"Человек. Психология" - читать интересную книгу автора (Я. Л. Коломинский)

Глава 2
МЕТОДЫ ПСИХОЛОГИИ
Как ни совершенно крыло птицы, оно ни¬когда не смогло бы поднять ее ввысь, не опираясь на воздух. Факты — это воздух ученого. Без него вы никогда не сможете взлететь.
И. П. Павлов
Методы, пути, средства, с помощью которых добываются научные факты, очень важны для любой науки, но для психо¬логии они имеют особое значение. Чтобы понять это, давайте подумаем, как вообще строится научное исследование в других областях знаний, например: в естествознании, физике, химии. Вам наверняка приходилось проводить опыты в живом уголке, на пришкольном участке и в учебных кабинетах. Всегда можно четко выделить пару: во-первых, это человек, который осуществляет опыт или ведет наблюдение, тот, кто изучает,— субъект познания; во-вторых, это то, что он изучает,— объект познания — растение, животное, химический элемент и т. д. Теперь представьте себе, что вы исследователь-психолог, которому предстоит изучать психические особенности другого человека. Улавливаете разницу?
Да, для психолога все иначе: его объект, или, как говорят в психологии, испытуемый, есть одновременно и субъект. Субъектив¬ный объект! Это не лингвистический парадокс, а суровая реальность психологической науки: здесь могущество человеческого разума, человеческого интеллекта направлено на познание самого этого ра¬зума, самого интеллекта, чувств, воли и всего того, что составляет психику.
Говорят, что через человека природа познает самое себя. Если это так, то психология — это познание человечеством сво¬ей собственной природы. Субъект и объект исследования совпа¬дают. Но из этого философского совпадения совсем не следует, что невозможно их разделение, раздвоение в конкретных психо¬логических исследованиях, как думали психологи-идеалисты.
Самонаблюдение. Психологи-идеалисты считали, что душа — это замкнутый в себе мир и ее познание доступно только ей самой. «Только я сам могу судить о том, что происходит в моем внутрен¬нем мире», и «в терем тот высокий нет ходу никому». Значит, для психолога как будто остается только один-единственный метод исследования — самонаблюдение? Этот метод иначе называет¬ся интроспекция, что в буквальном переводе означает «смотрение вовнутрь». Психологические трактаты до появления эксперименталь¬ной психологии основывались либо на описании ученым собствен¬ных переживаний, либо на изложении рассказов других людей о их мыслях и чувствах.
Может быть, этого и в самом деле достаточно, может быть,
18

о себе-то мы уж действительно знаем «правду, всю правду, одну
только правду»?
©Когда-то великий французский писатель Ж.-Ж. Рус¬со, создавая «Исповедь», мечтал довести искусство пси¬хологического самоанализа до уровня самых точных наук того времени. «В известном смысле,— писал он,— я произведу на самом себе те опыты, которые физики производят над воздухом, чтобы знать ежедневные из¬менения в его состоянии. Я приложу к своей душе ба¬рометр, и эти опыты, хорошо налаженные и долгое вре¬мя повторяемые, могут дать мне результаты столь же надежные, как и у них». С тех пор прошло 200 лет, барометр-психометр даже писатели-фантасты еще не придумали, а проблема методов иссле¬дования по-прежнему одна из острейших в психологии. Почему же самонаблюдение не может быть ни основным, ни единственным методом нашей науки?
Для того чтобы наблюдать и затем описывать проявления собственной психики, человеку нужно как бы раздвоиться: од¬но его «я» (назовем это «я» «я-деятель») активно действует, мыслит, радуется, страдает, а другое «я» (назовем его «я-наб-людатель») в это самое время оценивает, анализирует, контроли¬рует, иными словами, подсматривает за первым. До определен¬ной степени .именно так действительно раздваивается каждый человек уже начиная чуть ли не с трехлетнего возраста. Но далеко не все собственные психологические процессы мы способны наблюдать. Попробуйте, например, спросить у композитора, как возникла в его сознании мелодия; у ученого — как он решил ту или иную проблему; у конструктора — как он придумал новую машину. Кстати, психологи, которые изучают творчество, без устали спра¬шивают, но в ответ получают не очень вразумительные рассказы. Дело в том, что наше внимание обычно направлено на то, что мы делаем, а не на то, как это происходит. Многие проявления психики, например механизмы памяти, мышления, воображения, осознают¬ся лишь частично и поэтому недоступны самонаблюдению.
Кроме того, в психике человека есть довольно обширная область переживаний, которые получили название подсознательных, неосознаваемых. Мы можем не подозревать о некоторых своих чувствах, стремлениях, мотивах поведения. И вот получается, что человек порой сам неточно определяет причины собственных поступков. Особенно ясно это можно продемонстрировать хотя бы на примере так называемого постгипнотического внушения. Загипно¬тизированному человеку внушают, что через определенное время после выхода из состояния гипноза он совершит определенное действие. Один врач-психотерапевт рассказал о пациентке, которой он внушил, что минут через десять после сеанса гипноза она наденет его пиджак, висящий на стуле. После сеанса, как обычно, говорили о ее самочувствии, о планах на будущее. Вдруг больная зябко поежилась, хотя в комнате было очень тепло...
- Что-то холодно, я озябла... Может быть, вы разрешите мне на минутку накинуть ваш пиджак?
— Конечно, пожалуйста...
Если испытуемую спросить, почему она так поступила, в ответ мы услышим объяснения, на первый взгляд вполне прав¬доподобные, но не имеющие ничего общего с известной нам, но неизвестной испытуемой истинной причиной поступков.
Не осознаваться могут и другие элементы нашей психической жизни. У нас, например, могут храниться воспоминания, о ко¬торых мы до поры до времени ничего не знаем. Конечно, не следует преувеличивать роль неосознаваемых моментов в жизни чело¬века, как это делал известный австрийский психиатр 3. Фрейд, но и не считаться с ними нельзя. Впрочем, не все с этим согласны. Например, поэтесса Н. Матвеева, которая в стихотворении «Под¬земелья» весьма живописно рисует гипотетическое подсознание человеческой психики^ иронически замечает:
Ключи от подземелий подсознанья Звенят опять на поясе моем. Сегодня я, заблудшее созданье. Сойду туда с коптящим фонарем. Как воют своды в страшной анфиладе! А впрочем, выясняется в конце, Что все подвалы наши — на эстраде, Все тайны, как посмотришь,— на лице. У нас и подсознание снаружи (До внутреннего мало кто дорос). Все просто: нам получше, вам похуже. Кот просит сала. Палки просит пес. Но чтоб до истин этих доискаться, Не надо в преисподнюю спускаться.
Да, если бы все было так просто, если бы все тайные (да¬же порой для нас самих!) проявления психики были «на эстра¬де», а мотивы наших поступков сводились к необходимости удо¬влетворять одинаковые для. всех жизненные потребности, если бы явление, как говорят философы, совпадало с сущностью, ни¬какой науки не нужно было бы и, между прочим, необходимость в поэзии тоже автоматически отпала бы. Прав известный литовский поэт Э. Межелайтис: «Зачем,— писал он,— уступаем мы кому-то область психологических глубин и подсознания? Почему отдаем другим сферу утонченного анализа? Мы тоже должны научить¬ся читать едва уловимый шифр человеческой души, и тогда человек станет понятнее нам. Если же мы никогда не сделаем попытки про¬никнуть в эту область, она навсегда останется для нас темной, зловещей и полной опасностей».
Самонаблюдение ненадежно не только потому, что человек, как мы видим, не все знает о самом себе, но и потому, что даже о своих переживаниях трудно рассказать. Прежде всего трудно перекодировать, переплавить, перелить.....чувства в слова. Неда¬ром же выдающиеся поэты и писатели испытывают «муки слова», оставляют «куски мяса в черниль¬нице», как Л. Толстой; изводят «единого слова ради тысячи тонн словесной руды», как В. Маяковский. К этим неизбежным объективным трудностям добавляются трудности субъективные: наш психологический словарь так беден, что нам просто порой «нечем думать» о собственном внутреннем мире, и тем более «нет слов», чтобы рассказать о нем.
Конечно, при самоотчете, который требуется психологу, нуж¬на абсолютная искренность. А это не так легко. Сравнение да¬же предельно искренних человеческих документов — писем, дневни¬ков, автобиографий — с действительностью почти всегда обнаружи¬вает, что человек невольно искажает то, что происходило на самом деле: ведь человеческое восприятие субъективно. Мы смотрим на мир сквозь призму своего опыта, своих мыслей и чувств, как говорится, «судим по себе». Даже Ж.-Ж- Руссо, который обещал приложить к своей душе барометр беспристрастного анали¬за, оказался далеко не столь объективным, как ему самому хотелось и казалось. Его «Исповедь» — гениальное художественное произ¬ведение (не так уж мало!), но не точный протокол психической жизни человека. Как писал польский психолог Я. Парандов-ский:

«Не раз перо останавливается на середине страницы, не раз глаза, смотрящие на слова, не запятнанные ложью, устрашаются тени чужой, неведомой фигуры, которая когда-то в будущем склонится над этими страницами,— достаточ¬но мига такой рефлексии, и чистота внутреннего голоса окажется замутнен¬ной. Мы настолько тесно связаны с людьми, настолько тщательно они за нами наблюдают, подслушивают, даже когда мы находимся в полном одиночестве, что все это дает знать о себе, стоит лишь взяться за перо. Как в теле, так и в душе есть вещи, о которых человек никогда не осмелится поведать кому бы то ни было».

Предположим на минуту, что подобной самоцензуры не су¬ществует, что человек готов сказать «правду, всю правду, одну только правду» о качествах своей личности, о своих мыслях и переживаниях. И тут выясняется, что сделать это, хотя бы в первом приближении, в состоянии далеко не все. Вернее, очень немногие. И опять-таки не хватает слов, недостает знаний о психической жизни, умения ее анализировать.
Представим себе, что человеку, далекому от техники, пред¬ложили рассказать об устройстве какого-либо двигателя и да¬же в помощь предложили подробный чертеж. Этот рассказ звучал бы довольно невразумительно. Примерно так: «Вот это колесико соединяется какой-то штучкой с другим колесиком побольше с зубчиками, а тут еще продолговатая штуковина с ремешком...» Мать одного инженера, владельца «Жигулей», когда хочет назвать какую-либо деталь машины, пользуется универсальным понятием «дюндик». «Дюндик» — это и винт, и болт, и шланг — все, что имеет отношение к загадочному и неведомому и поэтому безмолвному для нее техническому миру, в тайны которого ее никто не посвятил.
18
Нередко на уровне «дюндика» находится способность судить о своем и чужом внутреннем мире. Это не удивительно: в шко¬ле изучение человека заканчивается на уровне его анатомии и физиологии. Психология как специальный предмет пока отсут¬ствует. И вот результат — предлагают человеку, казалось бы, простое задание: ответить на вопрос «Кто я?» двадцатью словами. Двад¬цать слов для характеристики своей неповторимой личности. Скуповато? Очень многим хватает и десяти.
И еще одна трудность самонаблюдения: «я-деятель» и «я-наблюдатель» не могут сосуществовать мирно и независимо друг от друга. «Я-деятель» постоянно захватывает «я-наблюдателя», и нет уже самоанализа, а есть горячая человеческая страсть.
А как же тогда с описанием своих чувств и переживаний? Выходит... Совершенно верно. Эти описания сделаны уже по памяти. Так сказать, психологическая реконструкция — это уже не столько интроспекция, сколько ретроспекция (смотрение в прошлое).
Психологи довольно быстро осознали всю ограниченность самонаблюдения как единственного метода психологии. Чтобы получить как можно более подробные сведения о психике, пси¬хологам приходилось специально обучать испытуемых технике самонаблюдения, производить своеобразный отбор среди испы¬туемых. Но и это не было выходом из положения, поскольку вставал вопрос об общезначимости психологических знаний, по¬лученных из самонаблюдения таких «изощренных» испытуемых. Возникали и принципиальные трудности. Так, известный амери¬канский психолог начала века У. Джемс отмечал, что когда он пытается сосредоточиться на собственном «я», в поле внимания попадают случайные ощущения от носа, уха и т. д. Тем самым, попытки обнаруживать своего рода тело или субстанцию «я» в акте прямого самонаблюдения не увенчались ожидавшимся успе¬хом. Будущее было за объективными методами исследования психики.
Да, самонаблюдение имеет много недостатков как метод научного исследования. Его легко критиковать. Труднее обой¬тись без него в любом психологическом исследовании. И оно служило и будет служить всегда его составной (но не основной!) частью. Иногда наблюдения за самим собой наталкивают психолога на замысел экспериментального исследования.
Как человек узнает, например, откуда идет звук? На первый взгляд все предельно просто: звучит музыка — мы поворачиваем голову к динамику, слышим речь — оборачиваемся к говорящему человеку. Но как же тогда в кино? Звук всегда доносится из одних и тех же динамиков, установленных по бокам экрана, а зрите¬лям-слушателям кажется, что звук перемещается от персонажа к персонажу: вот заговорил один и замолчал. Потом другой — звук переместился. В правом углу экрана залаяла собака — от¬туда и звук несется... Так человеку кажется. Потому что... Но ведь никто об этом до той минуты не думал и, пожалуй, ничего особенного не замечал. А советский психолог С. Л. Рубинштейн заметил и задумался. Вот как это произошло.
«Заседание,— рассказывал Рубинштейн в книге «Основы общей психологии»,— происходило в очень большом радиофицированном зале. Речи выступающих передавались через несколько громкоговорителей, расположенных слева и справа вдоль стен.
Сначала, сидя сравнительно далеко, я по свойственной мне близо¬рукости не разглядел выступающего и, не заметив, как он оказался на трибуне, принял его смутно видневшуюся мне фигуру за председа¬теля. Голос (хорошо мне знакомый) выступавшего я отчетливо услыхал слева, он исходил из помещавшегося поблизости громкоговорителя. Через некоторое время я вдруг разглядел докладчика, точнее, заметил, что он сделал один, а затем еще несколько энергичных жестов рукой, совпавших с голосовыми ударениями, и тотчас же звук неожиданно переместился — он шел ко мне прямо спереди, от того места, где стоял докладчик».
Итак, на базе самонаблюдения у ученого возник вопрос о причинах столь странного поведения звука, и ученый стал наблю¬дать за поведением слушателей — метод познания изменился.
Обратим внимание на интересную и неизбежную особенность психологического познания состояния другого человека: оно происходит на основе самонаблюдения: «для него, очевидно... как для меня».
В одном старом учебнике психологии это пояснялось таким примером. «В моем присутствии кто-либо плачет. Я думаю, что он переживает чувство страдания. Но могу ли я сказать, что я «воспринимаю» его чувство страдания? Нет, потому что я воспринимаю только ряд физических изменений... Я вижу капли жидкости, истекающие из его глаз, я вижу изменившиеся черты лица; я слышу прерывистые звуки, которые называются плачем. Кроме того, я ничего непосредственно не воспринимаю. Откуда же я знаю о существовании страдания у другого? Когда я сам раньше страдал, то у меня из глаз текли слезы, я сам издавал прерывистые звуки...»
А как изучить без данных самонаблюдения пережива¬ния космонавтов во время космического полета? Что знали бы мы о психической жизни слепоглухонемых без замечательной книги слепоглухой О. И. Скороходовой «Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружаю¬щий мир», которая целиком построена на самонаблюде¬ниях?
Да, самонаблюдение — старое, испытанное, хотя и да¬леко не всегда надежное оружие психолога. А для каждого человека самонаблюдение — необходимый элемент самопознания и самовос¬питания. Нельзя изменять себя, не рассматривая' свой внутренний мир сквозь увеличительное стекло самонаблюдения. Оно уже само по себе заставляет человека изменяться.
«Пока я снимал с себя слепок,— писал французский фило¬соф М. Монтень, — мне пришлось не раз и не два ощупать и измерить себя в поисках правильных соотношений, вследствие


20
чего и самый образец приобрел большую четкость и некоторым образом усовершенствовался».
Кстати сказать, помочь сам, ребята, научиться наблюдать за собственной психической жизнью — одна из задач этой кни¬ги. Попробуйте, начиная с сегодняшнего дня (в крайнем слу¬чае, можно начать завтра!), например, применить такое испы¬танное средство самоанализа и самопознания, как дневник. Есть замечательные образцы дневниковых книг, которые напи¬сали не выдающиеся деятели пауки и культуры, а ваши сверст¬ники — старшеклассники. Разумеется, они и не подозревали, что со временем их заветные тетради будут опубликованы. Это «Девушка из Кашино» — дневник Инны Константиновой, «Днев¬ник Нины Костериной» и «Дневник Пети Сагайдачного». Их авторы прямо со школьной скамьи шагнули в огненный шквал Великой Отечественной войны и погибли, защищая Родину, а их дневники, ставшие книгами, продолжают жить и волновать новые поколения читателей.