"Капитализму в России не бывать!" - читать интересную книгу автора (Антонов Михаил Федорович)

«Угар нэпа»

Второй раз Ленин мог потерять власть, когда поставил задачу перехода к нэпу. Она была болезненно воспринята большинством партии, особенно новыми кадрами, воодушевленными победой над белогвардейцами и иностранными интервентами. Опять Ленину пришлось пригрозить своей отставкой, уговаривать каждого члена Политбюро, затем ЦК. Победа в этом вопросе оказалась для него пирровой.

Сам переход к нэпу не был для Ленина случайностью, а вытекал из его представлений о том, как строить социализм. Уже после революции, в первоначальной редакции статьи «Очередные задачи Советской власти», он дал такую формулу социализма: «Черпать обеими руками хорошее из-за границы: Советская власть + прусский порядок железных дорог + американская техника и организация трестов + американское народное образование… = социализм». Могут сказать, что Ленин, как пчелка, собирал хорошее с каждого цветка, но в данном случае это больше похоже на размышления гоголевской героини Агафьи Тихоновны об идеале жениха: «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазаровича, да, пожалуй, прибавить к этому еще дородности Ивана Павловича, я бы тогда тотчас бы решилась…» Ему, наверное, и в голову не приходило, что перечисленные им составляющие социализма принадлежат к разным цивилизационным моделям и их нельзя совместить в одном строе, и уж подавно он не думал, что эти ценности не будут приняты русской цивилизацией, так как сама мысль о возможности ее существования показалась ему, убежденному в общих закономерностях марксизма, вздором. Разумеется, все хорошее надо брать и из-за рубежа, но так, чтобы оно накладывалось на русскую основу, а вот ей-то Ленин не придавал никакого значения.

Установку на развитие государственного капитализма в городе и на «справного мужика» в деревне Ленин вырабатывал еще в 1918 году, но только три года спустя она была положена в основу государственной политики.

Принято считать, что сердцевиной нэпа стал переход от продразверстки к продналогу и что автором этой идеи был Ленин, однако это не так. В действительности еще в феврале 1920 года Троцкий подал в ЦК записку, в которой предлагал заменить продразверстку налогом, но Ленин выступил против, и это предложение было отклонено. И на X съезде партии Ленин первоначально был против введения налога. Но когда пришли новые сообщения о крестьянских волнениях, а затем о восстании в Кронштадте, он счел, что отмена продразверстки может послужить самым легким началом задуманного им отступления к капитализму. С докладом по этому вопросу он выступил в предпоследний день работы съезда.

На съезде Ленин называл нэп временным отступлением, съезд решил, что элементы капитализма будут допущены «только в пределах местного оборота» — волости, уезда… А после съезда Ленин стал убеждать партию, что нэп — это «всерьез и надолго», и главное в нем — сдача природных ресурсов России в концессию западному капиталу. А ведь сам он в своем докладе на VIII Всероссийском съезде Советов еще 22 декабря 1920 года, то есть за три месяца до X съезда партии, зачитал строки из наказа крестьянина из глубинки, в котором говорилось: «Товарищи, мы вас посылаем на Всероссийский съезд и заявляем, что мы, крестьяне, готовы еще три года голодать, холодать, нести повинности, только Россию-матушку на концессии не продавайте». Такая тактика была для Ленина обычной. Вопреки насаждавшемуся в советское время представлению, Ленин вовсе не был откровенным со своими соратниками. Он держал их в ежовых рукавицах, посвящая каждого в свои планы лишь в той мере, в какой это нужно было для успеха дела. И интригу, и обман политических противников он считал не просто допустимыми, но и непременными качествами настоящего политика. «Военную хитрость Ильич любил вообще, — вспоминал Троцкий. — Обмануть врага, оставить его в дураках — разве это не самое разлюбезное дело?» (А враг в политике — это не только классовый враг, белогвардеец, но и товарищ, который встает на пути осуществления твоей политики). Здесь сказался опыт Ильича-конспиратора, хорошо знавшего принципы построения различных тайных организаций.

По Ленину выходило, что стержнем социализма советского образца должен стать государственный капитализм, а его, конечно, в рамках волости или уезда не удержишь. И практически политикой государства стало восстановление капиталистических отношений в народном хозяйстве в целом, борьба социализма с капитализмом по принципу «кто — кого?». На первый план у коммунистов, по Ленину, выдвигаются умение торговать, побеждать частника в конкуренции. Стало необходимым покупать за большие деньги услуги буржуазных специалистов и иностранных концессионеров.

Значит, нэп был не вынужденным временным отступлением ради налаживания смычки города с деревней, — «смычка» оказалась прикрытием для восстановления капитализма. Для смычки можно было ввести госзаказ для предприятий, производящих товары, нужные крестьянину, выделить им дотации из госбюджета и разрешить продажу крестьянами их продукции после уплаты продналога. Определенно на это потребовалось бы меньше средств, чем на финансирование мировой революции. Но на деле была открыта дорога частному капиталу во всей системе общественного производства.

Для самого Ленина переход к нэпу стал во многом сменой самих основ социализма. Чтобы почувствовать это, достаточно сравнить два документа — его выступление на III съезде комсомола 2 октября 1920 года и написанный им проект постановления ЦК РКП(б) о роли и задачах профсоюзов в условиях новой экономической политики от 12 января 1922 года.

Вот как Ленин поучал коммунистическую молодежь: «Если крестьянин сидит на отдельном участке земли и присваивает себе лишний хлеб, т. е. хлеб, который не нужен ни ему, ни его скотине, а все остальные остаются без хлеба, то крестьянин превращается уже в эксплуататора. Чем больше он оставит себе хлеба, тем ему выгоднее, а другие пусть голодают: «чем больше они голодают, тем дороже я продам этот хлеб». Надо, чтобы все работали по одному общему плану на общей земле, на общих, фабриках и заводах и по общему распорядку…

Земля у нас считается общей собственностью. Ну, а если из этой общей собственности я беру себе известный кусок, возделываю на нем вдвое больше x^геба, чем нужно мне, и излишком хлеба спекулирую?.. И чтобы не дать снова восстановиться власти капиталистов и буржуазии, для этого нужно торгашества не допустить…»

Саму суть коммунистического воспитания Ленин то: да видел в борьбе «против эгоистов и мелких собственников, против той психологии и тех привычек, которые говорят: я добиваюсь своей прибыли, а до остального мне нет никакого дела».

А с наступлением нэпа Ленину приходится учить партию совершенно другому. В упомянутом постановлении ЦК говорится:

«Теперь допущены и развиваются свободная торговля и капитализм, которые подлежат государственному регулированию, а, с другой стороны, государственные предприятия переводятся на так называемый хозяйственный расчет, т. е. на коммерческие и капиталистические начала… чтобы добиться безубыточности и прибыльности каждого госпредприятия…»

Вот и получается, что в основу развития экономики закладывается тот самый принцип «я добиваюсь своей прибыли, а до других мне нет никакого дела», против которого Ленин предостерегал комсомольцев, а через них — и всю партию и страну. Этот момент оказался решающим в экономическом и социальном развитии Советской России. И впоследствии наша экономика не раз упиралась в этот принцип личного, ведомственного, корпоративного эгоизма, преодолеть который она так и не смогла. Ленин пережил некий психологический слом, его переход к нэпу можно рассматривать как акт отчаяния, разочарования в человеке. У нас не раз приводились, но остались неосмысленными его слова о том, что большевики рассчитывали войти в коммунистическое общество на волне энтузиазма, порожденного в народе революцией, но этот расчет оказался ошибочным. И им пришлось пойти на создание материальной заинтересованности индивида, чтобы строить социализм. Иными словами, расчет был на один тип человека, энтузиаста, а в жизни тот оказался иным, кулачком (еще А. Н.Энгельгардт в 70-е годы XIX века показал, что известной долей кулачества обладает каждый крестьянин, да и рабочие, вышедшие из крестьян, недалеко ушли от них в этом отношении). И тут в Ленине сказалась особенность его характера: раз не удалось дело с энтузиастами, то махну-ка я в другую крайность и сделаю ставку на индивида с его личным интересом. Но ведь можно предположить и иной тип материальной заинтересованности — общей, когда каждый ощущает улучшение своей жизни по мере экономического роста страны, и некоторое время он действительно в СССР наблюдался. Но нэп стал следствием ставки на индивидуализм.

С принятием программы нэпа жизнь в Советской России несказанно изменилась. Вновь вступила в свои права частная собственность. Неизвестно откуда появившиеся нэпманы с огромными капиталами непонятного происхождения («новые русские» того времени) торжествовали, спекулировали, кутили в ресторанах и все больше чувствовали себя «солью земли» и хозяевами жизни. Потакая их вкусам, процветала пошлая «массовая культура». В деревне, ставшей после Октября почти сплошь середняцкой, снова вырос и стал задавать тон жизни «кулак».

Наши современники в большинстве своем плохо представляют себе, что такое нэп. Даже убежденные сторонники социализма подчас рисуют картины чудесного возрождения разоренной войной страны, когда после повсеместного голода вдруг словно по мановению волшебной палочки воцарилось изобилие, и прилавки магазинов, давно не видевшие никаких товаров, стали ломиться от их изобилия. Да, это так, но сегодня, когда в результате либеральных реформ мы тоже имеем возможность полюбоваться прилавками с десятками сортов колбасы, но вряд ли сможем ею полакомиться из-за отсутствия денег, нас уже такое чудо не удивит. Вот и в нэповской России 20-х годов поглядеть на внезапно объявившееся изобилие товаров мог каждый житель столицы, но купить их могли немногие. В стране царили разруха, безработица, нищета, беспризорщина.

Нэпманы вовсе не стремились развивать производительные силы России, они занимались больше аферами и спекуляциями. Подлинный герой нэпа — не владелец лавочки, а герой произведения Ильфа и Петрова «Золотой теленок» Александр Иванович Корейко, которому в прошлом 2002 году исполнилось бы 110 лет (либеральным реформаторам следовало бы торжественно отметить эту дату, ведь речь идет об основоположнике их философии жизни). Напомню лишь два эпизода из биографии этого выдающегося деятеля нэпа. Будучи комендантом поезда, который должен был доставить продовольствие из Полтавы в Самару, Корейко этот поезд украл. Поезд в Самару не пришел, а в Полтаву не вернулся. В конце 1922 года Корейко открыл промысловую артель химических продуктов «Реванш», арендовав для этого две комнаты. В задней комнате находилось производство. Там стояли две бочки, одна на полу, другая повыше. Они были соединены трубкой, по которой бежала жидкость. Когда вся жидкость перетекала из верхней бочки в нижнюю, рабочий-мальчик ведром вычерпывал жидкость из нижней и переливал в верхнюю. И процесс производства возобновлялся. Сам Корейко переезжал из банка в банк, хлопоча о ссудах для расширения производства. А в трестах он выбивал химические продукты и по удесятеренной цене сбывал их на госзаводы. Вырученные рубли он обращал в валюту на черной бирже. Когда по прошествии года банки и тресты произвели ревизию артели, выяснилось, что по трубке из одной бочки в другую течет простая вода, а сам Корейко с большими деньгами отбыл в неизвестном направлении. «Он чувствовал, что именно сейчас, когда старая хозяйственная система сгинула, а новая только начинает жить, можно составить великое богатство… Все кризисы, которые трясли молодое хозяйство, шли ему на пользу, все, на чем государство теряло, приносило ему доход. Он прорывался в каждую товарную брешь и уносил оттуда свою сотню тысяч… В том, что старое вернется, Корейко никогда не сомневался. Он берег себя для капитализма». (Узнаваемая картина?)

Чем тяжелее была жизнь рабочего люда, тем легче было нэпманам навязывать ему нищенскую оплату труда и звериные условия быта. Одиннадцать работниц промышленного огорода братьев Пузенковых в Разинской волости Московского уезда проживали в комнате площадью 25 квадратных метров, с наглухо задраенным окошком, в условиях жуткой антисанитарии. С несчастными женщинами хозяева творили, что хотели, а они не могли противиться, потому что и такую работу считали за счастье, в деревне им оставалось только погибать от голода. Если такое было возможно под самой Москвой, где все-таки существовал какой-то надзор со стороны государства, то что же делалось в провинции?

В очерке о жизни воронежской деревни рассказывается, что крестьяне возобновили строительство домов без единого гвоздя, потому что гвозди стали непозволительной роскошью. В большинстве крестьянских изб пол — земляной, нет створчатых окон — воздух не освежается, грудные ребятишки покрыты мухами. Крестьяне моются редко, едят из общей деревянной чашки деревянными ложками, спят вповалку. Неудивительно, что широко распространены болезни, в том числе сифилис и туберкулез. К чему должна была привести эта вакханалия, если бы ей не положили конец?

Поворот к нэпу, эта первая попытка «перестройки» в Советской России, вызвал глубочайший кризис в партии, состав которой за годы гражданской войны несказанно изменился. Ленинское окружение — «партийная гвардия» — превратилось в тоненькую прослойку, тонувшую в среде рабочих и крестьян, принявших идею социализма как дело жизни. Идейные коммунисты, не согласные с нэпом, тысячами выходили из рядов РКП, а то и кончали жизнь самоубийством. Многие, думаю, помнят показанный по телевидению фильм «Гадюка» по повести Алексея Толстого, героиня которой, фронтовичка, затравленная соседями-нэпманами, вынуждена была прибегнуть к помощи «товарища маузера». Образ партийца, тяжело переживавшего возвращение капитализма, казалось бы навеки канувшего в Лету, стал центральным в советской литературе той эпохи. Так, один из героев романа Владимира Лидина «Отступник» Свербеев, фронтовик, которого нэп выбил из колеи, сетует: «Нет справедливости… по-прежнему один живет хорошо, а другой плохо». Из партии его вычистили. «Таких вот, как я, тысячи, брат, мы на огонь летели, дрались, себя не жалея, в пух по ветру себя пускали… Горизонты открылись… А нас с военной работы прямехонько в бухгалтерию — учитесь, товарищи, на счетах считать да штаны просиживать…»

На мой взгляд, очень показательна позиция такого чуткого наблюдателя общественных настроений, как наш великий поэт Сергей Есенин, кстати сказать, погибший в самый разгар нэпа. В своей анкете он записал, что принял Октябрьскую революцию, но по-своему, «с крестьянским уклоном», и что он был «гораздо левее» большевиков. Имеются в виду, очевидно, большевики, проводившие «новую экономическую политику».

Другая очень популярная тема тех лет — споры о «верхних этажах быта». Многих партийцев волновало то, что рабочий юноша, окончив вуз, получил первую приличную должность, «вышел в люди» — и сразу же оказался в новом для себя мире, обычно среди «осколков» буржуазного миропонимания и образа жизни. А как же иначе, если никаких «высших» бытовых форм (если не считать запретов комсомольцам носить галстук и роговые очки, а комсомолкам — пользоваться косметикой и ходить в туфлях на высоком каблуке) коммунисты выработать не смогли. Престижным было приобретать заграничные товары, а значит — поддерживать частника, потому что в государственных и кооперативных магазинах такого добра не было. И государство, равняющееся на спрос, капитулировало перед требованиями этой тонкой прослойки, «подверженной влиянию чуждого класса». Аскетический и пуританский образ жизни эпохи «военного коммунизма» рухнул, а собственного идеала, социалистической модели быта, основанной на целесообразности, чистоте и высоком качестве, так и не появилось. Нэпманы навязывали свои идеалы, которым коммунисты, чувствовавшие себя творцами нэпа и, следовательно, ответственными за его проявления, не смогли противопоставить ничего.

Очень интересно складывалось положение коммунистов в науке. На научную работу обычно направлялись кадры, которые не были задействованы на партийной, хозяйственной работе, в армии, то есть как бы «второй сорт». Но и эти специалисты были крайне загружены чтением лекций и докладов на политические темы, так что на собственно занятия наукой они могли тратить совсем немного времени, работая урывками. А работать приходилось в окружении буржуазных специалистов, которых было подавляющее большинство. Поэтому в области естественных наук выявились два типа научных работников-коммунистов. Одни, «кавалеристы», готовы были идти на штурм твердынь буржуазной науки так же, как шли в бой с белогвардейцами, с саблей в руке. Увы, кроме цитат из Маркса и Ленина, они не могли ничего противопоставить данным опытов или теоретических изысканий своих оппонентов (я еще застал представителей этого уже вырождавшегося социального типа). Другие, сразу «ушибленные» ученостью буржуазных спецов, Советского государства. Прав журналист, писавший недавно, что «Ленин, еще живой, по сути, крушит и громит созданное им любимое детище — Советское государство, требует отделить заслугу русской революции от того, что исполнено плохо, от того, что еще не создано, от того, что надо по многу раз переделывать».

Идеи о том, что большевикам необходимо учиться торговать, идти на выучку к купцу и приказчику, не находили отклика у членов партии. Ведь Ильич ничего не говорил о том, как Советской России, не ожидая революции на Западе, своими силами пробиваться в клуб индустриальных держав, — такая постановка вопроса казалась ему немыслимой. А партия и страна ждали именно такого призыва. Статьи Ленина с изложением новых задач партии, написанные, когда он уже находился на лечении в Горках, ЦК не разрешал печатать, а если он настаивал, на места в партийные организации направлялись, по сути, издевательские инструктивные письма, в которых указывалось на утрату им понимания происходящего и предписывалось не принимать его идеи всерьез. Это было полное политическое фиаско признанного вождя революции. Но оно вполне закономерно.

Кажется, мысль об этом промелькнула у него в голове лишь накануне его смерти. Вот его последние предсмертные слова, сказанные осенью 1923 года (если верить не так давно умершему популярному у «патриотов» литературоведу и историку, а точнее — идеологу Вадиму Кожинову): «Конечно, мы провалились… Мы должны ясно видеть… что так вдруг переменить психологию людей, навыки их вековой жизни нельзя. Можно попробовать загнать население в новый строй силой», — но это, заключил Ленин, приведет к «всероссийской мясорубке». («Литературная газета», 22.03.89).