"На пути к победе" - читать интересную книгу автора (Мартиросян Арсен Беникович)

Миф № 32. Сталин приказал взять Берлин к 1 мая 1945 г., вследствие чего советские войска начали штурм без основательной подготовки, что привело к колоссальным жертвам

Мифов на тему Берлинской операции — уйма. Бродят они давно. Скоро будет 65 лет, как они появились. Кто только и как только не упражнялся на эту тему. Каких только «версий», «точек зрения», «концепций» и т. п., не говоря уже о грязи, которую выливают на советские войска, не было за многие десятилетия после войны. Это комплекс чудовищно опасных, коварных и крайне запутанных мифов, в погибельном плену которых в настоящее время находится немалая часть общественного мнения даже в России. О Западе уж и не говорю.

Эти мифы опасны и коварны прежде всего тем, что это принципиальная «печка», от которой «танцуют» все, кто стремится перечеркнуть нашу Великую Победу. Победу, которая обеспечила мир в Европе на десятилетия вперед. Не говоря уже о попытках перечеркнуть беспримерный подвиг советского народа, Советской Армии и всего Советского Союза во главе со Сталиным и выставить их как варваров, только и способных, что силой устанавливать якобы лагерный социализм тоталитарного типа. Опасны они и тем, что при непрофессиональном подходе к их анализу можно наломать немало дров, формально преследуя благие цели. Беда еще и в том, что основу для мифов заложили наши славные солдаты, офицеры и полководцы. Не от злого умысла, нет. Беда проистекает из другого. Прекрасно осознавая исторически небывалое величие самого момента взятия Берлина, особенно рейхстага, водружения на нем красного знамени, пребывая в невероятной эйфории ожидания скорой Победы, многие из них так перестарались в донесениях о своих успехах, что буквально следствие необходимо проводить, дабы хоть чуточку понять, что же на самом деле там произошло. Конечно, ни при каких обстоятельствах все это ни на йоту не умаляет величие их подвига. Он не померкнет никогда! Однако поскольку в историографии бытуют всевозможные описания одних и тех же событий и даже десятки различных фотографий с флагом на рейхстаге, то для недобросовестных историков, особенно от «демократии», сохраняется возможность как минимум ёрничать на эти темы. Как правило, преимущественно ради опошления и принижения значения подвига наших отцов и дедов, а то и вовсе его очернения.

Принимая во внимание особую, даже чрезвычайную сложность анализа указанных мифов, частичную недоступность некоторых архивных материалов по ключевым аспектам затрагиваемых вопросов, исключительную щепетильность многих из них, особенно в части, касающейся роли наших полководцев, автор и по данному вопросу обратился к знатоку этих проблем, профессору Олегу Александровичу Ржешевскому, труды которого изданы во многих странах мира. Он ветеран Великой Отечественной войны, полковник запаса, главный научный сотрудник Института всеобщей истории РАН, член Бюро Международного комитета истории Второй мировой войны, президент Ассоциации историков Второй мировой войны и Национального комитета российских историков. Ниже приводится полный текст его обстоятельного документального очерка «Последний штурм», который он любезно предоставил автору пятитомника с разрешением не только публикации на страницах данного тома, но и сопровождения, в необходимых случаях, его оригинального текста собственными комментариями. Эта работа О. А. Ржешевского была опубликована в малоизвестном для широкого круга читателей и историков сборнике научных трудов под общим названием «Этот противоречивый XX век» (М., 2001). Прошу уважаемых читателей внимательно ознакомиться с приведёнными в этом очерке уникальными документальными данными. Все сноски по тексту, а также выделения текста жирным шрифтом в данном случае принадлежат О. А. Ржешевскому. Комментирующие дополнения автора пятитомника, а также ссылки к ним отделены от оригинального текста О. А. Ржешевского курсивом.

Комментарий О. А. Ржешевского (в оригинале очерка он был помещен в сноске).

Много лет спустя У. Черчилль в мемуарах воспроизвёл свои размышления в те дни следующим образом:

• во-первых, Советская Россия стала смертельной угрозой для свободного мира;

• во-вторых, немедленно создать новый фронт против ее стремительного продвижения;

• в-третьих, этот фронт в Европе должен уходить как можно дальше на восток;

• в-четвёртых, главная и подлинная цель англоамериканских армий — Берлин;

• в-пятых, освобождение Чехословакии и вступление американских войск в Прагу имеет важнейшее значение;

• в-шестых, Вена, по существу вся Австрия должна управляться западными державами, по крайней мере, на равной основе с русскими Советами;

• в-седьмых, необходимо обуздать агрессивные притязания маршала Тито в отношении Италии.

Затем британский премьер-министр распорядился подготовить план войны против СССР. Относящиеся к этому плану документы в 1998 г. были рассекречены[140].

Комментарий А. Б. Мартиросяна. Это каким же надо было быть даже по британским меркам негодяем, чтобы позволить себе такие выражения, которые Черчилль допустил в письме Рузвельту?! «Если они захватят Берлин, то не создастся ли у них слишком преувеличенное представление о том, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу, и не может ли это привести их к такому умонастроению, которое вызовет серьезные и весьма значительные трудности в будущем?» Ну и ну! Вся Англия, весь английский народ, вся правящая элита Великобритании, в конце концов, весь мир прекрасно знали, что судьба Европы и всего мира, судьба послевоенного мира решалась только на советско-германском фронте! И вот, зная все это, этого записного британского алкоголика понесло озаботиться теп, что, видите ли, «не создастся ли у русских слишком преувеличенное представление о топ, будто они внесли подавляющий вклад в нашу общую победу»?! Ей право же, иной раз и возрадуешься, что существует определенная литературная цензура, а то ведь если в связи с этим автор привел бы сейчас полный текст знаменитого загиба Петра Великого, то не только Черчилль волчком бы завертелся в своей усыпальнице, но и градом посыпались бы из Лондона ноты протеста!.. Впрочем, даром, что ли он был сэр Уинстон Черчилль?! Однако будь он хоть трижды сэром, пэром и др. и пр., но наглеть-то в отношении СССР и Сталина все-таки не следовало. Когда Сталин в 1941 г. неоднократно предлагал ради общего дела — разгрома гитлеровской Германии — не ограничиваться одними по-британски пустопорожними словами, а заняться реальным делом и реально оказывать помощь тому, кто, спасая себя, одновременно спасал и проклятую Англию, то Черчилль что делал?! Ничтоже сумняшеся писал Иосифу Виссарионовичу, что-де чем больше затянется советско-германская война, тем больше, видите ли, Коварный Альбион якобы сможет оказать помощи СССР?! Проще говоря, нахально не скрывал своей ставки на затяжную войну между СССР и Германией! А попутно, естественно, не сообщая об этом Сталину, санкционировал разработку плана бомбардировок Баку, откуда в те годы СССР и его славная Красная Армия получали нефть[141]! Но когда понял, что Сталин и его верные солдаты самостоятельно сотрут в пыль и Третий рейх, и его вермахт, то сукин сын Коварного Альбиона озаботился, видите ли, тем, что у русских может создаться впечатление, что это именно они внесли решающий вклад в разгром гитлеровской Германии!? Все-таки обучавшие Черчилля в юности педагоги были правы — туповат он был! Не всегда, конечно, но, увы, бывало и такое! Как можно было ставить вопрос именно так, как сделал это Черчилль, если не только ему, но и слепому, и глухому, и даже вообще не интересовавшемуся политикой в то время прекрасно было известно, что решающий вклад в разгром нацистской Германии внес именно СССР, его легендарная Красная Армия! Ведь даже ненавидевшие Советы лидеры белой эмиграции и то молились на Сталина и Красную Армию, желая им всяческих успехов! Впрочем, Черчилль — они есть Черчилль, не приведи Господь…

В то же время не могу еще раз не обратить внимание уважаемых читателей на то обстоятельство, что подобная позиция западных союзников, прежде всего самого Черчилля, имела «научно обоснованное» происхождение. Невзирая на очевидность повтора, напомню, что еще в самый разгар Второй мировой войны — в июле 1943 г. — из-под пера тесно связанного с Королевскими институтом международных отношений и британской разведкой директора Лондонской Экономической Школы, члена Комитета 300 состава 30–40 гг. XX в., влиятельнейшего геополитика англосаксонского Запада, на идеях которого базируются все концепции по установлению мирового господства англосаксов — Джона Хэлфорда Маккиндера — вышла уникальная по беспрецедентной агрессивности по отношению к фактически в одиночку ведшему смертельную борьбу с нацизмом СССР статья под названием «Круглая Земля и Выигрыш Мира». От имени еще ничего существенного не сделавшего для разгрома нацизма англосаксонского Запада, в том числе и Великобритании, Маккиндер открыто указал: «Наш следующий враг — Советский Союз»[142]! По сути дела она была ничем иным, как выдающейся по своему «научно обоснованному» коварству геополитической инструкцией всей правящей элите англосаксонского Запада по вопросу, что и как делать дальше, так как, по его мнению, «грядущая борьба должна быть решающей для мирового господства, ибо конечная цель доминирование над Евразией. Поэтому грядущая неумолимая схватка за власть над этим решающим геополитическим пространством является решающей схваткой современной эпохи»[143].

Телеграмма У. Черчилля была последней попыткой добиться пересмотра решения, принятого Верховным Главнокомандующим союзными силами в Европе Д. Эйзенхауэром о наступлении войск западных союзников в направлении Лейпцига и Дрездена. В личном послании И. Сталину от 28 марта 1945 года Эйзенхауэр сообщил, что в его планы входит окружение и разгром немецких войск, оборонявших Рур, а также изоляция данного района от остальной части Германии.

Комментарий А. Б. Мартиросяна. Окружение и разгром немецких войск, оборонявших Рур, а также изоляция данного района от остальной части Германии именно потому входили в планы генерала Айка[144], что там, в Руре, были сосредоточены колоссальные интересы крупнейших корпораций США, И он обязан был принять все меры по их защите, в том числе и от возможных разрушений советской авиацией. Но об этом генерал Айк ничего не написал в своем письме Сталину. Впрочем, Сталин и без него всё это знал…

Эту задачу он предполагал выполнить наступлением в обход Рура с севера и от Франкфурта-на-Майне через Кассель до тех пор, пока немецкие войска не будут окружены. «Я рассчитываю, — продолжал он, — что эта фаза (операции) завершится в конце апреля, а может быть и раньше, и моя следующая задача будет состоять в рассечении войск противника посредством соединения с Вашими армиями»[145]. Доказывая целесообразность своего плана, он писал начальнику штаба армии США генералу армии Д. Маршаллу: «Я пытался подчеркнуть, что мое наступление в район Лейпцига является не только правильным направлением для решающего удара, так как он ведет к полному расчленению противника, но и представляет мне максимальную мобильность. В любое время, когда мы сможем взять Берлин без больших потерь, мы, конечно, это сделаем. Но я полагаю, что неразумно с военной точки зрения в данных условиях делать Берлин главной целью, особенно если учесть тот факт, что война ведется в политических целях, и если Объединенный комитет начальников штабов решит, что взятие Берлина войсками западных союзников имеет значение большее, чем чисто военные соображения на этом театре, то я с готовностью внесу необходимые изменения в свои планы…»[146]

1 апреля И. Сталин направил Д. Эйзенхауэру следующий ответ:

Отметим, что ответ не содержал точных сведений о направлении главного удара и времени начала наступления советских войск.

Эйзенхауэр отклонил настойчивую просьбу Монтгомери о выделении ему 10 дивизий для наступления на Берлин и передал из состава 21-й группы армий, которой командовал Монтгомери, 9-ю американскую армию в состав 12-й группы армий генерала О. Брэдли, действовавшей на центральном участке фронта. О. Брэдли, в свою очередь, считал, что взятие Берлина будет стоить около 100 тысяч солдатских жизней. «Это слишком большая цена престижного объекта, особенно учитывая, что мы его должны будем передать другим»[148] (Берлин входил в зону оккупации Красной Армии). Комитет начальников штабов, а затем и президент Ф. Рузвельт поддержали решение Эйзенхауэра.

По поводу этого конфликта написана обширная литература с пространным освещением различных политических, экономических и военных аргументов за и против решения Эйзенхауэра. Сам же он 27 марта 1945 года в ходе пресс-конференции на вопрос американского корреспондента «Кто первый войдёт в Берлин, русские или мы?» — ответил: «Уже одно только расстояние говорит о том, что они сделают это. Они в тридцати пяти милях от Берлина, мы в двухстах пятидесяти. Я не хочу ничего предсказывать. У них более короткая дистанция, но перед ними основные силы немцев»[149].

К этому времени в Москве разработка плана Берлинской операции в основных чертах уже была завершена. Она готовилась с февраля 1945 года Генеральным штабом с участием командования и штабов 1-го Белорусского, 1-го Украинского и 2-го Белорусского фронтов.

В нашу задачу не входит подробное освещение этого плана. Отметим только, что овладение Берлином возлагалось на 1-й Белорусский фронт при содействии 2-го Белорусского фронта, который по плану наступал севернее Берлина, и 1-го Украинского фронта, наступавшего южнее Берлина. Им предстояло замкнуть кольцо окружения западнее города[150].

Особенность плана операции заключалась в том, что 1-му Украинскому фронту ставилась задача частью сил (первоначально одним танковым корпусом 3-й гвардейской танковой армии) нанести удар по Берлину с юга. При этом разграничительная линия между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами была доведена только до Люббена (60 км юго-восточнее Берлина). Далее в проекте директивы на операцию эта линия была проведена южнее Берлина. О том, что произошло при утверждении директивы, И. Конев пишет следующее: «Ведя эту линию карандашом, Сталин вдруг оборвал ее на городе Люббен. Оборвал и дальше не повёл. Он ничего не сказал при этом. Но я думаю, и Маршал Жуков тоже увидел в этом определенный смысл. Разграничительная линия была оборвана примерно там, куда мы должны были выйти к третьему дню операции. Далее (очевидно, смотря по обстановке) молчаливо предполагалась возможность проявления инициативы со стороны командования фронтов. Был ли в этом обрыве разграничительной линии на Люббене негласный призыв к соревнованию? Допускаю такую возможность».[151]

Небольшой комментарий А. Б. Мартиросяна. Нет ни малейшего сомнения в том, что Конев описал ситуацию точно. Серьезное сомнение вызывают следующие слова маршала: «Был ли в этом обрыве разграничительной линии на Люббене негласный призыв к соревнованию? Допускаю такую возможность…» И вот почему. Едва ли Сталин молчаливо и негласно призывал командующих фронтами к такому соревнованию. Хотя бы, например, потому, что за годы войны насмотрелся на эти «соревнования» командующих фронтами и потому прекрасно знал, что эти их «гонки» заканчиваются горами трупов простых советских солдат и офицеров, к чему он относился крайне отрицательно. А с конца 1944 г. Сталин особо требовал как можно тщательней беречь людей для мира, для мирной жизни, для мирного труда! Или, например, потому, что, по признанию самого Жукова от 1970 г. (опубликовано в журнале «Юность» № 5 за 1970 г.), Сталин вообще был против гонки за взятие Берлина и рейхстага. Дело в том, что вечером 30 апреля 1945 г. Жуков позвонил Сталину и заявил: «Мы подготовили подарок нашему народу, хотим порадовать его к пролетарскому празднику». «Какой подарок?» — перебил его Сталин. «Наши войска ворвались в рейхстаг», — ответил Жуков (забегая вперед, необходимо отметить, что маршал тут поторопился, в чем его вины не было — его попросту подставили ложным докладом нижестоящие командиры. — А.М.). «Не подгоняйте штурм к празднику, — ответил Сталин. — День и час для нас не играет роли… вопрос решён» (кстати говоря, попутно это еще одно доказательство, к тому же из уст Жукова, что Сталин не устраивал гонки за взятие городов по случаю каких-либо политических праздников). Почему Конев выдал на-гора такое предположение — догадаться не составляет труда. Дело в том, что в ходе Берлинской операции действительно имела место маловразумительная с военной точки зрения ожесточенная, скорее даже завистливая (это хорошо видно по приводимым в очерке документам) конкуренция между командующими 1-м Украинским фронтом в лице Конева и 1-м Белорусским фронтом в лице Жукова за взятие Берлина. Эта конкурентная гонка привела к большим жертвам среди простых солдат и офицеров. Однако по заведенной после убийства Сталина, мягко выражаясь, не очень порядочной манере всю ответственность за все, что происходило во время войны, сваливали на Сталина. В том числе и путем глубокомысленных намеков в форме «допущений возможности» того или иного. И Конев не избежал тотального влияния этой «традиции» всю ответственность сваливать на Сталина. Хотя имел возможность не делать этого. Хотя бы, например, потому, что самое простое и самое вразумительное объяснение обрыва разграничительной линии на Люббене напрашивается само собой. То есть в зависимости от складывающейся обстановки ее всегда можно уточнить соответствующей директивой Ставки. Ведь к исходу третьего дня операции ситуация на фронтах действительно изменилась бы, а загадывать разграничительную линию за 60 км от Берлина смысла не было никакого. К исходу третьего дня операции в любом случае пришлось бы вносить соответствующие коррективы. Что, кстати говоря, впоследствии и сделали Сталин и Ставка.

На следующий день эта разграничительная линия была подтверждена в директиве Ставки Верховного Главнокомандования.

16 апреля войска 1-го Белорусского фронта и 1-го Украинского фронта перешли в наступление. Началась Берлинская операция Красной Армии, одна из наиболее ожесточенных и кровопролитных во всей германо-советской войне. 18 апреля перешел в наступление 2-й Белорусский фронт. Его действия имели большое значение для взятия Берлина, но непосредственного участия в овладении городом войска этого фронта не принимали.

Превосходство в силах 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов над противником было подавляющим. Однако преодоление заблаговременно подготовленной многослойной обороны и овладение гигантским городом в условиях умело организованного и стойкого сопротивления вермахта было крайне сложной задачей.

Это стало ясным уже в первые дни наступления, когда 1-й Белорусский фронт не смог преодолеть главной полосы обороны противника в установленные сроки и понес большие потери особенно в районе Зееловских высот.

Небольшой комментарий А. Б. Мартиросяна. Длительное время об этом не было принято говорить. Во-первых, из-за того у что в целом-то штурм Берлина завершился не просто колоссальным успехом, но именно же Великой Победой и безоговорочной капитуляцией Германии. Во-вторых, потому что пришлось бы хотя и в самых тактичных выражениях, но вслух говорить об удивительно (мягко выражаясь) неудовлетворительном руководстве боями за Зееловские высоты (эти бои представляли собой начальную фазу Берлинской операции), а ведь ими руководил «маршал Победы» Г. К. Жуков. В результате на многие десятилетия доступ к информации на эту тему был закрыт. Да и сама она преподносилась только в лубочном стиле.

Когда же под конец прошлого века рассекретили цифры потерь в Берлинской операции, то многим стало не по себе. Оказалось, что в ходе Берлинской операции (16 апреля — 8 мая) потери составили 361 367 человек убитыми и ранеными.

Для сведения читателей: среднесуточные потери (убитые и раненые) 15 712 чел. в Берлинской операции являются самыми высокими среди всех наступательных операций наших войск в войне. Для сравнения: в ходе контрнаступления под Москвой общие потери — 10 910 человек, под Сталинградом — 6392; на Курской дуге — 11 313; в Белоруссии — 11 262 человек.

Причём большая часть из этих 361 367 человек полегло или получили ранения в боях за Зееловские высоты. Тут уж и непосвященному в военные тайны стало понятно, что советским войскам пришлось заплатить неимоверную цену за стремление своих военачальников захватить Берлин на четвертый, потом на пятый, потом на шестой день операции. За неподготовленные, без должной разведки и артподготовки, лобовые атаки. Когда же еще рассекретили и документы Берлинской операции, то и вовсе впору было взвыть. Однако все по порядку.

Замысел Берлинской операции в общих чертах был определен еще в ноябре 1944 года. Уже тогда, планируя наступление в Польше (Висло-Одерскую операцию), Ставка нацеливала 1-й Белорусский фронт на Берлин. Тогда же командующим 1-м Белорусским фронтом, которому, собственно, и должны были достаться лавры победителя, был назначен Г. К. Жуков. А командовавший этим фронтом на протяжении всей кампании 1944 года К. К. Рокоссовский был назначен командовать соседним 2-м Белорусским, цель которого не являлась исторической — завоевать северное побережье Германии.

Обрадованный успехами зимнего наступления в Польше, Жуков уже 26 января 1945 года доложил в Ставку, что вверенные ему войска 1–2 февраля с ходу форсируют Одер и будут «развивать наступление в берлинском направлении». Жуков явно недооценивал противника. После упорных боев его войска 3 февраля смогли зацепиться лишь за небольшой плацдарм западного берега Одера, в районе Кюстрина. Но это не охладило боевого пыла маршала, и 10 февраля он представил на имя Сталина план Берлинской наступательной операции, в котором, в частности, говорилось: 1. Противник производит перегруппировку войск группы армий «Висла» с целью организовать устойчивую оборону на подступах к Штеттину и на рубеже р. Одер. 2. Цель операции — сорвать оперативное сосредоточение противника, прорвать его оборону на западном берегу р. Одер и овладеть городом Берлином… …Наступление на Берлин могу начать 20.2.45.

Однако дальнейшие события показали всю несостоятельность скоропалительных намерений Жукова, хотя первоначально Ставка и не возражала по поводу его замысла, но по принципу «можешь — действуй». Так или иначе, но события показали не только несостоятельность первоначального плана Жукова, но и вынудили обратить серьезное внимание на более тщательную разработку нового плана операции. Как уже указывалось выше, в конечном итоге был выработан новый план операции с начальной датой 16 апреля. На направлении главного удара сосредоточивался мощный кулак из четырех общевойсковых и двух танковых армий.

Согласно директиве Ставки эти армии располагались «в линию». Причем ввод в сражение 1-й и 2-й гвардейских танковых армий предусматривался «после прорыва обороны противника для развития успеха в обход Берлина с севера и северо-востока». Однако Жуков традиционно пренебрег утвержденным Генштабом и Ставкой планом (а заодно и их мнением) и запланировал ввод танковых армий в прорыв «после овладения пехотой Зееловскими высотами», то есть решил поставить танковые армии во второй эшелон за общевойсковыми. Трудно вычислить, какими соображениями Жуков руководствовался при принятии такого решения. Ведь не мог же он не понимать, что попытка лобовой атакой взять хорошо укрепленные, господствующие над местностью высоты силами одной только матушки-пехоты не только не реальна, но и приведет к колоссальным жертвам среди личного состава войск. С большим трудом на такое можно было бы пойти, если предварительно, к тому же в соответствии с приказом Сталина от 10 января 1942 г. «0 сущности артиллерийского наступления», была бы проведена массированная артиллерийская подготовка, которая не только перепахала бы укрепрайоны гитлеровцев, но и попросту закопала бы, начисто подавив их сопротивление. Однако этого не было сделано даже на бумаге, о чем свидетельствует следующий приказ Жукова:

№ 00553/оп 15 апреля 1945 г. 15.30 Командующий войсками фронта приказал: Артподготовку начать ровно в 5.00 16.4.45 г. Атаку пехоты начать на двадцатой минуте артподготовки, т. е. в 5.20 16.4.45 г. Начальник штаба 1-го Белорусского фронта генерал-полковник Малинин[153].

Не прошло и 10 минут, как на головы войск свалился новый приказ:

Если откровенно, то это исправление в 10 минут артподготовки — что мертвому припарки. Обычно, в соответствии с указанным выше приказом Сталина, на это отводилось не менее часа-двух, к тому же при очень большой линейной плотности артиллерии на километр фронта прорыва. Что, кстати говоря, у Жукова было — 280 стволов на километр фронта. К слову сказать, попутно невозможно в этой связи не отметить следующее обстоятельство. Ещё 24 июня 1944 г. в процессе осуществления операции «Багратион» (под Бобруйском) Красная Армия применила великолепный прием — двойной огневой вал. Суть этого приема в следующем. Создается сплошная огневая завеса одновременно на двух (потому и называется двойной) рубежах перед фронтом своих атакующих войск, последовательно переносимая в глубину обороны противника по мере продвижения собственных войск. Привлекаемая к реализации этого метода артиллерия ведет огонь на основных и промежуточных рубежах. Первые назначаются с учетом построения обороны противника и расположения его живой силы, противотанковых и других огневых средств. Назначается по переднему краю, а последующие — через 300–600 метров в зависимости от построения обороны противника. Промежуточные рубежи огневого вала назначаются между основными на расстоянии 150–200 м друг от друга в зависимости от темпов движения своих атакующих войск. При использовании двойного огневого вала артиллерийскому подразделению назначается один участок, размер которого определяется из расчета (на одно орудие): 15 м — для артиллерии калибра до 100 мм включительно и минометов у 37,5–50 м для артиллерии свыше 100 мм. При двойном огневом вале создаются две группы артиллерии, которые ведут огонь одновременно по двум рубежам, причем первая группа ведет огонь по всем основным и промежуточным рубежам огневого вала, а вторая — только по основным. Минимальный расход снарядов при двойном огневом вале: для орудий калибра 100 мм — 12 снарядов, 122 м — 8, 152-мм калибра — 6 снарядов в минуту на 100 м фронта! Благодаря двойному огневому валу надежно взламываются любые инженерные сооружения, перепахивается вся система обороны противника, в массовом порядке уничтожается его живая сила, противотанковые и другие огневые средства. Метод великолепно зарекомендовал себя еще под Бобруйском, в результате чего советские войска продвигались вглубь вражеской обороны на 10–20 км дальше, чем это было предусмотрено планом. Более того. Его широко пропагандировали в Красной Армии, и командующим фронтами он был прекрасно известен. Хотя бы еще и потому, что до операции «Багратион» его, правда, как одинарный огневой вал, уже использовали во время советско-финляндской войны. Потому, собственно говоря, и смогли взломать укрепления на «линии Маннергей-ма». Проще говоря, у Жукова был прекрасный шанс так глубоко перепахать и так сокрушительно взломать всю систему обороны противника с одновременным массированным уничтожением как его живой силы, так и инженерных сооружений, противотанковых и иных огневых средств, что наша пехота могла бы продвигаться вперед большими темпами, не неся огромных потерь.

Но все это оказалось не указ для Жукова, хотя, подчеркиваю, он имел шанс для использования именно же двойного огневого вала — количество стволов позволяло ему устроить, это даже исходя из минимального расхода снарядов. Тем не менее после столь короткой артподготовки он пустил в атаку пехоту без поддержки танков и самоходок. Обладавшая к концу войны колоссальным боевым мастерством пехота, вполне возможно, и с такой тяжелой задачей справилась бы без особых потерь, если бы, как и всегда, не одно «но»: при такой линейной плотности артиллерии на километр фронта на тот же километр фронта он установил сверхвысокую линейную плотность пехоты — 1282 человек!

Естественно, что немцы не замедлили воспользоваться комплексным промахом (промахом ли?!) Жукова и сразу же после начала атаки советских войск отошли на вторую линию обороны на высотах и уже оттуда не без удовольствия принялись расстреливать наши войска прямой наводкой. Соответственно нет ничего удивительного в том, что, неся огромные потери, пехота не смогла продвинуться дальше подошвы Зееловских холмов. Тут бы командующему и внести необходимые коррективы. Ан-нет…

Дочь участника штурма Зееловских высот, командира 39-й гвардейской стрелковой дивизии 8-й гвардейской армии генерала Чуйкова полковника Е. Т. Марченко — Галина Ефимовна Марченко — как-то поделилась воспоминаниями своего отца, которые ей многократно пришлось слышать. Она, в частности, отмечала, что, по словам ее отца, «перед началом боев за Зееловские высоты 39-й гвардейской стрелковой дивизии был придан танковый корпус. Фамилии и имени командира корпуса не помню, я только запомнила характеристику, что это был немолодой, очень интеллигентный, очень знающий военный. Они с отцом стали думать, как брать эти высоты. Поскольку там все доты были нацелены против танков. Специально укреплены. Отец сказал, что танками их брать нельзя. Значит, надо что-то придумать. И придумал создать небольшие, в три-четыре человека, боевые группы, переправить их за линию фронта, и чтобы они забросали доты гранатами. Сколько смогут уничтожить. Чтобы хоть какие-то проходы для танков образовать. Этот генерал с папой согласился. И когда отец говорил с Чуйковым, тот тоже согласился, что это будет разумно. В ночь перед атакой они уже начали готовить эти боевые группы — и вдруг звонок. Просят к телефону генерала. Оказалось, что с НП армии звонил Жуков и стал его ругать матом. Папа вспоминал, что этот генерал в одну секунду стал белым, как бумага. А Жуков орал на него матом, что он предатель, изменник, что он его застрелит собственной рукой: почему не идут в атаку танки? Потом трубку взял Чуйков и то же самое повторил полковнику Марченко. Стал страшно в истерике ругаться. После чего танки пошли в атаку. Папа вспоминал, что утро (похоже, что это случайная оговорка, так как по приказу Жукова танки были введены в сражение во второй половине 16 апреля; не исключено также, что отец Марченко имел в виду и утро 17 апреля. — А.М.) было на редкость тихое и ясное, и дым от горящих танков ровными столбами поднимался вверх, как будто это стояли деревья… Казалось, что весь этот склон покрыт дымным лесом. Он называл цифру этих танков, превратившихся в черные столбы: где-то 400 единиц. Было видно, что ни один танк не прошел»[155].

Однако вопреки здравому смыслу во второй половине дня 16 апреля Жуков ввел в сражение обе танковые армии, которые должны были быть введены в места прорыва пехоты, и, получив «зеленую улицу» для движения на тылы противника, обойти высоты с севера. Однако вместо этого они полезли вверх на холмы, пошли по коммуникациям пехоты, создав кровавый хаос в оперативных построениях общевойсковых армий. Сохранились документально зафиксированные свидетельства раненых, как танки давили свою же пехоту. Под огнем противника все войска перемешались у и создалась полная неразбериха в управлении ими. И тут еще «добавила» наша авиация, в чем также не было ничего удивительного. При столь близком соприкосновении с противником, да еще и в ситуации такой мешанины в собственных войсках, бомбы в избытке стали падать на свои же войска. В какой-то момент положение стало настолько неуправляемым, что под бомбежкой оказался даже НП командующего 8-й гвардейской армией В. И. Чуйкова, где в это время находился также и Жуков. Поразительно, но факт, что ни Чуйков, ни Жуков в тот момент не имели связи с командованием ВВС, и в результате свои же самолеты пришлось отгонять огнем своих же зениток, иначе было просто невозможно прекратить этот побоище (впоследствии Чуйков признал это в приватных воспоминаниях, которые, естественно, не вошли в его мемуары).

Лишь к концу 17 апреля Жуков уяснил, наконец, ситуацию и выдал на-гора следующий приказ:

Двое суток наблюдая постоянно захлёбывающиеся атаки своих войск, которые несли огромные потери в живой силе и технике у Жуков решил еще раз применить «кнут» и издал такой приказ:

Поразительно у но факт, что для принятия решения о поддержке истекающей кровью в прямолинейных лобовых атаках пехоты огнем артиллерии и авиации Жукову понадобилось три дня, А к этому времени над ним уже царствовала всеобщая гонка за Берлин и жгучая зависть к успехам Конева (об этом свидетельствуют нижеприводимые документы). В результате это только добавило солидную порцию ажиотажной нервозности, которая и так господствовала в управлении войсками 1-го Белорусского фронта. Р ас свирепевший от постоянных неудач Жуков стал отдавать приказы командирам корпусов через головы их непосредственных начальников — командующих армиями. Вот, например, Боевое распоряжение командующего 1-м Белорусским фронтом командиру 9-го гвардейского танкового корпуса генерал-майору Веденееву:

Аналогичное Боевое распоряжение поступило и командиру 11-го гвардейского танкового корпуса полковнику Бабаджаняну:

И везде фигурирует — «любой ценой»! А цена-то была одна — человеческая жизнь!

1-й Украинский фронт наступал более успешно. К исходу 18 апреля войска этого фронта завершили прорыв нейсенского рубежа обороны и обеспечили условия для окружения Берлина с юга. За день до этого И. Конев направляет командующим 3-й и 4-й гвардейскими танковыми армиями генералам П. Рыбалко и Д. Лелюшенко директиву, в которой нацеливает их на взятие Берлина. Он требует: «… Смелее маневрировать танками и пехотой вне больших дорог, населенные опорные пункты решительно обходить, не ввязываться в затяжные лобовые бои. Мобилизуйте все, со страстью бить немцев и ломать сопротивление. Стремление только вперед. Наши войска должны быть в Берлине первыми, они это могут сделать и с честью выполнить приказ Великого Сталина…»

Небольшой комментарий А. Б. Мартиросяна. Обратите внимание на выделенные жирным шрифтом и подчеркнутые слова из директивы Конева. Они суть свидетельства того, что началась гонка на перегонки за овладение Берлином! А дальше было ещё хлеще, о чём свидетельствуют нижеприводимые документы.

Вечером 20 апреля с интервалом в два часа И. Конев, а затем и Г. Жуков направляют своим соединениям приказы, содержание которых говорит само за себя.

Аналогичный приказ был отдан командующему 1-й танковой армией.

Небольшой комментарий А. Б. Мартиросяна. Оба приказа суть документального свидетельства того, что началась не просто гонка за Берлин, а сугубо завистливая гонка командующих! Но дальше было и того хуже. Зависть командующих фронтами к успехам друг друга стала едва ли не главным принципом руководства боевыми действиями вверенных им войск.

Но для выполнения приказов в установленные сроки реальных возможностей у 2-й гвардейской армии С. Богданова и 3-й гвардейской танковой армии П. Рыбалко не было. Особенно это касалось армии Богданова и 1-го Белорусского фронта в целом, который с большим трудом преодолевал мощную немецкую оборону на восточных подступах к Берлину. Первая весть о прорыве советских войск на окраины германской столицы была отправлена из штаба 1-го Украинского фронта. Телеграмма сообщала:

Тем временем возник второй объект соперничества между фронтами Г. Жукова и И. Конева — Бранденбург, в районе которого, судя по развитию событий, войска 3-й гвардейской танковой армии генерала Д. Лелюшенко (1-й Украинский фронт) должны были соединиться с войсками 47-й армии генерала Ф. Перхоровича (1-й Белорусский фронт). Г. Жуков направил своим войскам боевое распоряжение, которым предусматривалось упредить овладение Бранденбургом войсками Конева.

Небольшой комментарий А. Б. Мартиросяна. Уже из названия этого боевого распоряжения фонтаном бьет зависть Жукова к успехам Конева. Откровенно говоря, это надо было умудриться, чтобы так ставить боевую задачу — упредить свои же, советские, войска! Понятно, что всем хотелось золотыми буквами вписать свои имена в Историю, но не настолько же, чтобы в приказном порядке рассматривать свои же войска — войска соседнего фронта — чуть ли не как войска противника! Ведь итогом всего этого словоблудия и гонки явились многочисленные потери среди простых солдат и офицеров.

Первой, 24 апреля вечером, достигла Бранденбурга танковая армия Лелюшенко. На следующий день передовые части армий Лелюшенко и Перхоровича, соединившись в районе Кетцина, северо-восточнее Бранденбурга, замкнули кольцо окружения вокруг Берлина. В Москву была отправлена следующая телеграмма:

В тот же день, 25 апреля, войска 1-го Украинского фронта встретились на Эльбе с войсками 12-й американской группы армий генерала О. Брэдли. К этому времени реальные возможности объединения усилий 3, 9 и 12-й немецких армий для защиты Берлина были, на наш взгляд, утрачены.

Но гонка за овладение Берлином между Коневым и Жуковым, не определяя общего хода событий, тем не менее, продолжалась. Гвардейская танковая армия генерала Рыбалко, форсировав с ходу р. Шпрее, с ожесточенными боями продвигалась к центру Берлина (разграничительная линия между войсками фронтов была изменена и проходила примерно по центру города) и оказалась в тылу боевых порядков 8-й гвардейской армии и 1-й гвардейской танковой армии 1-го Белорусского фронта. Началась неразбериха, которая могла принести, и, видимо, принесла немало неоправданных жертв. Однако прошло около двух суток, прежде чем Конев решил сообщить Жукову о необходимости принятия совместных мер по исправлению создавшегося положения, имея в виду, что для этого целесообразно изменить направление наступления войск 1-го Белорусского фронта в Берлине.

В тот же вечер Г. Жуков, не дав ответа И. Коневу, направил И. Сталину телеграмму с объяснением создавшегося положения и предложениями, которые существенно отличались от предложений командующего 1-м Украинским фронтом.

В Генеральном штабе внимательно следили за ходом событий, и ещё до получения телеграммы Г. Жукова ему и И. Коневу была направлена следующая директива о новой разграничительной линии в Берлине.

Войска Рыбалко к тому времени достигли Тиргартена, и теперь должны были быть отведены с тем, чтобы их место заняли войска Жукова. Конев пишет в мемуарах:

2 мая И. Конев направил в Москву последнее донесение о Берлинской операции:

В тот же день был объявлен праздничный приказ И. Сталина с иной формулировкой о вкладе фронтов под командованием Г. Жукова и И. Конева в овладении Берлином:

Потери советских войск в Берлинской операции были исключительно велики. Убитыми и ранеными они превысили 350 тыс. человек. Из них безвозвратные потери (убитые, пропавшие без вести) составили 101 тыс. 961 человек[171].

Небольшой комментарий А. Б. Мартиросяна. Как указывалось выше, в действительности потери в Берлинской операции составили 361 367 человек!

Сражение за Берлин продолжает привлекать внимание специалистов, широко используется в компьютерных задачах по обучению офицеров и генералов. На проведенной Военно-историческим Управлением бундесвера в феврале 1995 г. научной конференции, посвященной 50-летию этих событий, знатоки, в частности, отмечали искусство выполнения неожиданного удара танковых армий Маршала Конева.

С падением Берлина способность Германии к организованному сопротивлению была утрачена и вскоре она капитулировала. Настал долгожданный день Победы.[172]