"МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1961. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов" - читать интересную книгу автора

НАЧАЛО ЗНАКОМСТВА

За эти сутки юнга попривык передвигаться на животе. В этом тоже была своя система. Сначала он ставил на землю один локоть, потом второй, поочередно отталкивался ногами и с осторожностью подавал корпус вперед. Со стороны, наверное, казалось, что плывет по траве стилем кроль, пряча голову. (Лишь впоследствии, изучая английский язык, узнал, что кроль и означает — ползком.)

Добравшись до протоки. Усов и Шурка удивились. Вешки на месте не было.

— Срезало под самый корень, — доложил Чачко. — Тут одна шхуна, проходила, стала описывать циркуляцию, а ветер дул ей в левую скулу. Капитан не учел ветерка и подбил вешку. Прямо под винты ее!

— Неаккуратный ты, Чачко, — шутливо упрекнул Шурка, — Тебе шхеры с вешкой сдавали, а ты…

Но, взглянув на гвардии лейтенанта, юнга осекся.

Усов подобрался как для прыжка. Глаза, и без того узкие, превратились в щелочки. Таким Шурка видел его лишь в момент торпедной атаки, когда, подавшись вперед и сжимая штурвал, он бросал коротко: «Залп!»

Исчезновение вешки значительно упрощало дело. Конечно, ее исчезновение заметят, быть может, уже заметили. Фашистские гидрографы поспешат установить другую вешку — по створным знакам. Но пока что протока пуста и подводные камни не ограждены. Нечто разладилось в механизме. Надо бы еще больше разладить…

Когда вешки нет, всё сосредоточивается в створных знаках. Только два этих белых «зайчика» указывают морякам путь.

«Зайчик»? Усов оглянулся. Что ж, поиграем с этим «зайчиком»! Заставим его отпрыгнуть подальше.

Усов нетерпеливо взглянул на часы, поднял глаза к верхушкам сосен. Начинают раскачиваться. Чуть-чуть. Ветер с запада. Это кстати. Он нанесет туман.

Как «специалист по шхерам», Усов знал местные приметы. Если ветер с юга, дождя не будет. Перед штормом видимость улучшается. Сейчас, наоборот, очертания предметов становились неясными, расплывчатыми. Да, похоже — ложится туман. Эх, поскорей бы туман!

Осенью темнеет быстро. Но прошло еще около часа, прежде чем по воде поползла белая пелена. Она делалась все плотнее, толще, заволакивала подножия скал и деревьев. Казалось, шхеры медленно оседают, опускаются на дно.

Самая подходящая ночь для осуществления задуманного — туманная, без звезд и без луны!

— Юнга! Всю команду — ко мне! Боцману оставаться на катере, стать к пулемету, нести вахту!

— Есть!

Тьма и туман целиком заполнили лес. Наконец, послышались шорох, шелест, сопение. Строем кильватера, один за другим подползли к Усову матросы.

— Коротко, задача. — Начал Усов. — Торпед у нас нет. Из пулемета корабль не потопишь. А потопить надо. Так? Сутки просидели в шхерах и никого не потопили. Некрасиво. Но чем топить?

Молчание. Слышно лишь, как поудобнее устраиваются в траве матросы, теснясь вокруг своего командира.

— Нам с вами повезло, — продолжал Усов. — Угнездились мы как раз между двух створных знаков. Сзади меня — один. (Он похлопал ладонью по камню.) Там, у воды, торчит второй. Пара «зайчиков», неразлучные… А мы возьмем, да и разлучим!

— Совсем уберем?

— Нет, зачем же! Только отодвинем друг от друга. Нам ведь немного надо, самую чуточку. Чтобы фашисты поутру не заметили. А посреди протоки — камышки!

— О! И вешек нет?

— Снесло вешку. На эту ночь мы с вами — хозяева створа. Куда захотим, туда и поворотим.

— А поворотим, конечно, на камышки?

— Смотри-ка, догадался!

Насколько пришлось по душе матросам это предложение, можно было судить по тому, как быстро, даже не дожидаясь команды, вскочили они на ноги. Будто и бессонной ночи не было, и утомительного, мучительного дня на положении «ни гугу».

Сначала попытались своротить камень с ходу руками. Навалились, крякнули. Не вышло. Тогда выломали толстые сучья и подвели их под камень. Камень заколебался, качнулся. Степаков торопливо подложил под сучья несколько небольших камней, чтобы приподнять рычаг.

— Еще давай! Навались! Дронин, заходи слева! Наддай плечом! Еще, еще!

Так повторялось много раз. Сучья ломались. Степаков подкладывал под них новые камни, постепенно поднимая опору. Камень с белым пятном накренялся все больше. И вот — как-то очень неохотно — перевернулся. Медленно пополз он с пригорка, ломая кусты ежевики и малины, оставляя борозду за собой.

Усов сбежал вслед за ним. Очень удачно упал! «Зайчик» по-прежнему остается на виду. Но линия, соединяющая передний и смещенный задний створные знаки, выведет уже не на чистую воду, по рекомендованному фарватеру, а прямехонько на гряду подводных камней, к черту на рога!

На обратном пути к катеру делились впечатлениями.

— Да, красиво разыграно, — одобрительно сказал Чачко. — Ночью уйдем, а утром «зайчики» сами сработают.

— Вроде адская машина с часовым механизмом.

— Еще лучше. Бесшумная. Будто специально для этого камышки припасены.

— Жаль только, не увидим мы.

— Еще чего! — остепенил Степаков. — Спектакля, что ли, захотел? Нам, брат, недосуг. Вскорости подаст гвардии лейтенант команду: «Заводи моторы!» Фрр! И нету нас здесь!..

Но до этой команды оказалось еще далеко.

Никак не ладилось с моторами. Снова и снова проверяли их механик и мотористы. Усов сидел на корточках подле люка, светя фонариком. Юнга старательно загораживал свет куском брезента. Хорошо еще, что такой густой туман лежал вокруг.

В моторном отсеке неистово работали и вполголоса ссорились.

— Вы же видите: вторую ночь не спим, — бормотал потный и злой Дронин потному и злому механику. — Так это же не док, нет? Это же вам шхеры, вражеский тыл. Тут молотком посильнее ударишь и уже сердце обрывается.

— И приспособлений тех нет, — бурчал себе под нос Степаков.

— Правильно говорит Степаков: и приспособлений нет.

Усов молчал. Он думал о нарушенной чувствительности створа по ту сторону острова. Положение в связи с этим осложнилось. Поутру в протоке произойдет авария, взад и вперед начнут бегать буксиры, на остров высадятся гидрографы для исправления створных знаков, и катер, конечно, будет обнаружен.

Впрочем, Усов никогда не жалел о сделанном. Это было его правило. Решил — как отрезал!

Все равно событий не остановишь, даже если бы и хотел. Потревоженный створный знак не вернуть на место. Механизм заведен. Утром будет очень шумно и людно возле острова.

Тянуло посмотреть на часы, но Усов не позволил себе этого. Не хотел нервировать людей. И без того знал, что ночь на исходе. Он обладал редким даром — чувством времени. Через полчаса в шхерах начнет светать.

Кто-то нервно зевнул за спиной.

— Что, брат? — спросил Усов, не оглянувшись. — Кислотность поднимается?

— Терпения нет, товарищ гвардии лейтенант, — сказал Чачко.

— Ну, терпения… Это дело наживное — терпение! Год назад и вовсе терпения не хватало. Помнишь, как мы с тобой маяк топили?

— Как же! В Ирбенском проливе.

— Чуть было не торпедировали его ко всем свиньям.

— А как это было? — голос Шурки.

— Ходили мы в дозоре. Ночь. Нервы, конечно, вибрируют.

— Необстрелянные еще были, — вставил Чачко.

— То-то и есть. Сорок первый год, ясно? Вдруг по курсу — силуэт корабля! Я: «Аппараты — на товсь! Полный вперед!» И сразу же застопорил, дал задний ход. Буруны — впереди!

— Камни?

— Они. Это я маяк атаковал.

Шурка ахнул.

— Есть, видишь ли, такой маяк в Ирбенском проливе, называется Колкасрагс. Площадка на низком островке, башня с фонарем, фонарь по военному времени погашен, а внизу каемка пены. Очень схоже с идущим на тебя кораблем. Чуть было я не всадил в него торпеду и сам на камни не выскочил следом. Давно это было. Год назад… Тогда еще, верно, были мы с тобой нетерпеливые.

Даже сердитый Дронин изволил усмехнуться.

И вдруг смех оборвался. По катеру из конца в конец пронеслось тревожное: «Тсс!» Все замерли, прислушиваясь.

Неподалеку клокотала вода. Потом раздалось протяжное фырканье, будто какое-то огромное животное шумно вздыхало, всплыв на поверхность.

Подлодка! И где-то очень близко. В тумане трудно ориентироваться. Но, вероятно, рядом за мыском. Усов — вполголоса:

— Боцман, к пулемету! Людям гранаты, автоматы разобрать!

Он поспешно взобрался на берег, пробежал по траве, прячась за деревьями.

Да, подлодка. В туманной мгле видно лишь постепенно увеличивающееся, как бы расползающееся, темное пятно. Вот вспух над водой горб — боевая рубка, затем поднялась и вся узкая костистая спина — палуба.

Лязгнули челюсти. Это открылся люк.

Длинная пауза — и вспыхнули два красноватых огонька. На палубе закурили.

Потом Усов услышал голос, очень странный, лязгающий:

— Сейчас без пяти пять. Как видите, я точен. Он должен прибыть ровно в пять.

Второй голос — с почтительными интонациями:

— Прикажете включить огни?

— Нет. Его сопровождают опытные лоцмана. Мыс и остров указаны точно.

— Я думал, в такой туман… Молчание.

Усов знал немецкий. В 1936 году, учась в училище имени Фрунзе, он усиленно просился в Испанию — даже нанял с этой целью репетитора и зубрил язык по ночам. Известно было, что на стороне Франко дерутся гитлеровские моряки. Курсант наивно надеялся, что при отборе кандидатов он получит преимущество, как отлично знающий немецкий язык.

В Испанию его не послали. Знание языка пригодилось только сейчас.

На подлодке снова заговорили. Обычно в шхерах слышно очень хорошо. Слова катятся по воде, как мячи по асфальту. Но в эту ночь мешал туман. Целые фразы безнадежно глохли, застревали в клочьях тумана.

Многого Усов поэтому не улавливал, — несмотря на отличное знание языка.

Сейчас речь как будто бы шла о Ленинграде, который подводники называли Петербургом. Наряду с ним упоминался и Сталинград. Можно было догадаться, что падение Сталинграда ставят в зависимость от скорейшего падения «Петербурга».

— Фюрер очень недоволен задержкой…

— Учтите также настроение наших союзников… Не доверяю этим финнам…

— Помните секретный приказ: «Город Петербург, как не имеющий в дальнейшем экономического и административного значения, должен быть разрушен и сравнен с землей?»…

— Тише! Не забывайте, что мы находимся в расположении наших союзников…

Дальнейшее начисто ускользнуло от Усова, потому что собеседники стали говорить еще тише.

Он лихорадочно соображал: что делать?

Вражеская подлодка покачивалась на воде примерно в двадцати-тридцати метрах от берега. Усов отдал должное осторожности немецкого подводника. Тот искусно удерживался на месте ходами, не приближаясь к берегу, чтобы не повредить горизонтальные рули.

И все же двадцать-тридцать метров было слишком близко для него, потому что на берегу находился он, Усов.

Что стоило ему вызвать сюда свою команду и забросать вражескую подлодку гранатами, обстрелять из автоматов, наконец ринуться на абордаж, — полузабытая форма морского боя?

Но тогда уж не уйти из шхер. Атаковать подлодку означало погибнуть вместе с ней, пожертвовать собой и своими людьми.

Если бы Усов знал об этой подлодке все, что впоследствии удалось узнать о ней, возможно, он так и сделал бы.

Сейчас взял верх здоровый инстинкт самосохранения.

Это потом будет Усов клясть себя, горько жалеть, что не пожертвовал собой, не обрушил ливень гранат на проклятую подлодку. В настоящее время Усов целиком поглощен разведкой, даже не очень анализирует услышанное, весь как бы превратился в одно большое, чутко настороженное ухо.

Ему почудилось слово: «голод».

Один из собеседников сказал, подавляя зевок.

— Он тоже служит по департаменту голода?

— Есть разве такой департамент?

— О, это шутливое название. Господин обергруппенфюрер любит пошутить.

— Со мной он шутит плохие шутки, — с неожиданно прорвавшимся раздражением лязгнул голос. — Сейчас пять двадцать две. Я жду уже двадцать две минуты!

Опять молчание.

Из слоев тумана, булькающего, струящегося, невнятно бормочущего, выскочили. как пузырьки, два слова: «Заинтересован… Дюпон»… Но Усов не мог бы поручиться за то, что это действительно «заинтересован» и «Дюпон». Возможно, он ослышался.

Он напряг слух, подполз к самому краю обрывистого берега, но ему помешали.

Сзади кто-то осторожно тронул его за плечо.

— Это я, Дронин, — услышал он шепот над ухом. — Боцман прислал. Не будет ли приказаний? Светает.

И впрямь — уже светало.

— Светает! — лязгнуло из тумана. — Пять тридцать! Этот обергруппенфюрер не хочет считаться с инструкцией.

— Да, он запаздывает.

— Безбожно запаздывает. О чем он думает? Я всплываю только ночью — даже здесь, в шхерах. Он должен был бы знать это.

Второй голос сказал что-то насчет глубин.

— Конечно, — раздраженно подтвердил первый. — В четырех местах нам придется всплывать и идти на виду у всех шхерных ротозеев. Кроме того, есть русская авиация.

Один из собеседников, вероятно, польстил другому, потому что там, в тумане, раздался самодовольный смешок.

Потом Усову почудились слова: «Летучий голландец» и «река крови».

— Река крови, — сказали из тумана, — за ним, за его винтами… «Летучий голландец»… стоит трех танковых армий.

Несколько неразборчивых слов и ответ:

— Так сказал фюрер… Подлодка для особых поручений… Где «Летучий голландец», там война получает новый толчок…

Усов и Дронин обменялись быстрыми репликами:

— Моторы?

— В порядке.

— Подлодка мешает, понял? Боцману передай: она уйдет, мы за ней.

В шхерах было уже совсем светло. Усов внимательно рассматривал покачивающуюся посреди протоки большую подлодку типа рейдер, но с некоторыми особенностями силуэта. Так, козырек ее боевой рубки резко выдавался вперед, а на носовом барбете не было орудия.

— Вот он! — сказал один из людей, стоявших на палубе. — Наконец-то!

Стуча движком, между берегом и подлодкой прошла моторка. Из нее, вероятно, прыгнул на подлодку человек, потому что в тумане сказали:

— Осторожнее! Здесь трап.

Потом ворчливый голос произнес:

— Я ждал тридцать минут! Это непозволительный риск. Вас предупреждали об особой секретности моей подлодки?

Неразборчивые оправдания.

До Усова донеслись обрывки фраз:

— Очень сожалею… Русские бомбили Хамину…

— Я тоже сожалею… Впервые «Летучий голландец» уходит не ночью, а на рассвете… Может грозить серьезными неприятностями…

Осторожно раздвигая воду форштевнем, подлодка стала отходить от берега. Она огибала остров.

Усов сломя голову кинулся к своему катеру. Нельзя терять ни минуты!..

Только сейчас он вспомнил, что створные знаки на противоположном берегу раздвинуты.

Устроенная им ловушка поджидает добычу.

Все понеслось в головокружительном пенном вихре. События сменялись с такой быстротой, что лишь потом с трудом удалось восстановить их последовательность.

Кто-то из матросов, кажется, Чачко, объявил, что слышал оглушительный скрежет металла, трущегося о камни. Это сомнительно, хотя Чачко и ссылался на свой профессионально изощренный слух радиста.

Когда подлодка с разгона выскочила на камни, команда катера заводила моторы и ничего другого слышать, конечно, не могла.

Невероятно и то, что юнга Ластиков видел, как подлодка ложится на гибельный курс.

Усов начал разворачиваться на плесе уже тогда, когда «Летучий голландец» бился в каменной ловушке.

На это страшно было смотреть. Было в подлодке что-то змеиное. Казалось, вот-вот начнет она извиваться в судорогах. Темно-серая и узкая-узкая, она дергалась на подводной гряде, пытаясь сорвать киль. Яростно вертелись ее гребные винты, клубя и пеня воду.

Да, человек с лязгающим голосом будто напророчил себе. Все шхерные ротозеи сбежались смотреть на это удивительное зрелище. Сколько же людей укрывалось здесь, оберегая тайну, даже не зная, что это за тайна!

И вот она, тайна, перед ними!

Эх, налетели бы сейчас наши самолеты! Доконали бы подводную лодку, а заодно выжгли бы и все это змеиное гнездо!

Но Усов не мог вызвать самолеты — рация не работала. И надо было спешить, спешить! Пяткам было уже горячо в шхерах.

Он правильно рассчитал — под шумок легче уйти. В смятении и неразберихе береговые артиллеристы не поняли, кто пронесся мимо них. Трудно было вообще понять, что это такое: с развевающимися по ветру длинными полосами брезента и с Охапкой валежника, прикрывавшей турель пулемета!

Да и все внимание привлечено было сейчас к тому, что творится на середине протоки — у подводной каменной гряды. На помощь к подлодке со всех сторон мчались катера, буксиры, моторки. Надрывно выли сирены.

Усов вильнул в сторону, промчался по лесистому коридору, еще раз повернул — уже на выход из шхер.

С берега дали по нему неуверенную пулеметную очередь. Усов не ответил. Строго-настрого приказал на выстрелы не отвечать.

Молчаливой серой тенью неслось непонятное суденышко, не отстреливаясь и как будто даже не пытаясь укрыться за гранитными скалами.

И это тоже было умно. Это тоже сбивало с толку.

Странный катер, чуть не до киля закутанный в брезент, стремглав выскочил из шхер.

Матросы шумно переводили дыхание, удивленно Переглядывались: неужто же целы? Неужели и на этот раз гвардии лейтенант увел их от почти неминуемой гибели?

Даже сам Усов при всей его великолепной самоуверенности впоследствии признавался Селиванову и Гущину, что и не чаял ног унести:

— Ну, думаю, все! Клюнет сейчас жареный петух в темечко. Хоть то хорошо, Что не в тупичке этом, а на полной скорости помирать, как положено моряку!..

Наши самолеты без промедления поднялись в воздух и полетели в шхеры — добивать подлодку. Но, видимо, ее уже успели снять с камней.

— Было бы нам еще на полметра отодвинуть створный знак, — горевал Степаков. — Раствор угла увеличился бы, аккурат и врезался бы тогда «голландец» этот в самый центр банки. Не доглядели мы, эх!..

Во всяком случае подлодка не могла не получить серьезных повреждений и, конечно, была надолго выведена из строя.

…Усова хвалили, пожимали ему руки, даже сфотографировали его для Дома флота в Кронштадте.

Никто не знал и не мог знать, что это лишь первое звено в длинной цепи событий — только начало знакомства Бориса Усова и Курта фон Цвишен, командира «Летучего голландца», лейб-субмарины Гитлера, подводной лодки для особых поручений…