"Виновата только я…" - читать интересную книгу автора (Лэм Шарлотта)

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Для Закери Веста этот день начался не особо удачно. Полночи он не мог заснуть. Собственно, ему нередко было страшно засыпать: он боялся ночных кошмаров. С тех пор как произошла авария, он переживал ее снова и снова, сотни раз. Переживал тот ужас, который испытал, увидев мчащуюся навстречу машину, боль от падения на руль, удар, а затем языки пламени, охватывающие его.

Чтобы не думать о плохом, он решил заставить себя вспомнить что-нибудь приятное — девушку в белом, которую он видел незадолго до аварии, она тогда плыла по саду. Он так и не забыл ее. За все эти долгие месяцы болезни она была единственным отрадным островком в его памяти, к которому он возвращался в минуты отчаяния. Он мечтал найти ее, но после аварии опасался садиться за руль; если ему нужно было куда-либо отправиться, он всегда вызывал такси.

Как только он решится, сразу поедет на ее поиски. Он чувствовал, что однажды обязательно встретится с ней. Почему-то он был уверен, что она где-то ждет его.

Наутро он встал еще затемно, приготовил себе кофе и тосты. Позавтракал, стоя перед окном, наблюдая за восходом солнца из-за моря и слушая грустный крик чаек.

Позже он пошел в студию. Там было холодно, как на Северном полюсе, потому что он забыл включить центральное отопление. Он посмотрел на чистый холст, который поставил на мольберт, как только вернулся из больницы. На нем не было ни единого мазка. После несчастного случая он до сих пор не рисовал. Но заставлял себя не отчаиваться и каждый день притворялся, что сегодня сможет рисовать, что все нормально, что жизнь вошла в обычное русло.

Отвернувшись от пустого холста, он взял палитру, специально не спеша выбирая каждую краску.

Он решил просмотреть блокнот с набросками в поисках чего-нибудь стоящего. Некоторые наброски были совсем старыми, некоторые даже почти закончены, наполнены деталями: шторм на море, чайки на вспаханном поле, голые деревья на фоне восходящего солнца.

А некоторые представляли собой несколько линий, наспех начерченных и забытых. Ему не попадалось ничего, что бы он хотел нарисовать. Никак не попадалось.

Разозленный и огорченный, он взял кисть, обмакнул ее в красную краску и с яростью набросился на чистый холст, пока на нем не осталось ни одного белого пятнышка.

Отбросив кисть и с трудом дыша, он нетвердой походкой направился к окну, открыл его и вдохнул холодный декабрьский воздух, наблюдая, как выдох превращается на его глазах в пар.

Тут он заметил смотрящую на него с куста малиновку. Он в свою очередь тоже стал наблюдать за ней. Раньше бы он обязательно взял блокнот и зарисовал ее. Сейчас же он просто смотрел, а потом и вообще отвернулся. На бесформенное пятно на холсте он решил не смотреть, просто прошел мимо в кухню и налил себе еще одну чашку кофе. Пока он пил его, зазвонил телефон.

Ответил он неохотно, испытывая большой соблазн вообще не отвечать на звонок:

— Да?

— Закери, в конце концов, ты приезжаешь на следующей неделе или нет?

Он сразу узнал безапелляционный тон сестры, ей даже не надо было представляться. Флора жила со своим мужем-французом в Провансе. Ив был человеком с безграничным терпением и неплохим чувством юмора, иначе бы он, конечно, не выдержал с его сестрой десяти лет.

— Я же говорил тебе… — начал было Закери, но Флора не дала ему закончить, такую вольность она редко ему позволяла. Те пять лет, на которые она была старше, как ей казалось, давали ей превосходство над ним, право перебивать и постоянно поучать его, как и когда ей заблагорассудится.

— Не можешь же ты там остаться на Рождество! У тебя наверняка ужасно холодно. И, как я подозреваю, ты не запасся достаточным количеством еды, а магазины на праздники, к твоему сведению, закрываются. Отсюда простой вывод — ты должен быть с семьей. Какое Рождество без семьи?

— Как какое? Спокойное!

Флора ничуть не смутилась.

— Я забронирую тебе билет до Марселя; ты сможешь забрать его в Хитроу. Лучше тебе приехать двадцать третьего, чтобы быть с нами в канун Рождества.

— Нет, — упрямо настаивал он. — Я не приеду, Флора. Не трать деньги на билет, которым я все равно не воспользуюсь.

— Закери, послушай…

— Нет, Флора! — Его голос чуть не сорвался от раздражения. — Это решено, я не еду.

Его рассерженный тон на какое-то время заставил ее замолчать, поэтому он уже мягче продолжал:

— Я ценю твою заботу, но пойми, я вряд ли составлю вам приятную компанию. Я не в том настроении, чтобы быть для Сэмми и Клода веселым дядюшкой, — просто испорчу праздник, а я не хочу этого. Поэтому веселитесь. Поздравь от меня детей, Ива и его родных, и…

— Дана приедет к родителям, — поспешно вставила Флора, чувствуя, что он уже собирается повесить трубку. — Я сказала ей, что ты приезжаешь. Она умирает, так хочет снова увидеть тебя, несмотря на то, как ты с ней обошелся в больнице. Это такая добрая душа; она говорит, что понимает, почему ты не разрешил ей тогда навестить тебя, а теперь она готова дать тебе еще один шанс. Надеюсь, ты не выставишь меня в глупом виде, не явившись сюда?

— Флора, прекрати, наконец, вмешиваться в мою жизнь! Просто оставь меня в покое! — Затем Закери с силой бросил трубку, взял свой кофе и направился в студию. Там он взглянул на огромные красные кляксы, покрывавшие весь холст, — они как нельзя лучше соответствовали его настроению.

Флора опять хотела видеть его с Даной. Закери бы предпочел, чтобы она больше не вмешивалась в его жизнь, но она делала это уже так давно, что, скорее всего, считает его неспособным самому выбирать себе судьбу. Она так и не поняла, почему они с Даной расстались.

Восхитительная блондинка, певица — да к тому же хорошая певица, он вынужден был признать, — она зарабатывала кучу денег. Практичная Флора это очень ценила.

— Почему ты порвал с ней? — продолжала она интересоваться, но Закери никогда не отвечал. Из принципа он никогда ничего не говорил сестре. Так он экономил время и, кроме того, давал Флоре обширное поле для домыслов — из нее получился бы отличный детектив.

А правда заключалась в том, что у Даны была связь с кем-то еще, Закери обнаружил это, и у них произошла ужасная сцена. Он сказал ей, что не хочет ее больше никогда видеть, и это были не просто слова, оброненные в ссоре, он действительно так решил.

Тем не менее Флора в очередной раз вмешалась. После его первой пластической операции, когда он стал немного походить на человека, она позвонила Дане, выступавшей в лондонском ночном клубе, чтобы та приехала навестить его.

Дана изо всех сил старалась не вздрогнуть, когда впервые увидела его, но Закери успел прочитать ужас в ее глазах, хотя она и прятала его за широкой улыбкой.

— Как ты, мой бедненький? — заворковала она. — Я бы приехала раньше, но Флора сказала, что ты еще не окреп, чтобы видеть кого-либо. Как только она сообщила, что тебе лучше, я сразу примчалась.

Он наблюдал за ее болтовней, которой она пыталась скрыть свой испуг, делая его этим только еще более заметным.

— Какая уютная маленькая комнатка! Ты выглядишь отлично, дорогой, правда очень хорошо! Когда ты вернешься домой, как ты думаешь?

— Без понятия, — отрезал он. — Тебе лучше уйти, Дана. Флоре не следовало просить тебя приезжать. Я не хочу никого видеть.

Осеннее солнце золотило ее волосы, покрывало таким же золотом ее светлую кожу, делало ее зеленые глаза похожими на глаза кошки. На ней был костюм — самый простой из тех, что он когда-либо видел на ней, но который наверняка стоил целое состояние: голубая шелковая блузка с короткими рукавами и глубоким вырезом и коротенькая юбочка, обнажавшая ее длинные загорелые ноги.

Ее красота больше не трогала Закери. За обаятельной внешностью он разглядел настоящую ее сущность, и она была ему безразлична.

Но Дана проигнорировала его выпад, присела на краешек кровати и, кокетливо улыбаясь, прикрыв зеленые глаза темными пушистыми ресницами, произнесла:

— Дорогой, неужели ты ни капельки не рад моему приходу? Может, я хотя бы получу поцелуй?

И она наклонилась к нему — тело напряжено, глаза закрыты, будто это единственный способ выдержать его прикосновение.

— Ты что, оглохла? Убирайся, оставь меня! — завопил он.

Дверь открылась, и вбежала взволнованная медсестра.

— Мистер Вест, вас уже слышит вся больница. Пожалуйста, перестаньте кричать!

— Уходи, уходи! — продолжал он рычать.

Дана сползла с его кровати, откинув за спину золотистые волосы, и бросилась из палаты, притворясь оскорбленной. Как только за ней закрылась дверь, Закери истерически захохотал. Решив, что он на грани нервного срыва, сестра позвала врача.

— Не беспокойтесь, доктор, — заверил его Закери. — Я в порядке. Просто у меня была посетительница, которая с трудом заставила себя поцеловать жабу, а та не превратилась в принца.

Он шутил, но реакция Даны на его внешний облик глубоко запала ему в душу. Это помогло ему осознать, как он на самом деле выглядит. Единственные женщины, кроме Флоры и других родственниц, кого он видел после аварии, были медсестры; но они натренировались не обнаруживать свою реакцию на травмы. Дана же продемонстрировала ему, как на него будут смотреть большинство женщин.

Может, именно по этой причине он не отправился до сих пор на поиски девушки в белом — он боялся, что она испугается, увидев его изуродованное лицо.

Чтобы перестать думать о том, что всколыхнул в нем звонок сестры, он надел свитер, старый пиджак и пошел в сад рубить дрова.

Несколько минут спустя он услышал звук подъезжающей машины. У него редко бывали гости. Удивленный и не слишком обрадованный нежданным вторжением, он обошел коттедж и увидел около ворот женщину.

На какую-то долю секунды у него появилось странное чувство, что он знаком с ней, но, рассмотрев поближе, он решил, что никогда ее не видел. Это была очень бледная стройная женщина с правильными чертами лица, подчеркнутыми прической — собранными сзади в пучок волосами.

Последним к нему приходил журналист, выискивавший какой-нибудь материал для статьи. Закери прогнал его, пообещав, что в следующий раз сломает ему шею.

— Можно я так и напишу, мистер Вест? спросил журналист, почувствовавший безопасность, только сидя в машине. Им кажется, что они очень остроумны! У Закери никогда не хватало времени на прессу.

Может, это очередная журналистка? — старался он понять, крикнув ей: «Кто вы? Что вы хотите?» Он даже не попытался скрыть раздражение.

Когда она представилась, он неожиданно вспомнил ее, несмотря на то что прошло столько месяцев. Она ему не нравилась. Она была холодной, чопорной представительницей женского пола. Закери хорошо помнил ее накрахмаленные белый фартук и шапочку, которые почти хрустели при движениях; он подозревал, что она крахмалила даже нижнее белье. Она олицетворяла собой тип женщин, которых он больше всего не выносил. Чересчур организованная, вечно занятая, стремящаяся всеми повелевать, как его сестра. А что самое плохое, так это ее манера говорить с ним — она старалась успокоить его, будто он капризный ребенок, глаза были наполнены жалостью.

Закери не выдержит этого. Он ненавидел, когда люди жалели его; он предпочитал шокировать их, тогда по крайней мере они прекращали притворяться.

Вот и сейчас он сделал вид, будто верит, что она приехала ради его неотразимой внешности и обаяния, перед которыми не могла устоять.

Это развеселило его. Ведь влечение — это последнее чувство, которое она могла испытывать к нему в его нынешнем состоянии. Он читал это по ее расширенным темным глазам, наполненным чувством, которым могло быть только отвращение. Без сомнения, она считала, что после столь дорогих операций его лицо восстановилось почти полностью, но Закери-то знал, что это было не так — во всяком случае, пока. Хирург предупреждал, что придется сделать еще не одну операцию, прежде чем он будет более или менее походить на себя прежнего.

Он схватил и поцеловал ее единственно для того, чтобы она потеряла сознание от ужаса, — без сомнения, только для этого.

Закери успел подхватить ее раньше, чем она приземлилась на тропинку, внес ее в дом, посадил на диван в гостиной, наклонив ей голову к коленям, а сам пошел за бренди.

Когда он вернулся, она уже успела прийти в себя, но была еще багрово-красной от прилива крови.

— Извините, вы, наверное, Бог знает что подумали обо мне? Я не знаю, что нашло на меня… Я просто не должен был вас целовать, — коротко произнес он, всовывая бокал с бренди ей в руку.

— О нет, спасибо, — поспешно отказалась она, будто это был яд.

Он взял ее за руку и с силой поднес бокал к губам.

— Пейте.

Она неохотно сделала глоток, вздрогнула, и только тогда Закери отпустил ее. Он взял стул и сел напротив дивана.

— Итак, что же вы хотите, сестра?..

— Гилби, — подсказала она, вертя в руках бокал. — Я… мой отец Гарри Гилби. — Она замолчала, наблюдая за его реакцией. Лицо Закери ничего не выражало.

— Мы встречались с ним раньше? Извините, но…

— Он был в другой машине, — прошептала она.

Какое-то время Закери не был уверен, что правильно расслышал. Он смотрел на нее, нахмурившись.

— В другой машине?

Она посмотрела ему в глаза и кивнула.

— Он… это был он… другой водитель? — хрипло спросил Закери.

Она опять кивнула, ее лицо побледнело.

Закери выругался.

Она вздрогнула.

— Это не похоже на него, мистер Вест. Он не был пьян, он всегда осторожно водит, он был… очень взволнован и… Я не ищу ему оправданий, но…

— Звучит именно так! Но если вы не ищете оправданий, то что же вы делаете? — злобно произнес Закери, заставив ее прикусить губу. У нее был крупный рот, нижняя губа полная и теплая, как он успел заметить, что никак не вязалось с ее прической и манерой застегиваться на все пуговицы.

— Просто я хотела объяснить, — прошептала она. — Чтобы вы поняли, почему это произошло.

Его брови сдвинулись.

— Вы были в машине вместе с ним?

Она отрицательно покачала головой.

— Если бы была, то ничего бы этого не произошло.

— Он был на моей полосе и гнал на бешеной скорости. У меня не было возможности избежать столкновения — он сказал вам это?

— Конечно, он сказал. Он винит только себя, он ужасно сожалеет о случившемся, поверьте мне!

Закери засмеялся.

— Как мило с его стороны. Он пострадал?

— Чуть-чуть…

— Конкретнее?

— Синяки и испуг, — негромко произнесла она, видя, как искривились при этом его губы.

— А сколько он пробыл в больнице?

С явной неохотой ей пришлось признать:

— Только одну ночь.

Закери злобно улыбнулся.

— А я не выхожу из больниц до сих пор.

— Я знаю. — Ее голубые глаза смотрели прямо в его. — Я очень сожалею о том, что произошло с вами, мистер Вест, так же как и мой отец. Пожалуйста, поверьте мне, он осознает, что натворил, и это очень тяготит его.

— Не думаю, что так, как это тяготит меня! — Он встал. — Но в любом случае что вы-то здесь делаете? Что вам нужно?

Она тоже встала и поставила бокал на столик.

— Я пришла умолять вас… Я знаю, что моего отца признают виновным — он не отрицает вину… но… мистер Вест, скоро ваше лицо восстановится, поверьте мне. Я знаю много таких случаев, как ваш, хотя, конечно, это займет время, но вы обязательно придете в норму.

— Мое лицо никогда не станет, как вы называете, нормальным! — Закери так разозлился, что ему захотелось ударить ее.

Она помолчала, но, нахмурившись, медленно продолжила серьезным голосом:

— Вы ошибаетесь. Я понимаю, почему вы так думаете, но вы не правы, мистер Вест. Это займет год или чуть больше, пластическая хирургия теперь творит чудеса, особенно если вы попадете к лучшему специалисту, а я знаю, что вы лечитесь именно у такого. Он отличный хирург, самый лучший в стране.

— Даже он не обещает мне полное восстановление! — Закери вдруг засмеялся, вспомнив Дану. — Вам надо было видеть лицо моей бывшей девушки, когда она навестила меня после последней операции! Мне показалось, что она потеряет сознание.

Луиза вздрогнула и побледнела еще больше, взирая на него.

— Я уверена, что она просто очень волновалась за вас. Я согласна, что это не произойдет моментально, но у вас снова будет ваше лицо.

— Не лгите мне! — огрызнулся он. — Я знаю только то, что вижу в зеркале. Я сейчас страшен как черт и, очевидно, таким и останусь. Все женщины будут замирать передо мной только от одного чувства — от ужаса, так же как и вы совсем недавно.

Краска залила ее лицо, и она отвела взгляд.

— Я не от…

— От этого, от этого. А когда я вас поцеловал, вы вообще упали в обморок. Мне пришлось даже принести вас сюда.

— Это произошло не потому, что… — начала было Луиза. На ее лбу выступили капельки пота.

Закери со злостью засмеялся.

— Не утруждайте себя, не надо притворяться. Я отлично знаю, почему вы потеряли сознание.

Ее ресницы опустились, она перестала протестовать, но на лице отражались противоречивые эмоции. Он наблюдал за ней, немного удивившись.

Наконец он произнес отрывисто:

— Никто вас за это не винит. Я вижу себя в зеркале каждый день. Я понимаю, почему вы лишились чувств от моего прикосновения.

— Нет, — прервала она, подняв на него взор, полный страдания, которое Закери без труда прочитал и в искренности которого не мог сомневаться. — Пожалуйста, поверьте, я почувствовала совсем не то, что вы думаете.

Закери уже устал от разговора на эту тему. Все эти дни он предпочитал не вспоминать о происшествии; он отчаянно пытался вернуться к нормальной жизни.

— Ладно, забудем об этом! — нетерпеливо бросил он. — Давайте лучше вернемся к причине вашего приезда сюда; что вы хотите от меня, сестра Гилби?

— Я не уверена, что… — запнулась она. — Ваши адвокаты сказали вам?.. вы знаете?..

— Ради Бога, говорите же, наконец! — заскрипел Закери.

Она пробормотала хрипло:

— Мой отец забыл обновить страховку.

Он удивленно уставился на нее. Закери пробыл в больницах так долго, что все юридические тонкости, вытекающие из аварии, просто оставил своим адвокатам. Он отказался обсуждать с ними происшедшее, ограничившись изложением своей версии, поэтому ему не сообщили о том, что Гарри Гилби не был застрахован.

— Вы шутите, — недоверчиво произнес он. Она только молча покачала головой, как будто не осмеливалась сказать что-либо.

Закери смотрел ей в глаза. Они были необыкновенно глубокого голубого цвета. Вряд ли он когда-нибудь видел голубые глаза более темного оттенка. Цветы горечавки на фоне белого снега в Альпах — вот на что они были похожи. Ее бледность только подчеркивала их яркость. Темно-голубой на белом… Он всегда любил это сочетание.

Затем, отвлекшись, он подумал: неудивительно, что она бледна, неудивительно, что она расстроена, неудивительно, что она здесь в положении просительницы! Интересно, что за человек ее отец, если он прислал ее, вместо того чтобы приехать самому или вообще предоставить это адвокатам?

— Как он мог быть таким безответственным? — произнес он вслух, но больше для себя, чем для нее.

Она с трудом сглотнула, длинная белая шея конвульсивно дернулась.

— Он попал в очень тяжелую ситуацию, до сих пор он испытывает финансовые трудности и не видит выхода. Вот почему он забыл. Он собирался обновить ее, когда она истекла, но… Я знаю, что это было глупо…

— Глупо — это мягко сказано!

— Я не прошу вас позволить ему уйти от ответственности…

— Хоть это хорошо, — огрызнулся он. — Потому что я и не собираюсь. А почему, собственно, должен?

Она отвернулась, опустив голову, но вскоре опять подняла к нему голубые глаза, которые начали подозрительно блестеть от стоявших в них слез.

— Его жизнь будет разрушена, если придется выплатить все сразу… У него уже заложены дом, фирма… В банке денег тоже нет. Для возмещения огромной суммы убытков ему придется продать дом, может быть, компанию тоже.

— Это не мои проблемы, а его! — коротко бросил Закери. — Как авария на его совести, так и все последствия, вытекающие из нее, естественно, тоже. — Он смотрел на нее с сардонической улыбкой. — А вы, мне кажется, или очень наивны, или чересчур оптимистичны. Неужели вы надеялись, что стоит вам сюда явиться, и я сразу махну рукой на убытки только из-за того, что вы рассказали мне слезливую историю о разрушении жизни вашего отца?!

— Я просто подумала, что… — начала она, но он быстро прервал ее:

— Единственная жизнь, которая меня действительно интересует, так это моя собственная, а ваш отец, как известно, испортил ее прошлой весной.

В отчаянии она закричала:

— Я знаю, как сильно вы пострадали, но вы поправитесь. Через год вы уже будете в полном порядке!

— Не забывайте, что я теряю годы жизни после аварии. Но не только это. В огне погибли картины, над которыми я работал годы. Но и это еще не самое страшное — с тех пор я не могу больше работать! После аварии я не нарисовал ничего. Каждый день я бьюсь головой о стену, пытаясь создать хоть что-нибудь, но во время аварии я потерял свои способности. Каждый раз, когда я беру кисть, мои руки и мозг не согласуются… Вы можете себе представить, каково это? Не рисовать для меня подобно параличу. Уж лучше бы я умер!

Она слушала, замерев, словно превратившись в камень, а Закери смотрел на нее глазами, в которых полыхал недобрый огонь. Все это негодование и ярость кипели в нем уже давно. Какое же это было необыкновенное облегчение — выплеснуть их наружу!..

Конечно, не девушка была виновата в том, что с ним произошло, а ее отец, но, кажется, она считала, что как раз ее отец больше пострадал в аварии. Это-то и злило Закери.

— Не заставляйте меня сочувствовать вашему отцу! Может быть, я смог бы его простить, если б был святым, но я не святой и не претендую на это звание. Когда дело будет рассматриваться в суде, размер убытков будут определять другие люди, исходя из известных фактов. Ваш отец должен будет подчиниться их решению.

— Но если бы только вы… — настаивала она, отчего Закери снова вышел из себя.

— Неужели вы действительно полагаете, что я откажусь от возмещения ущерба? — Его превратившиеся в щелки глаза цинично взирали на нее, но тут ему на ум пришла кое-какая догадка. — А может быть, я просто не до конца понял? Может, вы хотите предложить мне что-то взамен денег?

Она смотрела, не понимая его, в ее голубых глазах застыло недоумение.

Закери засмеялся, специально задержав оценивающий взгляд на ее небольших высоких грудях, спрятанных под белым свитером, на плавном изгибе ее бедер, на длинных ногах в обтягивающих черных брюках.

Наконец она все поняла, и тут же яркий румянец залил ее щеки. Закери услышал даже, как затруднилось ее дыхание, и издевательски улыбнулся ей.

— Мне очень жаль, — произнес он, растягивая слова, — но вы не мой тип. Я предпочитаю блондинок с хорошими формами. Вы же чересчур тощая и, как я подозреваю, не слишком опытны в постели.

На этот раз ее румянец стал еще гуще. Если можно было бы убивать взглядом, то он, конечно, уже давно свалился бы замертво к ее ногам, весело подумал Закери. Но тут же задумался. Интересно, почему он настолько вышел из себя, что ему захотелось издеваться над ней? В конце концов, она-то не виновата в том, что с ним произошло! Его губы скривились от отвращения. Господи, до чего же он опустился! Совсем не обязательно было доводить девушку до предынфарктного состояния только из-за того, что ее отец был виновником аварии.

Совсем не обязательно, если только… если только он сам не почувствовал к ней внезапного желания, оглядывая ее, укорил он себя. Вот в чем было дело. Он солгал, сказав, что она не его тип. Если честно, то у него вообще не было никакого типа. Ему просто нравились женщины. И точка. Эта определенно могла бы стать его типом. Если только забыть, что сама она не согласилась бы на это даже под страхом смерти. Ей достаточно было одного поцелуя, чтобы упасть в обморок. Знай она о том, что его влечет к ней, то наверняка бросилась бы бежать и не останавливалась, пока он не скроется за горизонтом.

— Ничего такого я не предлагала! — прошипела она, и он не удержался от смеха.

— Нет? — поинтересовался он, как будто ему нужен был ответ.

— Я всего лишь хотела предложить соглашение…

— Между нами? — протянул он. — Соглашение какого рода? Или мне стоит напрячь свое воображение? — Он снова бросил на нее оценивающий взгляд, ее глаза метали молнии. Странно, она совсем не понимает юмора. Чопорная дамочка. Может быть, поэтому она и стала медсестрой?

— Нет, — отрезала она. — Между вами и моим отцом. Я подумала, что если бы вы разрешили ему выплачивать убытки постепенно, в течение нескольких лет, то он смог бы сохранить дом и свою фирму.

Напряжение и волнение так явно отражались на ее лице, что Закери невольно почувствовал приступ жалости и уверенно произнес:

— Не волнуйтесь, я убежден, что суд учтет эти обстоятельства.

— Правда? — Она в этом не была так сильно убеждена, как он.

Он кивнул и добавил еще мягче:

— Они всегда входят в положение людей, когда назначают сумму, и, конечно, они не будут настаивать на продаже дома.

В ее голосе сквозило отчаяние:

— Может, и нет, но вы не понимаете… Он и так уже должен кучу денег; поэтому ему будет трудно заплатить вам много и… — Она засомневалась, говорить или нет, затем отрывисто произнесла: — И если его жена узнает о его долгах, он боится, что она его бросит.

Все это уже начинало раздражать Закери.

— Поправьте меня, если я не прав, но, мне кажется, я не виноват в том, что ваш отец весь в долгах.

— Нет, естественно, но если бы вы только согласились подождать год или около того, то, возможно, она не узнает. Он уверен, что в течение двух лет доходы фирмы увеличатся почти вдвое, и тогда он сможет вам постепенно заплатить.

— Значит, предполагается, что я смогу ждать? — цинично поинтересовался он.

Она подняла на него взгляд, полный страдания.

— Вы тоже находитесь в затруднительном положении? У вас тоже мало денег?

— Ну, конечно, я пока не голодаю и не на улице, — был вынужден он признать. — Скажите мне лучше, я правильно догадался, что жена вашего отца — не ваша мать?

Она кивнула.

— Моя мать умерла несколько лет назад.

— А когда ваш отец снова женился?

— Спустя пару лет.

— И вы не любите свою мачеху?

— Мы не ладим, — согласилась Луиза холодно.

Теперь Закери рассматривал ее с любопытством и легкой враждебностью. Ее лицо ему хорошо запомнилось во время его непродолжительного пребывания в их больнице. Как-то ночью он проснулся и увидел рядом с собой это холодное овальное лицо с отстраненным взглядом голубых глаз, с волосами, стянутыми на затылке и делавшими ее похожей на монашку, одетую в бело-синюю униформу. Тогда она ему страшно не понравилась, но сегодня, в своем темно-красном жакете и белом свитере, облегавшем тело, она выглядела очень женственно и соблазнительно.

Теперь она ушла в себя, от нее повеяло таким холодом, что у Закери волосы на затылке зашевелились.

— Почему вы ее не любите?

— Потому что она ненавидит меня! — Ее голос звучал так, словно она защищалась, и он улыбнулся про себя.

— Интересно, а что явилось раньше — ее ненависть или ваша? — Закери без труда представил себе тот прием, который оказала эта женщина своей будущей мачехе. Без сомнения, с тех пор как умерла ее мать, они с отцом были неразлучны, крепко связаны общим несчастьем. И, должно быть, она была шокирована, когда отец наконец-то смирился с утратой и нашел другую женщину. Как он посмел? — постоянно спрашивала она себя. Ведь он был ее отцом. Он должен был теперь тосковать по ее матери, а не жениться через несколько лет после ее кончины.

— Я бы постаралась полюбить ее, если бы с самого начала она не дала мне понять, что мое присутствие рядом с ними абсолютно нежелательно! — яростно возразила Луиза. — Нелли не хотела, чтобы люди видели нас вместе. Они бы подумали, что она моя сестра. Она ведь всего на пару лет старше меня.

Его брови удивленно изогнулись.

— Правда? Сколько же тогда вашему отцу?

— Пятьдесят. Они с матерью поженились еще совсем молодыми.

— А мачехе сколько лет?

— Скоро тридцать.

Он кивнул, задумчиво рассматривая ее.

— Значит, вам… двадцать восемь?

— Двадцать семь.

— Вы выглядите моложе. — Странно, ему казалось, что ей немногим больше двадцати. — Должно быть, дело в том, что вы похожи на девственницу, — добавил он сухо и хитро улыбнулся, заставив ее в очередной раз покраснеть. — Вы знаете, это вовсе не ругательное слово.

— У вас оно прозвучало именно так.

Он засмеялся, блуждая взглядом по ее телу: по высокой груди, тонкой талии, стройным ногам, бедрам.

— Что-то вы чересчур разволновались, — протянул он, а потом быстро произнес: — Я угадал?

Она подпрыгнула, будто ее ужалила оса, и переспросила:

— Что угадал?

— Что вы девственница, — пояснил он, хотя был уверен, что она и так все отлично поняла.

Покраснев, как помидор, она произнесла, запинаясь:

— Я… я… я не отвечаю на подобные вопросы!

— У меня такое чувство, что я все-таки прав, — произнес он, поражаясь ее реакции. — Хоть это и довольно необычно в вашем возрасте! Не помню, чтобы я встречал хоть одну за последние годы, если, конечно, не принимать в расчет девочек-подростков. Девственность вышла из моды еще в шестидесятые годы. Или она возвращается? Вы следуете новому течению или просто так сложилось?

— Если вы и дальше собираетесь так глупо шутить, то я… — пригрозила она, поднимаясь, чтобы сбежать.

— Может быть, все дело в распространении СПИДа на планете? — размышлял он вслух. — Расскажите мне еще что-нибудь о вашей мачехе.

Она развернулась на каблуках и заспешила к выходу.

— Вы же не ответили, — прокричал Закери ей вслед.

Она холодно взглянула на него.

— Я не собираюсь здесь оставаться только для того, чтобы вы упражнялись на мне в остроумии, мистер Вест.

— Авария немного подпортила мое чувство юмора, — пожал он плечами, полагая, что дальнейшие извинения излишни.

— Я заметила, — сквозь зубы процедила Луиза.

— Но я готов договориться с вашим отцом, чтобы он не потерял ни дом, ни фирму, ни жену, — сказал он, наблюдая за ее реакцией.

Разинув рот от удивления, она сделала шаг навстречу ему, ее лицо засветилось от радости.

— Правда? Вы не смеетесь надо мной?

— Я говорю совершенно серьезно, но, разумеется, это произойдет только на определенных условиях.

Она опять напряглась. Глаза настороженно взирали на Закери.

— На каких условиях?

— Вы переедете ко мне и будете жить со мной ровно столько, сколько я захочу.