"Хороший немец" - читать интересную книгу автора (Кэнон Джозеф)

Помните, когда-то была такая невзрачная на вид книжная серия — «Военные приключения»? Ею зачитывались все от мала до велика — стояли по ночам в очередях перед магазинами «подписных изданий», передавали из рук в руки, выстраивали на полках, аккуратно оборачивали… Казалось бы, жанр военных приключений канул в Лету вместе с эпохой, и вроде бы интерес ко Второй мировой войне поугас и как-то разъелся обилием трудов, представляющих всевозможные точки зрения на всем, казалось бы, известные события. На читателя обрушился вал иллюстрированных изданий, наводящих романтический флер на Третий рейх, истерических работ, развенчивающих старые авторитеты, откровенно чепуховых спекулятивных поделок… Пошел естественный процесс литературно-исторического забывания.

Но время от времени и сейчас появляются книги, со страниц которых веет реальным порохом Второй мировой. Хотя роман, который вы сейчас открываете, пахнет чем-то иным. Это едкий аромат августа 1945 года, к которому примешивается пыль разбомбленного Берлина, сладковатый запах тления из-под руин, вонь перегара и пота от усталых победителей, дым американских сигарет, что дороже золота… Но главное — пахнет опасностью, непонятным прошлым и крайне тревожным будущим. Союзники не могут договориться о переделе Германии, уже взорвана Хиросима, а перед нами на скамье подсудимых — народ, единственной линией защиты которого может стать лишь: «Виноваты все, никто не виновен».

Американский редактор и издатель Джозеф Кэнон написал один из лучших исторических триллеров о Второй мировой войне. Написал мастерски: напряженное детективное расследование сплетается с захватывающей историей любви, похожей на причудливо изломанную «Касабланку», и все это — на фоне более чем реального города, разграбляемого победителями, хотя в нем вроде бы уже нечего красть, кроме душ и умов. На фоне исторической Потсдамской конференции, ход которой нарушен весьма странным образом. На фоне преступлений настолько чудовищных, что последствия их не исчерпаны и через шестьдесят с лишним лет.

Поэтому добро пожаловать в Берлин — город перемещенных лиц и сместившихся ценностей. Война еще не окончена.

Глава двадцать первая

В такой час Темпельхоф был почти пустынным. Позже, когда начнут прибывать дневные рейсы, высокий мраморный зал заполнится военными, как и в тот первый день, но сейчас здесь было лишь несколько солдат, сидевших в ожидании на своих вещмешках. Выход на лестницу, которая вела на поле, был все еще закрыт.

— Помни, что я тебе сказала, — говорила Лина, присев перед Эрихом и суетливо поправляя ему волосы. — Когда будете пересаживаться в Бремене, не отходи от доктора Розена. Там столько людей. Держи за руку, хорошо? Ты запомнил?

Эрих кивнул.

— Можно сесть у окошка? — спросил он, уже весь в пути.

— Хорошо, у окошка. Помаши ручкой. Я буду вот здесь. — Она показала на смотровую площадку. — Но я тебя увижу. Ты же не боишься, да?

— Он возбужден, — улыбнувшись, сказал Розен Джейку. — Первый самолет. И пароход. Я, кстати, тоже. Вы так добры — я ваш вечный должник.

— Просто будьте ему хорошим отцом. У него его никогда не было. Его мать — не знаю, помнит он ее или нет. Они виделись всего несколько раз.

— Что с ней случилось?

— Умерла. В лагере.

— Вы знали ее?

— Очень давно. — Он коснулся руки Розена. — Воспитайте его евреем.

— А как же еще? — спокойно сказал Розен. — Вы же этого хотите?

— Да. Она умерла ради этого. Скажите ему, если спросит, что он должен ею гордиться. — Он замолчал, на мгновение снова оказавшись на Алексе, и она снова, шаркая, возвращалась в камеру. — Телефон Фрэнка в «Колльерс» у вас есть?

— Да, да.

— Я сказал ему, чтобы он встречал пароход. Но если что, вы его найдете там. Он передаст вам деньги. Поможет обустроиться. Пока не встанете на ноги.

— В Нью-Йорке. Это как сон.

— Ну, сначала поживите там, в реальности он немного иной.

— Ты в туалет не хочешь? — спросила Лина у Эриха. — В самолете вряд ли сходишь. Время еще есть. Пошли.

— В женский? — спросил Эрих.

— Ой, какие мы взрослые. Пошли. — И увела его.

— Интересно, он знает, что вы для него сделали? — сказал Розен. — Как ему повезло.

Джейк посмотрел на него. Вот что считалось в Берлине везеньем. Но Розен в этот момент оглядывался назад.

— Кто тот старик? Он вас знает.

К ним направлялся профессор Брандт в поношенном темном костюме, высокий веймарский воротник был таким же негнущимся, как и его походка.

— Доброе утро, — сказал он. — Так вы тоже пришли проводить Эмиля?

— Кое-кого другого, — сказал Джейк. — Я не знал, что он летит этим самолетом.

— Я подумал, что это в последний раз, — робко сказал профессор Брандт и взглянул на Джейка. — В конечном счете, вы были его другом.

— Нет. Он во мне не нуждался. Он все устроил сам.

— А, — сказал профессор Брандт озадаченно, но продолжать дальше не стал. Посмотрел на свои карманные часы. — Они опоздают.

— Нет, не опоздают.

Они шли через зал ожидания, как передняя шеренга боевого подразделения, громко цокая каблуками, — Эмиль, Шеффер и с ними Бреймер. Следом солдаты волокли чемоданы. Сбоку, словно предупрежденный звуком каблуков, выскочил дежурный по аэропорту, открыл перед ними дверь и встал с планшетом в руке у лестницы. Подойдя к выходу, они внезапно остановились, удивленные присутствием людей.

— Что вы тут, черт побери, делаете? — спросил Шеффер у Джейка.

Тот промолчал, наблюдая, как Эмиль подошел к отцу.

— Ну папа, — смутился, как мальчишка, Эмиль.

— Пришли проводить ребят, да? — сказал Бреймер. — Очень любезно с вашей стороны, Гейсмар.

Профессор Брандт на мгновение замер, глядя на Эмиля, затем протянул руку.

— Ну что ж, попрощаемся, — сказал он дрожащим голосом, несмотря на формальный жест.

— Не навсегда же, — весело сказал Эмиль. Его тронуло, что отец протянул руку, но он старался не выказывать чувств. — Я еще вернусь. В конечном счете, тут мой дом.

— Нет, — тихо сказал профессор Брандт, коснувшись его руки. — Для Германии ты сделал достаточно. Уезжай. — Глядя на него, он опустил руку. — Может, в Америке у тебя все сложится иначе.

— Иначе? — спросил Эмиль и покраснел, зная, что остальные наблюдают за ними.

Но все смотрели на профессора Брандта. Его плечи задрожали, неожиданно для всех он безудержно и громко разрыдался — такого от него никто не ожидал. Эмиль ничего не успел сделать — старик, протянув руки, схватил его и крепко обнял. Джейк хотел отвести глаза, но продолжал потрясенно смотреть на них. Может, единственная заслуживающая внимания история, бесконечная «ниточка», которую жизнь вьет, как пряжу, то вверх, то вниз.

— Ну папа, — сказал Эмиль, слегка отстраняясь.

— Ты меня так радовал, — говорил профессор Брандт. — Когда был маленьким. Так радовал. — Его продолжало трясти, по лицу текли слезы. Все отвели глаза, как бы стесняясь его несдержанности.

— Папа, — сказал Эмиль, не зная, как разорвать объятия.

Но профессор Брандт, взяв себя в руки, отстранился сам и похлопал Эмиля по руке.

— Хорошо, но тут и твои друзья. — Он повернулся к Джейку. — Простите меня. Старческая глупость. — Он, уступая место, отошел в сторону, даже не потрудившись вытереть лицо.

Эмиль со странным облегчением посмотрел на Джейка, благодарный любой заминке; только теперь он не знал, что делать. И протянул руку.

— Ну что ж, — сказал он, — все хорошо, что хорошо кончается.

— Неужели? — сказал Джейк, игнорируя протянутую руку.

Эмиль кивнул на перевязь Джейка:

— Плечо. С ним все в порядке? — Джейк промолчал. — То было недоразумение. Шеффер рассказал мне.

— Никакого недоразумения не было. — Джейк хотел было продолжить, но посмотрел на профессора Брандта и просто отвернулся.

— Мы определенно не хотим никаких недомолвок, — доброжелательно сказал Бреймер. — Тем более когда вы оба прошли через такое.

— Да, мы точно не хотим этого, — подчеркнуто сказал Шеффер Джейку, намекая, чтобы тот пожал Эмилю руку.

Но момент был упущен, потому что Эмиль тоже повернулся к сектору выхода, где из-за угла вместе с Эрихом появилась Лина. Склонившись, она что-то говорила ему. Подняв глаза, увидела группу ожидающих людей, остановилась и медленно вздернула голову. Еще секунда — и она снова пошла, расправив плечи, решительно. Так она входила в ресторанный зал «Адлона». На этот раз вместо прекрасного платья на ней был дешевый ситец в мелкий цветочек, но тоже красивый. Лучи света так и играли на ней.

— Что она тут делает? — спросил Шеффер, когда Лина подошла.

— Это жена? — сказал Бреймер. — А почему бы нет? Пришла попрощаться с мужем.

Она стояла перед Эмилем и все слышала.

— Ошибаетесь, — сказала она Бреймеру, но глядя на Эмиля. — Мой муж погиб. На войне.

И прошла мимо, оставляя за собой молчание. Джейк посмотрел на Эмиля. То же расстроенное лицо, что и у профессора Брандта, отчаяние сбитого с толку человека, как будто он наконец мельком увидел то, чего ему недоставало, но оно уже исчезло.

— На войне? — переспросил Бреймер.

Лина взяла Джейка за руку.

— Объявили посадку. Пошли, Эрих.

Розен положил руку на плечо мальчику, и они направились к лестнице следом за солдатами с вещмешками.

— Ну, ты запомнил, что надо держаться за руку, да? — Лина повернулась к Розену. — Вы завтракали?

Розен терпеливо улыбнулся и поднял сумку.

Лина опустилась на колени перед Эрихом.

— Курица-наседка, вот что он думает. Ты тоже так думаешь? — Эрих усмехнулся. — Ну, тогда обними меня. Мой цыпленок. Лапочка моя. Я буду писать тебе письма. По-английски, да? Доктор Розен прочитает, потом ты. Так ты сможешь практиковаться, вот тебе и задание, хорошо? Джейк тоже. Давай, — сказала она Джейку, вставая, — попрощайся.

Джейк нагнулся и положил руку на плечо Эриху.

— Будь хорошим мальчиком и слушайся доктора Розена, ладно? Впереди тебя ждет хорошее будущее. И когда-нибудь я приеду к тебе в гости.

— Ты не мой папа? — удивленно спросил мальчик.

— Нет. Твоего папу убили, ты же знаешь. Теперь о тебе будет заботиться доктор Розен.

— Ты дал мне свою фамилию.

— Ах, это. Ну, в Америке все получают новые имена. Там так принято. Поэтому я дал тебе свое. Нормально? — Эрих кивнул. — И я к тебе приеду. Обещаю.

— Хорошо, — сказал мальчуган, затем потянулся, обхватил ручонкой Джейка за шею и быстро, но осторожно, чтобы не задеть перевязку, обнял его. Тонкая ручонка была почти невесомой, легкая, как оторванная нить пряжи. — Гейсмар, — сказал он. — Это английская фамилия? Не немецкая?

— Когда-то была, давно. Теперь американская.

— Как и я.

— Верно, как и ты. Давай быстрее, если хочешь занять место у окошка, — сказал он и подтолкнул его к Розену.

— Не забудь помахать ручкой, — сказала Лина, когда они пошли вниз по лестнице. — Я буду смотреть.

Она повернулась, обратив наконец внимание на профессора Брандта, и коснулась его руки.

— Хорошо, что вы пришли. Мы можем смотреть вон оттуда, — сказала она, отвернувшись от группы к большому окну.

— Вы смотрите. Я уже попрощался. И с вами, похоже, тоже прощаюсь, — сказал он, взглянув на Эмиля. Он поднял руку, останавливая ее, прежде чем она успеет что-то сказать, затем наклонился и легко поцеловал ее в лоб. Задержал на ней взгляд на миг, потом кивнул, безмолвно прощаясь, и пошел обратно к янтарному залу.

Шеффер уже проверил их фамилии по списку и теперь ждал Эмиля, который продолжал стоять неподвижно, не сводя глаз с Лины.

— Эмиль, пошли, — сказал он нетерпеливо, затем повернулся к Бреймеру. — Увидимся во Франкфурте. Спасибо за все.

— Погиб на войне? — крикнул Эмиль Лине. — Вот как мы расстаемся?

Повернувшись, она гневно посмотрела на него:

— Нет, мы с Петером уходим от тебя. А теперь уезжай.

— С Петером? Что это значит? Что ты хочешь этим сказать? — От разочарования он едва ли не кричал.

Джейк оглянулся на Лину. По-прежнему суровое лицо. И в этот момент он подумал, что она может вполне легко, как и официантка Гюнтеру, выставить ему счет. Но, взглянув на профессора Брандта, она опустила голову.

— Ничего. Как и все остальное. Ничего не значит. Уезжай. — Не оглядываясь, она пошла к окну.

— Пошли, Эмиль, — сказал Шеффер, уводя его вниз по лестнице.

— Что за безобразие, — сказал Бреймер Джейку. — Вам нужно поговорить с ней. Как она себя ведет. Кто она такая, черт побери…

— Еще слово, и я вас размажу. И не буду ждать следующих выборов, чтобы окончательно вас дискредитировать.

Бреймер ошарашенно посмотрел на него:

— Ладно, не кипятитесь. Я же не хотел оскорбить. Полагаю, в данных обстоятельствах… И все же так себя не ведут. После всего того, что он пережил. Черт, после всего того, что вы пережили. Джо рассказал мне, что вы для нас сделали. Знаю, вам нравится считать себя умником — считайте, — сказал он, быстро взглянув на него. — С вами так трудно ладить, знаете, да? Но с другой стороны, мы попадаем в щекотливое положение, а у вас все получается. И за этого человека я снимаю перед вами шляпу. — Он замолчал — даже для него эти слова звучали лживо. — Как бы там ни было, мы его заполучили. И это главное. Но эти люди… — Он посмотрел в сторону Лины. — Никогда не пойму их, даже если доживу до глубокой старости. Ты для них все делаешь…

— Что же мы для них делаем? — тихо спросил Джейк. — Хотелось мне знать.

— Ну как… помогаем, вот что, — не задумываясь, сказал Бреймер. — Теперь уже никуда не денешься. Кто еще будет это делать, русские? Посмотрите на город. Вы же видите, что они пережили.

Джейк посмотрел на взлетную полосу. Слабый гул пропеллеров, Эмиль и Шеффер спешат мимо наземного персонала к самолету. За полем поднималось бледное солнце в пыльной дымке, нависая над милями разрушенных домов.

— Вы хоть поняли, что здесь произошло? — спросил он, обращаясь наполовину сам к себе. — Хоть чуть-чуть?

— Полагаю, вы мне расскажете. Я вполне в курсе дела, так что позвольте сказать вам пару слов. Люблю планировать на будущее. Прошлое осталось в прошлом. Все эти люди хотят только одного — забыть. И нельзя винить их за это.

— Значит, именно это мы и собираемся сделать, — сказал Джейк. На него внезапно навалилась усталость, снова заныло плечо. — Помочь им забыть.

— Если хотите — да, думаю, именно этим мы и займемся. Хорошие немцы, по крайней мере.

— Типа Брандта, — сказал Джейк, наблюдая, как Эмиль садится в самолет.

— Конечно, как Брандт. Кто ж еще?

— Один из хороших немцев, — сказал Джейк, отошел от окна и посмотрел на Лину, которая приподняла руку, собираясь помахать. Он повернулся к Бреймеру. — Вы же так считаете?

Бреймер уверенно посмотрел на него.

— А как же иначе, правда? — сказал он вкрадчиво. — Он наш парень.