"Друзья, которые всегда со мной" - читать интересную книгу автора (Рябинин Борис Степанович)

Ахилл-минер, сын Снукки

Сюрпризы этого дня, однако, еще не кончились.

— Вот они, наши скромные герои, — сказал Сергей Александрович, когда мы пошли вдоль тына, около которого были привязаны собаки. У собак тоже была передышка, и они — кто грелся на солнышке, кто, наоборот, забрался в тень и там лежал, лениво взбрехивая по извечной собачьей привычке. Тут были представители самых разных пород, не только овчарки, хотя они составляли большинство. Некоторые охотничьи, с острым чутьем, проявили себя первоклассными поисковщиками мин.

Сергей Александрович показал на красно-пегую гончую, которая, вырыв себе ямку, теперь отдыхала в ней.

— Мину «гонит», как дичь на охоте. Подходит и уже начинает «догонять», на голос. Знаете, как описана у классиков псовая охота? Ну, совершенно точно! Уже заранее, на расстоянии, голосом оповещает: мина! лови, держи ее! Хотя вообще наши минеры работают молчком, полаивают, лишь когда отойдет вожатый… Не чутье — класс! Ну, а как ты поживаешь, Ахилл? — потрепал Сергей Александрович по курчавой голове крупного, сильно заросшего эрдельтерьера. На фронте щипать некогда, поэтому эрдели и вообще все нуждающиеся в специальном уходе за шерстью ходили в своем натуральном наряде. Пес ласково застучал обрубком хвоста. Я насторожился.

— Как вы его назвали?

— Ахилл…

Неужели?… Нет, нет, это, вероятно, совпадение, хотя кличка Ахилл встречается не часто. Я тоже потянулся к нему, рука сама собой коснулась уха и нащупала шрам. Я вздрогнул: Ахилл — один из скрипунов — он? А почему бы и не быть ему?

Ну, эрдели все, как один, наштампованы, как гайки, не отличишь, особенно, когда не видел долго. Но метка на ухе… И кличка: на «А»! Все щенки первого помета Снукки были наречены на «А»: Ахилл, Аида, Амур, Арс, Аста, Аргон, Альбина…

Скрипуны… Да, так мы их прозвали — детей Снукки. А Джери — добрым дядюшкой, который терпел их озорство и надоедливость. Кажется, лишь на Ахилла он однажды рассердился и цапнул за ухо; остался след — рубец. После того как Ахиллку увезли в другой город, я не имел вестей о нем. Вот когда мы с тобой встретились, Ахилл, рыжий друг мой… (после товарищ, которому я подарил Ахиллку, подтвердил, что с началом войны вручил его армии).

Ахилл, Ахилл… Я не мог оторваться от него. А пес — будто узнал! (все эрдели добрые, приветливые) — продолжал трясти обрубком хвоста, лизался и терся о мои колени. Фронтовая встреча! А может, и вправду узнал? Ведь повествует же миф об Одиссее: когда Одиссей после двадцатилетних странствий вернулся домой, его не узнали даже жена и сын, только старый, полуглухой и полуслепой пес подполз, лизнул и сдох у его ног!..

Я смотрел на Ахилла, а видел всех щенков. Самый короткий век оказался у Амура: он попал под машину (участь, часто постигающая городских собак). На другой день после несчастья ко мне прибежал владелец, весьма популярный в нашем городе артист оперетты, и стал слезно (буквально: слишком живы были еще все обстоятельства гибели Амура) молить — дайте еще щенка.

«Где же я вам возьму? — возражал я ему. — Все давно разошлись, не осталось ни одного». — «Ну, заберите у кого-нибудь, объясните и попросите назад…» — «Да кто же отдаст!» — «Посулите хорошую цену, я готов заплатить сколько угодно!..» Он ушел от меня ни с чем, а спустя некоторое время я узнал, что он все-таки добился своего: у кого-то перекупил щенка эрделя, правда, не из Снуккиной родни, но все равно — эрделя. И этот тоже стал Амуром, Амуром-вторым.

Кстати, в выборе клички сказалась профессия хозяина: Амур — имелась в виду не река Амур, а Амур — бог любви, столь часто фигурирующий на сцене и в романах.

Арс жил у моей двоюродной сестры. Его хозяин, мой племянник, Станислав, учившийся в спецшколе, чтоб стать в будущем авиатором, бегал со щенком на коньках, запрягал в санки. Летом уехали в деревню, потом совершили лодочный поход по реке Уфе. Арс отлично нырял, доставал со дна аппорт (если не слишком глубоко). С ним происходили смехотворные истории. Раз пошли к реке. Жарко — легли в воду. Глядь, и Арсик походил-походил и тоже лег, одна голова торчит. Или сядет на бережку, сам на суше, хвост в воде… Раз потеряли! Искали-искали, ну, пропал Арс, с ног сбились — искали. А он в свинарнике, подружился с поросятами, спит с ними. Он научился пить воду прямо из крана, делал массу других забавных штук. Когда грянула война, его отдали в армию в первые же дни. Станислав к тому времени вырос, вскоре и он пошел в летное училище, а оттуда в военную авиацию.

Милые воспоминания. Собаки делили судьбу людей. И вот, оказывается, в армии и Ахилл…

Моя Снукки и ее ровесницы были уже достаточно в годах и не годились для того, чтоб идти на фронт. Пошли их дети.

Уже после конца войны, перерывая архивы клуба, я нашел благодарность командования одной фронтовой части за работу упряжки, вывозившей раненых, и там упоминался эрдельтерьер Аргон; по всем данным, это был еще один из сыновей Снукки. Значит, они ходили и в упряжках, служили по-всякому! Несколько слов об Асте, одной из трех дочерей Снукки. Она дожила до глубокой старости в семье одного моего знакомого. Перед смертью забеспокоилась, потребовала, чтоб ее выпустили во двор; ноги уже не держали — скатилась с лестницы, уползла в дровяник; ее не стали тревожить, тем более, все происходило летом. Наутро ее нашли мертвой. От Асты осталось потомство, и некоторые из ее детей — внуков Снукки — со временем тоже служили в армии. Так что, вспоминая о настоятельном пожелании Алексея Викторовича, с которым он когда-то вручал мне Снукки, с полным правом я повторю еще раз: эрделей мы развели, и эрдели не за страх, а за совесть служили нам.

Что делал Арс на фронте, я не знаю, сведения отсутствовали.

— Очень, очень полезный товарищ, — сказал Сергей Александрович. — Работяга, каких поискать! Совершенно безотказный, с прочными рефлексами, как все эрдели, выносливый и сильный.

— Он и щенком был очень сильный, — с гордостью сказал я, — за что и поплатился ухом. Потому и кличку получил «Ахилл»[10].

— У нас тоже оказалась уязвимой пятка, — пошутил Сергей Александрович, — но в отличие от классического Ахилла мы остались живы… — Он еще раз ласково потрепал собаку.

Мина, взорвавшаяся в земле под лапами Ахилла, не только сделала его хромым, но также повредила слух. Пес оглох на одно ухо и плохо слышал. Был поврежден один глаз, он почти закрылся, и временами казалось, что собака прищуривается в ехидной сардонической усмешке. Все это я рассмотрел постепенно. Однако пес не потерял резвости, приветливости и, как в былые годы, при случае не прочь был припустить за кошкой или затеять драку с встречным кобелем. Ветеран! Я с уважением смотрел на него.

— А вы знаете, сколько он нашел мин? Как раз сегодня подсчитывали. Не мудрено было и подорваться на одной…

— Сколько же?

— Три тысячи.

День сюрпризов! Но главный сюрприз ожидал впереди…

— Вот еще одна наша чемпионка: две тысячи девятьсот. Немного не дотянула. Но дотянет, будьте уверены. Война не кончилась, столько еще надо разминировать! Да и после войны хватит еще надолго… Здравствуй, здравствуй! — приветствовал мой друг молодую овчарку, которая при виде его встала и натянула привязь.

— Как твой хвост, Розочка? Недавно тоже ранило…

Неужели «Розка-сдохни»? «Розами» собак, по крайней мере в служебном собаководстве, называют очень редко. Ну, та самая, с отъеденным хвостом, которую получил за три копейки «теткин сын» Тимоша! Нет, у этой хвост оказался на месте. Но после всего я не удивился бы, встретив и ту.

Мальчишки, мальчишки!

Вы любите играть в войну. И, выращивая собак для фронта, вы тоже «играли» в войну: игра-забота, игра-труд, игра-долг, которой вы отдавались со всем пылом юного чистого сердца! Война… Понять ее можно, только заглянув ей в глаза. Чтоб вам никогда не увидеть ее, когда вы вырастете, станете мужчинами, святая обязанность которых защищать Родину!

Из рассказов этого дня мне особенно врезался в память один — как собаки спасли целый город. Да, город. Гитлеровцы составили дьявольский план, соорудив сложную систему: при малейшем прикосновении взрывается одна мина, один взрыв вызывает другой… цепная реакция! В течение каких-то долей секунд весь город оказывается поднятым на воздух, обращенным в груду камней, все превращается в ад… Только изощренный ум садиста мог придумать это!

— А кто нашел первую мину?

— Он, Ахилл…

Я с уважением посмотрел на Ахилла.

Сегодня у меня словно открылось новое зрение, по-другому виделись собаки. И вообще там многое воспринимается по-другому, острее, глубже, заставляя больше думать и чувствовать.

Под вечер мы пошли с Сергеем Александровичем к реке искупаться. Тихий вечер спускался над селом, на закате догорало солнце. Прожит был еще один фронтовой день. Что ожидало завтра? С нами пошли вожатый с Ахиллом, но мне казалось, что именно он, Ахиллка, продолжавший жить в моей памяти маленьким проказником-щенком, напросился сопровождать нас, меня… Припадая на одну ногу, он бодро трусил рядом, несомненно, довольный тем, что выпала такая прогулка, все так же ласково-ободряюще время от времени взглядывая на меня, на моих спутников и дергая своей «кочерыжкой». В единственном карем глазу его, казалось, все время стоял вопрос: «Рад, что встретились? Я — рад…»

Выбрали хорошее местечко под ветлами. Длинные висячие ветки тянулись почти до самой воды, рождая ощущение мира и покоя. Тишина. Лишь шуршали крылышками стрекозы. Умолкли голоса войны.

У берега росли камыши. Ахилл направился туда, вероятно, привлеченный стрекозами; мы стали раздеваться.

Ох, до чего же приятно скинуть сапоги и ощутить босыми ногами шелковистый нагретый песок! В ратную пору такое удовольствие выпадает нечасто. А поплескаться в воде — радость вдвойне.

— Стоп! Не входить! — вдруг сказал вожатый и показал на собаку. Стоя по грудь в воде и вытягивая шею, Ахилл осторожно нюхал камыши. Да, именно осторожно, словно опасаясь, что они могут взорваться… Взорваться? Одна и та же мысль пронеслась у всех. Мы с Сергеем Александровичем переглянулись. Он был серьезен.

— Что, ты думаешь… — сказал он сержанту-вожатому.

— А чем черт не шутит? Понапихали везде! Отойдите, товарищ капитан, на всякий случай, чтоб не вышло греха…

Да, осторожность не помешает.

Ахилл обернулся и посмотрел на вожатого; сейчас они разговаривали взглядами. Теперь Ахиллу явно было не до меня.

Сержант — опытный минер! — как говорится, даже не замутив воды, не всплеснув, тихо вошел в нее вслед за Ахиллом. Вода была прозрачна, хорошо просматривалось дно. Легкий слой ила покрывал его. Сержант погрузил руки до плеч и принялся шарить… Нет, «шарить» не то слово, то были прикосновения хирурга, обследующие свежую рану, виртуоза… Неужто и в самом деле?…

Через минуту или две, обезвредив зловещую игрушку, молодец-сержант бросил ее на песок, отмыл руки (право, это выглядело символично), затем отошел в сторону, сел на пригорок и принялся курить долгими глубокими затяжками, не глядя в нашу сторону, с лицом, обращенным к реке, которая мирно струила свои воды у ног. Сколько раз пришлось ему курить вот так, затягиваясь глубоко, молча, чтоб снять напряжение страшных роковых секунд, каждая из которых равнялась вечности!

Вот она, затаившаяся смерть, — круглая, перепачканная в иле, увесистая лепешка! Кого она поджидала здесь? Сколько будет убивать еще спустя годы после войны?

— Три тысячи первая, — сказал Сергей Александрович; Ахилл, словно понял, дернул хвостом. Он снова стал прежним Ахиллом.

— Н-да, — продолжал Сергей Александрович после паузы, в течение которой можно было передумать обо всем, — представляете, что могло быть, наступи или хотя бы чуть задень мы эту гадину…

— Но как он учуял ее под водой… под толщей текучей воды, в иле? — не выдержал я.

Кто-то сказал: где нет пищи для воображения, там не бывает страха. Сейчас мне всюду чудились мины. Я видел их затаившимися, как гремучие, ядовитые змеи, готовые ужалить…

— Ученые говорят, что в этом повинны длинные носовые проходы собаки. Но мое мнение: дело не только в проходах.

— В чем еще?

— Не знаю, — откровенно признался он, — но уверен… какой-то инстинкт.

Я тоже уверен…

Наутро мы простились. Наступление возобновилось, надо было двигаться дальше. На шоссе рокотали машины. Они выезжали из всех дворов, из садочков, огородов и присоединялись к колоннам. «Завертелась окаянная», — донесся чей-то голос. «Поскорей бы началось, поскорей бы кончилось!» — отозвался другой.

Перед рассветом спустился туман, он медленно редел, и в этой белесой осязаемой влажной мгле слышалось бряцание цепей, глухое рычание собак, которых грузили на машины, приглушенные команды вожатых, успокаивающих своих питомцев. Мелькнула полоска света и тотчас исчезла: светомаскировка. Пахло дымком, бензиновой гарью и еще чем-то, чем, вероятно, пахнет война.

Да, советское служебное собаководство в годы Великой Отечественной войны держало трудный экзамен, и этот экзамен оно выдержало. Наши четвероногие показали полную пригодность в условиях современной войны. По массовости применения собак в этой войне мы превзошли всех.

Собаки бросались под танки, гибли под бомбами и пулями, подрывались на минах, обмораживались, истекали кровью, умирали тысячами смертей. Служба четвероногих сохраняла человеческие жизни. Сколько мужей, отцов, старших братьев и сестер не вернулось бы с фронта, сколько было бы сирот, если бы не верный друг — собака! И хотя ценность человеческой жизни и жизни животного несоизмерима, мы не можем, не имеем права быть неблагодарными. И мне было приятно и радостно сознавать, что в пору мирного строительства среди многих и многих неизмеримо важнейших дел нашлось место и для такого, казалось бы, незаметного дела, как собаководство, и оно теперь сторицей вознаграждало нас. В многоголосом громком оркестре войны звучала своя, особая, не похожая на другие, струнка.

Вместе со своими подразделениями Сергей Александрович промаршировал чуть ли не по всей Европе — Румынии, Польше, Болгарии, Венгрии, Югославии, Чехословакии. Наши собаки разминировали Прагу, Варшаву, Лодзь, Берлин, Будапешт, Вену…