"Знак Огня" - читать интересную книгу автора (Говард Роберт)

Глава девятая ПОЛЯ, ЗАЛИТЫЕ КРОВЬЮ

Гордон метнулся к бойнице, расположенной на северной стороне башни, и приоткрыл козырек. Изо всех сил он вглядывался в серые предрассветные сумерки, стараясь разобраться в том, что происходит на дальней оконечности плато. Небольшая группа вооруженных людей — меньше десятка человек — поспешно отступала к городу, отстреливаясь на бегу. А позади них, из-за валунов, окружающих выход с лестницы на плато, маячили в полумраке другие фигуры — в неизмеримо большем количестве.

Как бы далеко ни находились наступавшие и как бы плоха ни была видимость, Гордону все же удалось разглядеть, как первая их шеренга синхронно вскинула винтовки и выстрелила залпом. Взметнулось облако порохового дыма, чуть с запозданием донесся громовой раскат залпа, и все отступавшие попадали на землю — кто убитый, кто раненный, а кто и просто перепутанный до смерти. Затем до замершего в непонимании Шализара донесся многоголосый боевой клич.

— Бабер-хан! — воодушевленно воскликнул Гордон.

Опять небрежность Стражей Ступеней обернулась для них тяжелыми последствиями. Гильзаи успели подняться по неохраняемой лестнице как раз вовремя, чтобы перестрелять посланных на замену дезертирам часовых. Когда число поднявшихся на плато воинов перевалило за полсотни, Гордон забеспокоился. Все новые и новые шеренги гильзаи расходились по плато в обе стороны от лестницы. Вот их уже человек сто, вот — почти двести. Когда же на плато оказалось больше трехсот вооруженных кхорских солдат, Гордон был вынужден признаться себе в том, что Лал Сингх, по всей видимости, не смог передать им новый план атаки. Он живо представил себе сцену, разыгравшуюся в каньоне в тот момент, когда Бабер-хан и его всадники подошли к условленному месту и не обнаружили там Аль-Борака. Гневная вспышка эмоций со стороны Яр Али-хана и молчаливое, но весьма красноречивое согласие Бабер-хана бросили горцев на немедленный, фактически не подготовленный штурм лестницы, ведущей на плато. Пойти в бой, начать штурм, почти ничего не зная ни о противнике, ни о его крепости — если не считать уверенности в том, что противник захватил в плен или даже убил одного из лучших друзей племени! Конечно, это в характере мятежного Бабер-хана и его подданных! Благородство, граничащее с безумием, вполне вписывалось в знакомые Гордону схемы поведения диких афганских племен. О судьбе же Лала Сингха ему оставалось лишь догадываться.

В Шализаре мертвое оцепенение первых мгновений сменилось лихорадочной деятельностью. С крыш донеслись предупреждающие крики, вооруженные люди забегали по улицам. Известие о штурме города разнеслось со скоростью молнии и почти мгновенно достигло дворца и его парадного двора. Гордон знал, что Конашевский немедленно поднимется куда-нибудь под купол, чтобы лично выяснить, что происходит на подступах к городу. Через минуту над дворцом и садом действительно разнесся громкий голос казака, расторопно и толково готовящего оборону. Разрушение стены прекратилось, покинули солдаты и навес-укрытие.

Вскоре на дворцовый плац стали со всех сторон стекаться люди. Они бежали от ближайших ко дворцу домов, из садов и из-за хозяйственных построек при дворце. Нескольких бежавших курдам удалось подстрелить, но никто не обратил внимания на эти потери. Гордон на всякий случай искал глазами Ивана, хотя прекрасно понимал, что казак не настолько глуп, чтобы высунуться из дворца с той стороны, которая простреливалась из башни. Через какое-то время долговязый казак мелькнул в просвете между домами, но слишком далеко, чтобы можно было рассчитывать попасть в него или его спутников — отделение лучших арабских стражников, возглавляемое закованным в боевые доспехи Махмудом ибн Ахмедом. Вслед за командиром по улицам Шализара быстро и, что удивительно, достаточно слаженно промаршировали хорошо вооруженные, даже как-то подтянуто выглядящие исмаилиты. Шли они колоннами, представляя каждой группой то или иное племя или народ. По всей видимости, Ивану удалось вбить в головы своих головорезов хотя бы основы цивилизованного военного искусства.

Поначалу колонна шализарцев проследовала по главной улице города, ведущей к лестнице, словно намереваясь встретить нападающих в открытом бою на гладком, как стол, плато. Но, подойдя к окраине города, его защитники проворно рассыпались по обе стороны дороги и заняли оборону в садах, за земляными заборами и в крайних домах.

Афганцы все еще находились слишком далеко, чтобы разглядеть, что происходит в городе и на подступах к нему. К тому времени, как они подошли на достаточно близкое расстояние, улицы и сады уже выглядели абсолютно безлюдными. Гордону же с его наблюдательной позиции были отлично видны фигуры шализарцев, скрытно занявших оборону на крышах, чердаках и в садах у края города. Винтовки исмаилитов зловеще поблескивали в лучах восходящего солнца. Афганцы шли прямо в ловушку, но Гордон ничем не мог им помочь.

Один из курдов подошел к бойнице, посмотрел в нее, пожал плечами и стал поправлять сползшую с раны на запястье повязку. Затягивая зубами тугой узел, он спросил американца:

— Это и есть твои друзья, Аль-Борак? Они же просто глупцы! Они сами лезут в адское пекло, сами идут на заклание…

— Сам вижу, — огрызнулся Гордон, сжав кулаки так, что побелели костяшки пальцев.

— Я знаю, что будет дальше, — сказал другой курд. — Как-то раз, дежуря во дворце, я слышал, как Багила объяснял офицерам план обороны города в случае прорыва противника на плато. Видишь тот сад, у самого города, к востоку от дороги? Там засели полсотни стрелков. Среди цветущих персиковых ветвей можно разглядеть, как блестят стволы их ружей. Через дорогу от него — другой сад. Он называется египетским. Там тоже засели в засаде пятьдесят отличных стрелков. Ближайший к саду дом — крайний по улице — тоже битком набит солдатами, как и первые три дома по другой стороне улицы.

— Зачем ты мне все это рассказываешь? — раздраженно буркнул Гордон. — Разве я сам не вижу, как эти шакалы залегли на крышах и засели за углами домов?

— Слушай дальше, Аль-Борак, — невозмутимо продолжил курд. — Те, кто засел в садах, не будут открывать огонь, пока твои афганцы не пройдут мимо них и их первые шеренги не окажутся между домами на главной улице. Вот тогда-то будет подана команда начать стрельбу одновременно: с крыш, из окон, из подвалов и из-за заборов — по голове колонны, а из обоих садов — по флангам и тылу. Готов поспорить, что из-под такого перекрестного огня уйти не удастся почти никому.

— Если б я только мог предупредить их! — почти простонал Гордон.

Первый курд вздохнул и показал рукой в сторону дворца, откуда по-прежнему, хотя и намного реже, доносились выстрелы, вслед за которыми в стены и железные ставни башни ударялись пули.

— Багила ни за что не оставил бы нас без стражи, — заметил курд. — Человек двадцать, если не больше, по-прежнему караулят башню и выход из нее. Сунься мы отсюда — и нас перестреляют раньше, чем мы добежим до середины сада.

— Господи! Неужели мне суждено так и просидеть здесь, глядя на то, как расстреливают моих друзей, не имея возможности предупредить их об опасности?!

На могучей шее Гордона запульсировали напряженные вены, глаза американца налились кровью. Он напрягся, сжался как пружина, как пантера, готовящаяся к прыжку из башни на другой конец города. Вдруг, заметив какие-то изменения на плато, он прильнул к бойнице и воскликнул:

— Смотрите! Афганцы рассыпаются широкой цепью и подходят к городу, стараясь использовать все возможные укрытия. Нет, Бабер-хан — хитрый старый волк! Это Яр Али-хан кинулся бы сломя голову в город, система обороны которого ему неизвестна. Но Бабер-хан не позволит себе такого безрассудства.

И это было абсолютной правдой. За свою жизнь Бабер-хану довелось повоевать столько, сколько едва ли выпадает на долю среднего племенного вождя в Афганистане. Одно то, что мятежный вождь до сих пор оставался в живых, уже говорило о его полководческом таланте, интуиции и благоразумии. Вот и сейчас чутье старого вояки заставило его повнимательнее присмотреться к слишком уж безлюдным улицам и огородам Шализара. Наверное, насторожила Бабер-хана и стихнувшая стрельба на другом конце города: ведь эхо этой перестрелки звучало над котловиной в течение всего времени подъема кхорцев по гигантской лестнице. А может быть, острый взгляд Бабер-хана заметил блик солнечного луча на одном-другом винтовочном стволе засевших на крышах исмаилитов. Во всяком случае, три с лишним сотни его воинов, развернувшись широким полукольцом, замедлили наступленце и, укрываясь за камнями и в оросительных каналах, стали обстреливать окраины города.

С крыш и из окон крайних домов раздались ответные выстрелы — обманчиво редкие, но те, кто занял позиции в садах, не выдали себя ни единым движением, ни единым неосторожным выстрелом. Слабый отпор обороняющихся был явно рассчитан на то, чтобы спровоцировать нападающих на стремительное наступление.

— А это еще что? — воскликнул вдруг Гордон и громко выругался, поняв, что именно означало увиденное им.

А заметил он, как на центральную улицу повыскакивало человек сто шализарцев, резво бросившихся вперед, изображая контратаку. Курды, стоявшие рядом с Гордоном, понимающе покивали головами.

— Все рассчитано верно, — вздохнул один из них. — Немного постреляв и раззадорив твоих друзей, шализарцы начнут отступать. Но не родился еще афганский солдат, который удержался бы от искушения догнать убегающего противника. Гильзаи, увлекшись погоней, забудут об осторожности и сами прибегут в расставленную для них ловушку.

Ближайшая часть цепи афганцев находилась всего в нескольких сотнях ярдов от городских садов. Контратакующие едва вышли из-под прикрытия деревьев, как их встретил ураганный огонь гильзаи. Не меньше полутора десятков исмаилитов попадали на дорогу. Продержавшись ровно столько, чтобы дать два ответных залпа, они стали постепенно отступать к городу, отстреливаясь уже беспорядочно. Количество трупов, оставшихся на дороге и обочинах, свидетельствовало о том, что шализарцы были готовы дорого заплатить за окончательную победу.

Воодушевленный боевой клич афганцев прокатился над плато, когда шализарцы, сломав строй, стали беспорядочно отступать к городу, чтобы спрятаться за домами и заборами. Все получилось именно так, как предсказывали курды, и чего так боялся Гордон: гильзаи повыскакивали из-за укрытий и, стреляя на ходу, помчались к городу, словно пылающие злобой и яростью демоны войны.

С двух сторон выскакивали они на дорогу, и единственное, что удалось сделать Бабер-хану, — на бегу заставить их собраться в более или менее компактную группу, не растянутую в длинную пунктирную линию мелких группок и одиночных бойцов. Для этого вождю пришлось немало покричать, обрушить на своих воинов все мыслимые проклятия, а порой — и кулаки или приклад винтовки.

Самые расторопные гильзаи отставали от убегавших всего на сотню ярдов, когда те, промчавшись между садами, оказались в городском квартале. Гордон до боли сжал кулаки и челюсти. На его глазах афганцы пересекали границу садов, с каждой секундой все глубже залезая в расставленную для них ловушку.

Но здесь в отлаженном маневре исмаилитов произошел какой-то сбой. Позднее Гордон узнал, что дело было в ярком тюрбане одного из шализарцев, обладатель которого неосторожно высунул голову из-за садовой ограды, выдав Бабер-хану придуманную Иваном засаду. Вождь, от зоркого взгляда которого ничто не ускользало, заметил яркое пятно и метким выстрелом влепил пулю прямо в лоб неосторожному шализарцу. Умирая, тот судорожно нажал на курок своей винтовки. Раздался выстрел. Напряжение в боевых порядках исмаилитов было столь велико, что у многих сидевших в засаде не выдержали нервы. Вслед за первым в саду раздалось множество выстрелов, произведенных произвольно — без команды — и не прицельно. Дальше последовала цепная реакция. Сначала раздался залп из сада на восточной стороне, выдавший тех, кто прятался в засаде, а затем, не понимая, что происходит, стрелки в домах и на крышах открыли беспорядочную стрельбу по наступающим. Слишком велико было напряжение воинов Отмана, которые, как и афганцы, не обладали хорошей выдержкой. Захлопнувшаяся раньше времени ловушка произвела обратный эффект — деморализовала и запутала обороняющихся.

Два десятка афганцев упали на землю при первом же залпе, но в ту же секунду Бабер-хан среагировал на сложившуюся ситуацию единственным спасительным образом. Неожиданно обрушившийся на его воинов шквал огня остудил их слепую ярость и азарт, словно ведро ледяной воды, выплеснутое в лицо. Афганцы замерли, но, прежде чем паника охватила отряд Бабер-хан громогласно призвал к вниманию своих воинов и, мгновенно сориентировавшись, повел их в атаку — штурмовать стену, окружавшую огород и выбивать оттуда противника. Гильзаи с колыбели привыкли слепо, не спрашивая ничего и не требуя никаких объяснений, следовать за вождем. Вот и сейчас, под градом свинца, косящим их ряды, они все как один пошли вслед за Бабер-ханом.

Залп в упор из-за ограды оставил на обочине целую шеренгу неподвижных и корчащихся в конвульсиях тел, но остановить атаку гильзаи уже не смог. Переметнувшись через невысокий забор, как цунами через прибрежную дамбу, они смели засевших на краю восточного сада шализарцев. Превосходя обороняющуюся полусотню в несколько раз, действуя огнем, прикладом и клинком, воины Бабер-хана быстро очистили сад от противника, а затем открыли яростную стрельбу по саду через дорогу и по ближайшим городским домам.

Так в течение одной минуты изменился весь ход боя. Не менее сорока афганцев осталось лежать на дороге на подступах к Шализару, но, заплатив такую цену, Бабер-хан сумел вырваться из уже захлопывавшейся ловушки, грозившей смертью всему его отряду.

Теперь гильзаи были неплохо прикрыты ограждающей сад невысокой стеной и растущими в нем фруктовыми деревьями. Шквальный огонь, который вели по ним с крыш и из сада, едва ли был эффектавен. В саду были прокопаны оросительные каналы, полные воды, многие фрукты на ближайших деревьях уже созрели. Имея возможность утолить жажду и — частично — голод, гильзаи смогли бы удерживать свою позицию несколько дней, если, конечно, противник не стал бы пытаться выбить их оттуда, атакуя в лоб.

С другой стороны, отряд Бабер-хана все же попал в почти безвыходное положение: взять город, стреляя из-за укрытия, гильзаи не удалось бы, но при этом любая попытка перебраться через ограду сада обошлась бы им слишком дорого — обороняющиеся вели огонь прицельно, с близкой дистанции. Штурмовать город оказалось невозможно, как невозможно было и отступить назад, к лестнице. Выйдя на плато, они опять же оказались бы на гладкой равнине под плотным винтовочным огнем. Даже если кто-то и сумел бы добраться до края плато, за время спуска по огромной лестнице исмаилиты спокойно, словно в тире, перестреляли бы отступающих. Постоянный обстрел с крыш мало-помалу сокращал бы численность отряда, долгое лежание и ползание по траве не способствовало бы повышению боевого духа гильзаи. В итоге мощная атака с двух сторон смела бы кхорских воинов, как недавно сами они смели тех, кто сидел здесь в засаде.

В это самое время, когда люди, пришедшие сюда, чтобы спасти Аль-Борака, вступили в тяжелый, почти безнадежный бой с хитрым и безжалостным, численно превосходящим их противником, сам Аль-Борак беспомощно метался от бойницы к бойнице, запертый в дворцовой башне. Словно тигр в клетке, ходил он из угла в угол; руки его то сжимались в кулаки, то непроизвольно тянулись к винтовке или рукоятке сабли. Азиза, забившись в угол, с опаской следила за ним. Курды тоже хранили молчание.

Пули, вонзавшиеся в стены башни, бесили Гордона. Всем было ясно, что стрелки вовсе не пытаются поразить таким образом какую-либо цель, просто-напросто так они не давали осажденным забыть, что башня и прилегающее пространство находятся под прицелом. Их предупреждали, что им следует сидеть взаперти и ждать, пока Иван Конашевский расправится с их приятелями, засевшими в саду на окраине Шализара, а затем вернется и уже в свое удовольствие займется ими. Кровавая пелена повисла перед глазами Гордона. Казалось, еще чуть-чуть — и его сердце или нервы не выдержат, и он либо рухнет замертво, либо совершит какой-нибудь безрассудный поступок.

Аль-Борак даже не заметил, как один из курдов спустился вниз, на первый этаж башни, зато его возвращение вывело Гордона из напряженного, полубессознательного состояния. Еще бы — с горящими глазами, прыгая через три ступеньки, курд взлетел по лестнице и почти закричал:

— Сагиб! Сагиб, там… — Дыхание его перехватило от избытка чувств. — …Я спустился, чтобы поискать чего-нибудь попить или поесть, а там… под ковром, который я приподнял, чтобы посмотреть, нет ли под ним тайника с драгоценностями — старая солдатская привычка, сагиб, — так вот, там оказалось большое медное кольцо в полу. Я потянул за кольцо и открыл хорошо замаскированный люк, из-под которого куда-то вниз уходят ступеньки. Там темно, и я уже не стал…

Последние слова курд произнес, обращаясь уже лишь к своим товарищам и к Азизе. Сам же Гордон, выйдя из транса, громадными прыжками, словно пантера, слетел по лестнице, не забыв, однако, прихватить с собой коробку спичек из запасов, имевшихся на верхнем этаже. Распластавшись на полу, он как мог глубоко опустил в люк руку с зажженной спичкой, всматриваясь в темноту потайного туннеля. Дождавшись, пока догоревшая спичка не погасла у него в руке, он обернулся и сказал спустившимся вслед за ним курдам и девушке:

— Подземный ход ведет в сторону дворца, и, скорее всего, выход из него находится где-то в дворцовых помещениях. Знай Иван о существовании этого туннеля, он давно пустил бы в него своих людей, чтобы взять нас неожиданной атакой с тыла.

Похоже, у Отмана все же были кое-какие секреты, которые он хранил даже от Ивана, не доверяя ему целиком и полностью, особенно — в вопросах своей личной безопасности. Скорее всего, об этом подземном ходе из дворца в башню знал только сам шейх и его безъязыкие рабы-суданцы. А значит — вряд ли кто из оставшихся в живых знает о его существовании, и еще менее вероятно, что кто-то остался караулить выход с другого его конца, рассчитывая подстеречь нас там.

— Мы, кстати, тоже не знаем, в каком именно месте дворца находится второй выход из этого туннеля, — напомнил один из курдов.

— Согласен, — кивнул Гордон. — Но попытаться все же стоит. Это наш единственный шанс.

На всякий случай он поднялся вместе с курдами на верхний этаж, чтобы оценить обстановку, поглядев в щели бойниц, и не пропустить каких-нибудь неожиданных маневров оставленных Иваном часовых. Обведя глазами маленький отряд — трех курдов и хрупкую девушку, Гордон объявил свой план:

— Я рассчитываю на то, что этот подземный ход приведет нас во дворец, причем в ту его часть, что не кишит сейчас стражей и слугами шейха. Вообще сейчас во дворце не должно быть много народу, а те, кто остался, наверняка торчат в фасадных окнах, пытаясь разглядеть, что происходит на подступах к городу. Кое-кто, наверное, продолжает следить за башней, но в любом случае все они сейчас целиком поглощены тем, чем заняты. Во всяком случае, лучше рискнуть столкнуться с превосходящими силами противника во дворце, чем сидеть здесь и беспомощно ждать, когда Иван штурмом возьмет башню и изрубит нас на куски.

Если нам удастся добраться до дворца и при этом нас не перехватит на выходе оставленная Иваном засада, то мы попытаемся пробраться к туннелю, где остался Юсуф ибн Сулейман. Ждать там уже некого, но он-то об этом не знает. Итак, если мы туда доберемся, я отправлю вас, ребята, вместе с девушкой прочь из дворца, в лабиринт и дальше — за окружающий плато хребет.

В нескольких словах он обрисовал путь от тюремной стены к пролому в пещере, выходящему на дальний склон хребта.

— Но, сагиб, мы не хотим оставлять тебя здесь, — в один голос заявили курды.

Усталость и раны давали о себе знать. Лица курдов были угрюмы и измучены, грязь и пороховая гарь покрывали их толстым слоем, но они даже не пытались соскрести с кожи эту корку. Тем не менее их слова были полны искренности и убежденности.

— Вы должны подчиняться моим приказам, как поклялись, — напомнил им Гордон и, увидев, что Азиза проявляет признаки несогласия, добавил: — Это, кстати, всех касается. Далее: как добраться до Кхора, вы знаете. Тем гильзаи, кто остался на страже города, скажете тот же пароль, что я передал Юсуфу ибн Сулейману. По ущельям за стеной можете идти спокойно. Джинн мертв, хотя, говоря по правде, никакой это был не джинн, а всего-навсего здоровенная обезьяна, существо из плоти и крови. Так вот, добравшись до Кхора, постарайтесь связаться с семьей Азизы в Дели. С вами щедро рассчитаются за то, что вы вернете ее домой.

— Пусть подавятся своими деньгами! — сплюнул один из курдов. — Достаточно индусы покупали и подкупали нас на свои вонючие деньги. А кроме того — мы больше не шакалы шейха Аль-Джебаля, ворующие людей и возвращающие их за выкуп. Но сейчас нас больше волнует твоя судьба, Аль-Борак. Что ты собираешься делать, оставшись здесь один?

— После того как вы углубитесь в лабиринт и отойдете на безопасное расстояние, я попытаюсь выскользнуть из дворца незамеченным и пробьюсь к афганцам. Бабер-хан и его люди пришли сюда лишь затем, чтобы помочь мне. Теперь они погибают один за другим. Я не могу покинуть их, даже если у меня есть шанс спастись. Это дело чести.

Курды невесело, но понимающе кивнули головами. Поступить точно так же требовал и их кодекс чести. Другое дело, что не у каждого хватило бы мужества исполнить свой долг — тем большее уважение вызвало у них решение Аль-Борака.

— Я сказал вам все это на тот случай, если мы расстанемся или я погибну до того, как мы проникнем к тюремной двери. Теперь каждый из вас знает, что делать. Если что-то случится — поступайте так, как я вам сказал: забирайте Юсуфа и уходите к Кхору. А теперь — вперед!

Соорудив из подручных материалов импровизированные факелы, они спустились в подземный туннель. Он оказался на удивление хорошо отделан и даже украшен резными каменными панелями на стенах. Пол был выложен мраморными плитками, потолок — довольно высокий — выполнен в виде полукруглого свода. Туннель шел прямо, как стрела, и, когда, по расчетам Гордона, они оказались уже под центральной частью дворца, узкая крутая лестница вывела их к какой-то бронзовой двери. Даже долго и напряженно прислушиваясь, Гордон не уловил с противоположной стороны двери ни единого звука. Взяв оружие наизготовку, американец осторожно надавил на дверь, слегка приоткрыв ее. Тишина. Никто и ничто не отреагировало на легкое шуршание петель. Гордон и его спутники выбрались в пустую комнату, в которой эта бронзовая дверь представляла собой одну из декоративных панелей на стене. Прикрыв ее за собой, Гордон услышал, как где-то в стене щелкнула скрытая пружина. Замок захлопнулся, а как открывать его со стороны комнаты, не знали ни Аль-Борак, ни курды, ни Азиза. Итак, в этом направлении путь к отступлению можно было считать отрезанным.

Дверь из комнаты, прикрытая с обеих сторон шторами, выходила в один из дворцовых коридоров — похоже, абсолютно пустых. Гордон, приоткрыв эту дверь, долго прислушивался, но ни один звук не нарушал тишину дворца, если не считать треска винтовочных выстрелов где-то неподалеку. Видимо, это продолжали вести предупредительную стрельбу по уже опустевшей башне оставленные Конашевским часовые. Гордон не удержался от улыбки: как воин, разведчик, тактик и стратег он не мог не порадоваться тому, что немалое количество врагов сейчас сосредоточенно караулили «запертых в башне», в то время как те уже оказались во дворце, за их спинами.

— Азиза, ты можешь определить, где мы сейчас? — спросил Гордон.

— Да, сагиб.

— Тогда веди нас в ту комнату, где мы впервые встретились с тобой, туда, куда выходит потайная лестница из тюремного коридора. Надеюсь, никого не надо предупреждать, что идти нужно как можно тише. Нас слишком мало, и скрытность — наш верный союзник, да и единственный шанс уцелеть. Хотя, разумеется, я понимаю, что шансов быть обнаруженными у нас немного. Рабы и слуги-мужчины сейчас наверняка сидят на крыше или даже выбрались на окраину города, чтобы посмотреть, как идет бой. Те, кто умеет держать оружие, я уверен, уже проникли в боевые порядки, чтобы принять участие в перестрелке. Женщины же, слуги и «феи» из райских садов сидят сейчас в своих комнатах, дрожа от страха. Не удивлюсь, если многие из них еще и заперты на замок хозяевами и мужьями. И все же — осторожность не помешает.

Расчеты Гордона оправдались. Не встретив никого, они прошли вслед за Азизой по дворцовым помещениям и довольно скоро оказались в уже знакомой американцу комнате. Тревогу во дворце никто не поднял. Каково же было удивление и негодование Гордона и курдов, когда из-за двери, ведущей на потайную лестницу, до них донесся гул множества голосов и топот множества ног, торопливо шагающих по ступенькам.

Все это оказалось настолько неожиданным, что ни Гордон, ни курды не успели выскочить из комнаты обратно в коридор и вскинули винтовки, чтобы встретить противника огнем. Отступать было некуда, оставалось вступить в бой, по всей видимости — последний.

Дверь распахнулась, и ствол винтовки американца уперся в грудь человека, оказавшегося на пороге. На мгновение они оба замерли…

— Сагиб! — раздалось вдруг с лестницы.

— Лал Сингх! — воскликнул Гордон. Курды с изумлением воззрились на огромного сикха, который длинными могучими руками обнял и крепко прижал к себе их сагиба, их командира, их повелителя, которому они дали клятву на верность и жизнь которого были готовы защищать ценой своих жизней. Но тут, успокоив их, из-за плеча сикха показался Юсуф ибн Сулейман, изрядно смахивавший в своем арабском одеянии на заблудившегося в катакомбах горного демона. Вслед за ним в комнату один за другим ввалились, набив ее до предела, полсотни воинов с винтовками и ятаганами, на вид — дикари дикарями.

— Я подумал, что ты… погиб, — сказал Гордон чуть дрогнувшим голосом.

— И это было бы заслуженным концом для меня, — сокрушенно вздохнул Лал Сингх, — потому что я не смог выполнить твое задание. Сагиб, я должен был добраться до Ущелья Призраков раньше, чем туда подойдут гильзаи. Поначалу все шло хорошо: у подножия западного склона хребта, окружающего плато, я обнаружил старую караванную тропу, одну из тех, что некогда проходили через эти горы, соединяя Персию с Индией. Эта тропа поворачивает на север, вслед за склонами хребта, и выходит к каньону где-то в миле от того места, где находится карниз с потайной дверью, которую ты сумел обнаружить.

По дороге идти было легко, но в конце пути я решил сократить расстояние и начал спускаться по обрыву напрямик. В какой-то момент я подвернул ногу, не сумел удержаться и сорвался вниз, ударившись головой о камень. Наверное, несколько часов я пролежал без сознания. Когда же я, придя в себя, спустился в каньон, солнце уже высоко стояло над горизонтом и воины Бабер-хана давно миновали тот потайной проход в скале. Я наткнулся на оставленных ими лошадей, которых охраняли несколько подростков. Они и рассказали мне, что гильзаи едва не погубили коней бешеной скачкой всю ночь напролет. Добравшись до потайного карниза, Яр Али-хан взобрался на него при помощи твоей веревки с крюком и убил часового, не успевшего даже понять, что происходит, а не то чтобы поднять тревогу. Видимо, эти ассасины настолько уверовали в свою безопасность и в неуязвимость их тайной крепости, что даже твое неожиданное появление в городе посчитали случайностью, из-за которой не смогли повышать бдительность или усиливать охрану подступов к плато. Да и кто бы мог подумать, что вслед за тобой к Шализару придет целый отряд афганцев, жаждущих отомстить за тебя.

Мальчишки-пастухи дали мне веревку и помогли взобраться на карниз. Последовав за гильзаи, я услышал стрельбу. Сначала я подумал, что они обстреливают охрану лестницы с окрестных скал, но потом по звуку перемещавшейся перестрелки понял, что они уже поднялись на плато и штурмуют город. Пока я прислушивался, пытаясь определить, что происходит на плато, и проклиная себя за то, что не смог выполнить задание и вовремя предупредить Бабер-хана, в каньоне вдруг показались эти пятьдесят всадников, скакавших по следам гильзаи. Это воины племени вазиров, которое из-за своей малочисленности было бы обречено на истребление эмиром или другими соседями, если бы Бабер-хан не позволил им обосноваться неподалеку от Кхора. Так вазиры смогли построить свою деревню под прикрытием более сильного города, а Бабер-хан приобрел верных и благодарных ему по гроб жизни союзников. Прознав о том, что гильзаи срочно вышли в поход, вазиры поспешили вслед за союзниками — помочь в бою и, если удастся одержать победу, поучаствовать в дележе добычи. Я решил, что лучше всего будет привести их сюда, сагиб, как ты приказывал привести во дворец главные силы Бабер-хана. По крайней мере, так я смогу хоть частично, хоть с опозданием, но все же выполнить твой приказ. Мы пересели на уже успевших отдохнуть лошадей гильзаи и, двигаясь почти все время по старой дороге, довольно быстро подошли сюда. Лишь последнюю милю до пролома в стене пещеры нам пришлось пройти пешком, поднимаясь по склону. В лабиринте джинна нас никто не видел и, скорее всего, не заметил. Дверь в дворцовую тюрьму, как ты и обещал, нам открылась. Встретил нас этот курд — Юсуф ибн Сулейман, переодетый арабом, который назвал твой пароль. Вот вкратце и все, сагиб. Я здесь, перед тобой, и жду твоих приказов, как и те, кто пришел со мной.

— Все ясно, ребята, — потер руки Гордон. — Работа, достойная мужчин, здесь найдется для всех.

— Что тут творится, сагиб? — спросил Гордона предводитель вазиров, который повел своих людей за сикхом, потому что знал, что тот — друг и помощник попавшего в беду Аль-Борака. — По пути мы все время слышали стрельбу, но, естественно, ничего не видели. Курд, открывший нам дверь в подвал, знает о том, что происходит наверху, не больше, чем мы.

— Бабер-хан захватил и удерживает сад и северную окраину города, — ответил Гордон и, наскоро описав топографию поля боя, сказал: — По пути я подробнее опишу вам ход сражения и нашу задачу, а сейчас — не будем терять времени. Нужно начинать действовать.

Затем обернулся к курдам:

— Вы, ребята, делайте то, что вам было приказано. Вазиры объяснят вам, где они оставили лошадей.

Прервавшись, чтобы вождь мог дать им необходимые пояснения, американец продолжил:

— Скачите в Кхор и ждите нас там. Если сражение закончится не в нашу пользу, я требую, чтобы вы, прежде чем освободиться от связывающей вас клятвы, исполнили мой последний приказ: доставить Азизу домой или передать ее в руки родителей. Все ясно?

Курды молча кивнули. По выражению их лиц Гордон понял, что они костьми лягут, чтобы выполнить его волю. Азиза прильнула к нему, но на эмоции, слезы и даже на короткое прощание времени не было. По знаку Гордона курды подхватили девушку и бережно, но настойчиво повлекли ее за собой, в зияющую черноту потайной лестницы.

Через мгновение их силуэты уже скрылись в темноте подземелья.

— А мы теперь будем выбираться из дворца, причем так, чтобы максимально облегчить положение Бабер-хана, — объявил Гордон вазирам. — Если мы просто промчимся по центральной улице и пробьемся в сад, где гильзаи и так сидят, словно в капкане, то этим мы едва ли заметно улучшим ситуацию. Поэтому я считаю, что нам лучше всего попытаться проникнуть в сад, находящийся по другую сторону от дороги. Если мы освободим от шализарцев обочину и захватим крайние дома, к которым этот сад прилегает вплотную, то сможем блокировать с фланга любую атаку на позиции Бабер-хана и избавим его от обстрела со стороны дороги. Таким образом он получит возможность отхода или другого маневра, а там… там видно будет. А сейчас — вперед, за мной!

Гордон бросился вперед, вдоль по коридору, по которому накануне Муса вел его в зал, где его уже ждал Иван Конашевский. Пятьдесят воинов-вазиров последовали за ним. Странное зрелище представляли собой эти свирепые люди в рваных одеждах среди роскошных дворцовых интерьеров.

Они пристально и подозрительно оглядывали все вокруг, на бегу не забывая заглянуть за двери и шторы, чтобы избежать неожиданного нападения и не дать уйти живым никому из слуг или придворных, которые могли бы поднять тревогу. При этом все внимательно прислушивались к доносившейся с окраины города перестрелке — то затихавшей, то вспыхивавшей с новой силой. Гордон повел свой отряд в тот зал, откуда ему удалось бежать накануне, нокаутировав казака и, благодаря прикрытию Лала Сингха, увернувшись от пуль стражников. Все двери были открыты, портьера, перекрывавшая выход на балкон, по-прежнему валялась на полу, сорванная Гордоном во время бегства. В ажурной решетке балкона зиял незаделанный пролом. Здесь американец на секунду задержался, чтобы пояснить Лалу Сингху и вазирам некоторые детали своего плана. Дикие воины завороженно слушали каждое слово, произносимое Аль-Бораком, будто им довелось внимать голосу какого-то мифического героя, полубожества-получеловека.

— Видите, как расположены сады: к западу от городской черты они идут сплошным массивом, прерываемым лишь невысокими каменными заборами. Деревья и кусты хорошо разрослись, и если мы будем передвигаться, пригнувшись или кое-где даже ползком, то вполне вероятно, что из домов нас не заметят. Скорее всего, мы сумеем скрытно добраться до окраины египетского сада, потому что исмаилиты сейчас внимательно следят за тем, что происходит в другой стороне. Сколько их в египетском саду — я точно не знаю, но думаю, что внезапная атака с тыла опрокинет их. Кто не будет убит нами, побежит в город, подставляя себя под пули гильзаи. Нам важнее всего, чтобы сад был очищен от противника. А теперь — вперед: спрыгиваем с балкона и бежим через сад вон к той стене. С этой стороны дворец никто не охраняет.

Один за другим вазиры последовали за Аль-Бораком и Лалом Сингхом. Перемахнув через внешнюю дворцовую стену, они оказались на голой каменной равнине, подходившей к дворцу с этой стороны. Недалеко отсюда начинался овраг, в который угодил Гордон, упав со стены вместе с убитым им стражником. Завернув за угол, вазиры стремительным броском пересекли открытое пространство, отделявшее их от границы первого сада из тех, что сплошным полукольцом окружали Шализар.

Перестрелка на другом конце города стала еще более яростной. Сотни винтовок вели беглый огонь, и у Гордона аж мурашки пробежали по коже при мысли о том, какой густой свинцовый дождь поливает сейчас позиции, занятые солдатами Бабер-хана. Такой ураганный огонь не мог не принести своих кровавых результатов, несмотря на все умение афганских горцев максимально использовать любую складку местности, любой камень, любое углубление в качестве укрытия. Но этот грохот, по крайней мере, прикрывал приближение его отряда. Во-первых, в таком шуме никто не услышал бы звука шагов пятидесяти человек, со всех ног бегущих по садам, чтобы вступить в бой. А во-вторых, в азарте такой напряженной перестрелки вряд ли кто-нибудь из исмаилитов будет обращать внимание на то, что происходит в тылу, — тем более что опасаться им, по общему разумению, было некого и нечего.

Видимо, все так и получилось. Никто не заметил пробирающихся вдоль западной ограды садов вазиров. Никто не поднял тревоги, и они, осторожно пригибаясь и стараясь ступать как можно тише, постепенно приближались к своей цели — дальнему от дороги забору, отделявшему египетский сад от других пригородных садов.

Чем ближе к северной оконечности центральной улицы подходили вазиры, тем больше становилась вероятность того, что их обнаружат. Но внимание противника, на их счастье, было целиком и полностью поглощено тем, что происходило в противоположном направлении — по ту сторону дороги, за забором восточного сада и за стенами крайних городских зданий. Ни Гордон, ни его спутники, радующиеся чрезмерной увлеченности противника боем и подходившие все ближе и ближе, не знали, что события вот-вот начнут развиваться с невероятной, ураганной скоростью. Бой неумолимо приближался к кульминации.