"Крестовый поход" - читать интересную книгу автора (Янг Робин)

2

Генуэзский квартал, Акра 13 января 1276 года от Р.Х.

— Марко, скажи, куда ты собрался?

— Отпусти меня, Лука, — пробормотал Марко, пытаясь вырваться.

— Скажи, Марко!

За ветхой мешковиной, закрывающей проход в соседнюю комнату, раздался глухой кашель. Затем дрожащий голос произнес:

— Марко, это ты?

— Да, мама, — крикнул Марко, продолжая вырываться.

— Где ты был?

— Работал, мама.

Из соседней комнаты донесся облеченный вздох.

— Ты хороший, Марко… — Мать не успела закончить фразу, сраженная приступом острого кашля.

Братья поморщились. Лука глянул на мешковину расширенными от страха карими глазами.

— Иди, дай ей воды, — шепотом приказал Марко.

Лука не успел никуда пойти, потому что кашель сменило ровное прерывистое дыхание. Он посмотрел на брата.

— Я скажу отцу.

Марко решительно вырвался из захвата мальчика и тихо произнес, прищурившись:

— Скажи. Только он всегда пьяный и слушать тебя не станет.

— Ты снова взялся служить Склаво, да? — прошептал Лука. — Но ведь ты обещал. Обещал.

— А что мне еще делать? — уныло отозвался Марко. — Генуэзцу. Ты же знаешь, как к нам относятся в этом городе. Здесь правят венецианцы и пизанцы. А мы никто. Склаво единственный, кто давал мне заработать.

— Отец сказал, что мы переедем в Тир. Он будет работать, и мы снова заживем хорошо.

— Он говорит так все время, — буркнул Марко. — Что толку.

— Может, толк и будет. Кто знает.

— Неужели ты ему все еще веришь? — Марко с трудом сдерживался, стараясь не повышать голос. — С тех пор как отец совсем разорился, ему на все наплевать.

— Но была война.

— Помалкивай, если не знаешь, — резко оборвал брата Марко. — Когда закончилась война за монастырь Святого Саввы, мне было шесть. Я все помню. Тогда многие уходили в Тир. Отец тоже мог бросить здесь свою пекарню и там завести дело. Но он остался. Не примирился, что венецианцы взяли верх. Слишком он у нас гордый и… упрямый. — Глаза Марко блеснули. — Я видел, как пустел квартал, и некому стало покупать у нас хлеб. Отец даже махнул рукой, когда растаскивали наше зерно.

— Может, теперь станет лучше, раз люди стали возвращаться? — робко проговорил Лука. Он впервые видел на лице брата такое страдание.

— Наверное, лет через пять они смогут восстановить то, что здесь имели. Но не отец. Его вообще дела больше не заботят. Только вино и шлюхи!

Лука зажал ладонями уши. Ему было невыносимо слушать такое. Марко схватил брата за руку и потащил к окну, подальше от комнаты, где спала их больная мать.

— Отец сдал почти весь наш дом в аренду. Куда, ты думаешь, уходят деньги? — Он требовательно посмотрел на брата. — На таверны! Так что нечего на него надеяться, Лука. Теперь только я могу позаботиться о тебе и матери.

— Склаво плохой человек, — всхлипнул мальчик. — Я помню, когда ты приходил от него, у тебя на одежде была кровь. И я вижу, как на тебя смотрят люди. Они тебя боятся. Говорят, что ты занимаешься плохими делами.

— А что мне еще делать, Лука? Кто накормит тебя и купит маме целебные снадобья? — Марко захватил ладонями подбородок брата, облизнул большой палец и вытер пятно с его щеки. — Но сейчас это будет в последний раз. Обещаю.

— Ты говорил так и раньше.

— На этот раз все будет по-другому. Склаво заплатит мне много денег, нам хватит их до конца года. А я поищу работу на верфях или еще где.

Лука посмотрел на тускло поблескивающий на столе кинжал брата.

— Склаво приказал тебе кого-то убить?

Лицо Марко напряглось.

— Если я не принесу в дом денег, мама не переживет зиму. Поэтому молчи, Лука. Никому ни слова. Ради мамы. Хорошо?

Лука слабо кивнул, и Марко заставил себя улыбнуться. Он подхватил заплечный мешок, сунул туда кинжал, между грубым одеялом и куском черствого хлеба.

— Ты надолго уходишь? — спросил Лука, наблюдая, как брат завязывает на мешке узел. За окном дул пахнущий дождем пронизывающий ветер. — А если маме станет хуже?

Марко быстро взглянул на брата:

— Я буду на пристани. Ждать, когда придет корабль. Не знаю сколько. Может, дня два-три, может, дольше. Было сказано, что он пристанет скоро.

— Чей корабль?

— Где стоит мамино целебное зелье, ты знаешь. Дашь ей, если станет хуже. — Марко подошел к брату. — Скажи, что я работаю. Отцу тоже, если спросит. — Он на короткое время прижал мальчика к себе, затем забросил мешок за спину и вышел.

Лука прокрался в комнату матери. Там на соломенном матраце она лежала, прикрытая до лица старым одеялом, хрупкая, похожая на раненую птицу. Он присел, потрогал лоб, который был не слишком горячий и не слишком холодный. Затем поцеловал мать в щеку, нежную как пергамент, и вышел из дома, тихо прикрыв за собой дверь.

Темпл, Акра 17 января 1276 года от Р.Х.

На скалы у основания соседней Казначейской башни, выступающей из куртины прицептория, с шумом бились волны. Уилл Кемпбелл смотрел на них в узкое сводчатое окно, положив руки на каменный подоконник. Ветер с моря был на удивление холодный, почти ледяной, и Уилл радовался, что поверх нижней рубахи и туники надел сегодня теплую толстую мантию, на ней в самом центре на белом фоне красовался алый крест тамплиеров. Он вспомнил зимы в Шотландии, в Лондоне и Париже, где вырос и провел отрочество и юность. Там климат был жестче, но Уилл провел на Святой земле уже восемь лет и привык к теплу.

Эта зима выдалась суровой, по словам старожилов, самой холодной за последние сорок лет. Неистовый ветер с моря гулял по каменному лабиринту церквей, дворцов, магазинов и мечетей столицы крестоносцев, поднимал в воздух мусор, сбрасывал капюшоны и срывал шапки с пеших и всадников, заставлял глаза слезиться. Драгоценный лед, который летом за большие деньги доставляли с горы Кармель местным богатеям, теперь уличные мальчишки задаром отдирали с оконных карнизов и дверных косяков и совали в рот. Пенистые волны яростно били в основание Башни Мух, сторожевой крепости, воздвигнутой на самом краю восточного мола. Непрерывно вздымались и опускались стоящие на якоре во внешней гавани галеры. Вот уже несколько недель ни один корабль не рисковал выйти из гавани и ни один не вошел. Рыцари-тамплиеры несли постоянную вахту на обращенных к морю стенах прицептория, проклиная погоду и пристально вглядываясь в затянутый темными грозовыми тучами горизонт, не появится ли там силуэт долгожданного судна с великим магистром на борту. Его избрали больше двух лет назад, и вот он наконец прибывал в Акру, чтобы занять свой пост. Сотни рыцарей, капелланов, сержантов и слуг Темпла жили в лихорадочном ожидании.

Отворилась дверь, вошел последний, десятый член братства. Услышав знакомый хриплый кашель, Уилл обернулся. Эврар де Труа нетвердой шаркающей походкой ковылял к табурету, поставленному для него у камина. Его морщинистое, обезображенное шрамом от губы до виска лицо на фоне черной сутаны казалось еще бледнее. За стеклами очков щурились покрасневшие глаза. Из-под капюшона выбились несколько жидких седых прядей.

— Виноват за опоздание, — произнес Эврар дрожащим голосом, — но этот поход сюда меня почти доконал. — Он тяжело опустился на табурет и хмуро посмотрел на сидевшего напротив могучего гиганта с серебристо-черными волосами. — Не могу взять в толк, брат сенешаль, почему мы всегда должны встречаться в твоих покоях. В юности я скакал по длинным крутым лестницам что горный козел, но то было много зим назад.

— Но мы же уговорились, брат Эврар, — натянуто произнес сенешаль, — что здесь самое подходящее место для встреч. По крайней мере в своих покоях я сумею дать им разумное объяснение. Мол, обсуждаем дела Темпла. Сомнительно, что такая причина сдержит рвение любопытных, если мы станем встречаться у тебя. Нас слишком много, чтобы оставаться незамеченными. А нам подобает блюсти осторожность.

— Ты, брат сенешаль, сейчас самый старший по чину тамплиер в Заморских землях, если не считать маршала. Кто же осмелится подвергать сомнению твои действия? — Эврар вздохнул, увидев, как наморщился лоб сенешаля. — Но я согласен, нам подобает блюсти осторожность.

— Особенно сейчас, в канун прибытия великого магистра, — жестко проговорил сенешаль. — Мы наслаждались свободой последние два года, но она скоро закончится. — Он оглядел остальных. — Некоторые из вас пока не знают, каково это — жить вблизи магистра, которому вы дали обет верности и которого приходится обманывать почти каждый день. Потому что, примкнув к братству, вы дали новый обет, противоречащий первому. Когда великий магистр наконец прибудет, вы полностью ощутите тяжесть этого бремени. Но есть еще кое-что. — Он снова оглядел собравшихся внимательным взглядом. — Тайна «Анима Темпли» должна соблюдаться всемерно. Нас чуть не раскрыли семь лет назад из-за невежества одних и злого умысла других. Малая ошибка могла стоить жизни. — Он скосил глаза на Эврара, намекая на «Книгу Грааля». — Наши цели достойны похвалы, мы все в это верим, но никогда не забывайте, что, если церковь хоть что-то прознает о братстве, нас ждет костер. А если станет известно, что мы иногда запускаем руку в казну Темпла, то братья по ордену станут подбрасывать в этот костер дрова.

Уилл разглядывал братьев, почтительно внимавших сенешалю, бывшему вдвое старше некоторых, не говоря уже о его внушительной комплекции. Молодой капеллан-португалец, вошедший в число братьев через несколько лет после Уилла, трое недавно посвященных рыцарей, двадцатилетний сержант, самый молодой в братстве, — все сидели, не шелохнувшись. Казалось, речь сенешаля захватила даже двух рыцарей постарше, находившихся рядом с ним многие годы. Главой «Анима Темпли» являлся Эврар, но его спинным хребтом был сенешаль.

Сейчас почти все братство собралось вместе, впервые за много месяцев. Отсутствовали только двое рыцарей, представляющих братство в Лондоне и Париже. Их всего было двенадцать, как и учеников Христа, кто составлял «Анима Темпли» — душу Темпла.

Уилла пламенная речь сенешаля не зажгла. Он с трудом ладил с этим высокомерным человеком, фактически управлявшим Темплом на Востоке и с особым усердием следившим за наказанием рыцарей за разные проступки. Сенешаль так и не простил Уиллу прегрешение, совершенное пять лет назад, и открыто заявлял, что по-прежнему жалеет, что его не бросили пожизненно в тюрьму за предательство. Надо признаться, что это деяние Уилла, которое чуть не свело на нет все усилия «Анима Темпли» по примирению христиан и мусульман, действительно заслуживало серьезного наказания. Но Уилл полагал, что за прошедшие годы уже достаточно искупил вину и с лихвой доказал свою преданность делу «Анима Темпли». Если бы можно было повернуть время вспять, он бы никогда не стал связываться с ассасинами и платить за убийство султана Бейбарса деньгами из казны братства. Тем более что покушение не удалось, погиб не султан, а его приближенный. Но поскольку такое невероятно, Уиллу оставалось надеяться на прощение. Не заставят же его платить за эту ошибку до конца жизни.

— А теперь давайте начнем, — сказал сенешаль, глядя на Эврара, задумчиво смотревшего на огонь. — Нам есть что обсудить.

— Конечно, — спохватился капеллан, казалось, возвращаясь к действительности. Его тусклые глаза метнулись к Уиллу. — Пусть начнет брат Кемпбелл. Он только сегодня утром вернулся к нам с новостями из Египта.

Уилл встал и сосредоточил взгляд на сенешале, чье холодное чеканное лицо не скрывало враждебности.

— Несколько месяцев назад брат Эврар поручил мне встретиться с нашим союзником у мамлюков, эмиром Калавуном, чтобы узнать их планы на этот год. И вот пятого дня сего месяца я встретился с человеком Калавуна в Синайской пустыне, на границе.

— Прости меня, что я тебя прерываю, брат Кемпбелл, — нерешительно произнес молодой рыцарь, бросив взгляд на сенешаля, — но могу я спросить, почему ты не говорил с самим эмиром?

Уилл не успел ответить, за него это сделал Эврар:

— Калавун полагает опасным встречаться с кем-нибудь из нас лицом к лицу. Он так условился еще с Джеймсом Кемпбеллом много лет назад, когда рыцарь добился его доверия. — Капеллан не заметил, как напрягся Уилл при упоминании имени его отца. — Это разумная мера. Калавун сейчас правая рука Бейбарса и слишком на виду, чтобы рисковать. Для связи с нами он уже очень давно использует своего особо доверенного слугу. Так что тут поводов для беспокойства нет. — Он кивнул Уиллу: — Продолжай, брат.

— С тех пор как султан Бейбарс заключил с королем Эдуардом мир на десять лет, в стане мамлюков все спокойно. Последние месяцы у них шли приготовления к свадьбе сына Бейбарса и дочери Калавуна. Это пойдет нам на пользу. Калавун станет еще ближе к наследнику трона. По моим сведениям, ясно, что пока Бейбарс против нас выступать не намерен. Его больше заботят монголы. Доносят, что они делают набеги на его северные земли.

Молодые рыцари и сержант согласно кивали.

— Это хорошая новость, братья, — произнес Эврар, внимательно глядя на них, — но нужно помнить, как все зыбко. За многие годы мы заключали с мусульманами много мирных договоров, и они были все нарушены. Это милость Божья, что пока Бейбарс отворотил от нас свой взгляд, но не следует радоваться, что он повернул его на другой народ. Ибо любая война для нас зло. Наша цель, братья, — мир между всеми народами. — Он остро на них глянул. — Помните это.

— Брат Эврар прав, — подал голос капеллан-португалец Веласко. Он имел привычку, когда говорил, вскидывать брови, будто постоянно пугался того, что произносил. — И мы должны ладить не только с мусульманами, но и наставлять на это наших воинов.

Слова португальца повергли Уилла в небольшое смущение. Цели «Анима Темпли» ему были, конечно, близки, он свято в них верил, и все же когда вот так прямо кто-то вслух провозглашал идеалы, это вызывало у него какое-то беспокойство, как тяжелая еда, которую трудно переваривать.

Наверное, так было потому, что большую часть жизни его учили ненавидеть тех людей, с которыми он пытался сейчас не только жить в мире, но даже завязать дружбу. Сарацины и иудеи — Божьи враги, их нужно гневно осуждать, поносить, а лучше всего убивать. Вот что внушали ему с детства церковь и орден. Уилл уже отверг все это. У него не было никакого желания возвратить Иерусалим и сражаться с так называемыми неверными. Он испытал ужас настоящего сражения, был свидетелем лишенной всякого благородства бессмысленной бойни, в которой гибли сотни молодых здоровых мужчин в самом расцвете сил. Из-за этой розни он потерял отца. Уилл теперь понимал пагубность подобного пути. А вот многие обосновавшиеся в Заморских землях выходцы с Запада этого почему-то не понимали. В Акре, среди мешанины народностей и верований, потребность жить в мире была не просто идеалом, а необходимостью. Иногда Уиллу хотелось остановиться где-нибудь на базарной площади и закричать об этом во все горло, ему становилась ненавистной мысль, что они должны действовать тайно. Но он знал, что иначе братство просто не выживет. О его целях нельзя заикаться даже здесь, в Акре, городе греха, как провозгласил папа. Для «Анима Темпли» тайна являлась единственным спасением.

Уилл оторвался от размышлений, почувствовав на себе внимательный взгляд Эврара. Выражение лица капеллана было непроницаемым, но Уилл почувствовал, будто он прочитал его мысли.

— Половину битвы мы выиграли, — произнес один из молодых рыцарей в ответ на замечание Веласко. — Церковь и правители на Западе увещевали простой люд, что Крестовый поход — достойный путь освобождения от грехов. Но они с давних пор замышляли эти войны для своей выгоды. Теперь простой люд это взял в толк. У него уже нет охоты вступать в войско и идти сюда, чтобы лечь под мечи сарацинов в угоду правителям, набивающим свои сундуки во славу Божью.

Пожилой рыцарь, англичанин по имени Томас, покачал головой:

— Многие христиане на Западе с радостью бы вырвали Иерусалим из рук мусульман, будь у них случай. Они, как и прежде, верят, что мусульмане и иудеи поклоняются лживым богам, что они богохульники, святотатцы, что их нахождение в Святом городе его оскверняет. Они, как и прежде, верят, что только их путь верный. Намерение к Крестовому походу не угасло. Это не так.

— Но на Лионском соборе, — возразил молодой рыцарь, — никто из правителей или знатных рыцарей не вышел вперед на призыв папы. Не многие даже прибыли туда послушать его.

— Правители Запада увязли в распрях, им не до Крестового похода, — возразил Томас. — Но если среди них найдется кто-нибудь смелый и решительный и объединит всех, то люд на Западе повалит за ним толпами в надежде освободить Святой город. Рыцари нашего ордена тоже хотят этого. Брат Эврар прав. Мир с сарацинами воистину зыбок, чуть толкнешь — и повалится.

— И я опасаюсь, что таким смелым окажется наш великий магистр, — произнес сенешаль, всплеснув руками. — Он не скрывает желания отвоевать у Бейбарса потерянные земли. В Лионе он громче всех поддерживал новый Крестовый поход и может нарушить наш мир с сарацинами.

Томас и другие рыцари-ветераны согласно кивнули.

— Тогда мы должны постараться его отговорить, — воскликнул Веласко, вскинув брови почти к самой челке. — Пока мы так слабы, нельзя давать Бейбарсу хоть малый повод для войны. Его войско нас раздавит. Здесь, в Акре, — он смущенно посмотрел на Эврара, — наш Камелот погибнет вместе со всеми жителями, нашедшими пристанище за его стенами, и погибнет всякая надежда на мир между христианами, мусульманами и иудеями, которую лелеяли мы и наши предки почти сто лет. Пока жив Бейбарс, покоя не будет.

Эврар слабо улыбнулся сравнению прицептория с Камелотом, но быстро посерьезнел.

— Да, братья, нас ждут тягостные времена, — сказал он своим хриплым мрачным голосом, — но так было и будет всегда. Цели, которую мы замыслили, достигнуть нелегко. Ничто в этом мире не дается задаром и быстро. — Он скосил глаза на Уилла. — Но мы движемся вперед. И это нельзя упускать из виду, при всех наших тревогах. Теперь в Египте у нас есть могучий союзник, чьим советам, я надеюсь, будет следовать сын султана Бейбарса, когда займет трон. А в Акре мы нашли союзников из тех, кто верит в наше дело. Есть заслуга и в том, что мир в Заморские земли принес наш хранитель. Пока этот мир длится, пока все Божьи дети здесь живут в согласии, мы торжествуем.

Уилл слушал, откинувшись спиной на стену. Он видел, что слова капеллана вселяют в братьев надежду и уверенность, и вновь удивлялся, каким убедительным может быть этот старик. Уилл знал Эврара слишком давно, чтобы испытывать перед ним какое-то благоговение или страх. Этот мудрец его и порол в детстве, и издевался, и утешал, и, конечно же, учил. Уилл хорошо знал его самые лучшие и самые худшие стороны, но все равно иногда вдруг перед ним являлось чудо. Наждачный голос наставника переносил его в прошлое. Уилл оказывался в прицептории тамплиеров в Париже, ему снова было девятнадцать, и он напряженно слушал Эврара, который в первый раз рассказывал об «Анима Темпли».

Уилл знал, что в памяти события прошлого всегда кажутся значительнее, чем были на самом деле. Но он помнил, насколько его захватили тогда откровения капеллана о создании братства после войны с мусульманами, в которой едва не погибло все войско христиан на Святой земле. Войны, затеянной тогдашним великим магистром тамплиеров. Эврар объяснил, что вначале целью «Анима Темпли» было защищать Темпл, его имущество и казну, от посягательств власть в нем имущих. Со временем, когда в ряды братства пришли многие высокие чины и ученые люди со своими идеями, его цели расширились. Главным для братства стало поддержание мира в Заморских землях, чтобы христиане, мусульмане и иудеи жили в согласии.

Уилл помнил, как начал горячо протестовать, говорить, что веры христиан, мусульман и иудеев примирить нельзя, поскольку каждая полагает своего Бога истинным. Эврар объяснил, что намерения «Анима Темпли» состоят не в изменении, а в мирном существовании народов с разной верой. Уилл поначалу засомневался в такой возможности. Но за прошедшие с тех пор годы увидел собственными глазами, как люди любой веры живут рядом друг с другом, выгодно торгуют, обмениваются знаниями и опытом.

Теперь, когда Эврар перешел к рассказу о трактате, посвященном сходству всех трех религий, который он написал вместе с Веласко, Уилл в очередной раз задал себе вопрос: есть ли у него хотя бы крупица подобного дара убеждения? Сумел бы он подвигнуть людей посвятить жизнь общему делу, как Эврар подвиг его отца, а потом и его самого? Следом, как всегда, шел еще один вопрос. Что будет, когда Эврар умрет? А старик уже приближался к девяностолетнему рубежу. Уилл не представлял, как люди могут жить так долго. Но именно Эврар, несмотря на свою дряхлость, неустанно поддерживал в очаге «Анима Темпли» огонь. И вот его не станет, что тогда? Взгляд Уилла переместился на сенешаля, рассуждавшего, как они смогут распространять трактат. После смерти Эврара главой «Анима Темпли» станет сенешаль. Это несомненно. Тогда Уилла могут изгнать из братства, во имя которого его отец пожертвовал жизнью, а сам он помогал Эврару восстановить общество.

Братья совещались еще примерно час. Условились встретиться после прибытия великого магистра и начали расходиться. Эврар догнал Уилла на лестнице.

— Мне нужно поговорить с тобой, Уильям.

— А что случилось?

— Не здесь, — тихо проговорил Эврар. — Приходи ко мне в покои.