Глава шестая. Замыслы и злодеи

Веселый смех Умы вождь услышал еще на улице перед хижиной, и у него кольнуло сердце. Только теперь он поверил, что дочка выздоравливает и Черух не заберет ее душу…

Утром, когда он встал, все еще спали. Арида — рядом с ним в углу, ведунья — около младших дочек, а Ума — на своей лежанке. Рунат подкинул в еле тлеющий костер несколько сухих сучьев и тихонько, чтобы не разбудить, подошел к старшей дочери. Та спала на боку, подложив под щеку узенькую ладошку, и дышала ровно и спокойно. Вождь прислушался: нет ли хрипов, которые постоянно вырывались из горла Умы последние несколько дней? Но ничего подозрительного не уловил. Неужели окаха ушел?

Рунату не давала спокойствия одна мысль. Ирас отказался помогать дочери, утверждая, что ее может спасти только чуро. Но вот чуро ли ее спасло или вмешательство лесной ведьмы? Если чуро, то заслуги ведьмы никакой, а Ирас, в общем-то, прав. Но если помогла ведьма, то тогда получается, что Ирас слабый колдун. Это и пугало, и радовало.

Пугало потому, что слабый колдун — неприятность, а то и беда для племени, особенно, если во враждебном племени колдун хороший, знает, как духам в доверие войти. А радовало потому, что сильный колдун, а, точнее, сильный Ирас вождя не устраивал. С таким человеком приходится считаться: мало ли что, вдруг окаху на тебя нашлет или еще какую беду. А так — на душе спокойнее.

Из этих рассуждений Руната отнюдь не следовало, что он хочет немедленно избавиться от Ираса. С проверенным партнером дело лучше иметь, чем с каким-то новичком. Ирас выполнял много разных и полезных для вождя поручений. Например, именно от колдуна зависело — бросит ли кто вызов вождю во время ежегодного жертвоприношения после весеннего равноденствия. Любой воин, захоти он попытать силы, не посмел бы на это решиться без предварительного совета с Оман Яром и Идолом. А без колдуна с духами не пообщаться. Поэтому Ирас, во-первых, всегда знал об опасных настроениях в военной элите племени, а, во-вторых, мог соответствующим образом 'повлиять' на мнение духов. В нужном для Руната направлении.

Пока вождь был молод и силен, вызовов со стороны конкурентов он не боялся. Но с возрастом побеждать в схватках за власть становилось все труднее. Вот тут помощь Ираса стала просто незаменимой.

Несколько лет назад один из 'лосей', сильный и задиристый воин, надумал бросить вызов вождю. За несколько дней до предстоящего жертвоприношения он пришел к колдуну со шкурой бобра и попросил Ираса замолвить словечко перед Оман Яром, — чтобы тот помог победить Руната. На следующий день Ирас ответил, что Оман Яр он не принял жертву: уж слишком дух благоволит к вождю. Воин удалился разочарованным, но не успокоился. И через год снова пришел к колдуну просить о поддержке Оман Яра. И на этот раз дух ответил отказом. А третьей попытки Рунат амбициозному воину, грезившему о месте вождя, уже не предоставил, при помощи Ираса отправив его душу в акуд. Попил однажды утром задиристый 'лось' водицы из горшка — да и умер внезапно. Бывает.

Поэтому за предстоящую церемонию Рунат не беспокоился. К Ирасу за посредничеством никто из воинов в последние дни не обращался, а, значит, за власть в течение ближайшего года можно не переживать. Но время быстро летит. А у Ираса старший сын уже подрос, еще две-три зимы минует и мужчиной станет. А там… Глодала вождя черная мыслишка, что колдун своего сынка на смену ему, Рунату, готовит. Хотя Ирас и клянется, что сын колдуном будет, но разве этому узкоглазому можно верить? У него и мамаша была хитрая и злая, что змея.

Вот и получается, что Ирас помогает Рунату до поры до времени, пока ему выгодно, чтобы Рунат у власти находился. А чуть что не так повернется…

В общем, Ирас выходил у Руната из доверия с каждым годом все больше. А тут еще болезнь Умы и странное поведение колдуна. Как будто радовало его, что Ума умереть может. Неужели прослышал чего, стервятник?

Имел Рунат один тайный замысел, о котором никому не говорил, лишь с аригом поделился. С Храном вождя связывала старая дружба еще с детских времен. Родились они в одно лето, только Хран еще с малолетства отличался огромной физической силой и значительно опережал сверстников в развитии. Потому и статус мужчины получил на два лета раньше близнецов и жену себе нашел раньше. Да не абы кого, а старшую дочь вождя племени Косуль. Когда позже Рунат взял в жены Ариду, получилось, что стали они с Храном вроде как еще и родственниками.

Потом умер отец Руната, старый вождь, и тут Хран оказал Рунату очень большую услугу. По обычаю любой воин племени мог бросить вызов сыну вождя после смерти старого вождя. А если таких претендентов находилось несколько, то между ними устраивались предварительные поединки. В ту весну кандидатов оказалось как никогда много: Рунат считался совсем молодым и 'зеленым', и сразу несколько воинов-'лосей' решили, что наступил их черед занять место вождя.

Но тут, совершенно неожиданно, в предварительных схватках принял участие Хран. Он убил двух конкурентов, а вот драться с Рунатом не стал, сославшись на полученную рану. Хран действительно получил ранение, да и обычай такого поведения не запрещал. Так Рунат без боя занял место отца, а потом, уже заматерев, не отдавал его никому. Храна же он отблагодарил позже. Когда в схватке с 'бизонами' погиб ариг племени, то на его место вождь выбрал старого друга.

И с той поры Хран оставался правой рукой вождя, ни разу не дав повода усомниться в своей верности. Только один раз Рунат засомневался в надежности верного помощника: младший брат Храна спутался тогда с лесовичкой и едва не сбежал с ней в лес. Рунат устроил аригу хитрое испытание, но Хран его выдержал с честью: не стал просить за своего брата-изменника, обрекая того на смерть.

Вот с аригом Рунат и поделился своим тайным замыслом. Сыновей у вождя не было, а это означало, что рано или поздно кто-то из молодых воинов, невзирая на происки Ираса, бросит Рунату вызов. И тогда тому придется или оставить, с позором, место вождя или погибнуть. А если еще и Ирас предаст… Собственно, конкретный замысел, как таковой, на тот момент у Руната еще не сформировался, но мыслишки в голове бродили.

Однажды, сидя с аригом в своей хижине в помещении для советов, за чашкой кумыса, вождь завел разговор:

— А вот как ты, Хран, думаешь? Все ли наши обычаи справедливы?

— Это ты о чем, Рунат?

— Да так, вообще.

— Ну, если вообще, — ариг подумал. — Есть, конечно, и странные обычаи. Но они же со времен Бира и Шама идут, люди к ним привыкли. Да и духи, наверное, рассердиться могут, если обычаи изменить.

— Ну, духи, они разные бывают, — осторожно сказал Рунат. — Мы вон тоже, когда-то, если путникам верить, в лесу жили и Лашую поклонялись. А потом стали Идолу поклоняться. И ничего.

— Ну, не знаю, — Хран незаметно скрестил указательный и средний пальцы. Опасные слова произносит Рунат, как бы чего не вышло.

— А вот, какие тебе обычаи странными кажутся?

— Ну, — ариг почесал за ухом. — Например, почему женщинам между старой и новой луной нельзя мясо есть? Мужчинам можно, а женщинам нет. Или вот…

— Ну-ну, — заинтересованно подбодрил вождь.

— Вот, мне совсем не нравится. Детей мы в жертву приносим, как звери какие. Говорят, со времен Бира и Шама так заведено. А я вот думаю — разве дети в чем виноваты? — ариг осторожно покосился на вождя: не сказанул ли лишнего? Ирас бы уже давно на дыбы взвился. Но Рунат смотрел благожелательно.

— Еще вот, — ариг усмехнулся. — С сыном недавно разговаривал. Спрашивает, а когда я мужчиной стану, невесту поеду в другое племя выбирать? Ну, говорю, а что? А я же, говорит, этих девушек в глаза не видел. А если мне, какая девушка в нашем племени понравится? Почему я ее не могу в жены взять? Эх, молодежь, одни глупости у них на уме. Разве мы в их возрасте об этом думали?

— Не скажи, Хран, — не согласился Рунат. — А помнишь, как мы за девчонками подглядывали, когда они купались?

— Ну, это ж только подглядывали. А у этих уже женитьба на уме.

Рунат задумался, подлил аригу кумыса.

— Не скажи. Жениться твоему сыну, конечно, еще рановато. А вот по поводу невест, он, может, и прав. Ну, вот сам подумай. Во-первых, ездить далеко. Во-вторых, потом надо там подарки делать. В-третьих, невесты из чужого племени. У нас, в основном, жены из племени Косуль. А если у нас с 'косулями' война какая затеется? Получается, мы с ними драться будем, а у наших жен там родственников полно, те же братья. А?

— Да-а, тоже верно. А я не думал об этом.

— Во, видишь? А сын твой сообразил. Молодые — они не всегда бестолковые.

Мужчины помолчали.

— Я вот даже сейчас подумал. Ну, такая, может и глупая мысль, — Рунат исподтишка изучал реакцию арига.

— Да ты говори, Рунат. Я слушаю.

— Вот, думаю, значит. У меня сыновей нет. Зато дочь — умница и красавица. А на лошади ездит — многие пацаны так не могут. Но вождем ей не стать. По обычаям не положено. Да и как она с парнями драться будет? Хотя, в сказах говорится, что женщины тоже когда-то вождями были. Смешно, конечно. Слышал сказ про Дочь Озара?

— Да слышал, вроде. Это когда еще варии жили. О, давно это происходило. А ты к чему?

— Да вот, подумал я, — Рунат на ходу формулировал идею, которая только зарождалась в голове. — Вот, представь. Берет мою дочь, дочь вождя, то есть, в жены какой-нибудь воин. Хороший воин, не абы кто. К примеру, твой сын. И становится вождем.

— Это почему? — ариг хотя и захмелел немного от кумыса и обрисовавшейся перспективы, но пытался мыслить трезво. — Это же не по обычаям. По обычаю положено вызов вождю бросать. Или его сыну, если вождь умер.

— А если сына нет? Несправедливо получается: чем дочь хуже? А вот пусть молодые воины между собой сражаются, кто захочет на дочери вождя жениться. Кто женится, тот потом и вождем станет.

Рунат хотел закончить мысль, но потом предусмотрительно добавил:

— Когда я умру.

Хран морщил лоб, пытаясь вникнуть в замысел вождя.

— Ну, интересно. Это что же получается? Мой сын может вождем стать, если на твоей Уме женится?

— Ага.

— А обычаи?

— Вот я и говорю — обычаи. Тебе же они тоже не нравятся?

— Ну, некоторые.

— Ладно, ты подумай, — Рунат хлопнул арига по плечу. — Это не к спеху. У меня Ума еще мала. Да и твой сын еще не вырос.

Такой вот разговор состоялся недавно у вождя с аригом. А тут Ума заболела. Тогда и задумался Рунат: не происки ли это Ираса? Ариг-то не проговорится, да у колдуна везде уши.

Вышел сегодня вождь утром на улицу, а колдун вот уже, будто всю ночь у хижины караулил.

— Солама калама, Рунат!

— Калама солама.

— Как дела? Как здоровье Умы?

Руната чуть не перекосило: ишь, какой заботливый выискался. А где еще вчера был?

— Слава Идолу, уже лучше. А ты чего с утра пораньше?

— Да вот как. Луны сегодня опять не было. Ночью несколько раз смотрел. Пора жертву готовить. Вот-вот молодая луна может народиться.

— Ну что ж, готовь. Выбрал уже?

— Угу. Сын ведьмы. В самый раз.

Вождь замялся:

— А что, обязательно его? Там же еще мальчики есть.

— Те не годятся. Этот нужен, — хмуро произнес колдун, заметивший нерешительность Руната. — Он рыжий. Это — знак огня. Такое не каждый год бывает.

— Ладно, — вождь еле заметно выдохнул. — Этого, так этого. Чего еще?

— А, может, и ведьму заодно?

— Чего?!

— Ты прикинь, Рунат, — зачастил колдун. — Когда мы в последний раз ведьму сжигали? Это уже сколько лет прошло. Редко они в руки попадаются. Мне сон сегодня приснился — Оман Яра видел, сердитого.

Ирас сделал многозначительную паузу. Но вождь не отозвался.

— Сердился Яр. Говорил, жертву хочу, женщину. И со светлыми волосами.

— Так и сказал? — недоверчиво прищурившись, спросил Рунат.

— Ага.

— А цвет глаз не назвал? — вождь издевался, но Ирас не понимал юмора, задумался.

— Нет, про глаза ничего не говорил, — с сожаленьем произнес. Эх, промахнулся, не разузнал заранее, какой цвет глаз у лесовички.

— Перебьешься без ведуньи, — не без удовольствия сообщил Рунат. — А, впрочем, посмотрим еще. Ближе к вечеру скажу.

— Хорошо, — колдун засуетился. — Так я твоих девочек посмотрю, что с ними?

— Не надо. Там есть кому смотреть.

Рунат решил выждать. Чего с Ирасом раньше времени ссориться? Ума ж еще не выздоровела. А младшие и вовсе сильно болеют. Надо подождать. Сжечь ведунью всегда успеется. Глядишь, еще и пригодится.

… Услышав смех Умы, вождь вошел в хижину. Дочка сидела у костра и хлебала из горшка мясной бульон. Рядом вся сияла от радости Арида. Ведунья сидела в стороне, что-то толкла на плоском камне. Увидев отца, Ума улыбнулась:

— Какой суп вкусный, папа. Мама говорит, я так давно не ела. А Олия говорит, чтобы я много не ела, а то живот заболит.

— Живот — не голова, — благодушно произнес вождь. — Поболит и пройдет.

— Да не в этом дело, — подала голос ведунья. — Суп не очень свежий, запах идет. Надо бы новый сварить, а то у Умы сейчас живот слабый.

— Суп как суп, — с обидой произнесла Арида. — Вчера утром варила. И не пахнет почти. Мясом только.

— Ну, не знаю, — вождь посмотрел на жену. — Но ты слушай, что Олия говорит.

— Мне Олия рассказывала, у нее здесь сын, — внезапно встряла Ума. — Он меня на три зимы младше. Можно ему с нами поиграть?

Вождь опешил.

— Э-э, тебе еще рано играть. И сестры, видишь, совсем больные.

Рунат решил замять скользкую тему и переключил разговор:

— Арида, а меня ты покормишь?

— Ой, садись Рунат, — Арида вскочила. — Сейчас мясо достану.

Ведунья подошла к вождю, тихо спросила:

— Рунат, можно я к сыну схожу?

— Сходи.

Олия продолжала стоять на месте.

— Чего еще?

— А что с сыном будет? Я слышала, скоро жертву приносить собираются.

— Где слышала?

— Из хижины выходила. Воины разговаривали. Так что с сыном будет?

Рунат нахмурился:

— Заладила: что с сыном, что с сыном. Скажи спасибо, если сама жива останешься.

Ведунья пыталась поймать взгляд вождя, но тот отвернул голову. И столкнулся с глазами Ариды. В глазах жены звучал немой укор и страх.

— Ну, что я могу сделать? — сердито спросил вождь. — Его Оман Яр выбрал. Он рыжих любит.

— Его ваш колдун выбрал, змей подколодный, а не дух огня, — негромко, но твердо сказала ведунья. В голосе женщины вождю почудилось презрение. Он засопел, но не нашелся, что возразить.

— Папа, — Ума распахнула светло-серые глаза с огромными ресницами. — Папа, что ты говоришь? Этого мальчика убьют?

Девочка заплакала.

— Да что вы тут, сговорились что ли? — вождь попытался изобразить гнев, но у него не получилось.

— Не надо, Рунат, этого делать, — осторожно, но настойчиво проговорила жена. — Я боюсь. Оман Лашуй рассердится.

— Какой еще Лашуй? — возмущено начал вождь и осекся. Он понял, на что намекала жена. Если ведунья возносила молу Лашую (а к кому же лесовичке еще обращаться, не к Идолу же?), то получается, что Уме помог Лашуй. А если сына ведуньи убьют, то она может снова обратиться к Лашую, и тогда… Вождь как-то не предусмотрел сразу эту ситуацию. И теперь оказался перед выбором: или пощадить сына ведуньи, но тогда рассердится Ирас; или отдать в жертву мальчика, но тогда Олия из мести может опять наслать окаху на Уму. Рунат покосился на плачущую дочь и дрогнул.

— Ладно, вы того, я подумаю.

Но Арида продолжала смотреть на мужа в упор, ее темно-серые глаза почернели от напряжения. А сбоку стояла Олия, и Рунат даже боялся повернуться навстречу ее обжигающему взгляду. Во, попал!

— Ну, это, ладно, — вождь пошел на попятную. — Не тронут его. Я скажу колдуну.

Черух с ним, Ирасом! Пусть сам перед Яром выкручивается. Можно и другого мальчишку в жертву принести.

Отшельник и Павуш присели на небольшой поляне на склоне холма. Внизу, в нескольких десятках метров, текла река. Противоположный, низинный берег переходил в пологий склон, поросший кустарником. Мальчик заметил, что лес на той стороне заметно поредел и рос не сплошняком, а чередовался с кустарниками и прогалинами, покрытыми одной травой. Павуш показал пальцем:

— Какой маленький лес. Как люди в нем живут?

— Это не лес, Павуш, а роща, — пояснил От. — Лес только на нашей стороне остался. А там уже лесная степь началась.

— Это как?

— Степь — это такое ровное место, как поляна, но очень большая. Деревьев там совсем не растет, только возле реки или ручья. Если несколько дней идти вдоль нашей реки, то можно и до степи дойти. А в лесной степи деревья растут, но не везде. Роща называется. Давай перекусим, однако.

Отшельник извлек из мешка небольшой бурдюк с водой и кусок мяса.

— Костер разводить будем? — деловито поинтересовался Павуш. После утренней апатии, вызванной мрачными предчувствиями о судьбе мамы и брата, он опять ощущал прилив энергии.

— Зачем нам костер? И так солнце палит, — улыбнулся спутник. — Да и некогда нам. Надо к вечеру до места успеть. А ты что, умеешь костер разводить?

— Умею, — небрежно заметил мальчик. Подумаешь, костер! Он много чего умеет.

— А как ты разводишь?

Павуш достал из внутреннего карманчика два камушка и показал отшельнику.

— Ух, ты, у тебя даже колчь есть. Молодец. Камнями не каждый умеет огонь добыть. Ты, наверное, у отца научился?

— У отца.

— А хочешь, я тебе чуро покажу?

Павуш широко открыл глаза. Чуро? Ничего себе!

— Это как?

От снова засунул руку в мешок и вытащил оттуда округлый продолговатый и блестящий камень желто-серого цвета.

— Смотри, Павуш, это тоже колчь, как и у тебя, только большой и очень ровный.

Мужчина поднес камень к самому лицу мальчика, и тот увидел на отполированной поверхности свое отражение. Эффект получился столь неожиданным, что Павуш в испуге откинул голову.

Отшельник засмеялся:

— Ты что, себя никогда не видел?

— Почему? Видел, — смущенно ответил Павуш. Ему стало немного стыдно. — В воде бывает, когда она не бежит. Мама говорит, что это дух воды так шутит, человека заманивает.

— Ну вот, видишь, камень тоже может шутить, если его очень гладким сделать. Но не любой. Такой камень казо* называется. В него не только человека можно заманить.

Отшельник покрутил камень в руке, он заблестел в лучах солнца, и мальчика будто что-то кольнуло в глаза. Павуш закрыл лицо ладонью:

— Ой, что это?!

Отшельник опустил руку с камнем.

— Это я солнце поймал. А теперь смотри настоящее чуро.

Он подобрал с земли сухую веточку и направил 'солнечный зайчик' на нее. Через какое-то время на веточке образовалась черная точка, и появился слабый дымок.

Павуш смотрел во все глаза. Он был ошеломлен.

— Ладно, Павуш, я тебе вечером еще кое-что расскажу. А сейчас жуй мясо и пойдем. Нам до вечера надо до землянки дойти.

— А можно мне попробовать солнце поймать? — мальчик аж задрожал от возбуждения. — Я только один лучик.

— Хорошо, — отшельник протянул казо. — Так и быть, попробуй.

Огуша из оленьей шкуры может выдержать даже попадание стрелы, не то, что удар кнута, но надсмотрщик хорошо знал свое дело. Он примерился и хлестнул долговязого бортника по открытым икрам, так, что тот взвыл от боли.

— Пошевеливайся, урод! — выкрикнул 'лось'. — Я тебя предупреждал, чтобы шустрее мотыгой махал.

С утра плененных лесовиков, вместе с другими раби, выгнали рыть канавы. Бортник мотыги в руках отродясь не держал, да и в целом не отличался повышенным трудолюбием. А зачем трудиться, если в лесу можно и на подножном корму прожить? Он даже на охоту не ходил, только рыбачил изредка. Благодаря умению ладить с кусучими дикими пчелами, бортник всегда имел в достатке мед, воск, пергу и прочие полезные продукты пчелиной деятельности, весьма ценимые первобытными людьми. В том числе и муссу на всю зиму запасал — результат труда пчелы и пытливого ума человека. Постоянный спрос среди сородичей на эти вещи позволял хитрому лесовику безбедно существовать, производя натуральный обмен на другие нужные продукты и товары: мясо, овощи, фрукты, а также шкуры, рога и кости.

Столкнувшись, едва ли не впервые в жизни, с тяжелым физическим трудом, бортник изнемогал на земляных работах. К тому же он хромал, что не придавало ему прыти и сноровки. Придирчивому надсмотрщику это, в конце концов, надоело и он 'приложил' лентяя со всем старанием и умением опытного кнутобойца.

Получив удар, лесовик выпустил из рук мотыгу и сел на землю. На его глазах от боли и обиды выступили слезы.

— Ты чего, скотина лесная?! Не понял? Кому сказано — пошевеливайся?! — 'лось' снова занес кнут. Бортник вжал голову в плечи и зажмурил глаза, как будто это могло спасти его от расправы. Но удара не последовало.

— Эй, погоди! — окрикнул кто-то вошедшего в раж надсмотрщика. — Ты чего его лупишь?

— Да вот, Ирас, рабить не хочет, урод ленивый.

Лесовик повернул голову — возле его мучителя стоял высокий гарт в лосиной огуше. Узкие глаза насмешливо поблескивали.

— Ты новеньких сильно не гони, дай им втянуться. Они ведь в лесу привыкли с утра до вечера кверху брюхом у костра лежать. Их кормили сегодня?

— Нет еще. Скоро похлебку из травы сварят, покормим.

— Вот ты этому корма и не давай, раз рабить не хочет. Останется без еды, увидишь, сразу зашевелится. Ты кто такой? Эй, лесовик!

Бортник с кряхтеньем поднялся, всем видом изображая крайнюю степень усталости, сделал несколько ковыляющих шагов навстречу гарту.

— Бортник я. Мед собираю. А ты, вроде, колдун, я слышал?

— Ну, колдун. И чего?

Лесовик пододвинулся еще на пару шажков:

— Тебя ведь Ирасом кличут?

— Ну, Ирасом.

— Можно с тобой поговорить? — бортник тянул время. Он чувствовал, что ему надо как-то заручиться поддержкой колдуна, имевшего, судя по всему, власть над гартами. Только не знал, с какого края зайти.

Колдун пожал плечами. Долговязый, униженно пригибающий голову, лесной дикарь производил комичное и жалкое впечатление.

— Говори, если есть что сказать.

— Ты посмотри на меня, Ирас, — заныл лесовик. — Я старый, нога хромая, не могу я быстро работать, я даже нагнуться толком не могу. А этот меня плеткой бьет.

— И правильно делает.

— Да не могу я. Ирас, может мне чего другого поручишь? Я мед могу собирать, по деревьям лазить.

— Это ты в лесу мог по деревьям лазить. А здесь все должны рабить.

— Ага, если бы все, — завистливо пробурчал бортник. — А чего тогда Олия ничего не делает, только шастает по стойбищу взад-вперед?

— Это какая Олия? — в голосе колдуна появилась заинтересованность.

— Ведунья наша.

Ирас поднял и опустил брови, покосился на других лесовиков, с любопытством прислушивающихся к разговору.

— Иди-ка сюда, — он поманил бортника рукой, отходя в сторону. Тот послушно захромал за ним.

— А что она, ведунья, сегодня сюда приходила?

— Ну, да. Недавно совсем, — почувствовав интерес колдуна, лесовик с готовностью начал вываливать все, что знал. — С сынком своим разговаривала.

Доносчик махнул рукой в сторону высокого клена, около которого сидели на траве Данул и еще два мальчика, связанные между собой и привязанные к дереву веревкой.

— А о чем они говорили?

— Э-э, Олия говорила, значит, что все в порядке, — бортник на ходу пытался выдумать что-нибудь такое, что зацепило бы колдуна. — Мол, пусть потерпит, она все придумает и это, это… в общем, все скоро будет хорошо. У них.

— Скоро будет хорошо? Так и сказала? — Ирас насторожился.

— Так и сказала. И вообще, — доносчик понизил голос. — Эта Олия постоянно ругает вас, ну, гартов. Так бы, говорит, всех бы и убила. И сынок у нее прямо кричит, я сам слышал, чтоб вы, гарты, все сдохли. И не только я слышал.

— А кто еще?

— Этот ваш, ариг, что ли. Он слышал. Пацан при нем кричал.

— И что ариг сделал?

Бортник помялся, изображая, что вспоминает:

— Да так, ничего не сделал.

— Совсем ничего?

— Ничего.

Ирас почесал лоб, словно пытаясь ухватить ускользающую мысль:

— Ариг, говоришь… А ариг он, того, с ведуньей, много разговаривал?

— Да уж разговаривал, это точно. Может быть и много, — бортник осторожничал, боясь ляпнуть лишнего.

— Ты не бойся, говори, — подбодрил Ирас, — Я все должен знать. О чем они говорили?

— Я не слышал, — вздохнув, признался доносчик. Врать он не решился. — Но разговаривали много. Это точно.

Ирас задумался. Потом неуверенно произнес:

— Пожалуй, я могу тебя к свиньям отправить рабить, там тебе легче будет.

— Сейчас? — обрадовался бортник.

— Нет, погоди пока. Ты вот что, пригляди за пацаном. И если Олия придет — послушай, о чем они говорить будут. И вообще слушай, что ваши между собой говорят. И если что — сразу мне. Понял?

— Понял, — разочарованно протянул доносчик. — Что же мне, по-прежнему здесь рабить?

Колдун подозвал надсмотрщика:

— Ты это, не бей его больше. Ему нельзя много рабить. Пусть так, роет понемногу. И покорми его хорошо. Понятно?

Воин недоуменно пожал плечами:

— Как скажешь, Ирас. А кричать-то на него можно?

— Кричать можно. Даже нужно. Но не бей. Он мне еще понадобится.

Ирас неожиданно замахнулся рукой на бортника и несильно ударил того по щеке. Выкрикнул громко:

— Иди рабить, урод лесной! Ишь, только бы бездельничать да еду просить.

Бортник, втянув плечи, суетливо заковылял к брошенной мотыге.

— Чего? — ариг не верил своим ушам. Он с сыном упражнялся в стрельбе из лука на краю стойбища, где стоял старый толстый дуб, когда прибежал запыхавшийся младший ариг.

— Урак умер, — Бурун развел руками.

— Умер или убили?

— Жена говорит, вроде, умер. Змея укусила. Я послал трех воинов. Один там останется, а те труп принесут.

— А чего жена там делала?

— Воды ему понесла. Подумала — жарко сегодня, вдруг воды не хватит. А он лежит на траве. И ухо так опухло. Вот так, — помощник арига изобразил, какое у Урака стало ухо. — Как гриб на березе. Похоже, змея прямо в ухо укусила.

— Говоришь, змея? — Хран напрягся. Змея… О, Черух побери! Вот он, сон про змею, что он видел вчера перед приходом Олии. И Урак тогда с нею находился. Стоп-стоп… Что-то еще сидело в памяти, но ариг не мог это воспоминание зацепить. Когда он впервые увидел ведунью? В лесу у землянки, где Урак заколол брюхатую лесовичку. Перед глазами вдруг отчетливо всплыло: ведунья стоит, связанная, на коленях, глаза сверкают так, что оторопь берет. Чего она там шипела? 'Лашуй вас за это накажет', - так, кажется? Неужели ведунья змею на Урака наслала? Вот это да! Хран аж вздрогнул про себя. Ну и ведьма! Ну и сила у нее: не зря, глаза такие страшные. Иногда. А вчера вроде добрые были вечером, когда с ним разговаривала. Даже подмигнула. Или ему показалось?

Бурун смотрел выжидающе. Он выглядел растерянным, но не расстроенным. Доносчика и лентяя Урака в племени никто не любил.

'А чего там еще во сне-то было? — вспоминал ариг. — Кто-то шептал: Хран, обернись. А кто шептал? Змея, что ли? А чего змее шептать? Да и голос вроде Олии был. Может, она предупредить хотела о чем?' Ариг совсем запутался в размышлениях и воспоминаниях.

— Умер, говоришь? Ну и ну. Бывает. Хороший выстрел, сынок.

*Казо — каменное зеркало.