"Убийство в Чесапикском заливе" - читать интересную книгу автора (Осборн Дэвид)

Глава 17

На следующий день учащихся в школе убавилось наполовину. Я отправила Нэнси с преподавательницей, отвозившей группу девочек, живших в Нью-Йорке, а затем попыталась вернуться к повседневным занятиям, что не составляло особого труда, поскольку единственное, что мне нужно было делать, это смотреть и слушать. Четверг и пятницу я провела в библиотеке, размышляя над известными мне фактами, но ни к какому выводу так и не пришла. Полиция интенсивно занималась расследованием, и я видела Майкла только дважды, да и то издали, каждый раз с кем-нибудь из его сотрудников.

В субботу я встала рано. Мне предстояла трехчасовая поездка на машине. В полдень мне надо быть на планерном поле в Виргинии, где мы условились с моей вьетнамской приятельницей провести неофициальные состязания.

Я уложила в сумку все необходимое снаряжение и поспешила в Главный Корпус. Было около восьми часов, и уже вовсю светило солнце. По субботам в «Брайдз Холле» тоже проводятся занятия. Первый урок начинается в восемь тридцать, но некоторые девочки уже успели позавтракать и направлялись в класс.

Я укладывала сумку в багажник, когда кто-то окликнул меня. Оглянувшись, я увидела бегущую ко мне девушку из канцелярии с пачкой писем.

— О миссис Барлоу, не откажите в любезности опустить эти письма на почте в Бернхеме. Я забыла их взять в преподавательской вчера, когда приезжала почтовая машина, и теперь пришлось бы ждать до понедельника.

Я сказала, что, конечно же, с удовольствием опущу их, и она вручила мне перетянутую резинкой пачку, в которой было штук двадцать писем. Я положила их на переднее сиденье рядом с собой и, к моему стыду, тотчас же забыла о них.

Моя голова была занята совсем другим. Всю дорогу до Франт-Рояла я в который уж раз пыталась осмыслить все, что мне удалось узнать с момента приезда в «Брайдз Холл», и вычленить какие-то детали, которые помогли бы установить виновников двух убийств, а возможно, и выявить их мотивы.

И чем больше я думала, тем охотнее склонялась вслед за Анджелой к мысли, что Мэри погибла либо потому, что увидела или услышала что-то в заповеднике Балюстрода, либо потому, что кто-то думает, будто она сфотографировала двух находившихся там людей.

Какие еще могут быть причины для убийства несчастного ребенка? Мэри могла не нравиться, с ней могли не желать заводить дружбу, но, насколько мне известно, она ни в чем не повинна, она не совершила ничего такого, что могло подвигнуть кого-то на ее убийство. Если в тот день в газебо оказалась Сисси Браун, то и она вполне удовлетворилась бы Инквизицией, где у нее была возможность выместить на Мэри всю свою злобу.

Кто же были эти двое в газебо? Что они там делали? Сумеют ли в лаборатории полиции что-нибудь извлечь из фотографий? Я не возлагала на это особых надежд. Увеличение порой делает изображение еще менее ясным. Все зависит от качества оригинала. Никакая самая искусная лаборатория не может сделать более четким то, чего на фотографии нет. А что, если именно одна из этих особ на фотографии звонила Салли и справлялась насчет фотопленки, а потом убила Гертруду из опасения, что Мэри могла доверить ей свою тайну?

И чем все-таки объясняется такой интерес со стороны Эллен к происшедшему на газебо? Этот вопрос занимал меня сейчас больше, чем все остальное. Может быть, Эллен знает или подозревает что-то, о чем считает преждевременным сообщать кому-либо? А может, в самом этом знании или подозрении таится угроза ее собственной жизни, и она решила, что единственной гарантией ее безопасности является молчание?

Мне так и не удалось найти ответы на все волновавшие меня вопросы, но мне вполне удалось выбросить все это из головы во время дивного полета на планере, хотя моя подруга опять одержала победу, опередив меня, правда, всего лишь на несколько сотен футов.

Садясь за руль своего автомобиля, чтобы снова отправиться в «Брайдз Холл», я, к своему ужасу, обнаружила лежащую на переднем сиденье пачку писем. Моя приятельница приехала из Филадельфии, и я обещала по пути в «Брайдз Холл» подбросить ее до вокзала в Вашингтоне. В конце концов, рассудила я, ничего страшного не произошло, поскольку большая часть писем достигнет своих адресатов значительно быстрее, если я отправлю их в Вашингтоне.

Мы добрались до столицы примерно в семь часов вечера. Попрощавшись с подругой, я отыскала ближайшую почту и, сняв резинку, стала опускать письма в ящик по две штуки за раз.

Как известно, порой какой-нибудь пустяк совершенно неожиданно позволяет обнаружить нечто очень важное в деле, к которому не имеет ни малейшего отношения. В данном случае таким пустяком явилась почтовая марка, вернее, отсутствие оной на одном из конвертов. Дело в том, что мне попалось письмо, на которое секретарь по небрежности забыла наклеить марку, и потому я стала внимательно проверять все остальные письма одно за другим. В результате я узнала то, чего не узнала бы никогда при иных обстоятельствах, да и не только я, но и вообще никто на свете.

Мое внимание привлекла фирменная почтовая карточка, адресованная фирмой самой себе. Такие открытки высылаются для удобства клиентов, особенно если фирма заинтересована в быстром получении ответа. Клиенту остается только написать ответ на обратной стороне и опустить открытку в почтовый ящик. Название этой модной меховой фирмы с магазинами в Нью-Йорке, Хьюстоне, Париже и Лондоне мне хорошо известно — «Картье». В «Брайдз Холле» пользоваться услугами этой шикарной фирмы могла разве что Эллен. В открытке содержалась просьба сообщить, где и когда фирма может забрать норковое манто на летнее хранение. Имя клиентки, посылавшей ответ, было напечатано на машинке — П.Дженсен, а ниже указан адрес: Джорджтаун, округ Вашингтон, 11А, Двадцать девятая улица.

Я мысленно содрогнулась при виде этой открытки, но продолжала проверять наличие марок и опускать письма в почтовый ящик. Под конец, однако, мне попался конверт, при взгляде на который я буквально окаменела. Тоже фирменный, но уже школьный конверт, адресованный некой Патриции Дженсен, консультанту по вопросам архитектуры, и адрес — точь-в-точь как у клиентки меховщика: Джорджтаун, округ Вашингтон, 11А, Двадцать девятая улица.

Я не могла уразуметь, что все это значит, но догадывалась, что наткнулась на что-то любопытное, а возможно, и весьма важное. Майкл отчаянно искал хоть какую-нибудь, пусть даже самую незначительную зацепку, поэтому я отбросила все сомнения и, вернувшись в машину, распечатала конверт, что оказалось совсем нетрудно: я просунула тоненький карандашик от записной книжки под клапан на оборотной стороне конверта и вскрыла его, ничуть не повредив. Мне не составит труда снова заклеить его и опустить в почтовый ящик, если, конечно, в письме не содержится информации, полезной для следствия.

Однако полезная информация в нем как раз содержалась. Это было официальное письмо, подписанное Артуром Перселлом, из которого следовало, что необходимые консультации по проекту Хайрама Берджесса осуществлены в полном объеме архитектором Патрицией Дженсен. Но это еще не все. К письму был приложен подписанный Эллен чек на двадцать пять тысяч долларов, которые должны быть перечислены со счета Фонда Хайрама Берджесса на счет все той же Патриции Дженсен в одном из балтиморских банков.

Открытку и письмо я положила в сумочку и отправилась прямиком в Джорджтаун.

День близился к закату, и на дорогах, как всегда в этот час, было множество машин, поэтому я свернула с Пенсильвания-авеню на М-стрит и по боковым улочкам снова выехала на Пенсильвания-авеню в районе Тридцатой улицы. У меня были друзья в Джорджтаунском университете, и я достаточно хорошо знала этот район. Я прикинула, что дом 11А должен находиться в начале Двадцать девятой улицы на пересечении с Р-стрит, неподалеку от Монроуз-парка и кладбища Оук-Хилл, одной из самых высоких точек Вашингтона. Улица была по обе стороны обсажена деревьями, в дневное время затеняющими расположенные здесь красивые старинные особняки, а в этот вечерний час усиливающими сумрак. Я припарковалась на полпути между Кью— и Р-стрит, прошла немного вверх по Р-стрит и вышла на Двадцать девятую улицу.

Светлые волосы порой превращаются в помеху. Мне казалось, что я у всех на виду как на ладони, и сожалела, что нет под рукой какого-нибудь шарфа, чтобы набросить на голову. Я без труда отыскала номер 11А — трехэтажный старинный дом в викторианском стиле. Свет нигде не горел, если не считать двух окон в первом этаже, выходящих на улицу. Видимо, там помещалась гостиная, по убранству которой и по картинам на стенах можно было судить о богатстве и отменном вкусе ее владельца.

Вокруг не было ни души. Я воспользовалась этим и с замирающим сердцем поднялась по ступенькам к парадному входу. Три звонка на двери указывали на то, что в доме проживают три семьи. Вот здесь-то и живет некая Патриция Дженсен. Ее апартаменты находятся как раз на первом этаже. Я быстро перебежала на противоположную сторону улицы — мне необходимо было отыскать какое-нибудь укрытие, откуда можно было бы наблюдать за парадным дома 11А. Дом напротив был выставлен на продажу и сейчас пустовал. Перед домом имелся палисадник, а в нем, среди густой травы и прошлогодних сухих цветочных стеблей, — недействующий, выложенный камнем фонтан.

Я присела на один из камней, что повыше. Открывшийся оттуда обзор был отнюдь не идеальным. Сухие ветки деревьев частично заслоняли парадную дверь, но это было все-таки лучше, чем ничего. К тому же я была избавлена от необходимости торчать у всех на виду.

Я принялась ждать, хотя и не была уверена, что поступаю разумно. Я отчаянно устала, к тому же становилось довольно прохладно. Вскоре у меня возник соблазн немедленно вернуться в «Брайдз Холл», вручить Майклу корреспонденцию Патриции Дженсен, и пусть он сам занимается всем этим.

Но что-то удерживало меня, наверное, упрямство. Раз уж я здесь и хочу утвердиться в своем страшном подозрении, зачем же упускать такую возможность? Я ждала, казалось, целую вечность. В действительности же прошло не так уж много времени, от силы час, прежде чем я увидела знакомый автомобиль, остановившийся поблизости от моего укрытия.

Странно, что Эллен Морни не заметила меня в палисаднике. Когда она вышла из своего «альфа-ромео», то оказалась в каких-нибудь четырех метрах от меня. Она перешла на другую сторону, достала из сумочки ключи, открыла дверь дома 11А и вошла внутрь, захлопнув за собой дверь. Через несколько минут я увидела ее в окне гостиной, она задергивала штору.

Спустя два часа я уже была в «Брайдз Холле». Я так устала, что не могла ни о чем думать. Зато теперь я абсолютно точно знала, откуда Эллен берет деньги. И в связи с этим я испытывала одновременно удовлетворение и настоящее потрясение. Удовлетворение от того, что мне удалось сделать такое любопытное открытие, и потрясение от того, что Эллен Морни, судя по всему, замешана в хищении школьных средств. Но как это может быть связано с убийством Мэри Хьюз и Гертруды Эйбрамз, я понятия не имела.

Когда, проехав через главные ворота, я оказалась на территории школы, меня поразила непривычная темнота, и я сразу же почувствовала себя неуютно. Светилось лишь несколько окон в Главном Корпусе и в дортуарах, да еще горели фонари вокруг газона и вдоль дорожки, ведущей к Коптильне. Фонари в «Брайдз Холле» никогда не гасились раньше полуночи, и вечером здесь всегда было светло как днем. Непривычная темнота объяснялась, видимо, тем, решила я, что половина воспитанниц разъехалась по домам, и от этого моя тревога только усилилась.

Я припарковала машину и направилась к себе в гостевой номер. Со стороны залива дул легкий ночной ветерок, принося с собой запах соленой морской воды и шелестя листвой вязов вокруг газона. Я шла по газону, стараясь держаться подальше от церкви, но однажды мне почудилось, будто скрипнула дверь, и я остановилась. Но оттуда никто не вышел, смутно видневшиеся в темноте двери показались мне закрытыми, и я пошла дальше.

Теперь я была полна не только тревоги, но и страха, который охватил меня, когда я обнаружила, что уличные фонари возле Коптильни погашены. Мне чудилось что-то зловещее в самой Коптильне, а фонари у газона казались бесконечно далекими. Я чувствовала себя одинокой, отрезанной от всего мира. Достав ключи и приблизившись к двери, я вновь оказалась в холодных, беспощадных тисках страха, которого не ощущала ни высоко в небе над Голубыми горами, ни позже в Вашингтоне. У меня перехватило дыхание, и я готова была бежать к Главному Корпусу.

Но я взяла себя в руки и открыла замок.

Распахнув дверь в совершенно темную гостиную, я стала судорожно шарить по стене в поисках выключателя, опасаясь сама не зная чего, возможно того, что кто-то схватит меня за руку.

Наконец вспыхнул свет. В гостиной все было на своих местах, — по крайней мере мне так показалось. Я осмотрела обе спальни, кухоньку и ванную. Казалось, все было как прежде. Кровать в моей спальне была разобрана и, как всегда, поверх одеяла положена моя ночная рубашка.

Вот тогда-то я и заметила неладное. Ближе к изножью кровати что-то лежало под одеялом. Может быть, горничная положила мне грелку? Но грелки не бывают такими большими. Да к тому же летом грелка ни к чему.

Я подошла поближе, намереваясь посмотреть, что это такое, но моя рука застыла в воздухе. Я стояла в нерешительности возле кровати, а в душе у меня нарастал безотчетный страх перед чем-то неведомым. Я должна выяснить, что там. Иначе не лягу в постель. Не могу же я отправиться в Главный Корпус за Кертиссом, чтобы он пришел и обнаружил, что это всего лишь одеяло, по небрежности положенное туда горничной, разбиравшей мне кровать. Скорее всего именно так обстоит дело, поскольку дежурила, очевидно, подопечная Доминика.

Внезапно я расхрабрилась и с какой-то безумной бравадой отдернула край покрывала.

Я увидела сверток из черной прорезиненной ткани. И еще не успев его развернуть, я уже догадалась, что это такое. Но я все-таки развернула, чтобы окончательно утвердиться в своей догадке. И тогда меня охватил ужас, к горлу подступил комок, в висках отчаянно застучало.

Кто-то положил мне в постель измазанный кровью мешок для трупов.