"Полдень, XXI век (ноябрь 2010)" - читать интересную книгу автора (Коллектив авторов)

Константин Фрумкин Ключи от Новосибирска (План антиутопического романа)

Если бы я был писателем-фантастом, я бы написал мрачный роман, в котором России предстоит проигрыш в войне, может быть, не кровопролитной, но чрезвычайно серьезной по своим геополитическим последствиям, – скажем, в ходе этой войны стране предстоит утратить огромные территории, и она перестанет быть тем, чем была. Скажем, она утратит всю свою азиатскую часть, а может быть, еще и северный Кавказ – и вообще, результаты этой катастрофы многими будут восприниматься как полная гибель. Разумеется, это может быть война с Китаем, но лучше о противнике не говорить ничего определенного, пусть он будет некоей условностью – хотя всё равно все будут думать, что автор намекает на Китай.

В романе может быть и детективная составляющая, но все же главное в нем будет – разговоры, диспуты между героями, которые пытаются осмыслить надвигающиеся на них события. Потеря страны, потеря почвы над ногами, потеря перспективы, потеря источников всякого смысла – с этим надо что-то делать: найти способ «сбежать» от реальности или найти возможности и силы ей противостоять.

Разумеется, найдутся умники-космополиты, которые будут говорить, что именно теперь, когда принадлежность к своей стране становится сомнительной, мы должны осознать свою принадлежность к человечеству, осознать себя гражданами мира. Будут цитировать Шиллера, сказавшего: «Я рано лишился родины и предпочел человечество». Таким образом, будет преодолен соблазн национализма, делающего акцент на наименее конструктивных элементах национального – а именно на тех, где отечество противопоставляется внешнему миру.

Слова космополитов вызовут резкие возражения. Знатоки социальной психологии будут предостерегать, что даже для человека, привыкшего к уединению и «внутренней эмиграции», потеря государства не является такой уж невинной вещью. Государство скрепляет сообщество, говорящее на одном языке, и без него язык обречен сначала на порчу и размывание, а потом и на исчезновение. Государство делает культуру нужной самой себе: ибо только в организующем собственную жизнь сообществе у человеческих усилий появляется хоть какой-то смысл, кроме самого прагматичного и ближайшего. Общество генерирует смысл жизни индивидов, которые без него превращаются просто в куски мяса, заботящиеся о своем биологическом выживании. Перспективы государства для всякого человека символически воплощают наличие перспектив вообще, и поэтому конец государства будет означать для всякого его гражданина отсутствие всякой жизненной дороги, отсутствие надежды, – а ведь невозможно жить, не имея веры в будущее! В конце концов, величайшее удовольствие, которое дано человеку, – высказать свое мнение и увидеть, что твои слова выслушиваются и чего-то стоят. Иностранная оккупация страшна не невозможностью высказаться, а незначимостью высказывания на своем языке, превращением человека в бессловесное существо, исчезновением власти у слов. Социальные лифты, социальные статусы нужны не для стяжания женщин и богатства, а для того, чтобы само слово было значимо.

Здесь кто-то процитирует слова из романа Нила Стивенсона «Алмазный век»: «В мире несколько миллиардов человек стремятся быть не глупее вас, все, что вы делаете, исчезнет – поглотится океаном, – если не делать это вместе с единомышленниками, которые запомнят ваш вклад и продолжат ваши усилия. Если культура не расширяется, ее поглотят. Построенное рухнет, накопленное забудется, записанное пойдет прахом».

Космополиты на это ответят, что надо научиться находить смысл жизни, не опираясь на большую коллективную общность, называемую страной. Миллионы эмигрантов это умеют.

Тут в спор вступят патриоты из числа историков и филологов, которые как раз и вспомнят судьбу белогвардейцев-эмигрантов, пытавшихся представить свое изгнание миссией, называвших себя посланцами русской культуры в Европе и даже говоривших, что их задача – сохранение оставшихся от России культуры и ценностей. Теперь, скажут патриоты-филологи, после гибели страны, нужно сплотиться вокруг русской культуры и пытаться ее сохранить вопреки всему.

Верующие люди будут возражать, что точкой истинного сплочения в несчастье может быть только религия, что попытка сделать религию из культуры будет лишь жалким подражанием и эрзацем, – да и зачем, вообще, спрашивается, создавать эрзацы религии, обнаружив в себе тягу к ней самой?

На это филологи будут отвечать, что религия не страдает от изменения границ и даже гибели царств земных, что она универсальна и одинакова хороша для всякого, имеющего душу, между тем, происходящее вокруг как раз не препятствует спасению души, а может быть, даже ввиду постигающих нас испытаний, этому спасению способствует (на чем, скажем, особенно настаивал блаженный Августин после разорения Рима вандалами). Грозящее геополитическое поражение – опасность утраты России, утраты национальной идентичности, а раз так, то и спасаться надо, сплотившись вокруг того, чему грозит утрата. Ибо бояться надо не утраты хлеба и крыши над головой – тут каждый как-то сможет решить свои личные вопросы, бояться надо утраты коллективного лица, а лицо народа – это его язык, культура и национальный характер, и именно они должны стать его религией, сохраняющей народ в изгнании и в рассеянии.

Верующие люди предложат обратиться к опыту иных эмиграций и диаспор и убедиться, что культура как таковая не может хранить коллективное единство слишком долго – уже дети и внуки белоэмигрантов стали обычными французами и американцами, почти забыв о своих русских корнях. Между тем, религиозность русских старообрядцев (не говоря – евреев) позволила им и в рассеянии сохранить свою культуру. «Религия, – скажет один из персонажей романа, священник, – сможет сохранить и себя и культуру, а культура сама по себе не сможет сохранить даже саму себя».

Впрочем, среди космополитов будут оптимисты, заявляющие, что ни о каком исчезновении государства речь не идет – наоборот, наконец-то начинается история России как государства современного, самосовершенствующегося, находящегося на пике прогресса, ибо, только получив хорошо по затылку и избавившись вместе с территориями от амбиций, Россия наконец-то признает себя частью европейской цивилизации, займется не вздохами о собственном величии, не паразитическим прожиганием ресурсов, а культурным и хозяйственным созиданием, а заодно совершенствованием социальных институтов. А если при этом Россия даже распадется на несколько частей, то это в некотором смысле будет даже лучше: ареал русского народа и русского языка от этого станет не меньше, но зато отдельные регионы наконец-то получат возможность проявить собственную инициативу и собственные амбиции, в результате русская культура и, говоря шире, «русский мир» станут даже разнообразнее и сильнее.

Огромное количество споров в романе будет посвящено возможности сопротивляться врагу. Оборонцы будут призывать окружающих сделать волевое усилие, чтобы сохранить величие.

В ответ пораженцы скажут, что безответственное и коррумпированное правительство само виновато в том, что никто не хочет умирать за такую страну. «Эту» страну, лишенную демократии и разворовываемую олигархами, все прочее население уже перестало считать своей, и нынешний режим давно воспринимается как оккупационный. Воевать, защищая одних оккупантов от других, – овчинка выделки не стоит, да и потом новые оккупанты даже могут оказаться лучше прежних.

Пораженцы будут также добавлять, что в нашей стране призывы к борьбе всегда подозрительны: борьба не на жизнь, а на смерть часто – слишком часто – служит оправданием для мерзостей, с которыми не боремся в повседневной жизни. Дело не в том, можем ли мы бороться, а в том, стоит ли подчинять всю жизнь борьбе. Злоупотребления, насилия в судах и без суда, воровство интендантов, пренебрежение культурой и нормами гуманизма – не оттого ли, что наша жизнь подчинена борьбе?

Оборонцы на это ответят, что борьба – это выживание, и тот, кто оправдывает свое нежелание драться нелюбовью к коррупции, совершает преступление против сограждан и своих детей, ведя все сообщество к вымиранию.

Но пораженцы не сдадутся (вопреки своему названию) и возразят, что, возможно, борьба лишь ускорит нашу агонию – хотя бы из-за демографических потерь. Среди пораженцев будут еще фаталисты, а также сторонники теории Льва Гумилева, которые скажут, что длительность существования государства в любом случае отмерена, что бы мы ни делали. Вопрос в том, чем мы займем оставшиеся нам несколько веков, – ведь если нам не суждено быть сильными, то пусть хотя бы результаты дел и намерения поражают благородством. Стыдно, если умирающий лев не может сказать пришедшему лягнуть его ослу ничего, кроме: «Были бы у меня зубы, я бы тебе показал». Если в его мыслях нет ничего другого, если все его счастье в том, чтобы терзать слабейших, – значит, он достоин того, чтобы его лягнул осел. Тут пораженцы будут ставить вопрос: ради каких ценностей мы будем вести эту войну? Эрудиты вспомнят комедию Дюрренматта «Ромул Великий», рассказывающую о гибели Римской империи под натиском германцев. Византийский император в этой пьесе вполне резонно говорит, что спасти империю может только идея, только вера в свое предназначение, и предлагает лозунг «За мир и рабство!». Если бы Россия отстаивала хотя бы преимущества рабства, ну хотя бы крепостное право (которое она отменила так поздно) или, скажем, даже ГУЛАГ как некое экзистенциальное состояние и экономический инструмент. Но нет, мы отстаиваем лишь идею собственного имперского величия – величия ради величия, причем достигать этого величия можно лишь путем унижения других, – это великое, ни с чем не сравнимое удовольствие от смерти соседской коровы. Такую великую идею никто не поддержит, она никому не сладка. Мир нельзя покорить – его надо соблазнить. Нужно обязательно соблазнить противника – своими ценностями, навыками, образом жизни. Запад выиграл у Китая культурное соревнование, поскольку Китай может развиваться, только заимствуя у Запада технологии и экономические отношения, а конфуцианство составляет лишь декор, постепенно съеживающийся под лучами глобализации. Суть нашего поражения заключается в том, что нам некого и нечем соблазнять. Нам даже самих себя нечем соблазнять.

Можно представить себе возмущение и душевную боль оборонцев, и, возможно, они позволят себе несколько резких слов в адрес оппонентов – вроде того, что «из-за таких, как вы, мы и проиграли». Именно из-за таких пораженческих настроений правительство и сняло с себя ответственность за исход войны – оно поняло, что мобилизовать это общество на борьбу невозможно. Это вызовет некоторые ироничные замечания – мол, все снимают с себя ответственность, если все остальные не снимут с себя последнюю рубашку и откажутся от духовной и прочей свободы – ради того, чтобы кто-то соизволил выполнять свои обязанности.

Социологи добавят, что солдат брать не из кого: плохая экология и нездоровый образ жизни породил больное население; жители городов и единственные дети в семьях просто неспособны напрягаться, причинять себе боль, вкладывать усилия, расставаться с близкими. Так в истории всегда и происходит закат империй.

Схватившись за это мнение, сторонники варваризации будут говорить, что гибель России – лишь частный случай вырождения западной цивилизации, которой Россия поддалась, и надо освободить землю от наших пороков, от наших растравленных цивилизацией гниющих язв, чтобы предоставить пустое пространство для молодых и здоровых наций. Но социологи на это им будут возражать, приводя аргументы, известные еще со времен Первой мировой войны: что великие народы Азии, которые якобы идут нам на смену, никак нельзя назвать молодыми, что от них, соответственно, нельзя ждать никакого обновления, что перед нами древнейшие царства и древнейшие культуры, зараженные собственными цивилизационными пороками, да к тому же еще усиленно подражающие западным порокам. Так что эти азиатские империи, несмотря на временно обретенную ими силу, идут по тому же пути вырождения. Мы любуемся их отсталостью в некоторых «пунктах» как молодостью – но это иллюзорная молодость, которая очень быстро пройдет. Африканские негры, австралийские аборигены – последние резервы молодости человечества, но вряд ли в обозримом будущем от них стоит ждать обновления дряхлеющей цивилизации. Человечество должно измениться и «омолодиться» само, опираясь на свои цивилизационные достижения, и целиком, а не за счет идеальных «молодых» народов, либо погибнуть.

Впрочем, среди оборонцев найдутся, конечно, активные герои, которые уверены, что страну можно спасти, если использовать некие технические решения, задействовать, как это принято в современной фантастике, некую таинственную и «затерянную», но обнаруженную по крайне секретным документам – что? Тайну. Государственную. Скажем, некую машину, разумеется, в затерянном в тайге бункере, и эта машина может. Ну, чего она только не может. Концентрировать энергию… взрывать. запускать ракеты… спутники. землетрясения. прямо на психику… через шестое измерение… из-под земли… Да неважно, что она может, главное – что кажется, что это страшное могущество, и остается непонятным, почему оно до сих пор ни кем не задействовано. Назовем эту машину Особый технический комплекс «Новосибирск». Вот она заброшена, и остается только найти ключи зажигания, чтобы ее запустить. Так что роман можно было бы назвать «Ключи от Новосибирска» – название приобретает двойной и даже тройной смысл: с одной стороны, это ключи от крупнейшего азиатского русского города, вручаемые войскам захватчиков, а с другой стороны – это ключи от оружия возмездия, которыми мы этих самых захватчиков. путем сосредоточения энергии вплоть до десяти в какой-то степени на квадратный чего-то там. С третьей стороны, это ключи в криптографическом смысле – поскольку умом Россию – и тем более азиатскую часть России – не понять, то нужны ключи. И вот герои ищут эти ключи..

Поиск или перехват очень важного предмета – флешки, дискеты, карты сокровищ, компактного произведения искусства – стандартная основа для остросюжетного романа, вокруг этих ключей можно накрутить очень много коммерчески успешного с допросами, догадками, погонями и перестрелками, и все-таки кажется, что акцент должен стоять не на этом, а на вопросе о том, существуют ли технические решения для проблем, порожденных отнюдь не техническими ошибками, а ходом истории, закономерностями развития – в конце концов – Судьбой! В конце концов, всякое техническое решение порождает контррешения, надежда на победу в войне за счет одного удачного оружия – хотя бы и ядерного – никогда не сбывалась, и сама способность государства эффективно и массово использовать те или другие технические решения зависит от ее экономики и социальных механизмов.

На это искатели ключей будут отвечать блистательной эрудицией из области военной истории, вспоминая роль скорострельных казеннозарядных винтовок в битве при Садовой. Они также будут утверждать, что отчаяние, помноженное на гениальное техническое изобретение или тактическую выдумку, может совершить чудо.

Будет еще один герой, сторонник теории линейного прогресса; он заявит, что печальные события, которые многими воспринимаются как утрата родины, есть лишь частный случай тех все более ускоряющихся перемен, которые охватывают все стороны нашей жизни, отнимают у нас все, к чему мы привыкаем, и заставляют прислушиваться к поучениям буддистов, призывающих не привязываться сердцем ни к чему в этой жизни. Война – лишь один из аспектов этих чреватых потерями перемен. Да, изменились границы стран, утрачены привычные территориально-политические образования, – но если бы это и не произошло, разве нельзя было бы сказать, что все мы так или иначе утратили Родину? Родина – это там, где ты родился, то, что породило тебя как личность, но разве она остается? Где та кафешка на углу, которая была в твоем детстве? Ее нет. И угла того уже нет. И привычные вещи выброшены и заменены совсем другими – более высокотехнологичными. И живешь ты в другом городе, и отношения между людьми изменились, и даже многие слова в языке по сравнению со временем твоего детства устарели, а другие появились – какие сами, какие заимствованы из иностранных наречий. И песни поют другие, и киногерои другие, и автомобили другие, и техносфера, и семиосфера, и атмосфера, и экология, и топонимика – все изменилось. Не повернуть уже в переулок детства – ибо нет того переулка. И гибель страны – не есть ли всего лишь пусть важная, но деталь в этом непрекращающемся потоке перемен? Что же тут пытаться остановить, против чего протестовать? Ну, осталось бы то же самое государство – но это была бы лишь пустая оболочка из герба и конституции, которую вихрь перемен все равно бы наполнил иным содержанием. А раз так – вы все равно остались бы эмигрантами в чужой стране, лишившимися родины. Ибо истинная родина человека – прошлое, а будущее – чужбина, где нам предстоит жить изгнанниками. Если же вспомнить, что скоро мы увидим новый виток биотехнологий, когда изменится человеческое тело и человеческий мозг, когда появятся новые расы, не похожие на людей, говорящие на нечеловеческих языках и думающие нечеловеческими мыслями, то о такой мелочи, как утрата родины, можно будет просто забыть, как о потерянной в детстве игрушке.

Эти аргументы будут поддержаны одним персонажем из числа патриотов-консерваторов; он скажет, что последовательность культурных разрывов, которые за последние 200 лет пережила Россия и которые так постоянно превращали миллионы ее граждан в изгнанников внутри собственной страны – будь то старообрядцы, или люди, не принявшие петровские реформы, или дворяне и крестьяне, пострадавшие от отмены крепостного права, или те, по кому проехалась Октябрьская революция, или те, кто утратил свою идентичность после распада СССР, или. тут можно придумать еще какое-нибудь грандиозное событие, якобы происшедшее в XXI веке.

Финал у романа будет, разумеется, открытый. Но если издательство потребует определенности, можно так: ключи от «Новосибирска» найдены, но запустить его невозможно, поскольку в нем бракованное устройство наведения, и бабах может произойти в произвольной точке пространства и времени. Герои, конечно, сделают пробный выстрел, ну и получат – извержение Кракатау, Тунгусский метеорит, меловой кризис, сдвиг оси Луны, что угодно, кроме исполнения желаний. Ибо желания исполняются только в мечтах.