Мне давно хотелось рассказать о работе ветеринарных врачей, истинных друзей всего живого.
Почему-то, если о медиках, «человеческих лекарях», дарующих избавление от недугов нам, людям, говорится много и часто, их деятельность пользуется постоянным вниманием общественности, репортеров, то о ветврачах вспоминают куда меньше. А между тем дело, которое они делают, огромно и заслуживает всяческого уважения.
Впрочем, вероятно, это естественно: человек — всегда главное; кроме того, человек умеет жаловаться. Животное — молчит.
Но прежде несколько слов о владельцах животных.
Собака прожила в семье двенадцать лет, заболела, позвали дворника, он потащил ее на веревке. «Куда ее?» — «Топить. На реку». — «А лечить?» — «Лечить? Ну да! Ветеринару же рубль надо платить!» А потом: «Все-таки какие мы добрые: плачем о собаке». (Когда ее увели.) Они «добрые»! Человечность навыворот.
Врач прописал лекарство для больной собаки. Женщина — приличная, хорошо одетая — повертела бумажку и изрекла: «Мы не миллионеры!» Она, видите ли, рассчитывала, что никаких расходов на лечение не потребуется (кстати, прием и консультация врача не потребовали от нее ни копейки: у нас врачебное обслуживание — как людей, так и животных — бесплатное). «Мы не миллионеры!» Как будто собак держат только миллионеры!
Наконец, и такой факт. Собака лечилась, жила в клинике две недели. Потом пришлось трижды звонить владельцам, чтоб пришли и забрали. Нейдут и не забирают! Прошло еще две недели. Наконец явились. А потом, спустя немного, собака прибежала в больницу. Оказывается, в чем-то она провинилась, ей всыпали, она в двери — и ходу. («Ну, видимо, жизнь была собачья», — заметил Леонид Иванович.) А после опять нейдут и нейдут, звони, не звони. «Да нам она не нужна», — признались по телефону.
Что можно сказать о подобных владельцах?
Леонид Иванович презирал таких, и я понимаю его.
Совершенно не случайно во дворе клиники жил большой кудлатый пес, прыгавший на трех лапах. Поставили будку, трехлапый калека исправно нес службу сторожа. А завидев Леонида Ивановича, еще издали принимался лаять, рваться с цепи, визжать, выражал свою радость.
— Лапа была сломана, что говорится, под самый корень, — объяснил Леонид Иванович, — сломана и раздроблена, срастить ее не представлялось возможным. Но жалко пса. Почему ему не жить на трех ногах? Кстати, он сам явился на прием, без хозяина… хозяина, верно, нет… как откажешь?
Точно так же жили в клинике другие подопытные собаки, в частности лайка Казан, у которой была пересажена щитовидная железа. После смерти Джери Казана взяли мои родители, и он дожил до глубокой старости. Собственно, «подопытные» не совсем точно: Леонид Иванович не ставил научных экспериментов, а подопытными становились животные вынужденно, из-за каких-либо травм и заболеваний, с которыми попадали в больницу, в процессе лечения. В лаборатории одно время обитал щенок. Появление этого жильца Леонид Иванович объяснял так: «Валенки стояли в лаборатории, я пошел за ними. Слышу, скребется… Мышь? А там щенок, недель двух».
После щенок был пристроен в хорошие руки. Жизнь — свята, ее нужно беречь. Таково было глубочайшее убеждение нашего друга.
Для меня он стал на долгие годы не только добрым товарищем, но примером ветеринарного врача, настоящего друга бессловесных.
Человек, заставляя животное служить, тем самым берет на себя и заботу о нем. Лечить животных труднее, чем людей: не говорят, не могут рассказать, что у них болит. В работе с животными проверяется характер. Правда, когда я однажды сказал в поликлинике: «Хороший вы народ», кто-то из слышавших возразил с улыбкой: «У нас пациенты хорошие. Симулянтов нет. Скандалы никто не устраивает, больничных листов не требует…»
«Лечишь мою собаку — лечишь меня (ибо я нервничаю, переживаю за нее). Ее здоровье — мое здоровье». Это я слышал не только от Леонида Ивановича.
«Женщина принесла воробья, — говорил он, — смеяться тут не над чем. Я уж не говорю о том, что иногда животное является единственной отрадой для одинокого, старого, обиженного жизнью человека. Большое или маленькое, животное всегда дорого, ведь ему дарится часть души!»
«Человек сам вышел из природы, — говорил он далее. — Смеясь над нашими чувствами к животным, он унижает себя, истребляет в себе то доброе, что заложено в нем».
Помню один телефонный звонок (сколько их было за мою жизнь, по разному поводу, но говорящих об одном — о горячей любви к животному): щенку сделали прививку от чумы, а у него начался нервный тик, подергивание передних конечностей, возник менингит, тяжелое мозговое воспаление. Хозяйка рыдала у телефона, умоляя помочь. В самом деле, можно ли было спокойно смотреть на мучения малыша! Страшная головная боль — он кричит, плачет, не давая покоя всему дому. Дадут анальгин, обезболивающее, ненадолго затихнет, а потом — опять. Судороги, волочит зад. Не встает. Поднимут — стоит, потом падает. Щенку четыре месяца, овчарка. Хороший, умный щенок. Исход, по всем показаниям, неблагоприятный, в лучшем случае, если даже щенок останется жив, едва ли будет полноценным. Но как уничтожить его? Убить живое существо всегда непросто, а тут ведь оно твое, успело прирасти к сердцу. И хозяйка рыдала… «Неужели нельзя спасти щенка?» Это было выражение искреннего горя. Да, «лечишь мою собаку — лечишь меня».
Для тех, кого заинтересует этот случай (прививка вызвала тяжелые последствия), поясню: щенок был поздний, осенний, а выращиваемые зимой всегда немного слабее, нередок рахит. От прививки лучше воздержаться до весны. Кроме того, были допущены нарушения элементарной практики. Надо за неделю до прививки начать мерять температуру, выяснить, нет ли поноса.
Не исключалось и внесение инфекций. С чумой шутить нельзя, даже при профилактических прививках. Это обязан помнить ветработник и, прежде чем пустить в ход шприц, должен учесть все. За небрежение ждет суровая расплата, как случилось с Тиграном. Щенка пришлось усыпить.
«Медицина лечит человека, ветеринария лечит человечество». В смысле: леча животных, ветеринар тем самым страхует людей, предупреждает несчастные случаи, которые могут быть.
Ну, и, наконец, все, что делает ветеринар, самым теснейшим образом переплетается с повседневными практическими хозяйственными интересами общества. Недаром ветеринария — одна из древнейших наук и сфер приложения энергии и ума человека. Животных лечили еще в Древней Греции, а лечебницы для домашнего скота в Индии существовали тысячи лет назад.
А сколько разных случаев!
Пришла женщина, принесла большую грустную мурлыку.
— Удочку достать надо.
— Какую удочку?
— Ну, ребята которой ловят.
— Крючок, что ли?
— Ну да. Ребята баловали, да кошке и затолкали в рот…
Посмотрели кошке в рот. Никакой «удочки», конечно, не видно. Понесли на рентген, «просветили», сняли рентгенограмму. Точно. Иголка. Около хребта. Оперировали, вынули, кошка выздоровела.
«Ребята баловали»… Всыпать бы за такое баловство по первое число! Мучительство животных никогда к добру не приводит.
Куры — целое стадо — наклевались рябины, настоенной на водке. Случай смертельный. Вспорол всем зобы, вынул рябину («давайте их мне по одной», — поторапливал санитара), залил в зобы молоко и зашил. Все выздоровели, только петух подох.
— Видать, трезвенник был, не вынес алкоголя…
Подстреленный доберман. Ранил дурак хозяин, из охотничьего ружья. Прицеливался в порядке шутки. И доприцеливался.
Вызвали на ипподром. Комичный диалог с молодым подтянутым мужчиной. Рекордсмен-конник и скакун вороной масти. Оба слегка прихрамывают. Врач осмотрел, после принялся объяснять:
— Есть хрящик, мениск, он и болит. Менисцит — болезнь ног, болезнь спортсменов и беговых лошадей…
С утра у Леонида Ивановича глаза красные — не выспался.
— Сегодня до двух часов ночи здесь был. Двух лошадей привели. Одна погибла, второй кровь переливали…
Чуть сигнал — уже мчится, оттого и практика у него огромная и самый разнообразный опыт накапливается день ото дня, требуя, чтоб им поделились с другими. Конечно, случается всякое.
Но уж зато ему известны тонкости, в которых не умудрен иной проживший век ветеринар, собаковод, лошадник. Например, удалял прибылые пальцы у щенка. Щенки иногда рождаются с болтающимися, пятыми, «лишними» пальцами, их принято удалять.
«Начну с правой, тут работы меньше». — «Почему?! Разве не одинаковы?» — «Тут артерия близко проходит, она всегда мне попадает…» Оказалось, немного по-разному устроены суставы. Век живи, век учись!
Горячо обсуждает с сотрудниками: ростовские коллеги произвели удачное приживление ампутированной конечности у собаки. Третий случай. Операция длилась 1 час 45 минут. Около четырех недель нога находилась в гипсе, была теплая, но чувствительность отсутствовала; затем появились чувствительность и способность к движению. Теперь собака резвится, прыгает, хотя одна нога и стала немного короче. Эх, если б это была обычная практика, может быть, Трехлапому не пришлось бы ликвидировать четвертую лапу!..
У Леонида Ивановича долго жили два щенка — сироты, брошенные. У одного вырезано правое легкое, у другого — левое. Живут! Ласковые, славные. Рады-радехоньки, когда увидят его. Леонид Иванович тоже вел за ними наблюдение. Именно в повседневной лечебной практике, считал он, и обогащаешься самым ценным, бесспорным во всех отношениях материалом для исследований. А не тогда, когда животное калечится искусственно, в условиях, весьма далеких от тех, в каких обычно происходят травмы. Таким материалом оперировал Пирогов, великий русский хирург, спасавший русских солдат во время Крымской войны, труды которого и поныне изучаются хирургами всех стран. Не берусь влезать в научные споры, но уже одна забота о щенках делала Леонида Ивановича в моих глазах весьма симпатичным, а то, как щенки встречали его, говорило лучше всяких слов о доброте.
Случалось ему лечить и аквариумных рыбок, и верблюда, и тигра. Его волнует переливание крови животным и новая хирургическая аппаратура. И сам все время ищет новое. Его изобретение — конский волос для операций (для зашивания некоторых ран); патент — внутримышечный тампонатор. От Леонида Ивановича я узнал массу неожиданных вещей. Так, например, если переливать кровь от голодной собаки сытой, то сытая тоже начнет испытывать голод. Кстати, он относил это также к числу истин, уже не требующих проверки.
Жизнь каждодневно дает факты для размышлений. Сообщают газеты: на ферме близ итальянского города Удине стали дохнуть куры. Да как: за двое суток две сотни! Что случилось? Таинственная эпизоотия… Поблизости проводился фестиваль ультрасовременной джазовой музыки (поп-музыкой нарекут ее впоследствии), пронзительный визг электрогитар, завывание саксофонов и самих певцов довели пернатых до смертельного шока. Хороша музыка!.. Леонид Иванович относился к этому весьма серьезно: если дохнут куры, какой след остается на человеческой психике?
Он работал над диссертацией о хирургическом лечении лошадей (к лошадям он неравнодушен, как иные — к собакам).
— Когда вы успеваете?
Пожал плечами:
— Учитель учит до тех пор, пока сам учится. Знаете? А я ведь еще учу студентов нашего института…
Вскоре после окончания войны Леонид Иванович получил звание кандидата, а потом доктора ветеринарных наук, блестяще защитив диссертацию, обобщившую его огромный практический опыт.
Работал он до изнеможения, как одержимый; да он и был одержим — страсть к науке, к любимому делу. После сам вспоминал со смехом: «Доработался… что бы, вы думали? Пятки стали чесаться! Нервность! Перенапряжение!» Это перенапряжение было его естественным состоянием. Другим, по моим наблюдениям, он просто не мог быть.
В военные годы привезли лошадь из Восточной Пруссии. Ранение было более года назад. Осколками авиабомбы. Гофрированная поверхность бомбы дает много мелких осколков. Рентген показал: осколок у самого коленного сустава. Образовался свищ. Там, на фронте, тоже оперировали, но не нашли. Он — нашел.
Или — появился электронож, «механизация хирурга». Удобно! И вдруг — хлоп! погибает собака на операции, отчего, непонятно. После доискались. Оказалось: электронож мгновенно делает тонкую пленочку ожога, этого иногда достаточно для шока.
В конце концов, каждый случай — новая задача.
Большой черный шкаф стоял в кабинете Леонида Ивановича. Раз мой друг подвел меня к нему и показал, что там лежит. На полках были разложены «трофеи» его хирургических подвигов. Какие трофеи, я диву дался! Здесь были целые наборы самых разнообразных иголок и других острых предметов, копыт, конских хвостов, чьи-то зубы, обыкновенная подметка от старого сапога… Я сказал «обыкновенная», однако, истории, которыми сопровождалось появление в шкафу той или иной вещи, были совсем не обыкновенные.
— Что это такое, как вы думаете? — спросил меня Леонид Иванович, показывая на темный продолговатый предмет, лежавший за стеклом на полке заветного шкафа.
Я пожал плечами:
— Не то подметка, не то… не знаю что.
— А откуда я ее взял?
Леонид Иванович любил поражать.
— Не догадаетесь. Я сам не поверил бы, если бы не добыл собственными руками…
…Привели лошадь. На консультацию. Диагноз — носовой сап.
Конь не ел, задыхался. Потом началось истечение из ноздрей, чихание, изъязвление носовой перегородки, звездчатые рубцы, одышка.
Леонид Иванович заглянул в ноздри: какой-то черный лоскут, воспаленные ткани. Подозрение на некроз носовой перегородки или носовой раковины. Только в одной ноздре. Но вот странно: во второй носовой полости эти явления отсутствовали.
Мелькнула неожиданная мысль:
— Корнцанг!
Санитар подал длинные, поблескивающие никелем щипцы с зажимом на конце. Врач ввел, захватил и извлек… инородное тело. При детальном осмотре оказалось, что это подметка от сапога. Назначили лечение. Через несколько дней конь был здоров. А ведь уже почти обрекли на уничтожение.
Подметка в ноздре. Полная симуляция сапа! Надо же додуматься! Кто мог сделать? Вредитель. Тот, кто, вероятно, хотел погубить всю конюшню. Испугались бы: сап! — и всех под расстрел!.. Подметка не влезала, так он согнул ее пополам и силой втиснул коню в ноздрю… Мерзавец! Дело передали в соответствующие органы.
В те годы такие истории случались: классовый враг еще хоронился кой-где. И, выходит, ветеринар должен быть и тут начеку.
Считается: малейшее ранение сердца — конец.
Смотря у кого. Больные бывают разные. И сердца разные.
Есть заболевание — «панцирное сердце»; и когда Леонид Иванович ознакомился с пациенткой — красивой, породной коровой тагилкой, о горестной судьбе которой вздыхала целая ферма, — сперва подумал, что тут именно такой случай: сердце плохо просвечивалось, в нем были какие-то непонятные затемнения.
Панцирное сердце обрастает известью, постепенно оно оказывается в каменном мешке, не может нормально функционировать, сжиматься и разжиматься. Вследствие этого нарушается кровообращение, что влечет расстройство других важных органов.
— Похоже? Пожалуй, не похоже…
Как нарочно, рентгеновский аппарат работал плохо, требовалось сменить лампу, это затруднило диагностирование. Все-таки глянул еще. Что за странность? Как еж. И вдруг понял: это же… иголки! Или, может быть, клубок из проволоки и гвоздей?
Вскрыл сердце. Точно! Оно было словно нафаршировано иголками. У коровы сердце близко к пищеводу, очевидно, иголки она заглатывала с пищей. Одна игла была особенно большая, вроде тех, какими пользуются сапожники. И с такой иглой в сердце корова жила! Оставалось только догадываться, откуда могли взяться иглы, кто их сыпал в корм рекордистке-ведернице. Небрежность или умысел?
Куски железа, гвозди, обрывки проволоки… Их часто находят в коровьем желудке. Да только ли мелкие предметы! В коллекции Леонида Ивановича были ключи, ложки, детские скакалки, бусы, был нож, однажды даже попал резиновый двухметровый зонд, а раз — докторский стетоскоп для выслушивания… И коровы с таким грузом ухитрялись еще давать молоко!
— Можно сдавать на переплавку, — шутил Леонид Иванович. — На вторичное металлическое сырье! Кстати, чтоб достать все это, сейчас совсем не обязательно резать. У нас в Советском Союзе разработан метод бескровных операций, с помощью специального магнитного зонда. Он вводится в преджелудок коровы, и за один сеанс иногда удается удалить добрую половину накопленного…
Ветеринария — школа гуманности. И всякий раз, когда я начинаю вспоминать о том, что делают ветврачи, перед глазами у меня встают мой друг, замечательный «звериный доктор Айболит» — Леонид Иванович и его деятельные помощники: санитары, врачи, технички. Спасибо, спасибо вам, друзья!