"Шпионы Первой мировой войны" - читать интересную книгу автора (Мортон Джеймс)

Глава 10. «ФРОЙЛЯЙН» ДЛЯ КАЙЗЕРА

Мало кто сомневается, что самым известным из шпионов Первых мировой войны, мужчин и женщин, была Маргарета Зелле, родившаяся, по ее словам, в Индонезии, и казненная в замке Венсен 15 октября 1917 года. Но действительно ли она была важной шпионкой? Да и была ли она шпионкой вообще? Не была ли она просто экзотической «великой куртизанкой», изощренной лгуньей, продающейся тем своим любовникам, кто ей платил, для которой их национальность не играла роли, и, возможно, «подставленной» каким-то двойным агентом?

Она родилась в 1876 году в семье владельца шляпного магазина. В возрасте 15 лет Маргарета обольстила, или, по крайней мере, вступила в связь с Вибрандусом Таанстрой, директором школы нянь, где она училась. В возрасте 19 лет она вышла замуж за Рудольфа Маклеода, капитана Колониальной армии в Нидерландской Ост-Индии, который был на двадцать лет старше ее. Произошло это после того, как она откликнулась на объявление в амстердамской газете, в котором он, находясь в отпуске в Голландии, искал себе спутницу жизни. Брак оказался несчастливым с самого начала, потому что, по словам Маргареты, Маклеод был не только ревнивцем и поколачивал жену, но также уже за пару недель завязал дружбу с проститутками. В январе 1897 года, они и их сын, Норман Джон, отправились на пароходе в Нидерландскую Ост-Индию, нынешнюю Индонезию. В мае 1898 года она родила дочь Жанну-Луизу, которую в семье звали Нон. В июне в том же году, когда семья была на Суматре, оба ребенка тяжело заболели, и Норман умер. По одной из версий детей отравила их нянька, которая сама вскоре умерла и призналась перед смертью, что её заставил это сделать ее любовник-солдат, которого как-то жестоко наказал Маклеод за какую-то служебную провинность. По другой версии, она мстила за то, что Маклеод попытался ее изнасиловать. Их семейные отношения продолжали ухудшаться. В 1901 году Маргарета с Нон вернулись в Голландию, а 26 августа следующего года Маклеод развелся с нею, забрав дочь. Впрочем, ей удалось урегулировать вопрос с разводом, при условии выплаты Маклеодом компенсации по 100 голландских гульденов в месяц.

Маргарета приехала в Париж из Амстердама в 1904 году, чтобы работать натурщицей. В этот раз она потерпела неудачу, но во время второго своего приезда получила работу в школе верховой езды, в то время – эвфемизм для проституции, и ей посоветовали стать танцовщицей. В следующем году состоялась ее премьера, когда она танцевала в салоне мадам Киреевской, сначала как «Леди Маклеод», а затем как «Мата Хари», что, по ее словам, означало «Око дня». Мнения относительно ее таланта отличались, но она была красивой и, при росте в 5 футов и 10 дюймов, непривычно высокой, и одно время считалось, что она могла бы стать соперницей Айседоры Дункан. Она пользовалась все большим успехом: то танцевала на лесбийских вечеринках для «светской львицы» американки Натали Барни, то заключала контракты с варьете «Фоли Бержер» и с театром «Трокадеро», но самым важным событием стало ее появление на вечеринке, устроенной бароном Анри де Ротшильдом, где о ней узнал «весь Париж».

В течение следующего десятилетия Мата Хари наслаждалась успешной карьерой танцовщицы во всей Европе, сочетая ее с карьерой куртизанки в постелях видных политиков и высокопоставленных военных, которых она особенно ценила. В 1906 году она стала любовницей Альфреда Кипперта, лейтенанта Вестфальского гусарского полка, который взял ее на маневры германской армии в Силезии. В 1911 году ее любовником стал финансист Феликс Руссо, с которым она жила в Нёйи-сюр-Сен, пока его банк не обанкротился. После этого был генерал Мессими, который стал французским военным министром в августе 1914 года. Летом того же года она возобновила свою связь с Киппертом. Когда они прекратили отношения в 1907 году, он дал ей 100 000 немецких марок и присылал банковские переводы примерно на ту же сумму в 1908 и 1909 годах. Десять лет спустя эти платежи использовались на суде против нее в качестве доказательств, впрочем, слишком сомнительных, что она уже в то время была немецкой шпионкой.

В июле 1914 года, обедая со своим любовником Грибелем, высокопоставленным офицером берлинской полиции, она услышала, что Австрия вторглась в Сербию. Месяц спустя, оставшись в Берлине без разрешения на выезд, она написала другому своему любовнику, австрийскому кавалерийскому офицеру барону Фреди Лацарини, что боится, что не сможет вернуться домой в Нёйи. Как только ее бумаги были в порядке, она вернулась, чтобы жить в Утрехте на улице Ниуе Ойтлег с еще одним своим любовником, пожилым бароном Эдуардом ван дер Капелленом, пока 27 ноября 1915 года не получила английскую визу и начала готовиться уехать во Францию, сначала посетив Англию.

Ее задержали в Фолкстоне, куда она прибыла на поезде 3 декабря, чтобы сесть на пароход, идущий в Дьепп. Она объяснила иммиграционной полиции и военным властям, что собирается уехать в Париж, чтобы уладить там свои дела, а затем подписать профессиональный контракт, вероятнее всего, для выступлений в Южной Америке. На следующий день ее история немного изменилась. Теперь она, уладив дела в Париже, намеревалась вернуться в Голландию, в Гаагу. Так как барона призвали в армию, то это было единственным местом, где он мог бы навещать ее.

После проверки ее багажа, ей разрешили сесть на пароход. Но на следующий день во всех британских портах появилось уведомление, предупреждающее, что она «не выше подозрений, и за ее последующими передвижениями необходимо следить». Этой «крайне порочной» женщине следует отказать в разрешении возвратиться в Англию. 20 февраля следующего года МИ5 отослала предупреждение со словами: «Эта женщина находится теперь в Голландии. Если она приедет в нашу страну, ее следует арестовать и передать в Скотланд-Ярд».

В апреле 1916 году британский консул в Роттердаме отказался предоставить ей визу, и когда голландский министр иностранных дел Лаудон попросил, чтобы британское правительство дало консулу распоряжение об отмене отказа, ответ был жестким и несколько высокомерным: «У властей есть причины, почему въезд леди, упомянутой в Вашем письме за номером 74, является нежелательным».

К тому времени Мата Хари приближалась к 40 годам и деградировала до случайной, хотя и хорошо оплачивавшейся, проституции. Как часто бывает со стареющими кокотками, по крайней мере, в романах, она теперь влюбилась в человека, намного младше себя. В июне 1916 года она встретила 21-летнего русского офицера Владимира Маслова там, что эвфемистически называли «салоном», устроенным ее подругой госпожой Данжевиль для офицеров в отпуске. После возвращения на фронт Маслов ослеп на один глаз, а его горло было обожжено горчичным газом. Его послали в Вогезы для выздоровления. Мате Хари отказали в разрешении поехать туда, чтобы встретиться с ним. Охваченная любовной страстью, она, вероятно, решила стать шпионкой, чтобы заработать достаточно денег, расплатиться с долгами и оставить проституцию, которой она все еще занималась время от времени. Она обратилась к агенту французской секретной службы Жоржу Ладу, высокому, непрерывно курящему, рассыпавшему повсюду пепел, который, несмотря на свои утверждения, на самом деле никогда не был главой Пятого бюро. Он считал, что она уже тогда была немецкой шпионкой.

Великая идея Маты Хари состояла в том, что после того, как ее представят генералу барону Морицу Фердинанду фон Биссингу, генерал-губернатору оккупированной немцами Бельгии, она сможет через него познакомиться и потом соблазнить немецкого наследного принца. Какая из этого могла бы быть польза для военных усилий союзников, даже в случае ее успеха, не совсем понятно. Мемуары Ладу настолько ненадежны, что трудно определить точно, что он имел в виду, но кажется, он тогда предложил, чтобы она с секретным заданием отправилась в Бельгию через Испанию и Англию.

За прошедшие месяцы в досье Маты Хари («Национальные архивы» MEPO 3/244) появились сообщения, что ее подозревают в том, что она пребывала во Франции с важным заданием от немцев. Якобы за это ей заплатили 15000 французских франков, и вскоре она снова прибудет туда с новым поручением. В июне 1916 года Ладу получил предупреждение со словами: «О ней с тех пор сообщали нам из Голландии, как о получающей жалование от немцев». Когда она была в Париже, за ее передвижениями следили ежедневно, и сыщики перечисляли мужчин, с которыми она обедала и спала, включая маркиза де Бофора, английских, ирландских и шотландских офицеров, французского генерала, и, несколько низко для ее уровня, итальянского капитана военной полиции.

12 ноября 1916 года она сошла на берег в Фалмуте с парохода из Виго, Испания, и была тут же задержана. Первоначально британские власти приняли ее за немецкую шпионку Клару Бенедикс из Гамбурга, подозревавшуюся в том, что она была курьером немецкого консула в Барселоне. Она заявляла, что она на самом деле Мата Хари, но признала, что встречалась и путешествовала с Бенедикс. Клара, по ее словам, была того же роста, что и она, но немного полнее. Любопытно, что у них обоих, как говорили, было свисающее веко.

После того, как Мата Хари провела ночь в доме детектива Джорджа Гранта (а не в полицейской камере), где она приняла ванну, но плакала и отказалась от еды, ее перевезли в Лондон, где она остановилась в отеле «Савой». Были обысканы 10 предметов ее багажа. И когда сэр Бэзил Томсон начал ее допрашивать, она выложила ему аргумент, который, по ее мнению, должен был стать козырной картой:

«Теперь мне нужно сказать вам кое-что, что вас очень удивит. Я думала, что это была слишком большая тайна. Этот капитан, капитан Ладу, просил меня, чтобы я поступила к нему на службу, и я обещала что-то сделать для него. Я должна был встретиться с ним в моем доме в Гааге».

За этим последовал обмен телеграммами с французами, которые 17 ноября ответили, что Ладу разоблачил ее, что он считал ее чрезвычайно подозрительным человеком и добавил, что он не был в состоянии собрать определенные доказательства против нее и поэтому симулировал желание использовать ее в надежде на обнаружение таких улик в будущем.

Она, как гласила телеграмма, никогда не была агентом Пятого бюро, «в котором на нее всегда смотрели с подозрением». По крайней мере, они подтвердили, что она не была Кларой Бенедикс. Ее освободили, но когда она попросила разрешения уехать в Гаагу, «чтобы выйти замуж за капитана Маслова», ей было отказано. Она оставалась в отеле «Савой», пока из Ливерпуля не ушел пароход в Виго. Оттуда она уехала в Мадрид 11 декабря. На свободе ей оставалось жить всего семь недель.

Мата Хари теперь утверждала, что Ладу игнорировал ее. Она не понимала, что у Ладу в то время было множество своих проблем из-за его участия в изменнических заговорах, связанных с владельцами ряда парижских газет, желавших повлиять на общественное мнение Франции в пользу сепаратного мира с немцами на достаточно невыгодных для французов условиях. Когда она нашла в дипломатическом регистре отеля «Ритц» имя майора Арнольда Калле, немецкого военного атташе в Мадриде, то отправилась к нему домой, где спросила его, почему ее спутали с Кларой Бенедикс. А потом она легла в его постель, где и провела время до своего возвращения в «Ритц». Пока все шло неплохо. Если, она думала, так ей удастся выведать хорошую информацию из Калле, то Ладу щедро ее вознаградит.

Она позже признала, что только симулировала свое намерение стать немецкой шпионкой, и рассказывала Калле, что весной будет большое наступление, и что греческая принцесса убеждала французов заменить нейтрального короля Константина своим прогерманским мужем. Она также передавала новости о низком моральном состоянии гражданского населения в Париже. Взамен Калле сообщил ей о плане направить подводную лодку к берегам Марокко

Вокруг Маты Хари все еще крутились мужчины, включая полковника Жозефа Данвиня, французского атташе, отвечающего за шпионаж. Об этом доведался и Калле, который чрезвычайно рассердился. На их следующей встрече он передал ей бесполезную информацию и вручил 3500 испанских песет, которые она интерпретировала как дар за ее постельные услуги, но французы по поводу этих денег позднее оказались куда менее доброжелательны.

К тому времени, когда она приехала в Париж 3 января, о подозрениях в ее адрес говорили в полный голос. Один французский агент хотел знать, почему испанский сенатор и другой человек были замечены с нею, когда она, как известно, была враждебно настроенной к Великобритании и Франции.

В начале января Калле послал радиограммы, зашифрованные уже раскрытым французскими криптоаналитиками шифром, из которых следовало, что Мата Хари была немецким агентом Х-21. Ее арестовали в своем гостиничном номере 13 февраля и поместили в женскую тюрьму в Сен-Лазар, где ей суждено было оставаться до самой смерти.

С чем Мате Хари точно не повезло, так это со временем суда над ней, совпавшем с провалом наступления у Шмен-де-Дам, в котором французы, как оценивалось, потеряли 118000 человек, за чем последовали мятежи во французской армии и рабочие забастовки. Срочно потребовался «козел отпущения». Ладу скроил свои улики для подкрепления обвинения. Конечно, в его интересах было разрекламировать свои заслуги в заманивании в ловушку опасной шпионки. Были также свидетельства, что ею руководила Фройляйн Доктор. В преобладавшем общественном климате этого было вполне достаточно, чтобы признать ее виновной. Ладу думал, что после осуждения, она могла бы сделать признание, чтобы получить отсрочку исполнения приговора. Он был неправ.

Ко времени ее ареста полиция выискивала новых жертв среди ее друзей и подруг. Одна из них, певица кабаре Жанна Дрюен, получила 15 лет каторжных работ, а другая, Жермен д'Англьмон, попала под особое наблюдение. У нее когда-то был любовник-австриец, и в 1915 году она совершила много поездок в Швейцарию. Перед войной у нее не было пенса, но во время войны у нее появилось достаточно денег, чтобы купаться в богатстве и обвешаться драгоценностями. У нее, как думали, было 2 миллиона французских франков в наличных деньгах. В то время, когда полиция расследовала ее дела, д'Англемон жила с одним поляком, Морисом Замоским. Но никаких доказательств так и не нашли. Ей, возможно, просто повезло.

Немедленно после казни Маты Хари поползли самые разные слухи. Первый слух гласил, что она была голой под своим пальто и перед тем, как солдаты зуавского полка приготовились выстрелить, распахнула пальто и продемонстрировала себя им. Еще более интересная история утверждала, что одного зуава подкупили, чтобы он зарядил винтовки холостыми патронами. После того, как они выстрелили, из леса прискакал ее испанский возлюбленный, плэйбой Пьер Мортиссак, который подхватил ее и ускакал прочь в закат, уже занятый Робином Гудом, где к ней вскоре присоединился профсоюзный активист американский швед Джо Хилл, а потом Мэрилин Монро и Джон Ф. Кеннеди. По другим историям она была заперта в Форте де Ар. В августе 1929 года, когда на пляже в Бордо был найден прибитый волнами к берегу труп женщины, пошли слухи, что она была Матой Хари, но оказалось, что это была Бенита Адамасон из Риги.

Мата Хари была третьей женщиной, расстрелянной французами за шпионаж в том году. Первой этой сомнительной привилегии удостоили Маргерит Франсиллар, расстрелянную на капонире в Венсене 19 января 1917 года. О ее жизни и смерти тоже рассказывали множество противоречивых историй.

Франсиллар родилась в Гренобле. Она была немного ниже среднего роста и рыжеволосой. Под подозрение она попала еще в 1916 году, подверглась допросу и была отпущена, но осталась под наблюдением. Она рассказывала подруге, что ее любовника Франца раздражали мужчины, которые цеплялись к ней, и что она уедет в Париж, и будет оттуда писать. На самом деле, она была типичным «почтовым ящиком», получая и передавая сообщения ее возлюбленному. Когда ее арестовали, то посадили в тюрьму Сен-Лазар, в ту же камеру номер 17, которую позже займет Мата Хари.

Немецкий ученый д-р Магнус Хиршфельд писал:

«С самой большой естественностью она признавалась во всем, но с такой простотой и подлинной невинностью, что мнения судей разделились. Это было одним из немногих дел во время войны, когда в вопросе о вине подозреваемого шпиона у членов суда оказалось так мало единодушия. Однако, с преимуществом в один голос, смертный приговор был, наконец, вынесен.

У майора Эмиля Массара есть романтичная история, что тюремный священник, отпуская ей грехи перед смертью, убедил ее крикнуть перед расстрелом: «Простите меня, Франция и Бог! Да здравствует Франция!» И, как он говорил, она так и сделала, «встретив смерть смело и без повязки на глазах».

Другой, менее романтичной и, вероятно, более точной версией является рассказ Хиршфельда:

«Это была очень поучительная казнь, когда этого наивного ребенка привязали к стене 10 января 1917 года. Кто-то оказался достаточно умен, чтобы убедить саму Маргерит в ее вине, но это было для нее слишком маленьким облегчением. Раздался ее крик: «Простите меня!», и мгновение спустя она висела там, кровавый труп. Она была сфотографирована в таком состоянии, и впоследствии эту ее фотографию выдали за изображение смерти Маты Хари. Расстрельная команда тогда прошла мимо трупа, в то время как горнисты играли свои мелодии. И в Женеве немецкий агент искал новую любовницу и нового курьера».

Хиршфельд был неправ в одном. «Куратора» Франсиллар, Франца Де Мейерема, бывшего датского офицера, который служил во французском Иностранном легионе, расстреляли пять дней спустя. Он бодрым шагом пошел к расстрельному столбу и тоже отказался от повязки на глаза.

Второй женщиной-шпионкой, казненной в том году, была Антуанетта Тишлли, которая работала на немцев как агент Z160. Она родилась в Париже в ноябре 1870 года от немецкой матери и работала какое-то время в крупных отелях в Мангейме и Франкфурте. Завербованная резидентом Грубером в 1915 году, она работала горничной в «Отель де ла Марин», на Бульваре де Монпарнас, 59, в Париже, и позже на фабрике по производству боеприпасов.

Она сначала попала под подозрение, когда власти заметили, что все ее открытки, похоже, отправлялись к родственникам и друзьям только в Швейцарию. Дальнейший допрос показал, что она расспрашивала людей о том, где служат в армии их мужья и сыновья. Ее приговорили 20 декабря 1916 года и расстреляли, тоже в Венсене, 15 марта. Она до смерти все настаивала на своей невиновности и, по-видимому, искренне не понимала, что она такого сделала плохого, повторяя, что никого не убивала: «Я не проливала крови, и вы не должны проливать мою». Так она говорила Массару. «Они думают, что если они не стреляли из винтовки и не бросали гранаты, то не сделали ничего предосудительного», написал он презрительно.

Более ли повезло 19-летней красавице Роз Дюсиметьер, вопрос открытый. Она воспитывалась в парижском приюте и была вскоре выставлена на панель на Севастопольском бульваре в Париже официантом швейцарско-немецкого происхождения, Вальтером X. Информация от ее клиентов-солдат передавалась назад ее сутенеру. Она также писала им письма и, как гласит история, была позже направлена медсестрой на итальянский фронт, где расспрашивала своих пациентов о военных событиях. По ее возвращению в Париж в 1916 году она была арестована в больнице Валь-де-Грас.

Ранее президент Франции уже смягчал смертные приговоры нескольким женщинам-шпионкам, включая Катрин Вебер, «Шпионку Жизокура», приговоренную к смерти в Шалоне 15 ноября 1915 года, чей приговор был изменен на 20 лет каторжных работ. Но когда война затянулась, французский президент Раймон Пуанкаре сделал своим принципом подтверждать каждый смертельный приговор с тем, чтобы судьи знали, что он не вмешивается в деятельность правосудия. 24 апреля 1917 года суд приговорил Дюсиметьер к смерти, но потом отменил казнь, заменив пожизненным заключением с каторжными работами. Она умерла, все еще в тюрьме, в 1933 году.

Трудно сказать точно, сколько женщин-шпионок расстреляли французы во время Первой мировой войны. Эмиль Массар полагал, что было только четыре – Обер/Лоффруа была четвертой – в Париже, и двое в провинциях. Он, конечно, неправ. Сэр Джордж Астон утверждал, что их было девять, и это касается только официальных казней. Дж. М. Спэйт предполагал, что их было девять, плюс еще двое до октября 1915 года. Ф. Бауманн называл число 14, в то время как у К. Башвица оно достигло внушительной цифры 81. Было, без сомнения, еще много незафиксированных казней.

Двумя расстрелянными шпионками в провинциях, о которых упомянул Массар, скорее всего, были Маргерит Шмитт и Оттилия Фосс. 17 февраля 1915 года 25-летняя Шмитт, родившаяся во французском Тиокуре, была арестована в Нанси. Она путешествовала через Швейцарию из Ану около Брие, тогда занятого немцами. Она призналась на допросе, что ее послали, чтобы получить информацию о передвижениях войск в этом регионе и о численности войск, располагавшихся в лагерях между Бар-ле-Дюк и Сен-Менеу. При ней была книжка с вопросами, подготовленными немецким офицером. На военном суде она просто сказала: «Мне очень жаль». Ей платили 9 фунтов. Она была казнена 22 марта, спустя два дня после того, как была осуждена на смерть.

33-летняя Оттилия Фосс назвалась Жанной Бувье, когда ее арестовали близ Буржа 27 февраля 1915 года. Незамужняя немка из Рейнских провинций, она в течение семи предвоенных лет жила около Бордо, где давала уроки немецкого языка. Когда была объявлена война, она вернулась в Германию и была завербована как шпионка. Она посещала южные города, такие как Лион, Монпелье, Ниццу и Марсель, с инструкциями сообщать о воинских частях, транспортировке и высадке войск, особенно темнокожих солдат из колоний. 11 февраля она доставила донесение и получила за это 8 фунтов. Ей дали еще 9 фунтов, и она вернулась во Францию. 1 марта она сделала полное признание и была осуждена на смерть. Ходатайство для пересмотра судебного дела было отклонено, как и прошение о помиловании 16 мая, и ее расстреляли следующим утром.

В Марселе тоже применялась смертная казнь. 22 октября 1916 года была расстреляна 26-летняя Фелиция Пфаадт (агентурный номер R17 в ее немецкой сети), а спустя два года в январе швейцарская певица Диана Регине была казнена после нападения на охрану порта. Мадемуазель Ламар была осуждена на смерть в августе 1915 года, как и Сидона Дюктре в июне 1918 года.

25 января 1918 две проститутки, Жозефин Альварес (или Редутт) и Викторин Франше, были осуждены на смерть за передачу разведывательных данных. Они получали информацию низкого уровня об американских экспедиционных войсках и передавали ее «швейцарскому торговцу». Их расстреляли 6 мая 1918 года в Нанте.

Маруся Детрель, актриса провинциальных театров, вероятно, совершила самоубийство в 1916 году в Швейцарии. Один из ее братьев был осужден как немецкий шпион, и она тоже стала шпионкой. Думая, что за ней наблюдает французская секретная служба, она предложила работать на них. Ей подготовили ловушку. Однажды ее оставили одну в кабинете, в котором лежала бумага, игравшая роль списка французских агентов, и дали время на то, чтобы переписать ее. В самом верху списка было имя человека, которого французы подозревали в измене. Три дня спустя немцы его расстреляли. Согласно этой истории, французы раскрыли ее немцам. Когда ее пригласил на обед немецкий офицер, пара поднялась в ее комнату. Там он дал ей веронал, и разбросал по ее постели розы, чтобы создалось впечатление, будто она сама «срежиссировала» свою смерть.

По другой версии истории Детрель была вдовой-полькой и любовницей румынского театрального агента, ее брат был осужден швейцарцами за шпионаж в пользу Центральных держав. Было перехвачено ее письмо, в котором она писала, что должна быть в Женеве, чтобы выучить роль в пьесе, за автора которой он себя выдавал. Французский консул в Лозанне изучил вопрос и влюбился в нее. Она обращалась за получением визы, чтобы поехать во Францию. Визу ей предоставили при условии, что она прервет все контакты с румыном и его друзьями. Она была найдена мертвой в своем гостиничном номере, покрытом цветами, после обеда с другом французского консула.

Довольно похожую историю рассказывали о Бланш Потен, французской танцовщице и субретке, работавшей на французскую разведку до войны. В июне 1916 года ее послали в Париж, чтобы собирать информацию о передвижениях немецких войск в Бельгии и сообщать о них агенту то ли в Брюсселе, то ли в Антверпене. Тишина. Она влюбилась в немецкого офицера и предала многих агентов союзников. Она исчезла, сбежав, возможно, в Скандинавию, и женщина, похожая на ее описание, была найдена задушенной в отеле в Копенгагене в конце того года.

Доктор Магнус Хиршфельд в своей работе под названием «Сексуальная история Первой мировой войны», полной «мягкой» порнографии, но выдаваемой им за социологическое исследование, описал некую чрезвычайно одаренную женщину-шпионку так:

«… довольно плотная дама, известная под агентурным псевдонимом «Рахат-лукум», у которой была одинаковая нежность к мужчинам, деньгам, алкоголю и фуа-гра, и о которой было известно, что она состояла в платежной ведомости любой страны так же, как в списке подозрительных лиц любой страны. У этой леди было больше имен, чем у кого-либо еще. Она была результативной шпионкой, будучи способной влиять и на женщин, но ее индивидуальность была настолько поразительна, что во время войны она могла использоваться только на нейтральной территории. К концу войны, однако, ей удалось достигнуть Америки, и это, как оказалось, стало ее гибелью, потому что всю дорогу от Мадрида до Нью-Йорка ее видели в компании некой пары, и у них был своего рода любовный треугольник. Когда они отдельно сходили на берег в Нью-Йорке, она была арестована, и при проверке ее багажа было обнаружено много важных бумаг. Она упрямо молчала, но однажды утром в июне 1918 года, она была найдена в своей камере, умирающей от яда».

Это описание ясно, хотя и не вполне точно относится, к 23-летней Деспине Шторх (также известной под множеством других имен) и ее связи с графом Робером де Клермоном, Элизабет Никс и графом де Бельвилем. Родившаяся, вероятно, в Константинополе у матери-немки и отца-болгарина, Деспина напоминала женщину-вамп немого кино Теду Бару. Она вышла замуж за английского офицера Джеймса Хескета, и была известна под его фамилией в течение некоторого времени. Подруга посла фон Бернсторффа, она была в Америке в 1915 году, том самом году, когда она под именем Нези была арестована в Мадриде. Она была опознана французской секретной службой как госпожа Хескет и освобождена только после того, как Германия воспользовалась некими секретными, но сильными рычагами. Она возвратилась в Америку через Барселону и Гавану, но в ее сеть внедрили молодого американского агента, и 18 марта 1918 года она была арестована наряду с Никс и графом де Бельвилем.

Все они подлежали депортации во Францию, когда Шторх умерла от пневмонии на острове Эллис. Первоначальные сообщения указывали, однако, что она приняла яд, чтобы избежать высылки и расстрельной команды. Газета «Нью-Йорк Таймс» находила весьма странным, что и у Шторх, и у Марии Кречман де Викторика, другой шпионки, содержащейся на острове Эллис, независимо друг от друга была обнаружена пневмония как раз тогда, когда обе женщины были готовы сознаться. Газета предполагала, что либо они «сами себе ввели микробы пневмонии» либо были заражены «ученым-убийцей правительства Германской империи, скрывавшимся под личиной сотрудника персонала острова Эллис». По слухам, Шторх приобщила Марию Бретт-Перринг, вероятно, самую недооцененную шпионку, к шпионской игре.

Пухлая и белокурая Мария Кречман де Викторика, родившаяся в Аргентине, окрещенная «красивой белокурой женщиной из Антверпена», как иногда думали, была той самой Фройляйн Доктор. Мария родилась в Буэнос-Айресе в 1882 году в семье немцев-иммигрантов, получила образование в Германии, где сочинила сценарии к ряду немых фильмов. Именно там она встретилась с начальником немецкой разведки полковником Вальтером Николаи. В 1914 году Мария вышла замуж за чилийца Хосе де Викторика. Некоторые полагали, что это был фиктивный брак с целью использования ею нейтрального статуса своего мужа для свободного перемещения по миру во время войны. Во всяком случае, вскоре он исчез.

За эти годы много несопоставимых успешных операций, включая Пасхальное восстание в Дублине и гибель лорда Китченера на потопленном немецкой подводной лодкой крейсере «Гемпшир» были, также совершенно безосновательно, приписаны деятельности Марии. В 1918 году, наряду с другим агентом, Карлом Родигером, также известным как Ганс Вессель (он заменил фон Бернсторффа в системе шпионажа), путешествовавшим с швейцарским паспортом, ее послали как агента управления пропаганды немецкого министерства иностранных дел, чтобы контролировать отношения южноамериканских стран с Соединенными Штатами и помочь в организации саботажа и диверсий. Какое-то время она жила в Спенсер-Армс на Верхнем Бродвее. За ней тогда проследили до отеля «Незерлэнд», но к тому времени она уже оттуда ушла. Под именем мисс Кларк она переехала в отель «Нассау» на Лонг-Бич. К этому моменту американский дешифровщик Герберт Ярдли занялся перехватом и расшифровкой ее сообщений.

Когда Мария была арестована 27 апреля 1918 года, в ее гостиничном номере нашли шарф, пропитанный секретными чернилами. Ее обвинили в заговоре с целью минирования британских и американских судов. Из-за слабого здоровья, частично по причине ее наркомании, ее перевезли в больницу Бельвю. Эта «крепкая немецкая леди», великолепная в своем соболином пальто с муфтой, двумя комплектами колец с бриллиантами и одним – с большим изумрудом, была доставлена в суд, чтобы давать свидетельские показания на процессах против ирландского агитатора Джереми О'Лири (он, как она сказала, помогал ей посылать секретные сообщения в Германию), и в 1919 году против предполагаемого шпиона Уилларда Робинсона. Хотя она все еще считалась обвиняемой, ее освободили в конце войны, после чего она жила в католическом женском монастыре в Нью-Йорке. Она считала себя не шпионкой, а «немецкой пропагандисткой, пойманной и оказавшейся на мели из-за войны». Она умерла 12 августа 1920 года в санатории Мэльюк на 78-й Ист-Стрит, 41, и была похоронена на кладбище Гейтс оф Хэвен в Кенсико. Обвинения против Родигера и десяти других были сняты 22 октября 1922 года.

Учитывая, что шпионаж по самой своей природе часто бывает вопросом жизни и смерти, в этом ремесле обычно мало места для юмора. Но был один забавный инцидент, когда лейтенанта Джона Уильяма Сполдинга из 6-го пехотного полка армии Соединенных Штатов, из соседнего Форт-Оглторпа, главного армейского учебного центра, нашли совершенно голым под кроватью богатой баронессы Лоны Шоуп Вильгельмины Саттон Золлнер (Цольнер) в отеле «Пэттен» в Чаттануге 13 декабря 1917. Она лежала на кровати, частично раздетая. Обоих препроводили в полицейский суд. 44-летнюю баронессу, состоявшую в уже пятом по счету браке, и Сполдинга, младше ее наполовину, обвинили в неприличном и безнравственном поведении. Каждый из них заплатил штраф в размере 10 долларов.

Но это было только начало. Баронессу, кроме аморального поведения, обвинили еще в нарушении Закона о шпионаже 1917 года. Нашли доказательства, что у нее были зашифрованные сведения об отправке судов из американских портов. Она была также замужем за «опасным иностранцем». Ее сын, гардемарин военно-морской академии в Аннаполисе, научился петь немецкий государственный гимн, так же как «прусскую боевую песню». Она посещала тренировочный лагерь, танцевала с офицерами и, очевидно, «не один из них попал под ее чары».

Защита Золлнер от обвинений в безнравственном поведении состояла в том, что лейтенант пришел в ее номер, чтобы попросить аспирин. Она, конечно, писала ему трогательные любовные письма, и они беседовали о браке, но не было никакого безнравственного поведения. Она «дала сердцу время отдохнуть и заснула», пока ее не разбудил сотрудник охраны отеля.

Судья вынес неожиданное решение, что письма баронессы не доказывали ее безнравственное поведение. А так как она не была поймана с поличным, ее освободили под залог в 2500 долларов с условием, чтобы она не связывалась ни с какими военными, кроме своего сына. Ей следовало проживать в своем доме из коричневого камня на Мэдисон-Авеню и дважды в неделю являться в полицию, рассказывая о своих перемещениях. Ей так и не пришлось предстать перед судом, и сомнительно, встречалась ли она еще хоть раз со Сполдингом.

Сполдинга судил военный суд. Он был оправдан и продолжал служить в Европе, где дослужился до капитана. Единственным человеком, который реально пострадал в результате этого случая, кажется, был сын баронессы, которого отчислили из Аннаполиса.