"Антропологическая элитология" - читать интересную книгу автора (Карабущенко П. Л.)ГЛАВА VII ЭЛИТОЛОГИЯ КУЛЬТУРЫИерархия, как один из основополагающих принципов элитологии, пронизывает не только все сознание, но так же накладывает свой отпечаток и на отчужденную его форму, т.е. культуру. Элитология культуры есть тот отдел общей элитологии, который занимается вопросами происхождения и развития элитарной культуры, изучает ее роль на формирование народной (национальной) и мировой культур, а также анализирует взаимоотношение этого типа культуры с массовой культурой. Элитология культуры есть прямое продолжение элитологии сознания, познания и личности, и в свою очередь является теоретическим основанием для элитологии образования. Главный культурологический принцип элитологии был достаточно четко сформулирован еще в 1934 году Н.А.Бердяевым в его книге Сравнительная социология, а так же связанная с ней философия культуры, по мнению некоторых, стремиться обнаружить фундаментальные структурные различия между «аристократической» и «демократической» разновидностями культуры.[189] Противопоставление элитарной и массовой культур имеет действительно еще античные корни, когда впервые творческая активность в сфере культуры становиться привилегией узкого слоя духовной элиты. Говоря об современных концепциях элитарной культуры, отметим традиции просветительской идеологии, в соответствии, с которыми просвещенная элита "осчастливливает" массу, неся ей культуру. Представители консервативно-аристократического варианта теории элитарной культуры обычно добавляют, что при передаче от элиты к массе культура профанируется, "омассовляется", теряет свою подлинность, и поэтому цель элиты — просвещая массу, не опускаться до нее, сохранять эзотеричность, исключительность высокой культуры. Именно этот аристократический вариант и послужил "азбукой" доктрины элитарной культуры, и нить существа концепции. [190] Однако, традиционное противопоставление элитарной и "массовой" культур, по нашему мнению, является давно уже устаревшей классификацией, нуждающейся в скорейшей своей модернизации. Отождествление массовой культуры с народной — грубый идеологический штамп эгалитарного демократизма. Массовая культура может быть также глубоко враждебна духу народной культуры, как и кастовая элитарная культурность. Массовая культура — культура вульгарных вкусов низов общества, навязанная большинству господствующей в обществе «демократической» идеологией. Поэтому, сегодня, думается, уместно говорить не о "культурной биполярности", а о некой культурной триаде: 1) Собственно говоря, всегда была, есть и будет только одна культура — культура народа. А так как еще "старое доброе римское право" установило, что понятие "народ" включает в себя такие понятия как "плебеи" и "патриции" (Гай, "Институции", Книга I, § 3), то речь в нашем случае должна идти о том, что в большей степени воздействует на состояние народной культуры — стереотипы массовой, или клише элитарной культур. В этой связи, мы должны со всей ответственностью признать, что народная культура есть не что иное, как совокупность массовой и элитарных культур. Говоря о качестве и тенденциях развития народной культуры, мы должны иметь ввиду степень влияния на нее массовой и элитарной культур, а также уровень их собственного взаимоотношения. Нельзя ставить знака равенства между такими понятиями как «массовая культура» и «народная культура». Это не тождества. Это часть и целое. Причем, «массовая культура» как часть не является определяющим фактором, а есть само определяемое. «Массовая культура» это, скорее всего, цемент в кладке «народной культуры». Сама стена «народной культуры» состоит их кирпичиков культуры элитарной. Именно элитарная культура является одновременно и фундаментов и основой этой «стены». В последнее время все чаще художественная картина мира рассматривается философами и культурологами именно через призму массовой и элитарной культур.[191] Выявляются особенности отношений этих двух типов культур с властью. При этом анализируются и активно цитируются в этих работах классики социально-антропологической элитологии ХХ века. Так, ссылаясь на Н.А.Бердяева, утверждается, что только интеллектуальная элита общества (интеллигенция) является подлинной носительницей национальной идеи. В тоже время, согласно Г.Лебону масса неспособна даже транслировать какую либо идеологию правящего политического меньшинства.[192] Таким образом, «культура масс» выглядит как антикультура. Сами массы создать культуру в прямом смысле этого слова не могут. Массовую культуру создают те элементы элитной культуры, которые враждебно настроены к эзотерическому восприятию художественной картины мира. Поэтому мы будем вправе выделить в элитной культуре как бы два ее вида: 1) элитная культура направленная на создание высоких художественных образцов, доступных лишь для посвященных (одаренных) личностей; такую элитную культуру мы могли бы охарактеризовать как эзотерическую и 2) элитная культура направленная на упрощение и омассовление известных уже ценностей; такую элитную культуру мы могли бы назвать экзотерической, т.е. доступной для понимания и неподготовленного человека. Если первый тип элитной культуры характеризуется высоким накалом творчества и напряжением гениальности, то второй – поиском доступных для широкого круга форм выражающих суть культуры. Если первый вид элитарной культуры является индивидуалистическим, то второй – коллективистским. В первом случае мы имеем людей синтезаторов, во втором – людей трансляторов. Но транслировать образцы элитной культуры в массы столь же трудная задача, как и создавать что-то абсолютно новое. Здесь с особой ясностью вырисовываются две позиции по вопросу доступности культурных ценностей для восприятия. Выразителем первой позиции является Гегель, который считал, что Таким образом, получается, что массы являются лишь носителями массовой культуры, но не ее непосредственными творцами. Массовую культуру творит определенного психологического вида культурная элита, не нашедшая в «высокой» эзотерической элитной культуре своего определенного места. В принципе на этих позициях и основаны практически все классические концепции элитарной культуры, к рассмотрению которых мы сейчас и приступим. КОНЦЕПЦИИ ЭЛИТАРНОЙ КУЛЬТУРЫ Основные традиции элитарной культуры были заложены еще древними греками, а затем восприняты и развиты немецкими романтиками, а так же такими известными своими элитологическими симпатиями философами и культурологами как А.Шопенгауэром, Ф.М.Достоевским, Ф.Ницше, О.Шпенглером, Дж. Сантаяной, Х.Ортегой-и-Гассетом, Н.А.Бердяевым, Т.Адорно и др. Так, еще древние греки называли всех неэллинов, говорящих на чужом языке, Историк античной философии Диоген Лаэртский уже в самом начале своей книги вынужден был затронуть эту тему. По-видимому, она представляла для автора и его читателей особую значимость, раз потребовалось уже в самом введении обговаривать ее нюансы: "И все же это большая ошибка, — утверждает автор, — приписывать варварам открытия эллинов: ведь не только философы, но и весь род людей берет начало от эллинов" (Диоген Лаэртский. I,3). Естественно, что в центре эллинской этнофилософии стоит сама эллинская идея, где эллины представлены как элитный этнос, а все остальные варварские народы составляют своего рода "этническую массу". То же самое мы можем сказать и об идеологии "Поднебесной" в Китае и о "Яхвеэлитизме" в иудаизме. Это явления одного порядка. Более того, внутренне они развивались по одному и тому же принципу — богоизбранность определяет избранность культурную и правовую. Так, например, в представлениях Платона — Эллада это остров средь будущего океана варварства (инокультуры), остров, который живет по своим законам, иначе мыслит, иначе чувствует, иначе дышит. Саму идею избранности в ее античном, т.е. околоплатоновском понимании, мы можем разложить на следующую генетическую цепочку: 1) Платон считает, что начертанный им в диалоге "Государство" проект наилучшей организации общества, может быть, осуществим только у греков. Для народов, окружающих Элладу, он не применим в силу полной их неспособности к устройству общественного порядка, основанного на началах разума. Таков "варварский" мир в истинном смысле этого слова, обозначающий все негреческие народы независимо от степени их цивилизации и политического развития. Различие между эллинами и варварами настолько существенно, что даже нормы ведения войны будут иными — в зависимости от того, ведется ли война между греческими племенами и государствами или между греками и варварами. В первом случае должны соблюдаться принципы человеколюбия, продажа пленных в рабство не допускается; во втором война ведется со всей беспощадностью, а побежденные обращаются в рабство (Государство, 470е; Законы, 707с). Фактически в античной этнофилософии идет противостояние (если не "борьба") двух идей — идеи о равенстве людей и идеи об их природном неравенстве. Обе эти идеи лежат в плоскости соотношения разных культурных уровней — эллинов (равных по культуре своего образования) и варваров (необразованных и потому нижестоящих). Так ещё в птолемеевском Египте для того, чтобы стать александрийцем, надо было закончить гимназий, а чтобы стать римлянином — поступить на государственную службу.[194] Идеология раннего христианства внесла свой вклад в развитие этой идеи. Сама принадлежность к роду человеческому определяется в ее этнофилософии моралью: " Сопоставление и прямое противопоставление культуры и антикультуры, цивилизации и варварства, созидания и вандализма есть по существу своей природы разность в психологической дистанции различных аксиологических центров. Причем речь идет не только о противопоставлении элитного и массового, но и о противостоянии этнических (языковых), религиозных и политических ценностей различных групп населения и различных типов личностей. Так, например, А.Шопенгауэр обличал "скучный мир утилитаризма", мир "людей пользы", скопища бездарностей, среди которых творцы — редчайшее исключение, парадоксальное отклонение от нормы. Он считал, что гениальные произведения обречены на непонимание публики; что "самые благородные создания гения для тупого большинства всегда останутся книгой за семью печатями". Концепция элитарной культуры явным образом направлена на апологию социального и культурного неравенства в обществе. Это откровенно признавал Ф.Ницше, исходивший из того, что высокая культура возможна лишь там, "где существуют две различные общественные касты: каста работающих и каста праздных, способных к истинному досугу; или, выражаясь сильнее, каста принудительного труда и каста свободного труда". Ницше является, пожалуй, наиболее ярким выразителем "бунта против массы". Он противопоставляет поверхностную, незрелую, торопливую филистерскую культуру и культуру аристократии духа, он обличает художников, опускающихся до уровня толпы, профанирующих искусство. Его утверждение, что отныне главную роль играет масса, а она преклоняется перед всем заурядным, могут взять в качестве эпиграммы все последующие аристократические критики массовой культуры. В своей книге " Огромное воздействие на современную элитологическую культурологию оказали идеи З.Фрейда, считавшего, что культура навязывается массе элитой, что индивид в массе — примитивное существо, варвар, конформист; масса не стремиться к истине, а жаждет иллюзий и удовольствий. Целостная концепция элитарной культуры в противопоставлении массовой представлена в книге испанского философа ХХ в. Хосе Ортеги-и-Гассета " Ортега утверждает, что «решимость масс овладеть тем, что раньше было достоянием меньшинства, не ограничивается областью развлечений, это генеральная линия, знамение времени».[196] Особенно эти тенденции видны в интеллектуальной жизни общества. «Писатель, который берет перо, чтобы писать на тему, которую он долго и основательно изучал, знает, что его рядовой читатель, ничего в этой теме не смыслящий, будет читать его статью не с тем, чтобы почерпнуть из нее что-нибудь, а с тем, чтобы сурово осудить писателя, если он говорит не то, чем набита голова читателя. Если бы люди, составляющие массу, считали себя особо одаренными, это был бы лишь случай частного ослепления, а не социальный сдвиг. Но для нынешних дней характерно, что вульгарные, мещанские души, создающие свою посредственность, смело заявляют свое право на вульгарность, и, причем повсюду». Масса давит все непохожее, особое, личное, избранное. [197] Ортега утверждает, что кто живо ощущает высокое призвание аристократии, того зрелище масс должно возбуждать и воспламенять, как девственный мрамор возбуждает скульптора. Социальная аристократия вовсе не похожа на ту жалкую группу, которая присваивает себе одной право называться «обществом» и жизнь которой сводится к взаимным приглашениям и визитам. У всего на свете есть свои достоинства и свое назначение… «Избранное общество» идет в ногу с эпохой. Но “массовый стиль” торжествует во всех сферах современной жизни и накладывает свою печать даже на те укромные уголки, которые предназначены лишь для немногих избранных.[198] Сейчас массам доступны удовольствия и предметы, созданные отборными группами (меньшинствами) и ранее предоставленные только этим группам. Массы усвоили вкусы и привычки, раньше считавшиеся изысканными, ибо они были достоянием немногих. Теперь массы спокойно пользуются тем, что было раньше доступно лишь богатым, и не только в области материальной, но, что гораздо важнее, в области правовой и социальной. Мы видим, что жизнь заурядного человека построена по той самой программе, которая раньше была характерна лишь для господствующих меньшинств. Сегодня заурядный человек занимает ту арену, на которой во все эпохи разыгрывалась история человечества; человек этот для истории – то же, что уровень моря для географии. Если средний уровень нынешней жизни достиг высоты, которая ранее была доступна только аристократии, это значит, что уровень жизни поднялся. [199] Мы живем в эпоху всеобщей нивелировки; происходит выравнивание богатств, прав, культуры, классов, полов. С этой точки зрения, восстание масс означает огромный рост жизненных возможностей. Господство масс имеет и положительную сторону: оно способствует подъему исторического уровня и показывает наглядно, что средний уровень жизни сегодня выше, чем был вчера.[200] Правящее меньшинство покинуло свой пост, что всегда бывает оборотной стороной восстания масс. В наше время преобладает человек массы, решение выносит он. Это совсем не то, что было в эпоху демократии и всеобщего избирательного права. Там массы сами не решали; их роль была лишь в том, чтобы присоединиться к решению той или иной группы меньшинства. Эти группы представляли свои «программы» общественной жизни, и массам предлагалось лишь поддержать готовый проект.[201] Такою всегда была власть в обществе, управляемом непосредственно массой, — она и всемогуща, и эфемерна. Человеку массы не дано проектировать и планировать, он всегда плывет по течению. Поэтому он ничего не создает, как бы велики ни были его возможности и его власть. Заурядный человек, видя вокруг себя технически и социально совершенный мир, верит, что его произвела таким сама природа; ему никогда не приходит в голову, что все это создано личными усилиями гениальных людей. Еще меньше он подозревает о том, что без дальнейших усилий этих людей великолепное здание рассыплется в самое короткое время. [202] К массе, по мнению Ортеги, духовно принадлежит тот, кто в каждом вопросе довольствуется готовой мыслью, уже видящей в его голове. Наоборот, человек элиты не ценит готовых мнений, взятых без проверки, без труда, он ценит лишь то, что до сих пор было недоступно, что приходится добывать усилием. Вопреки обычному мнению, именно человек элиты, а вовсе не человек массы, проводит жизнь в служении. Жизнь не имеет для него интереса, если он не может посвятить ее чему-то высшему. Еще один из выдающихся представителей культурологической элитологии Н.А.Бердяев в книге « Элитология культуры, таким образом, утверждает исключительную роль элитарного вида культуры в развитии и функционировании самой культуры вообще. При этом анализ основ массовой культуры и массового сознания показывает их несостоятельность и полную зависимость от сознания и культуры элиты. При этом необходимо указать, что речь в данном случае идет не о политической элите, а об элите знания, аристократии духа, власть которой зиждется на власти знаний, а не на знании власти. Культура политической элиты чаще всего бывает формой выражения не элитарной культуры вообще, а массовой культуры в частности. В демократическом обществе политик вынужден постоянно заигрывать с толпой, вынужден перенимать вкусы толпы, ее психологическое поведение и делать вид, что сам является сторонником и защитником массовой культуры. Поэтому политическая элита никогда не была и не будет носителем элитарной культуры, поскольку она напротив упорно насаждает массовую культуры – источник ее власти. Рассматривая историю мировой культуры мы всюду видим творения аристократии духа. Поэтому вслед за В.Парето мы можем сказать, что мировая культура есть кладбище умов великих людей, аристократов духа, которым человечество обязано всем. Все что нас окружает, было создано руками народа, но мозгами аристократов духа. Аристократия духа плоть от плоди самые лучшие представители народа. Они выделились из народа благодаря необычайной развитости своего духа и поэтому они выше народа, хотя и с народом. Поэтому я не вижу принципиального различия или даже вражды народной культуры и культуры творимой аристократией духа. Народная культура есть продукт не всего народа, а тех отдельных, наиболее одаренных и гениальных ее представителей, имена которых за давностью лет стерлись из памяти народной. Народ присваивает себе то, что создали аристократы духа. Только элита уделяет большое внимание точной фиксации самого акта творчества. Если бы не было элиты, мы сегодня не знали бы, что сказку о «Золотом петушке» или «О царе Салтане» написал А.С.Пушкин. О «Руслане и Людмиле» мы бы говорили как о народном эпосе и т.д., и т.п. Поэтому склонность элиты все архивировать весьма положительная склонность для исторической науки в целом. Именно она фиксирует роль личности в истории конкретного народа. В народной же памяти могут удержаться только эклектичная информация. Вот почему в исторической памяти русского народа так много сказок. Русский народ больше помнит о Соловье Разбойнике, и практически ничего о походах Суворова. Если бы не историческая наука (удел аристократии духа) народ бы давно уже забыл о том, кто правил им в XII, XIV или XVIII вв. Об Александре Невском мы знаем благодаря его «Житии», но если бы не было этого «Жития», кто бы сегодня знал о том, что был такой правитель на Руси?! Элитология культуры, поэтому, самым тесным образом связана с элитологическим персонализмом. Мы вправе даже утверждать, что элитология культуры вытекает из элитологического персонализма, поскольку элитарная культура есть отчужденная форма элитарного сознания, есть продукт творчества элитной личности. Интерпретируя Г.Зиммеля можно сказать, что культура есть погружение нашего сознания в сознание великой личности.[204] Именно активность такой личности (душевная энергия) и является источником культуры.[205] Поэтому культура есть отраженная форма нашего сознания. Культура это восприятие (собеседование, сопереживание) личностью истин другой личности, т.е. сопереживание творчества одной личности в творчестве другой. ЭЛИТА И «ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА» Современные элитологи и культурологи пришли к выводу, что многие философские идеи элитарности культуры сложились в западном сознании в результате освоения идейного наследия Просвещения. Ф.Ницше указывал, что можно провести впечатляющее различие между По нашему мнению такие понятия как «аристократическая и демократическая культуры» не следует автоматически отождествлять с дихотомией «элитарная и массовая культура». Если «элитарная» и «массовая» культуры это явление, то «аристократическая» или «демократическая» – это характеристика данного явления. И действительно, элитарная культура может носить как аристократический (сословно закрытый), так и демократический (либеральный в первую очередь) характер. Так, живопись Диего Веласкеса носила сугубо аристократический характер, поскольку он был придворным портретистом испанского короля и выполнял заказы его двора. Однако по прошествии времени все его произведения составили славу музея Прадо в Мадриде, общенациональной гордости Испании, двери которого открыты для всех. Речь при этом идет не столько о том, что это искусство перешло из аристократической среды в демократическую, сколько о том, что его произведения стали доступны для понимания различных социокультурных слоев общества. Как писал Х.Ортега-и-Гассет массы в своем духовном развитии поднялись до понимания культуры в прежнем аристократическом духе, ибо сама аристократическая-элитарная культура не может «опуститься» до уровня вкусов масс. Следовательно, элита духа воспитывает массы, а не массы диктуют ей свои эстетические вкусы. С другой стороны, мы должны обратить наше внимание так же и на то, что внутри самой аристократической культуры достаточно часто проявлялись черты именно массовой культуры и массовой психологии. Отдельные пристрастия аристократов прошлых веков в их среде носили действительно массовый характер, ибо и среди аристократов была своя элита и были свои массы. Так повальное увлечение испанским дворянством XVI века рыцарским романом породило целую волну второстепенных и порой даже бездарных произведений, носивших именно массовый характер, в сравнении с которыми «Дон Кихот» М.Сервантеса выглядит действительно как элитное произведение, сразу же приобретшее воистину демократический характер. Пьесы Лопе де Вега или Тирсо де Молина относятся к числу элитных (т.е. классических, особо ценных, гениальных) произведений, но театр в Испании всегда носил демократический (общенародный) характер, даже если это и был королевский театр. Учитывая все выше изложенное, мы можем предложить несколько вариантов взаимоотношений этих двух культурологических дихотомий: 1) элитарная аристократическая культура; 2) элитарная демократическая культура; 3) массовая аристократическая культура и 4) массовая демократическая культура. Все эти четыре позиции и будут составлять многообразие народной культуры. При этом под «элитарной культурой» мы вправе понимать все то, что критически воспринимается и понимается личностью, а под «массовой» – некритическое принятие культуры. Рассмотрим теперь более подробнее каждую из выше предложенных позиций. 1) 2) 3) 4) Если элитарную аристократическую культуру и элитарную демократическую культуру мы склонны рассматривать как творческое начало всей культуры в целом, то массовую аристократическую культуру и массовую демократическую культуру, как культуру потребительскую, способную лишь транслировать, но не генерировать идеи творчества. К этому следует добавить, что элитарная аристократическая культура и массовая демократическая чаще всего воспринимают друг друга как антикультуры. В этом плане два остальных вида культуры имеют больше точек соприкосновения и взаимообогащения. Во всякой национальной культуре всегда должна быть как культура «первого ряда», так и «галерки». Право на жизнь имеет всякая культура, отражающая конкретное историческое сознание. Человек вправе сам выбрать, где ему сидеть – в первом ряду или в последнем. Для этого ему необходимо довериться своему чутью. Если ему не удобно сидеть в «первом ряду» лучше всего занять более отдаленную позицию. История убедительно показывает, что многие из первого ряда оказались выходцами с галерке и, наоборот, – на галерки оказываются те, кто по статусу, но не по достоинству сидел в первых рядах. В культурную элиту чаще всего попадают люди с заднего ряда, такие как В.М.Шукшин, Фихте или Сократ. Но там же есть места и для Луи де Фюнеса, Шарля Монтескье и Платона. Социальное происхождение здесь не имеет никакого значения. Для аристократии духа первейшее значение имеет IQ, а не голубизна «благородной» крови. Массовая культура в своем желании копировать открытия элитарной культуры подчас доходит до смешного, доводя ее до полного абсурда. Абсурдно видеть на туалетной бумаге «Джоконду» Леонардо да Винчи или слышать Моцарта в исполнении посредственной рок-группы. Эстетика массового сознания всегда настолько эклектична, что никогда не дает ей возможность точно определиться с тем, что ей действительно соответствует. Вкусы масс меняются словно в калейдоскопе. Отсутствие постоянства позволяет манипулировать этим сознанием не только политической элиты, но и идеологам массовой культуры. Массовая культура всегда желала сделать «Венере Милосской» руки, ибо безрукую античную богиню эстетика массового сознания просто не принимает. Мы еще раз должны особо подчеркнуть, что нет никакой необходимости отождествлять «массовую культуру» с «демократизацией культуры». Если «массовая культура» есть экономический продукт жизнедеятельности открытого промышленного попперовского общества, то «демократизация культуры» есть особого рода процесс проникновения элитарной культуры в массы, или, что тоже верно, есть постижение массами высоких достижений элитарной культуры. Для этого «проникновения» и «постижения» необходимо как минимум два неприменных условия: 1) необходимо, чтобы культурная элита осознавала потребность делиться со своими духовными достижениями с массами и 2) необходимо, чтобы сами массы стремились (т.е. тоже испытывали потребность) понять и присвоить себе достижения этой элитной группы. КРИТИКА «АРИСТОКРАТИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ» Демократически настроенные культурологи усвоили весьма банальную схему ценностных оценок культурных достижений различных социальных слоев общества. Их критика элитарной культуры сливается с неприятием культурных ценностей аристократии, якобы всегда враждебной народным культурным традициям. Здесь окончательно смешиваются такие понятия как « Ряд современных исследователей не видят никакой разницы так же и между такими понятиями как «аристократическая» и «демократическая» культуры, с одной стороны и «элитарная» и «массовая», с другой. В их представлении аристократическая (элитарная) культура несет на себе негативный, а порой даже деструктивный характер. «В соответствии со своими «героическими» и индивидуалистическими представлениями, члены элиты, которые выдвинулись индивидуально, склонны видеть сущность культуры в ее высочайших достижениях, в шедеврах. Творения выдающихся гениев, с их точки зрения, определяют ценность культуры в целом. Культура, следовательно, воспринимается не как непрерывный поток коллективных достижений, а как отдельные взлеты творческого гения. Иначе оценивают культуру элиты, создаваемые коллективным механизмом в условиях демократии. Они склонны видеть в культуре постепенное накопление небольших достижений, некое слияние крошечных достижений в могучую реку. В образовании так ориентированные мыслители считают хорошую посредственность более важной, чем высшие достижения. Они утверждают, что в истории судьба групп и человечества в целом более зависят от неуклонных усилий анонимных масс, чем от вызывающего благоговение взлета редкого гения».[209] Позволим себе несколько корректных замечаний относительно данной позиции, которая, по нашему мнению, несколько упрощенно понимает суть проблемы противоречия существующей между различными культурами масс и элит. П.С.Гуревич утверждает, что «В аристократическом обществе (термин весьма оригинальный! – П.К.) правящая страта создает дистанцию между собой и низшими группами, относясь к их представителям свысока. Каждый контакт между «высшими» и «низшими» превращается в крайне формализованный ритуал. Господство над низшими группами не сводится к приказам и обеспечению повиновения. В преобладающей степени оно состоит в поддержании вертикальной дистанции, становящейся органической частью мышления не только правителей, но и управляемых. Это психологическое дистанцирование является частью аристократического иерархического порядка. Аристократические культуры неодобрительно относятся к спонтанному, импульсивному поведению, считая его вульгарным».[210] Прекрасная оценка, но только не понятно, что имеет в виду автор этой цитаты, когда говорит о неком «аристократическом обществе»? Где, когда и кто видел это самое пресловутое «аристократическое общество» в наш поголовно «демократический» век?! Если нам не будут представлены доказательства существования этого «аристократического общества», то все суждения об аристократической культуре будут носить сугубо схоластический характер, а, следовательно, и наше отношение к ним будет весьма скептическим. Тем же автором далее утверждается, что именно «аристократические культуры обладают тенденцией к усилению дистанции, не только вертикальной, то есть между «высокими» и «низкими» группами, но и между равными. Типично аристократическая установка – это «дистанция» и формальность даже в узком кругу».[211] Вполне естественно, что между аристократическим и массовым всегда и неизбежно возникает психологическая дистанция (ПД), но так ли велика в этом вина аристократической культуры? Ведь ПД возникает не только потому, что аристократическая культура не желает принять массовую культуру и признать ее себе равной, но и от того, что сама массовая культура не может вовремя понять и подняться до уровня аристократического восприятия и мышления. Мировая история знает не мало примеров того, как именно массовая культура была инициатором усиления ПД и самым классическим примером тому является культурная политика в первые годы Советской власти (20-30-е гг. ХХ в.) в СССР, когда были просто уничтожены многие выдающиеся образцы «аристократической народной» культуры. «Аристократические элиты – продолжает далее П.С.Гуревич, — обычно стремятся создать свою собственную «элитарную культуру». Они озабочены тем, чтобы определенные существенные черты их групповой культуры, такие как формы социального общения, развлечения, особенности речи, а также различные методы и системы знания, оставались недоступными для многих. К.Мангейм, в частности, ссылался на то, что элитарные группы интеллектуалов аристократического типа, такие как касты священнослужителей, используют в этих целях свой особый язык для посвященных, например, санскрит или латынь.[212] Использование родного языка в литературе или литургии оказывается с этой точки зрения важным рычагом демократизации культуры, поскольку при этом происходит вторжение «низших» (технологических и индустриальных) интересов в священные пределы науки».[213] В этом высказывании П.С.Гуревича и К.Мангейма есть своего рода противоречие. Традиционно эпоха Ренессанса считается как время усиления аристократического начала в культурной жизни общества. Но именно к этому времени относится становление литературного языка Италии, Англии или Франции. При этом обращает на себя внимание, что создатели этих литературных национальных языков – Данте, Чосер и Рабле – были аристократами духа! Но вернемся к критике П.С.Гуревича: «Типичная аристократическая речь формальна, стереотипна и стилизована. Ее горизонт строго ограничен: определенные «низкие» предметы из нее исключаются.[214] Вещи, наиболее насущные для страты, борющейся за удовлетворение элементарных потребностей, такие как пища и деньги, принято не замечать как вульгарные. Такое жеманство и изысканность становятся все более вычурными по мере того, как аристократическая группа становится старше и состоит из членов, унаследовавших свое привилегированное положение, а не создавших его.[215] Первое поколение правящей группы, непосредственно переживает риск и борьбу в войне или финансовой борьбе еще не обладает такой вычурной утонченностью. Однако ее потомки склонны не замечать «жизненные факты» до тех пор, пока они живут в мире не реальных вещей, а искусственных символов. Еще одна характерная черта моделей аристократической речи – это тенденция к жестокой правильности, стремлении исключить все «хаотическое» и нарушающее правило.[216] Выполняя требование аристократического общества Французская Академия в XVII веке предприняла стандартизацию французского языка. Французский лингвист Брюно проделал скрупулезное исследование, сравнив Словарь Французской Академии (первое издание 1694 г.) с позднейшим неофициальным демократическим документом – Французской энциклопедией. Он нашел, что энциклопедия использовала бесконечно более богатый словарь, потому что поместила в систематизированном порядке большее число технологических и индустриальных понятий, опущенных в Словаре».[217] «Итак, — подводит итог своим размышлениям П.С.Гуревич, — различные принципы селекции элит (аристократических и демократических) приводят к характерным различиям в культуре рассматриваемых обществ в таких областях, как искусство, философия и религия, а также в современной интерпретации повседневной жизни. Гуманистический идеал культуры и образования вовсе не представляет крайний тип аристократической мысли. Он слишком универсален, чтобы быть приспособленным к потребностям небольших замкнутых привилегированных каст. Однако в известном смысле это все еще идеал элитарной группы, т.е. «культурной» буржуазии, элиты, стремящейся отделить себя от масс пролетариев или мелкой буржуазии. Гуманистический идеал отмечен в этом смысле «аристократическими» чертами».[218] Высказанная П.С.Гуревичем мысль об аристократизме гуманистических идей отражает ту историческую реальность, которая действительно сложилась в эпоху Возрождения, когда носителем этой идеи действительно была элита. Гуманизм как идеология и идеализм как философия могли возникнуть только в элитарном сознании. Массовое сознание может породить лишь вандализм, но не высокую культуру. Идея антропологической личности могла появиться только в элитарном сознании. Она была в нем уже тогда, когда в массовом сознании все еще сидела идея о том, что личностью может быть только Бог. Отличие Средневековья от Возрождения как раз и заключается в том, что средневековый индивид противостоит личности Ренессанса. Такую антропологическую революцию могло совершить лишь элитарное сознание и высокая культура Возрождения есть прямое следствие этого грандиозного переворота мышления. Демократизация культуры имеет всякий раз место тогда, когда общество находится в процессе либерализации своей политической и социокультурной систем. В закрытом обществе начинают действовать ложные аристократические тенденции культурного развития. Так было, например, в Германии в эпоху «третьего рейха» и в СССР в эпоху «развитого социализма», когда культурные достижения этих стран и этого времени объявлялись вершинами культурного развития «прогрессивного человечества», на фоне деградирующей культуры прогнившего буржуазно-демократического Запада. И «арийская культура» и «культура развитого социализма» имели одну общую черту – они самозвано «элитизировались». Точнее их насильственно (т.е. субъективно) «элитизировала» политическая идеология этих тоталитарных режимов. История утверждает, что такая элитизация культуры может быть навязана исключительно только политической идеологии и является прямым продолжением политической деятельности тоталитарной элиты власти. Такая «элитизация» культуры исчезает с исчезновением самой идеологии этой политической элиты. Таким образом, мы имеем дело с псевдоэлитной культурой. Той самой «культурой», которая является фактически продолжением политической идеологии и рассчитана только для подчинения масс. Такая «высокая культура» не имеет ничего общего с подлинной элитной культурой эпохи Античности или Ренессанса. Идеологическая культура представляет собой разновидность псевдокультуры и мы должны классифицировать ее совершенно отдельным образом от элитарной и даже массовой культур. В заключение этой главы мы должны обратить наше внимание на тот факт, что элитология культуры находит свое дальнейшее развитие в элитологии образования, так как восприятие ценностей культуры есть уже процесс образование (учение) индивида в образовании (становлении) личности. В этой связи уместно напомнить слова Г.Лессинга из его книги « |
|
|