"Этот бессмертный" - читать интересную книгу автора (Желязны Роджер)

Глава 12

Мы продолжали там висеть. Ночь была холодна.

Ждать нам пришлось долго. В конце концов мы потеряли счет времени.

Мышцы у нас были сведены судорогой и болели. Нас покрывала засохшая кровь из бесчисленных мелких ран. Мы были все в синяках. Нас мутило от усталости и бессонных ночей.

Мы продолжали там висеть, и веревки врезались нам в тело.

– Ты думаешь, они доберутся до твоей деревни?

– Мы им обеспечили хороший старт. Я думаю, у них приличные шансы.

– С тобой всегда трудно работать, Караги.

– Я знаю. Я сам тоже это заметил.

– Помнишь, мы тогда летом гнили в башнях на Корсике.

– Угу.

– Или марш-бросок до Чикаго, когда мы потеряли все снаряжение в Огайо.

– Да, тогда был тяжелый год.

– Подумай, Караги, у тебя всегда неприятности. Ты просто рожден, чтобы дергать тигра за хвост – так говорят о людях вроде тебя. С такими трудно быть рядом. Что касается меня, то я люблю тишину и тень, книгу стихов, мою трубку…

– Тихо! Я что-то слышу!

Это был цокот копыт.

В конусе света от упавшего фонаря появился сатир. Двигался он нервно, переводя глаза с меня на Хасана, потом обратно, вверх, вниз, кругом, за нас.

– Помоги нам, малыш с рожками, – сказал я по-гречески.

Он осторожно приблизился.

Заметив кровь и разорванных в клочья куретов, он повернулся, будто собираясь бежать.

– Вернись! Ты мне нужен! Это я – тот, который играл на свирели.

Он остановился и опять повернулся к нам; ноздри его вздрагивали, раздуваясь и опадая. Заостренные уши дернулись.

Он вернулся обратно; на почти человеческом лице появилось страдальческое выражение, когда пришлось идти через запекшуюся кровь.

– Нож. Вон там, у моих ног, – сказал я, показывая глазами. – Подбери его.

Ему, видимо, претило даже касаться чего-либо, сделанного руками человека, в особенности оружия.

Я просвистел последние такты моей последней мелодии.

«Скоро ночь, скоро ночь, скоро ночь…» Его глаза повлажнели. Он вытер их тыльной стороной мохнатых кулачков.

– Возьми нож и разрежь на мне веревки. Возьми его. Не так, ты порежешься. Другим концом. Вот так.

Он взял нож как следует и посмотрел на меня. Я шевельнул правой рукой.

– Веревки. Разрежь их.

Он разрезал. Это заняло у него двадцать минут, а у меня на руке остался кровавый браслет. Мне пришлось постоянно двигать рукой, чтобы он не проткнул мне артерию. Но он все же освободил мою руку и теперь выжидательно глядел на меня.

– Теперь дай мне нож, а остальное я сделаю сам.

Он вложил нож в мою протянутую руку.

Я взял его, и через несколько секунд был на свободе.

Когда я освободил Хасана, сатир уже исчез. Я услышал лишь отдаленный цокот копыт.

– Дьявол простил меня, – сказал Хасан.

Мы как могли быстро удалились от Горячего Пятна, обогнули селение куретов и продолжили путь дальше к северу, пока не вышли на тропу – я узнал ее, она вела в Волос. Бортан ли отыскал сатира и каким-то образом убедил его прийти к нам, или же сатир сам наткнулся на нас и узнал меня – этого я не мог знать наверняка. Бортан, однако, не вернулся, так что я склонялся к последнему варианту.

Ближайшим местом, где можно было найти друзей, был Волос – добрых двадцать пять километров на восток. Если Бортан отправился туда, то там его должны узнать многие из моих родственников, но все же до его возвращения пройдет еще много времени. Посылать его за помощью было все равно что хвататься за соломинку. Если он отправился не в Волос, а куда-то еще, то тем более неизвестно, когда он вернется. Но он уже раз нашел мой след, и снова пойдет по нему. Так что мы продолжили путь, стараясь оставить позади как можно большее расстояние.

Километров через десять мы уже шатались. Было ясно, что без отдыха нам много не пройти, и мы стали присматривать более или менее безопасное место для сна.

В конце концов я увидел знакомый крутой каменистый холм, где еще мальчишкой пас овец. Небольшая пастушья пещера, расположенная выше середины холма, оказалась сухой и пустой. Деревянная стенка у входа сильно обветшала, но еще держалась.

Мы натаскали чистой травы на подстилку, укрепили дверь и забрались внутрь. Через мгновение Хасан уже похрапывал. Мое сознание еще секунду работало, прежде чем уплыть, и за эту секунду я понял, что из всех наслаждений глоток холодной воды, когда хочется пить, спиртное, когда хочется выпить, секс, сигарета после многих дней без курева ничто не может сравниться со сном.

Сон лучше всего…

Надо сказать, если бы наша компания отправилась из Ламии в Волос длинной дорогой – по берегу – то всего этого могло бы и не случиться, и Фил мог бы быть жив сейчас. Но я не могу объективно судить о том, что произошло бы в этом случае; даже сейчас, оглядываясь назад, я не могу сказать, как бы я все устроил, если бы можно было все начать сначала. Силы окончательного распада уже маршировали меж руин с оружием наизготовку…

Мы добрались до Волоса на следующий день после полудня, и через гору Пелион вышли к Портарии. На другой стороне глубокой ложбины лежала Макриница.

Мы перешли ложбину и нашли там всех наших.

Фил привел их в Макриницу, попросил бутылку вина и том «Прометея Раскованного» и с двумя этими предметами засиделся до глубокой ночи.

Утром Диана нашла его улыбающимся и уже холодным.

Я соорудил для него погребальный костер среди кедров, вблизи развалин епископства – Фил не хотел, чтобы его похоронили. В костер я положил ладан и ароматические травы; он получился вдвое выше человеческого роста. Этой ночью он сгорит, и я попрощаюсь еще с одним другом. При взгляде назад вся моя жизнь кажется мне состоящей главным образом из приходов и уходов. Я говорю «здравствуй», я говорю «прощай», и только Земля остается.

К черту. После полудня я со всей компанией отправился пешком в Пагасу, порт древнего Иолка, расположенный на мысу напротив Волоса. Мы остановились в тени миндальных деревьев на холме, с которого открывается вид на море и на скалистый берег.

– Вот здесь аргонавты подняли парус, отправляясь на поиски золотого руна, – сказал я, ни к кому особенно не обращаясь.

– А кто они были? – спросила Эллен. – Я читала об этом в школе, но забыла.

– Там были Геракл, и Тесей, и певец Орфей, и Асклепий, и сыновья Северного Ветра, и Язон, их капитан – он был воспитанником кентавра Хирона; кстати, пещера Хирона как раз тут, у вершины горы Пелион.

– Правда?

– Я тебе как-нибудь ее покажу.

– Ладно.

– Битва богов с титанами тоже была здесь неподалеку, – сказала Диана, подойдя ко мне с другой стороны. – Разве титаны не вырвали с корнем гору Пелион и не взгромоздили ее на Оссу, чтобы взобраться на Олимп?

– Говорят, что так. Но боги позаботились восстановить все декорации по завершении кровавой битвы.

– Парус, – сказал Хасан, указывая зажатым в руке полуочищенным апельсином.

Я взглянул на море – у самого горизонта виднелось крохотное пятнышко.

– Да, это место по-прежнему служит портом.

– Может, на борту этого корабля плывут герои, – сказала Эллен, – возвращаясь с новым руном. Что они будут делать с этим руном?

– Важно не само руно, – вмешалась Рыжая, – а его добывание. Любой хороший сказитель это знает. Женщины всегда делают из руна потрясающие наряды. Они умеют подбирать остатки после геройских поисков.

– Но, милочка, к вашим волосам оно не пойдет.

– К вашим тоже, детка.

– Я могу поменять цвет. Конечно, мне это не так просто, как вам…

– Там, через дорогу, – произнес я громким голосом, – видны развалины византийской церкви. Это епископство, оно назначено к реставрации в ближайшие два года. По преданию, на этом месте праздновалась свадьба Пелея, тоже аргонавта, с морской нимфой Фетидой. Может быть, вы слышали историю об этом празднестве? Все были приглашены, кроме богини раздора, но она все-таки пришла и подбросила золотое яблоко с надписью «Прекраснейшей». Парис присудил его Афродите, и судьба Трои была решена.

Последний раз, когда Париса видели, он был не слишком счастлив. Вот так оно бывает с решениями! Как я много раз говорил, эта земля просто полна мифов.

– Как долго мы тут пробудем? – спросила Эллен.

– Я хотел бы еще на пару дней остаться в Макринице, – сказал я, – а потом мы направимся к северу. Допустим, еще неделя в Греции, а затем поедем в Рим.

– Нет, – сказал Миштиго, который все это время сидел на камне и разговаривал со своим диктофоном, глядя поверх воды. – Нет, путешествие окончено. Это последняя остановка.

– Почему так?

– Я удовлетворен и теперь возвращаюсь домой.

– А как же ваша книга?

– Я уже нашел сюжет.

– Какого рода?

– Я пришлю вам экземпляр с автографом, когда закончу. Мое время дорого, а все, что я хочу, у меня уже есть. Или, по крайней мере, все, что мне нужно. Я сегодня утром связывался по радио с Порт-о-Пренсом, и вечером они пришлют за мной скиммер. Вы все можете ехать дальше и делать, что вам угодно, а я закончил.

– Что-нибудь не так?

– Нет, все в порядке, но мне пора уезжать. Мне много надо сделать.

Он вскочил на ноги и заторопился идти.

– Мне надо уложить кое-какой багаж, так что я возвращаюсь. У вас действительно очень красивая страна, Конрад, несмотря ни на что. Я вас всех еще увижу за обедом.

Он повернулся и стал спускаться с холма.

Я сделал несколько шагов вслед, глядя, как он уходит.

– Интересно, с чего это он? – подумал я вслух.

Возле меня послышались шаги.

– Он умирает, – сказал Джордж мягко.

Мой сын Язон, опередивший нас на несколько дней, покинул деревню.

Соседи сказали, что он отбыл к Аиду накануне вечером. Патриарха унес на спине адский пес с горящими глазами, выбивший дверь его жилища и утащивший его в ночь.

Все мои родственники наперебой зазывали меня на обед. Дос Сантос все еще отлеживался; Джордж обработал его раны и не счел необходимым отправлять его в госпиталь в Афины.

Всегда приятно вернуться домой.

Я прошелся до Площади и полдня провел в разговорах со своими потомками. Не расскажу ли я им про Талер, про Гаити, про Афины? Ну что ж, расскажу. И рассказал. Не расскажут ли они мне про последние двадцать лет жизни в Макринице? Рассказано.

Я отнес цветы на кладбище и немного побыл там. Потом отправился домой к Язону и починил дверь с помощью найденных в сарае инструментов.

Обнаружив там бутылку вина, всю ее выпил. Выкурил сигару. Сварил и выпил целый кофейник кофе.

Я по-прежнему пребывал в подавленном состоянии. Я не понимал, что происходит. Джордж был в курсе болезни веганца; он сказал, что у Миштиго налицо несомненные симптомы нервного заболевания, неизлечимого и безусловно смертельного.

И тут даже Хасана ни в чем нельзя было обвинить. «Этиология неизвестна» – таков был диагноз Джорджа.

Поэтому все планы изменились.

Джордж знал о болезни Миштиго с самого его приезда. Что навело его на эту мысль?

Фил попросил его обследовать веганца на предмет выявления признаков смертельного заболевания.

Почему?

Ну, он не объяснил почему, а я в тот момент не мог пойти и спросить.

Это была задача.

Миштиго либо выполнил свою работу, либо не имел достаточно времени для ее завершения. Он сказал, что закончил все дела. Если это не так, то я всю дорогу безо всякого смысла защищал покойника. Если же работа действительно выполнена, то мне нужно было узнать ее результаты, чтобы быстро принять решение касательно оставшегося кусочка его жизни.

Обед ничего не прояснил. Миштиго говорил обо всем, что приходило ему в голову, и либо игнорировал наши вопросы, либо уклонялся от ответа.

Наконец, после кофе мы с Рыжей вышли выкурить по сигарете.

– Что случилось? – спросила она.

– Не знаю. Думал, может, вы знаете.

– Нет. И что теперь?

– Это вы мне скажите.

– Убить его?

– Может быть, и так. Но сперва – почему?

– Он кончил свою работу.

– Какую? Что это была за работа?

– Откуда мне знать?

– О черт! Мне нужно знать! Я хочу знать, почему я убиваю. Такая у меня забавная привычка.

– Забавная? Да, очень. Это же очевидно, не так ли? Веганцы снова хотят скупить Землю. А он возвращается, чтобы привезти им отчет об интересующих их местах.

– Тогда почему он не объездил все эти места? Зачем прерывать поездку после Египта и Греции? Пески, скалы, джунгли и отборные чудовища – вот все, что он видел. Вряд ли это заслуживает одобрительного отзыва.

– Значит, его все это достало – вот почему он уезжает. Ему еще повезло, что остался в живых. А мог бы быть съеден боадилом или куретами.

Так что он просто бежит.

– Отлично. Тогда дадим ему сбежать. Пусть он напишет плохой отзыв.

– Он не может. Если они всерьез хотят покупать, они не ограничатся таким беглым осмотром. Просто пришлют кого-нибудь другого – покрепче – чтобы закончить работу. Если мы убьем Миштиго, они поймут, что мы по-прежнему существуем, протестуем, твердо стоим на своем.

– …И он не боится за свою жизнь, – пробормотал я.

– Нет? Ну и что из этого?

– Не знаю. Но хочу выяснить.

– Каким образом?

– Думаю, что просто спрошу его.

– Вы лунатик, – и она повернулась уходить.

– Делайте, как я говорю, или не делайте вовсе.

– Тогда все равно, что делать. Это уже неважно. Мы проиграли.

Я взял ее за плечи и поцеловал в шею.

– Еще нет. Вот увидите.

Она стояла, вся сжавшись.

– Возвращайтесь домой, – сказала она. – Скоро ночь.

Я так и поступил, пошел обратно, в большой старый дом Якова Коронеса, где остановились мы с Миштиго, и Фил.

Я постоял в той комнате, где Фил уснул последним сном. На письменном столе по-прежнему лежал «Прометей Раскованный», рядом стояла пустая бутылка. Он говорил о своей близкой смерти, когда связался со мной по радио в Египте; он перенес сердечный приступ, через многое прошел. По всему выходило, что он должен был оставить старому другу письмо по такому важному поводу.

Поэтому я открыл бесполезный эпос Перси Биши Шелли и заглянул внутрь.

Оно было написано на чистых страницах в конце книги, написано по-гречески. Не на современном греческом, а на классическом языке.

Примерно так:

Ну что ж, хорошо, решил я, значит, веганцу выпала жизнь, а не смерть.

Так сказал Фил, и я не сомневался в его словах.

Я вернулся за обеденный стол у Микара Коронеса и оставался рядом с Миштиго, пока он не был готов к отправлению. Я проводил его обратно к Якову Коронесу и понаблюдал за тем, как он заканчивает свои сборы. За все это время мы обменялись едва ли десятком слов.

Его вещи мы перенесли на площадку перед домом, где должен был приземлиться скиммер. Прежде чем остальные (включая Хасана) подошли сказать ему «до свидания», он обернулся ко мне и спросил:

– Скажите, Конрад, зачем вы разбираете пирамиду?

– Чтобы подложить свинью Веге, – ответил я. – Чтобы дать вам понять, что если вы хотите заполучить это место и вам удастся отобрать его у нас, то оно достанется вам в еще более ужасном состоянии, чем было после Трех Дней. Смотреть тут будет не на что. Мы спалим остатки нашей истории. Вам, ребятки, не достанется ни клочка.

Тонкий, жалобный вой, вызванный выходящим из глубины легких воздухом, по нашим меркам означал, что веганец тяжело вздохнул.

– Ну что ж, похвальное намерение, – сказал он, – но мне так хотелось увидеть пирамиду. Как вы считаете, вам удастся снова сложить ее? Может быть, даже вскоре?

– С чего это вы взяли?

– Я заметил, что ваши люди помечали многие куски.

Я пожал плечами.

Миштиго продолжил:

– Тогда у меня к вам всего один серьезный вопрос – насчет вашей страсти к разрушению…

– Что за вопрос?

– Это и вправду искусство?

– Идите к черту.

Тут подошли остальные. Глядя на Диану, я отрицательно покачал головой. Потом ухватил Хасана за запястье и отобрал крохотную иглу, которую он приладил к ладони, а после этого позволил ему обменяться с веганцем коротким рукопожатием.

С темнеющего неба к нам спикировал скиммер. Я проследил за тем, как Миштиго поднялся на борт, сам погрузил его багаж, сам закрыл за ним люк.

Скиммер взлетел без всяких неожиданностей и за считанные секунды исчез из виду.

Конец бесполезной поездки.

Я вернулся в дом и переоделся.

Настало время хоронить друга.