"Рождение Орды" - читать интересную книгу автора (Голден Кристи)Глава 11— Что? От ярости в Нер'зуловом голосе Гул'дан втянул голову в плечи. Дуротан же не отвел глаз. — Я отпустил пророка Велена, — повторил вождь Северных Волков спокойно. — Тебе приказали взять его и прочих в плен! — Голос шамана сорвался на визг. Ведь так было ясно и просто! О чем этот громила думает? Отбросить такую возможность, будто обглоданные кости? Сколько сведений могли бы вытянуть из Велена! Сколь многое можно было бы за него выторговать! Но все это меркло перед ужасом предстоящего разговора с Кил'джеденом. Что он сделает, узнав, что Велена отпустили? Прекрасное и могучее существо обрадовалось плану шамана. Возгордившись своей хитростью и сноровкой, не сомневаясь в успехе, Нер'зул даже посмел предложить Велена в подарок Великому Кил'джедену! И что теперь? Страх перед гневом Великого перевесил гнев от неисполнения приказов. — Ты приказал мне схватить их — я схватил, — ответил Дуротан. — Но в пленении того, кто готов сдаться сам, нет чести. Ты хотел, чтобы мы стали единым сильным народом, а не стадом. Как же мы сможем этого достичь, если не соблюдем единого и незыблемого кодекса чести? Честь — главное… Дуротан продолжал говорить — грубо, уверенно. Но Нер'зул не слушал. Осознал вдруг в ужасное, ледяное, растянувшееся вечностью мгновение: Кил'джеден, возможно, вовсе и не добр и не благодушен. Дуротан, увлеченный разъяснением причин своего поступка, не заметил перемены в Нер'зуле. Но Гул'дан не сводил глаз с учителя, и в сердце Нер'зула родился еще один страх: а если он догадался о сомнениях, об ужасе перед Кил'джеденом? Что же делать? Как угодить Великому? Как смягчить гнев? Почему больше не приходит Рулькан? Опомнился, заморгав, когда Дуротан замолк и посмотрел на шамана внимательно, ожидая ответа. И как с ним обойтись? Дуротана уважают в народе. Если наказать, многие встанут на сторону Северных Волков — и ткань, заботливо сплетаемая ткань единого народа орков, единой Орды — вот верное слово! — разорвется. А если оставить проступок безнаказанным, как отзовутся ревностные сторонники истребления дренеев? Как же выпутаться… а Дуротан уже хмуриться начал. — Мой господин столь поражен и гневен, что лишился дара речи, — сообщил Гул'дан тихо. Оба, и Нер'зул, и Дуротан, уставились на младшего шамана, удивленные. — Ты не подчинился прямому приказу духовного вождя. Возвращайся же в свое стойбище, Дуротан, сын Гарада. Вскоре мой господин пришлет тебе письмо с изъявлением его воли. Дуротан глянул на Нер'зула, недовольный дерзостью ученика. Нер'зул собрался с силами, выпрямился горделиво и на этот раз смог отыскать нужные слова. — Изыди, Дуротан! Ты навлек на себя мой гаев, и, хуже, гнев существа, одарившего нас милостью. Вскоре я изъявлю тебе мою волю! Дуротан поклонился, но не ушел сразу. — Я кое-что принес тебе, — сказал, протягивая маленький сверток. Шаман принял его трясущимися руками, надеясь, что дрожь припишут гневу, а не страху. — Мы нашли это у пленников, — сообщил Дуротан. — Наш шаман считает — в этих камнях сила, пригодная против дренеев. Чуть помедлил, ожидая от Нер'зула ответа, но когда затянувшееся молчание сделалось неловким, поклонился и ушел. Некоторое время и учитель, и ученик молчали. — О, господин, простите мое самовольство. Я сказал: вы столь поражены, что и говорить не в силах. Я боялся, что этот громила из Северных Волков воспримет ваш гнев как нерешительность и сомнение. Нер'зул посмотрел пытливо. Слова ученика звучали искренне, и лицо его не выдавало лукавства… Но все же, все же… Не так давно Нер'зул бы просто сознался ученику во всем — ведь годами тренировал его, воспитывал, доверял. Но теперь, даже в тяжкий момент нерешительности, раздираемый сомнениями и страхом, одно Нер'зул знал совершенно точно: нельзя позволить Гул'дану увидеть хоть какую-то слабость учителя. — Мною в самом деле овладела ярость, — солгал Нер'зул. — Честь… если пострадает народ, какая тут честь? Вдруг он заметил, что стиснул судорожно сверток, принесенный Дуротаном, а Гул'дан смотрит, и во взгляде — неприкрытая жадность. — Что ж он принес, чтобы смягчить ваш гнев? Нер'зул глянул высокомерно. — Ученик мой, сперва я изучу это, затем разделю знание с Кил'джеденом, — сообщил сурово. И замер, ожидая со страхом реакции Гул'дана. И на кратчайшее мгновение в лице того мелькнул гнев. Затем младший склонился и выговорил покорно: — Конечно, мой господин. Как самонадеянно было думать о таком… но мною двигало чистое любопытство, хотелось узнать, ценно ли хоть сколько-нибудь принесенное вождем Северных Волков. Выслушав, Нер'зул отчасти смягчился. Гул'дан верно и преданно служил уже много лет и в свое время станет достойным преемником. Ни к чему шарахаться от теней. — Конечно, — сказал старший шаман уже добрее, — я поведаю тебе, если разузнаю интересное. Ты ведь мой ученик, разве нет? — Я готов служить вам во всем! Лицо Гул'дана посветлело, он поклонился снова и удалился, видимо обрадованный. А Нер'зул тяжело осел на кипу шкур, служившую постелью. Уложил сверток на колени, помолился предкам: если уж Дуротан не сумел привезти главаря дренеев, так пусть хоть находка его окажется ценной. Вдохнул глубоко, развернул сверток — и онемел. В мягком меху лежали два сияющих кристалла. Нер'зул тронул красный и охнул — бодрость, радость, невиданная сила потекли сквозь него. Захотелось схватиться за оружие — хотя уже много лет не знал в нем нужды, — размахнуться, ударить. Почему-то не сомневался: когда кристалл рядом, удар найдет цель! Чудеснейший подарок оркам — надо постараться обратить страсть к бою, раскаленную ярость схватки, обитающую в кристалле, к своей выгоде. Лишь большим напряжением воли заставил себя отпустить красный кристалл. Задышал глубоко, успокаиваясь, очищая разум. Теперь — желтый кристалл. Уже знал, чего ожидать, с готовностью принял исходящее тепло и силу. Но без возбуждения, без желания хватать, рубить, мчаться. Желтый кристалл прояснял разум, с ним казалось — раньше видел все вокруг как сквозь туман. И слов-то не отыскать для описания, но все будто чище, совершеннее, точнее — до остроты граней, до боли от столь совершенной безжалостной ясности. Выпустил кристалл, уронил в подол. И острая, как нож, ясность рассудка поблекла. Нер'зул улыбнулся: хоть и не может представить самого Велена могучему Кил'джедену, по крайней мере, столь драгоценные дары смогут умилостивить Великого. Кил'джеден был взбешен. Нер'зул простерся ниц, дрожа, бормоча: «Простите меня, простите…» Кил'джеден бесновался в ярости. Шаман уже зажмурился, ожидая неслыханной, невыносимой боли, но Великий вдруг успокоился. Нер'зул глянул украдкой на благодетеля — тот снова выглядел спокойным, серьезным, величественным, был окутан сиянием. — Я… разочарован, — прошептал Великий, переступив с одной ноги, оканчивающейся огромным раздвоенным копытом, на другую. — Но я скажу тебе вот что: виноват вождь клана Северного Волка, и ты больше никогда, слышишь, никогда не доверишь ему ответственного задания! Радость, облегчение, надежда нахлынули мощной волной — шаман едва не лишился чувств, залепетал счастливо: — Господин мой, конечно, никогда больше! Глядите: мы нашли эти кристаллы для вас! — Для меня они бесполезны. Нер'зул скорчился в ужасе. — Но думаю, они могут пригодиться твоему народу в битвах, чтобы уничтожить дренеев. Ведь это ваша битва, не так ли? Страх опять стиснул сердце Нер'зула. — Конечно, мой господин! Это ведь воля наших предков! Кил'джеден глянул — и его сияющие глаза, казалось, извергали пламя. — Это моя воля, — сказал просто, и шаман закивал подобострастно. — Конечно, это ваша воля, и я подчиняюсь вам во всем! Кил'джеден, видимо, удовлетворился ответом. Кивнул и исчез. А Нер'зул, еще дрожа, принялся вытирать лицо, все в холодном поту от пережитого. И краешком глаза заметил проблеск белого — это Гул'дан! Он видел, он знает все! Нер'зул не дочитал письмо. К чему? Отличаются лишь детали, суть всегда одна: удачная атака, радость победы, радость от пролитой крови. Сегодняшним утром кипа писем — целых семь. С каждым прошедшим месяцем — даже долгими, морозными месяцами зимы — орки делались все искуснее в убийстве дренеев. С каждой победой узнавали больше о враге. Кристаллы, принесенные Дуротаном, оказались весьма полезными. Нер'зул работал с ними сперва в одиночестве, затем призвал и других шаманов. Красный камень назвали Сердце Ярости и открыли: когда вождь отряда несет его с собой, не только он, но и весь отряд сражается яростнее и с большим мастерством. Камень отдавали каждому клану лишь на одну луну, и вскоре камень сделался вожделенной наградой. Но Нер'зул знал — присвоить его никто не осмелится. Второй камень назвали Сияющая Звезда. У шамана, несущего кристалл, обострялся разум, он все видел яснее, лучше сосредотачивался. Сердце Ярости будило эмоции — Сияющая Звезда успокаивала их. Мыслилось точнее, и внешнее не так отвлекало. Магия давалась легче и легче управлялась — еще один залог орочьих побед. Какая насмешка над ненавистными дренеями: их же магия помогает сокрушить их! Это изрядно поднимало настроение оркам. Но все это не слишком радовало Нер'зула. Внезапное сомнение, родившееся, когда говорил с Дуротаном, ожгло до костей. Шаман гнал его прочь, ужасаясь: а вдруг Кил'джеден читает мысли? Но сомнения возвращались, вгрызались, копошились, словно черви в падали, отравляли и сон, и бодрствование. Кил'джеден выглядел очень, очень похожим на дренеев. Может, он — родня им? Что, если Нер'зула попросту используют в непонятной усобице между сородичами? Однажды вечером сомнения стали невыносимы. Шаман молча оделся, разбудил волка Небесного Охотника. Тот потянулся, глянул сонно. — Поедем, дружок, — успокоил его шаман, устраиваясь на просторной волчьей спине. Никогда раньше не ездил к священной горе — всегда шел пешком, как требовал обычай. Но надо вернуться скорее, до того, как хватятся. Несомненно, предки извинят дерзость — важность дела того стоит. Уже почти настала весна, время Кош'харга — но зима еще прочно держалась за землю. Холодный ветер щипал нос, терзал уши. Шаман скорчился, зарывшись в волчью шерсть, благодарный за звериное тепло… Какой свирепый ветер, так и хлещет снегом! Волк пробирался сквозь сугробы — медленно, упорно. Наконец, подняв голову, Нер'зул увидел перед собой идеальный треугольник Горы Духов — и будто груз упал с сердца. Впервые за много месяцев ощутил: сейчас делает правильное, единственно нужное. Небесный Охотник едва ли смог бы вскарабкаться в гору, потому шаман приказал ему остаться. Волк выкопал нору в сугробе, свернулся калачиком. Нер'зул решил, что за пару часов управится, и поспешил наверх — радостный, предвкушающий, бодрый, хотя и сгибался под тяжестью бурдюков с водой. Давно пора это сделать: пойти прямо к источнику мудрости шаманов, как и все его предшественники. И почему раньше не приходило это в голову? Наконец добрался к входу, замер перед идеальным его овалом. Хотя и не терпелось увидеть предков, ритуал должно соблюсти. Поджег пучок сухой травы, и ее сладкий запах успокоил душу, очистил мысли. Лишь потом шагнул внутрь, пробормотав заклинание, зажигавшее факелы на стенах. Этот путь Нер'зул проходил множество раз, уже и не помнил сколько — ноги ступали будто сами по себе. Спешил вниз по извилистой тропе, и сердце, замирая от радости, чуть не выпрыгивало из груди, спеша в темноту. Но, кажется, слишком долго пришлось дожидаться, пока усилится свет. Ступив в пещеру, обнаружил: свет от водоема предков тусклее, чем раньше, — тревожно и странно. Вдохнул глубоко, выбранил себя — ведь собственные страхи принес к священному месту, только и всего. Шагнул к озерку, опорожнил туда принесенные бурдюки — тишину пещеры разорвал плеск воды, отдался эхом. Совершив приношение, сел на берегу, вглядываясь в сияющие глубины. Но ничего не случилось. Ничего страшного — предки не всегда отзываются сразу. Но время шло, и в Нер'зуловом сердце зашевелилась тревога. Решился заговорить: — О, предки… возлюбленные наши умершие… Я, Нер'зул, шаман клана Призрачной Луны, вождь ваших детей, пришел искать — нет, молить о мудрости. Я… я потерял путь к вашему свету. Хоть мы стали сильнее, объединившись, стали единым народом — времена пришли темные и страшные. Я сомневаюсь в избранном пути и умоляю вас: помогите! Пожалуйста, если вы любите, если хоть когда-то любили тех, кто пришел в жизнь следом за вами, придите ко мне, дайте совет, чтобы я мог лучше вести их! Голос его задрожал, оборвался. Знал: слова прозвучали жалко и бессильно, и на мгновение вспыхнувшая упрямая гордость заставила покраснеть от стыда. Но ведь забота о народе превыше гордыни! Ради блага, ради верной дороги стоит умолять, в особенности, когда не знаешь, какой эта дорога должна быть… Вода засветилась. Нер'зул склонился нетерпеливо, вглядываясь, и увидел лицо. «Рулькан!» — выдохнул счастливо. На глаза навернулись слезы — и они на мгновение милостиво скрыли, размыли, сделали все нечетким. А когда рассмотрел, сердце шамана зашлось от боли. Во взгляде Рулькан виделись лишь ненависть и презрение. Нер'зул отпрянул, будто от удара. А в воде всплывали все новые и новые лица, десятки лиц — и во всех читалось то же самое. Шамана замутило. Шатнувшись, закричал: — Пожалуйста, помогите! Явите мне мудрость, чтобы я снова смог добиться вашей милости! Лицо Рулькан чуть смягчилось, и в ее голосе прозвучало сочувствие: — Теперь ты ничего не сможешь сделать, хоть бы и старался сотню лет. Тебе не заслужить нашего прощения. Ты не спаситель нашего народа — но предатель его. — Нет! Умоляю, скажите мне, что делать, и я сделаю! Ведь еще не поздно, я знаю, не поздно… — Ты слишком слаб, — произнес рокочущий мужской голос. — Если б был сильным, не поддался бы искушению, не стал бы игрушкой в руках того, кому безразличен наш народ. — Но я не понимаю… Рулькан, ты же приходила ко мне, я слышал! Ты, Грек'шар, ведь ты советовал мне! Вы привели Кил'джедена ко мне! Ведь он — Великий друг всех орков… Рулькан ничего не ответила. Да и сам, говоря, вдруг понял, как глубоко и страшно был обманут. Предки не приходили к нему. Видения были всего лишь мороком, насланным Кил'даседеном. Предки правы в недоверии — любой шаман, позволивший так себя провести, недостоин исправить причиненное зло. О, как запутался Нер'зул во лжи, страхе, фальшивой надежде! Жалкое насекомое, игрушка в чужих руках, повлекшая в ловушку всех остальных! Выхода нет — сотня дренеев мертва, мира уже не добиться, и помощи от предков ждать нечего. Как теперь доверять видениям? Ведь, скорее всего, они окажутся лживыми. А хуже всего: ведь сам предал свой народ тому, кто, вопреки прекрасному виду и сладкоречию, заботился лишь о своем, используя орков как дешевое орудие. Рулькан отвернулась, ушла, исчезла в глубине, а за ней — все явившееся множество лиц. Нер'зул трепетал от ужаса, от омерзения. Нет прощения, невозможно исправить содеянное. Что поделать? Остается лишь идти по дороге, столь искусно приготовленной Кил'джеденом, и молить уже не слушающих предков о том, чтобы как-нибудь все выправилось. Шаман закрыл ладонями лицо, заплакал. Скорчившись во тьме у поворота тоннеля, Гул'дан слушал всхлипы учителя и улыбался. Кил'джеден, несомненно, поблагодарит за узнанное сегодня. |
||
|