"Серп и молот против самурайского меча" - читать интересную книгу автора (К.Е.Черевко)2. СОВЕТСКО-ЯПОНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В ПЕРИОД ОТ НАЧАЛА ВОЙНЫ НА ТИХОМ ОКЕАНЕ ДО СТАЛИНГРАДСКОЙ БИТВЫ (ДЕКАБРЬ 1941—1942 гг.)После провала японо-американских переговоров на рассвете 7 декабря 1941 г. японская эскадра при поддержке авиации внезапно нанесла сокрушительный удар по американскому флоту в гавани Перл-Харбор (Гавайские острова), реализовав принципиальное решение координационного совещания правительства и ставки в присутствии императора от 6 октября того же года о начале войны против США, Великобритании и Нидерландов. Почти одновременно с этим японские войска начали высадку десанта на севере Малайи и совершили налеты на аэродромы в этой стране и в Сингапуре. 8 декабря США и Великобритания объявили войну Японии. В тот же день был обнародован рескрипт Хирохито об объявлении войны США. Вслед за этим их примеру последовали гоминьдановский Китай, Нидерланды, Франция, ЮАР, Канада, Австралия, Новая Зеландия и ряд латиноамериканских государств. 11 декабря по инициативе Токио был подписан пакт между Японией, Германией и Италией о вступлении в совместную войну против США и Великобритании с обязательством не заключать перемирия или мира с этими государствами. Вашингтон в принципе был готов к нападению Японии на американские или английские военно-морские базы в Юго-Восточной Азии, но не предполагал, что первый удар будет нанесен на расстоянии нескольких тысяч километров от берегов Азии. Более того, как это ни покажется странным, высшее военное руководство США считало, что нападение японцев где-либо в упомянутом районе явится хорошим поводом для начала против Токио военных действий, которые должны были бы послужить продолжением таких акций, как предпринятые в середине 1941 г. экономические санкции (эмбарго на поставки нефти, блокирование прохода японских судов через Панамский канал и др.) и создание командования вооруженных сил на Дальнем Востоке с целью предотвращения японской экспансии в Юго-Восточной Азии и района теплых морей. Это стало ясно после того, как в 1990 г. в США был рассекречен разработанный Пентагоном и, что весьма важно, подписанный лично президентом Ф. Рузвельтом, министром обороны и военно-морского флота оперативный план «JB-355». По этому плану, одобренному американской администрацией еще за пять месяцев до японского нападения на Перл-Харбор, было решено, прибегнув к репрессалиям, спровоцировать Токио к началу военного конфликта где-нибудь в районе ЮВА, а затем, используя это как повод, нанести по Японии «превентивные удары» с воздуха. Выполнение поставленной задачи поручалось «летающим тиграм» генерала Чэнлота, которые базировались близ Чунцина. 15 ноября 1941 г. начальник Генерального штаба США Г. Маршалл, созвав на секретный брифинг семь ведущих американских журналистов, сделал им следующее заявление: «На Филиппинах сосредоточено самое крупное в мире соединение тяжелых бомбардировщиков. Они не только защитят острова, но и сожгут бумажные города Японии». Как видно из дневника министра обороны США Г. Стимсона, в отношениях с Японией уже тогда на основе упомянутого плана была поставлена задача, сформулированная им следующим образом: «Как бы нам так сманеврировать, чтобы Япония сделала первый выстрел, и в то же время не допустить больших опасностей для нас самих». 28 ноября, на следующий день (по токийскому времени) после вручения японскому послу в США Номуре ноты государственного секретаря, командующему Тихоокеанским флотом США адмиралу Киммелю была направлена из Вашингтона шифрованная телеграмма о необходимости подготовки в ближайшее время к военным действиям с Японией в связи с прекращением американо-японских переговоров[312]. При этом следует сказать, что гораздо ранее, чем было принято решение американской администрации по плану нападения на Японию, в Токио уже с января 1941 г. отрабатывался секретный оперативный план удара по Пёрл-Харбору. Правда, справедливости ради, необходимо подчеркнуть, что решение по нему было принято гораздо позже, чем по упомянутому оперативному плану США. Удар, нанесенный японцами не в том районе, где ожидали США, привел к изменению в их оперативном планировании и вместо плана «JB-355» был введен в действие другой план – «Рейнбоу-5» в части, касающейся Японии[313]. 8 декабря министр иностранных дел Японии С. Того, инициатор предложения о заключении в 1940 г. советско-японского пакта о ненападении, пригласил в МИД Японии посла СССР К.А. Сметанина, для того чтобы сообщить о том, что с этого дня Япония находится в состоянии войны с США и Англией. Ему были переданы краткое изложение хода переговоров с Вашингтоном, ответ на последнюю американскую ноту-ультиматум от 8 декабря (7 декабря пополудни по вашингтонскому времени), копия рескрипта императора Хирохито об объявлении войны и заявление в связи с этим японского правительства правительству СССР. Собеседник советского посла возложил ответственность на США за возникновение войны, сославшись на то, что последние затягивали обсуждение имевшихся между сторонами разногласий и даже прибегли к военным приготовлениям на случай их прекращения и разрыва отношений. При этом он особо подчеркнул, что война с США и Англией нисколько не повлияет на отношения между Японией и СССР – она будет соблюдать пакт о нейтралитете с ним, так же, как и Советский Союз с Японией[314]. На следующий день в Куйбышеве, куда эвакуировались из Москвы иностранные посольства вместе с МИД СССР, посол Японии в Советском Союзе Татэкава посетил заместителя наркома иностранных дел А.Я. Вышинского и поинтересовался: «Можно ли верить тому, что СССР, несмотря на серьезные изменения в международной обстановке, будет придерживаться духа пакта о нейтралитете с Японией?» На это собеседник довольно резко ответил, что пакт для того и заключили, чтобы его соблюдать, – раз его будет соблюдать Япония, то и выполнение данного договора будет естественным долгом СССР[315]. За день до этого, 8 декабря 1941 г., посол СССР в США М.М. Литвинов вручил верительные грамоты президенту Ф. Рузвельту. Последний в начале беседы в связи с японским нападением на Перл-Харбор поинтересовался, не ожидает ли Советский Союз объявления войны со стороны Японии. В ответ М.М. Литвинов выразил сомнение в этом, обратив внимание на то, что с точки зрения интересов самой Японии ей вряд ли было бы выгодно в настоящий момент ввязываться в войну с нашей страной. Затем Ф. Рузвельт затронул вопрос о возможности использования Владивостока для пополнения запаса бомб для американских бомбардировщиков, базирующихся на Филиппинах, при повторных налетах на Японию. В связи с этой беседой нарком иностранных дел В.М. Молотов направил 11 декабря советскому послу в США телеграмму, содержание которой по поручению правительства СССР он в тот же день довел до сведения президента США. В этой телеграмме позиция Советского Союза в отношении Японии была изложена следующим образом: «По вопросу о нашей установке в связи с японо-американской войной Вам сообщается, что мы не считаем возможным объявить в данный момент (подчеркнуто нами. – Мотивы: первое. Советско-японский пакт обязывает нас к нейтралитету, и мы не имеем пока основания не выполнять свое обязательство по этому пакту. Мы не считаем возможным взять на себя инициативу нарушения пакта, ибо мы сами всегда осуждали правительства, нарушающие договоры. Второе. В настоящий момент, когда мы ведем тяжелую войну с Германией и почти все наши силы сосредоточены против Германии, включая сюда половину войск с Дальнего Востока, мы считали бы неразумным и опасным для СССР объявить теперь состояние войны с Японией и вести войну на два фронта. Советский народ и советское общественное мнение не поняли бы и не одобрили бы политику объявления войны Японии в настоящий момент (подчеркнуто нами. – Мы думаем, что главным нашим общим врагом является все же гитлеровская Германия…» В ответ на изложение М.М. Литвиновым отрицательной позиции СССР по вопросу о войне с Японией Ф. Рузвельт выразил сожаление, но сказал, что на месте Советского Союза он поступил бы так же, попросив, однако, не объявлять публично о нашем намерении соблюдать нейтралитет в отношениях с Японией, чтобы приковать, как можно больше японских сил к потенциальному фронту с СССР на Дальнем Востоке и подготовить совместное коммюнике о возможности в любой момент принять любое решение. М.М. Литвинов отказался, сказав, что это могло бы спровоцировать нападение Японии на СССР[316]. 12 декабря, на следующий день после этой беседы, в связи с тем что после объявления в предыдущий день также Германией и Италией войны США последние становились фактическими союзниками СССР во Второй мировой войне на европейском театре военных действий, газета «Правда» изложила позицию правительства Советского Союза по вопросу о войне на Тихом океане. В газете содержалось следующее предостережение в адрес Токио: «Японский агрессор бросился в очень рискованную авантюру, которая не предвещает ему ничего, кроме разгрома»[317]. Из этой статьи следовало, что помощь Советского Союза для этого не понадобится. Однако в беседе с министром иностранных дел Великобритании, которая состоялась через несколько дней, 20 декабря, в Кремле, И.В. Сталин заявил, что эта помощь не будет оказана только в ближайшее время, а в дальнейшем, несмотря на наличие пакта о нейтралитете с Японией, вступление СССР в войну с нею на стороне союзников по антигитлеровской коалиции отнюдь не исключается. К А. Идену перед его поездкой в Москву посол США в Лондоне Дж. Вайант, по согласованию с К. Хэллом, обратился с просьбой прозондировать у русских вопрос о возможности предоставления американцам авиабаз на советском Дальнем Востоке с целью бомбардировок с них Японии. В беседе со Сталиным Иден поднял этот вопрос перед советским руководителем, а также спросил, может ли Англия рассчитывать на определенную помощь ей против Японии, и если может, то когда именно. На это собеседник ответил, что если бы СССР объявил войну Японии, то ему пришлось бы вести настоящую войну на суше, на море и в воздухе. Советское правительство, продолжал Сталин, должно тщательно учитывать свои возможности и силы. В настоящий момент СССР еще не готов для войны с Японией. Значительное количество наших войск в последнее время было переброшено на Западный фронт. Сейчас на Дальнем Востоке формируются новые силы, но потребуется не меньше четырех месяцев, прежде чем СССР сможет надлежащим образом подготовиться в этих районах. Сталин высказал мнение, что было бы гораздо лучше, если бы Япония напала на СССР, так как это создало бы благоприятную политическую и психологическую атмосферу в нашей стране. Война оборонительного характера вызвала бы монолитное единение в рядах советского народа. В заключение советский руководитель высказал предположение, что нападение Японии на СССР все еще возможно и даже вероятно – если немцы начнут терпеть поражения на фронтах, то тогда Гитлер пустит в ход все средства нажима для того, чтобы вовлечь Японию в войну против СССР[318]. Из этого можно сделать вывод, что, несмотря на свое официально заявленное намерение соблюдать пакт о нейтралитете, советская сторона готова была вопреки мнению советской историографии, нарушить его, вступив в войну в благоприятный для нее момент. Вместе с тем не исключено, что, преднамеренно нагнетая угрозу нападения Японии на СССР, Сталин стремился предупредить союзников о тех роковых последствиях, какие возникли бы для них, если бы СССР не выдержал войны на два фронта, и тем самым подтолкнуть США и Великобританию к скорейшему открытию второго фронта в Европе[319]. Какова же была в этот период по вопросу о нейтралитете в отношении СССР действительная позиция Японии, которая также неоднократно заверяла СССР в верности упомянутому пакту? На осень – начало зимы 1941 г. в генеральном штабе Японии был подготовлен видоизмененный вариант оперативного плана «Кантокуэн» на случай, если немецкие армии все же захватят Москву и добьются решающих успехов на советско-германском фронте. Особенность этого варианта состояла в том, что в указанном случае удар Квантунской армии, учитывая наступление холодов, ограничится Приморьем и районом г. Хабаровск. На северо-западе же Маньчжурии войска должны были только выдвинуться к границам в районах Малого и Большого Хингана с тем, чтобы весной 1942 г. форсировать р. Амур и продвинуться к озеру Байкал. В отношении захвата Северного Сахалина, Камчатки и МНР первоначальный вариант плана оставался неизменным. К моменту завершения немецко-фашистского наступления войск под Москвой для нападения на СССР было сосредоточено 50% японских пехотных дивизий, 75—80% кавалерийских частей, около 65% танковых полков и по 50% артиллерии и авиации сухопутных сил. Однако эти силы, хотя и представляли собой серьезную угрозу для СССР, могли быть введены в действие только после принятия соответствующего политического решения. Но такого решения не последовало. Проявив осторожность, еще за два дня до советского контрнаступления, 3 декабря 1941 г., руководство Квантунской армии получило приказ императорской ставки № 578 о том, чтобы в связи с предрешенным началом войны с США, Великобританией и Нидерландами и необходимостью быстрого продвижения в южном направлении, «в это время не допускать войны с Россией», сохраняя тем не менее согласно приложенной директиве № 1048 полную боевую готовность к весне 1942 г. Так, 22 января 1942 г. начальник генерального штаба японской армии Сугияма сообщил императору Хирохито, что он пришел к выводу о нецелесообразности «до лета с. г. проводить операции на севере». При этом японское руководство высказывало мнение, что если Япония не нападет на Советский Союз, то и последний не начнет военных действий, которое, как выяснилось позднее, оказалось ошибочным. (Такую точку зрения; например, высказывал командующий японским объединенным флотом адмирал И. Ямамото в секретном приказе от 1 ноября 1941 г.)[320] Разгром немецко-фашистских войск в ходе зимней кампании в декабре 1941 г. укрепил японское руководство в его намерении воздержаться в этот период от войны с СССР. Этому способствовало также подписание Советским Союзом 1 января 1942 г. в Вашингтоне Декларации Объединенных Наций – 26 государств, начиная с США и Великобритании, ведущих войну против «держав оси». Советский Союз смог подписать этот документ, не нарушая пакта о нейтралитете с Японией, поскольку в нем содержалось обязательство «употребить все его ресурсы, военные и экономические», только «против тех членов тройственного пакта и присоединившихся к нему, с которыми это правительство находится в войне». В Декларации содержалось также обязательство Объединенных Наций о взаимном сотрудничестве и отказе от заключения сепаратного соглашения о перемирии или мире с их врагами, аналогичное обязательству держав оси, содержащемуся в их соглашении от 11 декабря 1941 г.[321] Реакция держав оси на эту Декларацию не замедлила последовать. 18 января 1942 г. в Берлине было заключено дополнительное к упомянутому пакту военное соглашение между представителями вооруженных сил Японии, Германии и Италии. 15 декабря 1941 г. японский проект соглашения о разграничении зон оперативной ответственности («сакусэн танто тиики») был вручен генералом Осима Риббентропу. Внося этот проект, Токио стремился получить «компенсацию» за свой вклад в борьбу против США и Великобритании в связи со своим вступлением в войну на Тихом океане и захватом обширных территорий Восточной Азии, а также исходя из такого «козыря», как поражение германских войск под Москвой. Япония стремилась отыграться, памятуя о намерении Гитлера и Риббентропа, высказанном ими Мацуока в марте 1941 г., поделиться с Японией после победы Германии над СССР только той частью Советского Союза к востоку от Уральского хребта, которую они сочтут приемлемой. Японская сторона решила взять реванш у Берлина, как бы зарезервировав за собой в случае ликвидации нашей страны как субъекта международного права и, следовательно, утраты действия пакта о нейтралитете с ним после победы Германии претензии на советские территории, наряду с территориями зарубежной Азии к востоку от 70-го градуса восточной долготы. При этом в отношении СССР данное предложение делалось в неявной форме, без упоминания его территории, с тем чтобы не дать оснований обвинить Токио в нарушении пакта о нейтралитете (и такой замысел, судя по материалам Токийского процесса 1946—1948 гг., оправдался, ибо ни японский проект тройственного военного соглашения, ни его окончательный текст не были поставлены в вину японской стороне). Этот замысел Токио был разгадан в Берлине и вызвал неудовольствие, во-первых, нежеланием связывать себя какими-либо обязательствами воевать против Советского Союза, ограничившись согласованием только оперативных планов, и во-вторых, легко подразумеваемыми, хотя прямо и не выраженными намерениями в отношении восточных районов СССР, но без их конкретного поименования. В Берлине показались чрезмерными аппетиты Токио и в отношении других районов Азии. В пользу того, что проект Японии в отношении СССР касался лишь периода после его разгрома и как следствия утраты силы пакта о нейтралитете, свидетельствует заявление Муссолини 27 декабря 1941 г. в связи с получением из Берлина в этот день упомянутого японского проекта с предложением о его принятии после некоторых изменений. В своем выступлении дуче, в частности, заявил: «…Ситуация на Восточном фронте постепенно будет стабилизироваться. Германия оккупирует те территории, которые она сочтет необходимым с целью ликвидации России как противника»[322]. Что же касается возражений германских ведомств против японского проекта, то они заключались в следующем. Командование вермахта заявило, что, по новому соглашению, линия разграничения военных операций не должна быть слишком жесткой, претензии Японии на советскую территорию могли бы быть более обоснованными только после ее вступления в войну с СССР, что Япония должна взять на себя отсутствующие в ее проекте обязательства поставить под контроль транспортные коммуникации в Тихом и Индийском океане, по которым направляются стратегические грузы из США в СССР, и что вообще Германии после его разгрома не следует уступать Японии большие территории в Азии. Управление экономики и вооружений, солидаризируясь с вермахтом, предлагало сохранить в зоне военных операций Германии все основные промышленные районы Сибири, ссылаясь, например, на тесную экономическую связь Урала и Кузбасса, проведя границу упомянутых зон с Японией по Енисею, через Саянский хребет и далее по границе СССР с Тувой, Китаем и Афганистаном и далее по ирано-афганской и ирано-индийской государственным границам, но еще лучше с включением в германо-итальянскую зону части Индии, а в случае невозможности одобрить это предложение по политическим соображениям оставить этот вопрос открытым, не соглашаясь с предложениями Токио. Однако правительство Германии, найдя постановку вопроса о разделе СССР в данном соглашении преждевременным в связи с сохранением в силе японо-советского пакта о нейтралитете и стремясь не обострять отношения с Японией, решило ограничиться двумя поправками: «…1) граница зон оперативной ответственности проходит примерно по 70 градусу восточной долготы и 2) Япония обязуется более активно и в более широких масштабах действовать против вражеских торговых флотов в своей зоне; а в случае необходимости (сосредоточение флота противника) стороны усиливают свои операции соответственно: Япония – в Атлантике, а Германия – в Тихом океане»[323]. Важно также, что подписание соглашения не официальными представителями правительств, а лишь представителями вооруженных сил сторон, с целью предупредить истолкование этого соглашения как договоренность о разделе территории СССР и других стран Азии на сферы влияния (в отличие, например, от секретного дополнительного протокола к советско-германскому пакту о ненападении 1939 г.), уполномоченный представитель вооруженных сил Германии фельдмаршал В. Кейтель снабдил специальной вербальной оговоркой, что данное соглашение не означает установления будущих политико-административных границ с Японией примерно по 70° восточной долготы на Азиатском материке и что этот вопрос может быть поставлен только тогда, когда он станет острым[324], т. е. после нападения Японии на СССР. И хотя это соглашение, так же как и Декларация Объединенных Наций от 1 января 1942 г., что оговаривалось в его тексте[325], распространялось на момент их подписания только на «общего врага» – т. е. государства, с которыми все державы оси находятся в состоянии войны (в число их СССР не входил), в советской историографии об этом либо умалчивалось, либо, вопреки фактам, утверждалось, что своим острием оно было направлено не против США и Великобритании, а против Советского Союза[326] и что «Западная Сибирь, Забайкалье и другие советские территории должны были во этому соглашению стать объектами захвата японской армии»[327]. В начале марта 1942 г. на координационном совещании ставки и правительства был принят генеральный план дальнейшего ведения войны, который исходил из развития наступательной стратегии против англо-американского блока на основе серьезных успехов в первые несколько месяцев войны (в результате этого к началу мая была захвачена территория Восточной Азии площадью около 10 тыс. кв. км с населением около 400 млн. чел., в том числе стран южных морей – 4 с четвертью млн. кв. км с населением более 200 млн. чел.)[328]. В связи с этим и под влиянием разгрома немецких войск под Москвой на совещании было принято решение, не участвуя пока что в войне с СССР, попытаться вбить клин в его отношения с США и Великобританией[329]. На случай решающих успехов Германии в войне с СССР Институт тотальной войны, созданный в 1940 г. по указу японского императора в качестве официального правительственного учреждения, подчиненного премьер-министру, 27 января 1942 г. подготовил «Основной план создания сферы сопротивления Великой Восточной Азии» во главе с Японией, во внутреннюю зону которой должно было быть включено советское Приморье, а в малую – Восточная Сибирь. В этом плане указывалось, что если международная обстановка будет благоприятной, Восточная Сибирь, включая Камчатку, будет включена в систему обороны Японии[330]. Из документа института от 18 февраля 1942 г. вытекало, что такую задачу предполагалось выполнить в результате нанесения Советскому Союзу максимально сильного первого удара с уничтожением наличных сил и частей усиления с последующим захватом важнейших районов на востоке СССР[331]. Тогда же генштаб Японии принял новый оперативный план в отношении СССР на 1942 г., сохранявший свою силу до 1944 г. По этому плану в случае получения приказа в них должны были принять участие 30 дивизий, которые нанесли бы главный удар в направлении г. Ворошилов (2, 3, 5 и 20-я армии). Другая группа войск (4 и 8-я армии) должна была бы одновременно развить наступление в направлении Свободный – Куйбышевка и перерезать Транссибирскую железнодорожную линию. Весной 1942 г. Квантунская армия в ожидании более благоприятной обстановки для возможного начала военных действий против СССР в связи с успешным наступлением немецко-фашистских войск на юге Советского Союза получила подкрепление в составе двух дивизий. На случай решающего успеха германского наступления предусматривалось ввести в действие документ генштаба «Операция № 51», согласно которой против СССР должны были быть использованы 24 дивизии и одна танковая армия в составе трех дивизий[332]. К концу 1942 г. Квантунская армия насчитывала 700 тыс. чел., что составляло четверть всего состава японской армии (2850 тыс. чел.)[333]. Им противостояли войска СССР, гораздо меньшие по численности, на Дальнем Востоке и у южных границ страны (всего 1568 тыс. чел.)[334]. Упомянутый Институт тотальной войны и Исследовательское общество государственной политики, финансировавшиеся правительством и монополиями, разработали в 1942 г. планы административного управления Сибирью и МНР. Эти планы предусматривали установление на оккупируемой советской территории военной администрации, принудительную депортацию местного населения, закрепление всех трудоспособных жителей Северного Сахалина на рудниках, продукция которых направлялась бы в Японию, и отмену прежнего законодательства, а также переселение в Сибирь японских колонистов при недопущении миграции туда славян из Европейской части СССР[335]. «Под могущественным руководством Японской империи местному населению в принципе не будет разрешаться участвовать в политической жизни… На эти территории будут посланы японские, корейские и маньчжурские колонисты, если в этом возникнет необходимость с точки зрения экономики и национальной обороны», – говорилось в правилах для оккупируемых советских территорий, разработанных в 1942 г. упомянутым институтом по приказу премьер-министра Тодзио[336]. В советской историографии получила распространение точка зрения, что в первой половине 1942 г концентрация крупных японских вооруженных сил в Маньчжурии и Корее в условиях их успешных наступательных операций на Тихом океане неопровержимо свидетельствовала о том, что «Советский Союз оставался главным объектом агрессивных планов Японии»[337] и существовала опасность ее нападения на СССР в ближайшее время. Некоторые советские историки утверждали, что у Японии сохранялось намерение напасть на СССР даже в конце 1942 г., после ухудшения ее стратегического положения[338]. Однако руководство нашей страны располагало сведениями, в том числе и разведывательной информацией, которые приводили его к другому выводу, сохраняя указанную точку зрения в сугубо идеологических целях. Еще 15 ноября 1941 г. совет по координации действий ставки и правительства Японии в «Плане ведения и завершения войны против Америки, Англии, Голландии и Чунцина» (т. е. гоминьдановского Китая. – 7 марта 1942 г. под влиянием больших успехов Японии в войне на Тихом океане совет отказался от содействия миру между СССР и Германией, но министр иностранных дел Японии Того выступил против мнения большинства членов совета. Того заявил, что необходимо завершить германо-советскую войну дипломатическими средствами, и даже предпринял соответствующий зондаж в этом направлении через посла Японии в Берлине Осима. Но Осима еще 23 марта 1942 г. узнал от Гитлера о планах весеннего наступления Германии против СССР и 8 апреля того же года сообщил в МИД Японии о том, что заключение мира между Германией и СССР нереально[339]. Планы наступления Германии увеличивали опасность развязывания японской военщиной войны против СССР, который вынужден был готовиться к отпору. Так, 23 апреля того же года в беседе с послом США в СССР адмиралом У. Стэндли И. Сталин смог заявить о том, что в связи со средоточением японских сил на границах СССР наша страна принимает меры по укреплению своей обороноспособности на Дальнем Востоке и вряд ли при этих условиях Токио решится создать для себя еще один фронт на севере[340]. Такая оценка тем более сохранялась и в последующий период, когда в мае – июне 1942 г. японское наступление на Тихом океане было приостановлено. Основанием для этого служили сообщения советских граждан, работавших за рубежом, и зашифрованные телеграммы из МИД Японии ее послам. Уже в период развертывания немецко-фашистских войск для наступления на крымско-кавказском направлении с целью захвата нефтяных ресурсов Баку и выхода через Иран к Индии на соединение с японскими войсками, наступавшими с востока, в военных кругах Японии наметились колебания в отношении СССР. Так, 1 мая 1942 г. военный атташе Японии в СССР М. Ямада в своем докладе с оценкой военной обстановки на фронтах Второй мировой войны сделал следующий вывод: «Вопрос обстоит так: либо заключить мир между Германией и Советским Союзом и привлечь СССР на сторону „держав оси“, либо полностью разгромить СССР силами Германии и Японии». Склоняясь в пользу первого варианта отношений с СССР, вызывавшего значительный интерес в военном руководстве Японии, М. Ямада утверждал, что «если какое-либо из этих двух условий не будет осуществлено, Советский Союз окажется для Японии самой большой опухолью»[341]. 19 мая 1942 г., уже после начала немецкого наступления в Крыму, закордонный агент НКВД СССР о военно-стратегических планах Японии сообщил следующее: «Чешская разведка получила из германских военных кругов сведения о том, что Япония в настоящий момент не имеет намерения предпринять большое наступление против Индии и вторгаться в Австралию. Выступление Японии против СССР ожидается лишь в том случае, если немецкое наступление на Восточном фронте будет иметь успех»[342]. А 27 июня 1942 г. в телеграмме Того японскому послу в Берлине Сейма мнение Токио в отношении войны с СССР излагалось более подробно: «Первоочередной задачей Империи на данном отрезке времени является успешное завершение войны с Англией и США. Для выполнения этой задачи требуется усилить наши операции против Англии и США, создавая вместе с тем стабильную обстановку на юге, укрепляя наши позиции в Китае. В связи с вышеизложенным остается неизменным направление нашей политики, о котором императорское правительство известило германскую сторону 2 июля прошлого года. При данных обстоятельствах необходимо сохранить существующее положение на севере. Разумеется, мы всегда готовы дать решительный отпор, ежели, паче чаяния, СССР нарушит спокойствие. Однако теперь, когда перед нами – ряд неразрешенных проблем, признано необходимым воздержаться от ослабления нажима на Англию и США и от посылки войск на север, чем был бы заново расширен фронт войны». В связи с этим в телеграмме предлагалось дать соответствующий ответ, указав, в частности, следующее: «Переход Японии в этих условиях к активным мероприятиям против Советского Союза излишне распылил бы силы Японии и отнюдь не повлек бы за собой благоприятной с точки зрения общего положения обстановки. Разумеется, Япония полностью подготовлена в отношении севера. Благодаря этому она и до сих пор, насколько возможно, сковывала Советский Союз на востоке и в дальнейшем рассчитывает делать это». Сведения о позиции Японии, изложенные в этом документе, имели исключительно важное значение с точки зрения их достоверности, так как данная телеграмма[343] была утверждена на совместном совещании правительства и верховной ставки. Позднее эта позиция японского руководства была подтверждена оценкой, содержавшейся в докладной записке резидента НКВД СССР в Японии начальнику 1-го управления НКВД СССР, о внешнеполитических и внутриполитических причинах, препятствующих выступлению Японии против СССР, направленной не позднее 19 сентября 1942 г., в которой, в частности, говорилось: «1. Приготовления японцев к войне с нами (в том. что касается армии) в основном были закончены уже к началу 1942 г. Сейчас продолжается укрепление северной армии путем подбрасывания ей пополнений и вооружения… против нас. 2. Тщательный и объективный анализ международного и внутреннего положения Японии, состояния ее экономики и главное – хода развития войны на Тихом океане дает основание сделать вывод о том, что выступление против СССР было бы для Японии самым худшим выходом из создавшегося положения. Японии невыгодно сейчас начинать войну против нас. Почему это так, резидентура уже подробно сообщила в одном из писем в Центр, отправленных во втором квартале нынешнего года. Там дан анализ причин, которые помешали Японии выступить против нас весной 1942 г. Эти же причины, но только в большей степени, сдерживают Японию и сейчас. Это хорошо понимает правящая группировка, и она сдерживает авантюристическую часть военщины, огульно требующей войны с СССР. Выступление Японии против США и Англии в декабре прошлого года было не просто авантюристическим, а тонким ударом, рассчитанным на неожиданность и неподготовленность. Сейчас же японское правительство понимает, что война с СССР в теперешнем положении была бы самой худшей авантюрой… Я тщательно взвесил все обстоятельства, призвал на помощь мой небольшой трехлетний опыт проживания в Японии, посоветовался с товарищами и пришел к выводу, что Японии сейчас крайне невыгодно выступать против нас и что это может случиться только в том случае, если на смену здравому рассудку придет безрассудство, чего пока нельзя сказать о теперешнем правительстве Японии»[344]. Значение этого документа повышает имеющаяся на нем резолюция начальника 1-го управления НКВД СССР: «Резидент правильно оценивает обстановку. 19 сентября 1942 г.» Мнение о трезвом подходе японского правительства подтверждалось, в частности, его отказом от предъявленного ему через посла Осима требования Берлина открыть второй фронт против СССР Этот отказ вытекал из решения совета по координации действий ставки и правительства Японии от 25 июня 1942 г. Его резолюция гласила: «Японская империя будет твердо придерживаться намеченного курса в отношении северного направления и, ведя подготовку на непредвиденный случай, будет всеми силами стремиться не допускать советско-японской войны». В отправленной после этого решения телеграмме в адрес посла Японии в Берлине указывалось, что «в настоящее время требуется по возможности сохранять „спокойствие в отношении северного направления и что к решительным действиям можно приступить, только если инициатором нападения на Японию окажется Советский Союз, а взятие ею по собственной инициативе курса на активную политику в отношении СССР привело бы к чрезмерному распылению сил империи, которое не только не улучшит общую обстановку, но и значительно ослабит давление на Великобританию и США и позволит им увеличить свои силы в Европе“. В телеграмме делался вывод, что «открытие второго фронта на Севере не будет лучшим вариантом политики» и что «Японская империя, сделав на всякий случай тщательные приготовления на северном направлении, тем самым оттянет силы Советского Союза на Восток»[345]. Такая позиция, изложенная, в частности, в приведенной выше телеграмме Того, отчасти отразила настроения в высших эшелонах власти, с которыми выступали министр иностранных дел Японии лорд – хранитель печати К. Кидо и ряд старейших опытных политических деятелей страны на февральско-мартовском 1942 г. координационном совещании правительства и ставки. Обратив внимание на недостаток сырьевых ресурсов, прежде всего горючего, растянутость морских коммуникаций, большие потери кораблей и самолетов, они, не ослабляя борьбы с США и Великобританией, предложили закрепить достигнутые военные успехи и приступить к поискам возможностей заключить мир, не ввязываясь в новые военные авантюры, вопреки мнению военщины[346]. К этой группе умеренных политиков – «пацифистов» – принадлежали и член Тайного совета, высшего консультативного совета при императоре, бывший министр иностранных дел Наотакэ Сато, дипломат с многолетним стажем работы в нашей стране (с 1925 г. посланник), и Горо Морисима, давний противник сближения Японии с Германией (за что он был временно удален в свое время из МИД Японии министром иностранных дел Мацуокой), китаевед и специалист по общим международным проблемам. В марте 1942 г. Н. Сато был назначен послом, а Г. Морисима – посланником в СССР. Первый из них сменил генерал-лейтенанта Татэкаву, ошибочно предсказавшего победу Германии над СССР к 1942 г. Решение о смене руководства посольством Японии в Москве представляло собой компромисс между группировкой в правящих кругах Японии, не верившей в победу Германии над СССР и выступавшей за посредничество в мирном урегулировании между СССР и Германией с тем, чтобы последняя могла сосредоточить все свои вооруженные силы на войне с общим с Японией врагом – англо-американским блоком, и военщиной и ее сторонниками, еще верившими в победу Германии над СССР, которая позволила бы Японии захватить его восточные районы[347]. После нескольких бесед Н. Сато и Г. Морисимы с премьер-министром X. Тодзио, министром иностранных дел С. Того, военно-морским министром С. Симадой, директором департамента военного министерства, им была дана инструкция не проявлять инициативы в данном вопросе, а добиваться строгого соблюдения Советским Союзом пакта о нейтралитете, ограничиваясь повседневной текущей работой[348]. |
||
|