"Вершина желания" - читать интересную книгу автора (Киллэм Нина)

Глава 3

Каждое утро, когда Джек открывал дверь, его посещала мысль о том, что именно сегодня он встретит женщину своей мечты. Свою единственную настоящую любовь. Свою вторую половину. Она стала бы «инь» для его «ян», она бы вложила свою ладонь в его ладонь и открыла бы ему нового его. Каждый вечер, отправляясь в постель, Джек испытывал легкое разочарование, но он продолжал оставаться оптимистом и не терял веры в то, что следующий день станет тем самым днем. Он верил, что, если продолжать бриться каждый день и оставаться порядочным человеком, подвиг твой будет оценен Создателем и мечта твоя станет явью. Он верил, что основной идеей, общей для всего человечества, является приверженность романтической любви. Он верил, что отзвук рая на земле можно услышать лишь в двух сердцах, бьющихся в унисон. Именно поэтому его самым большим желанием было любить и быть любимым. Вечно. О, конечно, он хотел секса. Он хотел делать это во всех доступных воображению позах. Он хотел, чтобы секс был жарким, головокружительным, восходящим к крещендо, но потом он хотел засыпать, держась за руки. Он хотел видеть то же самое заспанное лицо по утрам, ту же улыбку за завтраком. Он хотел, чтобы его и ее электрические зубные щетки трогательно стояли рядом в одном стакане.

И поэтому каждое утро, выходя из дома по делам, он знал, что у него есть еще одно, главное дело. Он, словно рыцарь печального образа, отправлялся на поиски своей любви. Потому что рыцарь без дамы сердца, как скажет вам великий Дон Кихот, все равно, что дерево без листвы или тело без души.

Рита Картер уставилась в зеркальце, изучая пушок на подбородке.

— В комнате ЗС живет мужчина, — сказала она. Джек по привычке пошарил глазами в холодильнике своей матери. Выбор был невелик.

— Мужчина? В самом деле?

— Конечно, ему восемьдесят пять, и он практически глухой, но у него роскошная шевелюра и он носит очки последней модели. Он был послом в Лихтенштейне.

Джек остановил свой выбор на низкокалорийном йогурте с проращенными зернами пшеницы и открыл его.

— В Лихтенштейне есть американское посольство?

— Разумеется, в Лихтенштейне есть посольство. — Рита поправила свои огненные кудри так, чтобы они оттенили лицо, словно последние лучи заката.

— И как он тебе? Милый? Ты с ним говорила?

Рита улыбнулась и захлопнула пудреницу.

— Говорила. Хм… Нет. Нам было как-то не до разговоров.

Джек посмотрел на нее с подозрением:

— Где Стелла?

Его мать делила квартиру в пансионе для пожилых со Стеллой Стивенсон, еще одной вдовой. Они жили вместе шесть месяцев и уже невыносимо надоели друг другу. Пять лет они вместе играли в бридж. Поскольку им удавалось вполне цивилизованно выходить из двусмысленных игровых ситуаций, они решили, что идеально уживутся друг с другом в одной квартире, но теперь при виде друг друга они выходили из себя настолько, что готовы были вцепиться друг другу в глотку. Теперь они даже в бридж не могли играть вместе. И администрация пансиона, как оказалось, тоже ничем не могла им помочь. Они подписали договор аренды и тем самым приговорили себя на пожизненную пытку. Им некуда было деться друг от друга, освободить их могла только смерть одной из них, поэтому каждая по мере возможности старалась держать язык за зубами и искать компанию в другом месте. У Риты был свой круг общения, а у Стеллы — свой.

— Она в салоне красоты. Могила ее исправит, а не салон красоты. Глупо прихорашиваться в ее-то возрасте.

— У тебя новое платье?

Рита втянула живот.

— Тебе нравится?

Джек всегда тщательно подбирал слова в разговоре с матерью.

— Впечатляет.

— Да, я тоже так подумала.

Джек опустился в кресло и как можно непринужденнее закинул ногу за ногу.

— Итак, ты нормально устроилась?

Рита с опаской на него посмотрела:

— Все в порядке.

— Подружилась с кем-нибудь?

— Подружилась? Нет, друзей я не завела. Но с людьми, с которыми вместе могу умереть, — да, познакомилась.

— О, перестань.

— Я называю вещи своими именами. Миссис Макки целый день ездит в лифте вверх и вниз в надежде, что хоть с кем-нибудь поговорит. Ты входишь в лифт, а там уже миссис Макки. Она считает себя девочкой-лифтершей. Она даже спрашивает «Какой вам этаж?», но кнопку все равно приходится нажимать самой, поскольку зрение миссис Макки не позволяет разглядеть цифры на кнопках.

— Ты познакомилась с… мужчинами?

— Их здесь по одному на каждые десять женщин. Как тебе такое соотношение? В войну и то было лучше.

— Кейт позвонили из администрации пансиона.

У Риты взлетели брови.

Джек продолжил прессинг:

— Они сказали, что, возможно, ты немного слишком… активна.

— Джек, что ты называешь активностью?

— Они просто сказали, что тебе… надо немного снизить обороты.

— Играть в бридж? Или заняться рукоделием? Джерри Эбштейн влюбил в себя всех женщин с секции аэробики, и всем на это плевать. Я иногда выпиваю по вечерам, а меня за это хотят линчевать.

— Нет, все не так мрачно.

Рита встала.

— У меня полно времени, я не могу забеременеть, я, наконец, поняла, в чем состоит радость жизни, и они хотят, чтобы я вязала пинетки? Ну, так вот, я не собираюсь вязать пинетки! А ты пришел сюда как их посланник — мальчик у них на побегушках? То, что ты отказываешь себе в удовольствии, еще не означает, что я должна следовать твоему примеру. Откровенно говоря, Джек, я думаю, что ты извращенец. — Она в гневе вышла из комнаты.

Джек вздохнул и вышел следом. Он никогда не мог сладить с привычкой матери все превращать в драму. Ее настроение менялось мгновенно — еще минуту назад безмятежно светило солнце, и вот уже она хмурилась, как грозовое небо. Обратный переход совершался с той же легкостью. Поэтому он не изменял с детства проверенной тактике: оставаться решительно безучастным. Хладнокровие было его щитом.

— Какой вам этаж? — строго спросила маленькая седовласая женщина в лифте.

— Нам в холл, — сказал Джек и сам нажал кнопку.

* * *

— Куда это положить?

Пожилой сотрудник фирмы, которая по заданию банка отнимает у неплательщиков приобретенное в кредит имущество, стоял в дверях спальни Молли и держал в руках охапку ее разноцветных шелковых кимоно. Молли сжала пальцами изголовье кровати. Вечно эти ребята являются спозаранку! Профессиональный трюк, направленный на то, чтобы застичь жертву врасплох, подумала Молли.

— Бросьте их где-нибудь.

Мужчина приподнял бровь и развел руки. Разноцветные шелковые кимоно упали на ныне голый деревянный пол.

— Вы не могли бы подвинуться? — Другой парень, помоложе и сложенный получше, встал у нее за спиной. На предплечье у него была татуировка в виде детской бутылочки. Молли уставилась на нее как завороженная.

— Ладно, ладно. — Она отошла в сторону.

Двое мужчин подняли ее диван, обитый нежнейшей кожей, приобретенный три месяца назад, и вынесли за дверь.

Молли смотрела из окна на грузовик и думала о том, что тот раз был последним, когда она потратила столько денег сразу в одном магазине. Облегчила им задачу — одна команда, один магазин, все разом и вывезли.

— Спасибо за кофе, — поблагодарил ее мужчина уходя.

— Не за что.

— Да не расстраивайтесь вы так. Как только внесете платеж, вам снова все вернут.

Молли покачала головой:

— Нет, не стоило мне все это покупать.

— Ну… — он помялся, пытаясь отыскать слова утешения для полуодетой женщины, — тогда всего хорошего.

Молли окинула взглядом свою опустевшую квартиру. Свою пустую жизнь. Все равно, что смотреть, как рисуют картину в обратном порядке. Все эти цвета и текстуры, весь этот тяжкий труд, мазок за мазком — и все, что осталось, — это чистый холст.

— Что происходит? Что случилось? — Ник, ее бывший коллега, стоял в дверях ванной комнаты. С него стекала вода. Но если и было что-то в этой жизни, чего Молли не собиралась делать, так это признавать, что она осталась без гроша. И это после того, как она зарабатывала в год больше ста тысяч долларов.

— Меня ограбили.

— Это… это невероятно! Ночью? — Ник уставился на радугу из кимоно, выложенную на голом полу. — И что ты намерена делать?

Молли посмотрела ему прямо в глаза:

— Я собираюсь найти место, где смогу некоторое время пожить.

Ник заморгал.

— Да? — И скрылся за дверью ванной. Молли направилась следом.

— На пару недель, пока не разберусь со всём этим.

Ник быстро оделся, целиком сконцентрировавшись на том, чтобы найти нужную дырку на ремне. — Всего пару недель, — напомнила ему Молли.

— Я не знаю… И вообще… это, конечно, забавно, но я как раз собирался поговорить с тобой о… о нас.

— Ник?..

— Я, правда, хотел поговорить. Не знаю, как ты, но я начал чувствовать себя немного напряженно…

— Мы трахаемся по пятницам. За выходные вполне можно восстановиться. Мне кажется, ты не сильно напрягаешься.

— Я знаю, и все было замечательно, но…

— Две недели, и я решу свои проблемы.

— Помнишь, какая у меня кофеварка? Она готовит одну чашку. И тостер у меня с характером. Я не могу поселить у себя кого-то, кто не знает… И еще моя соседка… та, что живет дальше по коридору. Она будет недовольна. В договоре четко сказано, что в квартире я могу жить только один. Никаких сожителей.

— Одну неделю, Ник.

— Я слышал, что в мотеле ИМКА[2] очень чисто. И он, кстати, находится в центре.

Ник выскочил из квартиры так, словно опаздывал на автобус. Молли вздохнула и прислонилась к голой стене. Ну что же, Ник есть Ник. Она принимала его недостатки. Конечно, он был немного эгоистом, немного эмоционально незрелым, но он неплохо готовил «паста карбонара» и знал, что именно надо предпринять, когда она была на волоске от оргазма. Никогда ничего большего от мужчин в своей жизни Молли не требовала. И они никогда ее не разочаровывали.

Ну что же, ей надо кое с чем разобраться. Она окинула взглядом комнату, стараясь унять дрожь. Кризис, напомнила она себе, был знаком открывающихся возможностей, а не только поводом для паники. Но сейчас пора действовать, а не размышлять, решила она, и принялась собирать с пола кимоно. Действовать надо было незамедлительно, поскольку у нее не хватало денег на то, чтобы оплатить аренду квартиры за следующий месяц.

— Моей подруге Молли негде жить, — крикнула Джеку из кухни Кейт. — Ты помнишь Молли?

— Нет.

Он сидел в гостиной своей сестры. Стены были выкрашены в небесно-голубой цвет, а бордюры в темно-розовый. На стене висел череп коровы. И еще на диване в гостиной валялись подушки, вышитые самой Кейт еще в середине девяностых — тогда все этим болели. Ностальгия по старому доброму дому. Джек изучал выставленные в ряд семейные фотографии в рамках. Они демонстрировали развитие семьи: Кейт, все более замученная, Карл, ее муж, все более растерянный, и Леда, их четырнадцатилетняя дочь и любимица, трансформирующаяся в нечто составляющее не слишком удачную комбинацию черт, взятых у обоих родителей.

Кейт принесла кофе.

— Ты помнишь, я тебе о ней рассказывала. Я была ее консультантом в старших классах школы. Господи, неужели это было двенадцать лет назад? Ее застали с мистером Хартом, преподавателем химии. — Кейт поставила перед Джеком кружку с кофе, на которой красовалась физиономия Карла. — Ее еще тогда выгнали. Я сказала ей, что она может пожить у тебя.

— Ты всегда щедро распоряжалась моим имуществом. — Одно из первых воспоминаний Джека было то, как сестра раздавала своим друзьям из детского сада его соски.

— Всего на неделю. На две максимум. У тебя места в избытке. Ты даже не заметишь, что она у тебя живет.

— Замечу, не сомневайся.

— Брось, Джек. Ты превращаешься в Квазимодо в этом доме. Тебе надо больше общаться.

— Мне нравится собственное пространство.

— Ну да, всем нам нравится собственное пространство. И ради Бога, не говори ей о своем пунктике. Ты ее испугаешь.

— О моем «пунктике»?

— О твоем целомудрии.

— Ах да, о моем пунктике.

— Кстати, ты как, продвинулся? В том, чтобы найти свою женщину?

— Нет. Я думаю приобрести аквариум с рыбками.

Кейт поставила свою кружку с кофе на стол и, выудив из вазочки что-то сильно напоминающее темно-зеленую наструганную кору, принялась жевать.

Джек поморщился:

— Что ты ешь?

— Морские водоросли.

— Зачем?

— Афродита родилась из пены морской.

Джек уставился на сестру непонимающим взглядом.

— Афродита, секс… Алло? Ты еще здесь?

— Ах да!

— И еще, конечно, есть сходство в составе человеческой крови, семени и морской воды. Отчасти научное, отчасти мифологическое подтверждение того, что все мы вышли из моря.

— Все. Мне пора, — оборвал сестру Джек.

— Я вышлю ей твой номер телефона по электронной почте, — крикнула ему вслед Кейт.

Джек остановился у двери.

— Что случилось с мистером Хартом?

— С мистером Хартом?

— Учителем химии. Они теперь вместе?

Кейт презрительно фыркнула:

— Нет. Кажется, он развелся и переехал в Атланту. А почему ты спрашиваешь?

— Грустно все это.

— Джек, говорю тебе как сестра, как человек, который тебя любит. Я думаю, тебе следует чаще бывать на людях.

Когда Джека бросила жена, это случилось как гром среди ясного неба. Однажды он вернулся домой и обнаружил, что жена вызвала грузовое такси и вывезла все, оставив Джеку лишь его длинный и неуклюжий, слишком громоздкий кофейный стол, их ортопедический матрас и его кота, которого она побрила и закрыла в микроволновке. «Ты оживляешь самое худшее во мне», — любила она повторять. Она любила говорить это после трудного дня, когда он массировал ее ступни и старался ее всячески поддержать, честно пытаясь вникнуть в ее проблемы и исполняя ее команды. Он пытался запомнить всех игроков, расставив их на поле по местам в соответствии со специализацией: менеджера компании «Сохраним родезийского ридж-бека», помощника менеджера, босса ее босса. Джек ходил с женой на ее корпоративы, после которых отвозил ее домой. На обратном пути она обычно сидела в машине, скрестив на груди руки, и говорила: «Ты был скучнее канцелярской скрепки». Она работала как заведенная, постоянно задерживалась допоздна, звонила заводчикам, рылась в Интернете, читала невразумительные инструкции, чтобы всегда быть на передовой. Он приносил ей чай и бутерброды с ветчиной и тихо прикрывал дверь, а затем ложился спать и мирно засыпал и просыпался только, когда она на цыпочках на рассвете заходила в спальню. Он раскрывал ей свои объятия, а она засыпала у него на груди — маленькое, худенькое дитя.

Джек не знал, что заставляло жену так выматывать себя, чем была вызвана эта непонятная ему потребность гореть на работе. Но это непомерное честолюбие с лихвой компенсировало отсутствие амбиций у него. Вопреки тому, что однажды сказал ему отец, мир «не был его устрицей». Он помнил, как давным-давно отец вывел его на задний двор, показал пальцем на луну и сказал: «Однажды ты будешь там». Он хотел сказать, что мужчины летят к звездам, а женщины в восторженном удивлении смотрят на них. Но в тех женщинах, что встречались на жизненном пути Джека, явно не хватало созерцательности. Они были все чертовски деятельны. Повернуты на своем деле. Каждая на своем. И все они в отличие от Джека имели в жизни цель. И проявляли завидную настойчивость в достижении ее. В колледже его подруга купила синий деловой костюм для интервью по поводу найма на работу и оказалась служанкой одной из самых преуспевающих фирм еще до того, как получила диплом. Джек окончил колледж на два года позже своих сокурсников и затем готовил «гранд фрапуччино» в кафе, дурача себя тем, что приобретает опыт, который потом использует при написании своего великого романа, в котором вскроет психологию американского мужчины.

Свою будущую жену Джек встретил на пляже во время фейерверка Четвертого июля. Морган была там со своими друзьями. Их компания расположилась на соседнем одеяле, и Морган заигрывала с Джеком, кидая в него пробками из-под шампанского. Случилось это в начале девяностых. Морган только что вернулась из путешествия по Африке и была без гроша. В те дни нервы ее были взвинчены до предела, и она была благодарна за любое физическое проявление привязанности. Они проводили вместе все ночи напролет, а утром расставались, как незнакомые люди. Днем Джек занимался тем, что писал для городской газеты, разоблачая руководство компании, ответственной за вывоз мусора, и подозрительные хобби губернатора, а Морган упорно работала над тем, чтобы сделать лучше собачий мир.

Многие бы решили, что вступать в брак в возрасте двадцати четырех лет рано для мужчины, но Джек считал себя вполне готовым к супружеской жизни. Он готов был личным примером доказать своим скептически настроенным друзьям, что такой ранний брак жизнеспособен. Зачем ждать, говорил он своим приятелям, когда знаешь наверняка, что нашел идеальную подругу: лучшего друга и любовницу в одном лице. Морган завладела его душой и телом. Ее свадебное платье было сшито из столь милого его сердцу струящегося шелка. И голубая подвязка под платьем тоже имела место. На Джеке был подержанный костюм, а сам он плакал на церемонии. Они танцевали так, что пот струился по их лицам. Гости завидовали их счастью. И их брачная ночь стала самой счастливой в его жизни.

Через три года все кончилось. Морган стряхнула его с плеч. Как вышедшее из моды пальто.

— Куда делась твоя любовь? — спрашивал он ее в длинных, тревожных письмах, на которые она никогда не отвечала. Ее любовь казалась такой бесконечной и прочной. Ее любовь была как громадная, восхитительная волна, подбросившая его на вершину блаженства, захлестнувшая его собой, едва не утопившая. Как могла она отступить в одночасье, укатить прочь? О, он пережил ее уход. Он даже наладил отношения с жизнью — осторожно вынул кота из микроволновой печи и купил подержанную мебель. Но он до сих пор не переставал удивляться: куда же уходит любовь?