"Шпионы Первой мировой войны" - читать интересную книгу автора (Мортон Джеймс)

Глава 5. В ГОЛЛАНДИИ И БЕЛЬГИИ

К ноябрю 1914 года немецкая Секретная служба утвердилась в Антверпене, и он стал самой большой из трех ее резидентур на Западе. Руководил резидентурой капитан Кефер, а становлению шпионского центра очень поспособствовал Хайнрих Грунд, немец, проживавший в Антверпене до войны. Он и стал первым агентом бюро под кодовым именем SASi. Бюро делилось на две секции: английскую под управлением капитана Штумпффа, и французскую, контролируемую легендарной Фройляйн Доктор, которая руководила еще и шпионской школой. Другие такие школы были в Лоррахе и Баден-Бадене, но только Антверпенская школа предназначалась для элиты.

Кроме Маты Хари, Фройляйн Доктор стала самой знаменитой немецкой шпионкой Первой мировой войны – но кто именно из известных нам шпионок скрывался под этим именем? Действительно ли она была немолодой, сердитой, но умной и порой действительно блестящей Эльсбет Шрагмюллер или привлекательной и смелой Аннелизе Лессер (иногда называемой также Аннемари) из берлинского района Тиргартен, умершей в психиатрической больнице, превратившись в наркоманку-морфинистку? Есть источники, уверяющие, что было две Фройляйн Доктор. Другие предполагают, что она была не немкой, а норвежкой. Да и существовала ли она на самом деле? Некоторые авторы с феминистскими взглядами считают, что она была только порождением мужских ужасов и комплексов – воображаемой женщиной-монстром.

Магнус Хиршфельд так писал о ней:

«Одна из самых известных немецких шпионок была полностью уничтожена дурманящими веществами, морфием и кокаином, и теперь живет как жалкая развалина в частном швейцарском санатории. Это – легендарная Фройляйн Доктор, женщина со стальными нервами, холодным, логическим умом, хорошо управляемой чувственностью, с потрясающим телом и демоническими глазами».

Романтичная версия об Аннелизе Лессер повествует о том, что родилась она в Берлине, что ее выгнали родители, когда она родила ребенка от армейского офицера, шпиона, который сам учил ее шпионскому ремеслу. Он погиб, и она бродила по Европе, очаровывая офицеров, молодых и пожилых. После ряда приключений, достойных любой героини Э. Филлипса Оппенгейма, она, под видом медсестер, крестьянок и художниц, стала ключевой фигурой в немецкой секретной службе. Один удивительный побег следовал за другим, пока:

«… она была особенно известна своей чрезвычайной беспощадностью и отсутствием угрызений совести, с которыми заставляла немецких агентов секретной службы беспрекословно ей подчиняться. Каждый должен был повиноваться ее приказам и доказать силу характера, в противном случае его доводили до самоубийства и он погибал».

В 1916 году после постоянных провалов немецкой разведки, ей, очевидно, снова пришлось приступить к работе, заманив в ловушку греческого шпиона Кудуаиниса и воссоздав агентурную сеть в Париже. Ей удалось избежать ареста в Бельгии, застрелить трех человек, пока она не добралась до Швейцарии, а оттуда вернулась в Германию, где:

«[она] тогда сломалась, не в последнюю очередь, потому что сама видела, как приближается ее крушение. Ее расстройство было настолько всеобъемлющим, что ей не только пришлось оставить службу, но и вообще покинуть мир нормальных людей. Вместе со своим начальником она уничтожила все свои документы, до того как наступил ужасный нервный срыв, и потом исчезла во тьме безумия».

Это описание – очевидно, прекрасное смешение историй Маты Хари и Маргерит Франсиллар с дополнительным оттенком. Впрочем, другие истории описывают, что ее застрелили русские под Танненбергом. Предполагают, что она была шпионкой в Вене в 1908 году, и ее опознали там незадолго до того, как немцы взяли город. Британский полицейский Эдвин Вудхолл утверждал, что встречал ее дважды.

Другая история – история Эльсбет Шрагмюллер, женщины с докторской степенью Фрайбургского университета, которая написала диссертацию о средневековых гильдиях резчиков по камню. Поступив на службу в немецкую разведку, она сначала работала в почтовой цензуре, потом была переведена во французскую секцию майором Вальтером Николаи, начальником немецкой секретной службы, преемником Штайнхауэра.

Курсанты шпионской школы на улице Рю де ла Пепиньер в Антверпене, как рассказывают, смертельно боялись Фройляйн. Им давали элементарную подготовку: для первых учащихся – всего три дня, потом расширили до шести. Режим был чрезвычайно строгим: Фройляйн заставила учеников носить маски, чтобы они не знали друг друга, обращались ко всем только по номерам, и запирали их в комнатах. Выходить из школы они могли только в конце дня – с трехминутным интервалом. После окончания курса агенты получали деньги в эквиваленте 1500 немецких марок, с помощью которых им предстояло выжить в течение месяца. Еще их учили пользоваться невидимыми чернилами, и снабжали адресами явочных квартир.

Со временем немецкая разведка стала более профессиональной, и к середине 1915 года курс учебы у Фройляйн стал длиться 15 недель. Она, как говорили, подходила к шпионажу с чисто академической точки зрения, полагая, что успех был вопросом обучения, а не характера и изобретательности. В конце обучения курсантов ожидало теперь испытание, часто в форме установления контакта с «предателем» и ухода «от ареста» немецкими агентами.

После войны свидетели на заседании военного трибунала в Лилле утверждали, что у Фройляйн был замок около Антверпена (позже «уменьшившийся» до отеля на Бульваре де ла Луа), где она хранила сумку с золотом, содержимое которой разбрасывала на ковре, чтобы соблазнить потенциальных кандидатов. Там ей помогал человек, изображавший из себя английского «щеголя с моноклем» и журналиста. Среди других помощников были немецкий унтер-офицер по прозвищу «Пипо», избежавший поимки союзниками, и капрал Раймон Корбо, который позже отбывал 20-летнее наказание за шпионаж около Гренобля. Из всех этих «фактов» мы точно знаем, по крайней мере, что Корбо на самом деле существовал.

Вернон Келл, конечно, верил в существование Фройляйн и был о ней весьма высокого мнения:

«Она, должно быть, была женщиной определенных способностей, судя по многим полученным сообщениям, поскольку она внушала уважение, и ее личность в течение долгого времени была покрыта тайной, несмотря на множество попыток раскрыть ее. У нас есть основания предполагать, что она уже умерла».

Считалось, что к середине декабря 1915 года у Николаи было 337 агентов, действующих на западе. Самая многочисленная группа действовала из Голландии, возглавляемая с начала 1915 года Фройляйн Доктор. Она руководила 62 агентами, большинство из которых действовали активно. К марту 1916 года их число возросло приблизительно до 120, и три четверти их были активными.

Чтобы противостоять немецкой деятельности, Вернон Келл использовал Джеймса Данна, журналиста газеты «Дэйли Мэйл», которого послал в Роттердам, чтобы выслеживать немецких агентов. Согласно его собственным мемуарам, Данна после падения Антверпена послала в Роттердам его газета в качестве прикрытия. Он прибыл в город на Рождество 1914 года:

«После жалоб на то, что его отделу реально угрожает полный крах, он [Келл] предоставил мне значительное жалование для компенсации расходов. Я стал официальным агентом контрразведки, действуя как корреспондент для «Дэйли Мэйл».

Данн узнал, что Роттердам был настроен пронемецки. Контрабанда полноводным потоком снабжала немцев товарами, включая бензин в полых надгробных плитах и медные якоря, покрашенные, чтобы быть похожими на железо – большая часть которых поступала из Бирмингема. Товары быстро переходили от одного владельца к другому при заключении сделок молодыми клерками за вознаграждение от 20 до 30 фунтов, крупную сумму по сравнению с их обычной зарплатой по одному фунту в неделю. Молодым голландцам немцы предлагали огромное вознаграждение, чтобы те согласились поехать в Англию как представители по продаже голландского джина. Они встречались со своими казначеями в кафе в Гааге, но главный центр политической интриги был в кафе в предместьях Схевенингена.

Данн утверждал, что руководителем немецких шпионов в Роттердаме был капитан Рэдер, бывший прусский гвардеец, «один из самых очаровательных мужчин и лучших спортсменов, с кем я когда-либо встречался». Шпионаж, как описывал Данн, проводился там исключительно в джентльменских традициях:

«- За Англию! Я улыбнулся, поднимая свой бокал.

– За Германию, ответил он и чокнулся со мной.

После этого мы вышли из кафе и постарались приложить все усилия, чтобы уничтожить друг друга».

Какое-то время Данну помогал корреспондент «Дэйли Мэйл» в Роттердаме Ван Дитмар, пока во время одной из редких голландских полицейских чисток обоих не арестовали в августе 1915 года по настоянию немецкого посольства в Гааге. Их обвинили в нарушении нейтралитета Голландии, Данна выслали из страны. Из-за депортации Данна Келлу пришлось использовать организацию Камминга для получения информации.

Журналистика была превосходным прикрытием для любого вида разведывательной деятельности. 4 ноября 1915 года американского журналиста по имени Дональд Томпсон послали в Германию, также от «Дэйли Мэйл», с пронемецкими статьями в его карманах и с заданием собирать фотографии и новости. С другой стороны Уильям Байард Хейл, берлинский корреспондент, работающий на американского газетного магната Уильяма Хёрста, заключил контракт с немецким посольством в Вашингтоне (с более чем приличным годовым окладом в 15 000 долларов), чтобы консультировать немцев по вопросам пропаганды.

Тинсли также нанял Леонхарда Коойпера, военного корреспондента голландской газеты «Ниуве Роттердамсе Курант», который совершил, по крайней мере, четыре поездки в Германию и еще восемь на театры войны в Бельгии и северной Франции.

Когда война была объявлена, британская шпионская сеть уже существовала в Бельгии и Голландии: у Камминга был Генри Дэйл Лонг как агент в Брюсселе, и Ричард Тинсли устроился в Роттердаме. Вскоре появились еще две сети, потому с начала войны в Голландии действовали три отдельные и часто конкурирующие британские агентурные организации.

После первых нескольких недель конфликта, когда фронт стабилизировался, стало ясно, что получать информацию из немецкого тыла можно было единственным способом: через Голландию. Главный штаб во Франции получил полномочия для создания дополнительной и параллельной организации, подчиненной непосредственно главнокомандующему во Франции.

22 ноября 1914 года британскими, французскими и бельгийскими разведывательными службами было согласовано создание центрального бюро в Фолкстоне на все время, пока нидерландско-бельгийская граница останется в немецких руках. Выбор Фолкстона предоставлял большие преимущества. Это был пункт прибытия для беженцев из Флиссингена, не было необходимости тратить время на поездку в Главный штаб, информацию можно было легко проверить и сортировать, туда прибывало много судов, и потому там встречалось много шпионов – как профессионалов, так и любителей.

Каждую страну должен был представлять один офицер, они встречались один или два раза в день для обмена информацией. Но каждый из этих офицеров должен был заниматься своим бюро сам и не допускал других до работы со своими агентами. Майор Сесил Эйлмер Кэмерон (кодовое обозначение «CF»: Кэмерон Фолкстон) был назначен главой британского бюро.

Но затем вмешалась политика. Из-за разоблачения Карла Бой-Эда в Нью-Йорке Джон Френч – позже британский главнокомандующий – сообщил майору Лори Оппенгейму, военному атташе в Голландии, что министерство иностранных дел предпочло бы не пачкаться. Тогда 12 апреля 1915 года майор Эрнест Уоллингер («WL»: Уоллингер Лондон), был назначен начальником бюро в Лондоне, потому что до Тилбери, куда прибывали беженцы, ему из Лондона добираться было ближе, чем из Фолкстона. Уоллингеру в немалой степени помог капитан Сигизмунд Пэйн Бест, от имени Главного штаба в Сент-Омере во Франции. Кэмерон же остался в Фолкстоне.

Так были созданы эти три сети. В течение всей войны члены сетей Кэмерона, Уоллингера и Камминга постоянно враждовали, перевербовывали друг у друга агентов и старались вредить конкурентам, чем только могли.

Эрнест Уоллингер и Сесил Кэмерон были совершенно разными людьми. Уоллингер, артиллерийский офицер, женившийся на женщине из богатой семьи, имел личные деньги. В сражении у Ле Като он потерял ногу. Ему предоставили помещение для бюро в Линкольн-Хаусе, Бэзил-Стрит, 7, Найтсбридж, где он жил с денщиком и служанкой. Штат его состоял из Сигизмунда Пэйна Беста, ставшего его заместителем, секретаря-машинистки и двух бельгийских переводчиков: Эмиля (псевдоним Джозеф Айд) и Вернера (псевдоним Тьюисберт). В апреле 1916 года Айвон Киркпатрик, вернувшийся в Англию после ранения в сражениях у Галлиполи, присоединился к Уоллингеру на Бэзил-Стрит с двухнедельным испытательным сроком, а затем отправился в Голландию как резидент.

Кэмерон, руководивший своими операциям из бюро на Пэрэйд, 2, в Фолкстоне, откуда можно было видеть почти всю гавань, был любопытным выбором. Шотландец из клана Кэмеронов из Локиела, он был сыном исполняющего обязанности главы Разведывательной службы времен королевы Виктории, предшественницы МИ5. Его молодая жена Руби была морфинисткой. В июне 1911 года их обоих обвинили в попытке мошенничества. Руби Кэмерон утверждала, что грабитель сорвал с ее шеи ожерелье стоимостью шесть тысяч фунтов, подаренное ей пожилым поклонником, Билли Уокером, в то время как ее муж покупал подкожный шприц в соседней лавке. К несчастью Кэмеронов никто не смог найти след Уокера, и присяжные признали их виновными меньше чем за 25 минут. Руби выпустили через три месяца по причине слабого здоровья, но Кэмерон отбыл полное наказание, прежде чем был довольно неожиданно помилован, по причине того, что он якобы был прав, отказываясь свидетельствовать против своей жены. На какое-то время его послали работать под другим именем в Европе, но, в общем, осуждение из-за мошенничества, кажется, не причинило его армейской карьере большого вреда. Фактически, его репутация в обществе даже улучшилась от поддержки им Руби, даже при том, что его вина в жульничестве вызывала мало сомнений.

Айвон Киркпатрик так увидел ситуацию с конфликтующими британскими службами, которые также конкурировали с французами и бельгийцами и, возможно, с русскими.

«Это разделение британских усилий на три герметичных отсека выглядит совершенно непрактичным, но оно было необходимым из-за чрезвычайной нервозности в отношении действий голландского правительства. Были опасения, что последнее могло бы попытаться запретить иностранным секретным службам действовать в Голландии, и поэтому было бы неблагоразумно класть все наши яйца в одну корзину».

Фактически, такое разделение было контрпродуктивно: «Обвинения, доносительство, покупка агентов у других служб, дублирование отчетов, сотрудничество между агентами было весьма распространено. Это привело к очевидному дублированию сообщений, исходящих на самом деле от той же самой службы».

Как указывает Киркпатрик, шпионы всех видов двигались в Голландии по тонкой грани. Генри Ландау, которого Камминг послал в Роттердам в 1916 году, считал:

«Любой ценой мы хотели, чтобы она осталась нейтральной, потому что даже если бы она вступила в конфликт на нашей стороне, мы знали, что ее немедленно заняли бы немцы. В их терпимом отношении к обеим сторонам голландцы предотвращали насильственные действия между немецкой секретной службой и нами, которые, несомненно, произошли бы, если бы обе стороны были вынуждены действовать подпольно. Мы совершили бы набег на штаб немецкой тайной полиции в Белом доме в Роттердаме. Они сделали бы то же самое в отношении нас. В целом обе стороны должны быть благодарны голландцам: они сохраняли порядок и были, в какой-то мере, беспристрастными третейскими судьями в конфликте между нами и немецкой секретной службой в Голландии».

Если кто и был рад этой сомнительной договоренности, то, несомненно, Франсуа ван Сант, глава полиции в Роттердаме, которому Ричард Тинсли, как говорили, заплатил за все время войны 25000 фунтов. Они жили как раз по диагонали друг напротив друга, что и вызвало (правильное) предположение, что ван Санта подкупили.

Айвон Киркпатрик тоже обхаживал начальника полиции, чтобы поддерживать через него контакты с голландскими властями. Он приглашал его на обед один раз в неделю и, в течение вечера, передавал ему последнее боевое расписание немцев, за передачу которого своему руководству ван Сант получил бы признание и благодарности. Отношения оказались очень полезными для урегулирования кризисных ситуаций. Например, когда агент Киркпатрика Эмиль Вандерворде сообщил ему, что голландец по фамилии Хармонт, выдающий себя за «проводника», доставлявшего сообщения через проволочные заграждения на границе, и часто посещавший кафе приграничной полосы, на самом деле получал плату от немцев и выдал им часть агентурной сети. – Что мне делать? – спросил Вандерворде. – Уберите его! – беспечно ответил Киркпатрик. Но потом, по его словам, он был в шоке, узнав, что агент исполнил в точности его пожелание, всадив в живот Хармонту пять пуль в кафе в Сан ван Гент. Киркпатрик спросил совета у начальника полиции, но только услышал в ответ, что дела даже хуже, чем он думал: до своей смерти Хармонт прожил еще два дня, достаточно для того, чтобы сообщить имя своего убийцы. В конце концов, Киркпатрик договорился о 12-часовой «амнистии», достаточном сроке для того, чтобы Вандерворде успел сесть на корабль, отправлявшийся в Харидж. Он не говорил, в какую сумму ему это обошлось.

Сеть Камминга в Брюсселе первоначально возглавлялась ветераном разведки Генри Дэйлом Лонгом. В 1914 года у него было три других агента, работавших с ним, четвертый агент был в Динанте.

Лонг, вероятно, сбежал из Бельгии в первые несколько месяцев войны, потому что он просил Мелвилла встретить свою бывшую домоправительницу, мадам Кюртуа, на Вокзале Виктория 10 февраля 1915 года.

После того, как Лонг уехал из Брюсселя, мадам Кюртуа неоднократно подвергалась допросам и просидела несколько недель в тюрьме, поскольку немцы попытались заставить ее раскрыть местонахождение Лонга. Наконец, капитан Ройтер изменил тактику и предложил ей деньги, чтобы она убедила Лонга вернуться. Мадам Кюртуа тогда притворилась, будто готова работать на немцев. Предлагаемые условия были просты: если бы она смогла убедить Лонга приехать в Голландию или Бельгию, они дали бы ей 5000 французских франков и ему 25000. Они просто хотели, чтобы он подписал некоторые документы и дал им некоторую информацию. Мадам Кюртуа этому не поверила: она считала, что они хотят убить Лонга, если он вернется. Немцы дали ей 24 фунта на поездку в Англию и сказали, что, если она выполнит свою миссию успешно, ее пошлют снова. Ей также вручили вопросник о британском флоте, чтобы она заучила его наизусть. Когда же она сказала, что у нее плохая память, Ройтер дал ей письменную памятку. Ей приказали ехать от Фолкстона прямо в Эдинбург, где ей следовало остановиться в лучшем отеле и запоминать любые новости. Оттуда ей надо было отправиться в Лондон, Ширнесс и Фолкстон «и делать там то же самое».

Вместо этого мадам Кюртуа в Англии направилась прямо к Лонгу. Мелвилл полагал, что «она будет рада отомстить немцам за себя, и не уверена, стоит ли ей ехать в Эдинбург. Она женщина с острым умом, и я думаю, ее можно использовать». 11 июля 1915 года копию донесения Мелвилла послали Каммингу. К сожалению, в досье не обнаружено документов, отвечающих на вопрос, работала ли мадам Кюртуа в будущем на союзников.

В кино шпионы совершают отчаянно смелые поступки, вроде кражи военных тайн из сейфа посла. В действительности, шпионаж, главным образом, состоит из рутинных мелочей. Большим успехом разведки в Первой мировой войне была организация наблюдения за движением поездов, позволившего союзникам своевременно узнавать о перемещениях немецких войск. Главный штаб хотел знать преимущественно о крупных передвижениях с Восточного фронта на Западный и наоборот, а также о передвижениях вдоль Западного фронта, которые могли быть признаками готовящегося наступления.

С наблюдениями за поездами было связано две проблемы. Первой был сбор информации, и второй – передача ее в штаб. Подходящий персонал найти было относительно легко. Немецкое вторжение рассеяло тысячи бельгийцев. Некоторые оказались в Великобритании, но больше всего их уехало во Францию. К 1916 году они рассеялись по всей стране общинами, которыми обычно управляли старосты или очень часто священники из перемещенной общины. Задачей офицера Разведывательного корпуса лейтенанта С. Х. Ч. Вулрича было убедить этих старост или священников сообщить ему данные о личности тех членов общин, которые могли бы заняться наблюдением за железными дорогами в Бельгии – преимущественно либо живших в домах, прилегавших к путям, либо имевших приемлемое оправдание своего пребывания вблизи дороги.

После вербовки будущий агент обучался в Париже в условиях большой секретности. Обучение состояло из краткого курса о немецкой армии, чтобы уметь определять рода войск и воинские части по петлицам, погонам, кокардам и знакам на касках, а также знать разные виды поездов. Например, эшелон для перевозки пехоты включал мало вагонов для перевозки лошадей, но зато на платформах в конце поезда размещались полевые кухни; поезда для перевозки конницы состояли почти полностью из вагонов для лошадей; у поездов для артиллерии на открытых грузовых платформах стояли пушки. Наблюдатели за поездами должны были также замечать общий вид войск, чистые они или грязные, и внешне заметное состояние их боевого духа. Если в день проезжало от 40 до 52 поездов, это означало перемещение дивизии.

Работа была очень опасной, и в Бельгии была нехватка продовольствия, потому требовалась большая храбрость, чтобы оставить безопасную Францию. Семьи работали там круглые сутки и

«Их донесения они должны были писать с помощью лупы на очень маленьких кусочках самой тонкой и самой жесткой папиросной бумаги, какую мы только могли достать, макая перо в тушь, и затем скатывать бумагу в крошечный пакетик, который можно было спрятать почти везде на человеческом теле».

Утверждали, что Поль Бернар, член сети Беттиньи, мог написать 1500 слов на обратной стороне почтовой марки. Сообщения писали также на кусочках презервативов и проглатывали их, или вставляли в велосипедные клапаны.

Одна из таких больших сетей или, по-французски, “reseaux”, «Белая дама» (La Dame Blanche), названная так в честь легендарного призрака, появление которого, по поверьям, предсказывало конец правления Гогенцоллернов, находилась под надзором Генри Ландау, родившегося в Южной Африке и учившегося в Кембридже. Ландау был одновременно и авантюристом и везунчиком. В начале 1916 года у него был трехдневный отпуск с фронта, а наутро, когда он должен был возвращаться на войну, он заразился корью. Поправляясь, он по рекомендации друга обратился в военное министерство за новым назначением, а так как он хорошо говорил на нидерландском, немецком и французском языках, его приняли. Ландау действительно повезло: его батарея была уничтожена на Сомме, и все офицеры погибли.

После собеседования у Камминга, Ландау в тот же день послали в Роттердам, в сопровождении плутоватого, но способного лейтенанта Хью Долтона. Тинсли должен был обеспечить ему прикрытие и, в разумных пределах, финансирование.

Первым агентом Ландау, М82, был Генри ван Берген, который был переводчиком в бельгийской дипломатической миссии в Китае. Он создал прекрасную сеть наблюдателей за поездами, но сделал ошибку, включив в нее симпатизировавшего немцам Ваутерса (тогда инспектора полиции в Антверпене), и представив его членам сети. 4 августа 1917 года ван Берген был арестован вместе с аббатом Моонсом и мадемуазель Балленже. 16 марта 1918 года его, Моонса и четырех других расстреляли, только девушка осталась в живых.

Под контролем Ландау «Белой дамой» руководили два инженера-электрика Вальтер Деве и Герман Шовен из Льежа. Эдвард Эмабль, священник из деревни Ирсон, согласился наладить наблюдение на линии Ирсон – Мезьер, которая проходила параллельно немецкому переднему краю, с постом наблюдения в Фурми. Им управляли давнишний друг Эмабля Феликс Латуш, его жена и их две дочери-подростка, дом которых стоял рядом с путями. Начиная с 23 сентября 1917 года и работая посменно, чтобы каждый день наблюдать за движением в течение всех суток, они считали, кто и что было в проходящих мимо поездах, используя цикорий для подсчета лошадей, бобы фасоли для солдат и кофейные зерна для пушек. Их донесения хранились в полой ручке метлы, которую должен был забрать агент.

Члены «Белой дамы» хотели получить легальный статус: стать солдатами в британской армии. Под влиянием убеждений Ландау и Камминга, Совет Армии, наконец, одобрил милитаризацию сети в феврале 1918 года. Выгода была двоякой. В конце войны «солдаты» получили бы определенное признание, а они в свою очередь поставляли бы более полные и точные донесения. К концу войны это была самая успешная разведывательная агентура на Западном Фронте. Деве и Шовен были позже награждены Крестами Британской империи, а другие участники заслужили особые благодарности и медали.

Методы доставки сообщений включали маленькие контейнеры в виде пробки, которые прятали в заднем проходе и влагалище, банки с двойным дном, корзинки с полыми ручками, переделанные коробки шоколадных конфет, и шелковую бумагу, которая не потрескивала, если ее вшивали в одежду. Донесения доставляли в кусках мыла, в тростях, подошвах обуви. Женщины переносили сообщения в волосах. Донесения вставляли в свеклу и перебрасывали кому-то по другую сторону пограничного проволочного заграждения. Предпринимались попытки пускать стрелы через проволоку. Во Фландрии немецких солдат иногда удавалось уговорить в обмен на масло, хлеб или мыло передавать внешне безобидные письма, содержащие донесения, написанные невидимыми чернилами.

Пэйн Бест давал морфий солдатам, охранявшим пограничное заграждение. Сообщения также поступали от датских экспортеров рогатого скота в Германию; их скотопромышленники доставляли их в Данию для дальнейшей передачи.

Долго продержался метод передачи сообщений через «проводников», которые занимались этим ремеслом целыми семьями, часто не пренебрегая и контрабандой. Но постепенно немцы вдоль всей голландско-бельгийской границы поставили заграждение из колючей проволоки высотой 10 футов и пустили по ней ток напряжением 200 вольт. Каждые 100 ярдов проволочный забор патрулировали часовые, запускавшие в ночное время сигнальные ракеты Вери. «Проводники» часто приближались к проволоке с двумя сообщниками, по одному с каждой стороны, связанными с «проводником» веревкой длиной в 50 ярдов. При наступлении оптимального момента, то есть, когда часового поблизости не было, сообщник дергал за веревку. Если часовых не было с двух сторон, то одновременно за веревку дергали оба сообщника. Подобной ситуации могло не быть в течение двух или больше ночей, но если такой момент наступал, «проводник» мог бежать через границу.

Чтобы пробраться через заграждение, некоторые агенты надевали толстые резиновые перчатки, в то время как у некоторых других были бочонки без дна и крышки, которые они проталкивали между проволочными жилами заграждения и проползали через них. Возвращение для проводников не было столь опасным. Он мог перерезать проволоку или выстрелить в часового и убежать. Он знал страну и мог легко найти убежище.

Недолговечную сеть «Марье» возглавлял сутенер, контрабандист и мелкий преступник Виктор Марье, решавший проблему сбрасывания голубей тем, что вывешивал свое белье, только когда погода была подходящей. Лорд Дуглас Хэйг, называвший его «отважным и храбрым парнем», наградил Марье Медалью за безупречную службу. Но когда Марье поймали, он выдал всех членов своей сети, и его измена стала причиной провала сети Гран-Сен-Пьер.

Среди молодых женщин, помогавших «проводникам» были Леони Рамелоо и Эмили Шаттеман, проживавшие в поселке Бушот на бельгийско-голландской границе. После того как были построены заграждения, они вместе с Исидором ван Фландереном продолжали переводить людей и доставлять сообщения в Голландию, а также собирать информацию из Гента. В конце концов, в сентябре 1917 года их поймали и казнили.

Возможно, самое важное достижение системы наблюдения за железными дорогами касалось немецкого весеннего наступления 1918 года. Один агент сообщил о необычайно большом количестве артиллерийских частей, проходивших специальную подготовку. Наблюдатели за поездами заметили возвращение войск с Русского фронта, и, в результате, генерал Макдоног почти точно определил район будущего наступления немцев.

Айвон Киркпатрик контролировал несколько сетей наблюдателей за поездами, самой маленькой из которых была «Венера». Она хорошо работала большую часть 1918 года, и ею занимались мать и дочь из Гента, откуда, за этим исключением, сведения поступали обычно скудные. Киркпатрик несколько самодовольно писал: «У Тинсли оттуда вообще почти не было никакой информации».

Самая старая сеть, «М.S.», начала свою работу в Хасселте в 1916 году. Состояла она из нескольких рабочих-железнодорожников, переплывших на лодке реку Маас. Когда двоих членов сети арестовали по подозрению в шпионаже, руководитель группы, одноногий Фиссер, вынужден был бежать в Голландию, но не раньше того, как подберет себе преемника. И хотя немецкие подозрения привели к перерыву в операциях, до конца войны только эта группа переслала 130 еженедельных донесений.

Сеть Киркпатрика, под названием «Моисей», была очень быстрой. Однажды информация о прибывшей ранним утром немецкой дивизии поступила в Голландию еще до обеда. Кроме того, была сеть «Адриан», руководимая бургомистром городка Шнеллебелле, и сеть «Феликс», группа проституток, передававшая постельные разговоры своих клиентов – их донесения были своевременными и точными. Киркпатрик платил Латушу и немецкому второстепенному агенту наличными деньгами или лекарствами, которые получал из Англии. После окончания войны агент этот сбежал в Голландию, чтобы не попасть в руки немцев. Киркпатрик вспоминал о нем:

«Когда я в последний раз слышал о нем, он зарабатывал себе на жизнь изданием антибольшевистской газетенки. Живописный мошенник».

Похожая операция под названием «Негр», управлялась Рене Дюмонсо из Шарлеруа. Он был арестован и осужден на смерть в Бельгии после войны. Последний раз Киркпатрик видел его в тюрьме в июне 1919 года. Также под эгидой Киркпатрика была сеть «Алиса», которая, как он думал, была относительно незначительной структурой, но с ее помощью множество новобранцев для бельгийской армии удалось переправить в Голландию.

Главным резидентом Камминга в Нидерландах был генеральный консул в Роттердаме Эрнест Мэксс. Он был сыном сэра Генри Мэксса, полковника Колдстримского гвардейского полка, и матери-австрийки. В юности Мэксс, бывший выпускник колледжа в Харроу, с крашеными и вощеными усами и моноклем, даже служил в прусской коннице.

Фигура Тинсли, резидента Камминга в Роттердаме, была столь же красочна. Майор Уолтер Кирк из MO5 не доверял ему, думая, что хотя он и очень умен, но зато «никакой действительно первоклассный агент, вроде Рамбль [Луиза де Беттиньи] не будет работать на него». Кроме того, он считал, что Тинсли вряд ли смог бы заразить людей патриотическим духом. Как и положено человеку, сформированному британской системой образования тех лет, Тинсли не говорил ни по-французски, ни по-немецки, и не обладал, как ни странно это покажется, достаточным профессионализмом для управления службой наблюдения за железнодорожными перевозками в тылу противника. Правда, он немного освоил голландский язык.

Тинсли вербовал агентов с первого месяца войны; двое из его людей, Виллем Бот и Й. М. ван Гелдерен, ранее получили тюремные сроки в пять лет и один год соответственно за шпионаж в Голландии. В 1915 году операции Тинсли стоили 3000 фунтов стерлингов в месяц, причем наблюдение за железными дорогами обходилось в 2000 фунтов. К концу 1916 года у Тинсли было в общей сложности 27 британских, бельгийских и голландских агентов. Как-то у него работало более чем 300 человек, и его служба разделилась на четыре отдела: военно-морской, немецкой армии, технический (который предоставлял фальшивые документы), и по работе с прессой. Он также установил тесные связи с Карлом Минстером, социалистическим журналистом, чтобы помочь ему с распространением пропаганды.

В течение первого года верным помощником Тинсли был Артур Франкиньуль, который руководил сетью, наблюдающей за поездами в Бельгии и северо-восточной Франции. К сожалению, Франкиньуль привязал 200 агентов в тылу противника к одному единственному каналу связи: трамваю, который ежедневно переезжал через бельгийскую границу в Маастрихт. Каждый день ранним утром агенты Франкиньуля прятали донесения из Бельгии в трамвае и забирали, когда он приезжал в Голландию. Этот метод работал настолько гладко, что он полагал, что он может длиться вечно. Еще худшие последствия имела ошибка Франкиньуля, разрешившего бельгийским агентам знать настоящие имена друг друга. Поэтому, когда все пошло не так, и Франкиньуля арестовали немцы в начале 1916 года, вся служба разрушилась как карточный домик. Были казнены десять его агентов. После этого трамвай стал останавливаться в Бельгии, и пассажиры шли через границу в Голландию пешком.

Сотрудничество, кажется, было нарасхват. Тинсли совершенно не был в восторге от конкурирующих сетей CF и WL. Вся развединформация стекалась к высокому, похожему на ученого, майору Лори Оппенгейму, которого описывали как человека нервозного и склонного к уединению. Эти его качества никак не могли помочь делу, кроме того, похоже, он почти не имел представления о жизни агента в тылу противника. Зато он был блестящим штабистом с сильным аналитическим умом.

«Он как эксперт собирал и сопоставлял каждый обрывок информации, содержащейся в них [донесениях], и, анализируя сообщения о наблюдениях за железнодорожными перевозками, мог совершенно точно определять величину каждого передвижения войск».

Айвон Киркпатрик вспоминал, что Оппенгейм однажды получил сообщения о том, что движение поездов было обычным в течение первых пяти дней недели, но на шестой день было два поезда, а на седьмой еще два. Оппенгейм послал телеграмму, что 14-я резервная дивизия почти наверняка переводится в Бельгию из Румынии. Когда его спросили, почему он настолько в этом уверен, он ответил:

«Это же элементарно, Ватсон. Обстоятельство, что дивизия прибывает с темпом в два поезда в день, показывает, что переводят ее с того театра, где условия предотвращают более быстрое движение. Единственным таким театром в настоящее время является Румыния. Исследование боевого расписания немцев в Румынии показывает, что там есть лишь одна дивизия, пригодная для боевых действий на Западном фронте, 14-я резервная. Вот увидите – на следующей неделе ваши агенты вокруг Гента сообщат о прибытии подразделений этой дивизии».

В том же 1915 году, голландский главнокомандующий жаловался, что Mэксс и немецкий консул Карл Рихард Гнайст создали систему шпионажа в Роттердаме. Мэксс уже организовал одну такую сеть в северном городке Делфзейл на левом берегу устья реки Эмс, по которой проходит границу с Германией.

Ночью 4 мая 1916 года бухгалтер Тинсли, Дж. Ф. Коуи, который действовал и как курьер, был арестован за появление в пьяном виде в общественном месте; позже в том же месяце прикрытие Тинсли разоблачила газета «Де Телеграаф». Месяц спустя некоторые из его донесений были захвачены, когда немцы захватили корабль «Брюссель» в Северном море. Несмотря на протесты, его капитан, любитель сигар, Чарльз Фрайатт (в марте прошлого года он, капитан «корабля-ловушки», протаранил немецкую субмарину, за что его наградили золотыми часами) предстал перед военным трибуналом в Брюгге и был казнен 27 июля как франтирёр или партизан.

Но голландской резидентуре предстояло пережить еще худшее. Попавшие в руки немцев на «Брюсселе» донесения идентифицировали некоторых из бельгийских наблюдателей за поездами, которых вскоре арестовали. После этого почти неизбежно сеть должна была провалиться. К августу того же года никакие донесения больше не поступали, и было мало надежды, что они будут поступать в ближайшем будущем.

В ноябре 1916 года паром Флиссинген – Фолкстон был перехвачен немецким миноносцем и отконвоирован в Зеебрюгге. Агенты и курьеры выбросили свои мешки и чемоданы за борт, чтобы избежать повторения фиаско с «Брюсселем», но так как к сумкам не были привязаны грузила, далеко не все из них успешно утонули. Один британский мешок немцы вытащили с помощью специальных длинных отпорных крюков. Его содержимое привело впоследствии к страшному удару лично по Мэкссу. Все граждане стран Антанты военнообязанного возраста и сорок сбежавших русских военнопленных были высажены на берег. В результате владельцы пароходства, осуществлявшего перевозки из Флиссингена в Тилбери, решили закрыть линию до конца войны. Позже англичане восстановили паромную линию Харидж – Хук-ван-Холланд. Паром ходил каждый день, но иногда он двигался под конвоем военных кораблей, и постепенно движение замерло. Зимой 1917 года только один – два корабля отправлялись в месяц, а порой перерывы достигали шести недель.

Историк разведки кембриджский профессор Кристофер Эндрю писал, что Мэксс был внешне похож на актера, играющего роль злодея, да и поведение его определенно совпадало с такой внешностью. В письме, находившемся в злополучном выловленном немцами мешке, Мэксс описывал торгового атташе в Гааге Фрэнсиса Оппенгеймера как «типичного бошевского еврея», играющего на стороне противника. Он также добавил несколько предложений, которые могли бы угробить карьеру Оппенгеймера. Сначала Мэксс настаивал, что содержание письма не подлежало разглашению, и отступил лишь под угрозой судебного иска. Как говорится, с такими союзниками как Мэксс и враги не нужны.

Если верить его критикам, Тинсли был способен на еще худшие поступки. Камминг приказал Тинсли предоставить Пэйну Бесту максимально возможную помощь, но сам сказал Бесту, что Тинсли «абсолютный мерзавец». Бест рассказывал, что по приезду в Роттердам его встретил Питер Питерсон, один из людей Тинсли, и привез в отель. Пока Бест принимал ванну, его номер обыскали – по приказу Тинсли, как считал Бест. Он также утверждал, что Тинсли избил лейтенанта Беннета, заместителя Беста, у которого одна рука была парализованной. Бест снял отдельную квартиру и устроил в ней свое независимое бюро.

Бест, возможно, отзывался о нем излишне резко, по крайней мере, что касается обыска его номера, но и без этого в действиях Тинсли было много двусмысленного. Ему также принадлежал отель на набережной, под названием «Ураниум», которым управляли для него Готтфрид и Тереза Хубер. Хуберы, вероятно, действовали в немецких интересах, поскольку, похоже, что Тереза передавала немецкому агенту Вальтеру Швэбшу, известному как Патент, имена немцев, подозревавшихся в измене родине.

Было также твердое убеждение, что Тинсли не стеснялся небольшого шантажа. Британская дипломатическая миссия в Гааге имела список голландских фирм, которые занимались коммерцией с немцами, и поэтому им не разрешалось вести деловые отношения со странами Антанты. Поговаривали, что Тинсли брал у таких фирм взятки, чтобы их не включали в список. Бест был убежден, что в одном случае он поймал Питерсона с поличным при получении денег от голландского судовладельца. В своих бумагах Бест сделал пометку «шантаж со стороны синдиката, состоящего из нашего военного атташе и представителей «С». 17 мая 1915 года Оппенгейма предупредили, что агенты Тинсли подкупают других агентов. Правда, было и другое подозрение: что агенты самого Оппенгейма в свою очередь подкупают агентов, служивших у бельгийцев и французов.

Капитан Генри Ландау, однако, оценил Тинсли чрезвычайно высоко:

«Т. был борцом, и это было его основным выдающимся качеством. Он всегда был готов бороться с бельгийскими властями, когда мы жаловались на вмешательство в дела наших агентов, и даже время от времени с британским военным министерством. Так как он жил как гражданское лицо в нейтральной стране, располагая значительными личными средствами, наш шеф в Англии всегда должен был обращаться с ним внимательно».

Да и Бест вовсе не обязательно был таким белоснежным, каким он, вероятно, сам себя считал. Осенью 1917 года у него произошла ссора с Киркпатриком, когда тот узнал, что у Беста была любовная интрижка с женой бельгийского офицера.

Тинсли, судя по всему, не тронули, зато Беста отозвали в ноябре 1917 года. Правда, отношения Тинсли с преемником Беста, Киркпатриком, тоже не заладились. Киркпатрик докладывал, что Тинсли был «лгуном и первоклассным интриганом без угрызений совести», хотя эту оценку Киркпатрик и пытался впоследствии смягчить. Впрочем, как раз такой тип человека и мог бы захотеть стать шпионом, если не разведчиком-куратором. Позднейшие расследования не нашли доказательств, что Тинсли был растратчиком или вымогателем, но пришли к выводу, что «с ним было трудно поладить». Зато агенты Тинсли доставляли хорошую информацию, и когда на регулярных совещаниях по вопросам работы разведки в Голландии обсуждалась его ситуация, участники предпочли не ссориться с ним и отказались от идеи его увольнения.

Но и само центральное бюро не избежало проникновения агентов противника. К раздражению и Тинсли, и Генри Ландау Камминг довольно регулярно отправлял в командировки в Голландию своих помощников. В начале 1918 года он прислал голландца по фамилии Манен, который был выходцем из семьи с большими связями. Его прикомандировали к бюро Оппенгейма, чтобы помогать в шифровке телеграмм, но 22 марта 1918 года заметили, как он прятал копии телеграмм в карман и потом передавал их немецкому агенту. Немцы шантажировали его из-за гомосексуализма. Манена тут же посадили на пароход и отправили в Англию, где он сидел под арестом до Перемирия 1918 года. Ущерб, как уверяли, был «весьма невелик», но Камминг не присылал больше помощников.

Со всеми этими интригами и междоусобицами трудно понять, каким образом добывалась и проходила какая-либо полезная информация.

В январе 1918 года было принято решение, что существование бюро в Париже, также контролировавшегося Сесилом Кэмероном, больше себя не оправдывало. В начале 1917 года его сообщения были великолепны, но теперь его сети наблюдателей за железными дорогами пришли в упадок, и на самом деле ничего достойного внимания оттуда не поступало с прошлого октября. Кэмерон чувствовал, что состояние его здоровья не позволяло ему приложить достаточно усилий для оживления работы. Бюро в Лондоне и Фолкстоне тогда были слиты под управлением Уоллингера, еще один шаг к созданию единой службы союзников в Голландии. Теперь оставался Париж. Смог бы сотрудник Кэмерона, Джордж Брюс, доказать оправданность его существования в другой форме? Разумеется, он смог.

Главный штаб теперь требовал (а Брюс как раз мог это сделать через свои контакты в Париже) создать наблюдательные посты в Люксембурге, важном железнодорожном узле, чтобы сообщать о движении поездов через посредников в Швейцарии. Он преуспел в этом не только благодаря своим контактам, но также и благодаря храбрости Лиз Ришард, которая не только создала службу наблюдения за поездами, но и с помощью размещения закодированных сообщений в газете «Дер Ландвирт» сократила время отправки донесений до пяти дней.

Брюс также обратил свое внимание на спасение британских военнопленных. Ему помогал недавно сбежавший лейтенант Бакли, который захотел добровольно снова попасть в плен, чтобы проинструктировать о методах удачного побега своих новых друзей-военнопленных. Но решили, что он слишком известен немецким властям – ведь он пробыл в лагере в течение 18 месяцев и предпринял четыре неудачных попытки побега. Брюс и Бакли читали лекции о побегах британским Экспедиционным войскам и поставляли карты и компасы, чтобы контрабандным путем доставлять их в лагеря для военнопленных. Особое внимание было обращено на членов Королевских авиационного и бронетанкового корпусов:

«которые по природы своих занятий больше подвергались риску пленения, чем обычные офицеры, и из-за их небольшого числа и значительных расходов на подготовку представляли собой более желательные объекты внимания, чем обычные офицеры боевого подразделения».

К сожалению, после ряда удачных побегов, немцы усложнили ситуацию, и контрабанда прекратилась, когда на конференции в Гааге они пригрозили остановить отправку продовольственных посылок.

В Парижском бюро также работала 29-летняя Шарлотта Босуорт. Шарлотта, дочь музыкального издателя, училась за границей, и сначала работала заместителем помощника цензора в Лондоне. Ее приняли на работу с Лилиан Брукинг и они уехали в Париж в декабре 1916 года через Саутгемптон и Гавр. «Немцы не торпедировали этот маршрут, потому что они сами использовали его для своих шпионов», написала она позже. Она сотрудничала с капитаном Пьером Камена д'Альмейдой из Второго Бюро, знаменитым французским ученым-географом. В результате анализа трофейных немецких солдатских книжек, которые после важных сражений собирали в мешки и отправляли в Париж, она смогла вычислить коэффициент потерь немецких войск. Каждому немецкому солдату присваивали определенный номер, и когда он погибал или был демобилизован из-за ранений, последующий номер присваивался новому пополнению, показывая потери в каждой воинской части. Когда Лилиан Брукинг в начале 1917 года вышла в отставку, 20-летняя сестра Шарлотты Сильвия пришла на ее место. Они обе умели читать на немецком языке, и были в ужасе, когда в штат бюро включили американца, который не имел о немецком языке ни малейшего представления.

Парижское бюро было, наконец, закрыто 15 марта 1919 года.