"Гибель синего орла. Приключенческая повесть" - читать интересную книгу автора (Болдырев Виктор Николаевич)

Глава 2. В ПУТИ

«Витязь» быстро плывет по широкой реке. На правом берегу синеют сопки гористой Восточной тундры. На левом простирается бесконечная равнина Западной тундры. Она тянется вплоть до реки Алазеи, и мираж приподнимает над горизонтом колеблющиеся фиолетовые тени холмов — булгуньяхов.

Вельбот загружен ящиками с галетами и маслом, кулями муки и сахара, плиточным чаем. В носовом трюме покоится объемистый кожаный мешок с комплектами газет, журналов и книгами для красной яранги дальнего участка совхоза. Выпуклый корпус «Витязя» вместил тысячу килограммов груза.

С таким балластом нечего бояться ветра. Даже штормовой удар шквала не положит вельбот на воду.

Часа четыре плывем без всяких приключений вниз по течению Колымы. Ветер усиливается, и вельбот идет со скоростью двенадцати узлов. Чайки низко пролетают над клотиком мачты, удивленно оглядывая белые крылья парусов. Вскоре стали нагонять буксирный пароход. Он идет в порт Амбарчик и тянет длинный караван барж. Черный дым валит из его труб.

Баржи сидят в воде низко — на палубах громоздятся штабеля пиленого леса и не виданные на Севере горнорудные машины. Лес и машины идут с далеких верховьев Колымы на Север, к берегам Чукотки.

Наше появление в этих пустынных водах удивляет капитана, и он долго рассматривает в бинокль парусное суденышко. Проносимся мимо парохода и, круто переменив галс, устремляемся ко входу в левую Колымскую протоку.

Протяжно воет пароходный гудок, выпуская султан белого пара. Скалистый берег отвечает гулким эхом. Капитан снимает фуражку и машет ею. Приспускаем вымпел. «Витязь» поворачивает в протоку, и пароход исчезает за островом.

Перед нами открывается неведомый мир, куда не ступала нога исследователя: западную часть Колымской дельты еще не посещали гидрографы, и протоки не были нанесены на карту.

Протока оказывается узкой. По обоим ее берегам тянется непролазная чаща кустарников. Ветер становится тише, но вельбот продолжает двигаться с прежней скоростью.

Круто обогнув мыс, вельбот на полном ходу неожиданно врезается в громадную стаю гусей. Их скопилось здесь не менее тысячи. Линяя, гуси теряют крупные перья с крыльев и не могут летать, пока не отрастут новые. С громкими, пронзительными криками, хлопая по воде крыльями, птицы бросаются во все стороны. Одни ныряют, спасаясь от форштевня «Витязя», другие, сбившись в плотную кучу, уплывают вниз по течению протоки, поднимая тучи брызг.

Бросив руль, хватаю ружье и стреляю из обоих стволов; почти одновременно гремит выстрел Пинэтауна. На ходу подбираем убитых птиц. Наш оглушительный залп и хлопанье парусов окончательно пугают гусей. Протока бурлит и покрывается белой пеной. Взлететь облинявшие гуси не могут и почти бегут по воде, быстро взмахивая короткими крыльями.

Стая гусей распадается на части. Птицы устремляются к берегу и, сбивая друг друга, кидаются в кусты. Лишь самые сильные долго еще плывут впереди, оставляя на воде длинный пенящийся след. Случай прекращает невольное преследование птиц: справа открывается небольшая боковая протока, беглецы мгновенно скрываются в нее, и «Витязь» проносится мимо.

Протока все далее и далее уводит в глубь дельты.

Впереди слышатся птичьи крики. Они становятся все громче и пронзительнее. Пинэтаун, склонив голову, внимательно слушает.

— Чайки орла гонят, — тихо говорит он.

И вот над протокой появляется стая чаек. Они кружатся почти на месте, то взлетая ввысь, то падая камнем вниз. Посреди стаи парит большая птица с красиво изогнутыми крыльями.

Кажется, что розовое облако, клубясь, повисло над тундрой. Алым заревом горит на солнце оперение птиц. В воздухе летают сотни маленьких розовых чаек.

Впервые розовых чаек обнаружили в 1823 году у полярных берегов Аляски и Канады. На юг они к зиме не улетали, однако гнезд розовых чаек найти в тундрах Северной Америки не удалось.

Почти сто лет натуралисты всего мира безуспешно искали их гнезда. Лишь русскому путешественнику Бутурлину удалось найти в низовьях Колымы целые колонии и гнезда этих редчайших птиц. Оказалось, что розовые чайки гнездились только в одном месте земного шара — в Западной тундре, близ устья Колымы. Музеи всех стран мира охотились за шкурками розовых чаек.

Пинэтаун отпускает фалы — гафель скользит вниз, увлекая парус, и «Витязь» мягко толкается в берег. Подхватив ружья, прыгаем в кусты и вскоре выбираемся на открытую ровную тундру. Чайки кружатся над близким озером.

Со свистом рассекая воздух, низко пролетает пестрый полярный кречет. Ему надоело отбиваться от чаек, и он устремляется искать добычу в другом месте.

Среди зарослей водяной осоки, у самого озера, на кочках, окруженных со всех сторон водой, виднеются гнезда, устланные розоватым пухом. Свиты они из сухих стеблей осоки.

В гнездах лежат яйца. Своим темно-оливковым цветом они резко отличаются от яиц всех птиц тундры. В некоторых гнездах притаились птенцы. Они похожи на крошечных пушистых цыплят с необычайно длинными клювиками и тончайшими плавательными перепонками на лапках. Нам посчастливилось первым наблюдать живых птенцов розовых чаек.

Движения людей тревожат птиц. Они летят со всех сторон с жалобными криками. Скоро над головой повисает целый рой. Махая острыми крыльями, они порхают в воздухе, словно большие розовые колибри.

Стрелять жалко: слишком красивы и нежны эти птицы. Но вот Пинэтаун спускает курок. Одна из чаек стремительно падает на пестрый ковер лишайников. Рубиновая капелька крови повисает на розовой грудке чайки. Зоологическая коллекция «Витязя» пополняется редкой добычей.

Долго бродим вокруг озера, исследуя гнездовья розовых чаек. День угасает, и мы возвращаемся на вельбот.

Солнце все ниже спускается к горизонту. Наступает светлая ночь полярного лета. Ветер стихает. «Витязь» медленно подвигается вперед, и алые паруса его отражаются в зеркале протоки.

Пора устраивать ночлег. Спускаем паруса — вельбот причаливает. Поставив палатку на берегу круглого озера, рядом с протокой, усаживаемся у пылающего костра и тихо переговариваемся, вспоминая события минувшего дня.

Спать не хочется.

Вытаскиваю карту летних маршрутов оленьих стад в бассейне реки Белых Гусей. Линии маршрутов крутыми петлями вьются вокруг пятен, отмеченных красной штриховкой, сплетаясь в причудливый узел на берегу Полярного океана.

Спрашиваю Пинэтауна:

— Успеем ли вовремя изменить эти маршруты?

— Хорошие маршруты зачем менять? — удивляется он. — Озер рыбных много…

Рассказываю юноше о задании, полученном в Якутске. Повальная болезнь косила северных оленей повсюду в полярных тундрах. Эпидемия вспыхивала внезапно в самое жаркое время года, когда над тундрой повисало гудящее комариное облако.

Заболевшие олени хромали; у копыта быстро росла опухоль, превращая поврежденную конечность в грушевидную тумбу. Истощенные животные погибали с признаками острого заражения крови. Жители тундры окрестили губительную болезнь «копыткой».

Олени болели и гибли каждое лето. Ветеринарные врачи, опасаясь, что микробы надолго заражают почву и растительность тундры, штриховкой обозначали места вспышек эпидемии. Карты летних пастбищ изукрасились пестрой мозаикой «карантинных земель». Поэтому так хитроумно переплетались маршруты оленьих стад на плане дальнего участка совхоза.

Секрет копытки раскрыл московский бактериолог Николаевский. Оказалось, что возбудитель болезни — микроскопическая палочка некроза живет в самом олене, в кишечнике, не причиняя вреда, до тех пор пока олень здоров и состав крови неблагоприятен для развития микробов.

Но вот наступало знойное время года — в тундре появлялись тучи комаров. Комары мешали пастись оленям, а люди, не зная еще секрета копытки, подолгу задерживали оленей на клочках «незараженных» пастбищ. Тысячные табуны быстро уничтожали здесь питательную кормовую растительность.

Олени, изнуренные жарой, комарами и плохим питанием, худели, защитные свойства крови ослабевали, и палочки некроза в кишечнике размножались с непостижимой быстротой. Но здесь они не причиняли вреда. Лишь очутившись на пастбище, микробы превращались в опасного врага. Проникая через раскрывшиеся волосяные луковицы на ногах в кровеносные сосуды, они вызывали у ослабевших оленей острое заражение крови.

Проверяя опытом свои выводы, Николаевский внес активные микробы попытки в ранки и царапины здоровым, упитанным оленям. Ни один олень не заболел.

И тогда бактериолог предложил стереть ко всем чертям с тундровых карт штриховку ложных «карантинных земель» и ввести систему противоэпидемических маршрутов с постоянным движением оленьих стад на свежие пастбища с питательной кормовой растительностью. В опасное, знойное время олени получат необходимое питание и будут непрерывно уходить с мест, зараженных микробами.

Предложение Николаевского вызвало бурю упреков и нареканий кабинетных ученых. Они уверяли, что использование карантинных пастбищ повлечет чудовищную вспышку эпидемии.

Долгие годы Николаевский собирал необходимые доказательства. Возвращаясь в первый год Великой Отечественной войны из последней, пятнадцатой экспедиции, он предложил испытать систему противоэпидемических маршрутов в тундрах полярной Якутии. Испытание поручили выполнить нам…

Языки яркого пламени лижут тонкие душистые веточки тундровой ивы. Получилась целая лекция, но Пинэтаун слушает рассказ о Николаевском так внимательно, что не замечает уголька, прыгнувшего из костра. Уголек прожигает замшевые брюки и больно жалит. Юноша, смутившись, вскакивает.

— Послушай, Пинэтаун, как перевести твое имя на русский?

— «Край тумана», — отвечает юноша.

— Пинэтаун — «край тумана»… Звучит поэтически. Кто дал тебе это имя?

Молодой пастух улыбается и рассказывает о старом чукотском обычае. До революции на Чукотке не было школ, народ был забитый и темный. Чукчи верили в злых духов, навлекавших на людей несчастья.

И вот, пускаясь на хитрость, заботливые родители выбирали своему ребенку имя, которое могло бы сбить с толку недобрых духов.

Человек с именем «край тумана», по этому наивному верованию, мог чувствовать себя совершенно спокойно: злые духи не потревожат его, они не захотят блуждать в тумане. Товарища Пинэтауна звали Эйгели — «ветер переменный»: за таким не угонишься. Воспитатель Пинэтауна носил странное имя Кемлилин. По-чукотски — это «женский меховой балахон». Самому хитрому и злому духу не придет в голову, что под этим именем скрывается смелый охотник.

Жители тундры давно уже не верят в духов, но имена, придуманные народом, остались.

Над костром темной тенью закружилась птица. Она взмахивает крыльями, но шороха крыльев не слышно. Пинэтаун хватает ружье и стреляет не целясь. Эхо выстрела, будит спящую тундру. С ближнего озера взлетают утки.

Птица неслышно падает на мягкий ковер из мха. Это небольшая ястребиная сова. Ее пестрое светлое оперение, шелковистое и мягкое, напоминает пух. Изящные крючочки скрепляют опахало пера в гибкую пластинку. Край опахала оканчивается тончайшими нитями. При взмахе крыльев бородки пера не трутся друг о друга и не производят шума, а бархатистые края перьев неслышно рассекают воздух.

Пинэтаун рассматривает перо совы с жадным любопытством. Его интересует все: откуда взялись нити и волоски у совиного пера, почему их нет у других птиц, далеко ли улетают ястребиные совы на зиму?..

Пока канителюсь с хирургическими скальпелями и ножницами, осторожно отделяя шкурку розовой чайки от мышечных тканей, Пинэтаун, орудуя лишь острым, как бритва, охотничьим ножом, ловко и быстро снимает нежную шкурку совы.

— Где ты научился снимать шкурки?

— У границы леса на горностаях, — отвечает Пинэтаун. — Много горностая добываю зимой.

Уложив шкурки с убитой чайки и ястребиной совы в ящик с коллекциями, собираемся спать.

Полуночное солнце низко висит над горизонтом. Мягко светит небо, и звезд не видно. Укладываясь в спальный мешок, спрашиваю Пинэтауна, хороша ли будет завтра погода.

— Не знаю… — уклончиво отвечает он.