"Нодельма" - читать интересную книгу автора (Бавильский Дмитрий)Глава шестаяБЕЛЫЙ ТАНЕЦТак вот почему лицо гостя казалось Нодельме смутно знакомым. Нодельма начинает смеяться, у нее выступают слезы, она не знает, в какую сторону кинуться. Мама с удивлением смотрит на ее неадекватность, не знает, как реагировать на истерику. И делает шаг в сторону, как будто Нодельма больна, а безумие заразно. А на следующий день она встречается с Платоном Олеговичем, тот заезжает за ней на роскошном автомобиле. Нодельму не проведешь, она знает, что неинтересна гендиректору, что, скорее всего, он охотится за файликами Маги, только делает это несколько более тонко, чем его партнер Лиховид. Но более изощренно и более подло. Она садится к нему в машину решительно и беспощадно, она – фурия, готовая крушить все вокруг в борьбе за правду, пытаясь отомстить за еще одно романтическое разочарование. Ангелы на Шуховой башне занимаются привычными делами: 791 и 692 сидят за компьютером, 313 бренчит на гитаре, 698 танцует, похожая в своей белой тунике на Айседору Дункан. Конечно, теперь, когда Нодельма много дальше продвинулась по скорбной дороге понимания, ей незачем скрывать от себя то, что на какое-то мгновение появление таинственного гостя, да еще подсвеченного нравственно-религиозными исканиями, пробудило в ней, нет, не надежду, но предчувствие надежды. Отчего вдвойне гадко и неприятно. Тоже мне божий человек нашелся! О, эти невидимые миру наши внутренние драмы, слепое отчаянье, слезы и, наконец, опустошительная, но спасительная самоирония. Судьба каждый раз дарит тебе надежду, чтобы через какое-то время отобрать ее, посмеявшись. Последняя степень самоотречения наступает, когда в метро начинают множиться двойники, а в любой попсовой песенке проступают истины едва ли не библейской глубины и силы. Ты поешь про себя дурацкий мотивчик, например про часики, и это оказывается единственной нитью, связывающей тебя с реальным миром. И никто никогда не узнает, что ты пережил очередной раз и почему ты приходишь на службу в понедельник в мрачном расположении духа, а это просто еще одной надеждой в мире стало меньше. А одним шрамом на душе, на сердце больше. Ты что-то мямлишь про похмелье, про головную боль, магнитные бури, пмс, тебе тепло и одиноко в большом, без начала и конца, городе, шумящем за окном, в этом бесконечном кладбище иллюзий. Нодельма решает начать с атаки, главное – неожиданность, огорошить, удивить: мол, а я все знаю, и вы никуда от меня не уйдете, господин Гадюкин! Платон Олегович истолковывает душевное волнение Нодельмы по-своему, он выключает радио, по которому передают песенку про часики ("сердцу уже не важно, и я ошибаюсь дважды"), и спрашивает Нодельму с ласковой усмешкой: – Ну а сегодня-то мы поговорить можем? – А ты уверен, что хочешь услышать то, что я хочу сказать? – Нодельма переходит в наступление. Подожди, это только ягодки. – Надеюсь, ничего страшного? – Платон Олегович почти смеется, но Нодельма понимает, что это маска, он сам взволнован своей непривычной ролью. А песенка про часы словно бы продолжает звучать в респектабельном салоне дорогого автомобиля – "девочкой своей ты меня назови, а потом обними, а потом обмани…", слова проносятся в голове, мешают думать: "за окнами дождик плачет, я выпью за неудачу…" Она буквально за уши вытягивает себя из оцепенения, навязанного ей надоедливым мотивом. – Ты зачем объявился? – грубо спрашивает Нодельма, хотя знает, что отвечать вопросом на вопрос не очень культурно. Но сейчас ситуация позволяет. Да и ангелы на башне не слышат, как она сердится. Платон Олегович смущается, краска заливает его сжавшееся от напряжения лицо. – Я одинокий мужчина… совсем одинокий… После того, как умерла моя жена… А детей у меня нет… Даже собаки. Я устал от одиночества… Твоя мама показала твою фотографию… Ты мне понравилась. Даже больше… Я подумал: может быть, это шанс? Может быть, судьба? Ведь я поехал молиться о продлении своего рода… ("А маленькие часики смеются: тик-так, ни о чем не жалей и люби просто так…") – Знаешь, где я работаю? – А зачем мне это? – Платон Олегович недоумевает. – Разве это важно? Разве это может играть какую-то роль? Нодельма молча лезет в карман куртки и достает пластиковый пропуск на тринадцатый этаж. Молча протягивает Платону Олеговичу. – Та-а-а-ак… Попали, – только и выговаривает он, и лицо его становится еще острее и уже. Некоторое время они сидят молча. – Ну что, Платоша, как дальше жить будем? – Нодельма хихикает, чуть позже понимая неуместность фамильярности. – То есть я хотела сказать, Платон Олегович, какими будут ценные указания начальства? – Зачем ты так, Нодельма? – говорит начальство не своим голосом. – Ты думаешь, мне из-за всего этого ловко? Легко? Ведь теперь я могу лишиться работы… Можно сказать, средств к существованию… – Прекрати так говорить, – Платон Олегович возмущен, – я не из таких. Я не из этих, – пытается уточнить он, но выходит так себе. – Угу. – Нодельма кивает, становится немного легче, даже песенка эта неслышимая немного отпускает хватку. Хотя она сейчас совершенно не про работу думает. Сердечные дела всегда важнее. – Да ко мне уже и Лиховид два раза подкатывал. За последнее время… Не слишком ли много усилий, а? говорит Нодельма. – Инна, я не понимаю, о чем ты… Этот старый грузин Лиховид… Ты же должна знать, он ни одной юбки не пропускает… На имя Инна Нодельма морщится, и Платон Олегович видит это. Отныне он будет называть ее только настоящим именем. – Да я не про это… Пожалуйста, не прикидывайся, Платон… Неожиданно для себя Нодельма соскальзывает в лирический тон. Ангелы на Шуховой башне включают телевизор. 111 манипулирует пультом, переключая невидимые каналы. 222 смотрит телепрограмму во вчерашней газете. Потом они некоторое время сидят молча, смотрят в лобовое стекло, за которым весна растет, волнуется, кипит, буйство природы и половодье чувств. Ангелы развешивают на опорах башни выстиранное белье. Чем дольше тишина, тем труднее прервать молчание, свести все на шутку. Краем глаза Нодельма рассматривает начальника, взрослый все-таки человек, морщины в уголках глаз, седина, оттопыренные уши, волос, торчащий из правой ноздри. Нет, из левой. Красавцем его не назовешь, однако есть что-то притягательное во взгляде, лукавом и уверенном, медленная мужская сила. – Мне нравится, что с тобой можно молчать, что ты мало говоришь. Платон поворачивает голову, смотрит лукаво и уверенно, ресницы у него красиво загибаются. – В православии есть такая стародавняя традиция, исихазм называется. Когда монахи дают обет молчания… – Ты хочешь сказать, что я похожа на монашку? – Я совершенно не то хочу сказать. – Платон делает ударение на частице "то". – Когда человек молчит, то ему есть о чем молчать. Присутствует внутреннее содержание. В такой внутренней тишине молиться хорошо. Ты часто молишься? Нодельма не отвечает. – А зря. Нужно все время молиться. Это несложно. Но важно. Жизнь выравнивается. Вот попробуй… Повторяй все время про себя: Господи Иисусе, Сыне Божий, прости меня грешную… и ты увидишь, как изнутри сила появляется… – Вербуешь, что ли? – Люди мало молятся, в основном говорят только. – Платон делает вид, что не услышал последней фразы. – Мы слишком много говорим. Только и делаем, что говорим все время… От слабости своей, что ли? А вот молчать не умеем. А ты умеешь. Мне это нравится. В Париже есть особое кафе, куда люди приходят помолчать. Там даже заказ официанту делают шепотом. Или пишут записки… – Ага, стиль "честная бедность" больше не в моде. На Манхэттене в заведениях подают свежевыжатую колу. – Был, не видел. Или это ты шутишь так? Нодельма пожимает плечами. Минуты две они молчали. – А ты когда в Нью-Йорке был? – Так я туда постоянно мотаюсь. У нас же контракт с одной крупной компанией. А ты знаешь, я был в Нью-Йорке 11 сентября, когда две эти башни рухнули. В одной из них у меня должны были состояться важные переговоры, ну, сейчас уже не важно о чем… все равно сделка не состоялась… я застрял в пробке, представляешь? Можно сказать, чудом спасся, всего каких-то пять минут… – Слушай, зачем ходить вокруг да около: тебе эти самые файлы нужны? – Какие файлы? – А ты не знаешь какие? – Нет. – И Лиховид не знает? – А он-то тут при чем? – Чудны дела твои, Господи: левая рука не знает, что делает правая. – Не поминай имя Господа всуе. – Если ты такой набожный, то почему ты все время врешь? А потом рассказывает про события последних недель. И про Магу рассказывает, и про Фоску, и про приставания Лиховида, и про то, что ей надоедает жить в постоянном напряжении, ожидая неприятных сюрпризов. А вот про Кня она почему-то не говорит, словно выгораживает его, словно пытается сохранить в неприкосновенности. Делает она это не специально, скорее бессознательно, просто не говорит о нем, и все. Тем более, что с некоторых пор Кня начинает казаться ей каким-то ненастоящим. Недорисованным. Она еще не совсем понимает, в чем дело, но скоро, видимо, поймет. Платон Олегович внимательно, не мигая, слушает Нодельму, словно не может понять – верить ей или нет и что это, вообще-то, за мания преследования такая?! Нодельма чувствует себя опустошенной, ей хочется выйти из машины, нетерпение перетекает в пальцы, Нодельма сжимает кулаки, мгновенной думы долгий след, она не будет дожидаться ответа, пусть Платон сам во всем разберется. – Ладно, я пошла, – говорит она, оставив Платона в полном недоумении. Он провожает ее взглядом. На улице тепло, солнце припекает, и кажется, что все проблемы должны обязательно раствориться под этим четким солнечным светом. Ангел 791 играет с зеркальцем, пуская солнечных зайчиков, 692 вышивает крестиком, а 698 стирает пыль с железных перепонок, на которых они живут. – Что-то ты, доченька, быстро с нашим Платоном распрощалась. – Мать встречает ее настороженно. – Аль поссорились, что ль? – С нашим… – передразнивает ее Нодельма. – Когда это он успел тебе "нашим" стать? – Платон – Божий человек, тебе не понять… – Ну да, Господи Иисусе, Сыне Божий, прости меня грешного… – А вот это, доченька, правильно, – мать не замечает иронии, – молиться нужно всегда. Как только выдается свободная минутка… да даже если и не выдается… все равно помолись, и тебе легче станет… Уединенье, тишина… А ночью раздается звонок. Нодельме кажется, что это сон, но механические трели выводят ее из равновесия, приходится протянуть руку за трубкой, чтобы мама не проснулась. – Привет, я вернулась, – говорит знакомый голос. Нодельма еще не понимает, кто это, однако сердце начинает прыгать теннисным мячиком, опережая мысли. Фоска? С того света? И мыслей мертвый капитал зашевелился беззвучным океаном. – Фоска? С того света? – Очень смешно шутишь, подруга, – говорит Фоска, – сама ты с того света, извини, если разбудила. Просто я так по тебе соскучилась, что не могла дождаться правильного времени. Нодельма молчит. У нее нет слов. В горле пересохло. – Слушай, я тут зависала со Стасом, это один мой знакомый, кореец между прочим, – говорит она, и в голосе ее слышится гордость. – У него сложные отношения со своим именем. Он считает, что его не Стасом зовут, а комбинацией из трех цифр, не помню каких. Прикинь. – Ты что, не умерла? – спрашивает Нодельма. – Слушай, Нодельма, у тебя сегодня какой-то кладбищенский юмор. Конечно, не умерла, не веришь? Сейчас я пришлю тебе sms, хочешь? Нодельма мысленно кивает. – Вот смотри, – говорит Фоска, – сейчас я набираю такой вот текст: давай встретимся после работы на "Добрынинской-кольцевой" в центре зала и пойдем в "Атриум", там сегодня нового Тарантино показывать будут. Теперь я отправляю эту записку тебе. Жди. Ждешь? Нодельма мысленно кивает. – Пришла? Нодельма мысленно говорит, что нет. И тут ее мобильный телефон, оставленный на ночном столике, начинает светиться и вибрировать. Нодельма берет его в руки и видит в левом нижнем углу уведомление о полученном сообщении – маленький конвертик, нарисованный маленькими точками. Руки у Нодельмы трясутся, она жмет на клавишу с конвертиком и читает: "davai vstretimsja…" – А зачем нам этот Тарантино? – спрашивает Нодельма, пытаясь разглядеть сквозь шторы очертания Шуховой башни: что там ангелы делают? Играет ли 313 на гитаре, как в прошлый понедельник? – Ну ты что, обязательно нужно посмотреть. Чувак сто лет нового кино не показывал. Я загадала, что посмотрю этот фильм именно с тобой! На службу Нодельма нагло опаздывает, забыв и город, и друзей. Нет, не просыпает, решает не торопиться, пройтись по прогретому солнцем городу, а вот автоответчик Кня прослушать забывает, первый раз за последние сколько-то там месяцев, потом вспомнит на улице и улыбнется. Ну не возвращаться же домой из-за чужого автоответчика! В конце концов, его можно и на службе послушать. Зато они сегодня с Фоской на Тарантино идут, в "Афише" пишут, что фильм исключительный. Нодельма специально в метро журнал купила. Однако до автоответчика Кня сегодня у Нодельмы руки так и не дойдут. Потому что она его в офисе увидит. Как зайдет, так и увидит: Кня наворачивает нервные круги по коридору, Нодельму ждет. Очень приятная неожиданность. Недорисованный, да. Ненастоящий. Из ее бледных фантазий, теряющих краски каждое мгновение. Увидев Нодельму, стремительно бросается к ней, даже не думая о том, как подобные порывы могут выглядеть со стороны и что об этом обязательно скажут любопытные коллеги. – Привет, привет, мне нужно с тобой поговорить. – Хорошо, но, может быть, ты позволишь мне хотя бы раздеться и включить комп… Первым делом она решает послать письмо Фоске и "пожурить" ее за пропажу и театральные похороны. Но в отделе ее встречает перепуганный Доктор Зло, путая Нодельме все карты. Поэтому Нодельма берет инициативу на себя. – Знаю, знаю, проспала. Трамвай сошел с рельсов. В метро не пустили. На Садовом кольце была пробка. В первый и последний раз… Но Доктора Зло волнует совершенно не это. – Ты что такое натворила? Тебя срочно вызывает Сам. – Доктор Зло делает круглые глаза: – Платон Олегович тебя разыскивает. С самого утра, как пришел, САМ позвонил. САМ, понимаешь? – Ну и что? – Нодельма делает невинное выражение. – А то, что даже не через секретаря! – Последнее обстоятельство шокирует начальника отдела более всего. – А ты, как назло, опаздываешь… Тут весь офис на ушах стоит, тебя ищет, Светланку на двенадцатый этаж отправили, потому что она сказала, что там тебя видела… до сих пор ищет. – Ну и пускай, главное, чтобы на пользу. А к генеральному я не пойду, некогда мне. В коридоре ее караулит Кня, хватает за локоток, ведет в кабинет (по направлению к начальственной приемной, между прочим), Нодельма думает о том, что Кня в сговоре с Платоном, что все они тут повязаны и ей, маленькой и слабой девушке, трудно тягаться со всеми этими монстрами, нужно написать заявление об уходе, отдать им эти проклятые дискеты и забыть прошедший год как страшный сон. Она смотрит на Кня, и он уже не кажется ей таким привлекательным, как раньше, обычный кризис среднего возраста, с повышенным самомнением и начинающей лысеть головой. Кня распахивает перед ней двери своего кабинета, приглашает войти, когда Нодельма словно бы просыпается, проскальзывая мимо, показывая глазами, мол, мне туда. – Вообще-то я занята, меня генеральный срочно вызывает, – говорит она с наигранным сожалением (с волками жить). Против такого аргумента Кня возразить нечего. Вдогонку он кричит ей что-то типа давай встретимся, сходим куда-нибудь, мне кажется, у нас может что-нибудь получиться, мне бы хотелось, чтобы мы были вместе… Или что-то в этом духе, потому что Нодельма не слышит конкретных слов, но она точно улавливает суть сказанного. Мессидж. Нодельма ловит себя на том, что сейчас воспринимает объект обожания едва ли не враждебно. Мир вам, тревоги прошлых лет! Она отмечает в себе эту перемену, осознает, как быстро меняется ее мир, как споро развивается вместе с этим миром и она сама. Странное ощущение это продолжает длиться – точно весна разогрела и ускорила весь этот город, все процессы, параллельно протекающие сейчас вокруг, а вместе с городом ускорилась и Нодельма, ее внутренняя жизнь, до недавнего времени плавная и неторопливая. И она попадает в приемную, проходит через нее, будто Нодельма манекенщица на самых высоких каблуках. Тем более, что в приемной сидят зрители, несколько посетителей с портфелями. Прежде чем зайти в кабинет, Нодельма бросает на них гордый и независимый взгляд и… узнает в посетителях ангелов, живущих на Шуховой башне. 791 оказывается симпатичным парнем, 698 – миловидной блондинкой с длинными распущенными волосами, 222 и 111 стоят к ней спиной и что-то обсуждают, их лиц она не видит, но чувствует свет, который излучают их глаза. Что-то ухает у нее внутри, какой-то источник холодного света, и она заходит к Платону. Действительно, на стенах – иконы, православный календарь, макет монастыря, кожаная стильная мебель и сам Платон, отрывающийся от своих телефонов и мониторов, вихрастый, как пацан, смущенный, поднимающийся к ней навстречу. – Здравствуйте… точнее, здравствуй, Нодельма, а ты, оказывается, любишь долго поспать? – Вы за этим меня вызвали, Платон Олегович? – Нодельма, которой ничего не жаль, говорит сухо, официально, глядя прямо в глаза высшему (выше не бывает) руководству. – Нет, ну что ты… – Платон Олегович начинает нервно хихикать, указывает ей на большое кресло, похожее на трон. Нодельма садится. – Ты знаешь, Нодельма, я много думал о том, что ты вчера мне рассказала… Скажу тебе честно: я не затеивал никаких двойных игр и мне ничего от тебя не нужно. Точнее, нужно, но не это. Точнее, не файлы, не стратегические разработки твоего друга, хотя, возможно, они и помогли бы нашей компании выйти на новый уровень… Нодельма молча протягивает ему дискеты, встает, чтобы уйти гордо и красиво, но высшее руководство хватает ее за рукав и усаживает обратно. – Нет, ты меня не поняла. Я совершенно не это хотел сказать. Бог с ними, с этими дискетами, они мне не нужны. То есть совсем. Оставь их у себя… …………………………………………………………….. Из кабинета генерального Нодельма выпархивает маленькой птичкой, Господи Иисусе, Сыне Божий, прости меня грешную, думает она, улыбаясь, потому что радость переполняет ее, делая тело прозрачным и невесомым. Нодельма выпархивает из кабинета генерального, словно балерина на сцену Большого театра, попутно замечая сидящего в приемной Кня. Кня сидит один, ангелы ушли, или их проводили в малую переговорную. Кня кажется ей маленьким и нелепым в этом своем подчеркнуто небрежном прикиде. – Ну что… – Слишком суетливо срывается он с места, слишком суетливо говорит. – Каковы результаты олигархических бесед? Пойдем пообедаем вместе, тогда и расскажешь. Хочешь? Нодельма останавливается и смотрит ему прямо в глаза, медленно качая головой: нет. Уже не важно, что она так долго и упорно вкладывает в него все свои силы, следит за ним, тратит время и энергию, а он взял и в один миг оказался не нужен. Потому что теперь у нее есть нечто большее, нечто настоящее. Потому что теперь, по тайной воле провиденья, у нее есть Он. – Господи Иисусе, Сыне Божий, прости меня грешную, – тихо, без выражения говорит Нодельма оторопевшему от удивления Кня и выходит в длинный, без единого окна коридор, устало освещенный лампами дневного света. |
|
|