"Сборник "Последний лемур"" - читать интересную книгу автора (Колпаков Александр Лаврентьевич)

Нетленный луч

— Да, это фиолетовое смещение… — повторил Эомин и вновь испытал нечто вроде растерянности. Чувства, ранее неизвестного, а потому — непонятного.

Протекли минуты и часы. Эомин будто забыл, что вызван на беседу с главным лицом в Совете Галактики.

— Я жду, — напомнил Урм, председатель, что изображение на видеопанели, пройдя по каналу дальнодействия огромный путь от центра Галактики до Земли, было настолько живым и реальным, что казалось — Урм находится тут же, рядом с Эомином.

Эомин медленно перевел взгляд на узкое, продолговатое лицо Урма, человека из расы «гомо галактос», не имеющего с землянином почти ничего общего. Ничего — кроме подавляющего своими размерами лба. Этот лобный купол нависал над Эомином, словно требуя ответа.

И тогда Эомин нарисовал на биоэкране воссозданную в мыслях картину своего недавнего путешествия… Туманный пространственный диск, окутанный слоями магнитной защиты, мчался по четырехмерным равнинам пространства-времени, огибая холмы и пики гравитации. Вот он вошел в соприкосновение с океаном Дирака и, пробив его по кратчайшему расстоянию, оказался на границах Метагалактики. Здесь был абсолютный мрак, пустыня, вакуум на пределе разрежения. Здесь умирал луч света, миллионы лет назад покинувший область светоносных звезд. Но разумная жизнь теплилась и в этой ультрапустыне.

Вглядевшись, Урм различил в глубине биоэкрана сферическое тело. Оно становилось все крупнее, объемнее, медленно поворачиваясь вокруг продольной оси. Чаши нейтринных и гравитационных телескопов густо усеивали его поверхность. Сфероид ярко светился изнутри. Там, в его недрах, угадывались дороги, сады, пятна растительности, города. То была одна из многих планет-обсерваторий космического человечества. Выбросив наружу тысячемильные стрелы генераторов, она непрерывно сосала Пространство, сгущая рассеянную в нем энергию и превращая ее в зримые потоки тепла и света. А это значит — в жизнь.

«Вот уже более миллиона лет, — рассказывала мысль Эомина, телескопы обсерватории нацелены в таинственные дали Мегамира. Они следят за нарастанием величайшей от начала времен драмы. Дело в том, что откуда-то из глубин Абсолютной Вселенной на Метагалактику стремительно надвигаются новые, еще непознанные материальные структуры. Внутри этих структур существуют свои, иные, нежели всемирное тяготение, законы бытия. Да, там создатель всего — не гравитация. Фундамент же нашего трехмерного, замкнутого на себя пространства-времени неотвратимо — и необратимо — расшатывается. Отрицая самое себя, гравитация уступает место новым, неизвестным силам мироздания. Это они, эти силы, сдвинули к фиолетовому концу все линии в спектрах далеких галактик, наблюдаемым с Земли».

— Понял, — наклонил голову Урм. Его бесстрастное лицо не отразило ничего, кроме сосредоточенной работы разума. — Все закономерно. Материя нашей Метагалактики завершает последний виток миллиардолетней спирали развития. Свой виток бесконечной спирали, — уточнил Урм, подумав.

Что же произойдет? Какова сущность нового, идущего из Мегамира пространства-времени? Имеет ли оно что-нибудь общее, родственное с трехмерным континуумом? И что должно предпринять человечество в подобной ситуации?.. Эти и многие другие вопросы мысленно задавали Урм и Эомин друг другу. И не находили ответа. Ни тот, ни другой не смогли представить себе то, чего никогда не было. Материя Мегамира эволюционировала в каких-то неведомых формах вещества и поля, развиваясь в недоступных пониманию противоречиях.

Урм больше не смотрел на светящуюся полусферу биоэкрана, и тот медленно угас. Зыбкие ячейки микроструктур на его своде, казалось, еще хранили очертания грозного Мегамира, силы, вызванные из небытия мыслью Эомина. «Да, все это неизбежно, думал Урм. — Естественный переход материи из одной формы бытия в другую. Он был постепенным, и мы просто не думали о нем. Но сколько длился этот переход?»

— Двенадцать миллиардов лет, — вслух продолжал он свои размышления. — Огромный временной отрезок. Все же в масштабе А-Вселенной — это краткое мгновение.

— Двенадцать миллиардов лет, — как эхо отозвался Эомин. Количество трансформируется в качество. Новый цикл развития. Но какого? Этого мы не знаем. Никогда не узнаем. Один! Только один виток бесконечной спирали. — Он помрачнел. — Начинается новая ветвь спирали. Но уже без нас. Без нас!..

Фигура на видеопанели пришла в движение. Взгляд председателя потерял свою обычную невозмутимость.

— Хорошо. Я соберу Совет, — медленно произнес Урм. — Мы обязаны принять решение.

— Да, — кивнул Эомин.

Беседа была окончена. Луч дальнодействия задрожал, изображение Урма потускнело, а затем растаяло в дымке. Эомин побрел к выходу. В операторском зале он невольно остановился. Некоторое время стоял неподвижно, безотчетно впитывая вечную красоту Космоса. Прозрачная стена зала, непроницаемая для любых излучений, была совершенно невидимой, и ему представлялось, что он просто парит над дисковидным телом орбитального спутника, где размещалась станция дальнодействия. Небесный купол горел миллионами звезд. Их пронзительно-холодные зрачки были спокойны. Надменные, бесстрастные, величавые светила ни о чем не догадывались. На какое-то мгновение Эомина охватило чувство неизмеримо глубокой утраты. Да, близится естественный конец всей этой извечной красоты. Пусть, это неизбежно, вздохнул он. Весь видимый мир, сверкающий уже миллиарды лет ослепительными огнями, наполненный неустанным движением, — исчезнет. Как бабочка-однодневка на весеннем лугу. Эомин с трудом оторвал взгляд от небесной сферы и направился в секцию пульсаций. Там он усилием воли включил дезинтегратор. Плавно переместились чаши приемников, охватывая Эомина со всех сторон. Вокруг него быстро запульсировали туманные вихри. Медленно распались биоструктуры его тела, возвращаясь в изначальное электронно-протонное состояние.

В виде луча света Эомин пронизал околоземное пространство.

Через несколько минут он вышел из башни интегратора одного из многих, установленных на поверхности земного шара. На этот раз здание интегратора было расположено на дальневосточном побережье, в одном из заливов Охотского моря. Вечно синее небо, лазурный водный простор, пышное цветение природы — на миг утишили боль в душе Эомина. Он жадно вдыхал воздух древней колыбели людей — землян и «гомо галактос». Вот над головой Эомина, словно яркая птица, порхнула на орнитоплане совсем юная девушка — вероятно, школьница из того вон города-цветника, что пеной легких зданий сбегает к морю со склонов когда-то высокого горного хребта. Она тоже ни о чем не догадывается, любуясь морем, солнцем, небом. Как и десятки миллиардов других. «Да, они ничего не должны знать, — подумал Эомин. — Зачем омрачать радость живущих, к чему перечеркивать смысл жизни их предков?..»

Эомин, вернувшись в здание-башню, вызвал центральную станцию связи.

— Где сейчас Динос? — спросил он всепланетного информатора.

— Шестой спутник Юпитера, — лаконично ответил информатор спустя секунду. — Испытывает новую модель антиракеты.

— Вызываю его в 8-й восточный интегратор…

«Антиракета…» Эомин усмехнулся. Вполне в духе Диноса. Всегда что-нибудь испытывает. Все рвется в какие-то недостижимые дали. Совсем недавно именно он, Динос, уговаривал его совершить с ним отчаянное путешествие в Мегамир.

— А зачем в Мегамир? — спросил тогда Эомин.

— Отыщем один из тех миров, о которых я узнал в древнейших записях.

— Объясни подробнее, — попросил Эомин, снисходительно разглядывая Диноса. Казалось, тот был весь начинен взрывчатой энергией. Движения Диноса были резки и порывисты, глаза горели. Он являлся одним из немногих представителей мало сохранившегося и редко встречавшегося подвида «гомо эмоцио».

— Я наткнулся там на любопытные мысли одного первобытного естествоиспытателя. Его имя случайно уцелело на магнитных паутинках — «Эйнштейн». Так вот, послушай:

«…Возможно, что существуют другие миры, вне всякой связи с нашим, то есть вне всякой постижимой для нас связи. Возможно — пожалуй, даже вероятно, что мы откроем новые звездные миры, далеко выходящие за пределы того, что исследовано до сих пор. Но никакое открытие никогда не выведет нас из установленного нами трехмерного континуума — так же как исследователь из плоского, двумерного, мира никогда, что бы он не открыл, не вырвется из своей плоскости.

Поэтому приходится успокоиться на конечности нашей части вселенной. Вопрос о том, что за нею, не подлежит дальнейшему обсуждению, потому что он приводит только к чисто логической возможности, не поддающейся научному использованию…»

— Ну, что скажешь на это? — победно улыбнулся Динос.

Эомин пожал плечами:

— Первобытный мыслитель высказал объективную истину. Он прав. Да, нам еще не удавалось проникнуть в эти миры. А дальше что?

— Дальше? То, что я никогда не примирялся с этим. — Голос Диноса звучал дерзко, вызывающе. — Мы умеем перестраивать по своему усмотрению и вкусу целые галактики, так почему не прорваться с Мегамир? Смелости не достает?

— О, конечно, — с едва заметной иронией проговорил Эомин. На планетах вымерли отважные люди.

— Не в этом дело, — с досадой возразил Динос. — Слишком много размышляем. Увлеклись самоанализом. Поклоняемся рассудочности. А требуется — Действие.

И вот теперь, увидев идущего навстречу Диноса, Эомин припомнил все подробности того давнего разговора.

— Слушаю тебя, — отрывисто сказал Динос. — Зачем вызвал? У меня нет времени…

— Должен сообщить тебе нечто очень важное, — прервал его Эомин. — Боюсь, что после этого ты оставишь свои антиракеты.

И он рассказал о том, что происходит на границах Метагалактики.

— Ну и что? — нетерпеливо произнес Динос. — Фиолетовое смещение? Да о нем знали еще в первобытные времена. Так мы превратим его в красное смещение!

Как всегда, эмоции подавляют твой разум, — поморщившись, наставительно заметил Эомин. Он имел право на такой тон: был вдвое старше Диноса и являлся главным Хранителем планетных знаний. — Подумай лучше… Остановить начавшееся сжатие нашей области Абсолютной Вселенной — задача невыполнимая. Да, мы умеем перестраивать галактики. Гасить и зажигать звезды. Строить новые планеты. Менять биоструктуру человека. Но вся наша мощь — ничто перед фиолетовым смещением! Все равно, что ребенку пытаться сдержать своими ручонками горный обвал. Смотри — вот расчеты!..

Эомин мысленно запросил всепланетный вычислительный центр. И позади, в пространстве над его головой, вспыхнули массивы цифр и уравнений. Пляска, хоровод математических символов продолжалась несколько минут. Динос следил молча, сжав тонкие губы.

— Надеюсь, это тебя убедит? — с грустью усмехнулся Эомин.

— Эомин!.. — вдруг крикнул Динос с такой яростью, что тому показалось, будто он способен ударить. — Почему ты так возмутительно спокоен? Разыгрываешь роль древнеиндийского гимнософиста? Я… Никогда не смогу примириться. Никогда! Волна противоречивых эмоций захлестнула Диноса, он обхватил руками голову и, неподвижно глядя в пространство, добавил почти беззвучно: — Не верю. Я должен убедиться сам…

— Но это же на Границе Метагалактики!

— Неважно. Я отправлюсь туда.

— Как знаешь. Кстати, — Эомин тонко улыбнулся, — еще раз сможешь проверить сделанные расчеты. Там, на сфероиде, главный астроном собрал лучших математиков космической семьи человечества.

Бездонная глубина мудрости, накопленной тысячами предшествующих поколений, была в этой печальной улыбке Эомина. Некоторое время оба молча смотрели друг другу в глаза.

— Да, не стоит проверять, — вздохнул Динос, медленно сведя перед грудью сжатые кулаки и так застыв. — О, если б нам как-нибудь избежать катастрофы! Взлететь с нисходящей ветви миллиардолетней спирали. И начать все вновь где-то в ином…

— К чему? — покачал головой Эомин. — Нельзя бесконечно жить. Это не нужно. Противно законам природы. Да и невозможно. Мы, гомо сапиенсы, и все живое вокруг нас должны уйти, вернуться в недра вечной материи. Как звезды и галактики.

Динос молчал. Его дыхание стало прерывистым. Он был подавлен. Родная Земля исчезнет. Да что там Земля, солнечная система — весь видимый мир! Он обвел глазами горизонт. Ничто не изменилось. Солнце все такое же. Вот море… Ослепительно белый песок. Тень утесов… Голоса женщин — красивых, безмятежных, любимых… Смех детей… Планета Земля, безмолвно вращаясь, плывет в насторожившемся пространстве. Земля!.. Зачем ты, Земля?

Динос лег на песок, перевернулся, погрузил в него руки. Он задыхался. Он не мог даже заплакать, так пусто стало в его душе. Потом Динос решительно поднялся, кивнул Эомину и ушел. Туда, где сверкал на солнце прозрачный купол трансгалактического биопередатчика. «Он что-то затевает», подумал Эомин.

— Пока Совет Галактики не вынесет решения, никто не должен знать! — крикнул он вслед Диносу. — Слышишь, никто!

Динос не ответил.

Эомин томительно долго ждал известий из центра Галактики.

Но вот замерцала видеопанель дальнодействия, и он сразу погрузился в атмосферу напряженных споров, словно очутился в середине бурлящего водоворота.

Только что говорил Урм, и теперь его изображение, слегка размытое, отступило на второй план. Арена и необъятный амфитеатр Совета, заполненные до краев, едва вмещались в фокусе луча. Тут были смешения всех рас и видов «гомо». Высокие и малорослые, титаны и пигмеи, человекоподобные и совсем не похожие на гуманоидов, — посланцы самых далеких звездных миров. Дети одного великого древа — древа Жизни и Разума.

Выше, над последними рядами амфитеатра, сверкали огромные центральногалактические звезды.

В амфитеатре Эомин сразу увидел Диноса. А вокруг него движение лиц, возбужденные жесты. «Его единомышленники, люди Действия, — с иронией подумал Эомин. — Как будто действием можно заменить мысль».

Вот Динос сорвался с места и подбежал к трибуне посередине сцены. Во весь экран выросла его стремительная фигура. Лучистые глаза горели жарким темным пламенем.

— Здесь, вижу я, побеждает дух смирения и покорности судьбе, — начал Динос звонким, рассекающим воздух голосом. — А человек не должен сдаваться никогда, ни при каких обстоятельствах! Предлагаю — призываю! — развернуть борьбу. Дорогу людям Действия! Мы соберем в единый караван…

Возгласы с места заглушили конец фразы, но голос Диноса все же опять прорвался сквозь общий гам:

— …все планеты и поведем их в Мегамир. Пробьемся через фиолетовое смещение.

— А ты измерил его мощь? В мегаваттах или Д-энергонах?

— Утопия!

— Эмоции, как всегда, не в ладах с математикой…

— Объясните ему на пальцах!

Внезапно по рядам прошло какое-то волнение. Наступила тишина. Эомин невольно напрягся. «Что там такое? Новая неожиданность?» Динос отступил в глубь экрана видеопанели, и на его месте возник кто-то другой, смутно знакомый. Эомин вгляделся. Ну, конечно, это главный астроном с Границы. Но что он хочет сказать?

— Все споры уже бесполезны, — тихо начал астроном. Видно было, как дрожит его подбородок, как трудно дышит ученый. Это было необычно для человека из расы «гомо галактос» — той же, к которой принадлежал и Урм. Только исключительные и чрезвычайные обстоятельства могли так взволновать галактоса.

— Наша внешняя планета-обсерватория погибла! — крикнул он спустя мгновение. — Ее нет! Она просто растворилась в пространстве. Нам, немногим, кто успел уловить момент сдвига трехмерного континуума, удалось дематериализоваться. Мы едва успели вырваться с Границы по лучу света!.. И вот я здесь. Великий удав Мегамира в одно дыхание заглатывает целые миры и галактики. Перед нами новая форма бытия неуничтожимой, вечной и бесконечной в своих превращениях материи…

Галактос умолк, ему не хватало воздуха.

По рядам Совета прокатились сдавленные восклицания. И опять наступило молчание, не нарушаемое ни единым звуком.

— Яснее, Итул, говори, — потребовал Урм. — Подробности. Факты. Цифры. Главное — как скоро?

— Я уже сказал, — ответил главный астроном. — Мегамир наступает и для него не существует предела скорости. На границах Метагалактики началось свертывание пространства-времени. Свертывание, превосходящее все известные нам масштабы и скорости. Оно не подчиняется известным нам физическим законам. Вспомни, Урм, мы читали с тобой древнейшие записи: «В конце концов расширение нашего мира прекратится. Красное смещение сменится фиолетовым». Так вот, сжатие Метагалактики — свершающийся факт. Может быть, через тысячу лет, а может, и завтра, материя нашего трехмерного континуума вновь, как и десять миллиардов лет назад, вернется в исходное состояние сверхплотного сгустка. И взорвется!

Эомин почувствовал, как у него цепенеет мозг.

— После взрыва, — устало закончил астроном, — в нашей части А-Вселенной начнется новое расширение. Новое красное смещение. Но в каких формах будет тогда существовать материя? Нам уже никогда не узнать. Бесспорно одно: возникнет новая жизнь, расцветут очаги разума. Но какие? Возможно, «людям» той невообразимо удаленной эпохи, не нашим потомкам, придется решать те же самые задачи, над которыми в свое время бились тысячи поколений наших ученых? Не знаю… Но знаю, что только это и вечно. Потому что жизнь, разум — бессмертны. Хотя мы, гомо, и должны уйти…

Казалось, холод сковал всех, остановил само время. Смятение чувств, замешательство охватило сейчас даже всегда отважного Диноса. Он безотчетно поглядел наверх: над вогнутой чашей амфитеатра склонилось ночное небо. Сверкали звезды, чуть мерцали туманности. И эта искристая ночь будто омыла его душу своей величественной невозмутимостью и благожелательностью. И Динос понял: есть предел всему, даже его уверенности в собственных силах…

— Так что же остается нам? — спросил кто-то в тишине.

— Вот это мы и должны обсудить, — откликнулся Урм, уловив негромкий вопрос. Лицо председателя было непроницаемым, как и подобает «гомо галактосу», но в глубине огромных зрачков металась напряженная мысль. — Кто хотел бы говорить здесь?

— Я знаю! — вдруг ликующе вскричал Динос. Его голос пронзил тишину, подобно выпущенной стреле. — Предотвратить сжатие нельзя! Но встретить распад трехмерного континуума достойно это в наших силах.

— Что предлагаешь? — спросил Урм, недоверчиво глядя на Диноса. — Опять лишь голое Действие?

— Нет! — уже спокойнее сказал Динос. — Просто я подумал… А если пробиться через океан Дирака? Проходили же мы его в своих дисках.

— Пространственные диски — да, — сухо подтвердил Урм. — Но не в масштабах целых планет. Всей нашей мощи едва ли хватит на создание одних только магнитных экранов для Земли. Планета — не пятикилометровый диск, не так ли?

— Погибнуть в борьбе прекрасно! — не слушая его, твердил Динос. — Очистительный огонь аннигиляции сравняет все наши ошибки и наши успехи за миллиарды лет эволюции…

Урм покачал головой.

— Бессмысленно! — отрезал он, снисходительно глядя на Диноса.

— Человек всегда сгорал, чтобы сделать шаг вперед!..

— Вот именно: чтобы идти вперед. А куда зовешь ты, Динос? Да, конечно, погибнуть в бою — подвиг. Но ты предлагаешь идти на бесцельную жертву. Тут нет подвига — что изменит и кого вдохновит это последнее наше деяние? Будущие поколения? Но их-то и не будет.

Динос молчал. Однако весь его вид свидетельствовал о том, что «гомо эмоцио» упорно остается при своем мнении.

Снова и снова собирался Совет Галактики. На заключительное заседание прибыл и Эомин. Накануне он долго беседовал с председателем Урмом, оба мучительно ломали голову в поисках выхода.

Многодневное заседание подходило к концу, а решение все еще не созрело.

Но вот Урм стряхнул оцепенение, поднял голову, пристально поглядел на сидящего рядом Эомина. И тот понял, что время решения наступило. Одна и та же мысль о возможном спасении словно холодная молния блеснула в их сознании. Эта мысль, идея, подсознательно формировалась у них все это последнее время.

Старший галактос медленно поднялся во весь свой огромный рост.

Есть. Есть только один-единственный разумный выход. В этом случае мы сохраним наш род гомо… — Его слова звучно разносились над притихшим амфитеатром. — Да, наша вселенная замкнута на себя полем тяготения, искривляющим путь лучей света. Свет «умирает» на границах Метагалактики. Но теперь гравитация с каждым мгновением слабеет, уступая неведомому полю Мегамира. Луч света сбрасывает с себя оковы извечного тяготения. Он может лететь в Абсолютную Вселенную — бесконечно, ничем не сдерживаемый!

— Я понял тебя, Урм! — воскликнул Динос. — Понял!..

Урм поднял руку, останавливая его.

— Да, луч света вырвался из оков тяготения. И мы можем послать в бесконечность Великую Информацию. О том, что в эпоху красного смещения в этой части мироздания существовало человечество. Для этого мы должны превратить наш разумный мир в биомагнитные структуры. Записать все: анатомию гомо, его организацию, историю эволюции, индивидуальную структуру каждого живущего сейчас человека, наши достижения и знания. Всю нашу цивилизацию. Информация в виде электромагнитных импульсов до предела насытит Бессмертный Луч. Этот луч Великой Информации, на запуск которого мы должны израсходовать всю энергию имеющуюся в нашем распоряжении, пробьет зону фиолетового смещения и устремится в свободный полет. Однако он не будет мчаться вечно: в одном из тех миров, что недоступны нашим наблюдениям, Луч снова встретит сходное с нашим полем тяготения — и начнет движение по спирали. Пройдут, может быть, миллионы лет, прежде чем его воспримут те, кто еще не родились в тех мирах. Когда они достигнут уровня развития сверхцивилизации они, эти неведомые нам разумные существа, прочтут Информацию. И помогут нам, «спящим» в Нетленном Луче, опять обрести материальную форму.

Верно, мы не в силах сейчас прорваться в сходные миры в присущих нам материальных формах. Но мы будем жить сколь угодно долго в золотом потоке мысли и света — в Луче! Я сказал все.

Урм снова превратился в немое изваяние. Почти зримый вздох облегчения прокатился по амфитеатру. Это было то, что нужно. Мысль о Луче уже горела в тысячах глазах, устремленных на купол звездного неба. Эомину показалось, что огромные галактические звезды утратили свою холодную бесстрастность и вместе с ним приветствуют рождение простой и мудрой идеи.

На Землю из центра Галактики Эомин и Динос вернулись вместе.

Динос коротко бросил, кивнув:

— Извини. Устал. Пойду к себе.

Эомин проводил его задумчивым взглядом. Да, невероятно тяжело. Но разве одному ему? Впрочем, Диноса можно понять. Эра Действия кончилась, испытывать больше нечего и Диносу нечем больше заняться. Сейчас он словно дельфин, выброшенный ураганом на залитую солнцем отмель. Его стихия, океан, бурно плещется в двух шагах, совсем рядом, но уже недосягаем. Хотя Диносу еще предстоит последнее, самое ответственное деяние, какое он когда-либо совершал: он должен подготовить все необходимое для дематериализации Земли и ее обитателей — для строго рассчитанной и с высокой точностью запрограммированной вспышки электромагнитной энергии — Бессмертного Луча, несущего информацию о древней планете. Луча, которому предстоит немыслимо далекий и долгий путь.

В сознании Эомина еще звучал голос председателя Урма, очень старого и мудрого «галактоса». Он, Урм, так долго был его учителем и другом.

— Мы сделали все, что могли, Эомин. Ты превратишь земную цивилизацию в Луч, — он взглянул на круг Галактических Часов, парящий в недосягаемой высоте, — ровно через две тысячи восемь минут, считая с момента подачи мною сигнала. Помни, этот интервал должен быть выдержан с точностью до кванта времени. Надеюсь на тебя, Эомин. Твоя воля не должна ослабеть. Иначе Земля не попадет в поток единой синхронизации импульсов. И Бессмертный Луч распадется. Исказится.

— Этого не случится, Урм, — заверил Эомин.

— Знаю. Прощай, Эомин. Еще раз напоминаю. Никто не должен знать о решении Совета Галактики. Пусть люди живут полно и радостно до последнего мгновения. Прощай!

И вот уже Урм, очень старый, мудрый «гомо галактос», уходил навсегда. Падал в прошлое. «Он еще есть, но уже был, отозвалось в сознании Эомина. — Когда-то доведется ожить там, в сходный мирах?»

Влажная пелена вдруг застлала его глаза.

Динос вошел в свои покои — сотканный из света и зелени павильон среди старого цветущего сада. Упал на ложе. Обычно он засыпал сразу. Но теперь сон не посетил его. Динос перевернулся на спину, заложил руки за голову. Прикрыл веки. Но через мгновение бездумно созерцал небо. И ему почудилось, что он плывет по реке, не пытаясь даже шевельнуть рукой, неподвижный, безвольный…

С мелодичным гудением пронесся в вышине рейсовый магнитоплан, и Динос вернулся в реальность. Вспомнил о Действии, которое ему поручил осуществить Совет Галактики. И его охватила робость. Справится ли он, Динос, с этим? Ведь в его руках будет судьба всех гомо. Они бесконечно долгое время будут ждать возвращения к жизни — пока Луч не достигнет тех, сходных миров. О, не думать бы, не знать!.. Как легко Эомину он всегда был человеком без эмоций. «Гомо рацио»!

И Эомин почти физически, болезненно ощущал неумолимый бег времени. Сейчас он медленно плыл по сонным водам туманного полуденного моря. Теплое, бесконечное, оно баюкало и усыпляло его. Оно было лучезарным и ласковым. Чувствуя, как в глубине его существа оживают эмоции — те самые, что он подавлял всю жизнь, чтобы мысль, преобладая, могла воспарить до самых высоких вершин знания, — Эомин обрел, наконец, подлинную душевную гармонию…

Его путь лежал в Антарктиду. Эомин был главным Хранителем планетных знаний и хотел в последний раз увидеть Землю — этот ухоженный сад, где он был садовником и творцом, работником и хозяином. Там, на антарктическом материке, занимая почти весь континент, раскинулся город без людей — всепланетный центр Информации. Миллиарды лет человеческой истории были впрессованы в его кристаллы и видеоленты. Сгусток невообразимо долгой жизни рода, целый космический океан знаний. «Да, мозг человека — тоже космос, — думал Эомин, управляя гидроракетой, бесшумно и неторопливо плывущей по притихшему морю. — Вот именно — космос. Духовная бесконечность. Интеллектуальная вселенная. Ей нет конца, как и вселенной физической. Бессмертный луч сохранит духовную вселенную человека. Вечно, навсегда…»

Впереди, прямо на ровной поверхности воды вдруг на секунду возник фонтан. Короткая водяная струя прочертила в воздухе кривую и, рассыпавшись радужным веером, окропила что-то массивное и темное, угадывавшееся под водой. Эомин засмеялся и ласково окликнул кита-блювала, пронесшегося мимо:

— И ты друг, будешь жить вместе с нами в золотом луче!..

Эомин то засыпал, то просыпался вновь. Магнитные стрелки Галактических Часов мерцали в зените ослепительными бликами. Ракета Эомина вошла в южные широты. Пала ночь, пурпурно-голубая ночь тропиков. На побережье какого-то острова, темневшего справа, вытянулась золотая цепочка далеких огней.

Гидроснаряд медленно подплывал к городу-информарию. Город был погружен в темноту. Время здесь остановилось, существую лишь в обратном счислении. Здесь жили только мысль, знания, история, запечатленные в кристаллах и молекулярных блоках памяти. Но их можно было разбудить простым включением аппаратуры. Независим был ход Галактических Часов, что светились в ночном небе.

Вскоре Эомин шел бесконечными анфиладами залов, где хранились записи деяний человечества, нетленная память эпох. Наконец, он достиг круглого зала — программирующего пункта Информария. Бесшумно сдвинулись слои поляроида, лунный свет призрачными волнами залил все помещения. Вспыхнули светильники. Эомин сел на пульт. Уронил голову на руки. Надо было собраться с мыслями, прежде чем начать то, ради чего он пересек весь земной шар. Предстояло отобрать и и запрограммировать для Луча Информации наиболее важные этапы истории рода гомо сапиенсов.

Некоторое время Эомин сидел неподвижно. Затем поднял голову и включил главный экран Информария. И как бы растворился в возникших картинах.

Строгие пейзажи полностью оцивилизованной планеты. Да, нужно начать с этого. А потом показать мучительные тропы, по которым шел род гомо. Собственно, это была уже не та старая, древняя планета Земля. Скорее, до предела ухоженный, старый-престарый сад. Древний — и вечно юный. Давно исчезли девственные леса и джунгли, пустыни и полярные льды. Сгладились горные хребты. По редким заповедникам бродили ручные звери, и с ними играли дети. А вот следы технической цивилизации. Цифры тут мало что скажут. Хотя количество выработанной энергии произведет впечатление. Потому что за миллионы лет своего существования человечество сожгло весь тяжелы водород планеты, и уровень Мирового океана понизился на сотни метров против древних времен. Более чем наполовину выбраны земные недра. Планета отслужила свое. Но она дала жизнь могучему разуму «гомо галактос». А сама осталась садом, музеем, храмом красоты. Толпы галактосов со всех уголков Млечного пути, никогда не видевших одну из могущественнейших колыбелей своих предков, путешествовали по Земле. Этот непрекращающийся поток гостей льется уже сотни веков. Ибо Земля стала матерью всех, кто жил раньше и кто живет теперь. И будет жить в будущем. «Будет? — спросил себя Эомин. И ответил решительно: — Да, будет жить в золотом потоке мысли и света».

Он стал углубляться в прошлое, меняя фокусное расстояние и другие характеристики экрана. Дальше, дальше… Вот, здесь. Первобытные эпохи? Нет, не это. Типично. Так начинали почти все. «Машинная цивилизация», — сухо произнес голос робота-регистратора. Эомину показалось, что он попал в какие-то мрачные дебри. Его потрясли невероятные уродства, ужасающие противоречия и скачки назад в виде войн и кризисов, сопровождавших эволюцию социальных форм бытия живой материи. Но вот мрачные картины медленно сползли с экрана… Нет, стоп.

Эомин возвратил запись обратно. Конечно, это нужно поместить в главный пучок информации. Записать в Немеркнущий Луч — для тех, кто еще не родился — в тех сходных мирах, где будут жить потомки гомо. Созерцание крови, страданий и бесконечных войн, может быть, послужит уроком для тех продолжателей рода гомо сапиенсов? И им не придется повторять тягостных ошибок и заблуждений прошлого. Хотя Эомин не был до конца уверен в этом.

Тихо вращался главный молекулярный блок памяти, укладывая в короткие импульсы то, что тянулось долгие века. Изредка всплывали из мрака фигуры титанов мысли — словно вехи на пути возрождения. Однако впереди еще была непроницаемая тьма. И вдруг в фокусе проектора вспыхнула яркая зарница. Что это?.. «Эра Октября», — прозвучал ровный голос машины-регистратора. Это было начало новой истории планеты. Эомину представилось, будто в черном мраке зажглась звезда. Он испытал волнение. Первый светоносный луч мысли, вобравший в себя идеалы далеких предков, словно согрел его усталое сердце, наполнил горячей кровью, новыми силами…

Неожиданно экран погас. Сбоку, на стене, вспыхнул видеоконус всепланетной связи. Эомин повернул голову.

— Это я, — сказал Динос. В его голосе слышалась какая-то отчаянная решимость.

— Ты включился слишком рано, — недовольно заметил Эомин.

— Извини. Я просто хотел проститься с тобой.

— Проститься?

— Да. Я решил устраниться. Пусть другой готовит дематериализацию планеты. Слишком тяжелая задача. Кто-нибудь другой.

Эомин мрачно смотрел на него, выжидая.

— Пусть другой, — упрямо повторил Динос. — А я попробую пробиться в сходные миры через океан Дирака. Антиракета готова и ждет меня на спутнике.

— Ты хорошо все продумал? — поднялся во весь рост Эомин. Знаешь, как это у древних называлось? Эгоизмом! Никто, кроме тебя, не сможет в назначенный срок, — он глянул на сияющий круг Галактических Часов, видимый сквозь купол зала, — подготовить последнее Действие. А ты хочешь устраниться? Ты подумал о людях? О всех нас тоже?

— Я не уверен, что затея удастся. Что тогда?

— Тогда не родится Луч. И Великая Информация, то есть мы сами в виде электромагнитных стуктур, умрет. Но ты понимаешь, что этого быть не должно?

Эомину показалось, что Динос колеблется, как мальчик, осознавший, что шалость заходит дальше, чем он предполагал. Он успокоился и сел снова за пульт. Ясно, Динос просто нуждается в помощи.

— Явись сюда, в Информарий, — сказал Эомин холодно. — На пять минут.

— Зачем? Простимся и так.

— Последняя моя просьба к тебе, — настойчиво повторил Эомин.

В его тоне было нечто такое, что победило упрямство Диноса. Помолчав, тот пожал плечами:

— Хорошо. Жди.

Вновь, теперь уже вместе с Диносом, впитывал Эомин тепло невиданной вспышки света во мраке истории. И Динос, забыв свои сомнения и тревоги, ловил сердцем и разумом чудесный луч светоносного знания. Лицо Диноса утратило выражение холодного безразличия, смягчилось.

— Так вот как все началось… — прошептал он. — Почему я не знал?

— Те, еще не родившиеся в сходных мирах, — размеренно говорил Эомин, — должны узнать, что такое Октябрь. И они будут знать! Если, конечно, Луч информации отправится в намеченный путь. Верно?

Эомин пристально глядел на Диноса.

— Ты прав, — сказал Динос, не отводя взгляда от экрана. Как всегда прав. Я иду. Благодарю тебя.

Динос уже исчезал в полутьме длинного перехода. Эомин вскочил, крикнул:

— Прощай, Динос!

Тот не обернулся, только поднял над головой руку в знак приветствия.

Эомин знал, что видит его в последний раз. Вот так, живого, а не на конусе всепланетной связи. Но печали он не испытывал. «Ведь мы увидимся, Динос, обязательно увидимся — там, в сходных мирах, куда придет Луч. Пока еще неведомые нам братья по разуму помогут этому лучу материализоваться. Мы снова будем такими же, как теперь. Но это случится очень нескоро», — подумал он с сожалением.

Эомин с усилием расправил занемевшие плечи. Программирование было завершено. Он встал, подошел к прозрачной стене Информария. И едва смог разглядеть в зените Галактические Часы. Их сияющий круг совсем потонул в нарастающем блеске звезд. Это были зримые симптомы начавшегося сжатия Метагалактики. Исчезла разница между ночью и днем. Все новые и новые светила появлялись на странно изменившемся небе, и оно стало походить на огромный, сверкающий всеми цветами спектра ковер. Солнце, древняя звезда, значительно поблекшее за истекшие миллиарды лет, казалось теперь желто-красным пятном, готовым вот-вот угаснуть вовсе. И только искусственные плазменные солнца, зажженные в ионосфере, еще горели ярче этих новых светил, словно выскакивающих из мировой пустоты. Эомин подумал о всех землянах, которые в эту минуту тоже смотрели на неузнаваемо изменившееся небо. Они ни о чем не догадываются. Тем лучше. Пусть они останутся спокойными, неугнетенными духом — такими они должны повториться в сходных мирах.

Время истекало. Восемьдесят пять минут… Эомин включил видеоконус. Почти мгновенно появилось лицо Диноса. Оно было торжественно-печально. Губы все так же упрямо сжаты.

— У тебя все в порядке?

— Я готов, — ответил Динос. — Включаю отсчет контрольного времени… — у него перехватило дыхание, и он умолк.

Эомин молчал тоже. С минуту они пристально вглядывались друг в друга. Эомин хотел сказать ему, что они еще встретятся там, в других мирах, хотя Динос и сам знал об этом. Но не сказал. Любое слово не имело сейчас никакого значения.

Время Галактики проходило последний отрезок своего пути. Последний круг. Завершающий виток. Всем существом Эомин почувствовал, как Динос слабеющей рукой включил систему планетной дематериализации.

— Прощай… — всего и услышал он.

И не было сил ответить. Лишь кивнул головой.

Видеоконус угас. И тут Эомина охватило все подавляющее желание побывать в родных местах — хотя бы несколько минут. Там, на великой русской равнине, где течет река с полузабытым названием «Волга». Где спят бесчисленные поколения его предков. Он не был на родине уже тысячи лет, с тех пор как не стало его матери — все не хватало времени.

Эомин взглянул на Галактические Часы. Сорок три минуты. Можно успеть. Нужно успеть. Он ринулся к выходу. В галереях и залах, по которым он бежал, гремело гулкое эхо его шагов. Вот и биодезинтегратор. Дрожа от волнения, Эомин ждал, когда его окутают спасительные вихри пульсаций.

Он очутился на берегу огромного водного зеркала. В бледно-синей воде отражались бесчисленные звезды, яростно горевшие при полном свете дня. Они множились и множились, выскакивая из пустоты.

Тысячи белокрылых судов бороздили поверхность моря. И люди, — Эомин хорошо видел их взволнованные лица, — стоя на палубах, запрокинув головы, молча созерцали чужое теперь небо. Пусть! Они ни о чем не подозревают. Это лучше для них. Для всех.

Эомин напрасно искал глазами хоть одну деталь пейзажа, которая напомнила бы ему смутно знакомые картины детства. Нет, все иное, все незнакомое. До самого горизонта лежала зеленая субтропическая лесостепь. Реки не было.

— Где ты, река детства? Где березы? — шептал он.

В лицо ударил порыв ветра. Коротко прошелестели листья в пальмовой рощице, где-то совсем рядом прокричала птица. Галактические Часы отсчитывали последние секунды этого бытия. Последние кванты времени уходили в бесконечность…

Эомин медленно опустился на землю, снова поглядел на белокрылые суда. Голубой водный простор на мгновение успокоил его бешено колотящееся сердце. «Где ты, река?» — успел еще раз подумать Эомин.

Невиданное зарево, поднявшееся сразу со всех сторон света, погасило его разум. «Где ты, река?..»