"Женщины президента" - читать интересную книгу автора (Лобановская Ирина)

18

Таксист запросто отыскал нужный Насте дом.

Она расплатилась и почему-то медлила выходить, задумавшись. Может, лучше отправиться назад, прихватить по дороге Сашку, купить торт — дочка любит, а дома нажарить рыбы.

Водитель повернулся и взглянул на пассажирку с удивлением.

— Не тот, что ли? Вы говорили, дом двенадцать?

Вот он, перед вами! Доставил прямо к третьему подъезду!

Странная дамочка… Вся в каких-то нервных трепыханиях… Впрочем, он и не таких видел.

— Вам что надо-то? Вы что ищете?

Если бы она сама понимала что…

Настя торопливо кивнула, заспешила и неловко, с трудом открыв дверь, выбралась из машины. Как будто сроду в ней не ездила или вышла на улицу впервые после перелома ноги.

Бородатый доктор долго не открывал дверь на звонок. Настя справилась с визиткой: все правильно.

Тогда… Тогда ей действительно надо ехать домой…

Оплеванной, униженной, законченной дурой… Щеки у нее пылали.

Настя уже шагнула к лифту, но тут дверь неожиданно и резко распахнулась. У Игоря был крайне смущенный вид, как у восьмиклассника, застигнутого матерью в объятиях соседки по подъезду. Бабу, что ли, другую принимал?.. Может, у него строгий график? И Настя, приехав чуть раньше, сорвала планы распаленного любовника?

Ей стало даже смешно. Так вляпаться может только совершенно неопытная в любовных делах девица.

Но ведь когда-то надо начинать… Хотя теперь уже беспокоиться не стоит: первый неудачный эксперимент — знак твоего провального, нескладного будущего.

— Извините… — пробормотал доктор. — Я не мог сразу открыть. Пожалуйста, не сердитесь, проходите…

Настя вошла и огляделась, с трудом осознавая себя в непривычной обстановке. Почему так сыро?

В квартирке пахло мокрым бельем.

— Не успел… — снова повинился совершенно растерянный Игорь.

Что уж так переживать? И что он не успел? Женщины вроде незаметно…

Доктор с преувеличенной поспешностью бросился снимать с Насти шубу, потом усаживал на диван, подвигал журнальный, заранее накрытый столик и все неловко косился в сторону открытой двери в коридор, словно рвался туда, вспомнив, что не выключил утюг…

Настя все больше осознавала нелепость своего визита.

— У вас неприятности?

Да этого и скрыть невозможно… Настя готова была себя убить за собственную глупость. И старалась не смотреть на врача.

— По-моему, мой визит оказался не ко времени, я напрасно пришла, и мне лучше всего уехать… А вы как раз без меня доделаете все свои дела. Так будет разумнее всего.

— Настя… — Доктор нервно потер руки.

С каждой новой минутой он нравился Насте все меньше и меньше. И она сама себе тоже. Рисовалась печальная картина. Нескладная, потерявшаяся в переплетении слов, поступков и догадок, впервые собравшаяся изменить и измениться, молодая дама заявилась в насквозь пропахшую сыростью квартирку бородача, виденного лишь однажды…

У этой вполне обеспеченной дамы респектабельного вида было все — и ничего не было. А что значит «все» и «ничего»? Каждый толкует эти понятия по-своему и слишком по-разному. И как раз именно от этих толкований порой зависит отношение к жизни, и значит, сама жизнь.

Настя вкладывала в слово «все» всякую чепуху, вроде больших денег, квартир, дач, машин и семьи.

Так, ничего особенного, шелуха от семечек… О которой мечтает добрая часть населения трудовой России, живущей на задерживаемую месяц за месяцем зарплату. На Россию Насте было наплевать.

И правильно. Когда тут такое у нее дома творится…

Зато за словом «ничего» у Насти стоял один большой, резкий, неприветливый человек, ровным счетом ничего собой не представляющий, но до сих пор, несмотря на их давнее непонимание, дорогой ей. Она по-прежнему пыталась его понять и вернуть. Она до сих пор ждала, что все вдруг изменится…

Ей хотелось поменять смысл и содержание двух слов, хотелось их переосмыслить и переписать, переиграть для себя. Не переигрывалось. Очевидно, поэтому он когда-то начал метаться в поисках других утешений, а она сегодня отправилась в чужую квартиру… Может быть, им стоило это сделать задолго до свадьбы?.. Мысль нехорошая, греховная…

Настя сосредоточенно изучала эту другую даму, явившуюся словно по вызову… Разве это она?..

Еще месяц назад Настю возмутило бы одно лишь предположение о подобном поступке. А сегодня результат налицо. И они с Артемом давным-давно вытоптали, выдолбили отведенную им двоим поляну и слишком упорно долго не хотели ступить в сторону, туда, где топорщилась крохотными кинжалами молодая зеленая травка. Вероятно, решение пряталось в этих ярких, острых новичках земли. Но если сорвешь неловко, они больно изрежут руки до крови…

— Я. — мялся доктор.

Сколько же можно выдавливать из себя по слову правду, как раба по капле… Чехов знал, что долго.

Тоже доктором служил.

— Настя, я давно живу один… Всегда на самообслуживании… Я даже когда-то специально повесил красные шторы: они, как выяснилось, не такие маркие. Приятель надоумил. Сегодня приехал пораньше, хотел к вашему приезду постирать… Понимаете, у меня все всегда такое запущенное, грязное… Неудобно, неловко… Тем более перед вами… Думал, успею. Салфетки там, полотенца, скатерть хотел свежую для вас постелить… А стиральная машина, как назло, задурила… Подлый механизм…

Игорь старательно избегал Настиных глаз.

— Я вообще-то многое умею делать сам… Жизнь заставила. Но пока я машину налаживал, прошло много времени… Извините…

Настя засмеялась.

— А у вас какая стиралка?

— «Индезит». Да какая разница?.. Настя… Я вас прошу, вы не обращайте внимания… Я просто очень неустроенный, не приспособленный к быту холостяк…

Доктор растерянно пригладил длинные волосы.

Похоже, Настя сильно преувеличила количество его женщин. Она сняла теплый жакет и засучила рукава блузки: наконец ясно определилась цель ее визита сюда.

— Фартук у вас найдется? Игорь, показывайте путь в ванную! Достираем ваше белье, выгладим его и постелим на стол свежую скатерть, как вы мечтали!

А потом будем пить за исправную стиральную машину!

— Нет, Настя… — пролепетал уже совсем на себя не похожий доктор.

— По-моему, она очень удачно и вовремя сломалась! — сказала Настя, вставая. — Она просто выручила нас и спасла от немыслимого количества ненужных слов.

Игорь неуверенно улыбнулся. Насте даже "стало его жаль: такой у него был потерянный вид.

— Но… — продолжал слабо протестовать доктор.

Настя вспомнила мужа.

— Не надо никогда начинать с «но», им обычно фразу заканчивают. Например: «Мы собирались провести вечер по-европейски, но нас подвел любимый и привычный, неизменный при любой погоде российский быт!»

Игорь усмехнулся:

— Но машина как раз импортная…

Он потихоньку приходил в себя.

— Верно! Включайте свою закордонную гадюку! — Настя отыскала среди вороха тряпок передник с кокетливыми оборочками. — Но водичка-то наша, родная, подмосковная.

— Вам очень к лицу! — сказал Игорь, заглядевшись на Настю в переднике.

И врубил свою норовистую стиралку.

В половине двенадцатого Валентина с Танькой гуляли по заснеженной аллейке, перебрасывались пухлыми, рассыпающимися снежками и смеялись. Обе радовались. Таня ждала новую подружку и мечтала о близком Новом годе, приносящем конфеты, игрушки и билеты на елки. Валентина… Она по-прежнему не могла себе объяснить, почему когда-то споткнулась возле этого высокого человека точно так же, как он постоянно спотыкался на согласных. Но зацепилась, приостановилась, призадумалась… Из ее задумчивости выросла нехорошая привязанность, почти зависимость и покорность.

Валентине казалось: она из породы тех женщин, которые с готовностью подчиняются и радостно выполняют мужские желания. Только вот с Виталием было совсем не так: или она все-таки по ошибке причислила себя к разряду милых рабынь, или изменилась с возрастом. А может, он диктовал свою волю не слишком умело…

По своему преподавательскому и директорскому опыту Валентина отлично знала, что один и тот же диктант каждый диктует очень по-разному. От текста ничего не зависит.

Проворная Танька с визгом носилась по дорожке, вся извалялась в снегу и непрерывно приставала к матери с вопросом: когда же?..

— Но мать, к сожалению, не знала. Она сама слишком часто стала поглядывать на часы: время тянулось, мороз начал поторапливать и прогонять, а Тарасовы не появлялись.

«Что-то случилось, — подумала Валентина. — Но почему он не позвонил на мобильник? Номер знает…»

— Ну мама! — заныла наконец расстроенная дочка. — Ты же обещала мне Сашу! Мне надоело ждать!

Я больше не хочу гулять с тобой! Это скучно!

— Сейчас, малыш, подожди, я позвоню…

Валентина быстро, пугливо оглядевшись по сторонам, словно все деревья в парке собирались на нее настучать, отлично зная, кому она звонит и кого ждет, набрала знакомый номер сотового.

— Тина, — совершенно неожиданным сокращением ее имени — так ее никто никогда не называл! — прогудел в ответ слегка запнувшийся на букве "т" бас, — Тина, прости… Мы уже подъезжаем!.. На дорогах заносы… Я совершенно замучился в пробках…

Вы там еще не выкопали себе по трехкомнатной берлоге? Подождите еще минут пять… Идет?

— Идет, — прошелестела, как снег, осыпавшийся с ветки, Валентина, вытерла телефон и сунула его в карман.

Ей стало вдруг жарко. Валентина сдвинула шапку на макушку, ослабила на шее горячий, липкий от пота шарф и умылась снегом из первого попавшегося сугроба. И только тогда с ужасом вспомнила о косметике.

— Ну что он тебе сказал? — нетерпеливо дернула ее за руку подбежавшая Танька. — Когда они приедут?

— Через пять минут! Засекай по часам! И не «он», а дядя Артем! А еще лучше — Артем Максимович!

Она отогнула рукав, показав дочке циферблат. Но Таня еще плохо ориентировалась в движениях стрелок и полностью проигнорировала замечание по поводу обращений. Обходилась с людьми ввиду своего малолетства и независимого характера Татьяна вольно и свободно, никогда не дичилась и обожала новые знакомства.

Довольная обещанием матери, Танька снова поскакала по дорожке, а Валентина нервно, торопливо выхватила из сумочки маленькое зеркало. Как же можно было так оплошать — у нее совсем голова не на месте! — и забыть о туши и тенях! Сейчас он приедет и застанет вместо зимней красавицы чисто умытый ужастик в дубленке.

Валя почти уткнулась носом в зеркальце, чтобы получше разглядеть свое лицо. И неумело поблагодарила небо: макияж почти не пострадал. Сухой снег лишь придал яркости ее румянцу.

— Вы заждались и замерзли? — пробасили рядом. — Но мы не нарочно! Правда, Кляксик?

Валентина поспешно сунула зеркало в сумку. Они стояли рядом, держа друг друга за руку, и улыбались.

Сашка усердно, как китайский болванчик, кивала головой, подтверждая слова отца. И Валя вдруг вспомнила, что второй раз в жизни видит на его лице улыбку. Тарасов не улыбался даже Юльке. Во всяком случае, в офисе. Она смутилась, не решаясь приписать это дивное явление своим чарам и не зная, на чей еще счет это можно отнести.

Тут же подлетела Танька — как все-таки плохо у Вали воспитан единственный ребенок! — и схватила Сашу за другую руку.

— Мы пойдем гулять парами! — заявила дочка. — Я с Сашей, а ты, мама, с дядей Артемом! Но мы впереди!

Она решительно разбила дружный тандем Тарасовых и проворно увлекла явно растерявшуюся от такого бурного натиска Сашу за собой, туда, где дремала среди убеленных снегом берегов, в синеве льда безмятежная река. Она блаженствовала без катеров, речных трамвайчиков, рыболовов и пустых банок из-под пива, взяв себе отпуск до весны.

Саша на ходу беспомощно оглянулась на отца.

— Таня! — попыталась вмешаться и остановить не в меру резвую дочь Валентина.

На рукав дубленки легла осторожно большая рука. Валентина в открытую неожиданно столкнулась с глазами, вечно глядящими в стол, цвета которых она до сих пор так и не рассмотрела. Оказалось — цвета осенней травы…

— Не надо! — сказал Тарасов и снова улыбнулся. — Не мешайте им! Моей барышне очень полезно побегать с ровесницей! Ее слишком завоспитывали мамки, няньки и бабки! Кроме того, нас уже разделили на пары. И, по-моему, без промаха. Дети ошибаются редко!

Он уверенно взял ее за рукав, и они медленно, прогулочным шагом, совсем как в середине июля, пошли по утоптанной дорожке вслед за девчонками, уже весело смеющимися впереди.

— А вы бегаете на лыжах? — спросил он.

— Да… Но не так быстро, — кивнула Валентина. — За вами мне не угнаться!

— За мной и не нужно… — словно обдумывая какое-то внезапно пришедшее ему в голову решение, пробасил шеф. — А чем вы занимаетесь дома? С Таней, как я понимаю, сидит ваша мама?

Валентина вздохнула:

— И мама, и свекровь. И еще жива моя бабушка. Но. ей уже, конечно, очень трудно. Все равно помогает…

А я сибаритствую! Читаю… Хожу по подругам… Иногда в театры… В консерваторию… Я люблю музыку.

Шеф покосился на нее. Больно сжал ее руку:

— Тина…

Она снова вздрогнула от неожиданности. Ее никто никогда так не называл…

— Тина… — повторил он. Ему словно нравилось выговаривать и повторять именно это ее, им самим придуманное имя. — Я хотел вам кое-что предложить…

Сильно запнулся на букве "п"… Волнуется… Валентина старалась не смотреть на него. Пока он не выскажется до конца.

— Это можно рассматривать как лыжную прогулку… Я ведь родился и вырос в Подмосковье… У меня там мама живет. И я в юности выучил наизусть там все уголки и закоулки… А что, если мы с вами сядем в мою машину.., ну, например, первого января?.. Встретим вдвоем Новый год еще раз — под елкой, в лесу на лыжне?.. Потом, когда устанем и замерзнем, можно завернуть в теплый дом… Вечером я вас доставлю в столицу нашей родины… Идет?..

Последнее слово далось ему слишком нелегко. Он надолго замялся перед ним. Крепкие, по-мужицки грубые пальцы — почему он не наденет перчатки? ведь холодно! можно обморозиться! — нервно смяли рукав Валентины. Шеф напряженно ждал ее ответа.

Валя не решилась заглянуть еще раз в его глаза.

Она подумала, что где-то очень глубоко, в самом тайном уголочке его души, живет неуверенный в себе, замученный собственным несовершенством, своими пороками, всегда болезненно напряженный, исстрадавшийся человек, которого никому не видно и не слышно. Вместо него все видят, слышат и знают совсем другого: большого и сильного. И так будет всегда…

— Идет, — сказала она. — Елку в лесу наряжать будем? Давайте расстараемся!

Пальцы на рукаве ослабли.

— Обязательно, — усмехнулся он.

— Игрушки прихватите вы или мне позаботиться?

— «Ты»! — сказал он и резко повернул к себе ее лицо. — Не «вы», а «ты»! Да, игрушки — это моя забота! И подарки тоже!

Какие холодные, просто ледяные у него ладони…

Валю затрясло. Она слишком перемерзла в долгом ожидании.

— Наденьте, пожалуйста, перчатки! Bce'-таки зима!

— Только если ты мне скажешь «ты»! Иначе рискую остаться на всю дальнейшую жизнь без пальцев!

По твоей милости!

— Пожалуйста, надень перчатки… — смущенно пробормотала Валентина. — Очень холодно… И нас могут увидеть дети…

Он отпустил ее щеки, натянул перчатки и мельком глянул вперед: девчонки с визгом валялись в сугробах и не замечали ничего вокруг.

— Тина, но в офисе лучше сохранить прежнюю форму отношений…

Интересно, а если бы она рискнула ему отказать, он бы уволил ее в понедельник или все-таки повременил до вторника?.. Нет, вероятнее всего, просто тотчас попросил бы больше не выходить на работу…

Никогда…

Валентина усмехнулась:

— Это ясно! Исключительно парадную!

Он вдруг быстро наклонился, сгреб пригоршню снега и метнул прямо Вале в лицо пушистый, разлетающийся в посиневшем от холода воздухе комок.

Она ловко увернулась и, наскоро слепив снежок, метнула в Тарасова.

— Берегись! — закричал он, одним взмахом руки обрушив на Валентину снеговую волну с веток ближнего дерева.

Оно не очень хотело расставаться со своими белыми одеждами, и поэтому Артем начал его трясти и раскачивать, но напрасно: Валентина бросилась бежать туда, где дорожка переставала прятаться среди деревьев и уже петляла в открытую, минуя небольшой лесок.

— Ага! Убежала! Испугалась! — весело крикнул шеф. — Значит, все равно моя взяла!..

Впереди громко, беззаботно хохотали счастливые девчонки. Валя остановилась и вновь натолкнулась на его взгляд.

— Конечно, твоя! — прошептала она как можно тише, чтобы он не услышал. — А чья же еще?.. Только твоя, и ничья другая!..

Он легко прочитал ее слова по движениям губ и усмехнулся. Прямо над его головой серым дымком промелькнула белка, стряхнув ему на шапку новую снеговую отделку.

Низкое солнце зарделось от мороза. По берегу реки тянулась темная цепочка лыжников.