джаспер Рэвен начал грозным голосом отдавать приказания слугам, которые были явно ошарашены нежданным приездом господ.

Однако, прибегнув к помощи нянюшки и Хокинса, слугам, наконец, удалось постелить постели, и по настоянию нянюшки по простыням даже прошлись горячими кирпичами на тот случай, если они вдруг оказались бы влажными.

К тому времени, как Ноэлла сменила дорожное платье на простенькое муслиновое, которое обычно носила дома, ужин был уже готов.

Ноэлле и в голову не пришло надеть одно из платьев, принадлежавших Ноэлли.

Она считала, что они слишком уж изысканны для тихого, скромного ужина с Джаспером Рэвеном.

Ей даже казалось, сделай она это – и он поднимет ее на смех. Поэтому Ноэлла смутилась, когда он, бросив на нее придирчивый взгляд, насмешливо спросил:

– Это что, ваше лучшее вечер нее платье?

Ноэлла вспыхнула.

– Оно единственное, которое при надлежит мне, – ответила она. – В сундуке у меня есть еще два, которые носила Ноэлли. Они оказались настолько вычурными, что их никто не захотел купить.

Джаспер Рэвен оглядел ее с головы до ног, вновь приведя Ноэллу в смущение, и сказал:

– Я вот думаю, стоит ли вам купить что-нибудь более-менее приличное из одежды до того, как мы приедем в замок Рэвенов, или оставить вас как есть?

– Думаю, будет лучше, если вы остановитесь на втором варианте, – ответила Ноэлла. – Как вам уже известно, у меня нет денег даже на то, чтобы купить себе носовой платок, не говоря уж о платье!

Она постаралась, чтобы голос ее звучал как можно непринужденнее. Однако лишь бесчувственный чурбан мог не заметить, что она изо всех сил старается сдержать слезы.

И дело было не в одной только усталости, Ноэллой овладел страх. Ее пугала необходимость лгать. Ей казалось, что она замахнулась на что-то большое и грозное.

В действительности в том, что ее обуревали подобные чувства, повинен был дом, в котором они сейчас находились. Темный и мрачный, он, казалось, давил на нее. Ноэлле, всю жизнь прожившей в деревне, чудилось, что в нем нет ни единого светлого пятна, и у нее появилось нехорошее чувство, что и его владелец, по всей вероятности, похож на этот дом.

Однако, немного поразмыслив, Ноэлла пришла к выводу, что в голову ей лезет всякая чепуха. Ведь не с отцом Ноэлли, суровым, властным человеком, предстоит ей встретиться, а с его сыном!

А поскольку он является ее так называемым братом, он только рад будет ее видеть. Да и она сама с удовольствием побеседует с кем-то, близким ей по возрасту, ведь она так долго была лишена этого.

Они прошли в просторную столовую, стены которой были обшиты панелями из мореного дуба. Повсюду висели портреты предков семейства Рэвенов, и Ноэлле показалось, что они с неодобрением взирают на нее. За ужином им прислуживал Хокинс, и Ноэлла поняла, что нянюшка хлопочет на кухне.

Поскольку она изрядно проголодалась, еда показалась ей выше всяких похвал, и Ноэлла была порядком удивлена, когда Джаспер Рэвен по окончании ужина раздраженно бросил:

– Если бы мы остановились в гостинице, нам предложили бы гораздо более разнообразное меню!

Ноэлла промолчала. Она так долго обходилась минимальным количеством еды, что больше трех блюд не смогла бы осилить.

– Но это, вероятно, стоило бы намного дороже, – наконец осмелилась заметить она.

– Какое это имеет значение! – отрезал Джаспер. – Граф возместит мне каждый пенни, который я затратил на эту поездку. И это еще самое малое!

Он произнес это таким тоном, что Ноэлле стало не по себе.

Поднявшись из-за стола, она проговорила:

– Поскольку завтра мы наверняка отправимся в путь рано утром, полагаю, вы не сочтете меня невежливой, если я сейчас отправлюсь в постель.

– Неплохая – мысль, – отозвался Джаспер Рэвен. – А я тем временем схожу в свой клуб послушать последние сплетни.

– Вы считаете, что таковые будут? – улыбнулась Ноэлла.

– Если нет, я буду очень удивлен, – ответил мистер Рэвен. – Хотя сейчас, когда на престол взошел король Уильям, жизнь стала намного скучнее, чем при его брате, больше всего на свете обожавшем сорить деньгами.

Он расхохотался.

– Ослепительный король Георг любил окружать себя хорошенькими женщинами и всевозможными щеголями и щеголихами.

Ноэлла восторженно всплеснула руками.

– Прошу вас, расскажите мне о тех днях! Пожалуйста! – попросила она. – Мне всегда так хотелось о них услышать!

Рэвен, улыбнувшись, проговорил:

– Уж, конечно, в Йоркшире об этом не узнаешь! Ну что ж, так и быть, расскажу вам пару-тройку историй, чтобы дорога на север не казалась нам такой скучной.

И только уже лежа в постели, Ноэлла в очередной раз с содроганием вспомнила, что скоро ей предстоит явиться пред грозные очи графа.

А что если она ему не понравится? Или – и того хуже – увидев ее, он догадается, что его обманывают?

Ноэлла попыталась убедить себя, что это невозможно, ведь они с Ноэлли были так похожи.

И в то же время она понимала, что ей придется быть очень осторожной и следить за каждым своим словом, чтобы, не дай Бог, не ляпнуть чего-нибудь.

Внезапно ею овладело безудержное желание выскочить из постели и уехать обратно в Борчестершир, уж дорогу она как-нибудь найдет!

И там, в родном доме, каким бы ветхим он ни был, ей не придется лгать или играть какую-то чуждую ей роль, что по сути своей является преступлением. Она вдруг вспомнила, что подлог по закону карается смертью. А поскольку она собирается выдать себя за кого-то другого, то это преступление можно квалифицировать не иначе как подлог, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

«Я боюсь… я боюсь, мамочка», – мысленно взмолилась она, обращаясь к матери.

И, обливаясь слезами, усталая и несчастная, Ноэлла вскоре забылась тяжелым сном.

Наутро она проснулась уже совершенно в другом настроении. Сквозь высокие окна в комнату заглядывало яркое солнышко. Спустившись в столовую, Ноэлла обнаружила, что ее ждет обильный завтрак.

Она не сомневалась, что нянюшка с Хокинсом наслаждаются чашечкой утреннего кофе, чего давно уже были лишены.

Когда все было готово к отъезду, Ноэлла увидела, что у дверей их дожидается совсем другая дорожная карета.

Она была раза в два больше той, в которой они приехали сюда, и запряжена четверкой лошадей, теперь Хокинс мог вольготно разместиться на козлах. Да и они с Джаспером Рэвеном имели возможность вытянуть ноги, не мешая при этом нянюшке, которая сидела напротив.

Ноэлла подозревала, что Рэвену претило то, что старушка ехала вместе с ними, однако тут уж он ничего не мог поделать. У нянюшки, однако, оказалось достаточно такта, чтобы не вступать первой в разговор, а ждать, пока к ней обратятся. Вскоре они уже выбрались за пределы Лондона. Они ехали по живописной местности, по дороге, ведущей на север и Ноэлла с наслаждением разглядывала сельский пейзаж.

Это ей показалось гораздо занятнее, чем приставать с расспросами к Джасперу Рэвену, как она намеревалась раньше.

К обеду они добрались до Белдока. Перекусив, поехали дальше, предварительно поменяв лошадей, – новые оказались ничуть не хуже прежних. И, тем не менее, хотя карета была запряжена четырьмя, а не двумя лошадьми, как раньше, до Йоркшира они добрались лишь через три дня. К тому времени, когда за окном потянулись невысокие холмы, долины, покрытые буйной растительностью, и широкие реки, она уже смертельно устала, поскольку в течение длительного времени ей приходилось голодать, она в отличие от большинства девушек своего возраста не могла похвастаться крепким здоровьем.

Да и нянюшка ее сильно беспокоила – хотя старушка и спала большую часть пути, выглядела она не лучшим образом. Спать на маленьком сиденье, которое занимала нянюшка, было крайне затруднительно, и Ноэлла настояла на том, чтобы они время от времени менялись местами. Она боялась, что Джаспер Рэвен станет возражать. Однако хотя Ноэлла и чувствовала, что сидеть рядом с прислугой ему крайне неприятно, он промолчал.

Где бы они ни останавливались, чтобы поменять лошадей, всюду их ждала вкусная и обильная еда. Ноэлла заметила, что себе Рэвен заказывал лучший кларет, а также выпивал несколько рюмок коньяку.

Она также узнала, что сидевший на козлах лакей – его денщик. Этот маленький, нахальный человечек ей не нравился, однако она не могла не отдать ему должное – именно благодаря его стараниям Джаспер Рэвен выглядел настолько элегантно. Каждое утро его ботфорты были начищены до зеркального блеска.

– Осталось всего несколько миль, – вдруг сказал Рэвен.

Ноэлла, которая в это время разглядывала живописный пейзаж, думая о том, как красив Йоркшир, вздрогнула от неожиданности. Она вопросительно взглянула на него своими огромными темно-синими глазами, и мистер Рэвен, поняв, какое она сейчас испытывает волнение, попытался ее успокоить.

– Постарайтесь взять себя в руки, Ноэлла, – проговорил он. – Помните, что граф, каким бы страшным он вам ни показался, всего лишь ваш брат. И поскольку он жаждет вас увидеть, то с нетерпением вас ждет.

Ноэлле оставалось только надеяться, что это и в самом деле так. И в то же время дурные предчувствия не давали ей покоя, тисками сдавливали грудь.

Примерно в три часа дня они въезжали в широкие, внушительного вида железные ворота, по обеим сторонам которых стояли какие-то каменные геральдические звери.

Ноэлла была преисполнена такого мучительного волнения, что сердце отчаянно колотилось в груди. Пришло время испытания – теперь либо ее мнимый брат примет ее, либо, заметив, что она не та, за кого себя выдает, с позором изгонит ее из своего дома. Ноэлла чувствовала, что нянюшка тоже волнуется.

Она нервным движением натянула на седые волосы свою черную шляпу и проверила, плотно ли завязаны под подбородком ленты.

– А вы смотрите, будьте поосторожнее, – излишне грубо, как показалось Ноэлле, бросил нянюшке Джаспер Рэвен. – Одно только лишнее слово, и вы оба тут же вылетите на улицу и станете коротать свои дни в работном доме!

Тон его, по мнению – Ноэллы, был излишне жестким. Глаза у нянюшки потемнели от гнева, и лишь огромным усилием воли ей удалось сдержать уже готовую сорваться с языка сердитую тираду.

Вместо этого она спокойно проговорила:

– Вы должны понимать, сэр, что и я, и Хокинс скорее умрем, чем позволим… ее светлости страдать.

Перед словами «ее светлость» она слегка запнулась.

Поскольку открытое выражение нежных чувств было не свойственно нянюшке, Ноэлла так растрогалась, что была готова обнять ее и расцеловать в обе щеки.

Однако, понимая, что со стороны Джаспера Рэвена это может вызвать одно раздражение, девушка только протянула руку и ласково сжала руку нянюшки.

– Это всего лишь приключение, дорогая нянюшка, так что давай относиться к нему соответственно.

– Весьма благоразумный подход к делу, – похвалил ее мистер Рэвен. – Однако если не принять мер предосторожности, приключение может окончиться несчастьем.

Ноэлла решила, что он нарочно пытается запугать ее. Она уже хотела в ответ на его последнюю реплику заметить, что если случится самое страшное, они всегда смогут вернуться домой, но тут же устыдилась своей вспыльчивости.

Ведь она должна быть благодарна ему за то, что он спас ее от голода.

– Я хочу поблагодарить вас, кузен Джаспер, за все, – проговорила она.

Именно так он приказал ей себя называть, поскольку приходился Ноэлли кузеном, и Ноэлла должна была ни в коем случае не забыть об этом, когда они приедут в замок. Некоторое время они катили по подъездной аллее, и вот их взору предстал старинный замок.

Это было величественное сооружение из серого камня с башенками и башнями, и Ноэлле показалось, что именно такой замок видела она на картинке в книге сказок.

Но он был такой – огромный и имел настолько внушительный вид, что Ноэллу охватило недоброе предчувствие, что и его владелец покажется ей таким же.

Лошади остановились у лестницы с широкими ступеньками, ведущими к парадным дверям с портиком, которые распахнулись сразу же, как только они подъехали. Два лакея в ливреях раскатали красную ковровую дорожку до самой кареты, еще один лакей распахнул дверцу. На голове у него был белый парик, каких Ноэлла никогда прежде не видела. Они с Джаспером вышли из кареты и стали медленно подниматься по ступенькам к дверям, где их поджидал седовласый дворецкий.

Почтительно поклонившись Джасперу, он проговорил:

– Добрый день, сэр, добрый день, миледи. Его светлость так и предполагал, что вы приедете сегодня днем.

– Его светлость ожидает нас? – спросил Джаспер.

– Его светлость в библиотеке, сэр, – провозгласил дворецкий.

Он повернулся и пошел вперед, и Ноэлла по дороге в холле успела заметить только огромный мраморный камин.

Над ним висели потрепанные знамена. «Наверняка, – подумала Ноэлла, – добытые Рэвенами в ходе сражений».

Они шли по широкому коридору, увешанному картинами и обставленному изысканнейшей мебелью работы английских мастеров. О подобных произведениях столярного искусства она читала в книгах, которые брала в библиотеке викария. Да и гувернантка частенько рассказывала ей о том, какими великолепными гарнитурами были обставлены родовые поместья ее бывших учеников.

Однако Ноэлле трудно было сосредоточиться на чем-либо – все мысли ее были устремлены к владельцу замка, который, считая, что она его сестра, оплатил ее дорогу в Йоркшир и теперь ждет не дождется встречи с ней.

Между тем дворецкий, распахнув двери библиотеки, громогласно объявил:

– Мистер Джаспер Рэвен, милорд!

Ее имени он сообщать не стал. Ноэлла понимала: наступил самый ответственный момент. Сейчас решится, останется ли она в замке, или с позором будет изгнана отсюда. Она никак не могла заставить себя взглянуть на высокого мужчину, который поднялся из-за стоявшего у окна стола. Мужчина казался ей неестественно огромным, и Ноэлла, ощущая сильную робость, не осмеливалась взглянуть ему в лицо.

Она лишь услышала его низкий голос:

– Итак, вы приехали, Джаспер! Надеюсь, путешествие не было чересчур утомительным?

– Наоборот, весьма, – ответил Джаспер. – Однако небезуспешным. – И, выдержав эффектную паузу, провозгласил: – Позвольте представить вам вашу сестру Ноэллу.

Отступив в сторону, он широко взмахнул рукой.

Ноэлла наконец нашла в себе силы взглянуть графу в глаза, и в ту же секунду ее охватило неприятное чувство, будто она стоит одна на самом краю глубокого обрыва. Она как-то никогда не задумывалась о том, какой он, этот граф, однако в глубине души надеялась, что он будет хоть немного похож на Ноэлли и маму.

Однако действительность разбила эти надежды в прах. Наоборот, никто никогда бы не сказал, что они родственники.

Видимо, граф был похож на своего отца, и Ноэлла, поняв это, ощутила новый приступ страха.

У графа были темные волосы и красивое мужественное лицо. Серые, как сталь, глаза испытующе, как показалось Ноэлле, глянули на нее. Протянув руку, он без тени улыбки проговорил:

– Добро пожаловать в замок, Ноэлла. Только боюсь, вы его вряд ли помните.

Ноэлла подала ему руку, однако граф и не подумал сжимать ее пальцы.

– Полагаю, что после столь длительного путешествия вам хотелось бы переодеться, – продолжал он. – Вас сейчас проводят в вашу спальню, а тем временем кузен Джаспер расскажет мне, где ему посчастливилось вас найти.

– Благодарю вас, – пробормотала Ноэлла.

Граф бросил взгляд на дворецкого, который все еще стоял в дверном проеме.

– Проводите ее светлость к миссис Кирктон, – приказал он.

– Слушаюсь, милорд.

Ноэлла поняла – аудиенция окончена. И она почувствовала, как волнение, ни на миг не оставлявшее ее с самого начала путешествия, вдруг куда-то улетучилось. Встреча с графом оказалась не настолько страшной, как она предполагала.

И вот она уже снова шла по широкому коридору вслед за дворецким, потом поднималась по лестнице, на верху которой ее уже поджидала экономка – пожилая женщина с убеленной сединами головой.

Она почтительно присела перед Ноэллой в реверансе.

– Вы, должно быть, устали, миледи, – заметила экономка, следуя за ней уже по другому широкому коридору. – Все, кто приезжает сюда с юга, жалуются на то, какое утомительное путешествие им приходится проделывать, однако красота нашего пейзажа с лихвой это окупает.

– Не сомневаюсь, – ответила Ноэлла.

Миссис Кирктон открыла дверь в просторную уютную комнату. Посреди нее стояла огромная кровать с изящным, искусно расшитым пологом на четырех столбиках. В комнате было два окна, выходящих, как показалось Ноэлле, в парк, где находился красивейший фонтан. Из него била мощная струя воды, переливаясь в ярком солнечном свете всеми цветами радуги. Зрелище оказалось настолько красивым, что Ноэлла, потрясенная, затаила дыхание. Проследив за ее взглядом, миссис Кирктон сказала:

– Все приходят в восторг от нашего парка. Он был радостью и гордостью отца его светлости. Думаю, вашей светлости непременно захочется увидеть лабиринт и грот, целиком выложенный ракушками.

– Ну конечно! – воскликнула Ноэлла.

Миссис Кирктон, помогая ей снять дорожную одежду, продолжала непринужденно болтать. Платье и шляпка Ноэллы, в которых она ехала в карете, казались в роскошной комнате еще более убогими, чем в Борчестершире. Сундучок с ее вещами уже принесли наверх, и две горничные в накрахмаленных передничках и кружевных чепцах сноровисто принялись его распаковывать. Потом они повесили платья Ноэллы в просторный шкаф, на створках которого была изображена золотая птица – эмблема рода Рэвенов.

Внезапно миссис Кирктон задумчиво спросила:

– И это все, что вы привезли с собой, миледи?

– Это все, что у меня есть, – ответила Ноэлла.

Не говоря ни слова, миссис Кирктон повесила в шкаф одно из платьев. Ноэллы, выцветшее от долгой носки и в нескольких местах заштопанное. Ноэлла поняла: экономка в ужасе оттого, что кто-то из Рэвенов вынужден был жить в такой нужде.

Затем миссис Кирктон молча помогла Ноэлле облачиться в старенькое платье, после чего причесала ее. Ноэлла уже поняла, что прическа, которую она привыкла делать, давно вышла из моды, и была чрезвычайно смущена этим обстоятельством. Однако она и не догадывалась, как хороши ее необычные бледно-золотистые волосы и каким великолепным украшением они являются.

Ноэлла была настолько очаровательна, пышные волосы, огромные темно-синие глаза, что от нее невозможно было отвести взгляд, все хотелось смотреть и смотреть на нее. Оставаясь в неведении относительно своей красоты, Ноэлла грустно разглядывала свои выцветшие, поношенные платья, которые горничные уже успели вытащить из сундучка и повесить в шкаф.

Рядом с роскошной кроватью, позолоченными резными столбиками и прелестным пологом они казались совсем жалкими.

– Большое спасибо за помощь, – поблагодарила Ноэлла экономку и улыбнулась горничным, которые помогали ей распаковывать вещи.

Подойдя к дверям спальни, она, секунду поколебавшись, спросила экономку:

– Его светлость ждет меня в библиотеке?

– Нет, его светлость сейчас в гостиной, где будет накрыт стол к чаю. Мистер Джонсон, который дожидается в холле, проводит вас к нему.

То, что ей предстояло чаепитие, обрадовало Ноэллу – с обеда прошло уже довольно много времени, да и еда, надо сказать, оставляла желать лучшего. При этой мысли девушка чуть не рассмеялась. Неделю назад она съела бы все, что бы ей ни предложили. Тогда никакой речи о том, вкусно или не вкусно, вообще не шло. А теперь, как выразилась бы нянюшка, она начала «капризничать».

Слава Богу, в замке ни ей самой, ни нянюшке с Хокинсом голод не грозит, решила Ноэлла, а это на данном этапе самое главное.

«Нужно быть благодарной за то, что имеешь, – подумала она. – Зато теперь не нужно оплачивать никаких счетов, да и голодная смерть нам не грозит».

Спустившись по лестнице, она увидела дворецкого.

– Его светлость в гостиной, миледи, – проговорил он. – Он считает, что после долгого путешествия Вам не повредит чашечка чая.

– Звучит весьма заманчиво, – ответила Ноэлла. – Надеюсь, с нянюшкой все в порядке?

– Не волнуйтесь, о мисс Браунинг уже позаботились, – успокоил ее дворецкий, – равно как и о слуге, которого ваша светлость изволили привезти с собой.

– Хокинс был… – начала Ноэлла и осеклась.

Она чуть было не сказала, что Хокинс служил денщиком у ее отца. На секунду ее охватила паника. И как ее угораздило едва не выдать себя в первый же день? Напуганная этим обстоятельством, она настолько растерялась, что, когда дворецкий ввел ее в гостиную, застыла на пороге, боясь и шагу ступить.

Наконец она осмелилась поднять глаза: в уютных креслах у камина сидели граф и Джаспер Рэвен.

Рядом стоял столик, сервированный к чаю серебряной посудой, точно такой же, какая была у ее мамы в детстве. На огромном серебряном подносе дышал паром большой чайник, рядом стояли серебряный заварочный чайничек, кувшинчик для сливок и сахарница. Помимо этого, на подносе находилась серебряная коробочка, изготовленная во времена королевы Анны, – такая же долгие годы хранилась и в их семье, пока, наконец, не была продана. Она предназначалась для чая. Поскольку в те давние времена – чай стоил баснословно дорого, его клали в специальные коробочки и запирали на ключ, который бережно хранился хозяйкой дома.

– С нетерпением жду, когда вы нальете нам чаю, Ноэлла, – проговорил граф, и Ноэлле опять показалось, что он не просит, а приказывает.

Она послушно подошла к столу и налила чай в изящные чашечки, украшенные короной. И в этот момент в глаза ей бросилась пятиярусная ваза, наполненная восхитительными лакомствами. У Ноэллы даже слюнки потекли. Чего здесь только не было! И горячие булочки, накрытые крышкой, чтобы не остыли, и всевозможные сандвичи, занимавшие целых три яруса, и пирожные на любой вкус. А уж о кексах вообще говорить не приходилось. Их было великое множество. И крошечные кексики – такие пекла ее мама, – и тяжелый фруктовый кекс, и бисквиты, украшенные вишнями, и шоколадный кекс, и кекс, покрытый бело-розовой глазурью…

Поскольку мужчины, занятые разговором, не обращали на нее ни малейшего внимания, Ноэлла решила воспользоваться этим и принялась поглощать все подряд, посмеиваясь сама над собой, но, тем не менее, наслаждаясь каждым кусочком.

«Одно можно с уверенностью сказать, – улыбнулась она про себя, – если я пробуду в замке долго, то наверняка растолстею».

– Ну что, Ноэлла, какого вы мнения о нашем доме теперь, когда вы смогли его рассмотреть? – внезапно спросил граф.

Ноэлла даже вздрогнула от неожиданности.

– Он… больше… чем я думала, – пробормотала она. – И мне очень понравился… фонтан в саду.

– Вы не помните его?

Вопрос был задан резким тоном.

– Нет… к сожалению, – искренне ответила Ноэлла.

Граф поднялся.

– Пойдемте, я покажу вам сад, где растут розы, – предложил он. – Наш дедушка очень гордился своими розами, которые выращивал собственноручно.

Ноэлла вслед за ним подошла к окну, ощущая при этом, что Джаспер Рэвен не сводит с них глаз. Ей было неприятно оттого, что он внимательно прислушивается к каждому сказанному ею слову, готовый при любой возможности вмешаться в разговор, а то и, как ей казалось, поднять ее на смех.

«Хоть бы он ушел, – думала Ноэлла. – Как было бы хорошо здесь без него!»

И, повернувшись к «кузену» спиной, она стала смотреть сквозь раскрытое окно на розовый сад. Розы еще не распустились, однако нельзя было не заметить, как искусно и с какой любовью рассажены розовые кусты вокруг старинных солнечных часов. Между ними, огибая каждый куст, шли вымощенные плиткой дорожки, а позади раскинулась нежно-зеленая лужайка, тянувшаяся до самой тисовой изгороди. Верхушки кустарника были выстрижены таким образом, что казалось, будто на кустах сидят вороны. Подобного чуда ей еще никогда не доводилось видеть, и она с восхищением взирала на раскинувшуюся перед ней великолепную картину.

Внезапно она почувствовала на себе взгляд графа.

– Полагаю, – проговорил он, – что вы, как и большинство людей, думали, что Йоркшир – это глухое, дикое место, где живут в основном невежественные, серые люди.

– Ну что вы! – возразила Ноэлла. – Но, честно признаюсь, я не ожидала увидеть здесь такую… красоту!

Они опять помолчали. Граф первым нарушил молчание, бросив, как показалось Ноэлле, насмешливым тоном:

– Вы, наверное, сравниваете мой сад с великолепными садами и парками Италии? А может быть, он напомнил вам Монте-Карло?

Сначала Ноэлла не поняла, о чем он. Потом вспомнила, что и в Италии, и в Монте-Карло довелось жить Ноэлли.

Собрав в кулак всю свою силу воли, она гордо проговорила:

– Я англичанка, и моя страна кажется мне самой красивой на свете!

И говоря это, она не могла, удержаться, чтобы не посмотреть на Джаспера. Губы его тронула легкая улыбка, глаза с одобрением взглянули на Ноэллу, и она поняла, что сказала как раз то, что нужно. Однако графу ее слова, как ей показалось, отчего-то не пришлись по душе, и, отвернувшись от окна, он сухо проговорил:

– Думаю, на сегодня вы уже достаточно посмотрели. У вас еще будет время, чтобы обследовать и сам замок, и сад.

– Я с нетерпением буду ждать, когда смогу это сделать, – заметила Ноэлла.

Граф посмотрел на каминные часы.

– Вам, наверное, следует отдохнуть перед ужином, его подадут в семь тридцать. Если вы почувствуете, что не в силах составить нам компанию, пускай ваша горничная скажет мне об этом, и вам тотчас яке доставят ужин наверх.

– Я хотела бы ужинать вместе с вами, – твердо сказала Ноэлла.

Ей казалось, что если в первый же вечер она поступит не так, как принято, это будет ошибкой. Но она обрадовалась предоставившейся ей возможности отдохнуть.

«Если я слишком устану, – сказала она себе, – я наверняка наделаю ошибок, как это чуть не случилось только что. Я должна быть предельно осторожна».

И пока горничная помогала Ноэлле переодеваться, чтобы она могла прилечь, она снова и снова повторяла эти слова.

«Я должна быть осторожна», – твердила она себе, пока глаза ее не закрылись и она не забылась крепким сном.

А в это время внизу Джаспер Рэвен с; графом вели светскую беседу.

– Я хотел бы вернуть вам миниатюру, которую вы мне дали. Как видите, Ноэлла не очень изменилась, хотя прошло уже столько лет.

– Да, цвет ее волос и в самом деле необычен, – сухо заметил граф.

Положив миниатюру на стоявший рядом маленький столик, Джаспер проговорил:

– А теперь, Линдон, вернемся к вопросу о телескопе. Вы обещали оказать мне материальную поддержку, если я отыщу вашу сестру.

Граф, немного помолчав, сказал:

– Во время вашего отсутствия я дал посмотреть чертежи телескопа одному крупному специалисту в Лондоне.

Джаспер нахмурился.

– Насколько я помню, мы с вами об этом не договаривались.

– Не нахожу, однако, в моем поступке ничего предосудительного. Ведь речь идет о достаточно крупной сумме, – заметил граф.

– Должен предупредить, что чертежи находятся в первоначальной стадии разработки. Их еще долго придется доводить до ума, – проговорил Джаспер.

– А по-моему, и для первоначальной стадии еще рановато, – бросил граф. – Эксперт, с которым я проконсультировался, ничего нового и оригинального в них не обнаружил.

Джаспер выпрямился, всем своим видом изображая возмущение.

– Быть этого не может!

– Так считает специалист, – продолжал граф. – Я решил перепроверить его точку зрения и обратился за помощью в комитет по изобретениям армии и флота.

– Ну уж эти-то вам наговорят! Наверняка от зависти чуть не умерли, что кто-то сумел их обскакать!

– Вопрос тут не в зависти, – отрезал граф. – Просто у них уже есть телескоп, который во всех отношениях лучше того, что вы предлагаете.

Джаспер вскочил и, встав спиной к графу, уставился на язычки пламени, трепетавшие в камине.

Немного помолчав, граф произнес:

– Мне искренне жаль, Джаспер, что у вас ничего не вышло. Идея немного потрясти меня была неплохая, однако я не настолько глуп, как большинство тех, кого вам удалось одурачить.

Джаспер порывисто повернулся к нему.

– Черт бы вас побрал! – воскликнул он. – Мне нужно было догадаться, что вы такой же скряга, как и ваш отец!

– Дело тут не в скупости, а в разумном подходе, – заметил граф. – Я, да будет вам известно, терпеть не, могу бросать деньги на ветер.

– А я, вы хотите сказать, это я люблю?

– Речь сейчас идет не о вас, – надменно бросил граф. – Просто я пытаюсь довести до вашего сознания, что не желаю вкладывать, деньги в дело, заведомо обреченное, на провал, о котором люди компетентные вообще без смеха говорить не могут.

Несколько секунд Джаспер злобно смотрел на своего кузена. Только огромным усилием воли ему удалось сдержать площадную брань, уже готовую сорваться с языка. Помолчав, он угрюмо спросил:

– А что я получу за то, что отыскал вам вашу сестру?

– По-моему, будет справедливо, если я оплачу ваши расходы, хотя они и кажутся мне непомерными, и кроме того, дам вам за услуги еще две тысячи фунтов, – ответил граф.

– Как, только две?! Ведь я просил у вас десять! – возмущенно воскликнул Джаспер.

Граф не ответил, лишь одарил кузена презрительным взглядом.

– Что ж, видно, ничего не поделаешь, придется соглашаться хотя бы на это, – проговорил Джаспер после долгого молчания.

– Это как вам будет угодно.

– А почему бы вам не расщедриться и не дать мне пять тысяч?

– Потому что, – ответил граф, – откровенно говоря, я не хочу скандалов в семье, кроме того, вы и так вытянули у меня уже изрядное количество денег.

Джаспер открыл было рот, чтобы возразить, однако решил этого не делать. А граф между тем продолжал:

– Хорошенького понемножку, тем более мне не нравится, что вы считаете меня таким болваном, который поверит всему, что ему ни скажи, да еще с радостью поделится своим капиталом.

– Ладно, согласен, я должен был отнестись к вам по-другому, – кивнул головой Джаспер. – Но если вы и впрямь боитесь скандала, обещаю, вы скоро вполне им сможете насладиться, если не оплатите мои долги. А их у меня раза в два больше той суммы, которую вы мне собираетесь дать.

– Не одному вам в нашей семье нужны деньги! – отрезал граф. – У меня и помимо вас забот хватает. На одну благотворительность денег уходит уйма!

– Знаю, знаю, – проворчал Джаспер. – Всякие там богадельни, школы, старики… Наслушался!

– Если хотите, я вам с удовольствием покажу расходные книги, чтобы вы имени представление о том, чего мне это стоит, – терпеливо продолжал граф. – Может быть, тогда вы поймете, что и одного Рэвена, обожающего сорить деньгами, достаточно, чтобы нанести урон всей семье.

– Вам-то легко говорить, – пробурчал Джаспер. – Сами-то всю жизнь прожили в роскоши! Вам не ведомо, как это ужасно – не иметь в доме кусочка хлеба, а в кармане – пенса! Когда к вам в дом ломятся кредиторы, требуя уплаты долгов!

Граф ничего на это не ответил, и Джаспер продолжал:

– Можете спросить об этом у вашей сестрицы. Уж она-то знает, что такое голод! Когда я нашел ее, она едва на ногах держалась от истощения, да и дом, в котором она находилась, был настолько старый, что казалось, вот-вот рухнет ей на голову!

И, видимо, в восторге от своей речи, закончил:

– Вы и сами должны были понять, каково ей пришлось, ведь даже спустя столько дней, в течение которых я кормил ее до отвала, она нисколько не поправилась, кожа да кости.

– Ну о вас такого не скажешь, – заметил граф.

– Мое положение не многим лучше! – отрезал Джаспер. – Надеюсь, когда меня посадят в долговую тюрьму, ваше самолюбие будет удовлетворено.

– Это я уже слышал, когда в прошлый раз оплачивал ваши долги, – сказал граф. – Но должны же вы когда-нибудь понять, что вечно так продолжаться не может.

– Господи Боже мой! – выпалил Джаспер. – Мне ведь много не надо! Но я так же, как и вы, ношу фамилию Рэвен и тоже имею право на малую толику богатства, которым вы распоряжаетесь не без пользы для себя.

Выслушав его, граф поднялся.

– Не собираюсь с вами спорить, Джаспер, – проговорил он. – В благодарность за то, что вы привезли домой мою сестру, так и быть, выпишу вам чек на сумму в пять тысяч фунтов стерлингов. Но когда вы промотаете и их, не обращайтесь больше ко мне – бесполезно. Я не дам вам ни пенса! Понятно?

– Уж как не понять, – пробурчал Джаспер. – Только я хочу получить деньги прямо сейчас, а то вы до завтрашнего утра еще передумаете.

На лице графа появилась усмешка.

– Уверяю вас, что как вы не доверяете мне, так и я ни капли не доверяю вам, имея на то основания. Надеюсь лишь, что после завтрашнего дня мы с вами больше никогда не увидимся.

И он вышел из гостиной, оставив гостя одного. Несколько секунд тот стоял, не двигаясь, спиной к камину, с ненавистью уставившись на закрытую графом дверь.

Затем подошел к окну и окинул невидящим взглядом заходящее солнце и солнечные часы, отбрасывающие длинную тень на розовый сад.

– Черт бы его побрал! – едва слышно выругался он. – Чтоб ему гореть в аду! Когда-нибудь, клянусь, он заплатит мне за все!

Ноэлла открыла глаза. Разбудила ее нянюшка, которая пришла в ее комнату, чтобы отдернуть шторы. Сначала она никак не могла вспомнить, где находится. Потом с ужасом поняла, что проспала все на свете, а самое главное – ужин с графом.

Поспешно сев, она с упреком бросила нянюшке:

– Почему ты меня не разбудила?

– Я заходила к вам перед ужином, – ответила та, аккуратно расправляя шторы, – но вы, намаявшись, так крепко спали, что я не стала вас будить.

– Ах, нянюшка, что же ты наделала! – воскликнула Ноэлла. – Нужно было хотя бы попытаться. Я бы заставила себя спуститься вниз.

– Это еще зачем! – возразила нянюшка. – После такого трудного путешествия, когда все мы так вымотались!

Голос ее прозвучал настолько озабоченно, что Ноэлла поняла: нянюшке тоже тяжело далась эта поездка. А может быть, истинной причиной было то, что обе они в течение длительного времени недоедали? Когда нянюшка подала ей поднос с обильным завтраком – яичница с ветчиной, тосты, мед и самые разнообразные фрукты, Ноэлла улыбнулась. Разве могли они еще неделю назад, считая пищей и корочку черствого хлеба, мечтать о такой еде?

Съев все, что ей принесли, Ноэлла спросила, который час.

– Половина одиннадцатого, – ответила нянюшка.

Ноэлла издала испуганный вопль:

– О Господи! Надо же было столько проспать! Что же теперь делать?

Граф наверняка сочтет меня дурно воспитанной.

– Его светлость поехал кататься верхом, если вас это интересует, – сухо заметила нянюшка.

И когда Ноэлла не ответила, тихонько прошептала:

– Странный это дом, доложу я вам, хотя уютный и еды здесь вдоволь.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Ноэлла.

– Даже не знаю, – проговорила нянюшка, – но экономка рассказывала мне, что его светлость никак не может оправиться после того, как его бросила мать.

Ноэлла с изумлением взглянула на нянюшку.

– Ты хочешь сказать, что он был возмущен тем, что его бросили?

– Говорят, он очень сильно переживал, когда это случилось, а его отец, покойный граф, с малолетства вбивал ему в голову, что женщинам нельзя доверять.

Ноэлла слушала, стараясь не простить ни слова из того, что ей говорит нянюшка. Немного помолчав, она заметила:

– Если его и в самом деле так воспитали, то зачем ему вообще понадобилось разыскивать свою сестру?

– Вот-вот, в доме только и разговоров было, что об этом, – подхватила нянюшка, – особенно после того, как все родственники хором уговаривали его жениться, чтобы у него появился наследник, а граф все отнекивался.

– Может быть, он отказывался потому, что не любит женщин? – спросила Ноэлла.

– Не то что не любит, – возразила нянюшка. – Просто он им не доверяет, да и можно ли винить его за это?

Она взглянула на Ноэллу – освещенная лучами утреннего солнышка, лившегося сквозь высокое окно, та была просто очаровательна.

– Ах вы, милая моя! Как мне не нравится, что вы вынуждены выдавать себя за другую. Нехорошо это, я вам доложу!

– Знаю, нянюшка, – ответила Ноэлла. – Мы уже обсуждали эту тему. Но если бы я этого не сделала, мы бы умерли с голоду.

И, глубоко вздохнув, проговорила:

– Не думаю, что маме с папой этого бы хотелось.

Нянюшка упрямо поджала губы, словно давая Ноэлле понять: что бы ее любимица ни говорила, уж она-то останется при своем мнении.

И, решив, видимо, перевести разговор на другую тему, сказала:

– Пойду скажу, что вы готовы принять ванну, а потом вы должны спуститься вниз и подождать его светлость.

При упоминании о его светлости на Ноэллу вновь нахлынул страх. Однако он быстро прошел, уступив место любопытству. Она принялась с интересом наблюдать за тем, что делают служанки. А те сначала разожгли огонь в камине, потом расстелили перед ним большой ковер, на который поставили круглую ванну. Пока они этим занимались, лакеи носили горячую воду в огромных медных бидонах, которые оставляли у дверей. Служанки выпили горячую воду в ванну, добавили туда несколько капель духов, нежно пахнувших фиалками. Ноэлла встала с постели.

С наслаждением погрузившись в ароматную воду, она пришла к выводу, что никогда в жизни мытье не доставляло ей такого наслаждения. После ванны нянюшка завернула Ноэллу в большую белую купальную простыню и помогла ей вытереться. Ноэлле хотелось засмеяться от переполнявшей ее радости – подобного удовольствия она еще никогда не испытывала.

Но когда она надела старое выцветшее платье, с которым не расставалась в течение многих лет, все счастье куда-то улетучилось.

– Надо бы вам попросить его светлость купить вам новые наряды, – заметила нянюшка. – А то скоро вы будете ходить просто голой!

О покупке одежды нянюшка заговаривала и раньше, но тогда неизменно вставал неразрешимый вопрос, откуда взять денег. И теперь Ноэлла с грустью подумала: завернись она в штору с окна или в скатерть, и то выглядела бы гораздо лучше. Однако нянюшке она об этом ничего говорить не стала, а, поцеловав старушку в морщинистую щеку, заметила:

– Считай это приключением, а чем оно кончится, увидим.

Нянюшка уже готова была съязвить по своему обыкновению, как в комнату вошла горничная.

– Его светлость вернулся домой с прогулки и желает видеть ее светлость.

– Я готова, – ответила Ноэлла. – Уже спускаюсь.

И она поспешно вышла из комнаты и чуть ли не бегом устремилась по широкому коридору, остановившись – лишь на минутку у великолепной резной лестницы, чтобы сверху взглянуть на холл.

На стенах его висели картины и гобелены с изображением четырех времен года. Под ними стояло несколько античных скульптур – Ноэлла решила повнимательнее рассмотреть их, когда будет время. Она не сомневалась, что каждая из них имеет свою историю. В коридоре, ведущем к библиотеке, в которой, как Ноэлле сообщили, ее дожидается граф, находилось еще несколько статуй. Вчера ей было не до них, однако сегодня, разглядев, что среди них находится Церера, римская богиня изобилия, Ноэлла решила, что ее присутствие в замке Рэвенов более чем уместно.

Джонсон распахнул двери библиотеки и, словно извиняясь за вчерашнее упущение, торжественно провозгласил:

– Леди Ноэлла, милорд!

Ноэлла лишь мельком взглянула на огромную коллекцию книг, корешки которых переливались всеми цветами радуги. Потом перевела взгляд на графа, стоявшего возле окна и созерцавшего свой сад, да так уже и не отводила его. Он не успел еще переодеться после прогулки верхом, и Ноэлле показалось, что она еще не встречала человека, на котором одежда для верховой езды сидела бы настолько безукоризненно. На нем были белые бриджи, визитка и сапоги, начищенные до зеркального блеска, – в них даже отражалась мебель.

– Доброе утро, Ноэлла, – приветствовал он ее, когда она подошла. – Надеюсь, вы хорошо отдохнули?

– Приношу свои извинения за то, что спала настолько долго, – проговорила она, – что даже пропустила ужин.

– Вы, должно быть, слишком устали, – заметил граф. – А что до ужина… Уверяю вас, вы не пропустили ничего, за исключением брюзжания кузена Джаспера.

Ноэлла, удивленно взглянув на него, спросила:

– Значит, вы отказались дать ему денег на телескоп?

– Ага! Так он рассказал вам о нем?

– Да. Он, похоже, очень надеялся на вашу помощь.

Граф, криво усмехнувшись, проговорил:

– Не сомневаюсь! Он не впервые придумывает всякие штучки, чтобы выцыганить у меня деньги, однако больше ему это не удастся.

От Ноэллы не укрылись резкие нотки, прозвучавшие в голосе графа, и она растерянно молчала, не зная, как реагировать на его реплику.

– Сядьте, Ноэлла, я хочу с вами поговорить.

Ноэлла подошла к камину и специально уселась в кресло с высокой спинкой, а не на более удобную софу. У нее было ощущение, что разговор предстоит не особенно приятный. Впрочем, отчего возникло подобное ощущение, она понятия не имела. Граф тоже подошел к камину и встал к нему спиной. Ноэлла ощущала на себе пристальный взгляд его серых глаз, словно граф пытался прочесть ее самые сокровенные мысли. Понимая, что это ему никоим образом не удастся, Ноэлла, тем не менее, дрожала от страха. Крепко сжав руки, она вопросительно взглянула на графа.

– Прежде всего, – начал он, – Я хотел бы объяснить, почему на письмо, которое вы написали отцу, так запоздал ответ.

– То, которое я писала из Венеции… – пробормотала Ноэлла, припомнив, что ей рассказывала Ноэлли.

– Когда отец получил его, он был болен, очень серьезно болен, – продолжал граф, – а я в то время находился за границей, так что не имел возможности заниматься его корреспонденцией.

– Я… предполагала… что-то в этом роде, – запинаясь, проговорила Ноэлла.

Она вспомнила, как переживала Ноэлли, что отец проигнорировал ее письмо. Как жаль, что ей уже не расскажешь, из-за чего это произошло!

– Уже после его смерти мне, наконец, представилась возможность заняться его перепиской, – заметил граф. – Я написал вам в Венецию, а поскольку ответа не получил, то решил, что вы уже оттуда уехали.

– Мы переехали в Неаполь, – тихо проговорила Ноэлла.

– То же самое сказал мне и Джаспер. Он с большим трудом разыскал вас, из чего я сделал вывод, что вы уехали в Англию к старой подруге вашей матери.

– Мама и… миссис Вейкфилд были кузинами и выросли вместе, – пояснила Ноэлла.

И, говоря это, решила, что правильно поступает, рассказывая графу обо всем таким доверительным тоном, – у него не должно возникнуть никаких подозрений.

– И пока вы там жили, – продолжал граф, – ваша мать умерла.

Он так и сказал «ваша», а не «наша». Голос его при этом звучал настолько сурово, что Ноэлла поняла: все, что ей только что поведала нянюшка, соответствует действительности. Однако у нее хватило благоразумия держать эти соображения при себе. Она лишь потупила взгляд, сделав вид, что рассматривает свои руки, и длинные ресницы легли на ее щеки.

– Думаю, вам не хотелось бы говорить об этом, – заметил граф. – Мне, признаться, тоже. Так что впредь я не собираюсь говорить о вашей Матери. И слышать о ней никогда не желаю!

Ноэлла даже поразилась – такая в его голосе звучала ненависть. Представив себе, как отреагировала бы на подобное заявление Ноэлли, юна тихо проговорила:

– Она была… и вашей матерью… После смерти капитана Фэаберна… она жестоко страдала.

– Не желаю об этом слышать! – резко бросил граф. – Если она страдала, так поделом ей! Она совершила мерзкий поступок. Ни одна женщина, будучи в здравом уме, не станет убегать от мужа с каким-то проходимцем, бросив… собственного сына!

Перед последними словами он невольно сделал паузу, и Ноэлла поняла, что его больше всего возмущает. Его мать забрала с собой дочь, а единственного сына оставила. Она бросила своего ребенка, хотя знала, как сильно ему будет ее не хватать. Неужели из-за любви можно решиться на такой ужасный поступок?

– Но все это в прошлом, – проговорил граф уже совершенно другим тоном. – А сейчас, Ноэлла, вам предстоит освободиться от дурного влияния вашей матери и постараться стать достойной памяти своего отца.

Договорив, он прошагал от камина до стола и обратно.

– Я долго размышлял над тем, как мы будем жить дальше, – продолжал он. – И хочу, чтобы вы сразу же поняли: я не потерплю от вас поведения, которое в вашей прежней жизни могло считаться нормой.

И, переведя дыхание, добавил:

– Я считаю прискорбным, что молоденькая девушка оказалась причастной к греховной жизни, которую вела ее мать, жизни, смысл которой заключался в шатании по всем игорным домам Европы!

Ноэлла слушала его, широко раскрыв глаза. Она догадывалась, что нормальных людей шокирует распущенное поведение венецианцев, которые думают только об удовольствиях. Ноэлли кое-что рассказывали ей и о полной развлечений жизни богатеев Рима, резко отличавшейся от жизни бедняков Неаполя и других городов Италии. Однако познания ее в этом вопросе были крайне скудны, и сейчас Ноэлла недоумевала, как могла эта жизнь оказать пагубное влияние на Ноэли. Считая своим долгом хоть как-то защитить Ноэлли и ее мать, она проговорила:

– Думаю, вы слишком строго судите об этих местах. Уверяю вас, я никогда не была ни в одном казино и не имела ничего общего с картежниками.

– Как вы можете такое говорить, – повысил голос граф, – когда вы жили под одной крышей с Д'Арси Фэаберном? Не обманывайте меня, Ноэлла! Он был заядлым игроком, дамским угодником и подонком, с которым ни один уважающий себя человек и разговаривать не станет!

В голосе графа звучало нескрываемое презрение. А поскольку говорил он негромко, его страстная речь возымела действие, подобное удару хлыста. Несколько секунд казалось, что воздух в комнате раскалился от ярости.

Ноэлла первой прервала неловкое молчание, робко проговорив:

– Если вы так считаете… может быть, мне не стоило… приезжать сюда… Наверное, лучше будет… если я уеду…

И уже после подумала, что делать, если он и вправду согласится? Куда ей тогда деваться?

– Вы останетесь здесь, – решительно заявил граф. – А уж я позабочусь о том, чтобы с этого времени вы вели жизнь достойную и общались лишь с людьми, которых я считаю порядочными.

И, в очередной раз подойдя к камину и встав к нему лицом, продолжал:

– Впредь я буду давать вам указания, как поступать и что говорить, а когда сочту, что вы уже освободились от дурного влияния ваших прежних знакомых, я выдам вас замуж!

– 3… замуж? – пролепетала Ноэлла.

– Естественно, это будет человек, порядочный во всех отношениях. Однако, учитывая ту жизнь, которую вы вели с самого детства, полагаю, это произойдет нескоро.

– Ну пожалуйста! – проговорила Ноэлла дрожащим голосом. – Не выдавайте меня замуж! Я хочу стать женой человека, которого я полюблю!

– Да что вы знаете о любви? – вспылил граф. – За исключением того, что какая-то лживая, порочная женщина увезла вас из приличного дома, вырастила в окружении разврата, а потом оставила пребывать в крайней нужде!

Слова слетали у него с языка, как пистолетные выстрелы. Резко обернувшись к Ноэлле, он бросил:

– Вы только взгляните на себя! Посмотрите, что наделала с вами эта ваша любовь!

Ноэлла тихонько вскрикнула, а граф продолжал:

– На вас платье, которое и кухарка-то постесняется надеть! Вас уже ветром сдувает, такая вы тощая! А почему? Потому что не было денег даже на еду! Что у вас вообще есть? Да ничего! Одни жалкие лохмотья!

И помолчав, грозно добавил:

– Зарубите себе на носу раз и навсегда – любовь такое чувство, которого следует стыдиться!

Взрыв его гнева был настолько неожиданным, что Ноэлла, потрясенная, смотрела на графа во все глаза. И в то же время в глубине души она никак не могла его понять. Почему любовь его матери к капитану Д'Арси Фэаберну кажется ему чем-то грязным? Однако, чувствуя, что выяснять это сейчас не стоит, Ноэлла сидела молчала. Она так крепко стиснула руки, что даже костяшки пальцев побелели, лицо стало белым, как мел, а в огромных, во все лицо, глазах застыл страх. Граф, взглянув на нее, видимо, почувствовал себя так, словно ударил ребенка, и, раздраженно фыркнув, отошел к окну. Невидящими глазами смотрел он в даль.

После долгого неловкого молчания Ноэлла робко проговорила:

– Мне… очень жаль.

– Кого? Себя? – обернулся к ней граф.

– Нет… вас. Вам… столько пришлось… перенести. От чего вы… так… ожесточились.

Если граф и удивился, он не подал вида. После еще одной продолжительной паузы, в течение которой Ноэлла мучительно раздумывала, сидеть ей или встать и уйти, он обернулся.

– Первое, что нам предстоит сделать, – проговорил он уже совершенно другим тоном, – это купить Вам одежду.

Видя, что подобный тон дался ему нелегко, Ноэлла, решив приободрить графа, подхватила:

– Это было бы… просто замечательно! Когда я одевалась, чтобы идти к вам… мне казалось, что я буду выглядеть… более прилично, если просто завернусь… в штору… или в гобелен… если вы разрешите мне снять его со стены.

Граф долго сдерживался, однако не выдержал и расхохотался.

– Ну, в подобном одеянии вы выглядели бы более чем странно, – заметил он. – Но не беспокойтесь. Я уже послал в Йорк карету и приказал доставить сюда самую лучшую портниху города.

Ноэлла восторженно ахнула, а граф продолжал:

– Потом мы, быть может, отправимся в Лондон, но пока вы не будете выглядеть так, как подобает настоящей леди, не стоит показывать вас кому бы то ни было.

– Да, конечно, – согласилась Ноэлла. – Только… можно я вас… кое о чем попрошу?

– Ну конечно!

– Не могли бы вы… дать нянюшке и Хокинсу… немного денег? Они так давно… не получали… жалованья.

И, увидев, что граф нахмурился, поспешно добавила:

– Ну пожалуйста!

Подумав секунду, граф заметил:

– Полагаю, что женщина, которую вы зовете «нянюшка», была у миссис Вейкфилд горничной, а Хокинс слугой.

Ноэлла поняла: ей нужно было заранее обдумать, кто такие нянюшка и Хокинс, или, что еще лучше, это нужно было сделать кузену Джасперу. Лихорадочно пытаясь придумать правдоподобное объяснение, она наконец проговорила:

– Да, вы совершенно правы. Нянюшка была горничной миссис Вейкфилд, однако она заботливо ухаживала за мамой до самых последних ее дней.

При упоминании матери граф нахмурился, и Ноэлла поспешно принялась рассказывать про Хокинса:

– А Хокинс носил из леса дрова, чтобы мы не замерзли, и ловил кроликов… другой еды у нас не было.

И дрожащим голосом добавила:

– Я знаю, что без них… я бы тоже умерла…

Хмурое лицо графа разгладилось.

– В таком случае они, естественно, должны быть вознаграждены. Теперь я понимаю, почему вы их не оставили.

– Если бы я это сделала, единственное, куда они могли бы отправиться, это работный дом.

– Забудьте об этом! – сказал граф. – Забудьте о том, что вам пришлось пережить. А ваших слуг можете оставить при себе, пускай они и впредь присматривают за вами.

– О, благодарю вас, благодарю! – воскликнула Ноэлла. – Этого мне хотелось бы… больше всего на свете!

– Даже больше, чем новых нарядов?

– Надеюсь, вы мне в них не откажете, ведь как вы только что сами сказали, сейчас даже статуи шокированы моим видом!

И, увидев на губах графа легкую улыбку, продолжала:

– Я совершенно уверена… что Церера одарила меня… презрительным взглядом, когда я только что… проходила мимо.

Граф не выдержал и расхохотался.

– И как это вы только узнали ее? А теперь пойдемте, я познакомлю вас с другими знаменитостями замка.

– С величайшим удовольствием! – воскликнула Ноэлла. – А еще надеюсь, вы позволите мне прочитать все книги, которые находятся в этой комнате?

– Все-все? – поразился граф.

– Если только вы позволите. А это значит, мне придется задержаться в этом замке… по крайней мере, еще лет на сто.

Граф издал еще один резкий смешок, показавшийся Ноэлле немного странным, – она не знала, что он редко смеется. Они обошли библиотеку по кругу, и Ноэлла, к своему удивлению, обнаружила, что, помимо очень старых книг, здесь собраны произведения современных авторов – «Женщины как они есть» миссис Гор, пятая новелла Эдварда Балвера Литтона, а также поэмы лорда Байрона.

Однако она сделала вид, что с последними не знакома, понимая, что граф с неодобрением отнесется к тому, что она читает о любви. Выйдя из библиотеки, они оказались в длинной галерее. Там висели великолепные портреты кисти Ван Дейка, сэра Питера Лели и Гейнсборо. Поскольку Ноэлла давно мечтала их посмотреть, они полностью завладели ее вниманием, и она заворожено переходила от одной картины к другой. Самое большое впечатление на нее произвел замечательный портрет королевы Марии Генриетты, написанный Ван Дейком. Понравился ей и портрет герцога Албемарл, который был и адмиралом, и генералом, кисти сэра Годфрея Кнеллера. Ей и в голову не приходило, что графа поразили ее познания в живописи.

Позже ему пришлось испытать еще большее удивление, когда они рассматривали серебряную горку и Ноэлла упоминала такие имена, как сэр Мартин Боуэс и Адам и Паул Вайнен из Эльрехта, серебряных дел мастера шестнадцатого столетия.

Откуда ему было знать, что миссис Вейкфилд интересовалась картинами с самого юного возраста, и много времени посвятила изучению произведений выдающихся живописцев прошлого! Она и Ноэлле постаралась передать все свои познания, касающиеся не только живописи, но и музыки, и изготовления предметов мебели, и чеканки.

Когда они вошли в музыкальный салон, Ноэлла при виде рояля радостно всплеснула руками.

– Прошу вас, – умоляющим голосом обратилась она к графу, – разрешите мне играть на нем хоть иногда!

– Ну конечно, – отозвался граф. – Вот уж не ожидал, что вы, ко всему прочему, еще и музыкант!

– Это слишком громко сказано, – рассмеялась Ноэлла. – Но я всегда любила играть на рояле, а когда мы его продали, я ходила в церковь и играла на органе.

– Тогда вы и в самом деле понимаете толк в музыке, – сухо заметил граф. – Надеюсь, ваш репертуар не ограничивается одними лишь церковными гимнами.

Ноэлла хотела ответить, что умеет играть и сонаты Шопена, и даже вальс – танец этот впервые привезла в Лондон принцесса де Ливен во времена правления короля Георга IV, но, подумав, что граф вряд ли будет доволен, если узнает, что она выучилась играть в таких, с его точки зрения, достойных презрения городах, как Рим, Венеция и особенно Париж, она промолчала.

А посему, когда они сели обедать в великолепной столовой, отделанной самим Адамсом, Ноэлла вздохнула с облегчением, решив, что ей удалось избежать такой скользкой темы, как музыка.

Столовая поражала своей изысканностью. У стен, обитых бледно-зеленым шелком, стояла пара украшенных позолотой резных столиков, из тех, какими пользовались во времена правления короля Чарльза II. Повсюду висели такие красивые картины, что Ноэлла больше смотрела на них, чем на еду.

И в то же время все, что она ни пробовала, было достойно восхищения. Но поскольку она так долго вынуждена была голодать, ей, к великому сожалению, пришлось отказаться от нескольких блюд.

– А я-то думал, вы проголодались, – заметил граф, когда Ноэлла после долгого колебания не стала брать фрукты, которые лакей поднес ей на изящном блюде севрского фарфора.

– Дело в том, – призналась Ноэлла, – что я и рада бы, да не могу больше. Как сказала бы нянюшка, «брюхо сыто, да глаза голодны».

И, видя, что граф шокирован подобной откровенностью, решила в следующий раз быть посерьезнее, как и подобает леди.

Однако уже через минуту она простодушно спросила:

– А что вы мне еще сегодня покажете? Только прошу вас, не говорите «ничего»! Мне так хочется все увидеть!

– Мне кажется, что вам было бы интересно осмотреть хоть часть поместья. Поскольку мы сегодня утром довольно много ходили, полагаю, сады немного подождут.

И, секунду помолчав, добавил:

– Со временем вы увидите конюшни. Кроме того, вам, без сомнения, понравится часовня, созданная Банбругом в 1724 году и считающаяся жемчужиной садовой архитектуры.

Все это он поведал Ноэлле несколько напыщенным тоном, однако она этого не заметила. И, восторженно всплеснув руками, воскликнула:

– Ну конечно! Мне просто не терпится ее увидеть, да и вообще все, что вы мне покажете. Как же вам повезло, что у вас такой замечательный замок, и часовня, и конюшни, и вообще все-все-все!

– У вас это все тоже есть, – тихо заметил граф. – Ведь это и ваш дом.

Ноэлла не ответила. Внезапно ей пришло в голову, как нехорошо она поступает, обманывая графа. Перед глазами встал знакомый с детства белый домик под черной крышей, нуждавшийся в ремонте. На крыше, в тех местах, откуда слетела черепица, зияют дыры, рамы все рассохлись, чинить их уже бесполезно. Вспомнился ей и запущенный сад, который за последние годы превратился в настоящие джунгли. «Вот это мой дом», – подумала она. Задумавшись, она не замечала, что граф наблюдает за ней, пока не услышала его вопрос:

– Что вас так расстроило?

– Н… ничего, – быстро ответила Ноэлла.

– Неправда! Когда вы только приехали сюда, вы очень боялись. Это вполне естественно. Но сейчас вас что-то беспокоит, и мне хотелось бы знать, что именно.

Ноэлла с трудом выдавила из себя улыбку.

– Единственное, что меня действительно беспокоит, – проговорила она, – это что я проснусь и окажется – все это мне только приснилось.

И с гордостью подумала: какая она молодец, что так быстро нашла ответ. Граф встал из-за стола, и Ноэлла поняла: он ей не поверил. Когда они вернулись с прогулки по поместью, которую совершали в открытом фаэтоне, запряженном двумя породистыми лошадьми, их уже ждала портниха.

Об этом графу сообщил дворецкий.

– Она приехала полчаса назад, милорд, – доложил он, – и дожидается ее светлости в спальне.

– Ну, теперь вы можете подобрать себе приданое, – заметил граф.

Вспомнив, что он собирается выдать ее замуж, Ноэлла невольно поежилась. Порывисто повернувшись к графу, она попросила:

– Не могли бы вы помочь мне выбрать платья? У меня так давно не было возможности купить себе даже носового платка.

На лице графа отразилось удивление, однако оно тут же приняло свое обычное выражение.

– Хорошо. Наденьте что-нибудь из того, что привезла вам портниха, а потом покажитесь мне. Я буду в библиотеке.

Ноэлла робко улыбнулась ему и побежала вверх по лестнице. В спальне она обнаружила нянюшку. Та разговаривала с портнихой, женщиной средних лет, которая привезла с собой двух помощниц. А уж в том, что она притащила в замок большую часть своих изделий, можно было не сомневаться.

По всей спальне громоздились коробки из-под платьев, большей частью распакованные, содержимое которых лежало на кровати или висело в шкафу. Туалетов было так много, что Ноэлла даже испугалась. Но потом, вспомнив, что все ее немногочисленные платья заношены до предела, заставила себя побороть страх.

Сначала Ноэлле помогли облачиться в одно из повседневных платьев с пышными рукавами, плотно облегающим лифом и широкой юбкой, которое необыкновенно шло ей. Как только Ноэлла надела его, она стремглав бросилась вниз, в библиотеку, где ее ждал граф.

Когда она вошла, он даже не встал из-за стола, лишь поднял голову. Вне себя от радости, что у нее теперь платье с модной пышной юбкой, а не какое-то там давно вышедшее из моды, Ноэлла закружилась на одной ножке, чтобы показать графу, как изящно развевается юбка.

Потом остановилась, не сводя с него глаз, ожидая приговора.

– Хорошо, это можете взять, – бросил он, снова углубившись в какое-то письмо, которое читал до ее прихода.

Ноэлла помчалась наверх, где ее ждали еще три повседневных платья. Потом настал черед вечерних туалетов, и их один за другим изъяли из коробок. Ноэлле они показались настолько прелестными, что когда она надела первое, с оборочками, расшитыми бисером, то почувствовала себя принцессой из сказки.

Теперь она уже не бежала по лестнице, а спускалась степенным шагом, с удовольствием прислушиваясь к шуршанию шелка. Она прекрасно осознавала, что кожа ее над глубоким декольте кажется ослепительно белой. Проходя мимо зеркала, Ноэлла, вглядевшись в свое отражение, решила, что похожа на цветок.

Войдя в библиотеку, она присела перед графом в низком реверансе, поскольку посчитала это уместным в подобном наряде.

Потом приблизилась к столу, за которым он сидел, ожидая, какой приговор он вынесет на этот раз.

Граф внимательно посмотрел на нее, и, к своему удивлению, Ноэлла увидела, что взгляд его стал жестким.

– Вырез слишком большой! – резко бросил он. – Да и лиф слишком облегающий! Передайте портнихе: если у нее нет приличных туалетов, которые ни одна леди не сочла бы для себя зазорным надеть, пусть забирает свое тряпье и убирается обратно в Йорк!

Ноэлла вздрогнула, словно ее ударили по щеке. Секунду она стояла, будто окаменев, испуганно глядя на него. Потом, когда до нее наконец-то дошел смысл его слов, она почувствовала, как на глаза у нее наворачиваются слезы.

Она повернулась к двери и чуть не подпрыгнула от неожиданности – граф с силой стукнул кулаком по столу.

– Я хочу, чтобы моя сестра, выглядела, как леди, а не как какая-нибудь комедиантка!

Перед последним словом он сделал паузу, и Ноэлла поняла, что он хотел сказать не «комедиантка», а «потаскушка», имея в виду свою мать. Медленно поднялась она по лестнице.

С трудом отыскала среди многочисленных вечерних туалетов одно платье, более-менее скромное, которое, когда она показала его графу, заслужило его одобрение. Одобрил он и два последующих платья, после чего попросил прислать к нему портниху.

Ноэлла не присутствовала при их разговоре, однако догадывалась, что он высказал ей свои замечания и соображения по поводу туалетов. После этого разговора последние несколько платьев не стали даже вытаскивать из коробок.

Однако Ноэлле было дано разрешение самой выбрать себе ночные сорочки и белье. Поскольку все эти предметы были отделаны тончайшим кружевом и изготовлены из великолепного шелка, она подумала, что граф вряд ли разрешил бы их купить, если бы увидел.

Портниха предложила ей заказать также туфельки, шляпки и перчатки и обещала прислать их Ноэлле как можно скорее. Ноэлла согласилась, после чего портниха, вполне довольная своей поездкой, отбыла восвояси.

Немного отдохнув, Ноэлла надела одно из платьев, получивших одобрение графа. Однако ее все еще мучили опасения: вдруг он опять рассердится. Тогдашняя мода требовала, чтобы лиф платья плотно облегал грудь, а глубокий вырез оставлял открытыми плечи.

Ноэлла постаралась подтянуть платье наверх как можно выше, чтобы не казаться в нем совсем уж голой, однако это мало помогло.

Видя, что ничего не получается, она пришла в отчаяние. Поскольку у нее еще никогда не было вечернего платья, она имела довольно смутное представление о том, как оно должно выглядеть. Все ее скудные познания о моде ограничивались виденным в дамских журналах, которые мама брала посмотреть у жены викария. Поэтому она понятия не имела, как она выглядит – то ли вызывающе, то ли невероятно модно. Пытаясь определить это, она пристально разглядывала себя в зеркало, пока на выручку ей не пришла нянюшка.

– Что вам еще нужно, мисс Ноэлла, – заметила она, – так это ожерелье.

– Откуда же его взять? Ты же знаешь, я продала его давным-давно, – улыбнулась Ноэлла.

– Я знаю откуда.

В комнате Ноэллы на туалетном столике стояла ваза с цветами.

Нянюшка, мастерица на все руки, проворно сплела из них ожерелье, напоминавшее венок. Ноэлла, когда была маленькой, часто плела такие для своей мамы. Нянюшка надела ожерелье из крошечных цветочков Ноэлле на шею, и платье совершенно преобразилось.

– Нянюшка, ты гений! – воскликнула Ноэлла. – Если бы у нас был магазин, ты могла бы плести ожерелья и мы бы их продавали. Думаю, выручили бы за них целую кучу денег.

На лице нянюшки появилась довольная улыбка.

– Ну, пока мы живем здесь, никакой магазин нам не нужен, – заметила она.

– Ш-ш-ш! – прошептала Ноэлла, с беспокойством оглядываясь на дверь.

– Ничего, не бойтесь, – успокоила ее нянюшка. – В комнате для слуг сейчас только и разговоров, что о вас. Говорят, будто вы нисколько не изменились с тех пор, как вас увезла отсюда ваша матушка.

– Я все время боюсь ошибиться, – пробормотала Ноэлла.

Она уже сообщила нянюшке о том, что рассказала графу, как они с Хокинсом поддерживали ее, когда умерли Каролина и мама.

– Я ведь сказала ему правду, – прошептала она, словно пытаясь убедить самое себя. – Вы действительно были очень добры к Ноэлли, а за мной ухаживали с самого моего рождения.

– Что ж, будем надеяться, что теперь кто-нибудь присмотрит за нами, – проговорила нянюшка. – А то как бы не пришлось нам отправляться домой, не имея ни пенса!

Ноэлла испуганно поежилась.

– Ты считаешь, что если граф обнаружит обман, то выгонит нас отсюда?

– А как же! – подтвердила старушка. – Так что, смотрите, не наделайте ошибок, мисс Ноэлла. Суровый он человек, все говорят!

По пути к замку Ноэлла размышляла о том, что никогда не была так счастлива, как в эти последние несколько дней. Граф не только прокатил ее в фаэтоне по поместью, чтобы она смогла составить о нем собственное представление, он также пригласил ее прокатиться с ним верхом. И Ноэлла, к своей гордости и радости, обнаружила, что, хотя не садилась на лошадь уже почти пять лет, навыки верховой езды не растеряла. В то время, когда был жив ее отец, она считалась первоклассной наездницей.

Однако поскольку семья их становилась все беднее и беднее, с каждым годом им было все труднее содержать лошадей, после смерти отца сначала продали одну лошадь, за ней другую, и мало-помалу конюшня опустела.

И теперь, сидя на породистой, холеной и великолепно объезженной лошади графа, Ноэлла пришла к выводу, что чудеснее верховой езды ничего быть не может, да и присутствие графа, признаться, доставляло ей истинное удовольствие.

У себя в спальне она частенько думала о том, что граф начинает ей нравиться, хотя она все еще побаивалась его, не зная, чего от него ожидать. Иногда он был сама любезность, охотно отвечал на ее вопросы и, казалось, наслаждался ее обществом. Потом вдруг ни с того ни с сего замыкался в себе, становился угрюмым, раздражительным и смотрел на Ноэллу с явным подозрением. Когда это случалось, Ноэлле начинало казаться, будто он догадывается, что она его обманывает, и у нее от страха сердце замирало в груди. В такие минуты она пыталась убедить себя, что подозрительность графа относится не лично к ней, а ко всем женщинам вообще.

И тем не менее, у Ноэллы было такое ощущение, что граф только и ждет, когда она совершит какой-нибудь неприличный поступок, поскольку, по его мнению, ничему хорошему она от своей матери и капитана Фэаберна научиться не могла. Однако какой это может быть поступок, она даже не догадывалась.

Поскольку Ноэлла находилась в полном неведении относительно тех мест, в которых жила Ноэлли, ей было не понять, чего ждал от нее граф. По рассказам Ноэлли она знала, что казино в Венеции пользовались дурной славой. Равно как и фестивали, проходившие почти каждый месяц в этом самом веселом городе мира.

К счастью, она понятия не имела, что у каждой венецианской дамы был свой кавалер, который обычно считался ее любовником, хотя на самом деле мог таковым и не являться.

А у каждого венецианского джентльмена имелись, как выразились бы англичане, «другие интересы», а проще говоря, помимо жен, еще и любовницы. Если бы Ноэлла знала, что именно об этом размышляет иногда граф, глядя на нее, она бы не столько возмутилась, сколько удивилась.

Прожив всю свою жизнь в деревне, Ноэлла была очень невинна. Ноэлли поведала ей, что в Париже мужчины часто дарят женщинам драгоценности и устраивают в их честь вечеринки под названием «оргии». Однако Ноэлла не заподозрила в этом ничего дурного. То же самое рассказывала Ноэлли и о Риме. Особое удовольствие доставляло ей говорить о том, какими витиеватыми комплиментами награждали ее черноглазые итальянцы, с которыми капитан Фэаберн играл в карты.

– Я так их боялась, – весело чирикала она, – что когда они приходили к маме, я обычно убегала и пряталась, чтобы они ко мне не приставали.

– А зачем им было к тебе приставать? – удивилась Ноэлла, глядя на Ноэлли во все глаза.

Но тут ее осенило.

– А, наверное, они хотели жениться на тебе! – воскликнула она.

Ноэлли, вспыхнув, отвернулась.

– Итальянцы договариваются о свадьбах, когда их дети еще совсем маленькие, – пояснила она.

– Значит, ты хочешь сказать… что тебя преследовали… женатые мужчины?! – поразилась Ноэлла.

Секунду Ноэлли размышляла, стоит ли продолжать разговор на эту тему, и решила, что не стоит.

– Давай поговорим о чем-нибудь другом, – предложила она. – Слава Богу, я уже покинула Венецию, Рим, Неаполь и Париж навсегда. И даже если мама захочет куда-нибудь уехать, я останусь здесь, с тобой!

От этих слов Ноэлла пришла в полный восторг. Они вышли в сад поговорить о вещах, как считала Ноэлла, гораздо более интересных, чем мужчины. И сейчас она была абсолютно уверена, что граф следит за ней и ждет не дождется, когда она выкинет что-нибудь из ряда, вон выходящее.

Однако Ноэлла была начеку и всегда вела себя, как подобает истинной леди. Кроме того, она внимательно следила за своими словами, чтобы избежать ненужных вопросов, на которые она не смогла бы ответить. Но хуже всего было то, что граф, похоже, до сих пор считал, будто прошлая жизнь оставила на ней свой отпечаток.

О графе она многое узнала от нянюшки – гораздо больше, чем смогла бы узнать сама. А нянюшка, в свою очередь, добывала информацию от слуг, многие из которых были людьми пожилыми и знали графа с самого его рождения.

Ноэлла часто лежала ночью без сна, задавая себе все тот же вопрос: как могла тетя Каролина поступить так жестоко – бросить собственного ребенка?

«Почему она не взяла его с собой, так же как Ноэлли?» – спрашивала она себя.

И вдруг ответ пришел сам собой. Если бы она это сделала, ее муж, без сомнения, бросился бы за ней в погоню и отобрал бы обоих детей. Он ни за что бы не позволил, чтобы его сына и наследника воспитывал другой мужчина и чтобы он обучался за границей, в чужой стране.

В то же время ей частенько приходила в голову мысль, что тетя Каролина, которая приехала в их дом почти нищей, должно быть, жалела иногда, что бросила такой уютный и поражающий своим великолепием замок. С каждым днем Ноэлла все больше и больше восхищалась его роскошью и изобилием, так же, как и великолепными сооружениями, находившимися в саду.

Часовня под названием «На четырех ветрах», которую показал ей граф, оказалась не единственным архитектурным сооружением, приведшим ее в восторг.

Не меньшее восхищение вызвали у нее мавзолей, внутренняя отделка которого была выполнена из великолепного камня, и каменный фонтан, откуда, проходя через шар, поддерживаемый атлантом, каскадом ниспадала вода.

Зрелище было настолько необычно и красиво, что Ноэлла глаз не могла от него оторвать. Граф тогда улыбнулся, заметив, что ее самое можно поставить вместо каменной фигуры. Поскольку сказал он это своим обычным сухим тоном, уже хорошо знакомым Ноэлле, ей и в голову не пришло, что слова его следовало считать комплиментом.

В общем, чудес в замке оказалось настолько много, что Ноэлла все время боялась пропустить самое интересное. Но, несмотря на разнообразие впечатлений, в глубине души у нее продолжал таиться непреходящий страх, что рано или поздно обман откроется и граф с позором изгонит ее из замка.

Ноэлле казалось, что если такое случится, это будет равносильно изгнанию из рая, однако графу она говорить об этом, естественно, не стала.

И сейчас она задумчиво взглянула на него, и тот, почувствовав на себе ее тоскливый взгляд, спросил:

– Что вас беспокоит?

– Знаете, – ответила Ноэлла, стараясь говорить непринужденно, – мне иногда кажется, что я сплю и все происходящее лишь только чудесный сон. А когда проснусь, замок… исчезнет, а вместе с ним и фонтан, и часовня, и… сад.

– А как насчет его владельца? – поинтересовался граф.

Ноэлла взглянула на него и залюбовалась – настолько он был красив верхом на крупном черном жеребце.

– Признаться, и вы мне не кажетесь… настоящим, – заметила она.

Улыбнувшись, граф спросил:

– А кем же я вам кажусь?

– Скорее богом с Олимпа, – сказала Ноэлла первое, что ей пришло в голову. – Таким же непредсказуемым.

– Что вы имеете в виду? – поразился граф.

Ноэлла пожалела о своих словах, однако поскольку взять их назад было уже невозможно, решила, что самое лучшее сказать правду.

– Я где-то читала, – пояснила она, – что боги, начиная с Зевса, были непредсказуемы. Настроение у них менялось с каждой минутой. То они кого-то обожают, а через секунду терпеть не могут.

– И какую же связь вы тут углядели со мной?

Ноэлла заметила, что разговор их становится чересчур личным, но, немного помолчав, все-таки решилась продолжить его:

– Иногда вы… очень добры ко мне… а иногда… я вас боюсь.

Несколько минут они скакали молча, потом граф заметил:

– Вы тоже, Ноэлла, совершенно не такая, как я ожидал.

Ноэлла удивленно взглянула на него и задумчиво спросила:

– А чего вы… ожидали?

– Ожидал увидеть крайне искушенную особу, которая после веселой жизни в Европе с трудом будет привыкать к нашей спокойной, размеренной английской жизни.

Ноэлла вздохнула. Она не могла объяснить ему, что другой жизни не знала! Наоборот, та жизнь, которую она ведет сейчас, нравится ей больше всего.

Но поскольку граф ждал ответа, она, немного помолчав, сказала:

– Надеюсь, ваши слова нужно понимать так, что вы довольны мною. И я этому очень рада, потому что мне приятно… доставлять вам удовольствие.

И, пришпорив своего коня, быстро вырвалась вперед. Она надеялась, что к тому времени, когда граф догонит ее, он уже забудет, о чем они говорили.

Каждый день Ноэлла просыпалась с радостном возбуждении – ее ждало великое множество самых приятных дел. Она была полна сил и энергии и прекрасно понимала, что вызвано это, в частности, обильной и вкусной пищей, которую она принимала четыре раза в день. Нянюшка с Хокинсом, без сомнения, чувствовали то же самоё.

Они, казалось, помолодели и выглядели вполне счастливыми. Когда нянюшка по утрам приходила к Ноэлле в спальню, чтобы помочь ей одеться, они могли поговорить без опасения, что их кто-нибудь подслушает.

Нянюшка успокаивала свою любимицу, говоря, что обман ее никогда не откроется, поскольку все в замке только ею и восхищаются.

– Они считают, что вы гораздо красивее графини, – заметила она как-то, – и это неудивительно. Я всегда думала, что эту миссис Фэаберн, как она себя величала, с вашей матушкой и сравнить нельзя!

– Это просто счастье, что мы с Ноэлли оказались так похожи, – тихонько проговорила Ноэлла.

– А я вам скажу, – подхватила нянюшка, – что мы сюда попали с благословения самого Господа! Останься мы еще хоть ненадолго дома, наверняка умерли бы голодной смертью.

Она говорила с такой уверенностью, что Ноэлле было трудно что-либо возразить.

И сейчас, когда она скакала рядом с графом по освещенному ярким солнцем поместью, ей пришло в голову, что воспоминания о тех страшных днях, когда она в отчаянии думала лишь о том, как раздобыть денег и купить хоть какой-то еды, постепенно улетучиваются.

Вдали появились неясные очертания замка, и Ноэлла сказала, словно говоря сама с собой:

– Может ли быть что-либо прекраснее?

– Я тоже задаю себе этот вопрос всякий раз, когда вижу свой замок, – заметил граф. – Не понимаю, как можно по доброй воле взять и уехать отсюда!

Догадываясь, что он намекает на – мать, Ноэлла быстро проговорила:

– А вот я бы отсюда никуда не уехала, осталась бы здесь навсегда!

– Но это невозможно! – возразил граф.

Ноэлла с изумлением повернулась к нему.

– Невозможно? Но почему?!

– Потому что вы выйдете замуж, – ответил граф.

Ноэлла облегченно вздохнула – ей показалось, что он собирается отправить ее из замка по какой-то иной причине.

– Ну, это еще нескоро, – после секундной паузы беззаботно проговорила она. – А если вдруг желающих взять меня замуж не найдется, я с удовольствием останусь старой девой, лишь бы не уезжать отсюда.

К этому времени они подъехали к дверям замка. Конюхи, уже поджидавшие у дверей, занялись лошадьми, а граф, спешившись, помог Ноэлле спуститься на землю.

И вновь ее поразило, насколько сильны его руки и какой он красивый. Красивее и элегантнее мужчины она еще не встречала. Они поднялись рядышком по каменным ступенькам, и, когда дошли до холла, граф сказал:

– А теперь быстренько бегите переодеваться. К обеду должен прийти сэр Стефан Хортон.

– Опять! – воскликнула Ноэлла.

Однако граф не услышал ее восклицания – он как раз вручал свою шапочку и хлыст лакею. Поднимаясь по лестнице, Ноэлла разочарованно думала, что ей не придется сегодня одной наслаждаться обществом графа – сэр Стефан Хортон будет третьим лишним. За последнюю неделю граф дал уже два или три небольших обеда, на которых присутствовали его друзья и соседи. Они приезжали к нему поболтать о местных скачках, которые должны были состояться в следующем месяце.

Разговор шел и о лошадях, в которых граф знал толк. Большинство его знакомых оказались людьми пожилыми. Впервые увидев Ноэллу, они изумились, поскольку понятия не имели, что сестра графа снова живет с ним в замке.

Уходя, они все заверили ее, что их жены будут просто счастливы познакомиться с леди Ноэлли они не задержатся с приглашением.

Единственный, кто оказался неженатым и чуть моложе остальных, был сэр Стефан Хортон. В третий раз он появился в замке графа позавчера под предлогом разговора о племенных кобылах. Однако Ноэлла очень скоро поняла, что он почему-то уделяет ее перлоне непомерно большое внимание.

Что-то в этом человеке ей не нравилось. Это был зануда, который обожал диктовать всем и вся, что им делать, и ненавидел, когда кто-то имел мнение, отличное от его собственного.

– Надеюсь, он надолго не задержится, – тихонько проговорила Ноэлла, идя по длинному коридору в свою комнату. – Ведь Линдон обещал покатать меня после обеда в фаэтоне.

Почти такое же наслаждение, как верховая езда, ей доставляли прогулки с графом в открытом фаэтоне. Там они были только вдвоем, и никакой кучер не мог подслушать, о чем они говорят. Ноэлле нравилось смотреть, как ловко граф управляется с лошадьми, даже не прибегая к помощи хлыста. И тем не менее, ему удавалось заставить лошадей развивать необыкновенную скорость.

Сейчас Ноэлла сердито подумала, что сэр Стефан наверняка проторчит в замке до самого вечера. И они будут вынуждены слушать его напыщенные и нудные речи, вместо того чтобы лишний раз побыть на свежем воздухе. Сбросив с себя амазонку, Ноэлла надела миленькое домашнее платье, которое недавно доставили из Йорка.

Оно было сшито по самой последней моде, с очень широкими рукавами и пышной юбкой. В нем ее тонкая талия – даже чересчур тонкая после стольких лет лишений – казалась совсем осиной, да и сама Ноэлла выглядела хрупкой, почти воздушной. Платье было цвета первых незабудок, скромно простирающих вверх свои крохотные голубые лепесточки среди ярких и пышных садовых цветов.

Ноэлла, входя в гостиную, и сама не представляла, насколько хороша в этом изящном платье с шапкой белокурых волос, обрамляющих ее нежное личико.

– Ну наконец-то! – воскликнул граф. – Сэр Стефан уже начал волноваться, что с вами что-то случилось.

– Простите, что заставила вас ждать, – извинилась Ноэлла.

Говоря это, она протянула руку сэру Стефану, и тот задержал ее в своей руке чуть дольше, чем это требовалось.

Как Ноэлла и ожидала, разговор немедленно зашел о лошадях, а посему никто не мешал ей рассматривать в свое удовольствие картины и великолепный расписной потолок. Она настолько была погружена в свои мысли, что не заметила, как обед подошел к концу, а обнаружив это, очень удивилась.

Все встали и направились к дверям, и в это время сэр Стефан обратился к графу:

– Могу я поговорить с вами наедине, Рэвенсдейл?

– Конечно, – согласился граф. – Пойдемте в библиотеку. Уверен, Ноэлла найдет чем занять себя в музыкальном салоне.

– Разумеется, – ответила Ноэлла.

Со дня приезда у нее почему-то так и не хватило времени поиграть на рояле. Всякий раз, когда ей доводилось заходить в музыкальный салон, взор ее поражал сводчатый расписной потолок, рисунок которого полностью повторял узор лежавшего на полу ковра.

У стен, украшенных великолепными полотнами, стояли чиппендейловские кресла с позолоченными ножками и банкетки с гобеленовыми сиденьями, а под окнами располагались резные столики, украшенные, как и кресла, позолотой.

Ноэлла села за рояль и взяла несколько аккордов. Девушка заиграла любимую мелодию, и вскоре музыка настолько захватила ее, что ей стало казаться, будто комната полна мужчин и женщин, которые собирались в этом салоне много-много лет назад. Одеты они были в яркие наряды времен короля Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Ноэлле казалось, что они танцуют под ее музыку. Они все кружились и кружились, как вдруг открылась дверь, и Ноэлла, стряхнув с себя, оцепенение, вернулась к реальности. Она решила, что сэр Стефан ушел и граф пришел сказать ей об этом.

Все еще держа руки на клавишах, она увидела, как в комнату входит сэр Стефан. Графа рядом с ним не было. Ноэлла почувствовала такое разочарование, что даже не сделала попытки встать ему навстречу, просто сидела и ждала, что будет дальше.

Сэр Стефан направился к ней.

– Чудесная музыка, Ноэлла, – проговорил он.

Так бесцеремонно он обращался к ней впервые, и Ноэлла, отметив это про себя, спросила, специально сделав ударение на его титуле:

– Вы любите музыку, сэр Стефан?

– Нет, – ответил тот. – Но сейчас мне хочется говорить стихами.

– Стихами?

Она не могла представить себе сэра Стефана Хортона за таким занятием, как чтение стихов, не говоря уж об их сочинении.

После небольшой паузы она спросила:

– Линдон, наверное, ждет меня?

Не отвечая на ее вопрос, сэр Стефан заявил:

– Я хочу поговорить с вами.

Ноэлла взглянула ему прямо в глаза – в них таилось какое-то непонятное ей выражение.

– Я просил у вашего брата вашей руки, – торжественно объявил сэр Стефан, – и он согласен.

Сначала Ноэлле показалось, будто она ослышалась. Потом, когда смысл. Сказанного дошел до нее, она испуганно воскликнула:

– Нет! Этого не может быть!

Оттолкнув стул, она попыталась вскочить, однако сделала это недостаточно ловко. Сэр Стефан оказался проворнее – бросившись к Ноэлле, он схватил ее за руку.

– Я хочу, чтобы вы стали моей, женой, – проговорил он. – Уверен, Ноэлла, что мы будем очень Счастливы вместе.

Пальцы его сомкнулись на ее запястье, и Ноэлле показалось, что; она в капкане. Девушка попыталась вырваться и убежать, однако это оказалось не так-то просто. Сэр Стефан крепко держал ее руку и все говорил и говорил.

– Мой дом, может быть, не такой величественный, как ваш замок, однако он принадлежит нашему роду уже на протяжении двухсот лет. И вы, бесспорно, будете самой очаровательной хозяйкой дома за всю его историю.

– Хотя это большая честь для меня… сэр Стефан, – робко проговорила Ноэлла, – я не могу… выйти за вас замуж.

Сэр Стефан улыбнулся.

– Конечно, я понимаю ваше волнение, – проговорил он. – Вы ведь еще совсем девочка, и замужество вас немного пугает. Но я буду добрым и щедрым мужем, обещаю вам. А лучшего места для воспитания детей, чем Йоркшир, не сыскать.

У Ноэллы даже дыхание перехватило. У нее сложилось такое впечатление, что он не слушает ее. Хортон уже решил для себя, что она должна стать его женой, и на ее чувства ему было ровным счетом наплевать.

С трудом выдернув наконец свою руку, Ноэлла вновь обратилась к сэру Стефану:

– Прошу вас… выслушайте меня!

– Я весь внимание, – ответил тот. – Но должен сказать вам, Ноэлла, что никакого отказа я не приму. Поскольку ваш брат дал согласие на наш брак, я в ближайшие же дни намереваюсь разослать сообщение о нашей помолвке во все газеты:

– Нет! – воскликнула Ноэлла.

Не обратив внимания на ее возражение, сэр Стефан потянулся к ней с твердым намерением заключить в объятия. Поняв, что он собирается поцеловать ее, Ноэлла отпрянула, и не успел сэр Стефан опомниться, как она выскочила из комнаты и помчалась по коридору. Она слышала, что он зовет ее, но останавливаться не стала. Единственное, чего ей сейчас хотелось, это добраться до главной лестницы и подняться к себе в спальню, где она почувствовала бы себя в безопасности.

Ворвавшись туда, Ноэлла захлопнула за собой дверь, заперлась на ключ и, едва дыша, без сил опустилась в кресло.

– Господи! Ну как я сразу… не догадалась, что граф… решил вы дать меня… замуж… И за кого?! За этого отвратительного сэра Стефана Хортона!

Если его прикосновения вызывают в ней такое омерзение, то что говорить о его поцелуях? Мало того, что он напыщенный и нудный тип, он к тому же неприятен ей как мужчина.

– Как я могу выйти замуж за такого человека?! – с содроганием воскликнула Ноэлла.

Она вспомнила, как любили друг друга мама с папой, – они, казалось, светились от переполнявшего их счастья. Именно о такой семейной жизни для себя она и мечтала, а с сэром Стефаном Хортоном у нее никогда такого не будет.

– Я должна заставить графа… понять, – решила она.

Долго Ноэлла неподвижно сидела в кресле, потом встала и взглянула на себя в зеркало. Неужели она ни капельки не изменилась? Как же такое может быть, когда ужас переполняет ее? А что если граф не станет ее слушать? Ноэлла даже вздрогнула от страха. И поскольку другого ей ничего не оставалось, она начала молиться.

– Помоги мне… мамочка… помоги! – молила она. – Как могу я выйти замуж за человека… если я не ощущаю к нему того… что ты чувствовала к папе?

Только сейчас Ноэлла поняла, что именно такая любовь, о которой она мечтает, должно быть, посетила в свое время тетю Каролину, когда та повстречала капитана Д'Арси Фэаберна.

А что если она разочаровалась в своем муже? Что если он внушал ей отвращение? Может быть, именно поэтому она нашла в себе силы сбежать с человеком, который не мог на ней жениться?

Конечно, тетя Каролина не должна была так себя вести – поступок ее достоин самого глубокого порицания. Но Ноэлле было ясно также и то, что нельзя выходить замуж за человека, которого не любишь, одно прикосновение которого вызывает отвращение.

– Я должна… заставить графа… понять, – снова проговорила она.

Ей стало интересно, что сейчас происходит внизу. Может быть, сэр Стефан, хорошенько обдумав ее недостойное поведение, пришел к выводу, что такая жена ему не нужна? Но, вспомнив выражение глаз, которого она у него никогда раньше не видела, Ноэлла тут же усомнилась в этом.

Она всегда считала сэра Стефана напыщенным сухарем, не человеком, а так, человечишкой. И вот теперь, когда он настойчиво пытался задержать ее руку в своей, когда пытался обнять ее и прижать к себе, Ноэлла поняла, что он к ней неравнодушен.

– Нет, я этого не вынесу! – воскликнула она, и в голосе ее звучал страх.

Наконец, когда прошло уже более часа, Ноэлла решилась. Поправив прическу, она с сильно бьющимся сердцем спустилась по лестнице.

Она уже почти дошла до холла, как с противоположной стороны коридора показался дворецкий.

– А я как раз ищу вашу Светлость! – воскликнул он. – Его светлость желает поговорить с вами.

– Он… один? – спросила Ноэлла.

– Да, миледи. Сэр Стефан только что уехал.

Медленно, словно каждый шаг давался ей с большим трудом, Ноэлла пошла по широкому коридору, ведущему к библиотеке. Теперь статуи, стоявшие по его обеим сторонам, можно было принять за тюремщиков, готовых покуситься на ее свободу.

Ноэлле показалось, что Церера готова рассмеяться ей в лицо, – надо же, вздумала отказываться от несметных богатств, предложенных таким завидным претендентом на ее руку!

«Я скорее выйду замуж за нищего или дворника!» – решительно подумала она.

Дворецкий распахнул двери библиотеки, и она, гордо вскинув голову, вошла. Граф стоял у окна и смотрел на любимый сад. Услышав, как за спиной открылась дверь, он молча обернулся. Медленно-медленно Ноэлла направилась к нему.

Ей было так страшно, что она не осмеливалась поднять голову и взглянуть ему в лицо, хотя и уверена была, что оно чернее тучи.

Подойдя к графу, Ноэлла услышала его, как ей показалось, резкий голос:

– Как вам уже известно, сэр Стефан Хортон просил вашей руки, и я дал согласие на ваш брак.

Ноэлла открыла было рот, чтобы возразить, но граф, не дав ей и слова сказать, продолжал:

– Вероятно, мне стоило объяснить вам заранее, что это один из богатейших людей графства. Он является владельцем великолепного дома и, хотя был женат, последние десять лет вдовствует.

– Он… был… женат?!

Ноэлла произнесла эти слова едва слышным шепотом, однако граф расслышал.

– Насколько я знаю, он не был счастлив в браке, однако вас это не должно касаться. Считаю, что вам исключительно повезло, что такой солидный господин, глава аристократической фамилии готов взять вас в жены.

Ноэлла, набрав побольше воздуха, выпалила:

– Но я не готова стать его женой!

– Почему?

Вопрос прозвучал резко, как пистолетный выстрел.

– Потому что я… я не люблю его!

– Я вам уже говорил, что любовь, о которой вы все толкуете, не имеет никакого значения. Это просто романтическая блажь, которая с возрастом пройдет! – И суровым голосом продолжал: – Никакой любви не существует! Это плод воображения писателей, выдумавших ее, чтобы выкачивать из людей деньги. Одни лишь идиоты верят в ее существование!

– Это… неправда! – выпалила Ноэлла. – Любовь… единственная основа для… счастливой семейной жизни.

И, вспомнив маму и папу, она, тщательно подбирая слова, заставила себя продолжать:

– Я знала… людей, которые были… безгранично счастливы, потому что… любили друг друга, хотя и… очень нуждались.

– Значит, они были исключением! – фыркнул граф. – Я никогда не позволю вам принять предложение какого-нибудь искателя богатых невест или карьериста, который захочет влезть в нашу замечательную семью.

– По-моему, когда мы говорим… обо мне, искателя богатых невест опасаться не стоит, – заметила Ноэлла, радуясь тому, что у нее появился шанс возразить.

– А вот тут вы ошибаетесь, – возразил граф. – Согласно отцовскому завещанию вы являетесь наследницей довольно приличного состояния, которое получите лишь в том случае, если соблаговолите вернуться домой и по праву занять ваше законное место в качестве его дочери, что вы и сделали.

Ноэлла была настолько удивлена, что могла только смотреть на графа во все глаза.

– Вы… хотите сказать… что у меня есть… собственные деньги? – запинаясь, проговорила она.

– Я собирался сообщить вам об этом, когда вы приехали, – ответил граф, – однако это почему-то вылетело у меня из головы, пока сэр Стефан, которому отец очень доверял, не напомнил мне об этом.

Поскольку Ноэлла, пораженная, молчала, он продолжал:

– Впрочем, то, что у вас есть деньги, не имеет большого значения: сэр Стефан и сам очень богатый человек.

– Если даже он богат, как Крез… я не выйду за него замуж!

– А вот тут вы ошибаетесь, – возразил граф. – Вы обязаны выйти замуж за того, кого вам выберет ваш опекун, то есть я. А я считаю, да и вы, уверен, хорошенько подумав, согласитесь со мной, что сэр Стефан как раз тот муж, который вам нужен.

– Я… не хочу… быть его женой! – воскликнула Ноэлла. – Он… просто зануда! Я вообще его… терпеть не могу!

– Чепуха! – вспылил граф. – Он для вас самый подходящий муж. А поскольку он старше вас, то станет присматривать за вами, оберегать вас, чтобы вы не сделали такую же ошибку, как…

Граф замолчал на полуслове, и Ноэлла отлично поняла, что он собирался ей сказать. Ее так и подмывало бросить ему, что мать его очень любила человека, с которым сбежала от мужа, и что в поступке своем никогда не раскаивалась.

Она до сих пор прекрасно помнила слова своей мамы:

– Знаешь, дорогая, Каролина вчера вечером призналась мне, что, хотя сейчас она пребывает в бедственном положении, если бы у нее опять появилась возможность выбора, оставаться ли со своим законным мужем или сбежать с Д'Арси Фэаберном, она без колебания остановилась бы на втором.

И по маминому тону Ноэлла поняла, что та чрезвычайно удивлена этим обстоятельством. Однако поскольку миссис Вейкфилд очень любила своего мужа, то допускала, что и кузина может испытывать подобные чувства.

И теперь, подумав о маме, Ноэлла, собрав в кулак все свое мужество, повернулась к графу.

– Можете говорить все… что угодно… Я все равно… никогда не выйду замуж… за сэра Стефана Хортона!

– Вы выйдете за него, если даже мне придется силой притащить вас к алтарю! – сердито крикнул граф. – Вы что, не понимаете, глупое вы дитя, что я желаю вам добра? А учитывая условия, в которых вы прожили шестнадцать лет, уверен, вам никогда не видать лучшего предложения!

– А мне оно… и ни к чему! – воскликнула Ноэлла. – Если я когда-нибудь и выйду замуж… хотя спешить мне некуда… то только за человека… которого полюблю!

– Вы выйдете за того, кого я вам выберу! – взорвался граф.

– Нет, я этого не сделаю! И вы меня… не заставите! А если станете это делать… я убегу!

Последние два слова и тот решительный тон, которым Ноэлла произнесла их, вывели графа из себя.

Схватив Ноэллу за плечи, он, к ее искреннему изумлению, с силой тряхнул ее.

– Как вы смеете меня не слушаться! – взревел он. – Вы, оказывается, такая же дрянь, как и ваша мать! Я не потерплю, чтобы вы мне возражали, даже если мне придется избить вас до полусмерти!

И выкрикивая эти слова, он все тряс и тряс ее за плечи, будто тряпичную куклу. У Ноэллы закружилась голова и стало нечем дышать, однако она твердо решила не сдаваться.

– Я… ненавижу его! Никогда… не выйду за него замуж! – выкрикнула она.

Граф перестал ее трясти и взглянул на Ноэллу глазами, полными ярости. Выбившиеся из прически волосы рассыпались по плечам, глаза, потемневшие от гнева, казалось, бросали ему вызов. Губы дрожали, а выставленные вперед кулачки в любой момент готовы были к защите.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, не проронив ни слова. Граф первым нарушил молчание.

– Черт бы вас побрал! – бросил он. – Вы сделаете так, как я скажу, иначе, клянусь, я вас выпорю!

Его сердитый голос эхом пронесся по комнате, и Ноэлла почувствовала, как на глаза ее навернулись слезы.

И хотя она была полна решимости и впредь стоять на своем, она не смогла подавить рыдания. Услышав ее плач, граф, словно опомнившись, повернулся и выскочил из библиотеки, со всей силы хлопнув дверью. Медленно, будто у нее не было больше сил стоять, Ноэлла опустилась на пол. Из глаз ее градом хлынули слезы, и она, закрыв лицо руками, горько заплакала.

Через некоторое время Ноэлла, немного успокоившись, вышла в холл и отправилась в свою спальню. Там опустилась в то же кресло, в котором сидела совсем недавно, и попыталась взять себя в руки.

Ей даже не верилось, что граф, который был с ней так любезен и предупредителен в течение всего утра, мог настолько быстро перемениться – стать жестоким, бесчувственным. Как он мог принуждать ее к браку с человеком, который ей ненавистен? Как посмел трясти ее за плечи с такой силой, что закружилась голова?

Каким жестоким нужно быть, чтобы угрожать избить ее, если она не станет его слушаться! Только что пережитое унижение не давало ей покоя, и Ноэлла снова горько расплакалась. Нестерпимо захотелось к маме и папе, чтобы они утешили ее, чтобы защитили от ужасного будущего.

– Я не выйду… за него замуж! Ни за что! – пробормотала она.

И почувствовала себя так, словно ее заперли в тюрьму, из которой не выбраться.

Она, должно быть, просидела так больше часа, когда распахнулась дверь и вошла нянюшка.

– Что вы здесь делаете, мисс Ноэлла? – воскликнула она. – Я-то думала, вы внизу, да и лакеям так сказала. Они повсюду вас ищут!

– А что случилось? – спросила Ноэлла.

При виде нянюшки она встала и поспешно подошла к туалетному столику, чтобы старушка не увидела следы слез и не догадалась, что она плакала. Однако голос, должно быть, выдал ее, поскольку нянюшка, подойдя поближе, обеспокоено спросила:

– Что случилось, моя хорошая? Что вас так расстроило?

Но у Ноэллы больше не было сил говорить о случившемся.

– Зачем… я понадобилась?.. – не отвечая на вопрос, поинтересовалась она.

– Его светлость получил плохие известия.

– Плохие известия? – переспросила Ноэлла.

– По-моему, он оставил вам письмо, – вспомнила нянюшка. – Подождите минутку, я его принесу.

Нянюшка вышла из комнаты, а Ноэлла задумалась над тем, зачем графу понадобилось ей что-то писать.

И пришла к неутешительному выводу, что если его светлость и написал ей, то лишь затем, чтобы лишний раз напомнить о своем решении по поводу сэра Стефана.

– Как я их обоих… ненавижу! – сказала Ноэлла своему отражению в зеркале.

Но при этом ей показалось, что она лжет сама себе. К графу она испытывала какие угодно чувства, только не ненависть. Ей нравилось быть с ним рядом, нравилось слушать его. По правде говоря, основная причина ее восторженного отношения к замку заключалась в том, что именно граф был его владельцем. А теперь он все испортил…

Хотелось броситься к нему и крикнуть, что так нечестно, что он не имеет права вести себя с ней, словно она его собственность, что она никогда не будет выполнять любую его прихоть. Но в этот момент в комнату вошла нянюшка.

– А они-то искали вас в музыкальном салоне, – сообщила она. – Пришлось мне спуститься по лестнице да еще по коридору пройтись, чтобы их отыскать.

Говоря это, она протянула Ноэлле письмо. Ноэлла взяла его – на конверте четким прямым почерком графа было написано ее имя.

Сердце Ноэллы испуганно забилось. Дрожащими руками вскрыла она конверт, и буквы запрыгали у нее перед глазами. С трудом взяв себя в руки, Ноэлла стала читать.

«Дорогая Ноэлла,

Только что я получил печальное известие: скончался дядя Роберт, младший брат отца. Дом его находится в двадцати милях от нашего замка, и его жена попросила меня приехать к ней тотчас же.

Не поехать я, естественно, не могу, а посему сегодня вечером меня дома не будет. Приеду я завтра утром, как только договорюсь насчет похорон.

Поскольку мы будем в трауре, это означает, что решение вопроса о вашем замужестве пока откладывается. Предлагаю вам не терзать себя понапрасну. Мы все обсудим после моего возвращения.

Ваш любящий брат Линдон».

Ноэлла прочитала письмо – и словно солнце вышло из-за туч. Она уже достаточно изучила Линдона, чтобы понять: его слова насчет замужества не что иное, как извинение.

Теперь у нее появилась надежда, что граф будет более сговорчивым. Может быть, даже удастся убедить его, что если ей и придется когда-нибудь выходить замуж, то не обязательно за сэра Стефана, каким бы привлекательным этот брак ни казался графу.

Она еще раз прочитала письмо и уже совершенно другим тоном спросила нянюшку:

– А его светлость… уехал?

– Да, с полчаса назад, – ответила та. – Кажется, он искал вас, но не нашел и уехал, не попрощавшись.

Ноэлла вздохнула с облегчением. Еще раз увидеться с графом после их ссоры было бы свыше ее сил. Теперь она освобождена от разговоров о ее замужестве по крайней мере до завтрашнего дня, а по большому счету, до того момента, когда они снимут траур.

– Его светлость сообщает мне, – сказала она нянюшке, – что умер его дядя Роберт.

– Знаю. Мистер Джонсон уже сказал мне об этом, перед тем как я поднялась к вам наверх, – ответила нянюшка. – Больной он был человек, но похоже, все его любили.

– Сколько же времени нам придется носить по нему траур? – спросила Ноэлла.

Для нее это был очень важный вопрос, и она с нетерпением ждала ответа.

– Думаю, месяца четыре, а то и все полгода, – ответила нянюшка. – Спросите у его светлости. В каждой семье свои взгляды на этот счет.

«Слава Богу, хоть временная передышка у меня имеется», – с облегчением подумала Ноэлла.

– Вам нужно будет пошить для похорон черное платье, – говорила между тем нянюшка. – А потом, я думаю, вам разрешат носить только черный поясок вокруг талии да черной ленточкой подвязывать волосы. Но гостей приглашать в замок пока вряд ли придется.

Ноэлла промолчала. Но сама подумала о том, что с удовольствием носила бы черное или ходила бы в рубище, только бы не выходить замуж за сэра Стефана. Право, ее так называемый дядюшка не мог выбрать лучшего времени, чтобы умереть.

А нянюшка между тем продолжала болтать:

– Я решила, что вам не захочется обедать одной в большой гостиной, и мистер Джонсон предложил подать вам ужин в будуар.

Ноэлла знала, что будуар примыкает к ее комнате. Но поскольку в замке комнат было великое множество, кроме того, она почти все время проводила с графом, Ноэлла лишь однажды заглянула в него. Сейчас, когда нянюшка открыла дверь в будуар, Ноэлла увидела, что это очень симпатичная комнатка.

– На обитых парчой стенах – зеркала в золоченых рамах, элегантная французская мебель, каминную полку украшают безделушки из дрезденского фарфора.

– Я с удовольствием поужинаю здесь, – улыбнувшись, сказала Ноэлла нянюшке. – А если ты составишь мне компанию, мне будет еще приятнее.

– Да если об этом узнают на кухне, они с ума сойдут! – воскликнула нянюшка. – Они уже сто раз говорили, что я должна знать свое место. Вот этому-то совету я сейчас и собираюсь последовать!

Ноэлла, обняв нянюшку за плечи, чмокнула ее в щеку.

– Твое место рядом со мной, – проговорила она. – Ты единственное, что осталось мне от старых дней, когда мы были так счастливы.

Голос ее дрогнул, и нянюшка поспешила успокоить свою любимицу:

– Ну, ну, не расстраивайтесь, моя хорошая! Нам очень повезло, что у нас есть крыша над головой, которая не протекает, и полно еды.

Ноэлла рассмеялась – нянюшка всегда отличалась способностью мыслить здраво. Потом, поскольку ей хотелось побыстрее забыть ссору с графом, она решила до ужина немного почитать.

Вскоре два лакея внесли ужин, и Ноэлла с наслаждением принялась за изысканную еду, мечтая лишь об одном: чтобы мама увидела, среди какой великолепной обстановки она сейчас живет. Когда с ужином было покончено и уже убрали со стола, Ноэлла подумала, что сейчас самое время лечь спать.

В этот момент раздался стук в дверь и в комнату вернулся один из лакеев. В руке он держал серебряный поднос, на котором лежала какая-то записка.

– Это просили передать вам, миледи.

– Кто? – спросила Ноэлла.

– Не знаю, миледи.

Когда за слугой закрылась дверь, Ноэлла взглянула на записку, на которой стояло ее имя, и решила, что она от сэра Стефана. Ведь больше нет ни единого человека, который мог бы ей написать. Хотя она дважды получала приглашения от жен приятелей графа, оба были адресованы Линдону, а не непосредственно ей.

На секунду ее охватило желание бросить письмо в огонь. Однако она заставила себя быть благоразумной. Кроме того, если бы она так поступила, граф снова рассердился бы на нее, а этого ни в коем случае нельзя было допустить.

Распечатав послание, Ноэлла в изумлении уставилась на него. В центре листа было написано всего одно предложение.

«Приходите как можно скорее в часовню «На четырех ветрах».

Ноэлла недоуменно смотрела на письмо, решив, что произошла какая-то ошибка и оно адресовано не ей. И вдруг ее как громом поразило. Это послание не от сэра Стефана, как она опасалась, а от Джаспера Рэвена!

Ей приходилось видеть его почерк, когда они останавливались в Лондоне во время поездки на север. Ошибки быть не могло – кузен Джаспер обладал необычной манерой писать заглавные буквы почти вровень со строчными, что было совершенно несвойственно всем прочим.

И Ноэлла стала в волнении размышлять, что ему могло от нее понадобиться. А она-то решила, когда граф выгнал своего кузена, что больше никогда его не увидит. Ноэлла понимала: ей отдан приказ, которого она не смела ослушаться.

Она поднялась с кресла и выглянула в окно. Смеркалось. На небе робко вспыхнула первая вечерняя звездочка, скоро должна была уже появиться луна.

«Придется идти к нему», – подумала она.

Она опасалась, что если этого не сделает, он сам придет в замок. Ноэлла прошла в спальню и накинула на плечи поверх платья красивую шаль. Она знала: нянюшка внизу, ужинает со слугами. Единственный лакей, находящийся сейчас в этой части замка, стоит на страже у входной двери. Значит, ей, возможно, удастся выйти из замка незамеченной.

Ноэлла покинула спальню и спустилась по лестнице, ведущей к двери, которая выходила в сад. Она ею и раньше пользовалась. Хотя в саду уже царил полумрак и деревья отбрасывали на землю длинные тени, она без труда нашла дорогу и пошла по зеленой лужайке.

Миновав величественный фонтан, который все еще выбрасывал в небо столб воды, Ноэлла подошла к часовне «На четырех ветрах».

Эта часовня представляла собой куполообразное сооружение с ионическими портиками и великолепными резными шпилями.

Внутри стены были покрыты белой с золотыми прожилками штукатуркой, а колонны и архитравы – черной с золотом краской. Зрелище было поистине потрясающее.

Однако Ноэлле было не до красот – она видела перед собой лишь дожидавшегося ее человека. Он вышел из-за портика, и в тусклом вечернем свете, струившемся сквозь раскрытое окно, его фигура казалась какой-то зловещей.

Только огромным усилием воли Ноэлла взяла себя в руки и не бросилась стремглав из часовни.

– Добрый вечер, Ноэлла, – поздоровался Джаспер.

– Зачем… вы хотели… видеть меня? – дрожащим голосом проговорила Ноэлла. – А может… и не хотели вовсе? Может быть… я вас не так… поняла?

– Я ждал, когда мой великодушный и щедрый кузен оставит вас одну, – ответил Джаспер. – Узнав, что сегодня ночью его в замке не будет, я решил, что пришел мой час.

Ноэлла поняла: в замке у Джаспера есть свои люди, которые следят за каждым шагом графа.

Несколько секунд они молчали, потом кузен Джаспер подошел к раскрытому окну. Ноэлле ничего не оставалось делать, как последовать за ним. Незваный гость по-прежнему ничего не говорил, и Ноэлла решила взять инициативу в свои руки.

– Зачем… вы хотели… меня видеть? – спросила она.

– Мне нужна ваша помощь.

– Моя… помощь? – удивилась Ноэлла.

– Все очень просто, – принялся объяснять Джаспер. – Поскольку ваш так называемый братец всучил мне вместо нормальной суммы, которую я у него просил, какие-то гроши, я намереваюсь взять то, что мне причитается. И без его разрешения!

Ноэлла даже задохнулась от избытка чувств.

– Неужели вы хотите сказать… что собираетесь… что-то… украсть из замка?!

– Не что-то, а многое, – поправил ее Джаспер. – И в этом мне поможете вы.

– О чем вы… говорите? Как я могу… это сделать?

– Очень просто, – ухмыльнувшись, ответил Рэвен. – И вы это сделаете, если, конечно, вас не пугает мысль, что я сообщу Линдону, кто вы такая на самом деле.

Ноэлла испуганно вскрикнула:

– Вы что… мне угрожаете?

– Естественно! – бросил Джаспер. – И позвольте обратить ваше внимание, очаровательная лгунья, на то, что ослушаться меня вы не посмеете, если, конечно, не хотите, чтобы вас и ваших идиотских старых слуг, над которыми вы так трясетесь, вышвырнули из замка и снова заставили голодать.

Он проговорил все это таким тоном, словно ему доставляло наслаждение ее пугать.

– Как вы можете… предлагать мне такое! – воскликнула Ноэлла. – Неужели считаете меня… способной… предать людей… которые были так добры… ко мне!

Джаспер расхохотался.

– Я считаю, – проговорил он, – что вы, как никто другой, должны знать, что такое жить в нищете. Ну хватит об этом! Мне нужно что-нибудь продать. А в замке полно добра, которого никогда не хватятся.

– Ну что вы, конечно, хватятся! – возразила Ноэлла. – Граф помнит… обо всех своих вещах, даже о самых крошечных! И если вы возьмете даже самое маленькое украшеньице… слуги сразу же… поднимут шум.

– Ну и что Линдон сможет предпринять, если вещь все равно исчезла? – поинтересовался Джаспер. – А вы, поскольку сами будете замешаны в этом деле, вряд ли станете объяснять причину ее исчезновения.

Его ядовитый тон ранил Ноэллу в самое сердце. Внезапно она издала радостный крик.

– Я кое-что придумала! – воскликнула она. – Вам ничего не придется красть. Я сама могу вам помочь!

– Это еще как? – бросил Джаспер.

– Граф сегодня сказал мне, что его отец завещал значительную сумму денег своей дочери в том случае, если она захочет вернуться домой.

Несколько секунд Джаспер молчал, потом проговорил:

– Да, такого я, признаться, не ожидал. И, конечно, буду безмерно счастлив, если вы соблаговолите предложить мне какую-то сумму, когда деньги попадут вам в руки.

– Обещаю дать вам столько, сколько вы захотите, – обрадовалась Ноэлла, решив, что он принимает ее предложение.

– Не считайте меня идиотом! – фыркнул Джаспер. – Деньгами вы пока что распоряжаться не сможете. Будете получать немного, чтобы хватало на тряпки, и все! А для меня это лишь капля в море!

Ноэлла раскрыла было рот, чтобы что-то сказать, однако решила промолчать, а Джаспер продолжал:

– Я же говорю о настоящих деньгах! Мне они нужны сейчас, и я намерен их получить!

– Но вы же… не можете… украсть их! – попыталась воззвать к его совести Ноэлла. – И я не могу… вам помочь!

– Вам придется это сделать! – решительно произнес Джаспер. – Единственное, что от вас требуется, это впустить меня на территорию замка через садовую калитку, через которую вы и сами, должно быть, сегодня прошли, а когда я уйду, снова закрыть ее.

Ноэлла испуганно вздрогнула:

– Но зачем?

– Мне лучше поскорее убраться из замка, пока так называемое ограбление не будет обнаружено, – пояснил Джаспер.

– Нехорошо… это все, – пробормотала Ноэлла.

– Ну-ка перестаньте спорить со мной и делайте, как я вам говорю! – прикрикнул на нее Джаспер. – Когда возвращается Линдон?

– Он сказал, что будет завтра… после того как утрясется вопрос с похоронами.

– Какими еще похоронами?

– Умер его дядя Роберт.

Ноэлле показалось, что Джаспер недоверчиво уставился на нее.

– Вы совершенно уверены, что умер достопочтенный Роберт Рэвен? – спросил он, немного помолчав.

– Линдон сказал, что скончался младший брат отца.

К ее удивлению, Джаспер издал восторженный вопль.

– Значит, Роберта Рэвена больше нет! – удовлетворенно произнес он. – Вот уж сюрприз так сюрприз! Я-то думал, что он еще сто лет протянет!

– Но какое это имеет отношение к вам? – подала голос Ноэлла.

– Самое прямое, дурочка вы эдакая!

– Ничего не понимаю!

Джаспер открыл было рот, чтобы объяснить, но, похоже, передумал и сказал совсем другое:

– Нечего вам задавать вопросы! Делайте, что вам говорят! Завтра…

– Завтра? – удивилась Ноэлла. – А я думала, что вы собираетесь прийти в замок сегодня вечером! Если уж вы… и вправду хотите… что-то украсть, то лучше это сделать… когда Линдона нет дома.

– Раньше я так и собирался поступить, – заметил Джаспер, – но теперь передумал. Я хочу, чтобы граф был в это время дома, то есть это даже вопрос первостепенной важности!

Он выдал эту тираду тем же зловещим тоном, которым разговаривал с ней только что. Ноэлле очень хотелось увидеть его лицо, тогда, быть может, она бы догадалась, что у него на уме. Однако в темноте это оказалось невозможным.

А Джаспер между тем продолжал:

– А теперь слушайте внимательно и смотрите не ошибитесь! Если вы не сделаете того, о чем я прошу, я расскажу о вас все. Вы сами знаете, как не любит мой дорогой кузен – коварных и вероломных женщин. Так что не мне вам объяснять, что вы и оглянуться не успеете, как он вышвырнет вас из дома, не дав на дорогу ни пенса.

От этих жестоких слов Ноэлла испуганно вскрикнула, а Джаспер злорадно добавил:

– Не сомневаюсь, что вам доставит искреннее удовольствие смотреть, как эта старая карга, которую вы величаете «нянюшкой», умирает у вас на глазах, а вот у бывшего денщика вашего отца есть шанс выжить.

– Не смейте… говорить мне такие вещи! – пролепетала Ноэлла, но Джаспер, казалось, не слышал ее.

– А поскольку вы, моя милая, бесспорно, хороши собой, наверняка найдется человек, готовый предложить вам свое покровительство, но не обручальное кольцо, – закончил он.

Поняв, что он специально оскорбляет ее, и чувствуя себя от этого жестоко униженной, Ноэлла быстро проговорила:

– Я уже вам… сказала… что сделаю то, что… вы хотите.

– Вот-вот, и сделайте это как следует! – подхватил Джаспер.

– Но мне все-таки кажется, что вы должны прийти сегодня, – стояла на своем Ноэлла. – Дверь открыта, и если вы войдете следом за мной в замок, я могу пройти в свою комнату и сделать вид, что все время была там.

– Для вас это было бы очень удобно, не правда ли? – насмешливо-издевательски проговорил Джаспер.

В часовне стояла кромешная тьма, однако у Ноэллы сложилось впечатление, что он какого странно, словно оценивающе, смотрит на нее. Почему ей так показалось, она и сама не знала.

Внезапно Джаспер громко вскрикнул.

– Что случилось? – спросила Ноэлла.

– Я порезал палец, – ответил он. – Дайте мне ваш носовой платок.

Как раз перед ужином нянюшка дала ей чистый носовой платок. Ноэлла пошарила рукой по поясу и, нащупав тонкий кусочек материи, вытащила его. Эта была одна из немногих вещей, купленных ею не на деньги графа. Платок этот мама подарила Ноэлле на Рождество. На нем в уголке были вышиты ее инициалы, украшенные цветами. Пока Ноэлла раздумывала, стоит ли давать Джасперу этот платок, тот поднял руку повыше.

– Да ведь у вас свой платок есть! – внезапно воскликнула Ноэлла. – Вон он торчит из-за обшлага!

– Дайте мне ваш! – резким голосом приказал Джаспер.

И не дожидаясь, пока она это сделает, выхватил платок у нее из рук и обмотал его вокруг пальца.

Ноэлле показалось, что он ведет себя недопустимо грубо, однако говорить ему об этом она не стала.

– А теперь слушайте, что я вам скажу, и смотрите, чтобы не было никаких ошибок! – принялся наставлять ее Джаспер. – После того как Линдон завтра вечером отправится спать, только проследите, чтобы он поднялся наверх и остался в своей комнате, пойдите и отоприте калитку в сад.

Говорил он медленно, словно обдумывал каждое слово.

– Я буду ждать вас у калитки, и если ночь окажется беззвездная, проведете меня до коридора, куда выходит дверь вашей комнаты и моего обожаемого кузена тоже.

Снова в его голосе появились жестокие нотки, и Ноэлла поежилась.

– А теперь идите! – резко бросил Джаспер. – Только убедитесь, что вас никто не видел. Если же это все-таки случилось и кто-то спросит, где вы были, скажете, что вышли подышать перед сном свежим воздухом. Понятно?

– Да, конечно, – пролепетала Ноэлла.

– Так идите же! Чего вы ждете? И смотрите, не вздумайте меня обманывать, а не то очень об этом пожалеете!

И снова в его голосе прозвучала угроза. Ноэлла, не в силах больше его слушать, быстро повернулась и со всех ног бросилась вон из часовни. Только очутившись за пределами ее зловещей тьмы, она вздохнула с облегчением. Теперь на небе сияли звезды, и впереди был ясно виден замок с его башнями и башенками.

Ноэлла бежала к нему по зеленым лужайкам и чувствовала, что каждый шаг все дальше и дальше уносит ее от ужаса, который вызывал у нее Джаспер. Он был ей страшен и омерзителен, как ядовитая змея, и Ноэлла не могла думать ни о чем другом, как только о своей ненависти к нему.

Войдя в замок через дверь, выходящую в сад, она закрыла ее на ключ, чтобы все было точно так же, как до ее ухода, и помчалась вверх по лестнице в свою спальню.

Нянюшка уже ждала ее, и как только Ноэлла вошла в комнату, спросила:

– Где вы были?

– Внизу, – ответила Ноэлла.

– Так я и знала, что вы опять в библиотеке, все книжки смотрите!

Ноэлла не стала с ней спорить, и она продолжала:

– А теперь быстренько в постель и спать! Отдохнуть вам не помешает. И никаких книг! А не то к старости совсем ослепнете!

Эти слова Ноэлла слышала уже не раз и почувствовала, что понемногу успокаивается. Нянюшка помогла ей раздеться. И только когда старушка задула свечу, Ноэлла ощутила острое желание рассказать ей, что случилось, и спросить совета. Но не стала этого делать, справедливо решив, что старая служанка лишь расстроится и проведет бессонную ночь.

– Спокойной ночи, нянюшка, – проговорила она. – Помолись за меня.

– Я всегда это делаю, – заметила старушка. – Мне кажется, когда молишься, ваша дорогая матушка слышит меня. Святая была женщина, упокой Господь ее душу!

Когда за нянюшкой закрылась дверь, Ноэлла принялась горячо молиться маме.

– Помоги мне, мамочка… помоги! Я знаю, что поступаю… плохо, согласившись впустить… Джаспера в замок… И теперь он украдет из замка… какие-нибудь ценности… и их будут искать… и может быть, меня даже посчитают… соучастницей.

От этой мысли ей стало не по себе. Долго молилась Ноэлла, взывая к матери, пока не заснула.

Утром, когда она проснулась, вчерашняя встреча с Джаспером стала казаться ей дурным сном. Ноэлла даже усомнилась, что все это произошло на самом деле, пока не услышала вопрос, который задала ей нянюшка:

– Где носовой платок, который я вам вчера дала?

И Ноэлла живо припомнила вчерашний тяжелый разговор и то, как грубо Джаспер выхватил у нее платочек.

«Его украл у меня Джаспер», – хотела она сказать, но не могла этого сделать.

Спустившись вниз, Ноэлла поймала себя на том, что ходит по гостиным, пытаясь определить, что захочет стащить оттуда Джаспер.

Может быть, изящные кубки в виде розы на золотой ножке и с зелеными листочками – бесценные вещицы, Ноэлла это знала. Или украшения из нефрита и хрусталя, которые, как сказал ей граф, тоже не имеют цены. В другой гостиной стояла горка со множеством табакерок.

Многие из них были украшены бриллиантами и другими драгоценными камнями, а вместе они являли собой уникальное собрание.

Ноэлла взглянула на картины и миниатюры, и ей захотелось плакать – так ненавистна была мысль о том, что и их стащит Джаспер. Все эти вещи составляли историю семейства Рэвенов. И казалось диким и отвратительным, что коллекция, бережно собираемая многими поколениями, может быть загублена одним-единственным недостойным членом семьи, обладавшим непостижимой способностью бросать на ветер все, что имеет.

«Да, трудновато мне придется, когда кража будет обнаружена», – подумала Ноэлла. Ей следует вести себя тогда очень осмотрительно, чтобы и ее не заподозрили. Весь день Ноэлла бесцельно бродила по замку, расстроенная, охваченная дурными предчувствиями. Она переходила из комнаты в комнату, дотрагивалась до посуды и до украшений, словно лаская их. Она смотрела на картины, опасаясь, что, когда захочет взглянуть на них в очередной раз, рамки окажутся пусты.

Граф вернулся домой лишь незадолго до ужина. Ноэлла, как обычно, ждала его в гостиной – у них уже вошло в привычку встречаться там в половине восьмого.

Он вошел в комнату, как всегда, поражая ее своей элегантной внешностью. На нем был вечерний костюм, состоявший из фрака и длинных черных панталон, которые вошли в моду во времена правления короля Георга IV. Ноэлле они нравились гораздо больше, чем бриджи и шелковые чулки.

– Простите, что так долго отсутствовал, Ноэлла, – проговорил граф, подходя к ней. – Но дел оказалось намного больше, чем я себе представлял.

– Примите мои самые искренние соболезнования по случаю смерти вашего дядюшки, – сказала Ноэлла.

– Нашего дядюшки! – улыбнувшись, поправил ее граф. – Хорошо то, что ему не пришлось страдать, – продолжал он. – Его вторая жена, женщина здравомыслящая, великолепно держала себя в руках, что намного ускорило и облегчило проведение необходимых мероприятий.

– У него остались дети? – спросила Ноэлла.

– Четыре дочери! – ответил граф. – Они с женой постоянно сокрушались по этому поводу.

Говоря это, граф взял с подноса бокал шампанского, предложенный ему Джонсоном, и, сделав глоток, спросил:

– Ну, а чем вы занимались весь день?

– Да ничем особенным, – ответила Ноэлла. – Просто ждала, когда вы вернетесь.

– Вы чем-то обеспокоены, – внезапно сказал граф. – Не стоит расстраиваться. Как я уже написал вам, можете жить спокойно, по крайней мере, еще полгода.

Сердце Ноэллы радостно забилось, глаза засияли, хотя она сама этого и не ощутила.

– Спасибо… вам. Я очень… очень рада! – воскликнула она.

Граф взглянул на нее и, подойдя к камину, заметил:

– Похороны состоятся не раньше следующей субботы. Вам на них присутствовать необязательно, так что давайте поговорим о чем-нибудь более интересном.

– Как раз этого-то… мне и хотелось.

И они проговорили весь ужин. Ноэлла поняла, что граф старается поднять ей настроение, и это ему удалось, таким милым и обаятельным она его еще никогда не видела. И только когда ужин закончился и они сидели в гостиной у камина, Ноэллу вновь охватили недобрые предчувствия.

– Думаю, пора идти спать, – наконец сказал граф. – Откровенно говоря, я очень устал – пришлось допоздна заниматься делами дяди Роберта.

– Желаю вам спокойной ночи, – дрогнувшим голосом проговорила Ноэлла.

Граф вопросительно взглянул на нее, однако ничего не сказал. Они одновременно направились к двери. В холле находились два лакея. Ноэлла обратила внимание, что они уже начали тушить свечи в серебряных канделябрах. Они с графом пошли по коридору, ведущему к комнатам, расположенным в главном крыле замка. Когда они подошли к спальне Ноэллы, граф спросил:

– Может быть, сразу же после завтрака поедем кататься верхом? Сегодня мне весь день не хватало этой нашей прогулки.

– Мне тоже, – призналась Ноэлла.

Говоря это, она взглянула графу в глаза и почувствовала, что никак не может отвести взгляда. Граф тоже все смотрел и смотрел на нее. Наконец, резким тоном пожелав Ноэлле спокойной ночи, он пошел по коридору к своей комнате, расположенной на другом его конце. Войдя в свою спальню, где ее уже ждала нянюшка, Ноэлла почувствовала внутри блаженное тепло – граф был сегодня с ней так любезен!

И только раздевшись, Ноэлла вздрогнула при мысли о том, что ей предстоит сделать. Ей казалось, что нянюшка слишком долго слоняется по комнате, прибирая ее одежду. Ноэлле очень хотелось, чтобы она поскорее ушла и оставила ее одну.

Ей нужно было подумать, приготовиться.

– Внизу только и разговоров, что о мистере Роберте, – доложила нянюшка. – Все говорят, какой это был хороший джентльмен.

Ноэлла ничего не сказала, и она продолжала:

– Плохо, что ни одна из жен не родила ему сына. Конечно, пока его светлость еще такой молодой, что у него и своих-то может дюжина народиться, беспокоиться не чего.

И, задув свечи на туалетном столике, добавила:

– Знаете, что сказал мне мистер Джонсон?

Ноэлла, с трудом вернув себя к действительности, поняла, что ей задали вопрос.

– И что же?

– Он сказал, что если у его светлости не будет сына, следующим графом будет мистер Джаспер, которому я ни на грош не доверяю!

Услышав имя Джаспера, Ноэлла вздрогнула.

Она знала, что он уже ждет где-то у стен замка, когда она откроет дверь и впустит его. Интересно, есть ли у него сообщники, или он все награбленное собирается унести сам?

– Доброй ночи, мисс Ноэлла, – послышался голос нянюшки. – Спите спокойно.

– Спокойной ночи, милая нянюшка, – ответила Ноэлла. – Разбуди меня в восемь.

– Непременно, – отозвалась нянюшка и закрыла дверь.

Ноэлла подождала, пока нянюшка, по ее расчетам, дошла до конца коридора. Потом еще некоторое время, в течение которого та должна была добраться до второго этажа, где находилась ее комната. Потом села в кровати и зажгла свечу. Когда в комнате стало светло, Ноэлла встала и набросила на себя халат, который нянюшка оставила на спинке стула. Это была прелестная вещица, дорогая и изысканная, какую мама ни за что бы ей не купила. Однако, поскольку Ноэлла выбирала эту вещь сама, она не могла устоять. Халат был сшит из голубого шелка, напоминавшего цветом весеннее небо, и оторочен изящным кружевом. Когда она была маленькой, ей всегда казалось, что такие кружева способны плести только феи.

– Это летний халатик, – сказала ей портниха из Йорка. – А на зиму я сошью для вашей светлости халат из бархата с оторочкой из лебяжьего пуха.

Вспомнив про это, Ноэлла подумала, что сейчас он ей никак не помешал бы – она вся дрожала, то ли от страха, то ли от холода. Сунув ноги в домашние туфельки на низких каблуках, она подошла к окну и взглянула на небо.

Как она и ожидала, светила яркая полная луна, и сад казался неправдоподобно красивым, как в сказке. Но при мысли о Джаспере, который дожидался ее у стен замка, Ноэлла почувствовала, как меркнут краски ночи и все вокруг становится мрачным и страшным. Медленно-медленно открыла она дверь. Как она и ожидала, в коридоре горели только две или три свечи. Все остальные были потушены.

Ноэлла без труда нашла дорогу и на цыпочках пошла к лестнице, ведущей к черному входу. Все было погружено во тьму. Только внизу, рядом с дверью, выходящей в сад, виднелись длинные, до самого потолка, окна, на которых не было занавесок. В окна эти светила луна, освещавшая дорогу. Ноэлла начала спускаться. Когда она подошла к двери, ей показалось, что Джаспер, словно какой-то злобный зверь, крадется к замку. Скоро он ворвется сюда и разрушит или поломает все самое дорогое и ценное.

Дойдя до последней ступеньки лестницы, Ноэлла грустно подумала, как повел бы себя граф, если бы узнал, что это она впустила в замок так называемого грабителя. А что если, открыв дверь, она обнаружит, что граф дожидается в коридоре, когда она вернется в свою комнату?

Снова, уже в который раз, Ноэлла задала себе вопрос, почему Джаспер не захотел прийти в замок прошлой ночью, когда графа не было дома. И сама же ответила на него – видимо, ему нужно было время, чтобы обсудить со своим сообщником, как они будут выносить награбленное добро.

Она взялась уже за дверной засов, но вдруг ее как громом поразило – Ноэлла поняла истинную причину, по которой Джаспер собрался наведаться в замок именно сегодня. Ну конечно! И как это ей раньше в голову не пришло! После смерти дяди Роберта граф становится наследником титула, и Джаспер собрался его убить!

Вывод этот напрашивался сам собой. Ноэлла остановилась как вкопанная. Голова шла кругом. Но она заставила себя собраться с мыслями и хорошенько все обдумать. И чем дольше она думала, тем большую обретала уверенность, что права.

И тем не менее, Ноэлла машинально продолжала открывать дверь – повернула ключ и отодвинула засов. Но вдруг, словно опомнившись, повернулась и в ужасе бросилась бежать по лестнице, не дожидаясь, когда Джаспер войдет в дом.

Добравшись до лестничной площадки, Ноэлла помчалась по коридору, подстегиваемая лишь одной мыслью – она должна спасти графа. Подбежав к его спальне, Ноэлла распахнула дверь. И только тут заметила, что комната не погружена в кромешную мглу, как она ожидала, – из раскрытого и незашторенного окна струился лунный свет. Несколько секунд Ноэлла колебалась, потом, тихонько вскрикнув, бросилась к его кровати.

Под одеялом виднелись очертания его тела, и Ноэлла, схватив спящего за плечо, принялась бесцеремонно трясти его.

– Линдон! Линдон! Проснитесь!

– В чем дело? Что случилось?

Очнулся он моментально, видно было, что этот человек привык днем и ночью быть начеку.

– Джаспер… – едва слышно прошептала Ноэлла.

– Джаспер? – удивился граф.

– Он идет сюда, чтобы… убить вас!

Секунду граф смотрел на нее с таким выражением, словно сомневался, в здравом ли она уме. Потом сказал:

– Ну если вы так считаете, нужно подготовиться. Быстрее прячьтесь за штору!

Говоря это, он махнул рукой в направлении окна, находящегося по другую сторону камина, где шторы были задернуты. Ноэлла, напуганная до смерти, и не подумала возражать. Спрятавшись за штору, она тем не менее оставила маленькую щелочку, чтобы было видно, что будет делать граф.

А он тем временем вскочил с кровати и, к удивлению Ноэллы, сунул под одеяло, туда, где только что лежал сам, одну из подушек. Другую же пристроил там, где должна была находиться его голова. Потом натянул одеяло повыше.

Хотя комната и была озарена лунным светом, на кровать с пологом на четырех столбиках он не падал, и она находилась в полумраке.

А посему произведенные графом манипуляции достигли своей цели – никто не усомнился бы в том, что на кровати лежит спящий человек.

Единственное, что беспокоило Ноэллу, так это то, что граф делает все страшно медленно. Наконец он взял со стула у кровати длинный темный халат и надел его. А потом одним прыжком скрылся за шторой. Ноэлла вздохнула с облегчением – его было абсолютно не видно.

Наступила гробовая тишина. Единственное, что слышала Ноэлла, так это биение собственного сердца. Внезапно ей пришла в голову мысль – что если она ошиблась и Джаспер вовсе не собирался убивать графа?

Может быть, как раз в этот момент он закидывает в мешок табакерки и срывает со стен миниатюры. И когда Ноэлла уже начала корить себя за то, что сваляла дурака и теперь ей трудно будет убедить графа, что она сама не причастна ко всей этой истории, за дверью послышался слабый шорох. Ноэлла замерла.

Выглянув в щелку, она увидела, что дверь медленно и тихо приоткрывается и в комнату входит Джаспер. Он казался не более чем темной тенью, однако тень эта неумолимо приближалась к кровати.

Должно быть, он простоял у кровати всего какую-то секунду, всматриваясь – как ему казалось в спящего графа, но Ноэлле эта секунда показалась целым столетием. Наконец левой рукой Джаспер вытащил из кармана какой-то предмет и бросил его на покрывало. В правой у него был длинный, остро отточенный кинжал.

Страшное оружие блеснуло в полосе лунного света – и в тот же миг вонзилось в сердце спящего человека, по крайней мере так считал Джаспер. И вот тогда на сцене появился граф. Выйдя из-за шторы, за которой прятался, он спокойно проговорил:

– Добрый вечер, Джаспер. Вот уж кого никак не ожидал увидеть!

Джаспер вздрогнул и отскочил от кровати, похоже, граф его изрядно напугал. Ноэлла отчетливо видела его лицо, освещенное лунным светом, на нем отразилось неподдельное удивление. Наконец, видимо, придя в себя, Джаспер повернулся к двери, явно намереваясь сбежать.

– Погодите-ка! – приказал граф, и в руке его блеснул пистолет. – Я жду от вас объяснений.

– Если вы меня убьете, – заявил Джаспер, – то пойдете под суд за убийство безоружного человека.

– Ну вас-то вряд ли можно назвать безоружным, – возразил граф. – Разве не ваш кинжал, вы вонзили только что мне прямо в сердце?

– А вы докажите это! Докажите! – злорадно усмехнулся Джаспер. – Это Ноэлла пыталась вас убить, а не я! И я докажу это на суде!

Последние слова он даже выкрикнул. Ноэлла, пораженная, даже не осознавая того, что делает, вышла из-за шторы с твердым намерением объяснить, что она тут ни при чем. Увидев ее, Джаспер с быстротой молнии чего ни граф, ни Ноэлла от него, признаться, не ожидали, выхватил из подушки свой кинжал.

Подскочив к Ноэлле, он одной рукой обхватил ее за шею, а другой приставил кинжал к ее груди.

– Только шевельнись, и я убью ее! – завопил он, пятясь к двери и увлекая Ноэллу за собой.

– Если ты не остановишься, я выстрелю! – воскликнул граф. – А ты прекрасно знаешь, Джаспер, я стреляю без промаха!

– Побереги пулю! – фыркнул Джаспер. – Она тебе не сестра! Просто лживая маленькая дрянь!

Слова эти эхом пронеслись по комнате. Он сделал еще один шаг, и острие кинжала впилось Ноэлле в грудь. Она пронзительно вскрикнула, и в этот момент раздался громкий выстрел. Но странное дело, стрелял вовсе не граф!

Звук донесся из-за спины Джаспера, сам он мешком свалился на пол, и Ноэлла оказалась свободной. И только сейчас она увидела Хокинса, он стоял в дверях с дымящимся пистолетом в руке.

Несколько секунд Ноэлла стояла неподвижно – оглушенная выстрелом, она чувствовала, как все плывет у нее перед глазами. Потом, словно ища поддержки, протянула руку. Граф тут же подскочил к ней и подхватил на руки, и Ноэлла наконец поняла, что жива и что весь ужас, который она только что пережила, уже позади.

На секунду она закрыла глаза и возблагодарила Господа за то, что Линдой остался жив. Потом, открыв глаза, увидела, как он, миновав Хокинса, выносит ее из комнаты в коридор. Дойдя до ее спальни, он толкнул ногой дверь и внес Ноэллу в комнату. Там бережно положил ее на кровать. Ноэлла подняла на него глаза, и в тусклом свете свечи он показался ей самым красивым человеком на свете. И она поняла, что любит его. Инстинктивно чувствуя, что он собирается оставить ее и уйти в свою спальню, Ноэлла схватила графа за отвороты халата и взмолилась:

– Не… уходите!

– Я должен все привести в порядок, – спокойно сказал граф. – Позже я обязательно вернусь. А пока нянюшка осмотрит вашу рану.

Ноэлла глянула вниз. В том месте, куда Джаспер ткнул острием кинжала, на халате расплылось темно-красное пятно.

Граф яростно задергал веревку звонка, висевшего у кровати, с его помощью Ноэлла обычно вызывала нянюшку.

– Скажете своей нянюшке, чтобы она обработала вам рану, – распорядился граф. – Больше никому не смейте рассказывать о случившемся.

И прежде чем Ноэлла успела что-то проговорить, он ушел, оставив ее одну. Только сейчас Ноэлла в первый раз вспомнила, что Джаспер крикнул графу, что она не его сестра. Поняв, какие страшные последствия будет иметь это признание, Ноэлла горько расплакалась.

Слезы катились у нее по щекам, а в голове билась лишь одна мысль: теперь ей придется уйти из замка.

Мысль о том, что она больше никогда не увидит графа, была ей невыносима.

– Я люблю его… люблю, – тихонько шептала она.

В этот момент в комнату вошла нянюшка. В шерстяном платке, накинутом поверх ночной рубашки, выглядела она довольно нелепо.

– Вы звонили, мисс Ноэлла? – спросила она. – Что случилось?

Но увидев, что халат ее любимицы весь в крови, старушка ахнула.

– Да у вас кровь идет! Как это вас угораздило пораниться?

– Это… Джаспер, – пробормотала Ноэлла.

И вспомнив, что Джаспер мертв и что это Хокинс убил его, еще сильнее залилась слезами. Она понимала, что верного слугу отца могут посадить в тюрьму или, что еще ужаснее, повесить. И как такое могло случиться? Как мог произойти весь этот ужас, когда она была так счастлива?

Нянюшка не стала тратить время на разговоры. По обыкновению быстро и ловко она помогла Ноэлле снять халат и выпачканную кровью ночную сорочку. Потом смыла с груди кровь, с облегчением обнаружив, что рана неглубокая. Свернув в несколько слоев салфетку из тончайшего полотна, она накрыла ею рану и забинтовала ее. Потом дала Ноэлле чистую ночную сорочку, а когда та оделась, укрыла ее одеялом. Ноэлла машинально подчинялась, думая лишь о том, что мир вокруг нее рушится.

Они вернутся в Борчестершир, и она уже никогда не увидит графа. Между тем нянюшка осторожно умыла ее и вытерла ей лицо мягким льняным полотенцем.

– Ну же, не плачьте, моя хорошая, – ласково проговорила она. – Скоро все пройдет. А завтра мы попросим его светлость прислать врача.

– Нет! Не нужно! – взволнованно воскликнула Ноэлла. – Никто не должен знать… никто не должен… догадаться… что случилось… сегодня ночью!

– А что такого особенного случилось? – спросила нянюшка.

Несколько секунд Ноэлла никак не могла заставить себя ответить. Наконец едва слышно прошептала:

– Джаспер… грозился… убить меня, а Хокинс… его застрелил.

Сначала нянюшка изумленно уставилась на нее, словно не понимая, но потом по обыкновению проворчала:

– Так ему и надо! Воздух чище будет! А вы, мисс Ноэлла, не убивайтесь так. Ложитесь-ка лучше спать. Утро вечера мудренее.

Ноэлла хотела сказать, что завтра ей будет еще хуже, потому что граф выгонит их из замка, но промолчала. В горле застрял комок, и она не в силах была вымолвить ни слова.

Нянюшка между тем убрала кувшин с водой, который понадобился ей, чтобы промыть рану, взяла полотенце и тряпочки, которыми смывала кровь. Подняв с пола испачканные кровью ночную сорочку и халат, она перебросила их через руку.

– А теперь отдыхайте, моя девочка, – сказала она. – Может быть, принести, вам чего-нибудь попить?

– Нет, нет… Я ничего не хочу! – проговорила Ноэлла.

Она понимала, что нянюшке ни к чему сейчас идти на кухню, где она вполне может наткнуться на кого-нибудь из слуг.

– Тогда желаю вам спокойной ночи, и да храни вас Господь. Я оставлю свечу. Вдруг его светлость надумает к вам зайти.

И с этими словами нянюшка вышла из комнаты.

То, что граф еще зайдет к ней, он и сам ей сказал, однако Ноэлла решила, что он наверняка забудет это сделать. У него сейчас есть дела поважнее. Например, организовать арест Хокинса. Но самое главное – вынести из своей спальни тело Джаспера.

Ноэлла понятия не имела, как ему удастся это сделать. Знала только, что граф теперь ненавидит и презирает ее, ведь она его обманула. Никогда больше не будет он так ласково, с такой заинтересованностью разговаривать с ней, как сегодня за ужином.

Ноэлле захотелось самой уйти из замка, пока он не выгнал ее. Однако в настоящий момент это было неосуществимо – одеться с повязкой на груди невозможно. Кроме того, не пойдут же они пешком! Граф должен будет дать им карету. Впрочем, о чем это она? Граф вышвырнет их из замка без денег и в том, в чем они есть, в этом Джаспер был, пожалуй, прав, с горечью размышляла Ноэлла. Они отправятся домой пешком и наверняка умрут по дороге с голоду.

Ноэлла с ужасом представила себе такую картину – нянюшка лежит на обочине дороги, не в силах подняться. А они с Хокинсом умоляют прохожих подать им хоть несколько пенсов на корочку хлеба.

«Лучше бы мне умереть…» – в отчаянии подумала Ноэлла. И снова по щекам ее потекли слезы.

Дверь отворилась, и хотя Ноэлла знала, кто вошел в спальню, разглядеть вошедшего она не могла. Граф подошел к ее кровати, и Ноэлла вся сжалась, сейчас он грозным голосом прикажет ей убираться с глаз долой. Внезапно она почувствовала, что граф сел на краешек кровати, и робко, все еще дрожа, открыла глаза и взглянула на него.

– Я думал, что вы заснули, – проговорил Линдон своим низким голосом, – а вы плачете.

– Вы… очень на меня… сердитесь? – прошептала Ноэлла.

Граф едва расслышал ее слова и, взглянув на Ноэллу, увидел, как по телу ее пробежала дрожь. Ресницы ее были влажными от слез, слезы катились из глаз, а в глазах стоял страх. И графу в этот момент она показалась необыкновенно трогательной.

Долго смотрел он на нее, потом тихонько спросил:

– Полагаю, вы хотите знать, что произошло?

– Наверное… Хокинса… отдадут под суд?

Это было первое, что пришло Ноэлле в голову.

Она понятия не имела, что графа восхищает ее черта думать сначала о слугах, а уж потом о себе.

– Хокинс отправился с одним из моих слуг, которому я доверяю целиком и полностью, за начальником полиции, – проговорил граф.

Ноэлла вскрикнула от ужаса, а он между тем продолжал:

– Это старый друг моего отца. Я знаю его всю свою жизнь. Думаю, когда ему станет известно обо всем, что случилось, он придумает, как сделать, чтобы избежать скандала.

– Вы хотите сказать… потому что Хокинс… убил Джаспера?

– Я хочу сказать, что Джаспер предпринял попытку убить меня и угрожал убить вас, – сердито сказал граф.

Повисла пауза, которую нарушила Ноэлла, желая все-таки удостовериться в истинных намерениях графа:

– Значит… я вас правильно поняла… что… никакого суда… не будет… и никому о случившемся… знать не обязательно?

– Думаю… нет, я даже уверен, что смерть Джаспера спишут на несчастный случай. А сам он будет похоронен со всеми почестями, как и полагается члену нашей семьи.

Ноэлла с облегчением вздохнула, а граф тихонько проговорил:

– Хокинс рассказал мне: он случайно обнаружил, что Джаспер подкупил мальчишку-буфетчика, чтобы тот сообщил ему, когда меня не будет в замке.

Ноэлла вспомнила, что ей и самой казалось, что в замке у Джаспера наверняка имеется доверенное лицо.

– Поэтому записка, которую вы получили, показалась Хокинсу подозрительной, и он последовал за вами, когда вы отправились в часовню, – продолжал граф.

– Я… я не могла… не пойти, – Медленно проговорила Ноэлла.

– Я так и понял, – кивнул граф. – А Хокинс, нужно отдать ему должное, сообразил, что, поскольку мой дядя Роберт умер, Джаспер становится следующим по очереди наследником, и ему остается лишь избавиться от меня, чтобы стать шестым графом.

– Он… собирался… вас убить! – в ужасе прошептала Ноэлла.

– А вину за убийство хотел возложить на вас, – подхватил граф. – Потому-то и положил ваш платочек на кровать, рядом, как он полагал, с моим телом.

Ноэлла громко ахнула и в ужасе протянула графу руку. Он взял ее в свою, и тепло его сильной руки подействовало на Ноэллу успокаивающе. Ноэлле даже вспоминать было страшно, как Джаспер подло завладел ее платком, притворяясь, что порезал руку.

Джаспер все рассчитал точно – доказать, что она не убийца, Ноэлла не смогла бы.

– Но вы спасли меня, – тихо сказал граф, словно прочитав ее мысли.

– Господи! А вдруг бы… он вас убил… – прошептала Ноэлла.

– Но мы ведь с вами живы, – возразил граф. – И я только могу благодарить вас, Ноэлла, за то, что вы решились предупредить меня. Правда, было бы лучше, если бы вы сразу рассказали мне о том, что он вас шантажировал.

Ноэлла замерла. Бот и пришел момент, когда граф обвинит ее во лжи и вышвырнет из замка, как и предсказывал Джаспер.

– Мне… очень… очень жаль, – пробормотала она. – Я знаю… вы теперь… даже говорить… со мной не захотите. Но… когда Джаспер… предложил мне… выдать себя… за вашу сестру… мне это показалось единственной возможностью… спасти нянюшку и Хокинса… от голодной смерти.

– Полагаю, вам и самой грозила та же участь, – заметил граф.

– Я поступила… подло… и отвратительно, – продолжала Ноэлла. – Мама… пришла бы в ужас… если бы узнала… что я… обманывала… вас.

Голос ее прервался, из глаз потекли слезы. Граф молчал, и Ноэлла, собравшись с силами, добавила:

– Мы уедем отсюда… завтра же… Может быть… когда-нибудь вы… простите меня.

– А для вас имеет значение, прошу я вас или нет? – спросил граф.

– Конечно, имеет! Поверьте… мне очень… очень стыдно… за то… что я лгала вам… И я… ужасно… боялась… что когда-нибудь… вы узнаете правду.

– И, тем не менее, полагаю, вы были здесь счастливы, – заметил граф.

Ноэлла, немного помолчав, с жаром воскликнула:

– Очень… очень счастлива! Когда мы с вами… совсем недавно… катались верхом… а потом ехали обратно… к замку… я подумала… что если вы когда-нибудь… выгоните меня… отсюда… это будет равносильно… изгнанию из… рая.

Ноэлла едва смогла проговорить последние слова, как снова разразилась рыданиями.

Она почувствовала, что граф поднялся, и поняла, он уходит, и она теперь, наверное, никогда больше не увидит его. Сейчас он отдаст приказание слугам выгнать ее из замка.

И помимо горя от того, что ей придется расстаться с ним, ей еще предстоит испытать и унижение. Внезапно, к своему искреннему изумлению, Ноэлла услышала, что шаги его приближаются к кровати, а вовсе не удаляются от нее.

Обойдя вокруг постели, граф лег рядом с Ноэллой и обнял ее. Бережно притянул он ее к себе, и голова Ноэллы нежданно-негаданно оказалась у него на плече. Не в силах поверить в случившееся, она осторожно открыла глаза – граф был здесь, с ней рядом.

Близость его показалась, ей настолько восхитительной, что Ноэлла даже подумала, что спит и видит чудесный сон.

– Не плачьте, моя хорошая. Позвольте лучше рассказать, какие чувства я к вам испытываю, – проговорил граф своим проникновенным голосом.

Ноэлла изумленно раскрыла глаза и взглянула ему прямо в лицо – оно оказалось совсем рядом.

По телу пробежала дрожь, однако не страх был тому причиной. В сердце Ноэллы зародилась робкая надежда, словно мерцание первой вечерней звездочки, что все не так плохо, как ей казалось.

Инстинктивно, даже не осознавая того, что делает, Ноэлла придвинулась к графу чуть ближе.

– Давайте начнем с самого начала, – предложил он. – Скажите мне, кто вы на самом деле.

– Я… я не ваша… сестра.

– И я очень этому рад!

– Рады? Но я…

– Кто вы? – перебил граф. – Это мы должны выяснить в первую очередь.

– Я… меня зовут Ноэлла Вейкфилд. Моя мама была кузиной вашей матери. Они выросли вместе.

– Значит, вы доводитесь мне дальней родственницей, – заметил граф. – Потому-то, наверное, вы так похожи на мою сестру.

– Нас с Ноэлли можно было принять за… близнецов.

– Что с ней случилось?

– Она… и ее мама… умерли… в нашем доме… в…. Борчестершире.

– Где, как я подозреваю, Джаспер вас и нашел?

– Он приехал за Ноэлли… а когда увидел меня… убедил притвориться… будто я и есть ваша сестра. Ему… нужны были… деньги.

– Не могу винить его за то, что он воспользовался такой уникальной возможностью, – неожиданно сказал граф.

Испугавшись, что он опять на нее рассердится, Ноэлла снова принялась извиняться:

– Простите меня… Пожалуйста! Не могу передать… как я сожалею… что обманывала вас!

– Я знаю, что вас гложет чувство вины, – проговорил граф. – Но мне хотелось бы, чтобы вы сказали мне, Ноэлла, честно и откровенно, какие чувства, помимо этого, вы ко мне испытываете.

Ноэлла, смутившись, не смогла проронить ни слова, только спрятала лицо у него на груди.

– Я хочу знать правду! Только правду! – настаивал Граф.

И он, осторожно приподняв за подбородок ее голову, заставил тем самым Ноэллу глядеть ему прямо в глаза.

– Я… я не могу… сказать вам, – прошептала Ноэлла.

– Почему?

– Потому что… вы не захотите… этого слышать… Потому что… это будет для вас… полной неожиданностью.

– Очень сомневаюсь, – улыбнулся граф. – Но я хочу знать правду.

Одной рукой он приподнимал ее голову за подбородок, а другой обнимал за плечи, и Ноэлла ощутила странное чувство, будто вся она принадлежит ему.

Куда только девались ужас и горе!

Вместо них возникло необыкновенное ощущение, словно звезды спустились с небес и закружились вокруг нее в волшебном хороводе.

– Скажите мне правду! – настаивал граф.

Губы его были близко-близко.

– Я… я люблю вас, – прошептала наконец Ноэлла. – Ничего не могу с собой поделать… но я люблю вас… И когда я от вас уеду… у меня будет только одно желание… умереть.

Граф обнял ее обеими руками и притянул к себе еще ближе. И губы его коснулись ее губ. Прикосновение их было столь сладостным, что Ноэлла поняла – она ждала этого ощущения постоянно, пока жила в замке, и в то же время не смела надеяться, что такое возможно.

Словно звездный свет укутал ее всю, с головы до ног, лаская плечи, руки, губы. Это было настолько восхитительно, что Ноэлла и представить себе подобного не могла. Ей даже на миг показалось, будто она умерла и теперь находится на небесах. Она и не предполагала, что способна испытывать такой восторг, такое невиданное счастье, словно данное ей самим Господом.

– Я люблю… Я… люблю вас! – пело, ее сердце.

И Ноэлла знала, что граф слышит эти слова. Поцелуй длился так долго, что Ноэлле даже показалось, что она сейчас задохнется. Наконец граф поднял голову и каким-то странным, нетвердым голосом спросил:

– Неужели такое возможно? Неужели после всех страданий, которые я перенес, свершилось чудо и ты мне не сестра?

– Так… вы… страдали? – удивилась Ноэлла.

Охваченная незнакомыми доселе чувствами, она едва могла говорить и смысл сказанного графом доходил до нее с трудом.

– Я полюбил тебя с той самой минуты, как только увидел, – продолжал граф. – Ни разу в жизни не доводилось мне встречать такую очаровательную девушку. И когда я понял, что влюбился и что любовь эта принесет мне одни страдания, я решил во что бы то ни стало выдать тебя замуж.

– Так вот… почему вы… заставляли меня выйти замуж… за сэра Стефана!

– Я считал, что, став его женой, ты, по крайней мере, не будешь ни в чем нуждаться, – сказал граф.

– Но вы… так сердились на меня… и были так жестоки… ко мне!

– Как я мог вести себя по-другому, когда ты сводила меня с ума? Всякий раз, когда я смотрел на тебя, мне хотелось тебя целовать!

Ноэлла подняла голову и выжидающе посмотрела на него. Граф страстно приник к ее губам. Он целовал ее со всем пылом, на который только был способен, требовательно, даже несколько грубовато, словно заявляя о своих правах на нее. Однако Ноэлла не испугалась, хотя огонь, снедавший графа, казалось, перекинулся с его губ на ее губы, опалив их жаром.

Когда он, наконец, оторвался от ее губ, Ноэлла воскликнула:

– Я люблю тебя! Ах, Линдон… как же я люблю тебя! Но… что же нам… делать?

– Пожениться, – ответил граф. – Только тогда я буду спокоен, что никогда тебя не потеряю.

– Но… как же нам… это сделать? – испуганно спросила Ноэлла. – Все… считают… нас братом и сестрой. И я знаю, что… ты не потерпишь… никакого скандала.

– Никакого скандала не будет, – твердо сказал граф.

– Но… как нам… избежать его? – спросила Ноэлла.

– Придется проявить некоторую изобретательность, моя любовь, – ответил граф. – Равно как и в отношении Джаспера.

Увлекшись поцелуями, Ноэлла о Джаспере и думать забыла. Но теперь его зловещий образ опять возник перед ней, словно угрожая им обоим.

– Предоставь все мне, – проговорил граф. – Нам нет никакой необходимости присутствовать на похоронах Джаспера. Я сделаю так, что пройдут они быстро и тихо. Никто из родных даже не будет уведомлен о том, что он умер.

Ноэлла внимательно слушала. И в то же время, боясь, что что-то может разрушить ее счастье, не выпускала из своей руки руку графа и не сводила с него глаз.

– Какая же ты красивая! – внезапно воскликнул он. – Дело тут не только во внешности. Все, что ты говоришь, все, что делаешь, заставляет меня любить тебя еще больше. Я знаю, что и дня не смогу без тебя прожить!

– Как ты можешь… говорить мне… такие прекрасные слова… когда я так… тебя обманывала? – удивилась Ноэлла. – Наоборот… после этого… ты должен был… еще больше, чем теперь… не доверять… женщинам.

– Я не верил женщинам, – ответил граф, – потому что очень сильно скучал по матери, после того как она меня бросила. Мне хотелось возненавидеть ее за все принесенные мне страдания.

Ноэлла тихонько ахнула, однако прерывать графа не стала.

– А потом, – продолжал он, – когда ты спасла меня от смерти, уготованной мне Джаспером, я понял, что ты любила меня так сильно, как женщина способна любить свое дитя. А сейчас, моя хорошая, я знаю, что ты любишь меня и как мужчину.

– Я так сильно… тебя люблю, – сказала Ноэлла, – что не могу даже… выразить словами… свои чувства.

И говоря это, Ноэлла коснулась рукой лица графа, ей все казалось, что чудесный сон, который ей снится, вот-вот развеется.

– Ты знаешь, что я… никогда больше… не причиню тебе боли, – ласково проговорила она. – И клянусь тебе перед Господом… я никогда больше… не стану тебе лгать.

Графу ничего не оставалось делать, как поцеловать ее.

Прошло довольно много времени, прежде чем они оба вернулись к действительности.

– Пока не приехал начальник полиции, давай я расскажу тебе, что придумал, – сказал граф.

– Мне хочется просто лежать… и рассказывать тебе… как сильно я тебя люблю, – проговорила Ноэлла.

– А мне хочется быть к тебе еще ближе, – заметил граф.

Ноэлла, вспыхнув, спрятала лицо у него на груди, а он продолжал:

– Я люблю тебя! Господи, как я тебя люблю! Но, тем не менее, нужно постараться взглянуть на вещи здраво. Важно, чтобы ты не наделала ошибок.

– Я сделаю все… что ты мне скажешь, – пробормотала Ноэлла.

– Завтра утром мы уедем отсюда, – начал граф, – и отправимся в Лондон. Там тихо обвенчаемся в церкви, ближайшей к моему дому на Парк-стрит.

Ноэлла, подняв голову, внимательно слушала, а он между тем – продолжал:

– Потом мы отправимся за границу.

– За… границу?! – поразилась Ноэлла, вспомнив, с каким негодованием граф относился к тем городам, где доводилось жить его матери и Ноэлли.

Однако больше сказать она ничего не успела, потому что граф продолжал:

– Мы поедем туда на яхте, которую наверняка не откажется одолжить мне один из моих друзей.

И, поцеловав Ноэллу в макушку, заметил:

– Думаю, дорогая, что нам обоим доставит истинное наслаждение побродить по неизведанным местам, которых ни ты, ни я доселе не видели. Мы узнаем много нового и интересного и будем с удовольствием обсуждать увиденное.

– Я с радостью… поеду с тобой куда угодно, – просто сказала Ноэлла.

– А вскоре после того, как мы поженимся, – сказал граф, – будет объявлено о кончине графини Рэвенсдейл и ее дочери леди Ноэллы Рэвен, произошедшей в Риме.

Ноэлла вопросительно взглянула на графа, и он пояснил:

– Те, кого это сообщение заинтересует, а таковыми будут, по всей вероятности, все Рэвены, подумают, что я повез тебя к нашей матери, с которой решил помириться.

– Это ты хорошо придумал, – пробормотала Ноэлла.

– Мы пропутешествуем до осени, – продолжал граф. – А когда вернемся, я объявлю, что женился на мисс Ноэлле Вейкфилд.

– А тебе не кажется… что кто-то может… догадаться… что я выдавала себя… за твою сестру?

– Вовсе нет, – возразил граф. – Вся моя родня знает, что наши матери доводились друг другу кузинами, равно как и вы с Ноэлли. Люди обычно видят то, что хотят увидеть, а посему они наверняка будут совершенно уверены в том, что никогда не видели тебя раньше.

Ноэлла облегченно, вздохнула.

– Как ты все хорошо обдумал, – восхитилась она. – Но все-таки… ты уверен… совершенно уверен в том… что хочешь жениться на мне?

Граф рассмеялся счастливым смехом.

– Я абсолютно уверен в том, что хочу жениться на тебе. И никто и ничто меня не остановит!

И, коснувшись губами ее губ, проговорил:

– Я обожаю тебя, моя любимая. Теперь я наконец-то могу признаться в этом, а не заниматься тщетной борьбой со своей любовью.

Он еще раз поцеловал Ноэллу и поднялся с кровати.

– А теперь я пойду оденусь. Скоро должен прийти начальник полиции. После разговора с ним я прикажу своему камердинеру начать укладывать вещи. А ты разбуди нянюшку часов в шесть и проследи за тем, чтобы она с горничными занялась твоим багажом.

Говоря это, граф подошел к окну и отдернул шторы. Ноэлла увидела, что звезды на небе потускнели. Стояла та необыкновенная тишина, какая обычно бывает перед рассветом. Скоро на востоке появятся первые солнечные лучи.

Ноэлла смотрела на графа: тот обозревал свои владения и – уж в этом Ноэлла не сомневалась – благодарил Господа, что тот даровал ему не только жизнь, но и любовь. Наконец он отошел от окна и направился к двери. Там остановился и обернулся к Ноэлле.

– Поспеши, любовь моя. Больше всего на свете я хочу, чтобы ты стала моей женой. Но помни – до самого отъезда ты моя сестра.

Ноэлла улыбнулась, и графу показалось, что более счастливой женщины он никогда не видел.

Когда за ним закрылась дверь, Ноэлла откинулась на подушки и прошептала:

– Благодарю тебя. Господи! Благодарю!

Поездка с графом на юг по комфортности разительно отличалась от путешествия на север, которое Ноэлла совершала с Джаспером. Ехали они в роскошной карете графа, запряженной шестеркой лошадей. На почтовых станциях их уже поджидали свежие лошади, которых доставляли туда заранее.

Хорошенько отдохнув за ночь, Ноэлла с графом снова двигались в путь. Комнаты на постоялых дворах особой роскошью, правда, не отличались. Но граф вез с собой свое постельное белье, свои прикроватные коврики, вина из собственного погреба и большую часть еды. В число сопровождающих экипаж – а их было четверо – входил и великолепный повар. Кроме того, камердинер графа и Хокинс продумали все до мелочей, чтобы сделать путешествие Ноэллы и графа еще более приятным. Нянюшка ехала вместе с Хокинсом и багажом. Ноэлла решила рассказать ей, что они с графом скоро поженятся. Услышав эту приятную новость, старушка вскрикнула от радости.

– Лучшего мужа, чем его светлость, ваша дорогая матушка для вас и не пожелала бы. С его светлостью вы будете так же счастливы, как ваша матушка была счастлива с вашим отцом, я в этом уверена.

Иногда, когда Ноэлла вспоминала, что ее чуть не выдали замуж за сэра Стефкана, она даже вздрагивала от ужаса.

Однако теперь, когда она узнала, как сильно граф ее любит, Ноэлла не сомневалась – хотя он и хотел, чтобы она исчезла из его жизни, он бы никогда намеренно не сделал ее несчастной.

– Меня испугала сила собственного чувства, – признался он Ноэлле, когда они говорили об этом. – А поскольку Стефан Хортон богат, я считал, что он для тебя самый подходящий муж.

– Но теперь-то ты знаешь… что я никогда не вышла бы замуж за человека… которого не люблю! – воскликнула Ноэлла.

– До того, как я встретил тебя, я не верил в любовь, – заметил граф. – По крайней мере, так я говорил сам себе. Но теперь я знаю, что просто боялся страданий, которые мне уже довелось испытать, потому что я любил свою мать.

– Больше ты… никогда… не будешь страдать, – прошептала Ноэлла.

Когда они приехали в Лондон, граф тут же отправил Ноэллу спать, зная, как сильно она устала после столь долгого путешествия.

– У меня еще масса дел, – сказал он. – А поскольку я думаю только о тебе, моя бесценная, то хочу, чтобы ты спала не только всю ночь, но и все утро. А вечером мы обвенчаемся.

Ноэлла, чувствуя себя абсолютно счастливой, но страшно усталой, проговорила:

– Я сделаю так… как ты мне скажешь. Хотя мне очень хочется поскорее стать твоей женой.

– Не больше, чем мне твоим мужем, – заметил граф, и Ноэлла знала, что слова эти идут от всего сердца.

Чтобы сделать ему приятное, Ноэлла спала очень долго, почти до обеда, а когда проснулась, выяснилось, что граф уже ушел. Она не сомневалась, что он отправился договариваться насчет венчания и яхты, на которой они совершат свое свадебное путешествие. Ноэлла не могла без восторга думать о том, что она посетит незнакомые страны, да еще вместе с любимым. Куда они отправятся, ей все равно, лишь бы быть вместе.

Нянюшка, которая, казалось, помолодела, поскольку ей теперь не приходилось бояться за будущее, выбрала для Ноэллы платье, в котором ей предстояло идти под венец.

Оно, естественно, было белого цвета и продавалось в самом дорогом магазине, который только есть в Лондоне. Из нежного газа, все в кружевных оборочках, оно казалось Ноэлле самым красивым платьем, какое она когда-либо видела. У него были модные пышные рукава и широкая юбка, в которой тоненькая талия Ноэллы казалась еще тоньше. В общем, принцесса из сказки, да и только.

Поскольку обряд венчания должен был проводиться в строгой тайне – никто, даже слуги из лондонского дома, не должен был знать, что происходит, – Ноэлла вместо фаты надела шляпку, украшенную белыми розочками. Вместо букета она держала в руке молитвенник в перламутровой обложке.

Она была настолько хороша собой, что у жениха не нашлось слов, чтобы выразить ей свои чувства. В церковь отправились в наемном экипаже, чтобы кучер графа не догадался, куда едет его хозяин. Они молча держались за руки, и граф поочередно подносил к губам нежные пальчики Ноэллы и целовал их.

Нянюшка купила ей к платью кружевные перчатки вместо лайковых, в которых полагается быть невесте. И всякий раз, когда Ноэлла чувствовала на своей руке прикосновение теплых губ графа, по телу ее пробегала сладкая дрожь.

Когда лошади остановились у маленькой церкви, в которой им надлежало венчаться, граф тихонько прошептал:

– Я обожаю тебя, моя любимая!

В церкви царила благоговейная тишина. Старенький священник начал службу. Искренность, с которой он это проделывал, за душу брала. Алтарь был украшен белыми лилиями, по мнению графа, олицетворяющими чистоту невесты. Он знал, словно ему поведали об этом святые, что никогда не испытает с Ноэллой разочарования.

После того как священник благословил их, они медленно пошли по проходу, и Ноэлле казалось, будто ангелы поют у них над головами. Они вернулись в дом графа. В столовой их уже ждал изысканно сервированный стол. Совсем не таким его помнила Ноэлла, когда останавливалась в этом доме по пути в Йоркшир.

Прислуживали им только Хокинс и камердинер графа. Из шкафа достали столовое серебро, которым пользовались лишь в самых торжественных случаях. Повсюду были цветы, на стенах, на столе и в спальне, которую Ноэлле еще не доводилось видеть. Это была красивая, со вкусом обставленная комната, в которой прежде спала графиня.

И Ноэлла поняла: разрешив ей спать в ней, граф тем самым дает понять, что прощает свою мать. Теперь он и сам понял, чего не мог понять прежде, – насколько непреодолима может быть сила любви. Когда-нибудь Ноэлла поговорит с ним на эту тему, но только не сегодня. Она не будет затевать этого разговора, пока они не станут настолько близки друг другу, что и мыслить будут одинаково.

Нянюшка помогла Ноэлле раздеться и лечь в постель. И Ноэлла стала ждать графа, моля Господа, чтобы он не разочаровался в ней. Она боялась, что граф сочтет ее абсолютно невежественной в вопросах любви. Ноэлла понимала, что, хотя он не доверял женщинам и даже ненавидел их, они, тем не менее, время от времени появлялись в его жизни. Так что самого он был достаточно опытен в этом вопросе.

Наконец граф вошел в спальню. Он был настолько хорош собой, что Ноэлла не сомневалась – множество женщин, должно быть, отдали ему свои сердца.

Он подошел к кровати и сел на краешек, так же, как совсем недавно.

– Ты чем-то обеспокоена, моя хорошая, – заметил он. – Скажи мне чем.

– Я… Мне немножко… страшно, – шепотом призналась Ноэлла.

– Ты боишься меня?

– Нет… Боюсь, что ты во Мне… разочаруешься.

И, протянув к графу руки, проговорила:

– Я понимаю… как мало знаю… о жизни. Ведь тихая… деревенская жизнь… цветы и птицы… знакомы мне… гораздо больше… чем люди.

И, переведя дух, робко добавила:

– Что… если я… тебе надоем?

– Ты думаешь, такое возможно? – улыбнулся граф.

Ноэлла подумала, что сейчас он поцелует ее в губы. Но граф поочередно поцеловал ей одну и другую руку. А потом, скинув халат, лег рядом с Ноэллой в постель.

За шелковым пологом, ниспадающим по обе стороны кровати, горела лишь одна свеча в золотом подсвечнике. Ноэлла отчетливо видела лицо графа. Оно было полно огня желания. Он страстно и в то же время очень нежно поцеловал ее.

И, притянув к себе поближе, проговорил:

– Я не хочу, чтобы ты меня боялась, моя радость. Я буду с тобой чрезвычайно нежным, поскольку ты такая юная и, благодарение Господу, невинная.

– А еще… очень невежественная, – прошептала Ноэлла.

– Думаешь, я хотел бы, чтобы ты была другой?

Прижав Ноэллу к себе, граф заметил:

– Наверное, оттого, что в детстве меня постигло такое крушение иллюзий, я всегда в глубине души мечтал найти женщину, которая ничего не знает о любви и которую я смог бы посвятить в ее тайны.

– А что если… когда ты посвятишь меня в них… то будешь… разочарован? – спросила Ноэлла.

– Это невозможно, – ответил граф.

Протянув руку, он откинул с лица Ноэллы волосы и легонько коснулся пальцами ее щеки.

– Ты необыкновенно прелестна, – продолжал он. – Причем красиво не только твое лицо, но и твоя душа. – И, задержав на секунду дыхание, сказал: – Именно о такой женщине я всегда мечтал. И теперь, когда ты моя, я буду ухаживать за тобой, защищать тебя, боготворить и обожать тебя до самой своей смерти!

По его тону Ноэлла поняла, что это не простые слова, а клятва.

– Я тоже этого хочу, я всегда об этом… мечтала. И теперь, когда это… свершилось, я очень-очень счастлива.

– Я тоже счастлив, – сказал граф. – И серьезным голосом добавил: – Когда священник совершал обряд венчания, мне показалось, что сам Господь, познакомив нас друг с другом, тем самым благословил нас. Мы принадлежим друг другу, моя хорошая, не только телом, но и душой.

Поскольку Ноэлла никак не ожидала услышать от графа такие слова, она тихонько вскрикнула от полноты счастья. И, обхватив его рукой за шею, притянула к себе его голову, приговаривая:

– Мой любимый, дорогой, научи меня… научи, какой мне стать, чтобы… ты еще крепче… полюбил меня. Я люблю тебя… Люблю! И сердцем, и душою!

Граф еще теснее прижал ее к себе, и Ноэлла поняла – ее слова нашли ответный отклик в его душе. Он приблизил свои губы к ее губам, и Ноэлла тихонько прошептала:

– Я хочу… кое-что… сказать тебе.

– Что же это, моя дорогая, любимая?

Губы его, коснувшись ее щеки, скользнули ниже, дотронулись до ее шеи. Подобного ощущения Ноэлле еще не доводилось испытывать, оно было такое острое, восхитительное, что несколько секунд она не могла даже слова вымолвить.

Однако, понимая, что граф ждет, что она ему скажет, наконец, проговорила:

– Как… тебе уже известно… я ничего не знаю… о любви, – прошептала она, – за исключением того, что она нисходит от Бога. Но поскольку… я люблю тебя… то хочу… чтобы ты… подарил мне сына. Чтобы никогда больше… такие охотники за титулами… как Джаспер, не пытались… тебя убить и чтобы я была спокойна.

Граф замер, и Ноэлла испугалась, что сказала что-то не то. Подняв голову, она заглянула в его глаза и поняла: именно этих слое он и ждал от нее. Он смотрел на нее с таким выражением, словно она сама дева Мария.

А потом прильнул к ее губам, сначала нежно, но мало-помалу все более страстно, словно уже не в силах был больше сдерживаться.

Ноэлла почувствовала, будто огонь, разгоревшийся в нем, перекинулся на нее и увлек ее за собой. Это был очищающий огонь, который, сжигая все злое, недоброе, подлое, делал человека добрее и лучше. Это был священный огонь, жаркий, как солнце, олицетворяющий все самое чистое и прекрасное – красоту цветов, пение птиц.

И Ноэлла, переступив следом за своим суженым через врата рая, поняла, что их любовь, дарованная Господом, будет вечной.