"Рождение Орды" - читать интересную книгу автора (Голден Кристи)

Глава 19

Я горжусь своей родословной, горжусь тем, что моими родителями были Дуротан и Дрека, тем, что Оргрим Молот Рока назвал меня другом и доверил власть над народом, который любил больше жизни.

Я горжусь мужеством родителей и так хотел бы, чтоб они могли сделать больше, чем сделали.

Но я ведь — неони. Спустя десятилетия так легко, сидя в уютном жилище, в безопасности, рассуждать о тех временах: лучше было бы поступить так-то, а не наоборот, сказать то-то, а не это.

Я не сужу никого, кроме горстки точно знавших, что делают. Знавших, что продают жизни и судьбу народа за сиюминутную выгоду, продают радостно и беззаботно.

Что касается остальных… могу лишь покачать головой и поблагодарить судьбу, избавившую меня от необходимости выбора, вставшего перед ними.

Гул'дан был так рад, что едва сдерживался. Ждал с нетерпением этого дня с того самого момента, как Кил'джеден рассказал о плане. Рвался вперед, едва не обгоняя господина, но Кил'джеден лишь ухмыльнулся и посоветовал набраться терпения.

— Гул'дан, я их видел — они еще не совсем готовы. Главное — все делать вовремя. Удар, нанесенный раньше или позже нужного времени, лишь искалечит, не убьет.

Гул'дан посчитал пример странным, но смысл понял. И вот сегодня наконец Кил'джеден посчитал орков готовыми к последнему шагу. У Черного храма расстилался просторный открытый двор. Во времена дренеев двор украшал пышный сад, посреди дышал прохладой бассейн. В последние недели завоеватели пили вкусную чистую воду, не заботясь о пополнении, и теперь бассейн превратился попросту в выложенную плиткой яму. Деревья и кусты вокруг засохли с поразительной быстротой. По просьбе Кил'джедена Гул'дан и Нер'зул пришли к пустому бассейну и встали, не понимая, чего ожидать.

Стояли так долгие часы. Гул'дан размышлял: может, прогневил чем Господина и таково наказание? От этой мысли бросило в холодный пот.

Глянул украдкой на Нер'зула. Может, старика наконец решили казнить за непослушание? Эта мысль радовала. Отвлекся, воображая мучения, предстоящие Hep'зулу, и тут над головами громыхнуло. Глянул на небо: вместо звездной россыпи — сплошь чернота. Сглотнул, трепеща, пустота притянула взгляд, не отпускала.

Вдруг тьма начала сворачиваться, стала как грозовая туча, клубящаяся, пульсирующая. Закрутилась спиралью, все быстрее, быстрее. Гул'дановы волосы и одежды всколыхнул ветер, сперва несильный, но стремительно свирепеющий, переходящий в ураганный, дерущий кожу, будто наждак. Краем глаза заметил: Нер'зуловы губы шевелятся, но что старик говорит — не разобрать.

Ветер завывает, земля под ногами трясется все страшней.

Небо раскололось.

Яркая, пылающая сущность, воя, ударилась оземь перед орками — так тяжко, что Гул'дан не устоял на ногах. Ужасающе долгую минуту лежал, по-рыбьи хватая ртом воздух, пока наконец замершие от ужаса легкие смогли вдохнуть. Поднялся, дрожа всем телом, и едва не свалился снова, увидев.

Существо было огромным. Ноги его, заканчивающиеся раздвоенными копытами, выворачивали глыбы из земли, кожистые крылья вздымали ветер. Грива из зеленых щупалец сбегала по шее на загривок, на спину. Зеленые глаза сияли как яростные звезды, тускло отблескивали клыки.

В чудовищной пасти они торчали ряд за рядом.

Существо заревело — и Гул'дану захотелось пасть наземь, заплакать от бессильного ужаса. Но, непонятно как, остался стоять молча перед исполинской тварью. Та подняла кулаки, погрозила, затем опустила голову, рассматривая трясущихся, перепуганных орков.

«Что это?!» — билась в мозгу Гул'дана отчаянная мысль.

Внезапно явился свирепо ухмыляющийся Кил'джеден.

— Узри же моего верного, первейшего помощника. Имя ему — Маннорот. Он отлично служил мне и отлично послужит. В других мирах его называли Разрушитель. Но здесь он станет спасителем. Гул'дан, — проворковал Кил'джеден, — ты же знаешь, что я предлагаю твоему народу…

Гул'дана вновь замутило, задрожали колени.

Даже на Нер'зула глянуть не смел, хоть чуял его взгляд спиной — ненавидящий, лютый. Да, знал — Кил'джеден предлагал невиданную силу и рабство на целую вечность. Раньше то же Кил'джеден предложил Нер'зулу — и тот отказался трусливо, не посмел, не пожелал обречь свой народ.

Народ… Гул'дана подобные глупости не волновали. Думал он лишь об обещанной Кил'джеденом награде.

— О Великий, я знаю, — подтвердил Гул'дан, поражаясь силе собственного голоса, — Я знаю и принимаю щедрый подарок повелителя.

— Великолепно, — ответил Кил'джеден, улыбаясь. — Ты мудрее своего предшественника.

Ободренный, уверенный, Гул'дан обернулся поглумиться над Нер'зулом. Старик молча смотрел на бывшего ученика. Конечно, заговорить не отважится, но все ясно и по лицу, видно отчетливо, несмотря на тусклый свет звезд.

Гул'дан растянул губы в ухмылке и повернулся назад, к Маннороту. Жуткая тварь, но теперь страх Гул'дана отступил перед жаждой власти.

Смотрел на Маннорота как на собрата по оружию — ведь оба служат одному повелителю, оба любимы и ценимы им.

— Лишь особый клинок способен исполнить мою просьбу, — пророкотал Кил'джеден, протягивая ладонь.

Кинжал казался крохотным в сравнении с нею, но в руке Гул'дана оказался отнюдь не маленьким.

— Мои слуги ковали его в огнях той горы. — Кил'джеден показал на виднеющуюся дымящую вершину. — Они старались долго и прилежно.

Маннорот, ты ведь знаешь, что делать?

Чудовище склонило огромную голову. Поддерживая равновесие хвостом, согнуло передние лапы в коленях, протянуло руку, повернутую ладонью вверх, открывая мягкую плоть запястья.

Мгновение Гул'дан колебался. А если это хитрость или проверка? А если Кил'джеден по-настоящему вовсе не хочет такого? А если не получится?

А если Нер'зул прав?

— Маннорот имеет множество полезных качеств, но вот терпение в их число не входит, — предупредил Кил'джеден.

Маннорот зарычал слегка, зеленые его глаза сверкнули.

— Как мне не терпится увидеть, что случится с твоим народом… Давай же!

Гул'дан сглотнул судорожно, занес кинжал, прицелился в мягкую плоть Манноротовой руки, ударил изо всех сил — и отлетел, отброшенный. Приподнял голову, трясясь, моргая: что происходит?

Тварь заревела от боли. Из рассеченного запястья хлынуло ядовитое зелено-желтое пламя, выплеснулось в опустелый бассейн дренеев. Разрез казался вовсе ничтожным в сравнении с огромным Манноротовым телом, но жидкий огонь хлестал, будто выгоняемый насосом. Сквозь дурноту Гул'дан расслышал: этот слабак, Нер'зул, рыдает. А Гул'дан глаз не мог отвести от нечистой крови, льющейся, хлещущей без остановки из твари, ревущей и бьющейся в агонии. Встал на ноги, подошел осторожно к бассейну — чтоб только не коснуться жижи, извергающейся из нанесенной им раны.

— Узри же кровь Разрушителя! — объявил Кил'джеден глумливо. — Она сожжет все, мешающее слугам служить, очистит разум от сомнений и колебаний, разожжет голод, который ты сумеешь направить, куда пожелаешь. Твой карманный вождь думает, что управляет Ордой, но ошибается. Совет Теней думает, что управляет Ордой, но ошибается.

Гул'дан наконец, оторвал взгляд от озера светящейся зеленой жижи, продолжавшей хлестать из раненой руки Маннорота, глянул восхищенно на Великого.

— Гул'дан, — объявил тот. — Скоро ты будешь властвовать над Ордой! Она готова. Она жаждет приготовленного тобою.

Бывший шаман снова посмотрел на светящуюся слизь.

— Призови их. Утоли их жажду — и разожги голод.

Знакомо и привычно затрубил горн, будя до рассвета, призывая на плац. Дуротан уже не спал — он мало спал в последнее время. И он, и Дрека встали молча и оделись.

Но вдруг Дрека вдохнула резко, с присвистом.

Обернулся — смотрит, глаза округлились от ужаса.

— Что такое?

— Твоя кожа… — выговорила тихо.

Дуротан глянул на свою оголенную грудь: кожа шелушится, почешешь — спадает чешуйками, а под нею — зелень. Зеленая кожа — такую же заметил на молодом Гуне недавно.

— Это отсвечивает так, — сказал, пытаясь успокоить и успокоиться.

Но Дрека не поверила, поскребла руку — под иссохшей старой кожей и у нее проглянула новая, зеленая. Нет, это вовсе не обман глаз, не шутка полумрака.

— Что с нами происходит? — спросила Дрека.

Дуротан не знал. Собрались в тишине, а уже выйдя во двор, все смотрел на руку, на странную зеленую кожу, проглядывавшую из-под мятых доспехов.

Известие о походе пришло вчера, когда тренировался с молодым орком из выращенных магией. Дуротан никак не мог привыкнуть к ребятишкам, еще недавно едва умевшим ходить, а теперь превращенным во взрослых и махавшим мечами и топорами с поразительной силой. Бывшие дети отнюдь не огорчались потере детства, но Дуротан едва сдерживался, чтоб не покачать головой укоризненно, завидев их.

Куда их снова собрались вести, Дуротан уже и знать не особо хотел. Все как и раньше: ярость, убийство, осквернение трупов. В последнее время даже тела своих убитых стали бросать на произвол судьбы — только забирали оружие и доспехи. Лишь иногда друг или родич склонится ненадолго над телом, да и то все реже. А ведь когда-то приносили павших домой, клали почитаемых усопших на погребальный костер, окружая уважением, отсылали дух к возлюбленным предкам. Теперь для церемоний, погребальных огней и предков времени не осталось. Мертвые не стоили времени — все оно без остатка уходило на избиение дренеев да починку оружия, чтобы снова избивать дренеев.

Дуротан стоял бездумно на плацу, ожидая приказа. Было ветрено. На пустой равнине нечему сдерживать ветер — мечущийся, треплющий полотнища клановых знамен.

Чернорук подъехал к воротам Цитадели, встал, видный отовсюду.

— Воины! — заорал верховный. — Впереди — долгий путь. Я говорил вам: соберите припасы. Надеюсь, вы послушались. Воины, держите оружие наготове! У всех броня в порядке? Бинты, мази, лекарства запасли? Мы идем воевать! Но перед тем мы пойдем к силе и славе!

Поднял руку и указал туда, где одинокая угрюмая гора, воткнувшаяся в небо, изрыгала черный дым.

— Это наша цель! Мы взойдем на гору, и ожидающие нас там запомнят на тысячи лет. Начинается время невиданной мощи орков!

Замолчал, чтобы сказанное как следует, осело в умах, и кивнул, довольный, когда по толпе пробежал восторженный шепоток.

Дуротан встрепенулся: значит, сегодня!

Никогда не ронявший лишних слов, Чернорук закончил речь криком: «Вперед!» Орда стронулась, воодушевленная, возбужденная, заинтригованная. Дуротан же переглянулся с Дрекой — та кивнула. Само собой, она «за». Двинул отяжелелые ноги, зашагал вместе со всеми в потоке Орды.

На дымящуюся гору вела крутая узкая тропа, выводящая на обширное, неестественно ровное плато — будто одним ударом меча отсекли кусок склона. От этой мысли по коже поползли мурашки — слишком уж много неестественного вокруг в последнее время. На плато лежали рядком три огромных черных бруса полированного камня — прекрасные, но зловещие на вид. Орки после долгого подъема по жаре с полной выкладкой устали донельзя. Зачем этот бессмысленный труд? К чему изнурять воинов перед битвой? А может, атака запланирована на завтра и впереди ночь отдыха?

К удивлению Дуротана, когда войско, наконец, выбралось на плато и успокоилось, обратился к нему не Чернорук, а Гул'дан.

— Недавно мы были разрозненным народом. Недавно мы собирались лишь дважды в год, и то для жалких забав: пения, пляски, игры и охоты.

Голос Гул'дана сочился презрением. А ведь веками кланы сходились на Кош'харг — не для глупостей, не для забав, а для священного, могучего, рожденного в древности. Именно Кош'харг поддерживал мир среди орков. Но, судя по тому, как отозвались нынешние орки, настоящая память о Кош'харге покинула их души. Орки заворчали, затрясли оружием — недовольные собой, пристыженные. Даже бывшие шаманы как будто застыдились прошлого.

— А теперь: посмотрите на себя! Мы стоим плечом к плечу, клан к клану, клан Громоборцев рядом с кланом Песни Войны, и все под единым руководством могучего Чернорука, избранного вами же верховным вождем! Да здравствует Чернорук!

Войско радостно заголосило. Дуротан с Дрекой молчали.

— Под его мудрым руководством, с благословением существ, пожелавших помочь нам в борьбе, мы стали сильными, гордыми, уверенными.

В ремеслах и искусствах за последние два года мы продвинулись более чем за два столетия до того.

Угроза, когда-то нависавшая над нами, почти повержена. Последнее усилие — и она рассыплется в прах навсегда! Но прежде мы должны поклясться в верности нашему делу и получить благословение в награду!

Гул'дан поднял с земли кубок, похожий на звериный рог, но непомерно огромный даже для копытня. Изогнутый, пожелтелый, исписанный зловещими рунами, светящимися в густеющих сумерках. Содержимое рога тоже светилось, и Гул'даново лицо, подсвеченное снизу желтушной зеленью, казалось жуткой маской из теней и плоти.

— Узрите же Чашу единства! — объявил Гул'дан благоговейно. — Узрите Кубок перерождения!

Я предлагаю его вождю каждого клана, а они могут передать его любому, достойному особого благословения Великого существа, осеняющего орков своей добротой, помогающего и заботящегося о нас. Кто же первый поклянется в верности и примет благословение?

Гул'дан чуть повернулся вправо, в сторону Чернорука. Большой орк ухмыльнулся и уже раскрыл рот, но истошный свирепый крик разорвал вечернюю тишь.

«Нет, — подумал Дуротан, — только не он…»

Но Дрека вцепилась, стиснула руку изо всех сил.

— Ты его предупредишь?

У Дуротана перехватило горло. Только и смог покачать головой — нет, не предупрежу. Когда-то считал стройного, тонкокостного, но все равно внушительного с виду орка, дерзко шагнувшего к Гул'дану, другом. Но нельзя рисковать, нельзя показывать, что понимаешь происходящее, — даже ради Грома Адского Крика.

Вождь клана Песни Войны протолкался сквозь толпу, встал перед Гул'даном. Чернорук выглядел раздосадованным и обозленным. Несомненно, и Гул'дан, и Чернорук ожидали — верховному достанется первая честь и первое благословение.

Гул'дан растянул губы в улыбке.

— Наш дорогой Гром всегда готов ловить момент, — сказал, кланяясь и протягивая кубок с бурлящим зеленым снадобьем.

От жижи повеяло жаром, в ее зеленом сиянии лицо Грома, и без того жутко изукрашенное ради устрашения врагов и уважения союзников, выглядело еще страшней.

Гром не колебался. Поднял чашу, отпил, не скупясь. Дуротан замер, весь внимание: а может, письмо — ловушка, обман, задуманный ради погибели?

Что произойдет?

Гул'дан едва успел подхватить кубок, как Гром вытянулся, задрожал. Перегнулся пополам, будто в рвотном позыве, и толпа охнула тревожно.

Гром задергался, шатаясь, и прямо перед ошеломленными орками тело Грома начало меняться. Плечи, узковатые для воина, раздались, затрещала броня, едва вмещающая новые мышцы.

Медленно, медленно Гром распрямился. И без того высокий, он неимоверно раздался вширь и, могучий, огромный, посмотрел на толпу презрительно. Теперь его лицо стало гладким и повсюду, кроме татуированной дочерна нижней челюсти, зеленым.

Гром запрокинул голову и заголосил — громче и пронзительнее, чем когда-либо. Крик хлестнул, будто нож, терзая, кромсая, не оставляя живого места. Дуротан прижал к ушам ладони, согнулся, как почти все вокруг, и не мог оторвать взгляда от лица Адского Крика.

Глаза того пылали алым.

— Гром Адский Крик, вождь клана Песни Войны, как ты себя чувствуешь? — спросил Гул'дан, и голос его казался необычно тихим, почти добрым.

Гром, ошалелый от радости, острой почти до боли, едва сумел выговорить, задыхаясь, подыскивая слова:

— Я чувствую… чудесно… да, чудесно!

Замолк и вдруг заорал снова, неистово, дико, первобытно:

— Дайте мне плоть дренеев, дайте кровь! Дайте рвать, дайте брызгать их кровью на лицо. Я хочу пить их кровь, пока не захлебнусь, хочу больше, больше крови! Дайте мне крови!

Грудь так и ходит ходуном, кулаками трясет — того и гляди, на целый город кинется с голыми руками… И ведь может победить…

Гром воззвал к своему клану:

— О голоса клана! Все вперед! Я позволяю всем испить этой радости!

Все воины клана кинулись к рогу с жидкостью, всем захотелось испытать то же, что испытал вождь. Кубок пошел по кругу, пили все. Каждый содрогнулся от страшной боли, и у каждого боль сменилась диким экстазом, неистовой радостью.

Каждый стал сильнее — и глаза засветились жутким алым огнем.

Чернорук наблюдал, мрачнея. Когда последний из Песни Войны выпил, верховный схватил рог и заревел:

— Теперь я!

Глотнул вволю и замер, схватившись за шею.

Но молчал все время, пока черная магия творила свое дело. Сбросил броню, и все увидели, как вздуваются, бугрятся растущие под гладкой зеленой кожей мышцы. Когда, наконец, поднял голову, глаза пылали кроваво. Махнул сыновьям — Ренд с Мэймом, бесцеремонно распихивая прочих, пошли к отцу. За ними нерешительно двинулась и Гризельда, но Чернорук лишь рассмеялся и рявкнул: «А ты куда?» Та отшатнулась, будто от удара. Дуротан, всегда ей сочувствовавший, вздохнул с облегчением. Верховный хотел унизить единственную дочь, а взамен преподнес ей величайший подарок. Чернорук подозвал Оргрима:

— Друг, выпей со мной!

Даже сейчас, когда лучшего, старейшего друга звали выпить погубительное проклятие, Дуротан слова не мог вымолвить. Но, к счастью, и не понадобилось. Оргрим склонил голову.

— Вождь мой, я не приму эту славу и силу. Я — всего лишь второй после тебя, я не стать первым.

Какое счастье, удача, радость! Хоть Оргрим и не знал известного Дуротану, но видел происходящее с хлебнувшими зелья. Оргрим умел сложить два и два и ценил свою душу слишком дорого, чтобы разменять на силу, увечащую тело и заставляющую глаза пылать жутким огнем.

Теперь и прочие вожди кланов выстроились в очередь, торопясь получить благословение, так преобразившее двух сильнейших и наиболее уважаемых вождей. Дуротан не двинулся с места.

Дрек'Тар подошел, прошептал: «Вождь, разве вы не хотите благословения?»

— Нет! — Дуротан затряс головой. — И я не позволю пить это никому из моего клана!

— Но… Дуротан, оно ж дает силу, дает мощь! — Дрек'Тар заморгал, озадаченный, — Это же глупо — не принять такое!

Дуротан покачал головой, вспоминая письмо.

Поначалу ведь сомневался, считал ловушкой — но теперь сомнений не осталось.

— Совсем наоборот: глупо было бы принять, — сказал тихо и, когда бывший шаман было запротестовал, глянул сурово — и Дрек'Тар умолк, недовольный.

Непрошеные, неожиданные всплыли в памяти слова пророка Велена: «Мы не захотели продавать наш народ в рабство и за то были изгнаны».

Дуротан чуял: если испить из кубка, лишишься собственной воли. Гул'дан повторял дела вождей народа, теперь называющегося дренеями, — он продал свой народ в рабство. История повторяется: теперь уже Дуротан защищает доверившихся от предавших народ вождей. Возможно, клан Северного Волка вскоре станет кланом изгнанников — но это неважно. Важно то, что сделан правильный выбор.

Посмотрел вокруг: уже все вожди выпили, остался он один. Время пришло — и от ответа вождя зависит жизнь и смерть клана Северного Волка.

Гул'дан подозвал жестом и возгласил:

— О, могучий Дуротан, герой Тэлмора! Выпей же с прочими вождями! Испей вволю!

— Нет, Гул'дан, я не выпью, — ответил Дуротан, стараясь, чтобы голос оставался спокойным и ровным, а лицо — безучастным.

В неровном свете факелов заметил: веко Гул'дана дернулось.

— Отказываешься? Считаешь себя лучше прочих? Думаешь, тебе не нужно благословение?

Прочие вожди хмурились, дышали неровно, будто после долгого бега. Дуротан на подвох не поддался, ответил спокойно:

— Это мой выбор.

— Возможно, другие в твоем клане выберут иначе, — проговорил Гул'дан.

Повел рукой, будто обнимая всех Северных Волков, приглашая:

— Позволишь ли пить им?

— Нет. Я — их вождь, и я выбрал.

Гул'дан сошел с обсидианового бруса, подошел к Дуротану вплотную, прошептал на ухо: «Что ты узнал? Откуда?»

Несомненно, хотел запугать, но вместо того обнадежил. Значит, боялся Гул'дан, чуял угрозу, и расправиться с неугодным решил не убийцей в ночи, а унижением перед всеми. Тем подтвердил правдивость того таинственного послания и дал понять, что не имеет представления о его авторстве. А значит, Дуротан сможет выжить и сам, и спасти клан. Ответил столь же тихо: «Я знаю достаточно. И ты никогда не выведаешь, как я узнал».

Гул'дан отшатнулся, распялил губы фальшивой улыбкой.

— О Дуротан, сын Гарада, ты сделал важный выбор. Отказ от благословения влечет за собой определенные… последствия.

Дуротан не ответил на угрозу.

Конечно, Гул'дан не оставит непокорства, отомстит — но сегодня о его интригах можно не беспокоиться. Сегодня у него другие заботы.

Гул'дан снова шагнул на камень, закричал толпе:

— Все пожелавшие благословения могучего Кил'джедена — благословлены! Это место теперь для нас священно, здесь мы стали куда большим, чем просто орками. Здесь мы родились заново!

Эта могучая гора — трон Кил'джедена. С нее он наблюдает за нами, благословляет нас на труд, очищающий нас, делающий еще сильнее, умножающий все самое лучшее в нас!

Отступил, кивнул Черноруку. Блики пламени плясали на броне вождя, и ярче их пылали глаза.

Верховный поднял руки и закричал:

— Сегодня мы совершим великое! Сегодня мы атакуем последнюю крепость врага! Мы разорвем их, мы омоемся их кровью! Мы превратим улицы их столицы в страшнейший кошмар! Кровь и небо! Победа будет за нами!

Дуротан слушал, не веря ушам. Сегодня? Ведь даже не обсудили план нападения! И речь не про деревушку, не про окраинный городок — про столицу всех дренеев, последнее убежище! Им больше некуда деваться, они будут драться, как загнанные в угол звери.

Правда, Чернорук приказал заранее построить огромные осадные машины, но куда их передвинули, непонятно. Это внезапное решение напасть — безумие чистейшей воды.

Глядя на спешащих, толпящихся существ с глазами как крошечные алые огоньки, понял: безумие — то самое слово. Выпившие из кубка сошли с ума.

Гром Адский Крик танцевал у огня, размахивая мускулистыми теперь руками, запрокидывая голову, и отблески плясали по его гладкой коже, когда-то смуглой, а теперь зеленой. Дуротан с омерзением и ужасом смотрел в пылающие алым глаза, так похожие на глаза призванных чернокнижниками тварей. А ведь гнусная зелень, сперва отметившая кожу чернокнижников, поползла уже и на кожу Дуротана, и на кожу той, кого он любил больше жизни. И вспомнил письмо, написанное на старом наречии, понятном лишь особо сведущим — шаманам и вождям кланов:

Тебе предложат выпить — откажись. Этот напиток — кровь изувеченных душ, и она изувечит душу любого выпившего. Поработит навсегда. Во имя всего, что когда-либо было дорого тебе, откажись!

В древнем языке изувеченные души назывались одним хлестким страшным словом. Изувеченные души — те, кого призывали чернокнижники и кем едва могли управлять. Жидкость, лившаяся в горла бывших друзей и соплеменников Дуротана, была кровью такой твари. Изувеченные души теперь были у орков, напитанных неестественной силой, неистово скачущих в свете факелов, готовых помчаться вниз по склону, готовых обрушиться на сильнейшую крепость этого мира.

Изувеченные души.

Д'эамоны на древнем наречии.

Демоны.