"Воин Снегов - собрание сочинений 7 том" - читать интересную книгу автора (Говард Роберт Ирвин)
«УЖАС ИЗ КУРГАНА»: ЖИВУЩИЕ НА ЧЁРНОМ ПОБЕРЕЖЬЕ
Все началось с глупой прогулки… Это вам ничего не напоминает? Уверен, во мне затаился какой-то пуританский атавизм. Впрочем, в прошлом я никогда не уделял много внимания подобным учениям. В любом случае дайте мне нацарапать мою короткую и ужасную историю до того, как вспыхнет рассвет и над берегом разнесугся предсмертные крики.
Сначала нас было двое. Я сам, конечно, и Глория — моя невеста. У Глории был аэроплан, и она любила летать… Вот один из таких полетов и послужил началом всего этого ужаса. В тот день я пытался отговорить ее от полета… Клянусь вам, я пытался!.. Но она настаивала, и мы вылетели из Манилы, взяв курс на. Гуам. Почему? Прихоть безрассудной девушки, которая ничего не боится и всегда сгорает от желания пуститься в какое-нибудь новое приключение… словно приключения — вид спорта.
О том, как мы попали на Черное побережье, нечего рассказывать. Поднялся один из столь редких в этих краях туманов. Мы полетели над ним и потерялись среди густых, больших облаков. Куда нас занесло, одному Богу известно. В конце концов мы упгли в море, так как через прореху в полотне тумана увидели какую-то землю.
От тонущего самолета, не получившего ни одной царапины, мы поплыли к земле и, выбравшись на берег, обнаружили, что оказались на странной, неприятной земле. Широкий пляж, на который лениво набегали волны, протянулся до подножия высоких скал. Эти утесы, казалось, были из цельного камня и поднимались… на… сотни футов. Базальт или что-то в этом роде. Когда мы выбирались из упавшего самолета, у меня хватило времени только на то, чтобы мельком взглянуть на берег. Тогда мне показалось, что прибрежные утесы поднимаются уступами, словно ярусы, вздымаясь к небу, стена за стеной. Но конечно, стоя прямо под нижним из этих ярусов, мы ничего не могли сказать об остальных. В обе стороны, насколько нам было видно, протянулась узкая полоска пляжа, над которой возвышались черные утесы. Никакого разнообразия.
– Ну а теперь что мы станем делать? — спросила Глория, видимо, не желая обсуждать катастрофу.— Где мы?
– Нельзя точно сказать,— ответил я.— В Тихом океане полно неисследованных островов. Возможно, мы на одном из них. Я только надеюсь, что у нас нет соседей-каннибалов.
Я тут же пожалел, что упомянул каннибалов, но Глория вовсе не испугалась… тогда.
– Я не боюсь дикой природы,— заявила она.— Не думаю, что тут кто-нибудь живет.
Про себя я улыбнулся, отметив, как быстро меняется мнение женщины, отражающее ее сиюминутные желания. Но тут причина оказалась намного весомее, как узнал я вскоре самым ужасным образом. Теперь-то я верю в женскую интуицию. Женщины чувствительнее нас… восприимчивее к чужому влиянию. Но у меня нет времени заниматься рассуждениями.
– Давай отправимся вдоль берега и посмотрим, сможем ли мы найти какое-нибудь место, где можно будет вскарабкаться на эти утесы, и посмотрим, что лежит на другой стороне острова.
– Но этот остров — голые скалы, разве не так? — спросила Глория.
Тогда я пристально посмотрел на нее:
– Кто тебе об этом сказал?
– Не знаю,— смущенно ответила она.— Мне показалось, что остров — всего лишь скопление высоких утесов, поднимающихся как ступеньки друг над другом. Тут только отвесные черные скалы.
– В таком случае нам не повезло, потому что мы не сможем прожить, питаясь морскими водорослями и крабами,— заметил я.
– Ох! — неожиданно и громко воскликнула Глория. Я схватил ее довольно грубо, так как испугался за нее.
– Глория! Что с тобой?
– Не знаю.— Она недоверчиво посмотрела на меня, так, словно неожиданно оказалась лицом к лицу с каким-то кошмаром.
– Ты что-то увидела или услышала?
– Нет.— Казалось, она не собиралась покидать убежище моих объятий.— Ты что-то сказал… нет, не это. Я не знаю. У людей бывают видения средь бела дня. Должно быть, это был один из таких кошмаров.
Да поможет мне Бог. Я рассмеялся в мужском самодовольстве и сказал:
– Вы, девушки, бываете очень странными. Пойдем по берегу в ту сторону и…
– Нет! — упрямо воскликнула она.
– Тогда пойдем туда…
– Нет, нет!
Я потерял терпение:
– Глория, что с тобой происходит? Не можем же мы стоять здесь весь день. Мы должны найти тропинку, ведущую на утесы, и побывать на противоположной стороне острова. Не глупи, это же на тебя не похоже.
– Не ругайся.— Странное спокойствие вернулось к ней.— Мне показалось, что кто-то пробирается мне в голову, нашептывает то, что я не смогла бы рассказать даже тебе… ты веришь в передачу мыслей на расстояние?
Я внимательно посмотрел на Глорию. Никогда я раньше не слышал, чтобы она так разговаривала.
– Ты думаешь, что кто-то пытается передать тебе какую-то мысль?
– Нет, это не мысль,— отсутствующим голосом пробормотала она.— По меньшей мере, совсем не похожая на мои мысли.— Потом, словно человек, неожиданно вышедший из транса, она добавила: — Ты иди. Посмотри, где тут можно взобраться на утесы, а я пока подожду здесь.
– Глория, мне это не нравится. Ты останешься одна… Я подожду, пока ты не сможешь пойти вместе со мной.
– Я не думаю, что смогу куда-то пойти в ближайшее время,— в отчаянии ответила она мне.— Да и тебе далеко уходить не нужно. Разве ты не видишь эти черные утесы, это черное побережье? Ты ведь читал стихотворение Тевиса Клайда Смита «Черное побережье смерти»? Не могу вспомнить точно.
Я почувствовал смутное беспокойство, когда она заговорила таким манером, но попытался отогнать неприятное чувство, поведя плечами.
– Я найду тропинку наверх и что-нибудь поесть,— пообещал я.— Моллюсков или крабов…
Глория неожиданно вздрогнула:
– Не вспоминай крабов. Я ненавидела их всю жизнь, но не понимала, насколько сильно, пока ты о них не заговорил. Они едят мертвечину, ведь так?.. Я знаю, дьявол похож на гигантского краба.
– Да ладно,— сказал я, потворствуя ей.— Оставайся здесь. Я недолго.
– Поцелуй меня на прощание,— сказала она с грустью, от которой сжалось мое сердце. Тогда я не знал почему. Я нежно подтянул ее к себе, наслаждаясь ощущением ее стройного тела, трепещущего от жизни и любви. Она прикрыла глаза, когда я поцеловал ее, и я заметил, что она какая-то странная…
– Не уходи далеко. Я хочу все время видеть тебя,— попросила Глория, когда я ее отпустил.
Весь берег был усеян грубыми валунами, без сомнения упавшими со скал. Глория присела на один из них.
С неким дурным предчувствием я отвернулся и пошел по берегу вдоль огромной черной стены, которая поднималась, надо мной, исчезая в синем небе, словно какое-то чудовище. Наконец я подошел к большим камням. Перед тем, как пройти между ними, я оглянулся и увидел, что Глория сидит там же, где я ее оставил. На душе у меня потеплело, когда я посмотрел на эту тонкую, отважную маленькую фигурку… Тогда я видел ее в последний раз.
Я зашел за камни и потерял Глорию из виду. Мысли мои блуждали, поэтому я игнорировал последнюю просьбу Глории. Разум мужчины грубее, чем женский, не такой восприимчивый к внешним воздействиям. Однако уже тогда я ощущал в воздухе определенную напряженность…
В любом случае я побродил в одиночестве, вглядываясь в возвышающиеся надо мной черные стены, пока их вид не начал оказывать на меня некий гипнотический эффект. Тому, кто никогда не видел эти утесы, невозможно представить, как они выглядят, а я не смогу описать ту ауру враждебности, которая окружала их. Скажу, что они поднимались так высоко надо мной, что казалось, их вершины впиваются в небо… Я чувствовал себя как муравей, ползающий у подножия Вавилонской башни… Их чудовищные зазубренные лица взирали на пыльных богов невообразимой древности… Вот и все, что я могу вам сказать. Но пусть тот, кто читает эти заметки, не думает, что я нарисовал истинный портрет Черного побережья. На самом деле внешний вид тут ни при чем. Эти ощущения возникали где-то на грани неосознанного…
Но все это я осознал позже. В тот момент я расхаживал по острову; ошеломленный, словно загипнотизированный совершенным однообразием нависших надо мной скал. Временами меня передергивало, я моргал и, поворачиваясь, смотрел на море, чтобы избавиться от странного чувства, но даже море казалось затянутым тенями этих огромных стен. Чем дальше я шел, тем более угрожающим чудился мне окружающий пейзаж. Разум говорил мне, что эти каменные стены не могут рухнуть, но инстинкт нашептывал, что они вот-вот обрушатся и похоронят меня.
Неожиданно я наткнулся на кусок плавуна, выброшенного на берег. Я закричал от радости. Вид плавуна доказывал, что человечество существует и где-то там далеко есть мир, отличающийся от этих темных и печальных утесов, которые сейчас заполнили собой всю вселенную. Я нашел длинный кусок железа, прикрепленный к куску дерева, и подобрал его. Если возникнет необходимость, этот обломок мог бы послужить очень удобной железной дубинкой. Правда, она казалась немного тяжеловатой для обычного человека, но по росту и по весу обычным человеком меня назвать было нельзя.
И вот я решил, что отошел уже достаточно далеко. Глория давно исчезла из виду. Я повернулся и торопливо пошел назад. Возвращаясь, я обнаружил на песке новые следы и с удивлением подумал, что если бы крабо-паук размером с лошадь решил бы прогуляться по пляжу, он непременно оставил бы именно такие следы. Потом я увидел то самое место, где оставил Глорию. Там было пусто. Тишина царила над пляжем.
Я не слышал ни крика, ни плача. Полное безмолвие стояло в царстве черных скал. Я остановился возле камня, на котором оставил Глорию, и стал осматривать песок. Неподалеку лежало что-то маленькое, тонкое и белое. Я упал на колени рядом с этой находкой. Это была женская рука, оторванная у запястья. На безымянном пальце я увидел кольцо, которое сам надел на эту руку. Мое сердце остановилось, небо почернело у меня над головой.
Не знаю, сколько простоял я на коленях над этими жалкими останками. Время для меня остановилось. Минуты превратились в Вечность. Что значат дни, часы, годы для разбитого сердца, для которого каждое мгновение боли длится Бесконечность? Но когда я поднялся и повернулся к прибою, прижимая эту маленькую руку к груди, солнце уже село, впрочем, как и луна. Лишь холодные белые звезды насмешливо свысока взирали на меня.
Снова и снова я припадал губами к этому жалкому кусочку холодной плоти. Потом я положил тонкую, маленькую руку в набегающие волны прибоя, и они унесли руку Глории в чистый, глубокий океан, и где, я полагаю, с Божьего благословения упокоилось ее беспокойное тело. Печальные древние волны, которые знают все горести людей, плакали, а я не мог плакать. Но с того времени было пролито много слез, и слезы эти были кровавыми!
Пошатываясь, побрел я по дразняще белоснежному берегу, словно пьяный или безумный. Отойдя от вздыхающего прибоя, я и вовсе спятил. Целые столетия я что-то бессвязно бормотал, кричал и бродил, шатаясь, вдоль огромных черных утесов, которые, нахмурившись, с холодным, нечеловеческим пренебрежением взирали на мельтешащего у их ног муравья.
Когда я проснулся, уже встало солнце. Я почувствовал, что нахожусь на берегу не один. По обе стороны от меня столпились ужасные создания. Если вы можете вообразить себе крабо-паука по размеру больше лошади… Однако это были не настоящие крабо-пауки, даже если не принимать во внимание размеры. Оставив это различие, я могу сказать, что чудовища сильно отличались от крабо-пауков — точно так, как высокоразвитый европеец отличается от африканского бушмена. Эти чудовища были разумными.
Они сидели и наблюдали за мной. Я не двигался, непонятно чего ожидая. Холодный страх начал подкрадываться ко мне. Я не особенно боялся, что твари убьют меня, потому что каким-то образом чувствовал: так или иначе они меня все равно убьют. Но их глаза, уставившиеся на меня, заставили обратиться кровь в моих жилах в лед. Глаза этих чудовищ были глазами разумных существ, чей разум во много раз превышал мой и был совершенно иным. Это трудно представить себе, трудно описать. Но, вглядываясь в их ужасные глаза, я понял, какой могущественный разум скрывается за ними, разум, поднявшийся в высшие сферы, в иное измерение.
Во взглядах чудовищ не было ничего дружелюбного, ничего покровительственного, никакой симпатии или понимания… даже страха и ненависти в них не было. Ужасные существа! Ни один человек не мог бы так смотреть. Даже во взгляде врага, собирающегося убить вас, можно прочесть понимание. Но эти дьяволы смотрели на меня так, как черствые ученые взирают на червя, приколотого к подушечке для образцов. Они… они не могли… понять меня. Им никогда не измерить мои мысли, печали, радости, амбиции, также как я не мог вникнуть в их чувства. Мы были различными биологическими видами! И не было войн среди людей, которые смогли бы сравниться по жестокости с непрекращающейся войной между живыми существами различных видов. Разве можно поверить, что вся жизнь развивалась из одного животного вида? Я в это не верю.
Разум и сила читались в холодных глазах чудовищ, уставившихся на меня, но это был не тот разум, который я знал. Они прошли по пути развития дальше рода человеческого, но двигались по другому руслу. Насколько они развиты, не могу сказать. Их разум и способности оказались для меня за закрытыми дверь-
ми, и большая часть их действий выглядел совершенно бессмысленными.
Но пока я сидел там, и мысли эти рождались у меня в голове… я почувствовал, как нечеловеческий разум ужасной силы пытается пролезть в мой мозг, подчинить себе мое тело. Я вскочил, словно меня окатили холодной водой. Я испугался. Такой дикий, беспричинный страх, должно быть, ощущает дикий зверь, когда впервые сталкивается с человеком. Я знал, что эти твари более высоко развиты, чем я, и боялся даже сделать угрожающий жест в их сторону, хотя всей своей душой их ненавидел.
Обычный человек не чувствует угрызений совести, когда давит насекомых. Совесть не мучит его потому, что в повседневной жизни он имеет дело лишь со своими братьями-людьми, а не с червями, на которых наступает, не с птицами, которых ест. Лев не пожирает льва, однако с удовольствием съест быка или человека. Скажу вам, Природа очень жестока, когда стравливает один биологический вид с другим.
Эти разумные крабы взирали на меня подобно тому, как Бог взирает на какого-нибудь хищника или образчик некоего зла. Но я разрушил сдерживавшие меня оковы страха. Самый большой из крабов, к которому я стоял лицом, смотрел на меня с угрюмым неодобрением, словно надменно негодуя в ответ на мои угрожающие жесты. Так ученый мог смотреть на червя, извивающегося под ножом для препарирования. Наконец ярость вскипела во мне, и языки ее огня спалили мой страх, Одним прыжком я очутился возле самого большого краба и одним ударом убил его. Потом, отскочив от его корчащегося на песке тела, я убежал.
Но убежал я недалеко. На бегу я решил, что должен отомстить за Глорию. Неудивительно, что она вздрогнула, стоило мне только произнести «краб», и подумала о том, что дьявол, наверное, внешне напоминает краба. А тем временем эти твари подкрадывались к нам, посылая нам мысли, порожденные юс ужасным разумом.
Остановившись, я вернулся, подобрал найденную мной накануне дубинку. Но твари держались вместе, точно как быки и коровы при приближении льва. Их клешни угрожающе поднимались, и посланные ими злые мысли били меня с почти физической силой. Я качнулся, не в силах бороться с мысленной атакой чy-довищ. Я знал, что таким образом они хотят испугать меня. А сами они медленно попятились к утесам.
Моя история длинная, но я постараюсь быть кратким. Теперь я веду яростную и беспощадную войну против расы, которая, как я знаю, по разуму и культуре выше меня. Были ли они учеными, и погибла ли Глория в каком-то их ужасном эксперименте, не знаю.
Но узнаю. Их город расположен высоко на утесах, хоть мне его не разглядеть из-за отвесных скал. Я уверен, весь остров похож на этот берег — базальтовые скалы, вздымающиеся к небесам, поднимающиеся ярусами каменные стены. Чудовища спускаются на пляж тайным путем, который я только что открыл. Они охотятся на меня, а я охочусь на них.
Также я обнаружил, что есть одна вещь, общая между этими тварями и человеком: существа, достигшие высокого интеллектуального уровня, отстают в физическом развитии. Я, который много ниже их по развитию, как горилла ниже профессора человека, столь же смертоносен в битве с ними, как смертоносна горилла, сражающаяся с невооруженным профессором. Я быстрее, сильнее, и у меня лучше развиты слух и обоняние. Координация движений у меня много лучше, чем у них. Словом, сложилась странная ситуация, в которой я играю роль дикого зверя, они — цивилизованных существ. Я не прошу пощады и никого из них не желаю прощать. Что им мои желания и просьбы? Все равно я никогда не побеспокоил бы их — больше, чем орел беспокоит людей,— если бы они не убили мою женщину. То ли чтобы насытиться, то ли ставя какой-то бесполезный научный эксперимент, они забрали ее жизнь и разрушили мою.
Но теперь я — мстительный дикий зверь. Так будет и дальше. Волк может вырезать стадо, лев-людоед — уничтожить целую деревню людей. Вот я и есть такой волк или лев (можно сказать и так) для живущих на Черном побережье. Правда, питаюсь я моллюсками и ни разу не смог заставить себя попробовать плоти краба. Я охочусь на своих врагов по всему берегу среди валунов, днем и ночью. Это нелегко, и долго я так не протяну. Они сражаются со мной иным оружием, против которого у меня нет защиты, и после их психического удара на меня нападает страшная слабость — как физическая, так и душевная. Я лежа высматривал врагов, гуляющих по пляжу в одиночестве, потом нападал и убивал их, но сил на это требовалось очень много.
Сила моих врагов в основном психическая и во много-много раз превышала силы гипноза. Вначале мне было легко прорваться через защитную оболочку мыслей-волн одинокого краба и убить его, но твари быстро обнаружили мое слабое место.
Этого я не понимаю, но теперь во время каждого поединка я вынужден проходить сквозь настоящий ад. Их мысли врываются в мой разум волнами раскаленного металла, замораживающими, обжигающими мой разум и мою душу.
Сначала я долго лежу, спрятавшись в засаде. Потом появляется одинокий краб, я вскакиваю и быстро убиваю его, как лев убивает человека с ружьем, прежде чем жертва сможет прицелиться и выстрелить.
Но не всегда мне удается проделать все так гладко. Только вчера отчаянный удар умирающего краба оторвал мне кисть руки. Когда-нибудь одна из тварей убьет меня, но я собираюсь прожить достаточно долго, чтобы отомстить. Там, наверху, на скалистых террасах среди облаков,— город крабов. И я должен уничтожить его. Я — умирающий человек, израненный странным оружием моих врагов. На изуродованную левую руку я наложил жгут, так что от потери крови не умру. Я еще в своем уме, и моя правая рука сжимает железную дубинку. Я пишу все это на заре, пока крабы прячугся на высоких утесах. На мой взгляд, в этот раз их легко будет перебить.
Я пишу эти строки в свете низко висящей луны. Вскоре рассветет, и в предрассветной тьме я отправлюсь по тайному ходу, который недавно обнаружил. Он ведет под облака… Теперь я найду дьявольский город, и, когда на востоке небо покраснеет, я начну убивать. Это будет великая битва! Я стану убивать, убивать и убивать, а мои враги будут лежать бесформенными грудами. А потом я тоже умру. Достаточно. Мне пора. Я стану сеять смерть, словно лев. Я застелю побережье их трупами. Прежде чем умереть, я убью многих.
Глория, луна все ниже над горизонтом. Скоро заря. Я не знаю, наблюдаешь ли ты за мной из страны теней, за моей кровавой местью, но если так, то пусть мысль об этом немного согреет мою замороженную душу. Кроме того, эти существа и я принадлежим к различным биологическим видам, и в том, что мы никогда не сможем жить в мире друг с другом, виновата жестокая Природа.