"Шпионы Первой мировой войны" - читать интересную книгу автора (Мортон Джеймс)

Глава 7. ВЫЖИВШИЕ

По многим причинам, включая везучесть и неумелое управление, а также помилование, некоторые немецкие шпионы, пойманные в Британии во время Первой мировой войны, избежали расстрела. Неудачный расчет времени со стороны англичан спас одного из ранних немецких шпионов, Фредерика Патрика Данбара, который был арестован потому что, когда в 1914 году его обнаружили на севере Шотландии, власти вмешались слишком рано. Данбар, американец по происхождению, прослужил в военно-морском флоте Германии больше двадцати лет. По его собственным показаниям, он подал в отставку и приехал в Британию, чтобы увидеть своего шестнадцатилетнего сына, учившегося в Шотландии. Тем не менее, его паспорт был выдан на фамилию Уильяма Калдена. К его счастью, поймали его еще до того, как он смог собрать и передать какую-либо информацию, потому в результате его только интернировали, а не казнили.

Добровольцев не всегда подвергали строгим проверкам. Немец, выдававший себя за шотландца и называвший себя Джоном Маклинксом, вывернулся почти невредимым. Он утверждал, что одновременно был и артистом мюзик-холла и журналистом, и в начале 1915 года предложил Валентайну Уильямсу из военного министерства отправить себя в Германии как корреспондента «Дэйли Мэйл», а оттуда выехать в Киль и попробовать разузнать что-то о немецком Флоте Открытого моря. По его словам, он умел говорить на нескольких немецких диалектах. Уильямс заколебался, но когда Маклинкс заверил его, что намеревается сделать это полностью под свою ответственность и на свой страх и риск, то дал ему 25 фунтов, вероятно, надеясь никогда больше о нем не услышать. Потом Уильямс получил от Маклинкса два письма. В первом он говорил, что очутился в Германии, потому что уснул в поезде, ехавшем через Голландию. Властям там он сообщил, что он официант, пытающийся присоединиться к своему полку. Во втором письме было написано, что он добрался до Киля. Уильямс полагал, что Маклинкса впоследствии интернировали в лагере в Рулебене, пригороде Берлина.

Но история на этом не закончилась. После войны Генри Беланд написал больше о Маклинксе и о вреде, который тот причинил в Рулебене. Маклинкс уже был в лагере, когда Беланд попал туда в июне 1915 года, и утверждал, что он был до войны корреспондентом газеты «Таймс» в Вене.

«Первоначально, как рассказывали, Маклинкс был лояльным британским подданным. Он сдружился с британскими военнопленными, которые в свою очередь навещали его в его камере. У него были большой талант и интеллект».

Там же в Рулебене в то время находился молодой человек, по фамилии Расселл, которого арестовали в Брюсселе. Они двое стали близкими друзьями. Однажды Расселла увезли. В тот же день один из офицеров комендатуры, капитан Вольфе, посетил тюрьму, и стало известно, что в это время он беседовал с Маклинксом, которого теперь подвергли остракизму. Позже Маклинкс признался другому интернированному британцу, Киркпатрику, что он действительно выдал Рассела как шпиона на службе британского правительства в Бельгии. Маклинкс, очевидно, был австрийским офицером, что следовало из его владения австрийским диалектом немецкого языка. Его перевели из Рулебена, и, вероятно, оставшуюся часть войны он провел тайно, под другим именем, в других тюрьмах.

После всплеска гневного возмущения, вызванного казнью в Бельгии в октябре 1915 года английской медсестры Эдит Кэвелл, несмотря на жалобы Вернона Келла о неуместной сентиментальности, британские власти решили не казнить женщин за шпионаж. Это частично было попыткой выиграть пропагандистскую войну и получить сочувствие со стороны нейтральных стран. От принятия этого решения немедленно выиграла Ева де Бурнонвиль. Арестованная 5 ноября 1915 года после прибытия в Ньюкасл 29 сентября, де Бурнонвиль, шведка, сразу призналась, что получала плату от немцев.

Ее отец был натурализованным шведом, и она, родившись в Дании в 1875 года, в возрасте семи лет уехала в Стокгольм, где выучила шесть языков. Из французских источников следовало, что она по очереди работала гувернанткой, актрисой и секретарем прежде, чем ее завербовали, решение, которое, в основном, связывали с ее привычкой жить не по средствам. Когда она влезла в долги, то начала работать на человека по имени Шмидт.

Попав в Англию, она потратила много времени, расспрашивая людей о мерах противовоздушной обороны, о том, сколько зенитных пушек в Лондоне и т.д. Она остановилась в частном отеле в Блумсбери, где, как известно, останавливались получившие отпуск молодые офицеры, и пыталась завести дружбу как можно с большим их количеством. Ее снабдили секретными чернилами, и ее письма были перехвачены еще на первой неделе октября. За свое недолгое пребывание на свободе она упорно трудилась. Она уже сообщила подробности о зенитных установках и о воздушном налете на Кройдон, и попыталась получить работу в почтовой цензуре.

Когда ее арестовали, она рассказала Бэзилу Томсону, что ей платили 30 фунтов в месяц и обещали более крупные суммы, если она предоставит ценную информацию. Но она заявила, что не любит немцев и согласна с большим удовольствием работать на британцев – и хочет стать двойным агентом. Она была приговорена к смерти 19 января 1916 года в центральном уголовном суде «Олд-Бэйли», и в следующем феврале ее апелляцию отклонили. Наказание было позже смягчено до пожизненного заключения, и она оказалась в женской тюрьме в Эйлсбери.

Тяжелые условия там ей не понравились. 5 апреля 1916 года она сообщила начальнику тюрьмы, что она может дать ценную информацию. Намерением ее было скорее навредить Шмидту, чем помочь Англии. Она также хотела улучшить условия пребывания в заключении. Со своей стороны она предложила раскрыть секретный код Шмидта и имя его «самого умного агента», который часто совершал поездки в Англию, но хотела при этом получить обещание, что этого агента не арестуют. Ей ответили, что торг здесь неуместен, но если ее информация будет полезна, ее передадут властям. Она раскрыла шифр, но не сообщила имя агента.

Самым невероятным потенциальным шпионом можно было бы назвать Мэй Хиггс, молоденькую британскую девушку, написавшую своей матери письмо для передачи его в немецкое разведывательное бюро в Голландии в 1915 году, с предложением своих услуг Германии. Ее письмо было перехвачено, но посчитали, что ввиду ее возраста и, скажем так, «смешанного происхождения», нецелесообразно подвергать ее судебному преследованию. Сначала ее поместили под опеку родственников, но она убежала в Европу. По ее возвращению Мэй заперли в женском монастыре до конца войны.

Луиза Херберт, немка по происхождению, жена английского священника, получила очень мягкое наказание, когда ее признали виновной в попытке получить информацию о заводах по производству боеприпасов. Когда ее письма в Швейцарию были перехвачены, и она подверглась допросу, Луиза утверждала, что хотела шпионить для Германии, но не сумела это сделать. Как пропагандистское мероприятие подход судьи к этому делу принес явную пользу. Когда Херберт получила тюремный срок всего шесть месяцев в октябре 1915 года, американская газета «Нью-Йорк Таймс» прокомментировала это решение в очень благоприятном духе, отметив, что дело Херберт было «намного серьезнее проступка мисс Кэвелл».

Мари Эдвидж де Попович, предположительно сербка, была арестована на Мальте и отправлена в Англию для допроса в 1916 году после перехвата ряда отправленных ею в Швейцарию телеграмм. Ее подозревали в наблюдении за судами, проходящими через Мальту, и передаче сведений о них, что приводило к потоплению их подлодками противника. После того, как она попыталась обольстить капитана судна во время поездки в Англию, она, похоже, сошла с ума. Ее посадили в Эйлсбери, где она успокоилась лишь после того, как ей разрешили держать в камере двух канареек, привезенных ею с Мальты. В конечном счете, ее отправили в психиатрическую лечебницу.

В сентябре 1918 года 64-летняя Марта Эрл получила один год тюрьмы по Закону о защите королевства за то, что она в письме своей сестре в Германии использовала то, что она назвала семейным шифром. Немка родом, она переехала в Великобританию в 1908 году, когда вышла замуж за английского директора школы. В ее письме не было информации, имевшей военное значение.

Британские суды склонялись к тому, чтобы суды над шпионами не были просто показательными процессами. Они предоставляли отсрочки для защиты, и услуги лучших поверенных и адвокатов были доступны для обвиняемых. Заранее предрешенных результатов процесса не было. В январе 1916 года датчанин по происхождению Йохан Кристиан Зале Лассен, комиссионер по торговле вином и виски, был оправдан в Гилдхолле. Доказательств против него было слишком мало. Он, конечно, был знаком с немцами, но против него не было больше ничего, и он был репатриирован.

Правительство стремилось не расстраивать своих союзников казнями тех их подданных, которые шпионили для Германии. Когда Дж. Б. Стерндэйл Беннетт приступил к обязанностям надзирателя в лондонском Тауэре, там находились приговоренные к смертной казни голландец и швед. Но дела их каким-то образом уладили, и Беннетт вспоминал, что, когда голландцу отложили исполнение приговора, ему сообщил об этом однажды вечером нейтральный дипломат в шубе с каракулевым воротником, вечернем костюме и в цилиндре.

Шпионом, о котором идет речь, был Леопольд Вийра, усатый и косой на один глаз. На самом деле он был довольно похож на 7-го лорда Лукана и работал акробатом в мюзик-холлах. Он сначала приехал в Англию еще до войны с труппой лилипутов «Midgets», в которой играли знаменитые бразильцы Гондин. Труппа выступала в казармах и на военно-морских базах, например в Олдершоте, Солсбери и Портсмуте, вместо куда более прибыльных больших городов. Потому возникли подозрения, что Вийра был шпионом. Одну из лилипуток, Маленькую Мэри, подозревали в кражах военных документов для него.

После этого он управлял кино «Бижу» на Финчли-Роуд в Хэмпстеде, под именем Лео Пикарда, и жил с госпожой Энни Флетчер в Актон-Вэйл, откуда руководил киноагентством «Pickard's Film Agency». Он возвратился в Голландию и затем, 6 мая 1916 года, опять приехал в Англию, якобы для покупки фильмов. Миссия Вийры была обречена на провал с самого начала, потому что МИ5 была заранее хорошо проинформирована о его маршруте и планах. Его заметили бродившим вокруг железнодорожных станций в Лондоне, где он пытался разговорить возвращавшихся с фронта солдат. Его письма к Софи Блом в Амстердаме – она была невесткой Филипа Дихе, который ранее пересылал деньги шпиону Фрэнку Грейте – были перехвачены, и при обыске номера Вийры на каминной доске были найдены аммиак и впитывающая вата (важные компоненты при использовании невидимых чернил). Письма содержали слова Ширнесс, Плимут, Ньюкасл и Глазго. Вийра также использовал шариковую ручку, очень любимую шпионами из-за того, что не оставляла оттиска на бумаге. Энни Флетчер делала для Вийра все, что могла, объясняя, что это она купила шерсть, чтобы попытаться избавиться от избыточных волос между его бровями. Неизвестно, защищала ли она бы его столь же горячо, если бы знала о существовании другой госпожи Вийра в Голландии по имени Жозефина Йенсен. На допросе Вийра признался, что был немецким шпионом, и после войны его имя действительно было найдено в отчетах разведки немецкого Адмиралтейства. Его приговорили к смерти, но отложили исполнение приговора, а потом сменили приговор на пожизненное заключение 11 ноября 1916 года.

Кеннет Густав Трист, американец, отец которого был немцем, но сам он уже не знал немецкого языка и никогда не был в Германии, рассказывал своим друзьям незадолго до войны, что кайзер пригласил его с отцом посетить Германию. Осенью 1914 года он поступил в Принстонский университет, но вскоре оставил учебу и, назвавшись канадским гражданином, завербовался в Королевский флот на корабль «Игл». В марте он добровольно выразил желание обучаться на сигнальщика, и был направлен в Чатем. Его поймали, когда он написал немецкому банкиру барону Бруно фон Шрёдеру письмо с вопросом, как он может убежать в Германию. Были некоторые предположения, что молодой Трист был не совсем в своем уме. Если это так, то можно задуматься о тогдашних критериях приема в университеты Лиги плюща. Британцы решили судить его военным судом, и тогда началось политическое сражение с его отцом, просившим о помощи госсекретаря США Роберта Лэнсинга и позже президента Теодора Рузвельта, лишь бы предотвратить суд.

К октябрю 1914 года американские газеты, описывая эти события, почти единогласно громко высказывались в защиту Триста. Его отец приехал в Великобританию, чтобы выручить его, настаивая, вероятно, без особых оснований, на его безумии. Когда они вместе возвратились в Америку в ноябре, решение британцев не судить Триста, там глубоко одобрили. В свою очередь, Рузвельт написал открытое письмо с благодарностью англичанам, сравнивая их благородное поведение с жестокостью, проявленной немцами в деле Эдит Кэвелл.

В другой раз отец повлиял на удачный для своего сына исход в деле журналиста и служащего бразильского консульства в Роттердаме, Жосе де Патросинио, приехавшего в Грейвсенд в сентябре 1917 года с разведывательным поручением. Он еще до начала миссии так перепугался, что его поймают, что сознался едва ли не сразу, сойдя на берег Англии. Чтобы полностью удостовериться, английский агент Тинсли организовал кражу в доме де Патросинио в Амстердаме, чтобы получить подтверждающие улики. Де Патросинио немцы соблазнили огромной суммой в тысячу фунтов и потребовали узнать, где будет следующее наступление во Франции. Его отец, который много способствовал освобождению рабов в Бразилии, был там кем-то вроде национального героя, и казнь его сына могла бы вызвать серьезные политические трудности. В 1919 году де Патросинио был репатриирован.

Некоторым шпионам их арест приносил скорее пользу, а не вред. Капитан Ганс Бёме (по другим данным – Бём) получил статус офицера и находился под арестом в Брикстонской тюрьме как «военный квартирант», и эта формулировка ему, очевидно, была по душе. В 1914 году он был вовлечен в саботаж в Америке, а в следующем году приехал в Ирландию, чтобы провоцировать беспорядки. В марте того же года он был в Шотландии по поручению Вальтера Николаи, но тогда нервы, кажется, подвели его, и он прервал поездку в апреле 1915 года. Однако он вернулся к работе в январе 1917 года, когда и был немедленно арестован после прибытия в Англию из Нью-Йорка под именем Джелкса Лероя Трэшера. Его разоблачили, когда он, рассказав представителям властей, что воспитывался в городке Куитман, штат Джорджия, поклонился в пояс, что, как известно, очень нетипично для американцев. В Нью-Йорке его деятельность была блестящей, в частности он завербовал Уильяма Маккалли, американца шотландского происхождения, который приезжал в Шотландию и пробыл в Англии в течение двух месяцев в 1915 году прежде, чем начать работать в бюро Карла Бой-Эда в Нью-Йорке. Еще Бёме завербовал Энтони Брогэна, который координировал немецкий саботаж против Великобритании и из Мадрида, и из Лиссабона.

Фрэнк (Франц) Лориц Теодор Грейте родился в Бруклине 5 июля 1885 от отца-голландца и матери-датчанки. Он учился в Берлине и зарабатывал на жизнь продажей нефти, хлопка и шлифовальных станков. Он женился на немке, проживавшей в Гамбурге, и еще у него была любовница-француженка, Сюзанн Дюпон, которая жила в департаменте Мёз. Завербованный как шпион, Грейте приехал в Англию в октябре 1915 года. За ним установили слежку после того, как отметили отправку им писем в одном городке на южном побережье по известному адресу в Швеции. За время пребывания в Англии он получил 400 фунтов, из которых 250 поступили из Голландии. Согласно такому не всегда надежному свидетелю, как детектив Герберт Фитч, когда Грейте арестовывали 25 марта 1916 года в Тилбери, он попытался ударить полицейского. У него в галстуке нашли невидимые чернила. 19 августа 1916 года он получил десять лет каторжных работ и был головной болью для министерства внутренних дел в течение следующих восьми лет.

Шпион Адольфо Герреро изображал из себя испанского журналиста, представлявшего мадридскую газету «Лирбаль». Ему обещали по 50 фунтов за каждое судно, потопленное в результате его донесений. Ему удалось получить паспорт для своей любовницы, Раймонды Амондарайн (известной также как Аврора де Бильбао), но она была арестована по прибытию в Англии. В свою очередь и его самого арестовали на Уитфилд-Стрит, в районе Тоттенхэм-Корт-Роуд. Его осудили на смерть, но после просьб из Мадрида отложили исполнение приговора и дали десять лет тюрьмы. Аврору же выслали.

Некоторые шпионы просто теряли самообладание. Йозеф Маркс был арестован, когда он сошел на землю в Тилбери 18 июля 1915 с парохода из Роттердама, путешествуя с голландским паспортом. Он с радостью рассказал все, что знал, и был вполне доволен присужденными ему пятью годами тюрьмы.

Карлос Кун де ла Эскосура был арестован в январе 1916 года, когда после получения «наводки», офицеры поднялись для проверки на судно «Гелрия», следовавшее из Голландии в Испанию. Он путешествовал по поддельному паспорту и был препровожден в Ремсгейт для допросов. Он назвал себя представителем киностудии и для подкрепления истории показал несколько катушек с короткометражными фильмами о любви. Карлос утверждал, что пошел в немецкое консульство в Роттердаме, чтобы получить паспорт, и возле консульства встретил человека, продающего готовые паспорта. Не понимая, что совершает преступление, он купил себе такой паспорт. На самом же деле он уже давно был связан с немецкой разведкой. Его нельзя было судить, так как он прибыл в Англию не по своей воле, потому его отправили в тюрьму в Ридинге, откуда он и убежал 3 ноября 1917 года. Он добрался до Лондона и попросил политического убежища в испанском посольстве. Впрочем, испанцы передали его британским властям, и он был повторно интернирован.

В ноябре 1916 года 28-летний журналист американского происхождения и шпион Джордж Во Бэкон был арестован. Его взяли в Лондоне после того, как были перехвачены его письма в Голландию. При обыске его чемоданов были найдены носки, пропитанные в их верхней части веществом под названием аргирол. Стоило ополоснуть их в воде, и получились бы невидимые чернила. Бэкон всегда утверждал, что «это была фантастическая история, специально выдуманная, чтобы написать удивительный репортаж о шпионаже», и что он просто манипулировал немцами. Аргирол, по его словам, предназначался только для лечения венерической болезни. В январе 1917 года он был приговорен к смерти, но исполнение приговора немедленно отложили, чтобы он мог приплыть в Нью-Йорк и там свидетельствовать на суде против его «кураторов», Альберта А. Зандера и Чарльза Вунненберга, которые платили ему по 25 фунтов в неделю. В марте эта пара получила приговор: по два года тюрьмы и штраф. Бэкон отсидел год в тюрьме в Атланте, а затем попытался завербоваться в американскую армию, но его не взяли из-за плохого зрения.

Шпионом, которому стоило, пожалуй, хоть немного посочувствовать, был бельгийский огранщик алмазов Леон Франсис ван дер Гротен. Когда вспыхнула война, он переехал из Бельгии в город Бреда в Голландии, откуда помогал побегам французов и бельгийцев из оккупированных немцами районов. Он также снабжал информацией Ричарда Тинсли. Самая большая ошибка ван дер Гротена состояла в том, что он помог человеку по имени Тёйниссен, который помогал французской разведке. У него была любовная интрижка с женой Гротена. В начале 1917 года Тёйниссен сообщил Тинсли, что Гротен намеревается предать разведку союзников. Тинсли немедленно нанял Гротена и, точно так же быстро, Тёйниссен убедил друга выдать себя за немецкого агента, чтобы завербовать Гротена для разведывательной миссии в Англии. В июне 1917 года Тёйниссен и Гротен вместе отправились в Халл, где Гротен был немедленно арестован – в то время как Тёйниссен вернулся в Голландию и в постель супруги Гротена. Ван дер Гротена приговорили к смерти, но после настоятельных просьб бельгийского правительства приговор был смягчен.

Много политиканства было вокруг судьбы Альфреда Хагна, норвежца, арестованного 27 мая 1917 года. Он был, судя по мемуарам Бэзила Томсона, «одним из тех молодых людей, которые пишут романы, рисуют футуристические картины, сочиняют поэму и прозу для журналов, но им так и не удается куда-нибудь пробиться». Томсон был, наверное, излишне суров к нему. Хагну было уже 34 года, он учился в Соединенных Штатах, самоотверженно ухаживал за своей больной матерью, опубликовал роман под названием «Skindirer», и как художника его тоже оценивали достаточно высоко.

Хагн приехал в Англию 9 октября 1916 года в роли корреспондента норвежской газеты «Дагбладет». Потом он вернулся в Норвегию и снова приплыл в Англию 13 апреля 1917 года, сойдя на берег в Хале. Его целью было приехать в Париж, хотя он и подписал заявление, что не будет пытаться покинуть Англию до конца войны. Теперь он представлял еще и газету «Бергенс Тиденде». Хагн снял комнату на Тэйвисток-Сквейр в Блумсбери, и профессор-итальянец, проживавший в том же доме, донес на него. Было перехвачено его письмо Юлии Хагн, следов тайнописи в нем не обнаружили, зато на бумаге был след от ваты. (Немцы учили своих агентов промокать бумагу ватой и раствором аммиака.) Второе его письмо от 15 мая тоже перехватили, и на этот раз невидимые чернила были обнаружены. Информация касалась исключительно настроений и боевого духа англичан. Комнату Хагна обыскали, и в бутылочке с наклейкой «Жидкость для полоскания горла» оказались чернила для тайнописи.

Сразу после смертного приговора 27 октября 1917 года Хагн написал просьбу о помиловании, которую поддержало и посольство Норвегии в Лондоне. С точки зрения британских властей в целях пропаганды было выгодно смягчить наказание до пожизненного заключения, что и произошло. После двух лет в Мэйдстоунской тюрьме он начал голодовку, считая, что «такой жалкий негодяй, как он, не имеет права жить на земле». По состоянию здоровья его репатриировали 13 сентября 1919 года.

Хорст фон дер Гольц, авантюрист, фантазер и сифилитик, приехал в Англию из Голландии 3 ноября 1915 года. Он сошел на берег в Харидже, прошел опрос и получил разрешение проследовать до Лондона. К нему тут же прикрепили «хвост» в виде сержанта Гарольда Браста, описавшего в своих мемуарах, как он следил за ним всю дорогу от вокзала на Ливерпуль-Стрит до городка на восточном побережье Англии, и потом до дюн, где Гольц вдруг совершенно неожиданно и бесследно исчез. На следующее утро Гольц вернулся в свой отель, а 13 ноября сам явился с повинной в министерство иностранных дел. Позже он утверждал, что за предшествующую ночь он съел два фунта компрометирующих его документов, из-за которых, будь они найдены, его вполне могли бы повесить. На допросе у Томсона Гольц сказал, что в Голландии его видел Эрнест Мэксс и что он может предоставить точное время налетов «Цеппелинов» так же как назвать источники поставок «Эмдена» и «Лейпцига». Он передал ключи к банковскому сейфу и был обвинен, первоначально в шпионаже, и также в менее серьезном преступлении: в том, что не зарегистрировался как иностранец из вражеской страны. Сам Гольц считал себя не шпионом, а секретным дипломатическим представителем, «человеком, который направляет шпионов, изучает их донесения, соединяет различные части информации в одно целое, и, когда у него есть полная картина, лично докладывает о ситуации самой высокой власти или доводит этот особый план до желаемого результата».

Тогда было решено, что доказательств для судебного процесса по обвинению в шпионаже недостаточно, а Гольц очень хорошо продумал свою защиту от обвинения в отказе от регистрации. Он родился в Сан-Франциско и, после смерти отца уехал в Германию в возрасте 12 лет; оттуда он выехал спустя пять лет и стал мексиканским гражданином, чтобы пойти служить в мексиканскую армию. Как мексиканский офицер в отпуске он не обязан был регистрироваться. Мексиканские власти написали министерству внутренних дел, что «нет малейших следов, которые могли бы подтвердить заявление». На самом деле были найдены бумаги, доказывающие, что Гольц был майором в повстанческой армии Панчо Вильи с отпускным удостоверением, подписанным Мадеро. Судья принял решение, что Гольц все-таки обязан был зарегистрироваться, и приговорил его к шести месяцам каторжных работ в тюрьме Пентонвилла. По окончанию срока он должен был быть выслан. Фактически же он остался в тюрьмах Брикстона и Ридинга еще на пятнадцать месяцев.

Но приключения Гольца на этом не закончились. Он написал «Моргуну» Холлу письмо, где сообщал, что может предложить ему ценную информацию. Холл ответил, что прежде, чем он приедет в Брикстон, Гольц должен предоставить, по крайней мере, схему того, что он хотел бы предложить. Тогда же доктор по имени Роберт Эмерсон написал из Мексики, что Гольц был «профессиональным шпионом», утверждавшим, что являлся родственником своего однофамильца – фельдмаршала фон дер Гольца. Его особой приметой был шрам в левом паху, оставшийся после того, как доктор лечил его от бубонов. Если Гольца депортировать, то «самый опасный, хорошо обученный немецкий шпион убежит».

Информация, которую мог бы сообщить Гольц, касалась его соучастия в заговоре во главе с Францем фон Папеном с целью подрыва Велландского канала в Америке. Когда в Фалмуте были изъяты бумаги фон Папена, в них нашлись платежи Гольцу, значившемуся под псевдонимом Бриджмен Тэйлор. В конце месяца, в обмен на отказ от судебного преследования, Гольц дал под присягой ряд свидетельств об его роли и роли других людей в попытке взрыва Велландского канала и в других заговорах. В апреле 1916 года Гольца послали в Америку, с Гарольдом Брастом в качестве сопровождающего, чтобы он там мог свидетельствовать против своих сообщников.

Путешествие не увенчалось успехом. По замыслу Гольц должен был выдать себя за хлопкового брокера из Манчестера, а Браст – за его секретаря, но тайны трудно сохранить на борту лайнера, и, к сожалению, не было никаких условий для того, чтобы содержать Гольца отдельно от других пассажиров. Хуже того, по несчастливой случайности он встретил журналиста из «Нью-Йорк Уорлд» и прямо на корабле дал ему интервью со своей версией его жизни, включая шпионаж для русских в начале карьеры, любовные приключения на Ривьере и то, как он обманул британского министра внутренних дел. Позже Браст утверждал, что однажды спросил его, как он исчез с восточного побережья Англии. Гольц ответил, что его подобрала подлодка и высадила в Кенте.

Британские подданные, признанные виновными в шпионаже, как правило, получали длительные тюремные сроки. Среди них были Кеннет Рисбах, сын натурализованного британского подданного, известный также как Курт Эрло де Рисбах, и Шарль Куртне, родившийся в сеттльменте в Сингапуре у матери-француженки. В 1935 году он рассказал репортеру «Дэйли Экспресс», что отец его был швейцарцем, а он сам получил образование в Харроу и в Коммерческом лицее в Париже. Рисбах, жонглер мюзик-холла, утверждал, что выступал в Германии, когда началась война, и его то ли бросила, то ли выдала его партнерша. По его словам, его интернировали 4 августа. Потом его освободили при условии, что трижды в день он должен отмечаться в полицейском участке. Повторно его арестовали 6 ноября 1914 года и отправили в лагерь в Рулебене, где и завербовали как шпиона. Он прибыл в Англию 27 июня 1917 года и посылал сообщения Аугусту Брохнеру в Христианию, которому докладывал и уже упоминавшийся Людовико Зендер. Сообщения он писал невидимыми чернилами между линеек на нотах песен «На пути к городу Дублину» и «Лестница любви».

Часть предоставленной информации была относительно безвредна и касалась морального состояния и обещаний на будущее:

«Я скоро стану одним из переводчиков в военном министерстве в Лондоне, и я пообещал моему брату немного денег, и он расскажет мне все новости о флоте, таким образом, я буду ждать ваших приказов и ничего не смогу сделать без денег».

Но прочая информация содержала данные о месторасположении завода по производству боеприпасов в Ричмонде. За Рисбахом проследили до Стоквелл-Роуд в Брикстоне, где он жил со своей невестой Эной Грэхем, велосипедисткой-эквилибристкой мюзик-холла. Он только что получил работу с жалованием 5 фунтов в неделю, танцуя в варьете «Принсес-Театр» в Глазго.

По его рассказу, он никогда не намеревался всерьез шпионить для немцев и хранил тюбик секретных чернил просто как сувенир. Во время допроса он согласился, что получил 130 фунтов от немецкого разведчика, но, утверждал, что просто манипулировал своим «куратором». Он сказал производящему арест полицейскому: «Информация, которую я писал, не стоит того, чтобы за нее вешать. Она вообще ничего не стоит, можете сами убедиться. Только дайте мне шанс сражаться, пошлите меня на фронт».

Он едва не вышел сухим из воды. Первый раз присяжные на его процессе не смогли прийти к соглашению, но при пересмотре дела в октябре 1915 года с участием судей господина Дарлинга и склонного к вынесению смертных переговоров господина Эйвори, вторая коллегия присяжных признала его виновным. Когда Рисбаха спросили, желает ли он сказать что-либо до вынесения приговора, он ответил, что он умер бы «с пением «Боже, храни короля». Впрочем, в конце концов, ему не пришлось это осуществить. Эйвори сказал, что применить смертную казнь в данном случае было бы возможно, но так как не было никаких доказательств, опровергавших его историю о том, что он был интернирован, его приговорили к пожизненному заключению. Во время пребывания в тюрьме Рисбах добровольно выразил желание работать на британскую разведку, но это предложение было отклонено. С его брата, старшего кочегара на флоте, любые подозрения в причастности к этому делу были сняты.

14 августа 1914 года Роберт Блэквуд, владелец пансиона, был арестован в Ливерпуле. Невероятно, но еще раньше в этом же году он написал немецкому посольству письмо с вопросом, нуждаются ли они в его услугах, и получил известие от Лео Сириуса в Берлине, задавшего ему несколько простых вопросов об укреплениях в устье реки Мерси. Блэквуд ответил правильно, при помощи «Альманаха Абеля Хейвуда», который можно было свободно купить в городе, назвав Сириусу количество пушек в форте Нью-Брайтон. За это его вознаградили двумя почтовыми переводами по одному фунту. Потом он получил ряд более серьезных вопросов и потерпел неудачу с ответами. Сириус сам уже знал ответы на первые вопросы и просто проверял Блэквуда. Он хотел получить куда больше подробностей, но, прежде чем Блэквуд смог ответить, в его дверь постучали полицейские.

В 1915 году сэр Джозеф Джонас, бывший лорд-мэр Шеффилда, немец по происхождению и владелец одного из крупнейших заводов по производству литой тигельной стали, написал в газеты:

«Я делаю все, что в моих силах, чтобы помочь осуществиться блистательному триумфу британской армии и тем самым покончить с милитаристской системой в Германии, против которой я последовательно выступал еще со времен моей самой ранней молодости».

Джонас приехал в Шеффилд в возрасте 21 года. Он отказался от немецкого подданства в 1872 году и был натурализован три года спустя. Он был первым немецким консулом в городе.

В 1918 года он и его клерк Чарльз Вернон, который сменил свое прежнее имя Карл Аугуст Хан, предстали перед судом в «Олд-Бэйли» по обвинению в заговоре с целью получения и передачи информации, полезной для противника, начиная с 1913 года. Он получил информацию о производстве винтовок «Виккерс» для британского правительства и передал ее одному из своих крупнейших клиентов, которые также хотели знать о британских самолетах и новой рулевой системе для британских военных кораблей.

Защита Джонаса состояла в том, что он просто делал одолжение хорошему клиенту. Но всплыла история, что Джонас якобы заключил в своем клубе пари, что «мы будем в Париже через три недели», хотя его сторонники утверждали, что он отказался от ставки. Оправданный по обвинению в уголовном преступлении, Джонас был признан виновным в менее серьезном преступлении и 16 июля приговорен к штрафу на сумму 2000 фунтов, Вернона оштрафовали на тысячу фунтов. Две недели спустя Джонас был лишен его рыцарского титула, но его опала не помешала лорд-мэру Шеффилда и Мастеру-ножовщику, посетить его похороны, когда он умер 24 августа 1921 года.

Человеком, продержавшимся до 1916 года, был Альберт Брайт, торговец железом из Роттерхэма. В апреле того года он был приговорен к пожизненным каторжным работам. Он, как полагали, получал информацию от Бена Брукса, рабочего завода по производству боеприпасов фирмы «Виккерс», начиная с 1905 года. Когда Брукс умер, Брайт попытался завербовать его сына Гарри прямо на похоронах старика и попросил получить для него информацию о бронеплитах, пушках и лиддитовых снарядах. Брайт сказал, что заплатит 100 фунтов за информацию, но Брукс-младший разболтал об этом некоторым из своих друзей, которые посоветовали ему сообщить своему начальству. Однако не удалось найти доказательство того, что Брайт на самом деле передавал информацию, и этот факт, вероятно, спас его от виселицы.

Одним из куда более любопытных шпионов был Игнатиус (Игнац) Тимоти Требич-Линкольн. Венгерский еврей по происхождению, он перешел в англиканство и стал викарием в Эпплдоре, Кент, прежде, чем переквалифицироваться в журналиста. Он был избран в парламент от либеральной партии от Дарлингтона в 1910 года, но потерял это место в 1914 году и получил тогда пост цензора по проверке венгерской и румынской корреспонденции. Через совсем небольшой промежуток времени его попросили уйти в отставку и, еще хуже, покинуть также и Национальный Либеральный Клуб. Кажется, это оскорбление так переменило его, что он предложил свои услуги как двойной агент. Когда это предложение было отклонено, он поехал в Роттердам и договорился с немецким консулом Гнайстом, что будет передавать дезинформацию британским властям. По его возвращению он был арестован и вскоре выслан в Америку. В 1916 году он был арестован в Нью-Йорке за более раннее подделывание подписи филантропа-квакера Сибома Роунтри на чеке на сумму 700 фунтов. Когда Требич-Линкольн вернулся в Англию, его осудили на три года каторжных работ.

Последним из шпионов Первой мировой войны, которых судили в центральном уголовном суде «Ольд-Бэйли», была Луиза Матильда Смит, дело которой слушалось 4 марта 1918 года. Она родилась в 1867 году в немецком Хайдесдорфе, один ее брат был штабным офицером в немецкой армии, а другой – офицером-подводником. В феврале 1913 года она вышла замуж за Джона Генри Смита, химика, который жил в Цюрихе в течение 20 лет. Они прибыли в Англию в 1915 года и жили в Манчестере, пока Джон Смит не умер в 1917 году.

В апреле того же года цензор в Кейптауне обнаружил в пакете с чаем, посланном госпожой Смит, вырезки из прогерманских швейцарских газет, распространение которых было запрещено в Южной Африке. Это произошло еще раз в том же месяце и позже в августе, после чего власти приняли меры. Было перехвачено письмо матери Смит в Германии, посланное на адрес до востребования в Швейцарии. За ним последовали еще два письма, с зашифрованной информацией о действиях «Цеппелинов» и подводных лодках:

«В воскресенье я вышла, чтобы посмотреть на место, где устраиваются на ночь большие птицы. Там действительно было полно птиц, и некоторые из них были очень большими. Говорят, что они скоро смогут летать на большие расстояния. Мне кажется, что большие орлы, пролетающие над нами, не пугают этих птиц, разве что они только раздражают их».

Ее объяснение на допросах, что письма были к ее дяде, увлеченному орнитологу, не было принято на веру. Но не нашлось и никаких доказательств, что Смит была реальным агентом, лишь, что она была прогермански настроенной. Несомненно, ее шпионские попытки были дилетантскими. Судья господин Эйвори, указывая, что применение смертной казни было возможным за преступления такого рода, приговорил ее к каторжным работам на десять лет. Ее дочь была оштрафована на 50 фунтов и рекомендована к депортации.

Но сколько точно шпионов было поймано? Черчилль указал их число как 30, Джеймс Эдмондс как 43. Отчеты военного министерства предполагают, что 28 предстали перед военным трибуналом в Англии, и двое из них были оправданы. Кроме того, сорок предстали перед военным судом за границей и десять перед общим военным трибуналом за границей. Из признанных виновными, девять были казнены, и смертный приговор еще шести был смягчен. У других осужденных наказания колебались от заключения на 28 дней до пожизненных каторжных работ.

Эти мужчины и женщины были верхушкой айсберга. Большинство шпионов так никогда и не были разоблачены. Во время Первой мировой войны «Адмиралштаб» (главный морской штаб германского флота), послал, по крайней мере, 120 агентов в Великобританию, некоторых из них – по несколько раз. Наибольшее число из них, безусловно, были немцами. Было также 19 голландцев и 14 американцев немецкого происхождения. Пять из агентов немецкой военно-морской разведки были женщинами.

Пауль Дэлен успешно провел пять миссий и был позже награжден Железным крестом. Он провел войну, беспрепятственно ведя наблюдение за Ливерпулем, Кардиффом и Глазго так же как за Плимутом и Фалмутом. Пауль Бродтман, управляющий директор шинной фирмы «Континенталь», который значился в еще во многом лживом списке Эдмондса в 1909 года, продержался до конца войны, пробиваясь назад и вперед через всю Европу.

К числу долго продержавшихся шпионов, оставшихся не пойманными, принадлежала и Мария де Стызинска Бретт-Перринг, вдова британского офицера, совершившего самоубийство при сомнительных обстоятельствах в Монте-Карло. Завербованная, вероятно, Деспиной Психа (она же Шторх, она же Давидович), на протяжении всех этих лет она шпионила, по крайней мере, для шести стран. Во время войны она утверждала, что работала медсестрой во Франции и, поскольку она, конечно, была любовницей немецкого офицера в Берне, то попала под сильное подозрение, когда добровольно изъявила желание работать на Великобританию. Ей разрешили поехать в Понтарлье во Франции, при этом французские власти были строго предупреждены, что ей нельзя позволить уехать в Швейцарию.

Возможно, самым важным из тех, кому удалось остаться не разоблаченным, был Жюль Кроуфорд Зильбер, который работал на британцев в Южной Африке, но позднее приехал в Англию в качестве уже немецкого агента, и проработал там в управлении почтовой цензуры в течение всей войны, не вызвав к себе никаких подозрений. Ближе к концу войны Зильбер из-за сочетания ограничений на выезд на континент и своего плохого здоровья – он чувствовал себя слишком слабым, чтобы уплыть на судне, которое могло бы вывезти его из Англии – так и не решился покинуть остров. Зильбер оставался в Англии до 1925 года, поработав некоторое время на одну кинокомпанию. К тому времени британским гражданам разрешили без паспорта выезжать в Остенде на выходные, и на пятидесятнице в этом году он убежал в Голландию, проскочив под колючей проволокой на бельгийско-голландской границе.

Среди руководителей агентурных сетей, разведчиков-«кураторов», все еще могли, впрочем, действовать джентльменские соглашения. Некоторым шпионам разрешали прийти и уйти с «пропуском», если так можно было бы выразиться. Камминг, со своей стороны, все еще полагал, что ведение разведки возможно на цивилизованной основе. Когда ему сообщили, что полковник Роланд Остертаг, бывший военный атташе в немецком посольстве, а теперь руководитель немецкого шпионажа против Англии со штаб-квартирой в Гааге, был замечен в Лондоне на Бонд-Стрит, он ответил:

«Это вполне возможно. Мать полковника – англичанка. Она живет в Кью. Я слышал эту историю и послал ему сообщение, что ему не потребуется делать что-то украдкой, скрываясь от меня. Я сказал ему, что если он хочет просто приехать неофициально, чтобы навестить свою мать, а не шпионить, это вполне можно организовать».

Позже, когда Камминг услышал, что Остертаг умер в Бельгии, он, как говорят, заметил: «Да, но что он при этом имеет в виду?»