"Рождение Орды" - читать интересную книгу автора (Голден Кристи)

Глава 13

Как же мы могли не увидеть?

Сейчас так просто возлагать вину за наше падение на искусного прельстителя Кил'джедена, слабого Нер'зула, жадного к власти Гул'дана. Но ведь они потребовали от каждого признать черное белым, а горькое — сладким. И хотя все, все указывало нам: мы идем ложной дорогой, идем к погибели — мы по-прежнему шли. Меня еще не было в то время. Возможно, и я бы помчался вместе со всеми, как щенок после хозяйской трепки. Возможно, страх оказался слишком велик, или привычка повиноваться вождям, въевшаяся слишком прочно.

Возможно.

Но возможно также, что я, подобно отцу и многим другим, начал бы видеть очертания гибели. Мне хотелось бы верить в это.

Чернорук глянул исподлобья, хмурясь. Впрочем, он всегда выглядел хмурым — наверное, потому, что всегда был чем-то недоволен.

— Ну, Гул'дан, не знаю, не знаю, — проворчал, а рука, будто сама собой легла на рукоять меча, поглаживая, пощупывая.

Гул'дан поморщился. Когда две недели тому назад просил Чернорука прийти, приведя заодно шаманов клана Черной Горы, и ничего никому про то не рассказывать, Чернорук согласился.

Ему Гул'дан всегда нравился больше Нер'зула, хоть и сам не понимал почему. А когда после обильной и роскошной трапезы Гул'дан сел с вождем один на один и разъяснил ситуацию, Чернорук очень обрадовался, что согласился на эту встречу.

Теперь понял, почему так по душе Гул'дан, прежний ученик главного шамана, а теперь сам главный шаман, — да попросту похож он на Чернорука! Никаких глупостей про честь и прочее, ясная выгода и польза — вот главное. А с ними — власть, хорошая еда, красивые доспехи и оружие, и кровь, побольше пролитой крови! Вот что любили оба — и не стеснялись того.

Чернорук — вождь клана, обреченный оставаться вождем клана до конца жизни. По крайней мере, так было до сих пор, пока величайшей честью для орка было вести свой клан. Но теперь орки объединились. И в маленьких глазках Гул'дана горит алчный огонек, светится похоть к власти, могуществу, силе. Не того ли хочет и вождь клана Чернорук?

— Нер'зул — он мудрый, хороший советчик, — вещал Гул'дан, поедая сушеный фрукт.

Колупнул когтем меж зубов, извлекая непрожеванный остаток.

— Он хороший шаман. Но было решено, что отныне я — лучший духовный вождь для орков.

Чернорук осклабился — ага, а старика-то и не видать поблизости!

— А мудрый вождь должен окружить себя надежными союзниками, — продолжал Гул'дан. — Сильными, покорными, хорошо исполняющими порученное. Теми, кто за верность получит в награду высокую милость, власть и богатые дары.

Чернорук, скривившийся было при слове «покорными», весьма оживился при словах «власть и богатые дары». Глянул искоса на восемь приведенных шаманов — те сгрудились у соседнего костра, их потчевали слуги Гул'дана. Шаманы клана Черной Горы выглядели растерянными и жалкими и, к счастью, разговора вождя с Гул'даном слышать не могли.

— Ты просил привести шаманов, — заметил Чернорук. — Кажется, ты знаешь, что с ними сталось?

Гул'дан вздохнул, потянулся за ногой талбука. Вгрызся — по подбородку побежал мясной сок, смешанный со слюной. Вырвал кус, вытер рот ладонью, пожевал рассеянно, проглотил.

— Да, я слыхал — им стихии больше не подчиняются.

— Некоторые думают: это из-за неправильной и несправедливой войны, — произнес Чернорук, глядя внимательно на шамана.

— А ты как думаешь?

— А что мне подумать? — Чернорук пожал широкими плечами. — Тут для меня все ново и непонятно. Предки говорят: делай, а стихии-то — тю-тю.

Насчет предков у Чернорука тоже были кое-какие подозрения, но решил промолчать. Знал: многие считают его дураком — и отлично, пусть думают, что он — всего лишь сильная рука и острый меч. Недооценивший врага всегда в проигрыше.

А Гул'дан-то смотрит как, в самую душу лезет.

Может, заподозрил, распознал, что вождь Чернорук вовсе не кусок мяса с мечом?

— Мы — гордая раса, — сообщил Гул'дан. — Временами нам трудно принять, что знания наши малы и слабы. А Кил'джеден и существа под его рукой… ах, Чернорук, какой же мощью, какими тайнами они владеют! И мощью этой они готовы поделиться с нами!

Теперь Гул'дановы глазки блестели от возбуждения — и сердце Чернорука заколотилось быстрее. Гул'дан наклонился, зашептал благоговейно: «Мы передними — просто невежественные дети. Даже я, даже ты. Но они готовы научить нас, поделиться силой, не зависящей от духов земли, воды, воздуха и огня».

Гул'дан пренебрежительно махнул рукой.

— Сила стихий ненадежна, на нее нельзя положиться. Она может покинуть в середине битвы, оставить беспомощным.

Лицо Чернорука окаменело. С его отрядом случилось то же самое. После того, как шаман завопил испуганно про непослушание стихий, победу лишь еле-еле удалось вырвать.

— Я слушаю, — прорычал тихо.

— Представь только, что мог бы ты сделать, имея под рукой шаманов, не молящих духов о силе, а всегда имеющих ее под рукой, управляющих ею! Представь: у этих шаманов могут быть слуги, также сражающиеся с врагом, способные обратить врага в паническое бегство, высосать дочиста их магию, как летний гнус высасывает кровь. Или отвлечь, мешать сосредоточиться на битве.

— Думаю, я побеждал бы всякий раз. Или почти всякий, — ответил Чернорук, выгнув удивленно косматую бровь.

— Именно! — Гул'дан кивнул, ухмыляясь.

— Ты уверен, шаман? Это не фальшивый шепоток, не лживое обещание?

— Уверен, вождь, я ведь сам уже испытал это. Я научу твоих шаманов всему, что знаю.

— Ого! — пророкотал Чернорук.

— Но это не все — я знаю способ сделать тебя и сражающихся бок о бок с тобой яростнее, смертоноснее, свирепее. Все эти дары станут нашими — нам остается лишь протянуть руку и взять.

— Нашими?

— Я не могу тратить все время на разговоры с вождем любого клана, вздумавшего пожаловаться мне. Есть те, кто согласен с путем, избранным тобою и мной… и те, кто не согласен.

— И что дальше?

Но Гул'дан не спешил отвечать, размышляя.

Чернорук подхватил прутик, потыкал в костер.

Знал: большинство орков даже его собственного клана считают вождя вспыльчивым и нетерпеливым, но он хорошо знал цену терпению.

— Мне видится два правительства для орков. Одно — с избранным открыто вождем, с действиями, открытыми и ясными для всех. Второе — тень первого, скрытое, тайное. И могущественное. Это… в этот Совет Теней войдут только преданные нам и нашему делу, согласные пожертвовать всем для его успеха.

— Да, да, я понимаю, — закивал Чернорук. — Вождь для всех и вождь на самом деле.

Гул'дан ухмыльнулся, растянув медленно губы. Чернорук посмотрел на него, по-прежнему тыча прутиком в костер, и спросил:

— И куда войду я?

— В оба совета, — тут же ответил Гул'дан. — Ты — прирожденный лидер. Ты умеешь увлечь народ, ты силен, и даже твои враги согласны: ты несравненный командир на поле боя. Тебя легко будет избрать вождем всех орков.

— Я тебе не кукла, — проворчал Чернорук, и глаза его сверкнули гневом.

— Ну конечно! Потому и говорю: ты войдешь в оба совета! Ты станешь вождем нового племени орков, новой… новой Орды, так сказать. И ты станешь силой в тайном совете. Мы же не сможем сработаться, не доверяя друг другу.

Чернорук глянул в мелкие хитрые глазки Гул'дана и усмехнулся. Шаману он не доверял ни на йоту и подозревал: шаман столь же доверяет ему. Но не важно, ведь оба хотели одного и того же — власти. Чернорук знал: ему самому недоступны умения и таланты, нужные для власти, которой добивается Гул'дан. А тому вовсе не нужны были те власть и сила, которых желал Чернорук.

Они не были конкурентами, но дополняли друг друга и поэтому могли оставаться союзниками.

Чернорук подумал о семье: о жене Урукале, сыновьях Ренде и Мэйме, дочери Гризельде. Конечно, так не сходил с ума по ним, как слабак Дуротан по своей Дреке, но ведь заботился и любил по-своему. Хотел видеть жену усыпанной драгоценностями, сыновей и дочь — почитаемыми, как подобает детям Чернорука. Краем глаза заметил движение — Нер'зул, когда-то уважаемый, а теперь ненужный и бесполезный, выскользнул из шатра.

— А с ним как?

Гул'дан пожал плечами.

— С ним… он теперь — пустое место. Прекрасный господин не желает его смерти. Похоже, он придумал нечто… особое для него. А пока он — удобная кукла, орки привыкли почитать Нер'зула, поэтому неразумно избавляться от него сейчас. Но не бойся, он для нас — не угроза.

— Ты сказал — научишь моих шаманов новой магии? Той, какую сам изучал? Сделаешь их непобедимыми?

— Я стану обучать их сам, и если они преуспеют в обучении — займут достойное место среди моих новых учеников-чернокнижников. Чернокнижники… вот какое имя у новых шаманов. Зловещее, сильное слово. Должно быть, соответствующее новым чарам. Чернокнижники. И шаманы клана Черной Горы станут первыми среди них.

— Чернорук, вождь клана Черной Горы, что скажешь ты мне в ответ?

Тот медленно повернулся к Гул'дану.

— Скажу: да здравствует Орда! И ее Совет Теней.

У подножия священной горы собралось множество рассерженных орков. Дуротан разослал письма тем, кому доверял, и получил подтверждение: да, стихии оставили всех шаманов. Особо неприятное известие пришло из клана Костеглодов: весь их отряд погиб в бою против дренеев, почему так случилось, поняли лишь через несколько дней, когда оставшийся шаман захотел вылечить больного ребенка. Теперь разъяренные вожди кланов и их шаманы съезжались к Ошу'гун, чтобы потребовать у Нер'зула объяснений.

Тот явился приветствовать, замахал руками, прося тишины.

— Я знаю, почему вы пришли, — сказал тихо, но его услышали все.

Дуротан нахмурился: Нер'зул стоял так далеко, что казался лишь пятнышком на горном склоне, но голос его доносился отчетливо. Раньше и Дуротан проделывал подобное, приказывая ветру разносить слова. Но если стихии отказались повиноваться шаманам, как это возможно? Переглянулся с Дрекой — но оба смолчали.

— В самом деле, стихии больше не отвечают призывам шаманов…

Дальше слова Нер'зула утонули в сердитых выкриках. Старший шаман замолк, опустив устало голову. Как же он постарел — истончал, осунулся, — настолько подавленным и потерянным Дуротан его никогда не видел. Почему-то это вовсе не удивило.

Через пару минут крики улеглись — собравшиеся сердились, но не настолько, чтобы гнев победил любопытство. Всем хотелось узнать, в чем дело.

— Обнаружив непокорство стихий, некоторые из вас заключили поспешно о неверности нашего общего пути. Но они ошиблись! Сейчас мы достигаем могущества, никогда прежде невиданного, открываем новую силу. Мой ученик Гул'дан изучил эту силу, и я позволяю ему отвечать на все ваши вопросы.

С тем Нер'зул, тяжело опираясь на посох, отошел в сторону. Гул'дан земно поклонился учителю — тот, кажется, и не заметил. Стал, закрыв глаза, — ветхий, немощный.

Гул'дан же попросту лучился здоровьем, силой, энергией — Дуротан прежде не видел его таким.

Спокойная уверенность, звучащая в каждом слове, горделивая осанка, властные жесты.

— То, что я собираюсь поведать вам, многим будет трудно принять. — Зычный, ясный его голос раскатился над толпой. — Но я верю — мой народ не отвернется близоруко от возможности улучшить себя. Для нас поразительным откровением стало явление могучих существ, не похожих ни на предков, ни на духов стихий. Другим таким же откровением стало знание: кроме заклинания стихий есть и другие пути владения магией. Новую магию не нужно выпрашивать у стихий, моля их о милости. Это магия сильных, способных приказать и заставить колдовскую силу явить себя. Этой магией можем управлять мы, а не стихии. Эта сила подчиняется нам, покорна нашей воле, она — наша слуга, а не наоборот.

Гул'дан сделал паузу, давая время сказанному осесть в умах, глянул свысока на собравшихся.

— Это возможно? — спросил Дуротан у Дрек'Тара.

Тот беспомощно пожал плечами, полностью сбитый с толку Гул'дановым откровением.

— Не знаю и не понимаю… но скажу одно: если шаманы исполняли волю предков, как стихии могли отказать нам? Почему предки позволили такое? — вопросил Дрек'Тар с горечью, обуянный злостью и стыдом.

Дуротан понимал: шаман чувствовал себя как воин, потянувшийся в пылу битвы за проверенной секирой и обнаруживший, что секира эта растеклась дымом прямо в пальцах. А ведь ее даровал верный друг, и для доброго, освященного дела.

— Да, да, я вижу: вы понимаете значение предлагаемого мн… Великим и Прекрасным, взявшим нас под покровительство, — объявил Гул'дан, кивая. — Я учился у этого Великого существа — как и вот эти благородные шаманы.

Отошел, и вперед выступили несколько шаманов, одетых в прекраснейшие, искусно сделанные доспехи из ткани — лучшие из когда-либо виденных Дуротаном.

— Они все — из Черной Горы, — пробормотала Дрека, нахмурившись.

— Изученное ими сможет узнать каждый пожелавший шаман — в этом я клянусь вам. Следуйте же за мной к равнине, где мы издавна праздновали Кош'харг, и они по моей воле покажут вам свое устрашающее мастерство!

Непонятно почему, но Дуротан почувствовал себя очень скверно. Дрека заметила неожиданную бледность, стиснула его руку, ободряя.

— Что с тобой, муж мой? — спросила вполголоса, когда вместе со всеми пошли к месту праздника.

— Не знаю, — ответил так же тихо. — Вот только… мне показалось: сейчас свершится ужасное и непоправимое.

— Я это чувствую уже очень давно.

Дуротан усилием воли придал лицу равнодушное выражение. Вождь ответственен за свой клан, а вождь Северных Волков и так был на не слишком хорошем счету у Нер'зула, а теперь, наверное, и у Гул'дана. Сейчас опорочить и вождя, и его клан стало куда легче, чем в прошлом. Все озабочены единством. Изгнание, изоляция клана Северного Волка будет означать лишь быстрое вымирание. Пусть и не нравится, куда все катится, но что поделаешь? Переступишь черту, протестуя, и пострадает множество доверившихся ему. Этого нельзя допустить.

И все же сердце так и колотится в груди, кровь стучит в висках, дрожат руки — скверное, скверное ждет впереди. Воззвал про себя к предкам: не оставьте, помогите народу мудростью!

Наконец достигли плоского дна долины, испокон веку служившей местом Кош'харга. Ступив на священную землю, Дуротан чуть расслабился, улыбнулся даже. Пришли приятные воспоминания о той ночи, когда вдвоем с Оргримом решили презреть традиции и подслушать, о чем это секретничают взрослые у костров, и как были разочарованы обыденностью разговоров. Сейчас уже, с высоты взрослого опыта, ясно: хоть и воображали тогда невесть что, не первые Дуротан с Оргримом были такие дерзецы и не последние.

Вспомнил и то, как впервые увидел будущую жену, вспомнил охоту на роскошных полях долины, пляски у костра, когда отзывалась в крови барабанная дробь, вспомнил песни под луной.

Пока народу дорого это, пока поколение за поколением знают эту радость — народ не умрет.

Приободрившись, глянул на место всегдашних танцев — там, непонятно для чего, стояла небольшая палатка. Вместе с Дрекой остановились в нескольких шагах от нее. Не иначе для показа шаманского мастерства возведена…

День выдался погожий, в долине собирались орки, сплошь вожди и шаманы кланов. Не слишком много — в праздник долина принимала куда больше. Гул'дан подождал, пока собрались все, потом зашагал к палатке, шаманы, искушенные в новой магии, — за ним. Шагали уверенно, горделиво. Остановившись перед палаткой, Гул'дан позвал нескольких воинов из клана Черной Горы — те подошли послушно, стали навытяжку.

В этот миг изменившийся ветер принес знакомый запах — дреней! Дуротан оглянулся удивленно, рядом в толпе зашептали, загомонили приглушенно — не он один узнал запах. Гул'дан кивнул воинам — те нырнули в палатку и извлекли оттуда восемь дренеев со связанными руками. Лица дренеев были в кровоподтеках и синяках, опухли и исказились до неузнаваемости. У каждого изо рта торчала тряпка, на синей коже, на жалких лохмотьях, оставшихся от одежды, запеклась кровь.

— Когда клан Черной Горы сражался при помощи магии, которой я поделюсь с вами, он победил уверенно и столь полно, что сумели взять пленных, — заявил Гул'дан с гордостью. — Эти пленные помогут мне показать, на что способна новая магия.

Ярость захлестнула Дуротана. Одно дело — убить врага в бою. Убивать безоружных пленников — совсем, совсем другое. Уже открыл рот, готовясь выкрикнуть, но чья-то ладонь легла на его руку. Оглянулся, посмотрел в холодные серые глаза Оргрима.

— Ты знал! — прошипел Дуротан тихо, чтоб расслышал лишь друг.

— Тише, тише, — прошептал Оргрим, оглядываясь, прислушиваются ли к ним.

Но никто внимания не обращал — все смотрели на Гул'дана и пленников.

— Да, я знаю — я дрался в том бою, когда мы захватили их. Сейчас новые времена и все происходит по-новому.

— Орки никогда так не делали!

— Теперь делают. Это печальная необходимость. Но не думаю, что расправы над пленными станут обычным делом — мы ведь хотим попросту перебить дренеев, а не покорить.

Под Дуротановым взглядом Оргрим покраснел, затем отвернулся. А ярость Дуротана чуть поутихла. По крайней мере, Оргрим понимал: происходящее неправильно и противоестественно.

Но что он может сделать? Он — второй после Чернорука и связан клятвой верности. Как и на Дуротане, на нем ответственность, и от нее не убежать. Впервые в жизни Дуротан захотел быть просто рядовым воином.

Глянул на жену — она посмотрела с отвращением на них с Оргримом, лицо ее исказилось горечью и отчаянием.

— Теперь эти твари нам полезны, — говорил Гул'дан.

Дуротан поднял с усилием отяжелевшую голову, заставил себя посмотреть на шамана.

— Мы используем их для нашей новой магии.

Кивнул первой в строю шаманке, облаченной в кольчугу. Та закрыла глаза, сосредотачиваясь.

Зашелестело — будто поднялся внезапно ветер.

Странный узор заполыхал лиловым пламенем у ее ног, над головой завращался медленно лиловый куб. И вдруг у ног ее оказалось маленькое верещащее существо. Оно подпрыгивало радостно, скаля мелкие зубы, глазки его полыхали алым.

Вокруг зашептали, кто-то зашипел в ужасе.

Прочие шаманы также принялись чертить лиловые узоры, вызывать кубы, наколдовывать тварей, казалось, просто из ничего. Многие призванные были огромны, бесформенны, колыхались, отсвечивая бликами фиолетового и лилового. На некоторых было бы даже не так противно смотреть, если б не нетопырьи крыла и раздвоенные копыта. Одни были большими, другие — маленькими, и все покорно сидели либо стояли рядом с вызвавшим их.

— Симпатичные зверушки, — зычно объявил Гром Адский Крик. — Они что, засмеять дренеев до смерти собрались?

— Немного терпения, о Адский Крик, — заметил Гул'дан, снисходительно улыбаясь. — Умение терпеть — вовсе не слабость, а признак ума.

Адский Крик нахмурился, но не ответил — наверняка и его любопытство мучило не меньше прочих. Чернорук же улыбался, будто гордый папаша, любующийся потомством. Лишь он один не выглядел удивленным. Наверное, уже видел новую магию в действии. Видел — и одобрил.

Одного дренея отделили от остальных, выпихнули вперед. Рук, впрочем, не развязали. Существо зашаталось, сделало несколько неверных шагов, затем выпрямилось, глядя безучастно, — лишь хвост чуть подергивался, выдавая волнение.

Первая шаманка выступила вперед, бормоча, чуть сощурилась. Вызванный зверек взвизгнул, кинулся, из когтистых лапок вырвался огонь и ударил в беззащитного дренея. В тот же миг в руках шаманки склубилась тьма, черный шар повис на кончиках пальцев, сорвался, устремился к пленнику. Тот лишь глухо застонал, когда синяя его плоть чернела, обращалась в пепел от пламени, испущенного мелкой тварью, но от шара тьмы упал на колени, корчась. Шаманка снова забормотала — и из самой плоти истязаемого дренея вырвалось пламя. Прежние муки он терпел молча, а теперь закричал, содрогаясь, и даже грязный кляп во рту не смог заглушить крика. Корчился и бился на земле, будто выброшенная на берег рыба, затем стих.

Воздух заполнил запах горелой плоти.

На мгновение повисла тишина. А затем раздалось то, о чем Дуротан и помыслить не мог: крики радости и одобрения при виде связанного беспомощного врага, умирающего от пыток!

Дуротан смотрел в ужасе, как еще одного пленника убили для «показа магии»: одно из симпатичных призванных существ хлестало его кнутом, и дреней стоял парализованный, пока на него лился огонь, пока тьма пожирала его тело. У третьего пленника высосало душу и магическую сущность чудовище, похожее на изувеченного волка со щупальцами на спине.

Тошнота подкатила к Дуротанову горлу. Синяя кровь, пепел от сожженной плоти покрывали землю, бывшую когда-то священной. Землю, еще и теперь пышную, плодородную, но покой ее был жестоко осквернен. Здесь танцевал, пел под луной, уговаривался с другом, здесь ухаживал за любимой. Поколения орков праздновали единство на месте столь священном, что любая свара немедленно прекращалась, а ссорящимся приказывали помириться — либо покинуть долину. Дуротан не был шаманом, не мог видеть духов земли и воды, но и без шаманского дара ощущал их боль и отчаяние как свои собственные.

Неужели мать Кашур захотела бы такого? Радостный гомон бился в уши, в ноздри лезла вонь крови и горелого мяса. И хуже всего было смотреть на единоплеменников, ликовавших при виде боли и мук тех, кто не мог даже и плюнуть во врагов. А такие ликующие были и среди Северных Волков…

Как сквозь туман ощутил боль в руке. Глянул, растерянный, — Дрека стиснула так сильно, что, казалось, хочет сломать кости.

— Да здравствуют шаманы! — раздалось из толпы.

— Нет! — Голос Гул'дана разнесся над всеми. — Они теперь не шаманы. Стихии оставили их, и они больше не будут умолять их о помощи. Смотрите же на тех, кто обладает силой и не страшится ее использовать! Смотрите на чернокнижников!

Дуротан заставил себя посмотреть на священную гору. Та все так же спокойно и безупречно устремлялась ввысь, грани ее все так же отражали свет. Почему же она не рухнет, не разорвется, как сердце существа, ужасающегося содеянным в ее некогда благодатной тени?

Вечером началось разгульное веселье. Дуротан сам не захотел в нем участвовать и запретил клану. Когда шаманы клана сидели у костерков, подавленные, и жевали уныло скудный ужин, Дрек'Тар отважился спросить то, что у всех вертелось на языке.

— Вождь мой, ты позволишь нам изучить магию чернокнижников?

Надолго повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в костре. Наконец Дуротан заговорил:

— Прежде я спрошу тебя: одобряешь ли ты произошедшее сегодня с пленными?

— Конечно… ну… лучше б было, если бы мы в битве их встретили, с оружием… — выговорил, запинаясь, растерянный шаман. — Но ведь они — враги. Они это доказали.

— Доказали, что могут сопротивляться, когда на них нападают? Они доказали только это и ничего более.

Дрек'Тар запротестовал — Дуротан махнул рукой: молчи, мол, и слушай.

— Я знаю: это воля предков, но сегодня я увидел то, чего и вообразить не мог. Сегодня священные поля, где веками наши предки собирались в неизменном, священном мире, осквернены кровью тех, кто и руки не мог поднять в свою защиту!

Заметил движение у края пространства, освещенного костром, уловил Оргримов запах. Но продолжил спокойно:

— Скверна разлилась под самой Ошу'гун. Убившие дренеев сегодня пролили кровь не ради защиты нашей земли. Пленных предали мучительной смерти лишь ради похвальбы новой магией.

Оргрим кашлянул вежливо, и Дуротан пригласил его к костру. Оргрима все пришедшие Северные Волки хорошо знали, и он уселся у костра как свой, уверенный в гостеприимстве и доброжелательности.

— Оргрим, первые чернокнижники… они же из твоего клана… ты про них что думаешь? — спросила Дрека, тронув осторожно руку друга.

Тот тяжко нахмурился, глядя в огонь, подбирая слова.

— Если уж нам пришлось воевать с дренеями — и даже вы, Северные Волки, с этим согласились, — мы должны добиваться победы. Стихии не отвечают шаманам. Духи стихий всегда были капризны и непредсказуемы — ненадежные и неверные союзники. Не то что настоящие друзья.

Глянул на Дуротана, чуть улыбнувшись. Хоть и тяжело было на сердце, Дуротан улыбнулся в ответ.

— Эти новые твари, новые силы — они кажутся надежнее. И разрушительней.

— Но в них что-то такое… неестественное… — прошептала Дрека.

Тут поспешно вмешался Дрек'Тар.

— Дрека, я понимаю твою озабоченность. Это в самом деле, неестественные силы — по крайней мере, для нас, шаманов, чья магия исходила от природы. Но кто сказал, что ими нельзя пользоваться? Раз они существуют — есть же и у них свое место в порядке вещей? Огонь всегда огонь — вырывается он из мелкой скачущей твари или с благословения духа огня, обжигает он одинаково.

Я согласен с уважаемым гостем: раз мы ввязались в войну, мы должны попытаться ее выиграть!

Дрека покачала головой, повела руками, будто нащупывая верные слова.

— Тут дело не просто в заклинании огня или даже в странных шарах из тьмы. Я билась с дренеями, я убивала их. И никогда я не видела их корчащимися от боли, вопящими, стонущими.

Твари, прислуживавшие чернокнижникам, кажется, радовались их мукам…

— Но мы ведь радуемся охоте, — возразил Дуротан. — Волки радуются, вонзая клыки в еще живое мясо.

Он не любил спорить с женой, но, как всегда, считал нужным оценить вопрос со всех сторон, прежде чем выбрать лучшее для клана.

— Разве желать победы — неестественно? — вопросил Оргрим, хмурясь. Разве неправильно радоваться победе?

— Радоваться победе и охоте — правильно. Но я говорю про муки, причиняемые убиваемым.

Дрек'Тар пожал плечами.

— Возможно, призванные чернокнижниками твари кормятся чужой болью, и это им нужно, чтобы жить.

— Но нужно ли это нам, чтобы жить? — Глаза Дреки блестели в свете костра, и Дуротан вдруг понял: не от гнева, но от слез отчаяния.

— Магия дренеев всегда была сильней нашей, даже когда стихии отвечали нам, — сказал Дрек'Тар. — Я всегда был шаманом, я родился, чтобы стать им. Но сейчас я говорю: я хочу изучить магию чернокнижников, если вождь позволит мне. Именно потому, что я взывал к стихиям всю жизнь, я понимаю, что эта новая магия может сделать для нас. Прости меня, Дрека, но эта магия и в самом деле нужна нам, чтобы жить. Если стихии не ответят нам, дреней сотрут нас с лица земли.

Дрека вздохнула и спрятала лицо в ладонях.

Собравшиеся замолкли, тишину нарушало лишь потрескивание костра. Дуротану казалось: не хватает чего-то. Наконец понял, чего именно: не слышны голоса ночной живности, птиц, насекомых, обычно наполняющие теплую тьму звуками размеренной летней жизни. Случившийся ужас прогнал их из долины. Хорошо, если это не зловещее предзнаменование…

— Я позволяю клану Северных Волков выучиться новой магии, — выговорил тяжело.

Дрек'Тар поклонился.

— Спасибо, Дуротан. Ты не пожалеешь об этом.

Дуротан не ответил.