"Чингисхан. Повелитель страха" - читать интересную книгу автора (Волков Сергей Юрьевич)

Глава седьмая Рождение Темуджина

В прошлое меня затягивает прямо во время лекции. Еще секунду назад я слушал, как доцент Еремеев втолковывает нам особенности спряжения латинских глаголов – и вот уже перед глазами совсем другая картина.

…Курень Есугея – десяток юрт, обнесенных кругом из повозок с огромными колесами – казался похожим на растревоженное осиное гнездо. Повсюду полыхали огромные костры. Старухи кидали в огонь охапки сухих трав и горький дым плыл над степью, отгоняя злых духов. Каждый обитатель куреня, будь то человек или животное, должен был пройти через пламя этих костров, чтобы очиститься от всякой скверны.

Шаман Мунлик, опередивший отряд Есугея, расхаживал между юрт, потрясая посохом, и каркающим голосом отдавал распоряжения. По его приказу задранные вверх дышла телег обвязали волосяными веревками и развесили на них медные бубенцы. По словам шамана, тех духов, что не убоялись дыма и огня, должно испугать бренчание начищенной меди.

Мужчины, усевшись в кружок, вполголоса пели протяжную и бесконечную, как сама степь, песню о свершениях и подвигах, ожидавших того, кто должен был прийти этой ночью. Старики точили ножи, чтобы разум его был острым, как железо. Девушки украшали себя бусами и браслетами, чтобы мысли его были ясными, как самоцветы. Девочки расчесывали гривы коней, чтобы дороги его были прямыми, как конские волосы. Мальчики стреляли из луков в череп быка, торчащий на палке, чтобы он не ведал страха и всегда был быстр, отважен и неотвратим, как метко пущенная стрела.

Все эти приготовления совершенно не трогали красавицу Оэлун, жену Есугея-багатура. Она лежала посреди главной юрты куреня, раскинувшись на вышитом хорасанском ковре, изможденная и безучастная. На лбу женщины выступили капельки пота, глаза запали, высохшие губы обметало. Время от времени она постанывала, судорожно стискивая короткую, потемневшую палку, отполированную сотнями рук.

В очаге пылало жаркое пламя; языки огня облизывали бока закопченного котла, в котором кипела вода. Клубы пара поднимались к дымовому отверстию и таяли, наполняя юрту влажным теплом. Но пот на лбу Оэлун не был следствием этого тепла.

Жена Есугея готовилась родить своего первенца. Ребенок, по единодушному мнению старух, мальчик, не хотел выходить. Он ворочался в материнской утробе, бил ножками, причиняя Оэлун сильную боль. Шаман Мунлик, осмотрев роженицу, велел всем покинуть юрту и оставить женщину одну.

– Младенец не хочет, чтобы кто-то видел, как он появится на свет, – заявил шаман. – Оэлун – жена волка. Она родит как волчица, в своем логове, одна. Это случится в середине ночи, а там появится и волк с добычей. Такова воля Тенгри!

Перечить Вечному Синему никто не стал. Старухи-повивальщицы, через чьи морщинистые руки прошла не одна сотня младенцев, одна за другой покинули юрту. Оэлун закрыла глаза и почувствовала облегчение.

С тех пор прошло довольно много времени. Час Рыбы сменил час Кречета, а его – час Верблюда. Ребенок успокоился и Оэлун решила, что сегодня ничего не будет, что все случится завтра или в один из следующих дней.

Женщина закусила губу. Она представила, как ее рыжебородый муж возвращается из удачного похода. Вот Есугей спрыгивает с коня, вот заходит в юрту – и видит ее, измученную, некрасивую, не сумевшую осчастливить его сыном. Видит плохую жену.

«Так не годится, – подумала Оэлун. – И шаман ясно сказал: середина ночи. Я – хорошая жена. Я все сумею. Я должна!»

Она зубами впилась в отполированную палку, сжала руки так, что ногти вонзились в ладони, и принялась изо всех сил выталкивать из себя сына.

Курень ждал. Стемнело. Из-за туч выглянула полная Луна зловещего багрового цвета.

Дикая боль пробила тело Оэлун навылет, раскаленным копьем воткнулась в позвоночник, железными обручами стянула живот, ударила в голову. Но Оэлун не сдалась, не отступила. Она выгнулась дугой, зарычала, как рычат дикие звери, и, упершись пятками в мягкий ворс ковра, с новыми силами начала тужиться.

И ребенок словно понял, что хотела от него мать! Тягучая боль внизу живота вдруг сменилась острой, режущей и эта другая, новая боль оказалась во стократ сильнее всего того, что уже испытала Оэлун. Палка выпала из ее рта, глаза закатились. Точно во сне, она слышала за входным пологом юрты встревоженные голоса повивальщиц, умолявших Мунлика пустить их внутрь и карканье шамана:

– Она – волчица! Чтобы сын ее был добрым волчонком, он должен родиться в муках! Так хочет Тенгри! Так хочет Тенгри!

Не сдержав себя, Оэлун закричала так громко, что пламя в очаге всплеснуло своими огненными крыльями. На мгновение наступила тишина, а потом откуда-то из ночной степи донеслось звонкое ржание коня – это скакун Есугея услышал голос жены своего повелителя и ответил ей. И тотчас же все овцы, верблюды, лошади и люди подхватили этот крик и многоголосица поплыла над степью, распугивая зверей и птиц.

Последним в этот хор вплелся пронзительный, требовательный крик ребенка, покинувшего материнское лоно. Оэлун бессильно откинулась на мокрый от пота и крови ковер.

Свершилось!

Возле юрты застучали копыта, сильная рука сорвала полог и Есугей-багатур, сбросив на землю покрытый пылью войлочный плащ, шагнул внутрь. Его глаза сияли, как звезды.

– Сын! – громовым голосом выкрикнул он, опускаясь на колени рядом в женой. – У меня родился сын! Эй, люди! Огня!

Нукеры с факелами, седобородые старики, повивальщицы – все они толпой ввались в юрту и замерли, глядя на сморщенный живой комочек, ворочавшийся между ног Оэлун.

Есугей прокалил в рдеющих углях очага нож и сам перерезал пуповину. Старухи тут же перевязали ее шелковыми нитями. Отец взял сына на руки и все увидели, что в правой ручонке мальчик сжимает кусок черной запекшейся крови величиной с овечью печень.

– Я сдержу слово, данное врагу! – произнес Есугей, поднимая младенца над головой. – Нарекаю тебя, сын мой, Темуджином! В этом имени звенит сталь мечей, от него веет жаром битвы. В честь нашей победы и на страх недругам – живи, Темуджин Борджигин, Железный Волк. В урочный час ты займешь мое место!

Мальчик, озаренный мятущимся светом факелов, молчал. Его мутные, темные, как у всех младенцев, глаза ничего не выражали. В юрте воцарилось молчание.

– О Есугей, прозванный Багатуром! – разрезал тишину хриплый голос шамана. – Я кидал наконечники стрел на черный камень, я разматывал собачьи кишки, я обжигал на огне баранью лопатку и вопрошал Вечное Синее небо. И я скажу больше: он не только займет твое место, но и возродит былую славу Борджигинов. Придет время – Темуджин станет великим ханом! Под его пяту склонятся не только монголы – весь мир!

Есугей довольно захохотал, встряхнул мальчика и тот раскрыл беззубый рот, запищал, показывая розовые десны.

– А теперь мы будем есть мясо и петь песни! – провозгласил Есугей. По его знаку все покинули юрту, неся собравшимся снаружи весть о рождении мальчика. Мунлик застучал в свой бубен и глухому буханью натянутой кожи вторил звон бубенцов на шестах. Они сослужили хорошую службу, не пустив злых духов в курень.

Отец бережно передал ребенка старухам. Темуджина обтерли пучками сухой ковыли, завернули в шкурку ягненка и передали Оэлун. Она прижала к себе сына, обнажила грудь и зажмурилась от боли, когда мальчик жадно придавил сосок. Но это была счастливая, самая счастливая в жизни женщины боль и Оэлун тихонечко рассмеялась, разглядывая чмокающего Темуджина.

Есугей, лежа рядом с женой и сыном, думал совсем о другом. Он стал отцом. Придет время, и Темуджин унаследует все, что имеет сейчас Есугей – улус, дружину нукеров, власть над племенами монголов, силу и смелость Борджигинов.

И фигурку из серебристого металла, что хранится под кожаной подкладкой шапки Есугея.

Эту фигурку он нашел, будучи еще подростком. Их было семеро, семеро мальчишек, рыбачащих на берегу Онона. Оползень случился неожиданно, огромный пласт глины рухнул в реку, подняв мутную волну, выхлестнувшую на заливной луг, лежащий на другой стороне.

Оползень открыл недра приречного холма и Есугей в числе прочих увидел торчащие из красной глины черные бревна, кости, черепа людей и животных, ржавое оружие.

И золото. Много золота. Товарищи Есугея бросились собирать его, азартно выворачивая из древнего могильника останки похороненных там, в незапамятные времена людей и жертвенного скота. Бляшки, ожерелья, браслеты, кольца, цепи и подвески – их набралось две корзины.

Есугей поднялся к могильнику последним. Он не стал грабить мертвых. Его внимание привлекли диковинные доспехи неизвестного властелина, многие века спавшего под курганом. Круглый бронзовый шлем, чешуйчатый панцирь, юбка из металлических пластин. Юный монгол никогда не видел такой брони. Чтобы получше рассмотреть шлем, он снял его с коричневого черепа и заметил, что между челюстей мертвеца что-то посверкивает.

Это оказалась маленькая фигурка, изображающая воющего на незримую луну волка. Прикосновение к ней обожгло Есугея холодом. Он тут же забыл о золоте, доспехах, о могиле и радостно хохочущих друзьях. Волк словно заворожил его.

Вечером в курень, где жил Есугей, явился старый шаман Баяуд. Осмотрев могильное золото, разложенное на конских шкурах, он недовольно заворчал и объявил, что это проклятые вещи, принадлежавшие во времена оно могущественному правителю древнего народа хунну.

– Они были дики обликом и нравом. Кровожадной ордой прокатились хунну по миру, везде оставляя за собой лишь мертвецов. Тенгри разгневался на них, проклял и стер с лика земного. Золото должно быть возвращено в могилу. Так хочет Вечное Синее небо. А потом, когда вы вернете смерти то, что ей принадлежит, я буду проводить большой обряд очищения.

Сокровища хунну вернулись к своему владельцу. Монголы трудились всю ночь, насыпая над старым курганом новый, в три раза больше, чтобы никто не потревожил сон проклятого властителя. Есугей работал вместе со всеми и никто не знал, что в поясе юноши завязана леденящая фигурка волка.

Здесь не было нарушения воли Вечного Синего неба. Шаман сказал про золото, но фигурка не была золотой. Скорее серебряной или даже стальной. Что проку мертвецу от такого богатства?

Есугей не признался бы даже под пыткой, что все эти отговорки он придумал, потому что не в силах был расстаться с Волком. Ночью, украдкой, он зашил фигурку в шапку и лег спать, уверенный, что поступил правильно.

С того момента жизнь рыжего парня из рода Борджигинов изменилась. Есугей вдруг обнаружил, что многие сверстники и даже взрослые мужчины боятся его. Этот страх обессиливал, вызывал ненависть, однако в драках или словесных перепалках Есугей неизменно брал верх. И постепенно старики, а затем и старшие мужчины рода заговорили о возрождении славы Борджигинов, о небесной крови, проявившейся в Есугее.

Так началось его возвышение. Потом было немало набегов, стычек, походов, битв, но Волк, зашитый в малгае, неизменно помогал Есугею, прозванному «багатуром», побеждать всех врагов. Есугей бил мечом, а Волк – страхом. Никто в степи не мог противиться этому двойному натиску.

«Скоро я соберу все монгольские племена в один разящий кулак! – размышлял Есугей, глядя на притухшие угли в очаге. – Империя Цзинь не выдержит нашего натиска. Это будет месть за Хабул-хана, за Амбагая, за всех убитых, замученных, уморенных голодом, проданных в рабство… Так будет! Волк поможет мне».

Оэлун и маленький Темуджин уснули. Есугей тихонько поднялся и вышел из юрты. Его встретил восторженный рев нукеров. Над кострами висели котлы, поодаль резали баранов для пиршества и собаки жадно поскуливали в ожидании.

Кто-то из старейшин рода преподнес Есугею чашку с аракой.

– Во славу Вечного Синего неба! – провозгласил хозяин куреня и плеснул из чаши в ближайший костер. Взметнулось голубоватое пламя, борода Есугея затрещала, но он не обратил на это никакого внимания. До дна осушив чашу и бросив ее в огонь, он велел позвать Звездочета, захваченного вместе с торговым караваном.

Усевшись на ханской кошме, Есугей знаком показал пленнику устроиться поодаль. Вокруг уже вовсю шел пир, мужчины и женщины пили и ели, провозглашая здравицы в честь счастливого отца и господина.

– Тебя покормили? – спросил Есугей у Звездочета.

– Да, господин, я сыт.

– У меня родился сын.

– Я счастлив, что присутствую при этом радостном событии, господин. Желаю ему быть крепким, сильным и удачливым, как отец.

– Хорошо сказал! – захохотал Есугей. – Эй, кто-нибудь! Принесите нам архи!

Осушив вторую чашу, рыжебородый потомок Хабул-хана снова обратился к киданю:

– Говорят, вы, звездочеты, умеете угадывать будущее? Я хочу, чтобы ты предсказал, как сложится судьба моего сына.

– Конечно, господин.

– Сколько тебе нужно на это времени?

– Нисколько, господин, – Звездочет запрокинул голову и бросил взгляд на сияющие в ночной бездне звезды. – Я все вижу. Твой сын пройдет через множество испытаний, но лишь укрепит его характер и закалит волю. Он станет не просто великим, а величайшим человеком на земле. Так говорят звезды.

– Посмел бы ты сказать что-нибудь другое! – пьяно ухмыльнулся Есугей и толкнул Звездочета в бок. – Ну, а что предрекают звезды мне?

– Увы, господин… Ты не сумеешь свершить задуманного и умрешь, отравленный твоими врагами.

Слова Звездочета услышали все. Воцарилась тишина.

– Он лжет! – завопила одна из жен Амбагая, старая, желчная Орбай. – Убей его, о Есугей-багатур! Во славу Вечного Синего неба – убей!

– Тихо, Орбай-гуай! – оборвал старуху Есугей. Он поднялся на ноги и обратился к остальным: – Эй, люди, а почему никто не пьет и не ест? Этот человек – мой гость. Его слова обращены ко мне. Негоже вам слушать их. У меня родился сын! Слава ему! Ху-урра!

– Ху-урра! – дружно гаркнули монголы. Пиршество возобновилось с новой силой.

Есугей вернулся на место, внимательно посмотрел на побледневшего киданя.

– Продолжай.

– Я все сказал, господин. Поверь, моей вины тут нет. Звезды безучастны. Их воля не поддается нашим желаниям.

– Ты боишься меня, – глядя в глаза Звездочета, сказал Есугей. – Это плохо.

– Почему, господин?

– Меня боятся только враги.

– Я – не враг тебе, – опустив взгляд, произнес Звездочет.

– Меня боятся только враги, – с сожалением повторил Есугей. – Но я не убью тебя. Сегодня великий день. Благодари моего сына. Но не задерживайся, скоро утро и кто знает, какие мысли придут мне в голову, когда взойдет солнце. Бери лошадь – и прощай!

Звездочет поднялся, низко поклонился Есугею и молча оседлал коня. Нукеры расступились и он ускакал в сумеречную степь.

– Еще архи! – крикнул Есугей, глядя вслед Звездочету, и требовательно протянул чашу. – Я желаю напиться пьяным и уснуть у порога моей юрты! Сегодня великий день! Ху-урра!

С трудом дожидаюсь окончания лекции. Все лицо горит, в голове звон, ноги ватные. Сегодняшнее погружение в историю далось мне трудно. Ковыляю в туалет, умываюсь холодной водой. Смотрю на себя в зеркало. Что-то не так. Вроде и нос, и рот, и уши на месте, волосы, прическа как у Ринго Старра, моя тайная гордость, но взгляд стал каким-то другим. Точно, взгляд! Точнее, глаза.

Они поменяли цвет!

С рождения я был кареглазым. На эту тему всегда завидовал Витьку – у него глаза были голубыми-голубыми, точно нарисованными акварелью. Мне тоже хотелось такие, но изменить ничего было нельзя.

Приближаю лицо к зеркалу, оттягиваю веко левого глаза. Он из карего стал каким-то желтым, орехового цвета. А правый, наоборот, потемнел и превратился практически в черный. Зрение при этом не изменилось. Вижу я нормально.

Почему-то первое желание, возникшее после увиденного – надеть очки с темными стеклами. Но, во-первых, у нас в Казани такие очки мужики носят только если неудачно на свадьбе погуляли, а во-вторых, мне нравятся мои новые глаза. Я стал необычным, не таким, как все, и это приятно волнует.

Радость омрачает только одно – у Есугея-багатура из моего видения тоже были глаза разного цвета. Я не хочу становиться таким, как Есугей. То есть, конечно, хочу, но с трудом представляю, как можно применить его таланты бойца и вождя в наше время. С таким характером, как у потомка Хабул-хана, мне прямая дорога – в преступники.

«Или в армию», – подсказывает внутренний голос.

Хм, армия… Я задумываюсь, но потом гоню от себя эти мысли. В конце концов, я же на самом деле не стал таким, как Есугей.

У меня просто глаза поменяли цвет…