"Чингисхан-2. Чужие земли" - читать интересную книгу автора (Волков Сергей Юрьевич)

Глава девятая Княгиня Ольга

Джин – редкостная гадость. Я и обычную водку-то не особо люблю, а когда у этой водки вкус новогодней елки – б-р-р-р… Джина у майора много, целый ящик. И ящик консервированного бекона в овальных банках с британским коронованным львом. Еще есть галеты, мешок бобов, жестяная коробка чая, крекеры и сигары. Бекон вкусный. Галеты – так себе. Сигары божественны. До чая мы еще не добрались.

Жилище Бейкопа находится на скальной площадке метрах в трех над землей. Точнее, это не жилище, а место обитания, прикрытое каменным козырьком от непогоды. Почти прямо под ним река, что змеится по равнине, исчезает в узкой темной щели.

– Река течет под гора, – важно объясняет нам майор. – Я считать, где-то далеко она выходить на поверхность и впадать в Пяндж.

Он вообще очень словоохотливый мужик, добряк и радушный хозяин. Мне Бейкоп напоминает персонажей Диккенса. Про себя он говорит открыто:

– Я есть английский шпион, – и от души хохочет, размахивая дымящейся сигарой.

В долину Неш майор попал в начале двадцатого века. Он рассказал нам про военно-дипломатическую миссию в Центральной Азии, про Большую Игру с Россией, Афганскую войну и своего начальника полковника Диксона.

– Полковник пропал… э-э-э… как это по-русски? За половина год?

– За полгода, – подсказываю я.

– Йес, за полгода как я оказаться здесь. Он вместе с отряд солдат его Величество Король Эдвард Седьмой и проводник пошел искать башня. Я получать приказ разыскать полковник Диксон. Мой отряд двигаться по горам в направление ост. Был стычка с афганцами, много стычка. Я терять солдат, терять проводник. Я теряться. Ходить этот долина. Мой проводник бегать. Уходить. Я оставаться тут один. Понимать меня?

– Йес! – хором отвечаем мы с Нефедовым.

А что непонятного? Афганцы ушли к своим, оставив майора в одиночестве со всем имуществом экспедиции. Обычное дело.

Профессор, приняв на грудь поллитра джина, утратил всякую подозрительность и теперь, растянувшись на спальном мешке, покачивал зажатой между пальцами сигарой. Лицо его покраснело, нос лоснится, глаза блестят. Чувствуется, что Нефедову хорошо.

Мне тоже неплохо. И было бы еще лучше, окажись рассказ этого англичанина о долине Неш не таким фантастическим. Бейкоп называет то, что здесь происходит, хроноспазмом. Если говорить по-простому, то время в долине течет не так, как во всем остальном мире. Точнее, оно просто остановилось. Попавшие сюда в разные эпохи группы людей не умирают, но и не живут в полном смысле этого слова. Они обречены постоянно существовать в одном и то же дне. Это продолжается, судя по всему, несколько тысяч лет. Все попытки покинуть пределы долины ни к чему не привели. Во-первых, скалы, окружающие ее с юга и запада, неприступны. Во-вторых, временная аномалия «заворачивает» тех, кто пытается уйти с восточной и северной стороны. Там тоже имеется стена утесов, на них можно подняться, но пользы от этого никакой.

– Я принимать много попытка, – вращая глазами, пыхтит майор. – Но всякий раз возвращаться. Импосибл, джентльмены. Не-воз-мож-но…

Хроноспазм, отняв у попавших в него людей свободу передвижения, взамен фактически даровал им бессмертие. Дело в том, что как бы и чем не закончился очередной день, утром следующего каждый обитатель долины проснется живым и здоровым. И с теми вещами, которые имелись у него на момент появления в хроноспазме. Бейкоп объясняет это личным хронополем.

– Согласно моя теория, каждый человек обладать такой поле. Оно помогать жить в долина.

Еще мы узнаем, что смена прошедшего дня на такой же происходит в районе четырех часов утра. Майор не раз ставил эксперименты, встречая этот «временной шов» в разных участках долины. Результат всегда был один и тот же:

– Небо сиять… Светится. Я ложиться на трава, камень, земля. Нет сил. Немного спать. Просыпаться – все как было.

За много веков пленниками хроноспазма оказалось множество совершенно разных людей, всего больше тысячи человек. Помимо уже встреченных нами всадников из армии Александра Македонского, тут есть скифы, представители племенного союза саков, кочевники-кушаны, персидские купцы, нукеры из армии сына Чингисхана Джагатая, китайцы-гоминьдановцы, много афганцев, представителей разных исторических эпох, и русские.

Мы с профессором, конечно же, заинтересовываемся – что за русские такие и как их сюда занесло? Бейкоп наливает нам в мельхиоровые походные стаканчики очередную порцию джина, призывает не экономить – завтра все вернется в том же объеме, что и было – и предлагает тост за дружбу.

– Большая Игра, джентльмены, есть большая глупость. Такой великий страна, как Британия и Россия, надо дружить. Тогда на земной шар не будет место для разный выскочка, такой, как Америка и Германия. Выпьем, гос-по-да!

Я проглатываю горький джин. Пережив ожог в пищеводе, заедаю пластинкой бекона и напоминаю майору о русских.

– О, йес, русские! Это десять человек. Офисерс, солдаты и одна леди.

– Леди?

– Йес. Очень красивый женщина. Леди Ольга. – Бейкоп улыбается, закатив глаза. – Этот люди бежать из Россия. Революция, понимать? Белый гвардия..

– Белые? – я от удивления – а может, и джин виноват – роняю недокуренную сигару. – Ни хрена себе землячки!

– Что есть «ни хрена»? – интересуется майор.

– Не обращайте внимания, – машет Нефедов. – Скажите лучше, мистер Бейкоп – как нам найти соотечественников?

– О, это просто простого! Каждый утро леди Ольга и эскорт совершать променад… э-э-э… прогулка по долина. Вчера вы, джентльмены, иметь возможность встретить ее, но опоздать.

Рассказав о долине, майор забрасывает нас вопросами – из какого мы года, что происходит за пределами хроноспазма? Я поражаюсь его выдержке – меня бы на месте Бейкопа разорвало от любопытства. Нефедов спрашивает – какие последние новости из внешнего мира знает майор? Оказывается, до нас новые люди попадали в долину в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году, это были два пастуха-ваханца. От них цивилизованные жители хроноспазма узнали немного – пастухи интересовались только овцами и никаких ценных сведений сообщить не смогли.

Цивилизованными жителями Бейкоп называет себя, русских, купцов-персов и китайцев, последователей маршала Чан Кайши. Все остальное местное население он причисляет к дикарям и призывает нас держаться от них подальше – «иначе жизнь станет скучной, джентльмены».

Мы с Нефедовым, перебивая друг друга, посвящаем майора в события последних семидесяти лет. Сказать, что наш рассказ потрясает его – значит не сказать ничего. Мы только доходим до Второй мировой войны, а бедняга Бейкоп то краснеет, то бледнеет, временами ругается и грозно потрясает увесистыми кулаками, призывая все кары небесные на головы Гитлера и собственных, английских министров.

Вторая мировая заставляет майора стоя выпить полный стакан джина – в память всех погибших. После рассказа Нефедова о крушении британской колониальной системы Бейкоп впадает в глубокое алкогольное уныние. А история с Карибским кризисом приводит майора в ярость.

– Этот янки! – почему-то опьяневший англичанин начинает говорить по-русски гораздо лучше, чем трезвый. – Хвала небесам, в наш долина нет ни один американец! Выпьем, господа! Прошу!

Веселье мало-помалу затухает – Бейкоп совсем отяжелел, Нефедов попросту отрубился, да и я чувствую, что у меня перед глазами все плывет.

Костер прогорел, и угли подернулись пеплом. Над моей головой блистают звезды. Долина спит, только где-то далеко тревожно вскрикивает одинокая птица. Я закрываю глаза и думаю о Телли. Увидимся ли мы когда-нибудь? Или мне суждено вечно существовать в этом хроноспазме, став его очередным пленником? Пытаюсь услышать зов коня, получить подсказку от фигурки, но никакого ответа.

Конь молчит. Я засыпаю. Утро вечера мудренее, даже если это будет утро того же самого дня.


С соотечественниками мы знакомимся после рассвета. Бейкоп оказался прав – мы просыпаемся совершенно здоровыми, безо всяких признаков похмелья, хотя накануне приняли на грудь чуть ли не по литру крепкого джина.

– Прямо рай какой-то! – смеется Нефедов, разглядывая полные бутылки, выпитые нами вчера.

– Ад, мистер профессор, – серьезно отвечает майор. – Я думать, что это ад.

Он ведет нас к реке – именно там должна проехать кавалькада белогвардейцев. Я несколько волнуюсь – как себя вести с этими людьми? Кто мы с Нефедовым для них? Коммунисты, враги? Как они нас встретят?

В ожидании сидим на берегу. Здесь много гальки, и я пускаю «блинчики». Утро ничем не отличается от вчерашнего – в долине всегда стоит одна и та же погода. Правда, на облака, плывущие в небе, это не распространяется, и время от времени здесь бывают дожди. Видимо, где-то над нашими головами есть невидимая граница, отделяющая хроноспазм от нормального времени. Иногда через нее пролетают птицы – и тоже становятся пленниками временной аномалии.

– Это как полупроводник, – размышляет Нефедов. – Сюда – можно, обратно – нет.

Скифы бесшумно появляются из кустов и окружают нас. Их очень много, почти сотня. Нефедов восторженно разглядывает одежду и оружие людей, обитавших в легендарную эпоху, когда армия Александра Македонского завоевывала мир.

– Это все-таки рай. Рай для историка, – говорит он.

– Проклятье! – ругается Бейкоп, доставая револьвер. – Опять этот грязный дикарь зарятся на мой джин!

Мы хватаемся за оружие. Скифы сжимают кольцо окружения. Появление всадников застает нас стоящими на берегу реки. Первой из-за приречных зарослей на плес выносится верхом на белом коне ослепительно-красивая женщина. Светлые волосы развеваются на ветру. Я невольно восхищаюсь совершенностью пропорций фигуры этой воительницы. Как ее назвал Бейкоп? Леди Ольга?

– К бою, господа! – звучно командует она, вынимая из кобуры тяжелый маузер.

Скифы, встревожено перекрикиваясь, начинают отступать к кустам. В нас летят стрелы. Тонкие, тростниковые, они противно посвистывают, вонзаясь в песок. Следом за амазонкой с маузером на берегу появляется еще с десяток всадников. Все – мужчины, одетые в форму времен Гражданской войны. Фуражки, ремни портупей, золото погон, шашки, карабины. Классические белогвардейцы. Развернувшись в цепь, они сразу начинают стрелять поверх наших голов.

Красавица пускает своего скакуна галопом, встает на стременах и мчится на скифов, пуская в них пулю за пулей из маузера. Огромный пистолет она держит безо всякого напряжения, словно тот ничего не весит.

Мы тоже открываем огонь. Стрелы начинают лететь гуще. Скифы скрываются в густом кустарнике, оставив на гальке полтора десятка мертвых тел.

– Господа офицеры! – кто-то из всадников взмахивает шашкой. – Достаточно! Есаул! Ваша очередь!

Амазонка тоже останавливается, убирает маузер, поворачивает коня. Есаул – высокий, усатый мужик с чубом – спешивается, и, держа наперевес ручной пулемет с толстенным стволом, отходит в сторону. Широко расставив ноги в коротких, гармошкой, сапогах, он дает по кустам очередь.

– Ду-ду-ду-ду-ду! – мощно, басовито грохочет пулемет. Летят срубленные пулями ветки, скифы кричат, поспешно покидая поля боя.

Стрельба стихает.

– Пулемет системы Льюиса – самое действенное средство против дикарей. – Один из офицеров, тот самый, что отдавал приказ есаулу, спрыгивает с коня рядом с нами. У него нервное, туго обтянутое желтоватой кожей лицо и изящная эспаньолка. – Эти варвары боятся его до жути. Господа, позвольте представиться – штабс-капитан Слащев Петр Петрович! Здравствуйте, майор.

Он кивает Бейкопу. Тот хрипит, поворачивает налитое кровью лицо – и падает. Мы с Нефедовым бросаемся к англичанину. Оказывается, тонкая скифская стрела пробила ему шею. Майор хрипит, во рту пузырится кровавая пена.

– Успокойтесь, господа, – штабс-капитан вытаскивает наган. – К сожалению, сегодня мистер Бейкоп нам не компаньон. Встретимся завтра.

И он стреляет в голову майора, обрывая его мучения. Я вскрикиваю.

– Поначалу всем трудно привыкнуть, – убирая револьвер, понимающе кивает Слащев. – Но я не услышал ваших имен…

С трудом отведя взгляд от затихшего Бейкопа, вслед за Нефедовым представляюсь.

– Из какого вы года? – немедленно спрашивает штабс-капитан, похлопывая сложенной вдвое ногайкой по голенищу сапога. Похоже, здесь этот вопрос заменяет традиционное «Откуда вы?».

К нам подъезжают остальные. Только прекрасная амазонка гоняет своего белого скакуна по мелководью, поднимая тучи брызг.

– Мы из тысяча девятьсот восьмидесятого, – сообщает Нефедов и в свою очередь, спрашивает: – Петр Петрович, а не родственник ли вы будете Якову Александровичу Слащеву?

– Это мой дядя, господин профессор. К сожалению, я ничего не знаю о его судьбе – мы покинули границы бывшей Российской империи в двадцать первом. Дядя находился в эмиграции. По слухам, у него там были какие-то трения с Главнокомандующим, бароном Врангелем…

– Не знаю, насколько приятно вам будет это узнать, Петр Петрович, но ваш дядя генерал Слащев в конце двадцать первого года по разрешению советского правительства вернулся в страну. С двадцать второго года преподавал тактику на высших курсах командного состава Рабоче-крестьянской Красной армии «Выстрел». В двадцать четвертом издал книгу воспоминаний «Крым в 1920 году». В начале двадцать девятого убит неким Лазарем Коленбергом в собственной квартире, якобы из мести за казненного в годы Гражданской войны брата.

Все это Нефедов отчеканивает на одном дыхании, глядя прямо в глаза штабс-капитану. Столпившиеся вокруг офицеры взволнованно переговариваются, кто-то кричит: «Не может быть!».

– Успокойтесь, господа! – Слащев усмехается. – Иного от дяди Якова я и не ожидал. Он – блестящий офицер, солдат от Бога, но, к сожалению, ничего не понимает в политике. Не понимал…

Есаул, протирая ствол пулемета промасленной тряпкой, хмуро бросает:

– Коммунисты, небось?

– Увы, – улыбается Нефедов. – Рылом, пардон, не вышли.

– Отчего же «увы»? – иронично изгибает бровь штабс-капитан.

– В Советском Союзе быть членом партии значит иметь хорошие карьерные перспективы, – серьезно отвечает профессор. – Все очень изменилось господа. Если у вас есть желание, я могу многое поведать вам о том, как мы теперь живем.

Следя за разговором, я не замечаю, как к нам подъезжает амазонка. Вблизи эта женщина еще прекраснее. У нее лицо греческой богини, точеная шея, узкая талия, перехваченная офицерским ремнем. На атласной коже блестят капельки воды. Высокая грудь, плоский живот, стройные бедра. И глаза – холодные глаза много повидавшего человека. На вид Ольге не более тридцати.

– Ну, – лукаво улыбается она. – Петр Петрович, познакомьте же меня с новоприбывшими!


Жаркий костер трещит посреди поляны. Вечереет. Бивуак отряда штабс-капитана Слащева шумит голосами, звенит стаканами, в отдалении хлопают выстрелы – это есаул с любезного разрешения Нефедова осваивает его М-16.

Я валяюсь на траве в стороне от костра, бездумно смотрю на закат. Старые карагачи[14] качают ветвями над моей головой, в траве попискивают мыши. Фыркают стреноженные кони.

С полудня мы заняты тем, что пьем спирт, закусываем жареным мясом свежеубитого оленя, ведем долгие разговоры, ссоримся, миримся, стреляем, устраиваем скачки на лошадях, опять пьем. Все бы хорошо, но мысль о том, что этот пикник – навечно, буквально отравляет мне жизнь.

Слышу шаги.

– Отчего вы скучаете, Артем Владимирович?

Ольга. Или, как ее называют господа офицеры, княгиня Ольга Павловна. Я знал, что она придет.

– Отдыхаю.

– Вы странный.

– Не страннее других. Тут, у вас в долине, такой паноптикум…

Она смеется. У Ольги низкий, грудной голос с волнующей хрипотцой.

– Артем Владимирович, но ведь это-то и забавно!

– Да уж…

Она садится рядом со мной. Кобура маузера глухо стучит о землю. Я чувствую терпкий запах духов. На ней короткое темное платье, поверх которого наброшена кожаная куртка.

– Провидению было угодно подарить мне этот удивительный мир! Здесь я – хозяйка! – Ольга достает серебряную дамскую фляжечку. – Не желаете ли, Артем Владимирович?

Я и так достаточно пьян от спирта, поэтому отказываюсь.

– А если я предложу на брудершафт? – тихо спрашивает Ольга.

Молчу.

Она расценивает мое молчание как немое согласие, отвинчивает колпачок, переворачивает его, превратив в крохотный стаканчик, наливает и передает фляжку мне.

– За наше неожиданное и взаимоприятное знакомство!

Я продеваю руку с фляжкой в полукольцо ее руки, делаю глоток. Коньяк, наверное, неплохой, но мой сожженный спиртом язык отказывается сообщать свое мнение о качестве напитка.

– А теперь… – она подсаживается ко мне поудобнее, обнимает за плечи.

Мы целуемся. У Ольги холодные, упругие губы. Она оказывается весьма опытной, и уже спустя несколько секунд я понимаю, что завелся.

Поцелуй заканчивается. Княгиня улыбается.

– Я вам нравлюсь?

– Вы очень красивая.

– Всегда хотела быть самой красивой из всех женщин и чтобы все мужчины любили только меня одну – и вот надо же! Мое желание сбылось! – Ольга заливается смехом. – Теперь я самая красивая, а также единственная женщина тут! Наверное, я попала в рай.

– Майор Бейкоп уверен, что это ад…

Она перебивает:

– Майор Бейкоп – глупый человек, сноб и мизантроп.

– Мне он таким не показался.

– Вы еще слишком молоды и наивны. Вам кажется, будто жизнь разнообразна и бесконечна, но это не так! Жизнь состоит из постоянных повторений. Каждый день одно и то же. Каждая неделя, каждый год. Одни и те же люди... Да! Даже если они меняются, они все равно одинаковые. Одни и те же ошибки, те же разочарования, та же боль, та же любовь, даже чувства все время одни и те же. Пока ты молод, кажется, будто следующий день несет в себе что-то... – Ольга задумывается, и ее лицо становится грустным. – Артем Владимирович – следующий день ничего не несет. Понимаете? Жизнь там, – княгиня махнула рукой в сторону горного хребта, – ничем не отличается от жизни здесь, только там мы стареем, болеем и умираем, а здесь нет. Здесь нет ничего того, что мучает нас, только... радость.

– В чем радость?

Ольга встает, делает несколько шагов к костру. За деревьями раздается взрыв хохота – там Нефедов рассказывает офицерам похабные анекдоты.

– Здесь мы как боги.

– Я не заметил...

– Мы вечно молоды, сильны, бессмертны. Мы можем делать все, что захочется...

– А какой в этом смысл?

– А в чем есть смысл? У вас был смысл?

– Был.

– Я же говорю... Вы слишком молоды. Поэтому вам казалось, что в вашей жизни есть смысл.

– Там я мог что-то делать, чего-то добиваться, получать результаты.

– И что? Допустим, вы что-то делали. Допустим даже, что это было чем-то прекрасным и великим. Какой же в этом смысл, если вы потом все равно умрете?

– Есть люди, которые делают что-то, о чем помнят веками.

– Да, да, да, да, да... Помнят веками. И что? Вам то что от этого? Вы уже умерли. Прах. Тлен. Вас нет. Вам все равно, помнят о вас или нет.

– Мне не все равно.

– Тогда вы глупец.

– А вы запутались в своей бесконечной жизни.

– У меня был выход? – устало спрашивает княгиня.

Я задумываюсь. Действительно, какой у них был выход?

– Вы пытались отсюда выбраться?

– Зачем? – с неподдельным удивлением вскрикивает Ольга.

– Да, это был глупый вопрос...

Ольга умолкает, лезет в карман кожанки, достает плоскую коробочку.

– Что это? – спрашиваю, чтобы как-то заполнить паузу.

– Кокаин...

Она тонкими пальцами берет из коробочки шепотку белого порошка, вдыхает одной ноздрей, потом другой.

– Не хочешь?

– Нет, спасибо.

– В этой бездонной коробочке он никогда не кончается, – Ольга убирает коробочку, усмехается. – Я несколько раз пыталась выбросить его, но каждый раз находила тут же в кармане.

Я не знаю, о чем еще говорить. Хочется спать, да и княгиня меня здорово утомляет. Даже не так, она заставляет меня думать о Телли. Заставляет злиться на то, что я провожу время не с ней. Что я вынужден сидеть здесь, с этой пьяной и безумной женщиной, встречать ее каждый день, день за днем... Если бы здесь была Телли – хотел бы я выбраться из этого хроноспазма? Или нет? Или в этом случае проклятое место тоже стало бы раем для меня? Но можно ли любить вечно, если ничего не происходит? Можно ли тут не сойти с ума?

– Однажды... – внезапно начинает говорить Ольга, – я подняла роту китайцев – у них лагерь за рекой, ближе к горам – и истребила все племя до последнего ребенка.

– Для чего?

– От скуки.

– Значит вам все-таки скучно?

– Иногда...

– Вы кого-нибудь любите?

– Здесь это невозможно.

– Почему?

– Потому что я уже сотню лет вижу одних и тех же людей, – со злостью произносит Ольга и тут же оборачивается ко мне. – Но ты... Ты тут новенький, – Ольга улыбается. – И ты мне нравишься.

– Я не об этом, – усмехаюсь я.

– А я об этом...

Ольга садится рядом и обвивает мою шею руками.

– Я могла бы полюбить тебя, стать твоей, отдаться тебе полностью. Позволить победить меня, сделать своей рабыней...

– Действительно? – с какой-то неприятной для самого себя холодностью спрашиваю я.

– Возьми меня. Полюби меня. Полюби меня так крепко и горячо, как только можно и даже больше, сильнее этого. Дай мне полюбить тебя, больше жизни и смерти! Сделай меня счастливой и наполни мою жизнь...

– Смыслом? – еще более ехидно спрашиваю я.

– Да. Да, мой мальчик, смыслом.

– Но в жизни нет смысла, – резко обрубаю я. – И каждый следующий день ничего не несет.