"Кремлевский визит Фюрера" - читать интересную книгу автора (Сергей Кремлев)Глава 9 Фронты видимые и невидимыеОКОНЧАТЕЛЬНО польский фронт был ликвидирован к 7 октября, но уже 19 сентября Гитлер выступил с речью в Данциге… Он говорил Германии то, что может говорить стране и народу ликующий вождь в минуту долгожданного и, честно говоря, не очень-то ожидаемого триумфа. Он говорил о Германии и для Германии, но говорил он — что было вполне показательно — и о России: — Россия организована на принципах, во многом отличающихся от наших. Однако с тех пор, как выяснилось, что Сталин не видит в этих русско-советских принципах никакой причины, мешающей поддерживать дружественные отношения с государствами другого мировоззрения, у национал-социалистской Германии тоже нет больше побуждения применять здесь иной масштаб… Как видим, Гитлер уже поборол многие свои сомнения относительно союза с Россией, и тут, надо полагать, сыграло свою роль не только вступление СССР на территорию ранее отторгнутых у него земель, но и общее отношение немцев к этому союзу с Советским Союзом… А отношение это было по преимуществу не просто положительным, а даже радостным. Даже — в НСДАП, тем более что в партии недаром ведь бытовало понятие «бифштексы». Так называли бывших «красных», ставших затем «коричневыми», но внутри оставшихся в той или иной мере «красными»… ЧТО ЖЕ до Польши, то вскоре по завершении боевых действий та часть ее территории, которая была в составе Германии более века, вошла в состав рейха. Вошла в рейх и часть чисто польских земель, включая Лодзь, переименованную в Лицманштадт. Но ведь и старая Польша без сомнений включала в свой состав этнически чуждых ей украинцев и белорусов. Западная Украина и Западная Белоруссия воссоединились с большими советскими Украиной и Белоруссией. Население СССР увеличилось на 12 миллионов человек, среди которых было 6 миллионов украинцев и 3 — белоруссов. 3 миллиона пришлось на долю поляков и евреев… Из остатков же «гоноровой» Польши, охотно включавшей в свои пределы не ей принадлежащие земли, а точнее —охотно принимавшей такие подарки от Антанты и США, было образовано «Генерал-губернаторство оккупированных польских областей» со столицей в Кракове. Впрочем, как мы увидим чуть позднее, Гитлер не исключал и воссоздания некоего «остаточного польского государства», но лишь такого, которое перестало бы быть источником напряженности в Европе. Пока же в Генерал-губернаторстве был установлен достаточно жесткий режим. Но если знать, как вели себя польские власти с собственными гражданами — западными украинцами и западными белорусами, то трудно было очень уж упрекать немцев, которые повели себя сурово с теми, кто был бы с ними еще более суров, если бы не немцы вошли в Варшаву, а поляки — в Берлин. Первые эксцессы начались еще в ходе войны. 10 сентября артиллеристы-эсэсовцы танкового корпуса согнали в костел евреев одного местечка и всех перебили. Трибунал дал им по году заключения, но командующий 3-й армией генерал Кюхлер приговор не утвердил ввиду мягкости. Дело дошло до высшего командования вермахта… Конечно, польский народ переживал трагедию, но он сам выбирал себе таких правителей, которые вели его к трагедии и ни к чему иному привести не могли. Говорят, что народ достоин своих правителей, но это далеко не всегда так. Однако в случае Польши можно было сказать, что правители были достойны народа. Относительно же евреев был и еще один нюанс, о котором будет сказано позже… Хватало в трагедии и фарса… В конце сентября в Рим приехал кардинал-примас Польши Хлонд — поплакаться папе. Из Польши Хлонд выбрался, к слову, при помощи Гудериана. 21-го Пий XII принял примаса, и 28-го голос Хлонда зазвучал на радио Ватикана: «На этих волнах, которые несутся с Ватиканского холма по всему миру, чтобы рассказать правду, я кричу тебе: „Польша, ты не покинута! Волей Господней ты воскреснешь в славе, моя горячо любимая и несчастная Польша!“ Правда, когда к папе пришли Хлонд, польский посол при святом престоле Казимир Папе и генерал иезуитов Ледоховский и когда папа сказал им абсолютно то же — Христос, мол, однажды соберется, чтобы воздать за ваши слезы, поляки были разочарованы. Они бы предпочли более вещественную поддержку… Но подобная поддержка приходилась на другую сторону. Сразу же после первой радиопроповеди Хлонда Италия напомнила, что она является единственным поставщиком электроэнергии для радиостанции Ватикана мощностью в 25 киловатт… И грех… И —смех… А ЗА РАЗВИТИЕМ событий внимательно следили из-за океана… «Изоляционизм» Америки — это товар для внешнего потребления, а также для особо неугомонных крикунов-янки внутри Штатов. Но крикуны были крикливы, и традиционно их охотно слушала масса. Поэтому загонять ее в загон военного положения Золотой Элите надо было аккуратно и поэтапно. Вот почему еще за полтора года до европейского военного начала президент Рузвельт совершил хитрый «финт»… Через вашингтонского посла Лондона сэра Рональда Линдсея он направил Чемберлену секретнейшее послание, которое Линдсею вручил заместитель государственного секретаря Сэмнер Уэллес (эта фигура нам в дальнейшем еще встретится)… Рузвельт предлагал ни много ни мало, а обращение ко всем странам мира с призывом достичь соглашения о разоружении, выполнении договоров о предоставлении доступа к источникам сырья, а для этого — созыв международной конференции в Вашингтоне… К участию в ней Рузвельт предлагал привлечь также Францию, Германию и Италию… Отсутствие России, Японии и Китая говорило само за себя… Послание датируется по-разному: то 11-м, то 12-м, а то и 13-м (!) января 1938 года. Последнюю датировку приводил Леопольд Эмери… Но точно известно, что Рузвельт настаивал на ответе до 17 января и требовал строжайшей секретности, поскольку, мол, крайне боится возможной реакции «изоляционистов», если те о чем-то разузнают. Чемберлен заколебался, да и было от чего… Он вел собственные непростые переговоры с Италией, резонно сомневался в успехе идеи Рузвельта и, кроме того, в формуле «предоставление доступа к источникам сырья» не видел для Британской колониальной империи ничего привлекательного… И Чемберлен предложил осуществление американского плана «отложить»… Собственно, на это в Штатах и рассчитывали… Под секретные послания о «разоружении» Америка за пять лет, с 1934 по 1939 год, израсходовала почти 6 миллиардов долларов, что было сопоставимо лишь с расходами на вооружение Германии, но у Германии в 1934 году вообще не было серьезных вооруженных сил — объективно ей жизненно необходимых. Но выставлять «дымовые» политические завесы в США умели… И послание Рузвельта от 13 января было как раз одной из них… Вот что можно сказать, уважаемый читатель, в качестве некоего вводного замечания к дальнейшему рассказу. 3 сентября 1939 года Англия и Франция объявили войну Германии. И 3 же сентября 1939 года Рузвельт объявил о нейтралитете США. 5 сентября он дополнительно опубликовал две декларации — обычную о нейтралитете, и особую, подтверждающую приверженность закону от 1 мая 1937 года о запрете экспорта военного снаряжения в воюющие страны. Итак, США «умывали руки»? Э-э, нет! Можно ли отмыть руки, на которых еще с Первой мировой войны (да и с нее ли?), как и на каждом «военном» долларе, были — по словам Ленина — комья грязи и следы крови? Грязь и кровь смыли, доллары остались, но руки… Руки отмыть было невозможно, ибо они все так же тянулись к долларам, испачканным грязью и кровью… Заинтересованность США в европейской войне проявилась удивительно быстро. Еще 5 сентября они на весь свет кричали о нейтралитете и разглагольствовали у себя дома об «изоляционизме», а уже 21-го… А уже 21-го Рузвельт созвал чрезвычайную сессию конгресса. И, открывая это объединенное сборище демократов и республиканцев из сената и палаты представителей, он предложил отменить закон, запрещающий продавать оружие воюющим странам. В этот же день журнал «Форчун» опубликовал результаты «общественного опроса» населения США. Лишь 17 процентов его «высказалось» с оговорками за вступление США в войну, но 80 процентов «желали», чтобы Германия была разгромлена. Если помнить оценку буржуазной прессы французом Альфаном и знать, что еще в начале XX века пресса США находилась в руках еврейских кланов (официальная оценка ряда царских дипломатов, работавших в США), то… То не приходилось сомневаться, что потревоженные раньше времени сенаторы и конгрессмены будут внимательны к подобному проявлению «гласа народа»… Они и были внимательны… Конгресс большинством в 55 против 24 в сенате и 243 против 172 в палате представителей снял эмбарго на экспорт оружия, лишь запретив американским кораблям заходить в военные зоны. Это был принцип «плати и вези». Риск — везущему, доллары — «милостиво» продавшему. Формально оружие и сырье могла покупать и Германия… Но «общественное мнение»… Однако почему все в США изменилось так скоропалительно — вплоть до чрезвычайной сессии Конгресса? Особой загадки тут не было, хотя ответ и тогда, и позднее тщательно замалчивался: «Да потому, что резкое изменение позиции США было прямо связано в резким и неблагоприятным для США изменением европейской ситуации». 19 сентября Гитлер в Данциге — уже прочно немецком — сделал первый намек на готовность Германии к компромиссу с союзниками. Польши в это время как государства уже не существовало — даже верховная власть уже была в «нетях»… Во Франции же и даже в островной Англии вести далее войну, тем более «странную», войну непонятно за что, охотников было все меньше. Уже во вторую половину сентября Англию — по словам «золотого интернационалиста» Эмери — «захлестнула волна пораженчества»… 75 процентов писем, полученных Чемберленом в эти дни, призывали его прекратить войну. 3 октября Ллойд Джордж потребовал в палате общин, чтобы «каждое предложение, касающееся мирного урегулирования, откуда бы оно ни исходило, тщательным образом рассматривалось на специально созванной конференции». А 6-го, между прочим, Гитлер такое предложение сделал — я еще об этом скажу подробнее… И что же из всего этого могло получиться? Безусловно — быстрый европейский мир. В результате, правда, Франция чувствовала бы себя неуютно, но она смогла бы достроить в придачу к «линии Мажино» «линию Даладье» (которую уже строила) и этим возможные амбиции Германии нейтрализовать. В Англии к власти не пришел бы Черчилль, но это означало бы возможность возобновления в отношениях Германии и Англии «духа Дюссельдорфа», объективно не просто невыгодного США, но смертельно опасного для планов их мирового господства. Условием мира со стороны Англии и Франции (которое явно поддержал бы и СССР) могло стать и сохранение Польши — обрезанной с двух сторон, но со столицей в Варшаве, то есть — «независимой». Конечно, такая Польша уже никогда и никем не бралась бы в серьезный политический расчет, но это было бы и к лучшему. Советский Союз получил бы свои исконные земли, усилился бы и вошел в систему такой европейской безопасности, гарантом которой был бы дружественный характер германо-советских связей. При этом между рейхом и СССР был бы «буфер» в виде Польши, зависимой от благосклонности как Германии, так и от СССР. А не Франции, Англии и США… И этот «буфер» был также неплохим гарантом мирных отношений России и Германии. Выходило по всему, что Америке А это означало полный крах всех тщательно продуманных и подготовленных планов по развитию такого европейского конфликта, верховным судьей в котором оказались бы опять США. Вот почему надо было спешить и срочно подбодрить приунывших «союзников»… Быстрая переориентация США от декларативного нейтралитета к реальной поддержке англофранцузов разоблачала Штаты как подлинного поджигателя войны, как единственную державу, в ней действительно заинтересованную. США все более оказывались единственной в мире страной, заслуживающей наименования Империи Зла… Зловещие — иначе их не назвать — замыслы США были хорошо видны из тех слов, которые наш знакомец Уильям Кристиан Буллит говорил осенью 1938 года своему польскому коллеге в Париже — послу Юзефу Лукасевичу: — Возможно, Германия сумеет направить свою экспансию в восточном направлении… Демократические страны не возражали бы, если бы дошло до решения спорных вопросов между Германией и Россией путем войны… И ведь Лукасевич не поинтересовался у коллеги — а что это за спорные вопросы, и как Германия и Россия будут воевать, не имея общей границы? Буллит в начале ноября 38-го года отбыл за океан в трехмесячный (!) «отпуск». И тогда же, в середине ноября 38-го, Рузвельт отозвал американского посла из Германии и заявил, что США не намерены возобновлять нормальные дипломатические отношения с рейхом. Ханжество и лицемерие американских президентов сравнимо лишь с их же собственной непогрешимой наглостью, и поэтому Рузвельт, так легко рвавший нормальные отношения со второй — во многих отношениях — страной мира, 14 апреля 1939 года писал в уже известном нам послании Гитлеру и Муссолини вещи настолько занятные, что я часть его послания просто процитирую: США к тому времени уже не раз обрушивали войну на головы многих народов — исключая собственный — на Филиппинах и в Южной Америке, на Дальнем Востоке и в Европе. Уже со времен «доктрины Монро», то есть с 20-х годов XIX века, США провозгласили свое право на исключительность во внешней политике, равнозначную праву быть хозяином там, где они сами сочтут это для себя необходимым. И вот теперь племянник Теодора Рузвельта, рассматривавшего внешнюю войну, ведущуюся совсем не для обороны своей страны, как некую разновидность развлечения типа охоты, Франклин Рузвельт в манере, свойственной и дяде, поучал Гитлера: Но как раз «совещаний» с целью восстановления мира в Европе Рузвельт и Золотой Клан не желали допустить ни в коей мере… Заняв Варшаву, немцы получили в свое распоряжение и архив польского МИДа — поляки даже не смогли его вывезти или хотя бы уничтожить… Люди Риббентропа, разбирая эти завалы, отыскивали там немало интересного. Скажем, польский посол в Вашингтоне граф Ежи Потоцкий после беседы с возвращающимся в Париж к месту службы Буллитом шифром телеграфировал в Варшаву 16 января 1939 года, что Буллит «едет Потоцкий сообщал, что, по его впечатлению, Буллит Буллит должен был соответственно настроить и французский МИД на Кэ д'Орсе, и вообще «европейских государственных деятелей», сообщив им содержание президентских директив… Беседа янки с поляком и сама напоминала, впрочем, инструктаж, ибо при всей своей насыщенности продолжалась всего полчаса. Директивы формально Рузвельта, а на деле — Золотой наднациональной Элиты в шифровке Потоцкого выглядели так: « Заметим, что это все было сказано и указано задолго до того — 14 апреля, когда Рузвельт обратился к Гитлеру и Муссолини. Стоит ли удивляться, что с началом войны конгресс очень уверенно и быстро отменил эмбарго на продажу оружия. И еще одна деталь… Позиция США была доведена до поляков не через посла США в Польше или хотя бы через парижского посла Лукасевича, а через сидевшего в Вашингтоне Потоцкого… Да, янки явно не доверяли кабелю «Париж — Варшава». Он ведь шел и через территорию рейха… Но это была, так сказать, прощальная беседа Буллита в вашингтонском посольстве Польши. А первый раз он появился у Потоцкого сразу же после своего прибытия в США — 19 ноября 38-го года. — Граф, только война может положить конец сумасбродной экспансии Германии и этого маньяка Гитлера… — А как вы ее себе представляете? — Штаты, Англия и Франция должны вооружиться и… — Но как же произойдет столкновение? — удивился Потоцкий. — Я просто не вижу зацепки для такой комбинации, когда Германия нападет на Англию и Францию первой! — Ну, для полного вооружения демократиям надо два года. В этот промежуток времени можно надеяться на восточную экспансию Гитлера. Мы хотели бы, чтобы дело дошло до военного конфликта германского рейха и России… Буллит остановился, якобы размышляя, потом продолжил: . — Реальный потенциал Советского Союза неизвестен. Но можно надеяться, что Гитлер окажется обреченным на затяжную и ослабляющую его войну. — И тогда… — И тогда демократии атаковали бы Германию и заставили ее капитулировать! Это был полный алгоритм нового стравливания Германии и России. И Потоцкий в Вашингтоне мог бы задать Буллиту тот вопрос, который не задал ему в Париже Лукасевич — а как же, мол, будет с Польшей, лежащей между рейхом и СССР? Но вместо этого он задал Буллиту другой прямой вопрос:. — Будут ли США участвовать в войне против Германии? — Вне всякого сомнения, да, — заверил его янки, — но только после того, как Франция и Англия нанесут удар первыми… Нашлись в архиве поляков и записи уже продолжительных парижских бесед с вернувшимся послом Буллитом посла Лукасевича в феврале 1939 года… Лукасевича волновали те же вопросы, что и Потоцкого, и Буллит успокаивал его примерно так же: — Победив в Европе, Германия в перспективе может угрожать нашим реальным интересам на Американском континенте… Мы этого не допустим… — А что вы можете сказать в отношении ваших интересов здесь? — спросил польский посол. — Газеты утверждают, что президент заявил: граница Соединенных Штатов проходит по Рейну. — Этот слух ложен! Зато могу точно сообщить, что президент высказал готовность продать Франции самолеты, потому что французская армия стоит на первой линии обороны Соединенных Штатов! — А как Англия? Если на компромисс с Берлином пойдет она? — Соединенные Штаты располагают различными и чрезвычайно эффективными средствами принуждения в отношении Англии… — И они будут пущены в ход? — Да, если в Англии возникнут тенденции к компромиссу. — Вы в Штатах так непримиримы к тоталитарным идеологиям? — якобы непонимающе поинтересовался поляк. — При чем тут идеология! —категорически отрезал янки. — Позиция Вашингтона определяется прежде всего реальными интересами Соединенных Штатов! Если война разразится, мы наверняка не примем в ней участие с самого начала, но мы ее закончим! То есть в дополнение к официальным военным гарантиям Англии и Франции поляки весной 1939 года получили и неофициальные, но очень весомые гарантии США. При этом все эти гарантии имели целью не сохранить мир, а спровоцировать поляков на войну. Главным (а по сути — и единственным) поджигателем мировой войны оказывался тот, кому им быть и было положено — Дядя Сэм из заокеанской Империи Зла. И дальний его расчет был, как видим, на конфликт немцев и русских… ВЫХОДИЛО, однако, пока не по Буллиту… 3 сентября новый полпред СССР в Германии Шкварцев вручал свои верительные грамоты Гитлеру. — Господин рейхсканцлер, — говорил советский полпред, — вместе с торгово-кредитным соглашением советско-германский договор о ненападении кладет прочную основу для дружественного и плодотворного сотрудничества двух великих европейских государств в экономической и политической областях. Гитлер был сосредоточен, а Шкварцев продолжал: — В этом смысле договор знаменует исторический поворот в международных отношениях и открывает собой самые широкие положительные перспективы. Гитлер кивнул, а новый полпред заканчивал свою краткую речь: — Приступая к выполнению своих обязанностей Чрезвычайного и Полномочного Посла Союза Советских Социалистических Республик в Германии в столь ответственный момент, я позволяю себе выразить надежду, что в Вашем лице, господин рейхсканцлер, а также со стороны Вашего правительства я встречу должное доверие и активную поддержку, необходимые для успешного выполнения ответственной задачи, возложенной на меня правительством Союза Советских Социалистических Республик… Приезд посла Москвы в Берлин, когда у вермахта обозначилось уже направление на Варшаву, говорил сам за себя. И если в начале сентября Шкварцев появился в Берлине, то в конце этого же месяца в Москве появился Риббентроп — для заключения германо-советского договора о дружбе и границе между СССР и Германией. Договор подписали Молотов и Риббентроп — 28 сентября. Он содержал пять статей, наиболее существенными из которых были I, II и III о принципах разграничения, а наиболее перспективной — IV: В преамбуле говорилось: 29 сентября договор был опубликован в «Правде» (а не в «Известиях», как августовский Пакт). Дополнительный же протокол по конкретному разграничению, о котором говорилось в статье II договора, был подписан 4 октября Молотовым и Шуленбургом, а опубликован — через полгода после подписания основного договора в 10-м номере «Ведомостей Верховного Совета СССР» от 29 марта 1940 года. ВТОРОЙ приезд Риббентропа отличался от первого весьма существенно — рейхсминистр встретил в Москве прием вполне дружеский, почти сердечный. Да и было от чего встречать германского эмиссара именно так. Ведь — как там ни крути — именно благодаря риску фюрера и успеху вермахта Советский Союз в неделю практически бескровно решил ту проблему, которая была головной болью для него почти двадцать лет. Однако когда началась работа над окончательным текстом договора о дружбе, то с разграничением в бывшей Польше договорились быстро, а вот с разграничением сфер интересов возникли разногласия — Сталин настаивал на включении Литвы в нашу сферу влияния. Риббентроп прямо из Кремля позвонил фюреру: — Мой фюрер, русские притязают на Литву… В трубке слышалось не очень-то довольное сопение… Затем Гитлер сказал: — Согласен… Пусть это будет для русских доказательством моего искреннего желания достичь компромисса и установить настоящие отношения взаимного доверия… Возвратившись после разговора к Сталину, Риббентроп сообщил: — Фюрер согласен и сказал, что он хотел бы установить совсем тесные отношения. — Герр Гитлер свой гешефт знает, — коротко бросил в ответ Сталин… Уже после подписания договора Риббентроп вполне искренне воскликнул: — Герр Сталин! Больше никогда не должно быть войны между немцами и русскими. Я убежден, что мы никогда не должны скрестить оружие! Сталин глубоко задумался, потом медленно, словно все еще раздумывая, ответил: — Пожалуй, это все-таки должно было быть так… Советник Хильгер тоже медленно перевел… Необычность формулировки Риббентропа поразила, и он попросил Хильгера: — Noch einmal… Хильгер перевел еще раз… И теперь замолчал Риббентроп… Сталин ответил намного сдержанней, чем он ожидал, но что стояло за этим? Тайное желание перенести все же большевизм и в Германию? Или искренность великого человека исторического масштаба, не желающего отделаться в такой момент от такого собеседника дежурной дипломатической фразой и честно выразившего свое сомнение в уверенности Риббентропа, признавая, однако, при этом и возможность его правоты? Тогда Риббентроп — коль уж его искренняя реплика вызвала такую же глубокую реакцию, рискнул уже сознательно прозондировать Сталина: — Но если это так, герр Сталин, то наш договор создает возможность более тесного союза для будущих сражений против западных держав? Сталин опять задумался… А потом как-то очень убежденно произнес: — Я никогда не допущу ослабления Германии! РИББЕНТРОПА поразила сквозившая в ответе огромная уверенность в силе Красной Армии, И он опять задумался… Но хозяева на этот раз не поскупились на развлечения и отвлечения: Всесоюзная сельскохозяйственная выставка, «Лебединое озеро» в Большом театре, банкеты… Дал блестящий банкет в Кремле в честь гостя и Сталин… Иоахим фон Риббентроп не был природным аристократом — лишь в тридцать два года, усыновленный своей бездетной теткой, он получил право на дворянскую приставку «фон» к фамилии. Но что такое высшее общество, сын майора-артиллериста знал хорошо, став в 1920 году мужем Аннелиз Хенкель — дочери крупнейшего торговца шампанским. Тем не менее банкет привел его в восторг как изысканностью стола, так и естественной простотой нравов за ним… Удивляло его и другое… В Москве шел фильм «Петр Первый» — о царе. На картине, висящей над маршем лестницы в кремлевском дворце, был изображен царь Александр II с манифестом об отмене крепостного права… Эти русские, похоже, уже не мечтали о мировом пожаре, но зато крепко любили свое Отечество… На банкете рейхсминистр фюрера был представлен всему Политбюро Сталина. Тост следовал за тостом, много говорил Молотов, которого подбивал на это сам Сталин, к Риббентропу, сидевшему рядом со Сталиным, подходили члены Политбюро — чокнуться за здоровье рюмками. На столах напитков хватало, но особой популярностью пользовалась — как рассказывал потом в Берлине Риббентроп — «отличавшаяся особенной крепостью коричневая водка». Конечно, это была «Старка», и у немца от нее дух захватывало. А вот Сталин выпивал свою рюмку запросто… Захмелевший Риббентроп не выдержал и наклонился к соседу: — Герр Сталин, я восхищен превосходством русских глоток над немецкими… Ваша коричневая водка — это нечто дьявольское! — Герр Риббентроп, — почти трезвый Сталин рассмеялся, подмигнул и признался, — в моей рюмке все время только крымская мадера… У нее тот же цвет, что и у «Старки», но совсем не та же крепость… — О-о!! — вначале удивился, а потом и сам рассмеялся Риббентроп… А за столом пили за каждого из присутствовавших, вплоть до секретарей… И все чокались с гостем… И вся вообще атмосфера была дружеской и раскованной. Верхушка большевиков оказалась совсем не тупой и раболепной. Напротив, уже в самолете на обратном пути гауляйтер Данцига Ферстер признался Риббентропу: — Должен сказать, рейхсминистр, что порой я чувствовал себя просто среди своих старых партайгеноссен… ПО ВОЗВРАЩЕНИИ в Берлин Риббентроп…. А впрочем… Впрочем, забегая немного вперед, уважаемый читатель, перенесемся-ка мы на несколько минут в мирную Москву сорокового года, на Волхонку, 14. Там, закаленный Арктикой и переменами политического климата, главный редактор Большой Советской энциклопедии Отто Юльевич Шмидт как раз берет в руки новенький 46-й том, изданный Государственным институтом «Советская энциклопедия» как раз в 1940 году. Подождем, пока он дойдет до статьи «Польша» и незаметно подсмотрим из-за плеча… Академик увлекся, и мы можем не торопясь прочитать: «Германо-советским договором о дружбе и границе между СССР и Германией от 28/IX 1939 были точно определены границы между обоюдными государственными интересами на территории бывшего польского государства. Статья II договора говорит, что „обе Стороны признают установленную в статье I границу обоюдных государственных интересов окончательной и устраняют всякое вмешательство третьих держав в это решение“ (см. газету „Правда“, 1939,29/IX, № 270, стр. 1). Тем самым эта статья выбивает почву из-под ног всяких любителей загребать жар чужими руками. Фарисейские вопли империалистических Англии и Франции об „исторической роли“ Польши — только крокодиловы слезы и проявление бешенства при виде краха своих вожделений. Империалистической, лоскутной, реакционной, основанной на социальном и национальном гнете польских панов и буржуазии Польше пришел исторический конец». Оставим академика наедине с радостью от рождения сорок шестого энциклопедического «сына» и поразмыслим — что в этой статье было от политической злобы дня, а что и от исторической закономерности? Маленькая Дания, имея могущественных соседей, смогла отстоять себя как национальное государство во всех исторических передрягах… Конечно, в момент своей мощи Дания была отнюдь не маленькой, но, сократившись до национальных территориальных пределов, она чужеземцев дальше не пускала. И хотя всем своим географическим положением она прямо-таки напрашивалась на включение в рейх, Гитлер ее в 1940 году лишь оккупировал в силу военной необходимости, но не аннексировал. Я об этом еще скажу… А вот с Польшей поступили иначе! Не потому ли, что в статье БСЭ была правда? Во всяком случае, там ее, надо полагать, было-таки немало… Впрочем, вернемся в Берлин начала октября 1939 года… О только что завершившемся визите Гитлер говорил со своим министром не раз… — Кто вам запомнился больше всего, Риббентроп? — Маршал Ворошилов и министр транспорта Каганович. — О, это тот еврей, за здоровье которого вы пили в августе? — Так точно, мой фюрер! — У нас в Германии его считают главой внутреннего советского еврейского клана, тесно связанного с мировым кагалом! — Не думаю, что это так, мой фюрер! — Но его причисляют к крупнейшим закулисным лицам интернационального еврейства! — Мой фюрер, мой разговор с герром Кагановичем был весьма коротким, но содержательным. Кроме того, я внимательно наблюдал за лицами и реакциями во время обоих моих посещений Москвы… И много размышлял потом… — И ваш вывод? — О, он прост: ни о каких акциях, руководимых интернациональным еврейством и согласованных между Москвой, Парижем, Лондоном и Нью-Йорком, всерьез говорить не приходится… Как и о каких-то перекрестных связях… В московском Политбюро — а это для всей России абсолютно всесильный орган, кроме Кагановича нет ни одного еврея… Риббентроп умолк, взглянул на Гитлера и прибавил: — Да и тот— вполне достойный человек с сильным характером и без еврейской хитрости… Гитлер слушал, думал, нервно сжимал пальцы… Выслушав, отнюдь не формально сказал: — Возможно, Риббентроп, вы и правы… А 6 ОКТЯБРЯ Гитлер, прямо отвечая на речь Ллойда Джорджа 3 октября, выступил с речью в рейхстаге. Он поддержал план «льва» английской политики и сам предложил созвать европейскую конференцию для обсуждения проблем, возникших в связи с падением Польши, а также проблемы колоний и ограничения вооружений. Он говорил о том, что не находится в состоянии конфликта с Францией и Англией, и опять говорил о России: — Если в наступлении на Польшу проявилась общность интересов с Россией, то она основывается не только на однородности тех проблем, которые касаются обоих государств, но и на однородности того опыта, который оба государства приобрели в формировании отношений друг с другом… Депутаты рейхстага, практически все в той или иной форме — партийной или военной, слушали так, что было понятно: внутреннего, глухого сопротивления тому, что говорил фюрер, — нет. А он продолжал: — Советская Россия — это Советская Россия, а национал-социалистская Германия — это национал-социалистская Германия. Но несомненно одно: с того момента, как оба государства начали взаимно уважать их отличные друг от друга режимы и принципы, отпала всякая причина для каких-либо взаимных враждебных отношений. Зал замер, потому что он не раз слышал совсем иное, а то, что он слышал сейчас, слишком сильно затрагивало нечто глубоко спрятанное к душе — сомнение в успешной борьбе уже со всей Европой, да и не только с ней… Гитлер же, словно отвечая на эти сомнения, говорил: — Пакт о дружбе и сферах интересов дает обоим государствам не только мир, но и возможность счастливого и прочного сотрудничества. Германия и Советская Россия общими усилиями лишат одно из опаснейших мест в Европе его угрожающего характера и, каждая в своей сфере, будут вносить свой вклад в благополучие проживающих там людей, а тем самым и в европейский мир… То, что говорил Гитлер, казалось бы, снимало сомнения, но оно все более невольно проступало на лицах, где все явственней читалась мысль: «Получится ли?»… А Гитлер отвечал и на нее: — Оба государства полны решимости не допустить, чтобы между ними возникли такие проблемы, в которых таится ядро внутренних волнений и которые могли бы неблагоприятным образом затронуть отношения между обеими великими державами. Поэтому Германия и Советский Союз провели четкую границу областей обоюдных интересов… С учетом своего предложения о европейской конференции Гитлер сказал и о Польше: —Правительство Германской империи никогда не допустит, чтобы возникшее в дальнейшем остаточное польское государство смогло бы стать мешающим элементом для самого рейха или тем более источником помех между ним и Советской Россией… Итак, Гитлер предлагал Европе прочный мир на условиях признания того очевидного факта, что Польша должна быть приведена к своему естественному состоянию. А таким состоянием могла быть только фактическая национально-культурная автономия, оформленная некой государственностью, но находящаяся в полной политической зависимости от тех двух стран, для которых Польша долгое время была фактором угрозы не в силу своей силы, а в силу своей готовности служить силам, враждебным как России, так и Германии… Казалось бы, особых преград к замирению быть не могло, если… Если бы на планете не существовало той могущественной наднациональной и вненациональной Золотой Элиты, планы которой были прямо противоположными… Понимая это, Гитлер сам колебался. В 17.00 27 сентября он начал очередное совещание по разбору обстановки с генералитетом. Суть политической части его анализа сводился к тому, что надо готовиться к войне на упреждение планов усиления Англии, поскольку время работает не на Германию… 10 октября он эту мысль повторил, передав генералам свою памятную записку с планом мощного удара по Франции через Бельгию и Голландию, если его предложения о мире будут отвергнуты. Генералы же склонялись к долговременной оборонительной войне… С ГЕНЕРАЛАМИ вообще было все далеко не просто… В какой-то момент они начали чуть ли не саботировать идеи перенесения блицкрига на Запад. Вносил свой вклад и Канарис, для которого неразгромленная Англия была более привлекательной перспективой, чем ее разгром Германии при той или иной поддержке Советской России… Еще 10 сентября Чемберлен записал в своем дневнике: Кое-что о том, на кого мог надеяться английский премьер (и — не он один) в деле развала Германии, мы уже знаем… Но пришло время узнать и еще кое-что… 7 ноября 1939 года полковник Ганс Остер прибыл ночным поездом из Берлина во Франкфурт-на-Майне для встречи с полковником Винценцом Мюллером. Остер занимал должность начальника центрального отдела Управления разведки и контрразведки в составе Верховного командования вермахта (Оберкомандо дер вермахт), чаще именуемого короче — «абвер». Мюллер служил начальником оперативного отдела штаба группы армий «Ц», которой командовал 63-летний генерал-полковник Риттер фон Лееб. Лееб принадлежал, как и генерал Бек, к «старой» школе и в марте 38-го года даже был уволен в запас с производством в генерал-полковники, но уже в октябре того же года руководил войсками, оккупировавшими Южную Богемию. Командующим же 1-й армией группы «Ц» был 58-летний генерал-полковник Эрвин Йоб Вильгельм Георг Эрдман фон Вицлебен (произведенный в генерал-полковники 1 ноября за Польскую кампанию). Мюллер по долгу службы часто контактировал и с тем, и с тем… Полковник Остер, недавно разменявший пятый десяток, был и одним из наиболее доверенных офицеров главы абвера — адмирала Канариса. Полковнику Мюллеру было немного за сорок… Однако Остер начал разговор первым по праву не старшего по возрасту, а по праву старшего по… заговору. Да, да, по весьма серьезному заговору против Гитлера, который Остер, Вицлебен и другие высшие офицеры вермахта замышляли уже с лета 1938 года. Уже тогда призванный из запаса Вицлебен (его в 1938 году, как и Лееба, временно из вермахта «вычистили») был фюрером крайне недоволен. И, командуя 1-й армией на франко-германской границе, он был готов в случае военных действий — как возможного результата Судетского кризиса— поднять свои войска не против французов, а против Гитлера. Вместо этого Вицлебен вскоре без единого выстрела оккупировал те самые Судеты, в которых видел — до успеха — лишь источник войны. В общем — типичный брюзга из старого рейхсвера… Но — с амбициями… И вот теперь его эмиссар Остер сидел перед Мюллером и говорил: — Вы уже знаете от Вицлебена, о чем идет речь… Обращение с населением Польши — особенно с интеллигенцией и евреями, возмущает армию… Гитлера надо устранить еще до начала кампании на Западе… — То есть до?.. — спросил Мюллер. — На этот счет есть разные мнения — от немедленного наступления до желания выждать, не договорится ли Гитлер с Англией… Остер достал из портфеля два листка папиросной бумаги: — Это копии воззваний к народу и к вермахту. Мюллер взял, начал читать: Остер тем временем поучал: — Трудность в том, что в дело надо посвящать как можно меньше людей, но требуется побольше надежных людей в ответственный момент. Главное — не оставлять в ходе подготовки письменных документов… Мюллер удивился: — Так зачем вы мне это привезли? — он взмахнул листками тонкой бумаги. — Ну, чтобы обсудить их… Кроме того, я держу их в надежном сейфе, — успокоил Остер. — Вы же старый разведчик! Абсолютно надежных сейфов нет… И еще… Вы приехали ночным экспрессом, от меня поедете к Вицлебену на машине… А если что случится по дороге? Нет, давайте-ка сожжем это в моей большой пепельнице… Основное ясно, и его лучше хранить в памяти. Остер согласился, и вскоре в хрустальной пепельнице бушевал скоротечный маленький пожар… Под его отсветы Остер рассказывал: — Рассчитывать можно лишь на офицеров вермахта. Флот целиком на стороне Гитлера, как и люфтваффе… На Браухича полагаться не стоит, все зависит от Гальдера и Вицлебена.. Адмирал от активных действий воздержится, ибо не хочет нарушать своих многочисленных связей вне и внутри страны… — Под «адмиралом» вы имеете в виду Канариса? — уточнил Мюллер. — Ну конечно, — поморщился Остер, но пояснил: — Однако он поможет советами. — Советы — это хорошо, — не унимался Мюллер. — А кто, где и при каких обстоятельствах должен устранить Гитлера и Геринга? — В этом-то все и дело! — вздохнул Остер. — Никто не хочет брать это на себя… Кое-кто предлагал нанять профессионального бандита за большую сумму денег… У Мюллера глаза на лоб полезли от таких идей профессиональных военных, но Остер покачал головой: — Конечно, это — чепуха! Проще с местом и временем. Гитлер наверняка будет ездить на Западный фронт, как он ездил на Восточный… Ясно одно — это надо сделать не в Берлине.. —А Геринг? — Тут хлопот будет больше! Он ведь, кроме как на службе и у себя в Каринхалле, почти нигде не бывает… Костер в пепельнице давно догорел, надо было прощаться. — Я хотел бы поговорить с Вицлебеном, — попросил Мюллер. — Обязательно! Тут, как говорится, семь раз отмерь, один раз — отрежь! Главное, Вицлебен должен нажать на Гальдера… Сразу после ухода гостя из Берлина Мюллер разыскал начальника штаба группы армий «Ц» генерал-лейтенанта фон Зоденштерна, и они вместе пошли к фон Леебу — обсуждать новости Остера… Лееб поручил Мюллеру выехать к Вицлебену в Бад-Крейценах. И Мюллер отправился туда. А в 9 утра 10 ноября он был уже в Цоссене, в Генеральном штабе сухопутных войск у Гальдера. Зашел он по делам заговора и к генералу Штюльпнагелю— 1-му обер-квартирмейстеру, ближайшему помощнику Гальдера. Однако Гальдер колебался… Штюльпнагель был решительнее… Приехав к Леебу во Франкфурт 13 ноября, он заявил ему и Мюллеру: — Нельзя терять времени! Возможно, скоро начнется наступление на Францию, и тогда все осложнится. Тем более что имеются высокие гражданские лица, готовые взять на себя руководство государственными делами… Штюльпнагель умолк, а потом отрубил: — Хотя, конечно, придется ввести чрезвычайное положение… Уважаемый читатель помнит, надеюсь, что автор уже говорил о том, что, когда война была еще лишь возможной перспективой, германская верхушечная оппозиция укрепляла Запад и поляков в необходимости твердой линии с Гитлером. Когда война стала фактом, они же обнадеживали Запад, что вот-вот выступят, и тем программировали продолжение войны. Но даже когда германо-польская война закончилась триумфом Германии, эти «патриоты» по-прежнему провоцировали англофранцузов на военное противостояние рейху Гитлера вместо замирения с ним и по-прежнему обещали скорый и успешный заговор против фюрера. Реальным результатом этой возни было одно— затягивание войны. А ведь сам же фон Лееб записал 3 октября в дневнике: Все двадцатые и тридцатые годы немцы жили надеждой сбросить ярмо Версаля, вернуть себе уважение, а Германии — мощь, вернуть Данциг… Генералы, соответственно, вздыхали о сильной армии, без которой невозможны так желанные генералам победы. Политика Гитлера к октябрю 39-го года дала мощную армию, новую Германию, ликвидировала результаты Версаля в полном объеме, обеспечила дружественность России при исключении войны на два фронта, и вот народ — в унынии, а генералы — в заговоре… Н-да… А события развивались дальше… 8 ноября, через день после того, как абверовский полковник Остер встретился во Франкфурте-на-Майне с армейским полковником Мюллером… Впрочем, обо всем по порядку… 21 ОКТЯБРЯ начальник группы IVE 4-го управления Главного управления имперской безопасности (РСХА) двадцатидевятилетний Вальтер Шелленберг под проливным дождем, покрывавшим пеленой голландский городок Зютфен, шел к вместительному «Бьюику»-лимузину, за рулем которого сидел аристократического вида мужчина с моноклем в глазу. Сев в «Бьюик», Шелленберг представился: — Капитан Шеммель. — Капитан Бест, — услышал он в ответ. О Пэйне Сигизмунде Бесте читатель уже знает. По виду типичный англичанин, он был на самом деле наполовину индусом, что, впрочем, делало его тонкое лицо еще более благородным, а манеры — изысканными. Будучи сотрудником отделения «Z» — независимой организации внутри Си-Ай-Си (МИ-6), Бест свободно владел четырьмя европейскими языками, был образован, любил музыку, играл на скрипке… Жена Беста, дочь голландского генерала Ван Риса, получила известность как хороший портретист. Любил музыку и «капитан Шеммель», участник офицерской антигитлеровской группы Сопротивления — так его представил Бесту его доверенный агент, а на самом деле — тайный агент СД F.479. Разговор в машине шел на темы самые светские, и деловой характер приобрел лишь после того, как в Арнеме к Бесту и «Шеммелю» присоединились майор Стивенс и голландский разведчик капитан Клоп (последний, впрочем, назвался вымышленным английским именем Коппенс, что было для гражданина нейтральной страны вполне разумной предосторожностью). Ричард Стивенс работал в Гааге под традиционным для МИ-6 прикрытием сотрудника британского контрольно-паспортного управления. Он уже имел контакты с представителями генерала Бека (подлинного заговорщика), и чтобы убедить немцев в своих высоких полномочиях, МИ-6 попросила Би-би-си несколько изменить традиционную заставку радиовыпуска новостей на Германию заранее оговоренным образом. Теперь Стивенс, не представляясь, внимательно вглядывался уже в нового немца. Шелленберг знал о его подлинных обязанностях, но виду, естественно, не подавал. — Мы знаем о вас заочно, — начал знакомиться по-настоящему Бест, — но теперь скажите сами, кто вы? — Я представляю оппозиционную группу в высших сферах вермахта. Руководитель — генерал, имя которого я открыть вам не уполномочен. — Ваши цели? — Насильственное свержение Гитлера и установление нового режима. И мы хотели бы знать отношение английского правительства к такому развитию событий. Мы хотели бы заключить такое секретное соглашение, которое в случае нашего успеха привело бы к мирному договору. — О, правительство Его Величества придает огромное значение достижению мира и приветствовало бы устранение Гитлера, — заявил Стивенс. — Однако лично мы не уполномочены давать политические обязательства, хотя находимся в прямом контакте с Форум Офис и с Даунинг-стрит. — Но… — Давайте встретимся еще раз 30 октября в Гааге, в центральном бюро нашей разведки на континенте? — Согласен! Наживка, которую в виде Шелленберга-«Шеммеля» забросил Лондону Гейдрих, сработала… И на вторую встречу Шелленберг выехал уже втроем. Его сопровождал тот же агент СД, который первый раз привез «Шеммеля» в Зютфен и лучший друг Шелленберга — Макс де Кринис, профессор Берлинского университета и заведующий психиатрическим отделением знаменитой клиники Шарите и полковник медицинской службы в придачу. Седой, несколько старомодный, статный, элегантный, с легким австрийским акцентом, он с удовольствием согласился сыграть роль правой руки руководителя группы. В полдень 30-го все трое добрались до того перекрестка в Арнеме, где их должен был ждать знакомый «Бьюик»… Однако прошел уже почти час, а англичан не было. Зато к машине немцев подошли два полицейских, и один из них без лишних слов забрался в машину и приказал поворачивать к участку. И начался предельно вежливый и предельно тщательный обыск… Тщательность голландцев и подвела. Начали они с багажа де Криниса, а в это время Шелленберг с ужасом увидел в вываленном на стол багаже агента упаковку аспирина в обертке с надписью «SS Sanitaetshauptamt» («Главное санитарное управление СО). И Шелленберга бросило в холодный пот первый раз — потому что ему еще предстояло потеть в результате своей находчивости. Он схватил тюбик, уронил на пол щетку для волос и, наклонившись за ней, незаметно затолкал всю упаковку в рот прямо с бумагой… Угроза разоблачения была устранена, и далее обыск шел спокойно. После него начался допрос, но тут в помещение вошел «лейтенант Коппенс», предъявил удостоверение и в две минуты вызволил «заговорщиков»… На улице они увидели «Бьюик», а Бест начал горячо извиняться — мол, мы вас ждали не на том перекрестке… «Шеммель» успокаивающе кивнул, а Шелленберг удовлетворенно констатировал, что проверку они прошли успешно, ибо прекрасно понимал, что «ошибка» была не случайной… На бешеной скорости гости и хозяева доехали до Гааги и там в резиденции Стивенса сошлись вот на чем… После низвержения Гитлера Англия заключает с Германией мир на условиях возвращения Австрии, Чехословакии и Польше их первоначального статуса. Германия отказывается от своей экономической политики (самостоятельной и национально ориентированной) и возвращается к золотому стандарту (то есть — под руку Золотой Элиты мира) — А как с колониями? — настаивал «Шеммель». — Да, это надо иметь в виду, но увы, имеется уже сложившаяся система мандатов, — разводил руками Бест… В этих скоротечных «переговорах» в Гааге, как в грязной луже, отражалось лицо якобы «национально» и «патриотически» ориентированной верхушечной оппозиции. Фактически свержение Гитлера означало возврат к Версалю, национальный позор и подчинение Штатам со всеми вытекающими отсюда социальными последствиями. То есть успех беков, вицлебенов и леебов в 1939 году означал бы крах Германии как великой державы великого народа. Пили за этот грядущий «успех» в доме Беста, где стол был великолепен. «Гвоздем» оказались устрицы, а душой общества— де Кринис… Лишь поздно вечером гостей отвезли на виллу… В десять утра после обильного завтрака немцев снабдили английской рацией, шифрами, позывными… На 7 ноября была назначена новая встреча в кафе в городке Венло у германо-голландской границы… 8 ноября Шелленберг и Вест встретились еще раз… Предполагалась поездка в Лондон. 8-го же к Шелленбергу в Дюссельдорфе (он был километрах в шестидесяти от границы) пришел командир особого отряда СС, который, оказывается, страховал «Шеммеля», взяв под контроль тот участок границы, на котором была немецкая таможня и голландский контрольно-пропускной пункт. Эсэсовец имел задание не допустить захвата «Шеммеля» в случае его провала… Охраняющий и подопечный обсудили меры безопасности и варианты и расстались в предвидении сна… УЖЕ ИСТОРИЯ «Шеммеля» выглядит, надо признаться, как чистая детективная литературщина, хотя даже вышеприведенные диалоги в своей основе документальны. Но в эту полуневероятную историю 8 ноября 39-го вплетается еще одна — настолько же реальная, насколько и удивительная… Да и загадочная… В ночь с 8 на 9 ноября Шелленберга разбудил звонок. Звонил лично рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер (которого в то время Вальтер Шелленберг и близко не видел) и сообщил полусонному подчиненному Гейдриха, что вечером, после речи фюрера на традиционной встрече старых членов партии в мюнхенском пивном зале «Бюргербраукеллер», произошло неудачное покушение на него. Гитлер ушел немного раньше, семь человек погибло, более шестидесяти — ранено, зал разрушен. — Фюрер и я уверены, что за этим стоят англичане, — заявил Гиммлер, — и вы завтра должны во время встречи с их агентами немедленно всех троих арестовать и доставить в Германию… — Но… — Никаких «но», это приказ. Возможно, придется нарушить границу… Голландия нейтральна, но фюрер говорит, что это неважно. Так взрыв в «Бюргербраукеллер» стал детонатором знаменитого «инцидента в Венло»… Схема его оказалась следующей… Сразу же после звонка Гиммлера Шелленберг и эсэсовцы выработали план захвата. Было решено, что «Шеммель» с помощником ожидают в кафе на голландской стороне в Венло, а машина с эсэсовцами будет стоять за зданием немецкой таможни и, как только увидит огромный черный «Бьюик» Беста, рванется прямо через голландский шлагбаум. Эсэсовцы — под автоматные очереди вверх — захватывают английскую «троицу», и машина задним ходом (эсэсовский шофер умел делать это виртуозно) уходит в Германию, куда прорываются и Шелленберг с напарником на своей машине… План удался, но — как это и бывает не только в детективах, а и в реальной жизни — с «коррективами»… «Коппенс» начал отстреливаться и был тяжело ранен (уже в Дюссельдорфе он скончался, а из документов стало известно, что он не английский «лейтенант Коппенс», а голландский капитан Клоп)… Сам же Шелленберг был чуть не застрелен по ошибке своими же… Беста и Стивенса же начали допрашивать, и они рассказали многое… Но к покушению, единственным участником которого был 36-летний столяр Георг Эльсер, они отношения не имели. Что, впрочем, не означало организации покушения извне. Эльсер в свое время работал четыре года на часовой фабрике, умел токарить и имел искусные руки. Никакие допросы (без пыток, но зато с привлечением лучших гипнотизеров рейха и перветина — «сыворотки правды») не изменили его показаний: покушение он готовил в одиночку. В истории с Эльсером темного было много. Печать на Западе приписала все самому Гиммлеру, но это была чепуха уже потому, что уж кто-кто, а Гиммлер прекрасно понимал: падение Гитлера означало бы и его падение. Сам Гитлер? Но стоять на трибуне в Мюнхене рядом с начиненной взрывчаткой колонной, полагаясь на точность хода часового механизма или на выдержку и согласованность действий исполнителей из спецслужб? Нет, и фюрер был здесь ни при чем… Эльсер мог быть и одиночкой — начальник гестапо Мюллер предоставил в его распоряжение столярную мастерскую, и Эльсер с любовью воспроизвел там свою работу. Но эксперты установили, что детонаторы и взрывчатка — иностранного происхождения… Эльсера отправили в концлагерь Заксенхаузен, а затем — в Дахау, в расчете на то, что он, возможно, когда-либо заговорит, но он молчал…. ЗАТО фюреру 23 ноября 39-го пришлось произнести три речи подряд и говорить с перерывами в общей сложности семь часов! Он выступал перед высшим генералитетом, вплоть до командиров корпусов, а также перед командирами частей и соединений в преддверии наступательной операции на Западе в рамках плана «Гельб» («Желтый»), который был разработан еще в октябре и уже несколько раз откладывался. На генералов речи произвели большое впечатление, и Вицлебен, возвратившись в Бад-Крейценах, сказал Винценцу Мюллеру, что перспектив у заговора пока нет… Речи фюрера действительно впечатляли. Это было все сразу — и публичная исповедь политического борца, и обзор истории Германии, и ретроспективный анализ событий последних лет, и программа на будущее… Говоря о России, фюрер сказал: — С Россией у нас есть договор. Договоры соблюдаются столь долго, сколь долго это является целесообразным. Россия будет соблюдать его до тех пор, пока будет считать его за благо для себя. Так думал и Бисмарк… Надо сказать, что ко времени произнесения этой речи СССР подписал договоры о взаимной помощи с Эстонией — 28 сентября, с Латвией — 5 октября и с Литвой — 10 октября (12 октября, между прочим, мы предложили заключить такой же договор и Финляндии, на что последовал финский отказ). Гитлер знал об этом, как и весь мир, но — как видим — не счел эти действия СССР нарушением условий ни Пакта от 23 августа, ни Договора от 28 сентября. Однако сомнений относительно наших планов у него хватало, и он констатировал: — Россия делает то, что считает для себя полезным… В данный момент интернационализм отошел для нее на задний план. Если Россия от него откажется, она перейдет к панславизму… Заглядывать в будущее трудно… Но фактом является то, что в настоящее время боеспособность русских вооруженных сил незначительна. На ближайшие год или два нынешнее состояние сохранится… Закончил же он так: — Если мы победоносно выстоим в борьбе — а мы выдержим ее! — наше время войдет в историю нашего народа. Я выстою или паду в этой борьбе. Поражения моего народа я не переживу. Никакой капитуляции вне страны, никакой революции — внутри ее! Последние слова не были адресованы конкретно никому, но мы, уважаемый читатель, знаем, что адресат у них был. И — не только в зале совещания 23 ноября… Однако и после этого совещания, в принципе имеющего целью психологически подготовить вооруженные силы к наступательной операции на Западе, никакого наступления на деле не последовало. Еще 3 ноября Гальдер записал в дневнике: «Ни 5 ноября Гитлер отменил наступление, затем он отменил его еще раз, и в итоге в боевых действиях сухопутных войск Германии наступила стратегическая пауза. Борьба мнений и полоса сомнений продолжались до конца февраля 1940 года, когда план «Гельб» был коренным образом изменен по сравнению с планом генштаба и в большой мере — по сравнению с предложенным Манштейном и Рундштедтом в октябре 1939 года. Однако до своего истинного начала 10 мая 1940 года наступление откладывалось 29 раз. НА МОРЕ же война шла, но тоже пока без особого ожесточения… Напомню, что 5 сентября англичане в налете на Кильскую бухту повредили «карманный» линкор «Адмирал Шеер» и легкий крейсер «Эмден»… В далеком Атлантическом океане три британских крейсера «Эксетер», «Эйджекс» («Аякс») и «Экилез» («Ахиллес») блокировали 13 декабря 39-го года германский линкор «Адмирал граф Шпее» у берегов Уругвая. Спущенный на воду в 1934 году, «карманный» линкор имел шесть 11 -дюймовых орудий, восемь 6-дюймовых и восемь торпедных аппаратов при скорости хода в 26 узлов (почти 50 км/час) и экипаж в 1107 человек. Выйдя в Атлантику на перехват английских торговых судов, «Шпее» вскоре потопил их девять общим водоизмещением 50 тысяч тонн — немало. Но вот и сам оказался зажат, имея на борту до трехсот пленных англичан с «купцов». Бой шел 15 часов, «Эксетер» был тяжело поврежден, на «Шпее» 30 человек было убито и 60 ранено. Капитан Лангсдорф увел линкор в бухту Монтевидео, попросив у уругвайцев 15 суток на ремонт. Но те дали лишь двое, пригрозив после этого арестом. В 18.00 17 декабря «Шпее» поднял якорь и на буксире вышел из бухты. Затем буксиры отошли, и считавшийся практически непотопляемым линкор окутался дымом — на нем были взорваны артиллерийские погреба. Через три минуты он затонул. Капитан, получивший личный приказ Гитлера на затопление, его команда и пленные англичане достигли берега и были там интернированы. Через три дня сорокапятилетний капитан цур зее (капитан 1-го ранга) Ганс Лангсдорф, служивший в ВМФ с 1912 года, обернулся в номере гостиницы флагом линкора и застрелился. Более удачливыми оказались его более молодые коллеги — командиры подводных лодок. Тридцатилетний капитан-лейтенант Отто Шухарт на «U-29» потопил 17 сентября британский авианосец «Корейджес», а его ровесник капитан-лейтенант Гюнтер Прин с «U-47» заслужил вообще оглушительную национальную славу и прозвище «Бык Скапа-Флоу». В ночь с 13 на 14 октября он сумел пробраться на главную базу английского флота — Скапа-Флоу на Оркнейских островах, расположенных севернее самого северного кончика британского острова. Там, на рейде, Прин торпедировал гордость флота Его Величества — линкор «Ройял Оук». Погибли адмирал Блэнгроув и 832 члена экипажа, а Прин из рук фюрера получил Рыцарский крест. А весь экипаж—Железные кресты II класса. Но вот двадцатишестилетнему капитан-лейтенанту Фрицу Юлиусу Лемпу с «U-30» повезло весьма сомнительно уже на второй день войны. Приняв за вспомогательный крейсер английский лайнер «Атения», он торпедировал его и потопил в двухстах милях западнее Гебридских островов. Лемп явно ошибся. И, поняв это, он об «успехе» не радировал, а доложил уже на берегу лично адмиралу Деницу. Все это было так серьезно, что в вахтенном журнале заменили листы — ведь правительство Германии 7 сентября в официальном коммюнике отмежевалось от причастности к потоплению судна. А Геббельс выдвинул версию о том, что это — дело рук Черчилля, пытающегося таким образом побыстрее втянуть в войну США, потому что на борту лайнера были и американские граждане… Лемп ошибся… А вот Геббельс… Пресса сразу дружно назвала «Атению» — «Лузитанией» Второй мировой войны. И так ли уж это было неверно? Внешняя аналогия лежала на поверхности (впрочем, точнее — уже под поверхностью воды). А как там с объективными, с логическими связями? О том, что английский лайнер «Лузитания» во время Первой мировой войны намеренно «подставили» под торпеды подлодки «U-20» капитана Швигера, я писал в своей книге «Россия и Германия: стравить!» А «подставил» «Лузитанию» весной 1915 года военно-морской министр Черчилль в союзе с Золотым Интернационалом и именно с целью вызвать возмущенную реакцию США. После официальных предупреждений имперского германского посольства в США об опасности рейса в условиях подводной войны на судно с 1257 пассажирами (в том числе с американцами) и 702 членами экипажа были погружены военные грузы. И при этом Черчилль лишил его эскорта у берегов Англии, зная, что в этом районе рейдирует германская лодка. Так что с «Лузитанией» понимающим и знающим людям все было ясно… А с «Атенией»? Зачем в предгрозовые дни она вообще выходила в океан с 1102 пассажирами на борту? Германский лайнер «Бремен», задержанный в нью-йоркском порту по личному указанию «нейтрального» президента Рузвельта (задержанный намеренно, ввиду возможного последующего перехвата английским крейсером «Бервик»), вышел в обратный рейс 30 августа под звуки гимна «Германия превыше всего!» А «Атения» примерно в то же время ушла с доброй их тысячей! И, зная уже о начале войны, имея флаг воюющей державы, зная о лодочной опасности и вероятности ошибки, подходила к опасной зоне вечером — Лемп засек ее в 19.30, когда уже темнело. А можно было ведь темп и сбавить — до утра, и все огни погасить. А с утра на максимальном ходу наоборот — давать сигналы, жечь фальшфейеры… Мол, я — «пассажир»… Ан, нет! Причем «Атению», так же как в свое время «Лузитанию», бросили фактически не произвол судьбы. Зато что-то уж слишком оперативно на «СОС» «Атении» откликнулось сразу же немало судов. И норвежский танкер «Кнут Нельсон» почти всех спас (из 1417 человек пассажиров и экипажа погибло всего 128, из них 122 пассажира, среди которых было 28 американцев). «Совпало» даже то, что оба погибших лайнера принадлежали знаменитой компании «Кунард Лайн». Если суда не менее знаменитого конкурента— «Уайт Стар Лайн» традиционно именовались с окончанием на «…ик»— «Олимпик», «Британик», «Мажестик», «Титаник», то кунардовские суда традиционно имели названия, оканчивающиеся на «…ия»: «Албания», «Саксония», «Аквитания», «Мавритания»…. «Лузитания»… «Атения»… В Лондоне, к слову, был клуб для избранных «Атенеум», а само слово восходило к древним Афинам… Первый Атеней (Афиней) — элитарное античное высшее заведение античности, основал в 135 году император Адриан… И не с намеком ли на элитарный «Атенеум», а заодно — и на «Лузитанию», кто-то избрал «Атению» в качестве новой жертвы? Ведь закулисные силы очень любят такую символику, которая была бы выставлена на всеобщее обозрение, но понятна при этом была бы только посвященным. Конечно, скорее всего «Атения» просто неудачно для себя стояла в расписании кунардовских рейсов, но… Кто его знает? Тайны Золотой Элиты тем и страшны, что вот же — вроде, они на виду… Но пойди докажи это! ПРИН в конце 1939 года потопил «Ройял Оук», вермахт и соответственно республиканские французские и королевские британские войска на континенте взяли стратегическую паузу, Геббельс напоминал по радио французам, что Англия втянула их в бессмысленную войну и опять намерена сражаться за свои цели до последнего французского солдата… А… Хотя вообще-то я обещал читателю рассказать кое-что о ситуации вокруг евреев Польши, да и не только Польши… После объявления Англией и Францией войны Германии Гитлер 3 сентября 39-го года направил послание НСДАП, в котором возлагал ответственность за начало войны на «нашего еврейско-демо-кратического мирового врага», назвав его и «капиталистическим разжигателем войны Англии и ее сателлитов»… Если убрать «национальную» часть этой оценки (ибо Золотая Элита мира вненациональна), то такой политической зрелости фюрера можно было только аплодировать. Да и в отношении «национальной части» можно было бы заметить, что она связана не с чисто этническим моментом, а с моментами классовыми. И еще одно — воззвание Гитлера было всего лишь ответом на заявление, сделанное 1 сентября председателем «Еврейского Палестинского агентства» 65-летним Хаимом Вейцманом о том, что евреи всего мира стоят на стороне Великобритании и будут бороться на стороне демократии… А 5 сентября «Таймс» опубликовала текст уже открытого письма Вейцмана Чемберлену. И Хаим Вейцман, родившийся в 1874 году в России, имел все основания и права говорить от имени всех евреев мира уже потому, что с 1921 года он был председателем «Всемирной сионистской организации» и лидером «Всеобщей сионистской партии», а с 1929 года занимал и пост председателя «Еврейского Палестинского агентства» — главной опоры Англии на Ближнем Востоке. И именно Вейцман вел в 1917 году переговоры с лордом Бальфуром… По сути декларация Вейцмана была объявлением войны Германии со стороны евреев, при этом нельзя было сбрасывать со счетов то, что в любой стране мира большинство евреев отдавало приоритет не обязанностям гражданина страны, а неформальным обязанностям перед соплеменниками. И выходило, что польские евреи — не отмежевавшись от заявления Вейцмана — ставили себя в некотором смысле в положение вечно воюющих — с вытекающими отсюда последствиями… При этом надо помнить, что польское правительство Мосьцицкого и Бека было просто-таки антисемитским. Не антисионистским, а антисемитским. Так что и массовые настроения были соответствующими. И польские националисты по отношению к евреям на оккупированных территориях были не более жалостливы, чем националисты украинские… А немцы услугами националистов — и тех, и тех — не пренебрегали. А антиеврейский террор в Польше стимулировал сплочение евреев всего мира вокруг Вейцмана и ему подобных… Так узел «еврейской» проблемы в Польше затягивался с двух сторон… И одной стороной была верхушка сионистов… В результате ситуация окрашивалась невинной кровью… И кое-кто в самой Германии делал это с вполне определенными целями… Хотя в целом положение в Польше можно было охарактеризовать словами, произнесенными генерал-губернатором Гансом Франком на совещании начальников отделов 19 января 1940 года и занесенными в его дневник: Сказано было это цинично, но по сути ничем не отличалось от отношения к аборигенам в английских, французских, бельгийских, голландских колониях. 8 марта 1940 года Франк на таком же совещании говорил и так: — Нам придется считаться с ростом противоречий, возникающих по отношению к нам в кругах польской интеллигенции, церкви и высших офицеров Из сказанного Франком следовало, что почти через полгода после образования генерал-губернаторства жестокого немотивированного антипольского террора немцы не проводили. И более того, на том же совещании 8 марта Франк сообщал: «Я То есть ни о каком «зверстве» речи пока не было… Франк ведь не перед прессой выступал, а перед своим аппаратом, проводя рядовое рабочее совещание… Три месяца превентивного ареста тех, кто по указанию предавшего Польшу правительства теперь пытался поднять народ на «сопротивление оккупантам» в условиях, когда поляки убедительно доказали всему миру свою неспособность существовать самостоятельно в рамках самостоятельной государственности? Да таким «интеллигентам» можно было бы «вкрутить» и чего покруче! К слову, и судопроизводство в бывшей Польше по делам поляков велось по примерно общим имперским нормам. И еще немного о ситуации с евреями… Уже 12 апреля 1940 года Франк после бесед с генералами, в том числе и командирами дивизий, живущими в столице генерал-губернаторства Кракове, выяснил, что они «вынуждены вследствие жилищного кризиса жить в домах, в которых, кроме генерала, все квартиронаниматели являются евреями. Такое же положение у всех категорий чиновников…» Итак, через семь месяцев после оккупации Польши в оккупационной столице в лучших ее домах (не в трущобах же селились германские генералы и имперские чиновники!) жили все еще «терроризируемые» немцами евреи! И не просто жили, а занимали эти элитные дома Не знаю, кому как, а автору эта деталь кажется и несколько неожиданной, и кое-что проясняющей… НО ЭТО так, к слову… А вообще-то автор хотел сообщить, что в то время, как кто-то топил корабли и тонул на них, произносил речи и выслушивал приказы, любовница французского премьера Эдуарда Даладье — маркиза де Крюссоль вела непримиримую войну на истощение с любовницей будущего недолговечного французского премьера Поля Рейно — графиней де Порт. Говорят, что от великого до смешного — один шаг… Но как часто этот один шаг отделяет смешное от мелочно-подлого… Рейно стоил Даладье, Даладье стоил Рейно, маркиза стоила графини и наоборот, и все они не стоили смачного солдатского плевка… А ведь склока двух высокопоставленных шлюх в ближайшие месяцы пагубно — как компетентно заявляли люди знающие — отразилась на всей политической и военной ситуации во Франции… Хотя при чем здесь шлюхи-премьерши и их любовники-премьеры? Как и обрушившаяся уже Польша, была готова обрушиться и вся Франция… Но об этом у нас еще будет разговор… 1939 ГОД шел к концу… 16 октября Президиумом Верховного Совета СССР была учреждена медаль «Золотая Звезда» — знак отличия Героя Советского Союза. 18 октября Гитлер вручил Гюнтеру Прину Рыцарский крест за «Ройял Оук»… 19 октября в Анкаре был подписан англо-франко-турецкий договор о взаимной помощи… В том же октябре Советский Союз заключил, как помнит читатель, договоры о взаимопомощи с Латвией и Литвой (с Эстонией такой же договор был заключен 28 сентября)… И профессор Академии Генштаба РККА комдив Дмитрий Михайлович Карбышев в частном разговоре говорил: «Сейчас наше положение такое, что мы можем делать, что хотим, и такие государства, как Эстония, Латвия и Литва, должны быть включены в состав какого-то большого государства. Давно доказано, что маленькие страны самостоятельно существовать не могут и являются только причиной раздора»… Мысль была неглупой, и поэтому она приходила в голову многим… Но вот же — понимали эту очевидную истину далеко не все… Так, 12 октября 1939 года СССР протягивал руку мира и Финляндии… Но финны не видели ее в «упор»… Они не видели ничего особенного в том, что вторая столица России — Ленинград — могла с территории Финляндии обстреливаться дальнобойной артиллерией—так близко проходила от него граница. Мы предложили это положение исправить. Финны отказались. И 30 ноября 1939 года начался советско-финский конфликт, получивший в Финляндии название «зимняя война». В те дни даже антисоветчик Леопольд Эмери записал: «б Соединенные же Штаты Америки 2 декабря объявили «моральное эмбарго» на торговлю с Советским Союзом. НО ОБО всем об этом мы узнаем из следующей главы… |
||
|