"Кулаки пустыни" - читать интересную книгу автора (Говард Роберт)

2

Элу Лайману не составило труда организовать первый поединок для Кирби Карнеса в клубе «Барбари»: ведь хозяин заведения знал, что у всех бойцов Лаймана есть некая изюминка. Элу же было известно, что именно нужно публике — он чувствовал это нутром. На всякий случай Эл позаботился о том, чтобы первый противник Карнеса оказался не слишком сильным. И выбрал одного стареющего ветерана, даже в лучшие свои годы не хватавшего звезд с неба.

Циничный интерес к предстоящему бою у зрителей возрос, когда Лайман принялся повсюду распространяться о жестокости и выносливости настоящего «льва пустыни».

— Ребята, он абсолютно не умеет боксировать, — говорил он знакомым в кафе. — Да ему это и не нужно. Он сделан из стальных пружин, обмотанных вокруг железных балок, и китовой кости, покрытой невыделанной бизоньей шкурой. Ну, Спайка Салливэна вы все знали. Тупица он был преизрядный, но что-что, а бить умел. Так вот, Спайк с минуту молотил его изо всех сил, со всем старанием, — а этому как об стенку горох. Нет, ребята, моего парня нокаутировать невозможно. Это я вам серьезно говорю.

По крайней мере, старине Джо Харригану сделать это не удалось. По сигналу гонга Карнес смерчем вылетел из своего угла. Не умея защищаться и уворачиваться, он дрался как мог. И даже не подозревал, что поединок на ринге сильно отличается от тех бесчисленных кабацких драк и стычек на улице, в которых ему доводилось участвовать. Огни ламп и крики зрителей сначала беспокоили его, но после гонга он забыл обо всем. И пулей вылетел на середину ринга.

Харриган никогда не отличался особыми достоинствами. А сейчас и вовсе его мышцы превратились в истертые веревки, костяшки пальцев — в стертые куски мела, и любое прикосновение перчатки противника к его голове отзывалось в мозгу гулким болезненным эхом.

В течение раунда он избегал убийственных, свистящих кулаков Кирби Карнеса — уворачивался, блокировал, зажимал противника в клинч.

То же продолжалось и во втором раунде, и только под конец мощный удар Карнеса снизу со всей силой влепился в солнечное сплетение Харригана. Старый боксер, позеленев лицом, рухнул на ринг, и спас его от нокаута лишь прозвеневший гонг.

Лайман шепотом вторил орущей толпе, побуждая Карнеса к активным действиям. В конце концов, публика приходила в «Барбари» именно за этим — насладиться полновесными ударами, кровью, текущей по лицам, расквашенными носами и рассеченными бровями бойцов, видом корчащегося на ринге проигравшего… Лишь один человек в первом ряду, покачивая седой головой, что-то неодобрительно бормотал себе под нос, и, судя по выражению лица, находил в таком боксе нечто отталкивающее.

На третий раунд Харриган вышел, все еще морщась от резкой боли в животе. Карнес обрушил на него удар правой. Харриган слишком устал, чтобы увернуться, слишком плохо себя чувствовал, чтобы продумать защиту.

Перчатка противника лишь скользнула по его челюсти, но этого оказалось достаточно. Харриган рухнул на ринг (как и в трех предыдущих боях), а рефери, сосчитав до десяти, поднял руку Карнеса. Зрители свистели и восторженно вопили. Свистели — ибо знали, что старина Джо уже вышел в тираж, а кричали потому, что свалить его с ног, в конце концов, было работой Карнеса, и сделал он ее вполне достойно.

— Отлично, Кирби, отлично, — бубнил Лайман, накидывая халат на плечи своего подопечного. — Что я тебе говорил? Дерись как умеешь, не надо ничего придумывать. Принимай все удары, изматывай противника, лупи сам. Наплюй на технику. Тебя все равно никто не сможет нокаутировать.

Когда зрители стали расходиться, один из болельщиков ткнул пальцем в сторону седого худощавого мужчины из первого ряда и сказал своему приятелю:

— Знаешь, кто это? Сам Джон Рейнольдс. Он был менеджером не менее дюжины парней, которых с самого дна вывел в первую лигу. Время от времени он появляется в клубах вроде нашего — высматривает подходящий материал.

Его собеседник, пораженный услышанным, пробрался поближе к уходящему менеджеру и, сам удивляясь своей дерзости, обратился к нему:

— Мистер Рейнольдс, как вам сегодняшние бои?

— Грязь, как всегда, — сухо ответил тот. — У Лаймана отличный парень, так ведь он, как обычно, измотает его, высосет все соки и бросит.

Справедливость этого пророчества подтвердилась не сразу. Поначалу Карнес быстро завоевывал популярность в «Барбари». Он мог бить сильно, умел держать удар. А большего на Барбари-стрит и не ждали.

Невежество Карнеса в отношении бокса было потрясающим. Он беспрекословно выполнял все требования и рекомендации Лаймана. Он даже не предполагал, насколько тот обманывает его, выдавая подсчитанную им единолично сумму гонорара. Жил Кирби в дешевых меблирашках неподалеку от клуба, тренировался в убогом зале, переделанном из конюшни, а в перерывах между матчами подрабатывал помощником бармена — разливал пиво по кружкам.

Один спившийся, превратившийся в развалину ветеран обучил его азам бокса — но не более. Лайман не хотел, чтобы его подопечный чему-либо учился: он зарабатывал хорошие деньги в основном на способности Кирби выдерживать постоянные побои. Чем меньше тот будет знать, тем зрелищнее будут моменты боев, когда Карнес, не умея уходить от атаки или защищаться, принимает на себя весь шквал ударов противника.

— Напирай, бей, терпи удары и молоти сам! — К этому сводились все инструкции Лаймана.

Первые полдюжины боев Карнес выиграл нокаутом. Зеленые юнцы и загнанные ломовые лошади не могли устоять против его ураганных нападений и сокрушительных свингов. Затем он встретился с более серьезным соперником: Джим Харпер не был ни салагой, ни развалиной. Он знал, что такое бокс, знал технику и умел бить. Карнеса он победил по очкам в десяти сумасшедших раундах. Кирби вовсе не был обескуражен плачевным исходом поединка. Лайман подбодрил его: дескать, с каждым бывает. Любой боксер время от времени проигрывает встречи. «Главное, говорил Эл, не позволить никому нокаутировать тебя.»

В матче-реванше Карнес, противопоставив навыкам и опыту Харпера безудержную силу и железную челюсть, сумел победить нокаутом. В этом бою зрители впервые по-настоящему оценили упорство и непробиваемость человека из пустыни. Кулаки, ломающие кости другим, отскакивали от его ребер и челюсти, словно мячи от каменной стены.

С этого дня эксплуатация его мускулов, костей, силы и нервов началась всерьез. Его ставили в спарринг с самыми серьезными молотильщиками, каких только удавалось найти среди тех, кто не брезговал выступать в заведениях типа «Барбари». Бой за боем Кирби проигрывал по очкам — не в силах справиться с грамотно действующими, опытными, не желающими рисковать боксерами. Однако хозяина клуба и Эла Лаймана это ничуть не огорчало. Привлекательность Карнеса заключалась не в количестве побед, а в его непробиваемости. Зрители и не ждали от него победы — они приходили заключать пари на то, сколько раундов он продержится и достоит ли до конца боя. Кроме того, время от времени Кирби удавалось победить нокаутом — когда измотавший себя соперник забывал об осторожности и один из слепых свингов «льва пустыни» попадал-таки в цель.

Кирби Карнес получил известность как человек, которого невозможно нокаутировать. Вечер за вечером выходил он на ринг ревущего зала «Барбари», чтобы подставить себя под град ударов очередного безжалостного мордоворота, и терпел эту пытку до последнего сигнала гонга. И вечер за вечером приходил на его выступления Джон Рейнольдс — с непроницаемым лицом следил он за поединками.

Настал день, когда Эл Лайман решил, что пришла пора большой жатвы. Кирби Карнес был записан на матч с Джеком Миллером.

Миллер выделялся среди тех, кто выступал на ринге «Барбари». Не чемпион, он тем не менее славился отменно поставленным ударом, отличной профессиональной техникой и грамотно построенной тактикой передвижения по рингу. Класс, опыт, выносливость, способность быстро адаптироваться — в общем, все это не оставляло сомнений в том, кто победит в предстоящем поединке. Неясным было лишь, одолеет Миллер Карнеса нокаутом или ограничится победой по очкам. Немалые деньги — по мерке заштатного клуба — были поставлены на кон. Учитывая бои Карнеса, в которых он ни разу не был нокаутирован, а также недостаток настоящего взрывного характера убийцы у Миллера, ставки шли три к одному на то, что Кирби выстоит до конца поединка.

Незадолго до начала матча к Элу Лайману подошел некий Джон Линч по кличке Большой Джон.

— Лайман, запомни, твой Карнес должен лечь в девятом раунде. Можно раньше, но не позже, — пробурчал он, глядя Лайману в глаза.

— Сделаем, — пообещал Лайман. — Я и сам немало поставил через своих ребят. Карнес выдохся: слишком часто его молотили. Долго не простоит. А потом пусть катится обратно к себе в пустыню. Уверен, что Миллер уложит его и без чьей-либо помощи. Но — рисковать не будем, я все возьму под контроль и, если будет нужно, вмешаюсь.

Лайман был достаточно проницателен — он почувствовал, что Карнес от природы честен и неподкупен и не стоит соваться к нему с предложениями поиграть в поддавки. Он уверял Кирби, что его единственный шанс на победу — идти напролом, не обращая внимания на град ударов противника. Карнес знал, что на любой работе приходится вкалывать в поте лица, и не видел, почему бокс должен отличаться от другой работы. Он никогда не сомневался в словах менеджера. Зато в последнее время стал сомневаться в другом — в своих собственных способностях. Он и не подозревал о том, насколько жестоко и безжалостно его эксплуатируют.

Сидя в своем углу ринга, он рассеянно разглядывал зрителей, угадывая среди них примелькавшиеся лица. Вот худое, вытянутое лицо человека, которого, кажется, зовут Джон Рейнольдс, — известного боксерского менеджера. А вот и широкая грубая рожа Большого Джона Линча в окружении гориллоподобных физиономий его ассистентов-телохранителей — Штеймана, Макгурти и Сорелли. Линч был хозяином букмекерских контор и тотализаторов в квартале, а значит, едва ли не хозяином всей Барбари-стрит и прилегающих улочек.

В противоположном углу готовился к бою Джек Миллер — высокий, мощный, с литыми мускулами, безжалостным лицом и расплющенным носом. Не чемпион лиги, но наиболее серьезный и знаменитый боксер из всех тех, с кем доводилось встречаться Карнесу.

Лайман, обвешанный полотенцами, время от времени бросал опасливые взгляды в сторону попыхивающего сигарой Линча. Карнес чисто механически ковырял носком покрытие ринга. Его ждала привычная тяжелая работа. То, что нокаутировать Миллера ему не удастся, он уже понял; оставалось стоять насмерть самому и продержаться до конца поединка. В мозгу родилась весьма нерадостная мысль: ведь все его достояние — это железная, «непробиваемая» челюсть. У каждого человека есть свое место в жизни. Он, Кирби Карнес, занял нишу железного человека — кто дерется не столько для победы, сколько для того, чтобы продержаться до конца. Закончить бой стоя уже означало победить. Это казалось странным, но Лайман не раз убедительно доказывал, что так и должно быть, что другого ему не дано.

Жизнь, в которую он окунулся, была слишком сложной для человека пустыни, поэтому Кирби слепо подчинялся Лайману. Он даже понятия не имел о сумме его сборов и своей доле в них. Доля эта выходила весьма скромной. Но думать о сложностях городской жизни ему было втягость. Привычных мыслей не хватало, нужно было шевелить мозгами.

Порой он сравнивал себя с человеком, бредущим по незнакомой местности в густом тумане. Впрочем, туман, рождающийся от огромного количества ударов в голову, действительно начинал окутывать его мозг плотной пеленой. Изувеченные уши, брови, нос — он уже выглядел ветераном, проведшим всю жизнь на ринге. Кирби озарило: несомненно, любое дело человек должен начинать с азов, с самого дна, однако выходило так, что ему суждено остаться на дне, на захудалом ринге, до конца своих дней — видимо, весьма недалекого. Тряхнув головой, Кирби отогнал несвоевременные мысли и вернулся к реальности, к последним торопливым указаниям Лаймана.

Гонг! Привычный ураганный рывок в сторону противника. Привычный рев толпы в изуродованных ушах: «Карнес! Карнес! Карнес!» Человек, которого невозможно нокаутировать!

Миллер холодно улыбался. Ему и раньше доводилось встречаться с железными бойцами, но он был для них опаснее любого молотобойца-убийцы. Тактика Миллера была проста — растрясти крепкого на удар парня не сокрушительными, но опасными тычками и хуками в голову. Заставить его пропотеть, устать, сбиться с ритма. Не изматывать себя, пытаясь пробить его с первой же атаки.

Миллер, огрызаясь, отступал. Карнес лез вперед. Миллер безошибочно почувствовал, что не следует пытаться резко остановить, сбить эту атаку мощными ударами. Он пятился, время от времени выстреливая короткими прямыми тычками в лицо противника, и лишь иногда прорывался вперед, буравя корпус Карнеса сериями резких апперкотов. Карнес, соображая, что его кулаки молотят воздух где-то за спиной Миллера, замирал в недоумении. Ничего не зная о правилах предельно близкого боя, он в лучшем случае обхватывал Миллера локтями и ждал, пока судья остановит бой и разведет противников. Его брюшные мышцы стальными плитами звенели под молотоподобными кулаками Миллера. Сам же Миллер недовольно кряхтел, понимая, что ему придется немало потрудиться, чтобы «довести» этого парня.

Раунд за раундом Карнес держался — держался непоколебимо физически и душевно. Когда он проводил удачный удар, Миллер содрогался до самых пяток. Впрочем, случалось это нечасто. Опытный боксер, Джек быстро приноровился к весьма однообразному стилю соперника. Несмотря на лавину ударов и несколько свежих отметин на лице, Кирби чувствовал себя уверенно, дышал ровно и глубоко. К концу седьмого раунда он не давал ни малейшего повода усомниться в своей решимости закончить бой на ногах.

Вынув сигару изо рта, Большой Джон многозначительно кивнул Лайману. Эл суетливо вынул из кармана маленький пузырек. В перерыве под прикрытием правильно вставшего и расправившего полотенце секунданта он поднес пузырек к окровавленным губам Карнеса.

— Выпей! — прошипел он. — Давай, живее!

Не задавая вопросов, Карнес сделал глоток. Приказ менеджера — закон. Жидкость пахла неприятно, рот обожгло горечью. Фыркнув, Кирби хотел спросить Эла, зачем это было нужно… но тут прозвенел гонг.

Карнес привычно вылетел на ринг и понял: что-то идет не так. Фонари поплыли перед глазами, и он на миг замешкался, чтобы проморгаться. В этот момент полновесный хук Миллера угодил ему в неприкрытую челюсть.

Карнеса отбросило к канатам, затем — отдачей — обратно. Ощущение было такое, словно перчатка противника все еще давит на его челюсть — с силой, почти равной силе удара. Ноги дрожали, руки повисли плетьми. Однако помутившееся сознание упрямо твердило ему, что этот удар был ничуть не сильнее множества других. А значит, причина странного эффекта лежит в нем самом, в Кирби Карнесе.

Человек пустыни разозлился больше обычного. Зрители приняли это за результат умелого боксирования Миллера, но Кирби понимал, что в нем самом поселилось нечто, тянущее к земле руки, наливающее свинцом взгляд. Миллер чувствовал перемену в состоянии противника, но действовал осторожно. Может быть, это ловушка. А рисковать он не имел права — слишком высока была цена каждого пропущенного удара. Энергично работая вытянутой левой рукой, правую он все время держал наготове — в «заряженном» состоянии.

Конец раунда Карнес встретил на ногах.

Эл Лайман с тревогой поглядывал на Большого Джона, который демонстративно мрачно и злобно загасил окурок сигары о подошву ботинка. Поежившись, Лайман наклонился над Карнесом:

— Ну, Кирби, как дела? Как себя чувствуешь?

— Паршиво, если не сказать хуже, — ответил тот. — Что ты в меня влил?

— Просто чуть-чуть разбавленного бренди, — соврал менеджер. — Ты побледнел, и я подумал, что это поможет тебе взбодриться.

— Я продержусь! — сказал сам себе Карнес и встал с табурета. — Меня не собьешь…

«Никто не сможет нокаутировать меня», — такая мысль билась в затуманенном мозгу Карнеса, пока он вновь и вновь подставлял свое тело и голову под безжалостные кулаки соперника. Миллер, поняв, что заторможенное состояние Карнеса — никакая не уловка, вылил на него всю скопившуюся и до сих пор придерживаемую ярость.

«Не падать! Вытерпеть до конца!» — повторял про себя Карнес. Устоять — вот единственно возможный для него вариант победы. Значит, надо крепче стоять на подгибающихся, дрожащих ногах, чаще работать отяжелевшими руками и, главное, держать, держать, держать все новые и новые удары противника. Будь что будет, пусть обрушится крыша зала, пусть землетрясение сметет с лица земли весь город, пусть мир рухнет, но он должен выстоять до конца поединка.

В перерыве он точно сквозь туман видел непривычно бледное лицо Эла. Откуда-то издалека доносился его взволнованный, произносящий странные слова голос:

— Хорош, Кирби, хватит! Кончай мучить себя. Получи хороший хук в челюсть и вались на ринг.

Лайман знал, что выбрасывать полотенце на канаты бесполезно. Большие деньги поставлены на миллеровскую победу нокаутом, и произойти это должно до того, как начнется десятый раунд. Да и зная репутацию Карнеса, судья ни за что не остановит поединок. Лайман попал в свою же ловушку.

— Брось, старик, — не чувствуя подвоха, успокаивал Карнес менеджера. — Я еще в форме. Меня так просто не возьмешь. Я достою до конца.

Гонг — и рев толпы. Хруст пальцев, согнутых плотной кожей перчатки, пот, что заливает горящие огнем глаза. И Кирби Карнес — все еще на ногах, несмотря ни на что.

Единственный знакомый Кирби прием защиты — в крайнем случае поплотнее обхватить голову руками — против Миллера не срабатывал. Его увесистые апперкоты, проникающие меж локтей Кирби, били по голове, словно падающие с крыши кирпичи. Раскрывшись, Карнес молотил перчатками воздух, а кулаки противника, казалось, срезали кожу с его корпуса острыми ножами.

На этот раз гонг прозвенел, когда Карнес лежал на полу.

Секунданты оттащили его в угол, усадили на табурет. Лайман был вне себя от злости и страха. Один из ассистентов успокоил его — разглядывая Карнеса, он покачал головой:

— Все. Он и половины раунда не продержится. Такого не вынесет никто.

— Продержусь, — почти в бреду прохрипел Карнес. — Он не сможет меня нокаутировать.

Рев толпы превратился в далекий гул. Огни ринга слились в одно туманное пятно, на фоне которого вырисовывался силуэт Миллера — безжалостного кровавого божества с двумя палицами вместо рук. Гонг — едва различимый звоночек — донесся откуда-то с другого конца вселенной.

Словно пьяный, пошатываясь, Карнес вывалился на ринг. Миллер, почуяв беспомощную добычу, налетел на него пантерой.

Карнес вяло отмахивался и сквозь застилавший разум туман вдруг понял, что удары противника почти перестали причинять боль его онемевшим нервным окончаниям. Он вошел в то критическое, очень опасное состояние, когда человека легче убить, чем остановить. Еще несколько раундов — и карьере Кирби Карнеса придет конец, как, скорее всего, и его жизни. Но бой заранее был ограничен десятью раундами. И когда последний удар гонга остановил поединок, на ринге остался стоять пошатывающийся, окровавленный, почти обезумевший, но непобежденный «лев пустыни». Карнес дошел до своего угла и рухнул под крики толпы, что приветствовала его и освистывала не оправдавшего надежд, измотанного, вконец выдохшегося Миллера.

Мир погрузился в густой туман. Карнес смутно помнил, как секунданты внесли его в раздевалку, потому что идти он не мог. Послали за врачом, которого, по обыкновению клуба «Барбари», опять не оказалось на месте в самый нужный момент.

Впрочем, невероятная жизненная сила Карнеса и здесь дала о себе знать. Чувствовал он себя все хуже и хуже — ведь только усилием воли он до сих пор умудрялся преодолевать воздействие снотворного. Однако при этом Кирби нашел в себе силы сесть и отрешенно осмысливать происходящее, удивляясь, например, странной суетливости в поведении менеджера. Эл Лайман в ужасе задрожал, когда дверь раздевалки распахнулась от удара тяжелого сапога. На пороге вырос Большой Джон — мрачнее тучи; за ним — его гориллы-телохранители.

— Вон! — рявкнул Большой Джон; секунданты и ассистент поспешили исполнить его приказ.

Эл Лайман собрался было последовать за ними, но толстая, как стальная балка, рука Джона Линча перегородила дверной проем прямо перед его носом.

— Грязная продажная крыса! — рявкнул Линч, от слов и тона которого Лайман затрясся мелкой дрожью. — Это ты все подстроил. Ты! Видать, ты чего-то не понял. Я из-за тебя потерял три тонны баксов. Нет, ты, наверное, и вправду не понимаешь. Да я…

— Нет, Джон, нет! — взмолился Лайман. — Я сделал все, что мог. Я пытался, пытался уговорить его поддаться и лечь. Честное слово! Видит Бог, пытался! Карнес, скажи ему, скажи. Скажи, я просил тебя поддаться?

— Да, просил, — буркнул Карнес, чей затуманенный мозг не мог уследить за столь резкой сменой событий.

— Вот видишь? — Лайман подобострастно заглядывал Линчу в глаза. — Я ведь и снотворное ему дал. Ты же сам видел. Оно просто не сработало. Этот парень — не человек, он сущий дьявол…

Размашистая оплеуха открытой ладонью отшвырнула Лаймана в угол. Карнес с трудом встал на ноги. О чем весь этот базар, он понятия не имел, но так обращаться с его менеджером значило оскорбить и его самого. Никому он этого не позволит… Никому…

Снотворное, что проникло в воспаленный, измученный страшными ударами мозг, действовало все сильнее, не встречая сверхъестественного волевого барьера. Откуда-то издалека до Карнеса донеслось:

— Так это все из-за тебя! Это ты нас всех подставил. Ишь ты, он тут своевольничать будет, гонор держать, славу завоевывать, а нам что — деньги терять?!

Большой Джон ударил неожиданно. И без того неслабый, его удар был утяжелен зажатой в кулак свинчаткой. Кирби вздрогнул, развернулся, но тут ворвавшийся в комнату Сорелли огрел его тяжелой деревянной дубинкой. Карнес все еще стоял на ногах и пытался защищаться. Помутившееся сознание вновь перенесло его на ринг, где он отражал атаки напиравшей со всех сторон темноты. Но возможности любого человека не беспредельны. Только что проведенный бой (десять раундов жестокого избиения) да слоновья доза снотворного делали свое дело. К тому же на этот раз противников оказалось несколько. Кулаки — вот самое безобидное, что обрушилось на него: со всех сторон его били кастетами, дубинками, стволами и рукоятками пистолетов. Слышались приказы Большого Джона. Его подручные вышибли заднюю дверь клуба и, протащив по коридорам бесчувственное окровавленное тело, вышвырнули его в пыль и грязь темного тупика в безлюдном конце квартала.