"Гражданская война в Испании" - читать интересную книгу автора (С. Ю. Данилов)БИТВА ЗА СЕВЕРПеред началом наступления Мола опубликовал прокламацию-ультиматум. Документ несколько раз передавали по радио и сбрасывали на республиканскую территорию в виде листовок. Он гласил: « Франко и Мола направили против басков до 50 000 штыков, 200 орудий, 60 бронеединиц, не менее 150 самолетов. В резерве оставались две итальянские дивизии. На море националисты имели два крейсера, четыре эсминца, минный заградитель, около десятка мелких сторожевых судов. Баски противопоставили неприятелю на суше 30 000 человек, около 60 мелкокалиберных пушек, 80 минометов, 12 бронеединиц и 25 самолетов. На море имелось два эсминца, три подводные лодки и несколько вооруженных рыбачьих судов. Со стороны националистов на поле боя распоряжался заместитель Молы генерал Солчага. Среди фронтового командования выделялись способные полковники, только что произведенные в генералы – Алонсо Вега и Гарсиа Валино. Отдельно действовавшим «Легионом Кондора» командовал генерал Гуго Шперрле. Северным фронтом республиканцев номинально руководил генерал-республиканец Франсиско Льяно де ла Энкомиенда. Начальником его штаба был коммунист майор Франсиско Сиутат, генеральным комиссаром фронта – герой астурийского восстания 1934 года социалист Гонсалес Пенья. Генеральным инспектором фронта стал в апреле присланный из Валенсии бывший начальник генштаба беспартийный генерал Кабрера. После Малаги и Харамы его подозревали в предательстве, и его прибытие никак не поправило дел республиканцев. Герой Мадридской битвы Эмиль Клебер не без основания говорил: « Фактически вооруженными силами Бискайи командовал штатский человек – президент Агирре. Бывший предприниматель, владелец шоколадных фабрик, Агирре никогда ранее не интересовался военным делом и, естественно, не мог быть компетентным. Он имел также связи с международным капиталом и потому был вдобавок ненадежен. После декабрьской операции против Наварры баски не вели (и не могли вести) наступательных операций. Всю зиму они с помощью французских инженеров возводили вокруг Бильбао систему долговременных укреплений – «Синтурон», или Железный пояс. Он должен был сделать баскскую столицу неприступной. Испанская и западная печать окрестила его «маленькой линией Мажино». Но по многим причинам – недостаток рабочей силы, оборудования, вредительства «пятой колонны» военная ценность «Син-турона» была сомнительной и многими оспаривалась уже при его возведении. Игнорируя существование дальнобойной артиллерии, систему построили слишком близко к Бильбао. Часть ее укреплений неграмотно, без маскировки разместили прямо на гребнях Кантабрийских гор. Западную часть системы, обращенную к Сан-тандеру, укрепили лучше, чем восточную, откуда как раз грозил основной удар неприятеля. В довершение всего после окончания работ, в марте, один из руководителей строительства – майор Гойкоэчеа перебежал к националистам со всеми схемами «Синтурона» и объяснениями к ним. К апрелю упорно трудившиеся баски под воздушными налетами врага успели перестроить лишь некоторые укрепленные узлы. Так или иначе сооружение Железного пояса сделало басков самонадеянными. Их руководство не вело разведки и не знало замыслов врага. Наступление Молы застало Северный фронт врасплох. Первый же день сражения ознаменовался разрушением старинного поселка Дуранго, отличавшегося изобилием церквей и монастырей. Он находился на перекрестке дорог и его сочли военным объектом и атаковали «тримоторес». Погибло 228 мирных жителей, в том числе два католических священника и 13 монахинь. « Судьба Дуранго стала предзнаменованием дальнейшего образа действий националистов на Северном фронте. Военные наблюдатели писали: « Наступление на Бильбао – это сокрушительный, безнаказанный террор массированной авиации. Если все это изобразить на картине, то под ней нужно сделать надпись: «Горе стране, которая не может обороняться в воздухе». Воздушный террор стал характерной чертой испанской войны, отличавшей ее от всех предшествующих гражданских войн – американской, русской и даже от Первой мировой войны. На Северном фронте Испании националисты захватили и без труда удерживали господство в воздухе. Их авиация налетала звеньями, эскадрильями, эскадрами. По заранее составленному графику они сменяли друг друга над одним и тем же отрезком фронта, забрасывая его бомбами и полосуя пулеметными очередями до превращения всего, что было внизу, в груды обломков или в море огня. Впервые в человеческой истории самолеты ВВС охотились за отдельными людьми. Первые удары Солчага и Гарсиа Валино направили на лежавший у самого фронта городок Очандиано в долине реки Девы. В авангарде националистов наступала дивизия «Наварра» из четырех бригад. Ее основу составляли добровольцы рекете, ненавидевшие басков еще больше, чем Республику в целом. Добровольцы баски, в свою очередь, терпеть не могли наваррцев. Превратившийся в развалины Очандиано пал на шестой день сражения. Льяно де ла Энкомиенда и Агирре отозвали десять баскских батальонов из Астурии, где они готовили вместе с шахтерами очередную операцию против Овьедо. Затем баски нанесли встречные удары и заняли часть оставленной было территории. Весь апрель наступавшие не могли продвинуться дальше берегов реки Девы. Баски сражались решительно и хладнокровно. К тому же у них было вволю стрелкового оружия, гранат и снарядов. Ежедневно националистам удавалось продвинуться в среднем на 600-700 метров. Это весьма напоминало многомесячные кровавые позиционные бои Первой мировой войны с их бесплодным топтанием противников на месте. В середине апреля националисты сделали передышку. Причиной послужили ощутимые потери в наваррских бригадах и помощь, которую республиканское руководство пыталось оказать Северу. Окрыленные победами у Гвадалахары и Пособланко, преувеличивавшие влияние этих побед на боеспособность националистов, военное министерство и генштаб выдвинули идею большого наступления в охваченной партизанским движением Эстремаду-ре. Ударная группировка должна была выйти к португальской границе и расколоть вражескую территорию надвое. Но в Эстремадуре был самый минимум дружинников – всего 15 000 человек. Между тем расчеты операторов показывали: для операции необходимо выделить до 80 000 бойцов. Тогда пришлось бы снять много войск с Центрального фронта (около 100 000 бойцов), частично обнажив Мадрид. Противниками замысла оказались генерал Миаха, Рохо и поддержавшие их военные советники из СССР во главе со сменившим Берзина Куликом. Они не собирались жертвовать недостаточно укрепленной столицей ради выручки Бильбао, который, по их мнению, был защищен «Синтуроном» и должен был продержаться очень долго. По позднейшему выражению историков, «Эстремадура стала заложницей Мадрида – центра мировой революции». Миаха и Рохо отказались дать Эстремадурскому фронту свободные войска, а Кулик – самолеты и летчиков, без которых операция, конечно, состояться не могла. Ценности Бискайи – ключа ко всему Северному фронту – они не хотели признавать. Со стороны кастильцев Миахи и Рохо, возможно, проявились и застарелая неприязнь к баскам, и пренебрежительное отношение к эстремадурцам. В начале апреля 1937 года Ларго Кабальеро утвердил другой план действий в целях выручки Северного фронта. План включал среднемасштабные наступления сразу на трех направлениях – под Уэской (с 4 апреля), в Университетском городке на Центральном фронте (с 9 апреля) и у Теруэля с 26 апреля. Последовательные удары на далеко отстоявших друг от друга направлениях призваны были ввести националистов в заблуждение о намерениях противника, заставить их разбросать силы и средства и в конечном счете отказаться от захвата Бискайи. В бой было двинуто в общей сложности немало сил – 60 000 штыков и сабель, около 200 орудий и почти вся наличная авиация основной части Республики – до 140 машин. Операция под Уэс-кой продолжалась 10 дней, в У ниверситетском городке – 4, под Те-руэлем – 7. Всего республиканские силы наступали 21 день апреля (из 30), что опровергает легенду об их длительном почивании на лаврах Гвадалахары. Лозунгом наступления стало вместо знаменитого ноябрьского «Но пасаран!» (Они не пройдут!) уверенное «Пасаре-мос!» (Мы пройдем!). Однако наступать оказалось гораздо труднее, чем защищаться. Места всех трех операций были избраны крайне неудачно – в горных местностях Арагона или среди разрушенных университетских зданий. Наступления развернули без основательной разведки. Как и прежде, республиканские колонны наступали вразнобой, без взаимодействия различных войск, прямо на хорошо снабженного и тщательно укрепившегося противника. Между налетами республиканской авиации и атаками наземных сил обычно проходило по нескольку часов, что позволяло националистам прийти в себя и приготовиться к отпору. Артиллерия била не прицельно, а обычно «по квадратам», т.е. наугад, и впустую тратила дефицитные снаряды. Человеческие потери Республики в трех операциях оказались в несколько раз больше вражеских – свыше 5000 раненых и убитых. Апрельские наступательные операции в Кастилии и Арагоне задержали наступление Молы и Солчаги в Бискайе на восемь дней (12-20 апреля). В остальном же они обернулись крахом военного планирования и тактики республиканской армии. Не войска Франко, а силы Республики безрассудно распылялись на больших пространствах и расходовались с очень низким коэффициентом полезного действия. Резервы не националистов, а республиканцев оказались скованными и растраченными. Особенно болезненной была неудача республики в Каса-дель-Кампо и в Университетском городке, где войсками командовали герои Мадридской и Гвадалахарской битв – Листер и Кампеси-но. Их участие казалось залогом успеха. Пехота пошла в атаку с эмоциональным подъемом, но танки и ВВС умудрились опоздать и отстать от нее. Часть пехоты, несмотря на это, глубоко вклинилась в расположение националистов, но была окружена и вынуждена была прорываться из кольца ценой жестоких потерь. Авиация вместо указанных ей объектов по ошибке разбомбила совсем другие. Пехота, а за ней бронетанковые части попали в парке Каса-дель-Кампо на минное поле, о котором Хунта обороны Мадрида не имела сведений. Взрыв националистами минного поля нанес наступающим дополнительный урон. Наступление провалилось. После него республиканцы не решились наступать в Мадриде около двух лет. Националисты меньшими силами в очередной раз удержали западные предместья Мадрида, добившись морально-политического успеха. Столица Испании осталась в их осаде. Между тем у националистов в данном сражении совсем не было бронетанковых сил и авиации. Ларго Кабальеро воспользовался провалом наступления, чтобы свести счеты с Хунтой обороны Мадрида. 24 апреля он распустил ее. Плохо продуманные и непродуктивные наступления остались малозамеченными и очень скоро были забыты. Их вскоре заслонили известия о более масштабных событиях… В ходе возобновившегося натиска националистов на Севере 26 апреля был разрушен ранее никому не известный городок Гер-ника. Как и в Дуранго, в расположенной в 30 километрах от Бильбао Гернике не было войск и укреплений, но городок считался важной коммуникативной точкой. Кроме того, в нем работала ярмарка, и с воздуха было видно скопление народа, которое можно было с большой высоты принять за войсковую группировку. За один день Гернику бомбили несколько раз. К «Легиону Кондора» присоединилась итальянская «легионарная авиация». Всего в разрушении незащищенного городка участвовало свыше 40 бомбардировщиков – от «тримоторес» до новых «Хейнкелей-111». Невзирая на полное отсутствие противодействия, их прикрывало 20 истребителей – главным образом «Хейнкели-51» и «Фиаты-32». Среди истребителей были и только осваивавшиеся летчиками новые цельнометаллические монопланы «Мессершмитт-109». Количество раненых и убитых жителей городка и его округи превысило 2500 человек. Среди погибших и пострадавших снова было много детей и священнослужители католической церкви. Близ Герники в день ее гибели находилось несколько западноевропейских журналистов. Они тут же побывали на месте происшествия, расспрашивали уцелевших жителей и нашли осколки бомб германского производства. Их репортажи немедленно опубликовали крупнейшие информационные агентства разных стран. Среди очевидцев был мэр Герники. Группа баскских священников, многие из которых тоже побывали под бомбами, написала в Ватикан письмо протеста. Бомбежка вызвала сильнейший отзвук во всем международном сообществе. Маленький городок в мгновение ока стал всемирно известным. Каталонец Пабло Пикассо вскоре написал картину «Герника», изобразив в аллегорической форме ужасы военных разрушений. Франко художник изобразил в виде мифического чудовища – Минотавра. «Герника» стала одной из известнейших в истории мировой культуры картин и действенным орудием антивоенной и антитоталитарной пропаганды. В Саламанке и Бургосе чувствовалось замешательство. Информационная служба каудильо 27 апреля опубликовала бессвязное сообщение, гласившее, что Гернику «разрушили и сожгли отряды Агирре, чтобы свалить вину на националистов». Они якобы закладывали «динамитные заряды». Однако Герника была древней баскской столицей, в ней находился священный дуб, под которым древние баски некогда заседали и вершили суд. Ни один баск не выполнил бы приказа о разрушении города, если бы Агир-ре отдал его. Днем позже националисты официально объявили, что 27 апреля их самолеты не поднимались с аэродромов и, следовательно, физически не могли бомбить городок. Однако Герника погибла 26-го числа. 4 мая дикторы Саламанки добавили: в Гернике «видны следы пожаров после недели артобстрелов и бомбежек». Город бомбили три с половиной часа. Но кто его бомбил – умалчивалось. Через несколько месяцев информационные службы Франко сделали открытие – бомбили республиканские ВВС. Однако тогда же неназванный штабной офицер националистов поведал английским репортерам, рассказывая об участи жителей Герники: « Современные зарубежные историки в большинстве склоняются к выводу, что официальные заверения Франко о непричастности националистов к бомбардировке не были ложью. Из всех публикаций видно, что авиация, подчиненная генералу Киндела-ну, не участвовала в налете на Гернику. Прямую ответственность несло командование «Легиона Кондора» во главе с Вольфрамом фон Рихтгофеном и его начальство в рейхе – штаб рейхсмаршала Геринга. Подчиненный только Берлину Рихтгофен, по всей вероятности, не потрудился известить Франко или Молу о намерении уничтожить Гернику. Он поставил их перед свершившимся фактом. Каудильо же не хватило духу сообщить всему миру, что немецкие и итальянские летчики ему больше не подчиняются. Подобное заявление могло бы стоить ему уважения многих националистов и военной поддержки Гитлера и Муссолини. Некоторые сражавшиеся в Испании германские пилоты, особенно будущий ас Второй мировой войны Альфред Галланд, выдвинули еще одну версию трагедии. По их словам, Гернику немцы разрушили без приказа, по ошибке из-за плохих бомбовых прицелов. Однако эта версия тоже повисает в воздухе. Ведь «ошибка» продолжалась несколько часов… В политическом плане разрушение Герники стало проигрышем испанских националистов и германских нацистов. Оно принесло им ненужные осложнения. Оно окупилось только в узко военном отношении. На другой день после зверского налета на-варрские бригады заняли развалины Дуранго и Герники. Подавленные разгромом баскские части без боя оставили выгодные естественные рубежи вокруг городка. Националисты форсировали устье реки Герники и захватили порт Бермео. Отход республиканцев к Железному поясу ускорялся. Оборона Бискайи дала трещину. Из Бильбао с мая 1937 года стали уходить пароходы с беженцами. В первую очередь вывозили детей-дошкольников и младших школьников. Часть приняли Франция и Англия (до 4000 человек), часть (5000 детей) – СССР. Соединенные Штаты, демонстрируя преувеличенное уважение к принципам «невмешательства», отказались принять хотя бы одного ребенка, дабы не быть обвиненными в нарушении нейтралитета. С другой стороны, уничтожение священного города и части гражданского населения временно сплотило басков и повысило их стойкость. Несмотря на введение 27 апреля в сражение итальянских дивизий с новым командующим – отличившимся в Эфиопии генералом Этторе Бастико, несмотря на господство националистов в воздухе, май 1937 года стал лебединой песней сопротивления Бискайи. Войска Солчаги и Бастико двигались вперед еще медленнее, чем в апреле. На помощь Бискайе прибыли подкрепления из Астурии – около десяти пехотных батальонов. В них состояло до 7000 превосходных бойцов-динамитчиков. При всей неприязни религиозных басков к безбожникам-шахтерам, при всех политических колебаниях баскской элиты правительство Агирре не возражало против прибытия астурийцев. Кое-какую помощь удалось получить из центра. В мае – июне с Мадридского фронта удалось перебросить две истребительные эскадрильи. Оттуда же прибыло несколько военных руководителей с незапятнанной репутацией, отличившихся при обороне столицы и в дни Гвадалахары – полевые командиры Галан, Кристобаль и Нинетти, «Горис» – советский военный советник Го -рев. Впрочем, одновременно военное министерство отозвало из Бильбао кастильца и республиканца Льяно де ла Энкомиенду, у которого не сложились отношения с Агирре. Его заменили баском – генералом Гамиром Улибарри, этническое происхождение которого было вполне уместно, но честность и талант которого в отличие от предшественника были под сомнением. Пока что баскская пехота научилась рыть убежища и укрываться в них. Территорию, уступленную врагу днем, она отбивала в ночных сражениях. Несколько итальянских батальонов у Бер-мео было окружено басками и с трудом, только через несколько дней, при помощи наваррцев пробило кольцо окружения. Военные летописи Мануэля Аснара пестрят выражениями: « Теперь все силы Молы и Солчаги были вовлечены в напряженное сражение. У Республики появился хороший шанс атаковать неприятеля на основных фронтах. Однако весна 1937 года сопровождалась по обе стороны фронта нарастанием внутриполитических страстей. Франко справился при помощи военных трибуналов с их выбросом в считанные дни. В Республике борьба затянулась. Республиканцам суждено было пройти через длительный майский политический кризис, который был вызван прежде всего обострением соперничества между анархистами, коммунистами и социалистами. Заметную роль в нем сыграло и вмешательство СССР в ситуацию в Испании. Ларго и его приверженцы безусловно ценили советскую военную помощь. Премьер-министр разрешал советским гражданам называть себя «товарищем» и принимал советского посла в любое время. Но вместе с тем кабальеристы считали, что полностью расплатились за помощь золотым запасом и испано-советские отношения должны быть равноправными. Тем временем часть военных советников (Кулик), советский посол в Валенсии Розен-берг и руководство интербригад (Марти, ди Витторио) порой вели себя в Республике как в колонии или в государстве-сателлите. Они навязывали военному министерству планы операций, добивались смены неугодных руководителей. Затем по указанию из Москвы они стали открыто требовать запретить «марксистско-ленинскую партию» (ПОУМ), которую в Кремле считали троцкистской организацией. Постоянные интриги компартии и СССР против маловлиятельного, не опасного Советскому Союзу ПОУМа возмущали Ларго. Ведь ПОУМ был одной из партий, подписавших пакт Народного фронта… По Республике ходили слухи, доходившие и до премьер-министра, что советские официальные лица, имеющие статус «дипломатических работников» (Орлов-Фельдбин), причастны к тайным арестам и умерщвлению граждан, отрицательно относящихся к компартии и к СССР. Тревожило и пугало Ларго распространение советско-коммунистического влияния на предприятиях, среди республиканских фронтовых офицеров и даже среди министров. Под этим влиянием оказался ранее верный спутник Ларго, министр иностранных дел Альварес дель Вайо, ставший любимцем советских журналистов и дипломатов, а также испанских коммунистов. В 1937 году Вайо даже стал гостем одного из пленумов ЦК испанской компартии. Настораживало гордого и строптивого Ларго постоянное повторение коммунистической печатью короткой телеграммы Сталина главе компартии Хосе Диасу, в которой черным по белому значилось: « Вряд ли понравилось премьер-министру и его сторонникам и тайное послание Сталина, Молотова и Ворошилова, в котором последние в подозрительно вежливой манере советовали Республике… проводить умеренную внутреннюю политику, не отталкивать крестьянство и городскую мелкую буржуазию. Послание только ухудшило атмосферу отношений между республиканским правительством и СССР. Во-первых, кастильский простолюдин Ларго не терпел непрошеных советов. Во-вторых, советы из Москвы в корне расходились с линией кабальеристов, стремившихся к «полной победе социализма» и к диктатуре пролетариата, т.е. к избавлению страны от мелкой буржуазии. « Второе – и последнее послание Сталина «испанскому Ленину» было в сущности еще нелепее. Оно содержало призыв поскорее объединить социалистическую и коммунистическую партии. Чтобы подсластить пилюлю, Сталин заверял Ларго, что является сторонником его дальнейшего пребывания у власти – пусть Ларго возглавит единую пролетарскую партию! Советские официальные лица – от Сталина до Орлова-Фель-дбина, от Берзина и Кулика до экономического советника посольства Сташевского были осведомлены о гордости Ларго и многих испанцев, но упрямо не хотели принимать ее в расчет. Происходило это вероятно потому, что советские официальные лица давно уже жили в стране, где почти не осталось гордых и самодостаточных граждан, где разрушены были понятия о национальной самобытности и государственном суверенитете, вытесненные «пролетарским интернационализмом», где «гибкость», переходившая в угодничество, успела стать прочным жизненным правилом подавляющего большинства. В Испании коса нашла на камень. (Как мы увидим позже, нечто подобное произошло с самонадеянными фюрером и дуче, слишком рано возомнившими себя хозяевами другой Испании – националистической.) В Кремле преувеличивали властолюбие Ларго, о котором так много писали советские дипломаты в секретных донесениях. Полагали, что если пригрозить «испанскому Ленину» смещением, то он, конечно, не захочет расставаться с благами власти и ради их сохранения уступит во всем. Рассуждавшие так судили об окружающих по себе… Многие работники и посетители военного министерства запомнили надолго драматическую сцену между Ларго и советским послом, разыгравшуюся весной 1937 года. Посол потребовал увольнения генерала Асенсио Торрадо – ярого антикоммуниста, тогдашнего правительственного военного консультанта, негативно относившегося к советским офицерам и к СССР в целом. В разговоре принимал участие и Альварес дель Вайо. После двухчасового жаркого спора дверь кабинета, в котором происходила аудиенция, растворилась, и в приемной услышали громкий голос обычно невозмутимого главы правительства: « Позже в кулуарах премьер жаловался президенту Республики: « Подобные сцены несколько раз происходили на заседаниях кабинета между Ларго и министрами-коммунистами. В ответ СССР и компартия усиленно обхаживали республиканскую партию Асаньи и Хираля и правого социалиста Прието. Они добились того, что президент Республики и его партия поддерживали ровные отношения с советским посольством. Т о же делали такие приетисты как министр финансов Негрина. А сам завзятый реформист Прието, которого «Правда» некогда ругала за «соглашательство и сотрудничество с буржуазией», на официальном приеме в Валенсии весной 1937 года сделал заявление во вполне коммунистическом духе: « В конце марта Кремль через руководство Коминтерна потребовал у испанской компартии смены премьер-министра. Добиться согласия ЦК компартии оказалось труднее, чем думали в Москве. Немалая часть коммунистических руководителей, находясь на содержании Москвы, тем не менее была против прямого вмешательства иностранной державы в испанскую политику. На апрельском заседании коммунистического политбюро иностранные граждане составили около половины присутствующих. Явились сразу пять эмиссаров Коминтерна – Гере, Кодовилья, Марти, Степанов, Тольятти и два советских дипломата – замещавший отозванного посла поверенный в делах Гайкис и советник посольства Орлов-Фельдбин. Ни один из них не был членом испанской компартии. Пальмиро Тольятти объявил, что Ларго должен уйти. Большинство испанцев – Ибаррури, Михе, Урибе, Чека промолчали. «Воле Москвы» не побоялись воспротивиться лидер партии Хосе Диас и министр народного просвещения, глава отдела пропаганды ЦК Хесус Эрнандес. Развернулась серьезная полемика. Мар-ти и Степанов заметили, что Ларго неудачлив и что осудила его не Москва, а «история». Андалузец Диас не одобрил их высказывания и в сердцах назвал каталонца Марти бюрократом. Тот взорвался: «Я « « Многие вскочили с мест. Отвыкший от подобных сцен в коммунистическом мире опытный функционер Гере застыл с раскрытым ртом, Кодовилья пытался успокоить Марти, единственная женщина – Ибаррури бегала от одного спорщика к другому с криками «Товарищи, товарищи!». Невозмутимость сохраняли лишь Тольятти и Орлов. Наконец Диас неохотно произнес, что поддержит предложение, если за него будет большинство. Почти все проголосовали «за». Диас и Эрнандес подчинились воле большинства. Разрыв СССР с Ларго был ускорен вспыхнувшим 3 мая в Каталонии анархистским восстанием. В тылу разразилась вторая гражданская война. Одним из поводов к восстанию послужило требование коммунистической печати запретить ПОУМ и разоружить анархистские организации, другим – намерение каталонского Хенералидада отобрать у анархистов занятую ими еще 19 июля барселонскую телефонную станцию. Ее операторы на просьбы соединить с каталонским правительством любили отвечать, что такового не существует. Кроме того, их подозревали (хотя и не обвиняли) в прослушивании телефонных разговоров. Еще одним толчком к насилию стало убийство «бесконтрольными» коммунистического партийного функционера и захват ими границы с Францией с изгнанием оттуда карабинеров. Последнее обстоятельство разъярило не только коммунистов, но и каталонский Хенералидад и центральное министерство финансов, которому подчинялись карабинеры. Первым из противников анархистов на сцену выступил «буржуазный» Хенералидад. 3 мая уполномоченные Компаниса с несколькими штурмовыми гвардейцами явились на телефонную станцию с намерением удалить из нее анархистов. Последние, решив, что с ними хотят физически расправиться, открыли огонь. Многие анархистские профсоюзы и клубы ФАИНКТ, а также ПОУМ охотно поддержали восстание «против опереточного буржуазного Хенералидада». Из тайников были извлечены пулеметы, легкие пушки, бронеавтомобили, «которые, будь они на фронте, решили бы участь Сарагоссы, Теруэля и Уэски». На улицах Барселоны, Лериды, Таррагоны появились баррикады и разгорелись серьезные бои. Остановились заводы, прервалось уличное движение. Часть арагонских дружинников покинула траншеи и повернула в тыл, на помощь собратьям. Арагонский фронт несколько дней был открыт. Но националисты не могли этим воспользоваться – их ударные силы наступали в Бискайе или были прикованы к Мадриду. Центральное правительство заняло позицию «нейтралитета», что было на руку анархистам. Однако многие каталонские рабочие не поддержали восстания, а коммунистические профсоюзы и каталонские националисты тоже были вооружены. Наступление восставших на ключевые пункты Барселоны через сутки выдохлось. ФАИ – НКТ не дождались помощи извне. Республиканская авиация генерала Сиснероса перехватила арагонских дружинников. Под угрозой бомбардировки они рассеялись в разные стороны или же вернулись в Арагон. Анархисты овладели восточной, приморской частью Барселоны и рабочими предместьями. На крышах небоскребов и соборов засели их снайперы. Коммунисты и Компанис прочно удерживали западную половину города. Восставшие в ходе уличных боев осадили резиденцию президента Асаньи. Правительственные силы должны были его выручать. Главу республики пришлось посадить в танк «Рено» и под пулями снайперов эвакуировать из взбунтовавшейся Барселоны. Из Валенсии примчались министры-анархисты. Гарсиа Оливер и Фредерика Монсени целые сутки через громкоговорители призывали восставших прекратить огонь, разобрать баррикады и разойтись. К ним мало кто прислушался. Короткое перемирие тут же было нарушено снайперами. Многие анархистские боевики были уверены, что Хенералидад и коммунисты намерены перебить всех восставших и объявить ФАИ – НКТ вне закона. Масла в огонь подлило появление в Барселонском порту «с дружеским визитом» нескольких британских эсминцев. ФАИ – НКТ увидели в их приходе «мобилизацию сил международной реакции против анархизма». Тем временем Хенералидад и коммунисты получили подкрепление. Центральное правительство, невзирая на симпатии премьера к анархистам, решило наконец вмешаться. «Вторая гражданская война» в крупнейшем центре страны слишком дорого стоила репутации Республики. 5-6 мая из Валенсии прибыло несколько пехотных бригад. Для их доставки морское министерство выделило все исправные крупные военные корабли – «Хайме I», «Либертад» и «Мендес Нуньес». Военное министерство и МВД прислали также 4000 штурмовых гвардейцев, поручив командование карательной операцией генералу Посасу. По пути в Барселону армия и гвардейцы подавили восстание в нескольких городах Южной Каталонии. 6 мая правительственные и коммунистические силы перешли в наступление. 8 мая последние бойцы ФАИ – НКТ прекратили огонь и помогли разобрать баррикады. Сдача оружия условиями мирного урегулирования не предусматривалась. Братоубийственная война закончилась. По разным подсчетам она принесла испанцам от 400 до 950 убитых и свыше 2000 раненых. Барселона была местами разрушена, военная экономика Каталонии бездействовала почти полмесяца. Арагонский фронт Республики был обнажен и окончательно дезорганизован, а жизненно необходимая военная помощь Центра Северному фронту надолго отсрочена. Ларго в Валенсии объявил виновниками кровопролития все боровшиеся стороны и отказался продолжить репрессии. Воспользовавшись заминкой, коммунисты нанесли правительству завершающий удар. 15 мая на заседании кабинета они в ультимативной форме потребовали запрещения ПОУМа, отказа Ларго от поста военного министра, снятия министра внутренних дел и разоружения тылового населения. После отказа премьера министры-коммунисты покинули заседание. Вдогонку им прозвучало сухое: « Но произошла неожиданность: вслед за министрами заседание покинули Прието, Хираль, Альварес дель Вайо и ряд других членов правительства. Часть из них при этом объявила виновниками восстания анархистов. Несколько министров аргументировали свои действия невозможностью управлять страной без коммунистов (то есть – без советской помощи). В помещении остались шесть человек, четыре из которых были анархистами. Во главе с Гарсиа Оливером они предложили премьеру продолжать работу правительства. Но Ларго в критический момент перестал быть «испанским Лениным». На предложение лидеров ФАИ – НКТ он ответил: « Правительственный кризис длился три дня. Руководство ФАИ – НКТ устно и в печати требовало продолжения премьерства Ларго. Но их политическое влияние после разгрома барселонского восстания резко снизилось. К тому же у анархистов, отрицавших выборы и парламент, не было парламентской фракции, которая наряду с остальными должна была играть центральную роль в формировании кабинета. Левореспубликанские партии предлагали сделать новым премьером одного из отцов-основателей Республики, депутата и бывшего министра Фернандо де лос Риоса. Правые социалисты выдвигали кандидатуру Прието, левые – Альвареса дель Вайо. Но советские дипломаты через коммунистическую фракцию настаивали на победе своего фаворита – министра финансов Хуана Негрина. Если верить мемуаристам, на тайные переговоры к Негрину отправился Хесус Эрнандес – член коммунистического политбюро, друг Хосе Диаса. Удивленный Негрин ответил посланцу чужой партии, что он неизвестен и не имеет популярности. « « « « Так выглядела закулисная сторона событий, позднее изложенная Эрнандесом в его воспоминаниях – «Я был сталинским министром в Испании». На другой день большинство депутатских фракций кортесов одобрило кандидатуру Негрина. Многие политики, в частности Прието, пошли на этот шаг из-за застарелой ненависти к Ларго. 17 мая президент утвердил состав второго правительства Народного фронта. Количество министров было сокращено с 18 до 9. Три министра были социалистами, два – республиканцами, два – коммунистами, по одному министру представляло басков и каталонцев. Негрин стал премьером и сохранил за собой пост министра финансов. Прието был повышен – он получил военное министерство. Хираль стал министром иностранных дел. Анархистам было предложено сохранить два министерских поста, но они отказались их принять, пока пост премьера не занимает «товарищ Франсиско Ларго Кабальеро». Подобно Ларго, испанские анархисты проявили принципиальность и не стали любой ценой цепляться за власть. Управлять республиканской Испанией пришел плотный, крепко сбитый, веселый человек, в очках, с ученой степенью, сорока пяти лет от роду. Он был ровесником Франко, но сильно отличался от мрачного каудильо, высокомерного Асаньи и медлительного спартанца Ларго Кабальеро. Хуан Негрин происходил из зажиточной религиозной семьи с Канарских островов. Родители – городские землевладельцы, единственный брат принял монашеский сан. Негрин считал себя космополитом, он много путешествовал, свободно говорил на нескольких европейских языках, даже немного по-русски. Последним, вероятно, был обязан жене, некоей Михайловой. По одним сведениям – эмигрантке, по другим – советской гражданке. Любитель вкусной еды и хороших вин, охотно сходившийся с женщинами, менявший жен и любовниц как перчатки, тем не менее Негрин слыл интеллектуалом. По образованию он был физиологом, в молодости стажировался в германских университетах, а также в Ленинграде у академика Павлова. В годы Республики Негрин, став социалистом и депутатом кортесов, произнес там всего одну речь. Фактически оставив занятия наукой, он превратился в администратора – одного из создателей и спонсоров Университетского городка. В оборудование лабораторий, славившийся щедростью «доктор Негрин» вложил немало собственных средств. В социалистической партии Негрин считался приетистом. Прието был его политическим наставником. Но он одновременно поддерживал дружеские отношения и с левым Альваресом дель Вайо, а став министром, был лоялен к Ларго. Именно ему осмотрительный премьер-министр доверил осенью 1936 года секретную операцию – отправку золотого запаса в Москву. С тех пор у Негрина были хорошие отношения с советским посольством, которые и помогли ему получить пост главы кабинета. Компартия, социалисты, республиканские партии, баски и каталонцы выразили доверие новому правительству. Против выступили ФАИ – НКТ и небольшая группа сторонников Ларго Кабальеро. Но они, подобно большинству фалангистов и монархистов по другую сторону фронта, не осмелились предпринять каких-либо действий против нового кабинета, ограничившись лишь угрозами. К 1 июня кризис завершился. Правительство стало компактнее и дееспособнее. Большинство рычагов государственной власти осталось в руках социалистов и республиканцев. Но позиции коммунистической партии значительно окрепли. Она нейтрализовала сразу две враждебные могущественные политические силы – анархистов и кабальеристов. Сделано это было во многом руками умеренных социалистов и без формального разрушения Народного фронта. Коммунисты при активной поддержке СССР одержали внутри Испании крупную политическую победу, которая произвела глубокое впечатление на современников. « В связи с очевидным упрочением позиций коммунистов и СССР в Республике (а также ввиду приближения фронта к железорудным богатствам Бискайи) английские правящие круги открыто выдвинули в мае 1937 года идею прекращения огня и примирения националистов с республиканцами. Форейн оффис работал над планом «прекращения военных действий в Испании», а британская дипломатия зондировала почву в Париже, Женеве, Риме и Берлине на предмет его реализации. Несколько английских военных кораблей уже стояло на рейде Барселоны. « На седьмой день существования кабинета Негрина – 24 мая произошел международный инцидент: республиканские ВВС во время налета на Балеарские острова подбили на рейде Пальмы-де-Майорка итальянский легкий крейсер «Кварто» и вспомогательное судно «Барлетта», убив и ранив несколько человек из их экипажа. Итальянское правительство, впрочем, не протестовало, вероятно, до конца не оправившись после «гвадалахарского шока». Но уже через три дня у Балеарских островов имел место новый, гораздо более драматический инцидент. Республиканские самолеты советского производства «СБ» («Катюши») под командованием советского летчика Н.А. Острякова 26 мая повредили в Пальме германский сторожевик «Альбатрос». Протест командира «Альбатроса» остался без ответа. 29 мая «Катюши» обнаружили на рейде Ивисы неизвестный корабль, очень похожий на «Канариаса», и атаковали его. Несколько бомб попало в цель. Однако корабль оказался германским «карманным линкором» «Дойчланд». 30 человек погибло и умерло от ран и свыше 70 было ранено, бомбы также вызвали серьезные разрушения обеих палуб и машинного отделения. «Дойчланд» ушел на ремонт в Гибралтар. Германские радиостанции и газеты сообщили на весь мир о «неспровоцированном нападении красных властей Валенсии» на нейтральный корабль. Третий рейх грозил репрессалиями. Они последовали через два дня. Другой «карманный линкор» – «Граф Шпее» с четырьмя эсминцами получил из Берлина приказ обстрелять Альмерию, числившуюся в списках открытых городов, т.е. городов без гарнизонов и укреплений. По пути германская эскадра встретилась ночью с республиканской, благополучно разошлась с нею и утром 31 мая появилась у Альмерии. Начатый без предупреждения обстрел города из орудий всех калибров продолжался около часа. В Альмерии разорвалось свыше двухсот снарядов, которые разрушили 35 домов и убили 20 человек, ранив свыше ста. В тот же день Германия и Италия сообщили о выходе из системы морского контроля. Через несколько недель то же сделал Советский Союз. К длинному списку: Бадахос, Ирун, Толедо, Мадрид, Малага, Дуранго, Герника прибавилось новое название – Альмерия. Разрушение незащищенного города вызвало ярость республиканцев и сорвало планы посредничества и мирного урегулирования. Отражавшие настроения масс газеты Республики в ответ на соболезнующие телеграммы зарубежных пацифистов – «Трудящиеся всех стран оплакивают жертвы этой трусливой агрессии» в сердцах писали: « Вернемся к событиям 29 мая и сравним германо-националистическую и республиканско-советскую версию бомбардировки «Дойчланда». Немцы уверяли, что «Дойчланд» нес службу в системе международного морского контроля и зашел в Ивису за топливом. Нападение с воздуха застало его экипаж врасплох, отсюда и большие потери – около 20% всей команды. Республиканское правительство доказывало, что по правилам, подписанным в лондонском Комитете невмешательства, корабли-контролеры имели право приближаться к испанским берегам не ближе чем на 10 километров, а немцы грубо нарушили правила – линкор стоял всего в 200 метрах от берега. Всем державам-контролерам были заранее назначены порты заправки, заходить же в другие порты им запрещалось (германским кораблям был выделен Алжир). Кроме того, Балеарские острова входили во французскую зону морского контроля. Следовательно, «карманный линкор» незаконно находился в испанских водах и скорее всего выгружал военные материалы, привезенные националистам. «Дойчланд» вовсе не был захвачен врасплох – он встретил бомбардировщики зенитным огнем и был нападающей стороной. Бомбежка стала ответным действием республиканцев. Она была правомерной – авиация ответила на обстрел, которому она без предупреждения подверглась в одном из районов военных действий. Республиканско- советская версия уточняет количество бомб, сброшенных на «Дойчланд». Их было двенадцать, в цель попало четыре (а не две). Обе версии страдают субъективностью и потому почти полностью исключают друг друга. Особенно уязвима республиканско-советская версия событий у Ивисы – почти как националистическая версия разрушения Гер-ники. Многоцелевые двухмоторные «Катюши» в республиканс-ко-советской версии названы разведчиками, их задание – также разведывательным. Однако, как видно из объяснений военного министерства Республики, в полет они взяли не менее дюжины бомб среднего калибра, которые были способны подбить большой военный корабль (германские «карманные линкоры» имели водоизмещение около 10 000 тонн). Парадокс: самолеты «неожиданно» обстреляны неизвестным кораблем из первоклассных германских зениток, но остаются невредимыми, а их экипажи под огнем, без пикирования, с горизонтального полета достигают 33% попаданий в узкий и не особенно длинный (110-метровый) корабль! В то же время нужно подчеркнуть, что однотрубные и одномачтовые германские «карманные линкоры» и впрямь были очень похожи на «Канариаса» и «Балеареса», давно досаждавших республиканцам. Перепутать их с высоты было легче легкого, а приказы об атаках на националистические крейсеры ВВС Республики получали многократно. Вероятно, германская версия точнее: нападающей стороной у Ивисы были летчики, которые находились в добросовестном заблуждении. С узко правовой точки зрения менее понятны действия летчиков при нападении на «Барлетту» и «Альбатроса», которые было легче отличить от националистических крейсеров. Но они более чем понятны с военной точки зрения. Республиканцы потому систематически бомбили Балеарские острова, что на них находились морские и авиационные базы итальянцев и националистов. Об этих бомбежках имели сведения разведки и штабы всех заинтересованных стран. И «Альбатрос» и «Барлетта» были не вправе заходить в гавани охваченной войной Испании иначе как с разрешения тех или других органов власти. Испрашивая такое разрешение, их командиры должны были понимать, что рискуют оказаться под бомбежкой или обстрелом. (Как раз перед названными инцидентами британский эсминец «Хантер» подорвался на мине у берегов Андалузии. Он порядочно пострадал и имел 22 убитых и раненых, но британское правительство протестов не заявляло.) Каталонское восстание и особенно обстрел немцами Альмерии положили конец «апрельскому оптимизму» в правящих кругах Республики. 31 мая кабинет собрался в замешательстве. Одни министры страшились высадки германского десанта в Леванте, другие – вмешательства Франции и Англии. Третьи, во главе с военным министром Прието, не опасались ничего подобного, а мечтали о дальнейшей интернационализации войны. Индалесио Прието заявил правительству, что Республика собственными силами все равно не победит. Поэтому чем больше опасность общеевропейской войны, тем лучше. Он предложил идею воздушного удара по всей германской эскадре в Средиземном море, чтобы Германия официально вступила в войну. Против выступили большинство министров и президент. На другой день вскрылось положительное последствие драматических событий 29-31 мая. Исполком анархистской НКТ проголосовал 1 июня за «условную поддержку» правительства Негрина, которое сама же НКТ несколькими днями ранее предавала анафеме. Не успели еще улечься международные страсти вокруг Иви-сы и Альмерии, как 4 июня германский крейсер «Лейпциг» сообщил, что был безрезультатно атакован «красной подводной лодкой» севернее Орана (Алжир). Берлин вновь пригрозил ответными мерами, но не прибегнул к ним. Англо-французское предложение расследовать инцидент было отвергнуто Третьим рейхом. К июлю 1937 года германская эскадра покинула Средиземное море. Было ли нападение на «Лейпциг» и если да, то кто его атаковал, осталось неустановленным. По нашему мнению, нападение было. В германском флоте наблюдение за морем и опознание встречных кораблей было налажено очень хорошо (китов и дельфинов с подводными лодками не путали), а лгать принято не было. Республиканские подводные лодки из-за скверного технического состояния никогда не действовали в столь отдаленном от Картахены (450 километров) районе. Подводные лодки националистов, экипажи которых прошли обучение у германских офицеров, вряд ли могли столь грубо ошибиться. Да и они тоже почти никогда не появлялись в районе Орана. Самым многочисленным в Средиземноморье был в то время итальянский подводный флот (около 90 единиц). Около сорока из них уже фактически участвовало в испанской войне, оказывая «дружеские услуги» националистам. На их счету было торпедирование «Мигеля Сервантеса» и ряда торговых судов. Возможно, что в атаку на немецкий крейсер по ошибке вышла одна из итальянских подводных лодок. Трехтрубный двухмачтовый легкий «Лейпциг» вполне можно было принять за республиканский «Мендес Нуньес», принадлежавший к тому же типу кораблей. Раскрывать подоплеку инцидента Гитлеру и Муссолини не было смысла, тем более что торпеда прошла мимо «Лейпцига». Всевозможные же недоразумения и неувязки в итальянских вооруженных силах случались гораздо чаще, чем в большинстве других флотов. Уход германских кораблей из Средиземноморья означал, что в запутанных условиях необъявленной испанской войны с участием нескольких государств фюрер менее чем дуче был готов рисковать малочисленными военными кораблями рейха. Отныне в борьбе на море возросла нагрузка на флоты националистов и итальянских фашистов. Тем временем Хуан Негрин проявил качества одаренного политика и управленца. При нем республиканское правительство заработало действеннее, чем при «испанском Ленине». Прието и Негрин превращали нестройные колонны дружинников в регулярную армию. Правительство обновило состав генштаба и назначило его начальником отличившегося при обороне Мадрида Рохо, произведя его в полковники. Были выделены большие средства на создание военной промышленности. В целях выручки Бискайи спешно начали готовить сразу две операции на Центральном фронте – одну северо-западнее Мадрида, под Сеговией, и вторую южнее столицы, у Брунете. В Бискайе же перспективы Республики к июню заметно ухуд -шились. Сказывалось не только техническое превосходство националистов и грамотность действий Молы и Солчаги. В политике правительства Агирре появлялись все новые сомнительные ноты. Оно официально отделило вооруженные силы Бискайи от остального Северного фронта. Баскские командиры с согласия президента откровенно стремились поскорее отойти к «неприступному» Железному поясу. Астурийские отряды в такой обстановке сражались гораздо хуже, чем у себя на родине. Дополнительный вред обороне принесли и мятежи анархистов Бильбао, мстивших за подавление их каталонских собратьев. В тылу наступил голод. Республиканский фронт зловеще захрустел. Националисты ежедневно продвигались в среднем на 3 километра – вчетверо быстрее, чем в апреле. В Валенсии Прието и работники военного министерства в суматохе готовили наступление на Сеговию. Общее руководство осуществлял Миаха. 27 мая три дивизии, сведенные в корпус под командованием генерала Доминго Морионеса, двинулись на северо-запад. Местность была очень неудобной при любом наступлении. Пехота, конница, артиллеристы путались среди ущелий и долин Гвадаррамского хребта. Правда, в первый день операции республиканцы все же отбросили заслоны оборонявшего Гвадар-раму Варелы и продвинулись почти на 10 километров. До Сеговии оставалось еще 12. Но уже на второй день у Ла-Гранхи наступающие встретили плотную оборону и фланговые атаки войск Варелы. Чувствовалось, что националистам известен замысел операции. Командир 35-й интернациональной дивизии генерал Вальтер поставил вопрос о свертывании наступления. Но приехавший на фронт Андре Марти приказал продолжать. Танковые силы в горах применить было немыслимо. В общей неразберихе из-за утренних туманов и плохой связи республиканская авиация несколько раз ошибочно атаковала своих, и те проклинали ее. Появившаяся же вскоре авиация Кинделана действовала гораздо точнее. Снова, как и в аперельском наступлении в Каса-дель-Кампо, авиация республики не смогла помочь наземным силам. В довершение всего разразился конфликт между двумя дивизионными командирами – поляком Вальтером и французом Дю-моном. Дюмон обвинил Вальтера в «непонимании обстановки», а тот Дюмона – в бездарности. В дело вмешались поддержавшие Дюмона французские коммунисты во главе с Марти. На стороне Вальтера оказался главный советский военный советник Григорович (Г.М. Штерн), сменивший отозванного в Москву Бер-зина. В дальнейшем подобные межнациональные споры все чаще имели место на разных фронтах. Они, естественно, не шли на пользу настроению интербригадовцев и продуктивности их действий. К 6 июня наступавшая сторона, понесшая большие и неоправданные потери, выдохлась. Потери Республики (около 30% состава) не оправдывали ничтожного территориального выигрыша – занятия нескольких малонаселенных склонов и долин, затерянных в глубине Гвадаррамы. Генерал Варела оказался искуснее Миахи и Морионеса. Ус -тупая противнику в живой силе, артиллерии и авиации, он удержал Сеговию и горные проходы, ведущие к ней. Он в зародыше парализовал стремление врага вырваться на оперативный простор Кастильской равнины. Варела отбил большинство неприятельских атак без помощи верховного командования с наименьшими потерями. Хотя операции Солчаги на Севере были остановлены больше чем на неделю, Ла-Гранху приходится считать успехом националистов. В республиканских войсках громко говорили о предательстве. В разгар сражений, грохотавших в Бискайе и Кастилии, погиб в авиационной катастрофе «человек, сотворивший генерала Франко» – Эмилио Мола. Его самолет, следовавший из Пампло-ны на Северный фронт, 3 июня в сильном утреннем тумане врезался в гору близ Бургоса. Долгое время ходили слухи об «устранении» независимо державшегося Молы по заданию германских нацистов или каудильо. Но у сторонников подобной версии не имеется доказательств. Достоверно известно только о «равнодушии», с которым Франко воспринял весть о гибели виднейшего соратника, которого он называл «упрямцем». Когда ему скорбно доложили о гибели «Директора», каудильо отстраненно произнес: « Гибель бывшего республиканца Молы оплакивали те, кем он командовал в течение года, кто под его руководством штурмовал Мадрид и оборонял Авилу и Сеговию – монархисты Кастилии и наваррские рекете. Ему посвятил поминальное слово человек, никогда не встречавшийся с ним – Адольф Гитлер. Он говорил: « Смерть «Директора» мало повлияла на ход военных действий. Она не повлекла за собой растерянности. Националисты уже достигли высокого уровня военного планирования, а их вооруженные силы действовали со слаженностью часового механизма. Другое наступление Республики последовало 10 июня на Арагонском фронте с целью овладеть Уэской, которая оставалась форпостом националистов в Нижнем Арагоне. Под общим руководством фронтового командующего генерала Посаса на Уэску наступали две дивизии и несколько бригад – не менее 15 000 штыков. Националистов насчитывалось в три-четыре раза меньше, но все они были коренными арагонцами. Защитники Уэски прекрасно знали местность, заранее пристрелялись на многих участках и подготовили для обороны тщательно выстроенные и замаскированные полевые укрепления с системой перекрестного огня. Почти все участвовавшие в наступлении республиканские войска состояли из каталонских анархистов. Они привыкли «делать революцию», а не воевать. Их части поэтому отличались низкими боевыми качествами или же после майских событий в Каталонии были попросту ненадежны. Генерал Посас только что вступил в командование фронтом и ранее не воевал в Арагоне, но был запуган настолько, что не осмелился пререкаться с военным министерством и генштабом. Исключение составляла разве что переброшенная с Центрального фронта дивизия, которой командовал герой Мадрида – Лу-кач. Но его солдаты имели опыт боев только в мадридском мегаполисе и совсем не знали условий каменистого и засушливого Арагона. Таланты же Лукача были сильно преувеличены репортерами. Он (как и Морионес и Посас) пренебрегал разведкой и потому имел самые скудные и малодостоверные сведения о противнике. Как и у Ла-Гранхи, атакующую сторону преследовали неудачи. На второй день безуспешного наступления прямым попаданием снаряда в штабной автомобиль был убит генерал Лукач и тяжело ранен его дивизионный советник Фриц (советский офицер П.И. Батов). Присланный из Валенсии на замену Лукачу генерал Клебер тоже не имел успеха. Фронтовое командование и его советский военный советник Леонидов плохо спланировали операцию и не лучшим образом руководили ею. Они не смогли навести в каталонских анархистских бригадах элементарного порядка, поэтому, когда одни бригады кидались в атаку, другие безнаказанно отсиживались в траншеях. В противоположность Моле, Вареле или Кейпо, Посас и Леонидов вникали решительно во все, не давая полевым командирам инициативы. Они шаблонно гнали войска в наступление именно там, где провалились все предыдущие атаки – августовские, декабрьские и апрельские. Их единственным аргументом было: « Бои под Уэской затихли только к 23 июня. Республиканские войска потеряли почти 6000 ранеными и убитыми (до 40% состава) и были истощены. Потери же националистов были ничтожно малыми. Не потребовав у верховного командования ни одной роты резервов, не имея бронетанковых сил и располагая малочисленной артиллерией, они полностью выиграли оборонительную операцию. Северная армия Солчаги между тем пробивала путь к Железному поясу, ломая становой хребет баскских вооруженных сил. 6 июня после недельных боев националисты взяли важную высоту Пенья-Лемон. Затем Солчаге пришлось сделать паузу в связи с «неопределенностью» на Центральном фронте. 11-12 июня жесточайшая бомбежка республиканских линий, проведенная «Легионом Кондором» и «легионарной авиацией», возвестила о генеральном наступлении 40 000 националистов. Не успели еще рассеяться дым и пыль от бомбовых разрывов, не успели оглушенные обороняющиеся выйти из блиндажей, как в атаку пошли «Т-1» и «Ансальдо», увлекая за собой пехоту. Так не на бумаге, а на поле боя появились на свет основы тактики «блицкрига», или «глубокой операции», ставшей позже основным оперативным приемом Второй мировой войны. Теперь события в Бискайе шли ускоренным темпом: батальоны Агирре отступали на большей части фронта. 12-13 июня войска Алонсо Веги и Гарсиа Валино вышли ко внешнему обводу Железного пояса, но штурмовать начали только его неумело (или вредительски) оборудованные восточные сектора, безошибочно определяя их уязвимые места. Плоды предательства Гойкоэчеа сразу дали о себе знать. Железный пояс был прорван. К 15 июня восточные укрепления «Син-турона» и часть пригородов Бильбао были в руках наступающих. До центра Бильбао им оставалось десять километров. Устье Не-рвиона – реки, на которой стоит Бильбао, оказалось под огнем артиллерии итальянской дивизии «Черные стрелы», наступавшей на северном фланге и обходившей теперь город со стороны моря. Каудильо воспользовался моментом, чтобы назидательно заявить по радио Саламанки и Бургоса: « Правительство Агирре под нажимом Прието из Валенсии и местных коммунистов объявило о намерении отстаивать Бильбао и одновременно развернуло эвакуацию мирных жителей. Зажиточная публика стремилась добраться до Франции, прочие пешком и на подводах уходили на запад – в Сантандер. Но эвакуация крайне затруднялась господством националистов на море и в воздухе. Корабли адмирала Виерны перешли к ближней блокаде и захватили часть пароходов с беженцами у самого устья Нервиона. Англия же с выходом националистов к Не-рвиону «временно» отозвала из Бискайского залива свой морской патруль, потому как «зона военных действий стала слишком плотной». Коммунисты – Горев, Галан, Кристобаль и Сиутат, требуя на секретных совещаниях у Агирре отстаивать город, ссылались на свежий пример Мадрида. Они словно не хотели замечать, что Бильбао взят в тесное полукольцо, Мадрид же в ноябре 1936 года сохранял сообщение с остальной страной. Сторонники сопротивления сверх того напоминали, что на позициях, занятых республиканцами 17 июня, Бильбао выдержал в ХIХ веке две осады. Однако тогда не существовало дальнобойной артиллерии и воздушных налетов… Генералы Улибарри и Кабрера на подобных совещаниях угрюмо отмалчивались. Командир баскской артиллерии открыто предложил оставить Бильбао. Агирре согласился с мнением сторонников отстаивания города любой ценой. Но формальное согласие скользкого как угорь президента-предпринимателя мало что значило. Он саботировал оборону, а не укреплял ее. Обессиленные боями и отступившие в «Синтурон» баскские батальоны чувствовали себя там не в укреплении, а в ловушке. Часть дружинников дезертировала, чего не случалось ранее. В прежние времена баски хладнокровно сражались и гибли. Теперь многие из них с таким же хладнокровием отказывались от продолжения борьбы, которая казалась им безнадежной. 19 июня националисты и итальянцы последовательным нажимом с востока и севера проникли в Бильбао. Повторения «мадридского чуда» не последовало. Часть жителей приветствовала победителей. На балконах многих домов развевались монархические флаги. 20 июня город был занят почти без боя. Остатки республиканских бригад отступали под прикрытием бронемашин. Автономия басков была отменена указом каудильо, а Бискайя объявлена «предательской провинцией». Националисты Алонсо Веги и Гарсиа Валино продвинулись до западной, самой укрепленной половины Железного пояса и там перешли к обороне. Преследование противника, на котором настаивал Кинделан, было запрещено осторожным и расчетливым каудильо. Потери обеих сторон были значительными: за три месяца националисты лишились почти 30 000 раненых и убитых, урон республиканцев составил свыше 50 000 человек (не считая потерь среди мирного населения). При отходе из Бильбао погиб доблестный полевой командир республиканцев – герой Гвадалахарской битвы итальянец Нино Нинетти. В трудной борьбе националисты одержали победу стратегического значения, взяв реванш за Гвадалахару и Пособланко. В их руки перешла индустриальная Бискайя – ключ ко всему Северному фронту. На очереди был Сантандер, в нем обосновалось правительство Агирре, ставшее, по сути, правительством в изгнании. Тогда же республиканцы пережили новую утрату. 17 июня на стоявшем в Картахене линкоре «Король Хайме I» произошел внутренний взрыв. Корабль сел на дно. Над водой остались мачты, трубы и часть артиллерии. Погибло около 100 человек, ранено было в несколько раз больше. Республика лишилась крупнейшего корабля. Катастрофу «Хайме I» расследовали. Буиса и Прието по горячим следам пришли к выводу, что в пороховом погребе линкора сработала заложенная «пятой колонной» адская машина. Вещественных доказательств тому обнаружить не удалось. Старший военно-морской советник Н.Г. Кузнецов подозревал, что причиной гибели корабля было беззаботное курение матросов во всех его помещениях, в том числе в пороховом погребе. Современные зарубежные историки полагают иначе: корабль был сознательно и преднамеренно взорван, но не сторонниками националистов, а их врагами – матросами-анархистами. Они мстили командованию флота и Республике за подавление майского восстания в Каталонии и за использование линкора при доставке карателей в Барселону. Такая версия кажется наиболее близкой к истине, несмотря на то, что документальных доказательств ни одной из трех версий не обнаружено. Гибель «Эспаньи» и «Хайме I» за короткое время подтвердила низкую конструктивную живучесть испанских дредноутов. В дальнейшем Испания уже не строила линейных кораблей и не заказывала их за границей. Бильбао пал, когда основное внимание руководства Республики было поглощено борьбой с ПОУМом. Именно в эти дни правительство Негрина по настоянию советского посла распустило «марксистско-ленинскую рабочую партию» и провело массовые аресты ее активистов. Арестовали почти весь ЦК партии – около 40 функционеров, не предъявив им обвинений по статье закона. Штаб-квартиру ПОУМа в Барселоне служба безопасности превратила в место заключения. Операция проходила под верховным руководством уполномоченного НКВД в Испании Орлова-Фельдбина и генерального консула СССР в Каталонии Антонова-Овсеенко. Тогда же таинственно исчез уже задержанный службой безопасности лидер партии Андрес Нин, что вызвало политический скандал. Работа правительства и министерств в течение нескольких суток была дезорганизована. Часть министров обвинила в исчезновении Нина компартию, коммунисты же утверждали, что ничего не знают о случившемся. Руководство МВД жаловалось, что его юрисдикцию ограничивают советские «помощники». Между Негрином, Прието и министрами-коммунистами происходили бурные сцены. Премьер-министр напрямик спрашивал Эрнанде-са, что произошло с Нином. В городах ночью появлялись настенные надписи: «А где Нин?» и подписи: «Адрес – Саламанка или Берлин». Впрочем, были и другие варианты. Эрнест Хемингуэй позже вспоминал разговор с корреспондентом «Правды» Кольцовым, формально не причастным к разгрому ПОУМа, но фактически замешанным в деле. На вопрос американца о Нине: « Ответ содержал мрачный подтекст, понятный только знатокам эзопова языка. Выражение «мы говорим» означало, что дело необязательно обстоит именно так. Кроме того, одно из известнейших мест Парижа – это Елисейские поля (Элизиум). А на языке античности «попасть в Элизиум» значило «быть на том свете»… Описание этой сцены мы встречаем в романе «По ком звонит колокол». Только Кольцов в книге назван Карковым, а Хемингуэй выведен под маской американского добровольца Роберта Джордана. Скорее всего, разговор происходил, когда Кольцов уже имел точные сведения о судьбе Нина. По данным современных авторов, подвергавший критике СССР и Коминтерн Андрес Нин находился в июне 1937 года в тайной тюрьме НКВД в мадридском пригороде Алькала-де-Энарес. Он не дал показаний против себя и остальных и разделил участь многих испанцев, погибших от рук «бесконтрольных». Нина ночью вывезли из тюрьмы, убили и выбросили тело на обочину проселка. Ответственность за его судьбу нес тогдашний руководитель службы безопасности Мадрида коммунист Даниэль Ортега. Документальных доказательств версии не обнаружено. Ясно только одно – после задержания Андреса Нина республиканскими службами безопасности его следы теряются. Не без опоздания правительство Негрина развернуло приготовления к новой крупной наступательной операции. Основной ее задачей была выручка Севера, второстепенной – освобождение наполовину окруженного Мадрида. Местом ее проведения был избран Центральный фронт. В отличие от фронтального апрельского наступления в Мадриде генштаб (Рохо) и штаб фронта (Матальяна) теперь спланировали фланговый удар. Основные силы должны были наступать параллельно западной окраине Мадрида в направлении с севера на юг (Эскориал – Брунете). По достижении Брунете им следовало повернуть на юго-восток. Навстречу ударной группировке из долины Харамы должна была выступить вспомогательная. Встреча группировок планировалась южнее Брунете, в районе Хетафе и горы Ангелов. Обеим группировкам следовало окружить и разбить националистическую Армию Центра или хотя бы отбросить ее от столицы. К участию в операции были привлечены три корпуса – 5-й, 18-й и 21-й (девять дивизий) плюс части усиления – бронетанковые и артиллерийские. В совокупности это составляло 85 000 штыков, 220 орудий и минометов, до 200 самолетов. Танков и бронемашин насчитывалось 180. Таких бронетанковых сил Республика не выставляла ни до наступления, ни после. В противоположность Северу и Арагону, в войсках велико было коммунистическое влияние. Коммунистами были комиссар Центрального фронта, один из двух корпусных командиров, оба корпусных комиссара, 5 из 6 дивизионных командиров, 3 из 6 дивизионных комиссаров и т.д. Ударными силами группировок были три интернациональные бригады с преобладанием немцев, славян и французов. Прочие иностранные формирования находились на отдыхе и пополнении. Впервые республиканцам удалось сохранить в тайне подготовку к наступлению. Националисты имели крайне сбивчивые сведения о месте удара и совершенно никаких – о его времени. Центральным фронтом националистов руководил старый, малоспособный и неавторитетный генерал Саликет. Он был успокоен недавними поражениями республиканцев в Каса-дель-Кампо и у Ла-Гранхи, слепо верил в мощь укрепленных поясов и не ждал сюрпризов. К тому же стояла жесточайшая 40-градусная жара. Считалось, что в таких условиях чье-либо наступление физически невозможно. На избранном Рохо и Матальяной участке прорыва оборонялась 71-я пехотная дивизия – не более 10 000 штыков без танков. В ней был велик удельный вес фалангистов в отличие от на-варрцев и марокканцев они считались неважными бойцами. Правда, дивизия рассчитывала на добротные долговременные укрепления: все селения были превращены в сильные опорные пункты, подготовленные к круговой обороне. Наступление началось довольно многообещающе. На рассвете 5 июля республиканские войска неожиданным ударом прорвали фронт и за день отбросили ошеломленную 71-ю дивизию на 14-15 километров. Важнейшие точки националистов – Бруне-те, Кихорна, Вильянуэва-де-ла-Каньяда, Вильянуэва-дель-Парди-льо были окружены. В штабе Саликета в Авиле и в ставке Франко отмечалось замешательство. Получив известия о прорыве «красных» к Брунете, каудильо мгновенно почуял опасность и единственный раз за всю войну растерялся. Его офицеры позже вспоминали, что он вошел в штаб с взволнованным криком: « Республиканские же газеты вышли с огромными ликующими заголовками: К вечеру 7 июля 5-й корпус Модесто приступом взял Брунете. За три дня он прорвал оборону неприятеля по всей глубине и прошел с боями около 30 километров. Авангарды Кампесино и Листера действовали южнее Брунете близ Хетафе и горы Ангелов. Мадридская группировка националистов была полностью охвачена с запада. Военачальники-коммунисты начиная с Модесто позже уверяли, что корпус мог двигаться дальше – националисты не успели пустить в ход резервы и пока уступали наступающим в вооружении и количестве бойцов. Еще можно было совершить поворот на восток и обрушиться на тылы мадридской группировки Сали-кета. Однако спланированный в тиши кабинетов генштаба поворот на 90 градусов так и не удалось совершить. Войск и техники оказалось слишком много. На малочисленных и плохих дорогах вокруг Брунете 8-9 июля образовались заторы. А из Валенсии и Мадрида как раз тогда поступили приказы Миахи и Матальяны – сначала овладеть всеми укрепленными селениями вокруг Брунете, хотя они и так находились в кольце и были обречены. Приказы эти преувеличивали опасность ударов во фланг и тыл наступающим дивизиям. Эти приказы впоследствии одни участники Брунетской битвы называли ошибочными, а другие – вредительскими. Время и силы были бесцельно растрачены. Тем более что небольшие, состоявшие из молодых и неопытных добровольцев-фалангистов гарнизоны селений самоотверженно дрались с многочисленными республиканцами, нанося им существенный урон и лишая их свободы маневра. Сопротивление последнего из них было подавлено только 15 июля. 9-10 июля в сражение вступили воздушные и наземные резервы националистов. Варела решительно и с нескольких сторон контратаковал республиканцев, нанося основные удары в самое уязвимое их место – под основание вбитого Модесто узкого клина. Горловину прорыва стала почти насквозь простреливать артиллерия националистов. К 12 июля они окончательно остановили наступающих. В воздухе господствовал «Легион Кондора». Он по нескольку раз в сутки большими силами бомбил тыловые дороги, срывая снабжение 5-го корпуса и громя республиканские силы, не успевшие вступить в бой. Вскоре взявшие Брунете республиканцы остались без питьевой воды и почти без боеприпасов. Сражение стали называть «битвой жажды». Доставку воды республиканское интендантство не предусмотрело. Как и у итальянского корпуса при Гвадалахаре, последовали самострелы, самоубийства, стало расти дезертирство и т.д. Часть бойцов, особенно раненых, из-за отсутствия питья и лекарств сошли с ума. Попытки республиканских истребителей очистить небо от «тримоторес», несмотря на отдельные победы советских летчиков, общего успеха не принесли. Брунетское сражение стало предвестником заката могущества республиканских ВВС. Под огнем германской зенитной артиллерии они несли несоразмерно больший урон, и их активность шла на убыль. Затем националисты перехватили инициативу в наземных боях. 18 июля Варела развернул общее наступление, намереваясь окружить и уничтожить обескровленные, лишенные пополнений и обезумевшие от жажды дивизии республиканцев севернее Бру-нете. Генерал Саликет тем временем предпринял атаки у Сеговии и Ла-Гранхи и тоже стал теснить противника. К 23 июля националисты вернули назад территорию, оставленную ими в конце мая. На Брунетское направление прибыл встревоженный военный министр Прието. Но его поездка не изменила неуклонного развития событий в пользу националистов (хотя их военный министр не приезжал на передовую). 25 июля под натиском противника покатилась на север разгромленная 11-я дивизия Листера, потерявшая к тому времени в боях 60% состава. По мнению ее командира, в поражении виновна была соседка – дивизия Кампесино, который оказался себялюбцем и самодуром. Потом без приказа отступил и Кампесино, взвалив в свою очередь вину на всех прочих командиров и высшее командование. Боеспособность к концу битвы сохранили только интернациональные войска Вальтера и Клебера, прикрывавшие отход или бегство остальных. 27 июля дымящиеся развалины Брунете снова оказались в руках националистов. Дважды за войну республиканцы брали Брунете и оба раза вскоре оставляли его. Предприимчивый Варела намеревался эксплуатировать успех и преследовать противника до стен Мадрида. Вполне вероятное продолжение операции было запрещено Франко, считавшего главной задачей завоевание Севера. По другим данным, каудильо опасался роста славы Варелы и только поэтому воспрепятствовал его инициативе. Впрочем, территориальный успех был на стороне Республики. Подобно Роатте при Гвадалахаре, Миаха отстоял более половины района, занятого к 8 июля. Север получил желанную передышку. Националисты почти на месяц отсрочили наступление на Сантандер, поэтому сторонники Республики назвали Брунетское сражение ее победой. Однако снять осаду со столицы не удалось. Республиканское командование было не в состоянии выполнить собственный план двустороннего охвата войск Саликета. Оно атаковало их только с севера, запланированного же удара с востока не последовало. Сосредоточенный на Хараме 21-й корпус республиканцев (20 000 штыков) из-за сомнительных действий его командира – полковника Касадо фактически не принял участия в сражении. Серьезную пользу брунетской группировке могли принести отвлекающие атаки республиканцев на Мансанаресе. Этого Ми-аха, Рохо и Прието тоже не сделали (да и не планировали), чем улучшили положение Саликета и Варелы. Брунетская операция показала, что с введением обязательно призыва в армию качество республиканских войск стало ухудшаться. Доля прошедших Мадрид, Хараму и Гвадалахару добровольцев сильно снизилась. Подготовка же призывников оставалась на крайне низком уровне, и в бою они соответственно были нестойкими. При обострении обстановки многие новобранцы легко поддавались националистической пропаганде, сразу настраивались на отступление, дезертирство или переход на сторону противника. Перебежчики часто оставляли записки: В свою очередь интербригадовцы после Харамы и Ла-Гран-хи тоже стали сражаться хуже, ссылаясь на бездарное руководство, неналаженное снабжение и негативное отношение испанских солдатских масс. « Созданный республиканцами под Брунете сильный танковый и авиационный кулак не помог им победить. Они бездарно применяли многочисленные танки и бронеавтомобили, разбросав их вдоль всего фронта прорыва и подчиняя их действия интересам батальонных и полковых пехотных командиров. Бронетехника медленно двигалась по неудобной, сильно пересеченной и не разведанной каменистой местности, застревая в оврагах и речных долинах с крутыми берегами, неся потери от ударов с воздуха. Ее принуждали в лоб штурмовать прекрасно укрепленные опорные пункты националистов, оснащенные противотанковой артиллерией. Наконец, много бронеединиц напрасно погибло на минных полях, которыми националисты искусно прикрыли промежутки между укрепленными деревнями. Уроки Харамского сражения не пошли впрок. Соотношение потерь в живой силе и технике, как и при Ла-Гранхе и под Уэской, было в пользу грамотно действовавших националистов. Под Брунете они потеряли ранеными и убитыми 10 000 человек и 35 самолетов, Республика – почти 25 000 человек и около 100 машин ВВС. Все участвовавшие в сражении националистические дивизии сохранили кадровый костяк, а несколько республиканских дивизий пришлось потом создавать заново. Брунетское сражение – самое крупное наступление Республики – с редкой наглядностью выявило сильные и слабые стороны военного планирования обеих воюющих сторон. Штаб каудильо выручил генерала Саликета одной лишь дивизией «Наварра», не снимая с Северного фронта прочих войск. Быструю переброску националистами отборных наваррских бригад на грузовиках из Бискайи под Мадрид современные исследователи заслуженно именуют «шедевром военного планирования». Приказ о передислокации был отдан без промедления. Точно так же он и исполнялся. К перевозке заранее были приготовлены автомашины и запасы горючего. Малочисленную бронетехнику Центрального фронта (30- 40 машин) Саликет, Варела и их германский советник – генерал фон Тома применили грамотно: танковое командование не подчинялось пехотному. Танки вводили в бой не каждодневно, а только в моменты обострения ситуации, единой целью и только на подходящей, мало-мальски ровной местности. Тем более их не бросали на штурм опорных пунктов «красных». Машины Вильгельма фон Тома совсем не участвовали в отражении танковых атак. Эту задачу националисты и немцы после «туманного сражения» целиком возложили на противотанковую артиллерию и минные поля. Такая тактика имела полный успех. Планирование операций генштабом Республики оставалось на невысоком уровне. Как потом грустно писали советские военные историки, к повороту на 90 градусов к востоку «республиканские войска не были готовы». Другими словами, генштабисты брались разрабатывать операции, не зная возможностей собственной армии. Прието и Рохо не продумали снабжения войсковых масс в наступлении, что привело к «битве жажды» и к падению боевого духа в войсках. Откровенно глупыми оказались расчеты стратегов Валенсии на низкие боевые качества фалангистов. Сохранявшаяся у республиканцев почти дикарская вера во всемогущество тяжелого вооружения и его бесспорное превосходство над средствами противодействия (ПТО и ПВО) привела к неоправданно большим потерям в бронетехнике и самолетах. Основной урон им нанесли именно средства противодействия – германская противотанковая (37-мм) и зенитная (88-мм) артиллерия. Вышедшие из милиции республиканские полевые командиры проиграли под Брунете по всем статьям (кроме смелости) офицерам-националистам и их германским советникам. Их действиями по-прежнему руководила безграмотная отважность ротных и батальонных командиров. Из всех испанских полевых командиров Республики под Брунете только Модесто умел читать карту местности, прочие не считали это необходимым. Июльскую передышку власти Сантандера использовали для реорганизации и вооружения дружинников. Под ружьем числилось почти 90 000 человек, сведенных в 93 батальона и 30 бригад. Удалось восполнить потери в легком пехотном оружии. Продовольственное положение провинции было гораздо лучше, чем Астурии или Бискайи. Окрестности Сантандера считали районом развитого скотоводства. Благодаря рабочим военных заводов к августу Армия Севера получила немного тяжелого вооружения, в том числе три десятка танков. Среди них были 20 старых французских «Рено» и восемь отечественных пулеметных машин «Трубия», изготовленных ас-турийцами в одноименном городе. (Почти все они были линейными танками, выпущенными Республикой за год войны…) Но вооруженные силы Сантандера оставались недисциплинированным ополчением. Наполовину оно состояло из басков, порядком деморализованных крушением Железного пояса и падением Бильбао. Другую половину войск составляли сантандер-цы – кастильцы, выступавшие против Народного фронта. Сан-тандерские дружинники вели себя подобно каталонцам – за год войны они приняли в боях минимальное участие. Если они и приходили на помощь Астурии и Бискайе, то каждый раз с большими проволочками. В отличие от Бискайи, укреплений в Сантандере не строили. Как и полковник Вильяльба в Малаге, генерал Улибарри полагался на горную местность. Но горы защищают подступы к Сан-тандеру только с юга и запада, да и то не в такой степени, как Астурию или Эстремадуру. На востоке же тянутся плоскогорья, рельеф которых вполне допускает наступление. Небольшие морские силы Севера пополнились также в 1937 году несколькими вооруженными траулерами. Националисты направили против Сантандера на суше 106 батальонов – до 50 000 штыков и сабель, 240 орудий, 60-70 танков и бронемашин, а на море – два крейсера, минный заградитель, эсминец и около десяти сторожевых судов. Среди войск Солчаги снова была дивизия «Наварра», овеянная славой боев под Бильбао и Брунете. Имелось также 30 батальонов кастильских добровольцев, прибывших отвоевывать у «красных» единственный морской порт Кастилии. Вместе с испанцами готовились наступать три итальянские дивизии Этторе Бастико – «Литторио», «23 марта» и «Черное пламя». В сумме в них насчитывалось около 25 000 штыков. «Лит-торио» по-прежнему возглавлял талантливый полевой командир Аннибало Бергенцоли, не допустивший ее развала в дни Гвадалахары и любовно прозванный солдатами «Электрической бородой». Дивизии «23 марта» и «Черные перья» состояли преимущественно из солдат, присланных из Италии в апреле – мае и не успевших прочувствовать ужас разгрома при Гвадалахаре. В воздухе господствовал «Легион Кондора», уцелевшие республиканские самолеты – менее 25 штук – еле успевали перелетать с одного аэродрома на другой. На море после гибели «Эспаньи» борьба шла почти на равных. Националисты несли утомительную блокадную службу у Сантандера и Хихона, попадая под огонь береговых батарей, республиканцы упорными атаками на превосходящие силы врага старались снять блокаду. В июле-августе 1937 года республиканские подводники потопили сторожевой корабль националистов и последовательными, хотя и неудачными торпедными атаками заставили адмирала Виерну отправить в Средиземное море «Канариаса». Подбитый береговыми артиллеристами и республиканскими летчиками «Альмиранте Сервера» на две недели ушел чиниться в Эль-Фер-роль. 11 августа у берегов Астурии два республиканских эсминца навязали многочасовой бой кораблям Виерны – только что вернувшемуся в строй «Альмиранте Сервере» и «Юпитеру». У националистов было преимущество в артиллерии и бронезащите, у республиканцев – в торпедном оружии и скорости. Несмотря на материальный перевес националистов, они потерпели неудачу. Эсминцы подбили «Юпитер» и вынудили его уйти в ремонт в Бильбао. «Альмиранте Сервера» не смог уничтожить и вывести из строя ни одного из противников, хотя и имел дальнобойную шестидюймовую артиллерию. Националистическая блокада была прорвана – в порты Севера проскочили три больших транспорта. Они доставили 30 000 тонн необходимых ресурсов. Однако из опасения быть перехваченными сторожевиками Франко транспорты вынуждены были прийти в астурийс-кий Хихон, что ухудшило отношение сантандерцев к астурийцам. После ухода из Бильбао бывший начальник штаба Северного фронта майор Сиутат выступил с необычным для коммуниста предложением – сократить линию фронта, оставив опасный Рей-носский выступ в верховьях Эбро. Выступ имел форму фигурной скобки, выгнутой к югу, и защищать его от хорошо оснащенного и подвижного врага было крайне неудобно. Агирре и Улибарри решительно воспротивились идее очищения выступа, ссылаясь на необходимость Республики отстоять крупнейший в Испании Рейносский военный завод. В отличие от генерала Кабреры, обнажившего в свое время подступы к Малаге, руководители Сантандера в интересах обороны Рейносы стянули к ней большое количество войск, заполнив ими выступ. Позиция, занятая главным советником Северного фронта Горевым в этом споре, осталась нам неизвестной. Вероятно, он не поддержал Сиутата. Наступление националистов и итальянцев на Севере возобновилось 14 августа мощным ударом с юго-востока. Неустойчивая оборона республиканцев была прорвана, сразу обозначилась угроза Рейносе. Но Улибарри продолжал удерживать выступ, рассчитывая оттуда ударить во фланг наваррцам и итальянцам, двинувшимся к Сантандеру. Контрудар так и не состоялся. Дивизию «Черное пламя» на двое суток остановил у Корканты республиканский танковый батальон, неопытные водители которого ценой собственной жизни нанесли солидные потери итальянским танкам. Авангарды Улибарри были опрокинуты, Рейносский выступ срезан наступавшими в сходящихся направлениях наваррцами и кастильскими добровольцами. В мешке оказалось 25 батальонов из 93, очень немногим из них удалось пробиться к своим. Соотношение сил драматически изменилось в пользу Солчаги. На третий день операции – 16 августа Рейноса была занята националистами. Отклонение плана Сиутата привело к тому, что республиканцы лишились и лучшей части войск, и важного стратегического пункта. Силы Солчаги и Бастико стремительно выигрывали сражение. На пятый день после прорывов, осуществленных итальянскими дивизиями в центре и на приморском фланге, фронт рухнул. Националисты перешли к преследованию. Их войска заходили левым плечом вперед, отрезая таким образом Сантандер от Астурии. Приказы Прието – отходить на запад к Хихону – стали в таких условиях невыполнимыми. К тому же баски и многие кастильцы вовсе не собирались пробиваться в голодающую шахтерскую Астурию. С 18 августа потрепанные республиканские батальоны начали сдаваться врагу (нередко – в полном составе) или без сопротивления отступали на север, к морю. На совещаниях, созываемых Хунтой Сантандера и баскским правительством, царил вполне понятный пессимизм. Горев, Галан, Кристобаль, которые двумя месяцами ранее требовали любой ценой отстаивать Бильбао, теперь отмалчивались. Будучи опытными военными, они не могли не понимать, что с массовым бегством дружинников, с прорывом врага к Бискайскому заливу и с гибелью танковой роты защита неукрепленного Сантандера немыслима. Но заявить об этом во всеуслышание – значило навлечь на себя доносы в Москву с обвинением в «пораженчестве»… Наступление Республики на Арагонском фронте ничего не изменило в ходе Сантандерской операции. Франко и Солчага продолжали завоевание Севера. Штаб каудильо поставил задачу – ликвидировать Северный фронт до ноября, когда снег закроет перевалы в Кантабрийских горах и сделает операцию невозможной. Баскское правительство Агирре и генерал Улибарри 25 августа вылетели во Францию, откуда потом направились в Барселону. Уезжая, они выставили у заводов, мостов, электростанций пулеметные отряды с приказом пресечь попытки взрыва или поджога объектов. Горев, советские офицеры и коммунисты на подводной лодке эвакуировались в Хихон. Вышла из подполья «пятая колонна», которая захватила несколько общественных зданий и открыто потребовала прекращения боев. Тогда Хунта Сантандера установила связь с итальянскими полевыми командирами и договорилась с ними об условиях сдачи. Баскские батальоны сдали оружие и знамена и обязались поддерживать «общественный порядок». Всем бойцам гарантировали жизнь и свободу от политических преследований. Сантандерские власти обещали освободить всех политзаключенных. Лиц с баскскими паспортами, прежде всего политиков и чиновников, итальянцы обещали выпустить за рубеж на прибывших в Бискайский залив нескольких иностранных пароходах – «кораблях надежды». Условия были доложены генералу Бастико, затем Муссолини и одобрены ими. Однако итальянцы не согласовали их с каудильо… Сопротивление прекратилось. 26 августа националисты без боя вступили в Сантандер, где их приветствовала значительная часть гражданского населения. Из тюрем невредимыми вышли политзаключенные, «корабли надежды» начали грузить беженцев. Казалось, сражение завершится компромиссом. Однако через два дня возмущенный Франко добился у Муссолини и Бастико аннулирования условий капитуляции баскских войск. Капитаны иностранных пароходов получили приказы национальных и итальянских военных властей очистить суда от беженцев. Несколько итальянских офицеров публично осудили вероломство вождей. Генерал Бастико пожаловался на вероломного каудильо вновь прибывшему в Испанию Роатте, но и тот ничего не смог изменить. Сантандерские фалангисты произвели тщательный осмотр английских пароходов, после которого капитанам было приказано немедленно покинуть испанские воды. В их трюмах удалось спрятаться ничтожно малому количеству басков, прочие 31 августа стали военнопленными. Немедленно заработали военные трибуналы. Один из английских пароходов – «Пе-нитель семи морей», смело совершивший ранее несколько гуманитарных рейсов в Бильбао, был арестован вместе с капитаном Робертсом и командой. Арест длился свыше месяца. Количество доставшихся Франко пленных было наибольшим во всей войне – почти 60 000 человек. Потери победителей были незначительны, а добычей стали важный порт, неразрушенные экономические объекты и до 40 000 единиц стрелкового оружия. Разоруженные баски полностью перестали сопротивляться националистам. Римские газеты назвали Сантандерское сражение «выдающейся победой итальянцев». Победы на Севере окрылили Франко и особенно – Муссолини. Его подводный флот и авиация развернули в августе 1937 года в Средиземноморье настоящую крейсерскую войну, стараясь перерезать каналы обеспечения неприятеля. Нападения следовали почти ежедневно, обычно в нейтральных (международных) водах на огромных морских пространствах от Черноморских проливов до берегов Прованса и Каталонии. Лодки и самолеты действовали без опознавательных знаков и применяли торпеды и бомбы без предупреждения, за что были прозваны в международной печати «пиратами неизвестной национальности». Среди атакованных преобладали испанские республиканские транспорты, но были также британские, греческие, французские, советские, норвежские суда. О подводном нападении сообщал тогда даже итальянский торговый пароход. Около половины атакованных судов погибло. Такова, в частности, была участь двух советских грузовых теплоходов – «Тимирязева» и «Благоева». Первый из них был 30 августа взорван торпедой на параллели Скироса (Южная Греция), второй пошел ко дну 2 сентября на меридиане Порт-Саида. В нашей научной литературе имеются указания, что из полусотни советских транспортов, доставлявших военные грузы в Республику, погибло только два и один повернул назад. Одним из двух погибших скорее всего был «Комсомол», перехваченный в 1936 году «Канариасом». Вторым же, вероятно, стал «Тимирязев» или «Благоев»… Правительство Муссолини всецело отрицало свою причастность к инцидентам и оспаривало право других держав (особенно СССР) обвинять Италию, аргументируя свою позицию тем, что прямых улик против нападавших не было. После происшествия с британским эсминцем «Хэвок» лопнуло терпение англичан и французов. Инцидент напоминал настоящий бой. Торпедированный «неизвестными» «Хэвок» остался на плаву и ответил на подобное подобным – применил глубинные бомбы. Подлодка тут же ушла. Причиной атаки могло послужить внешнее сходство «Хэвока» с республиканскими эсминцами «Альседо» и «Лассага». Лондон и Париж предложили провести международную конференцию против средиземноморского пиратства. Конференция прошла в начале сентября в швейцарском городке Нионе без участия испанских националистов и республиканцев (которых не пригласили) и Италии и Германии, которые отказались прислать делегатов. Зато был приглашен СССР. Нионская конференция за несколько дней выработала общий механизм противодействия «неизвестным». Всем средиземноморским и черноморским государствам разрешено было патрулировать международные воды военными кораблями и применять силу против любых неопознанных подводных лодок. Между побережьем Испании и Мальтой, где нападения «неизвестных» были особенно частыми, патрульные полномочия передавались командованию французского и английского флотов. Всем подводным лодкам в международных водах Средиземноморья предписывалось до окончания испанской войны следовать под угрозой уничтожения только в надводном положении и лишь в сопровождении надводных кораблей. В дни работы Нионской конференции у берегов Алжира произошла схватка между националистами и республиканцами. Адмирал Виерна предпринял самую крупную за всю войну операцию на путях сообщения. Получив сведения о следовании из СССР двух военных транспортов, он направил крейсеры «Балеа-рес» и «Канариас» под охраной бомбардировщиков на их перехват. Встреча произошла 7 сентября 1937 года. Националисты опоздали – транспорты уже находились под охраной двух республиканских крейсеров и восьми эсминцев капитана 1 ранга Буисы. Не испугавшись количественного превосходства врага в торпедном оружии, Виерна развязал бой, рассчитывая уничтожить суда. В отличие от класссических морских сражений Первой мировой войны бой у мыса Тенес происходил на очень высоких скоростях (около 30 узлов, или почти 55 километров в час). Потому он принял характер огневого поединка между самыми быстроходными кораблями противников – тяжелым «Балеаресом» и легким «Либертадом», на которых держали флаг оба командующих. Скоростные данные крейсеров были примерно одинаковыми. Националисты имели превосходство в толщине брони, калибре орудий и весе снаряда, но оно было парализовано слабой артиллерийской подготовкой их команд, практически не имевших морской практики. Республиканцы хуже маневрировали, но стреляли чаще и точнее. Всего в этот день прогремело около 1000 пушечных выстрелов. Восьмидюймовая артиллерия националистических крейсеров так и не поразила врага, тогда как шестидюймовые орудия «Либертада» добились нескольких прямых попаданий. На «Ли-бертаде» шел советский офицер В.А. Алафузов, наладивший обучение своих артиллеристов. Вечером Виерна вышел из боя и отступил в Малагу, преследуемый республиканскими ВВС. По данным международной печати, «Балеарес» получил несколько надводных пробоин. На нем находилось до 90 раненых и убитых. Для его ремонта понадобилось более месяца. Республиканцы, по их данным, потерь и повреждений не имели. Тенесский бой показал качественное преимущество легких республиканских крейсеров над тяжелыми националистическими. Но он же вскрыл плохое взаимодействие крейсерских и торпедных сил капитана Буисы. Пока новый «Либертад» и устаревший «Мендес Нуньес» успешно вели артиллерийский бой с лучше защищенным и бронированным противником, многочисленные эсминцы Буисы не только не проявили инициативы и не попытались выйти в торпедные атаки, но и умудрились разлучиться с «игреками» – ценными транспортами. Оставленные без конвоя невооруженные транспорты под воздушными налетами неприятеля вынуждены были выброситься на берег во французских территориальных водах. Позже им удалось сняться и вернуться в СССР. Неудачно действовала республиканская авиация. Укомплектованная сухопутными пилотами, она не могла найти противника, а найдя – опознать и атаковать его. Адмирал Виерна с решительными командирами и не подготовленными экипажами проиграл артиллерийскую дуэль, но достиг оперативного успеха – доставка очередной партии советских военных грузов в Картахену была сорвана. В то же время «показ флага» Республики в Центральном Средиземноморье и отступление Виерны перед Буисой отрезвляюще подействовали на итальянских фашистов. После Нионской конференции и Тенесского боя итальянское правительство отдало секретный приказ подводному флоту воздержаться от дальнейших атак «до новых указаний». Нападения «неизвестных» на суда третьих стран в международных водах сразу прекратились. Морская война была в основном загнана в рамки территориальных вод. Но ограничения не коснулись воздушной войны. Нападения же на испанские пароходы обеих сторон продолжались. С другой стороны, СССР после гибели «Тимирязева» и «Бла-гоева» надолго прекратил отправку транспортов в Республику. Каналом советской военной помощи с осени 1937 года стала Франция. Отборные силы националистов еще не дошли до Сантанде-ра, когда Франко пришлось отражать новые удары Республики. Прието и Рохо подготовили наступательные операции в Арагоне на широком фронте. Оперативное руководство доверили генералу Посасу. Готовя наступление на националистов, Республика нанесла новый удар анархистам. В начале августа республиканские регулярные войска насильственно упразднили подчинявшийся только ФАИ – НКТ Арагонский совет, физически истребили часть «бесконтрольных» и распустили созданные анархистами сельскохозяйственные коммуны. Созданные ФАИ – НКТ тайные хранилища оружия были конфискованы, арестовано или задержано более 600 человек. Операция напоминала поход на внешнего врага. Руководил ей дивизионный командир подполковник Листер. Он действовал под контролем Прието и Негрина и под надзором военных советников из СССР, многие из которых специально прибыли в Арагон. Захваченные врасплох анархисты с их старыми винтовками и самодельными «танками» (грузовиками с броневым покрытием) вынужденно подчинились воле ненавистного им государства. Часть анархистских лидеров осудила действия Валенсии, часть промолчала, но никто из них не призвал массы к действию. Руководители ФАИ – НКТ страшились воссозданных Негрином органов госбезопасности (СИМ). Республиканский тыл был формально укреплен и унифицирован. Как и в националистической Испании, государство наступало на «бесконтрольных», уничтожая их или заставляя подчиниться. Но на боеспособности анархистских военных частей августовские события в Арагоне (как и майские в Барселоне) сказались весьма отрицательно, да и обещанная помощь Северу была отсрочена на две недели. В ходе расправы с арагонскими анархистами Республика развернула на фронте от Хаки до Теруэля силы, равноценные восьми дивизиям. В них числилось до 80 000 человек, около 200 орудий и 100 бронеединиц, 140 самолетов. Впервые республиканская армия располагала сотнями грузовиков, из них были сформированы группы моторизованной пехоты. По размаху операция немногим уступала Брунетскому сражению. Со стороны республиканцев участвовали лучшие их военачальники – Вальтер, Кампесино, Клебер, Листер, Модесто. Их действия координировались штабами главного советского военного советника Григоровича и фронтового военного советника Леонидова. Танкисты и летчики являлись главным образом советскими гражданами, грузовики тоже были сплошь советского производства. Силы националистов выглядели менее внушительно. Кауди-льо в интересах действий на других направлениях давно уже обнажил Арагон, сняв оттуда бронесилы, кавалерию, авиацию и почти всю артиллерию. Наступающим противостояли генерал Понте (сменивший тяжело больного Кабанельяса) в Сарагоссе и два полковника – Уррутиа в Хаке и Муньос в Теруэле. В их распоряжении к середине августа имелось около 20 000 штыков, довольно много пулеметов и минометов, 80 орудий, несколько германских зенитных батарей и 40 старых бронеединиц, но только 15 истребителей и ни одного бомбардировщика. Один-два полка были выделены генералом Понте в резерв, который перебрасывали на опасные участки. По оценкам националистических историков, укреплений на Арагонском фронте не хватало по причине недостатка саперов и общего невнимания Саламанки к данному фронту. Штаб каудильо полагал, что каталонцы по-прежнему заняты политическими усобицами и в военном отношении не опасны, а республиканская регулярная армия надолго обессилена из-за только что завершившейся Брунетской битвы. На Арагонском фронте у националистов укреплены были три названных города и отдельные поселки, а также все важнейшие высоты. На подступах к Са-рагоссе при участии германских военных инженеров Кабанелья-су и Понте удалось за год создать укрепленный район. В отличие от Ла-Гранхи и Брунете, республиканцы в целях секретности перешли в наступление без предварительной артиллерийской и авиационной подготовки. 22 августа они атаковали Хаку – форпост националистов в предгорьях Пиренеев. А 24 августа они начали проводить военные операции против Сарагос-сы и Теруэля. Центральной из них была Сарагосская. Захватом столицы Арагона республиканцы собирались компенсировать поражения на Севере, выручить Сантандер (в Валенсии ошибочно полагали, что это еще возможно) и создать угрозу твердыням националистической Испании – Старой Кастилии и Наварре. Как и при Брунете, первые дни битвы принесли Республике большие тактические успехи. 11-я дивизия нашла незащищенное место в расположении неприятеля. Наступая по незнакомой безводной местности, дивизия продвинулась за сутки почти на 30 километров и подошла с юго-востока вплотную к Сарагоссе, вызвав панику среди жителей города. Колокола городских церквей по приказу Понте звонили целую ночь. 35-я интернациональная дивизия захватила Кинто, Кодо и Медиану и угрожала Сарагоссе с юго-востока. Прикрывавший Сарагоссу поселок Бельчите был обойден и окружен. Дивизия Клебера с боями приблизилась к Са-рагоссе с востока на 3 километра, овладев несколькими фортами в ее ближнем пригороде Вильямайор-де-Гальего. С северо-востока к городу пробивалась 16-тысячная каталонская коммунистическая дивизия полковника Труэбы. Однако сила республиканского наступления иссякла уже на третий день сражения. Хотя темпы наступления у всех полевых командиров, кроме Листера, были умеренными – не более 10 километров в сутки, тылы отстали от фронтовых частей, и сообщение нарушилось. Авангарды наступающих несли серьезные потери от огня из укреплений националистов, превративших поселки в маленькие крепости с круговой обороной, железобетонными фортами (дотами) и убежищами, о чем республиканские войска до операции не подозревали. Ставка каудильо между тем вовремя перебросила из Кастилии две обученные полнокровные дивизии. В воздухе появилась итало-германская авиация, беспрепятственно атаковавшая коммуникации «красных», не защищенные зенитной артиллерией. Генерал Понте воспользовался этим и с 27 августа начал наносить контрудары по вырывавшимся вперед неприятельским бригадам. Он остановил противника и на ряде участков отбросил его назад. Огорченный срывом общего наступления и преувеличивший возможности националистов, генерал Посас уже на пятый день сражения – 28 августа полностью перестал контролировать обстановку. Находясь в Барселоне, не разобравшись в ситуации, он приказал войскам закрепиться и не наступать на Сарагоссу до овладения решительно сопротивлявшимися Бельчите и Кинто. На непременном взятии Бельчите – оплота арагонских монархистов – настаивали также активисты всех партий Республики. Снова в военные действия вторгались сугубо политические требования. Поселок с двумя тысячами населения стал таким же центром сражения, как Брунете месяцем ранее. Полуторатысячный монархический гарнизон Бельчите и сотня русских эмигрантов-добровольцев более недели противостояли намного превосходящему их противнику с танками и авиацией. Защитников поддерживала и славная история Бельчите – поселок выдерживал несколько осад и никогда никем не был взят штурмом. Республиканцы стянули к Бельчите половину артиллерии и все танки. Они наносили удары с воздуха и отвоевывали у защитников поселка метр за метром, как Солчага делал это в Бискайе. Атаки генерала Понте со стороны Медианы с целью выручить осажденных успеха не имели. Но Медиану и Вильямайор националисты все же отбили. К 6 сентября израсходовавшие последние боеприпасы Бель-чите и Кинто были взяты. Победителям достались развалины, скудные трофеи и несколько десятков пленных, остальные защитники погибли. В числе убитых были и до конца отстаивавшие поселок русские изгнанники во главе с полковником Фоком, капитаном Полухиным и штабс-капитаном Шинкаренко. Все республиканские оперативные ресурсы были растрачены. Наступление на Сарагоссу, которое Посас «отложил», стало теперь невозможным. Местные бои у Теруэля и Хаки продлились еще несколько дней, но ничего не изменили в положении сторон. Западный Арагон остался за националистами. Прието был разгневан «занятием нескольких деревень» и потребовал продолжения операции. Модесто сняли с командования корпусом, а Вальтер и Листер едва не лишились дивизионного командования. Часть войск отвели на отдых, другие снова пошли в бой, когда Франко развернул наступление в Астурии. Корпусным командиром был назначен полковник Касадо. 22-27 сентября Республика атаковала Хаку. Затем Посас и Касадо еще раз попытались взять Сарагоссу. Из СССР через Францию было получено подкрепление – партия скоростных колес-но-гусеничных танков дальнего действия «БТ-5». Сконструированные по американскому образцу машины несли не уступавшие «Т-26» вооружение и бронезащиту, но были вдвое быстроходнее (60 километров в час на шоссе) и обладали гораздо большим радиусом действия, чем любой другой действовавший в Испании танк. На знаменитых танковых маневрах 1936 года в Белоруссии (о которых был снят целый хроникальный фильм «Ударом на удар») «БТ-5» показались непревзойденными крейсерскими машинами. Они совершали многокилометровые броски без дозаправки горючим, преодолевали небольшие реки и даже прыгали. Подкупала также их способность двигаться как на гусеницах, так и на колесах (в последнем случае – со 100-километровой скоростью!). Уязвимые же стороны «БТ-5» – большой расход горючего, не-доработанность агрегатов и пожароопасные моторы – игнорировались одними и замалчивались другими. Наступление «БТ-5» при поддержке 11-й дивизии у Фуэнтес-де-Эбро 15-17 октября вошло в историю как последний аккорд Сарагосского сражения. В бой вступили 50 машин – треть танкового корпуса Республики. Местность снова была выбрана неудачно: предстояла переправа через речку Синку и окружавшую ее систему оросительных каналов. Националисты открыли шлюзы, и засушливая арагонская равнина превратилась в озеро. Пехота и артиллерия немедленно отстали от «БТ-5» и вынуждены были в одиночку бороться с противотанковой артиллерией националистов. Потеснив неприятеля, взяв деревню Фуэнтес и продвинувшись на один-два километра к Сарагоссе, республиканцы расплатились за сомнительные достижения жестоким уроном в живой силе и технике. За два дня погибло 20 новых республиканских танков и выбыло из строя около тысячи солдат. Участники операции единодушно возлагали вину за провал на корпусного командира Касадо. Но часть ответственности лежала и на советских военных, безрассудно санкционировавших применение малонадежных крейсерских танков на неподходящей территории, где уместнее были бы испытанные машины непосредственной поддержки пехоты – «Т-26». Общее соотношение потерь во всем Сарагосском сражении было не в пользу Республики. Она лишилась 30 000 убитых, раненых и пропавших без вести и по крайней мере 70-80 танков, националисты – 20 000 человек. 35-ю республиканскую дивизию они уничтожили – в ней, по данным потерпевших, осталось всего 12% состава. Существенный урон националисты понесли только в авиации. Республиканские ВВС в конце сражения неожиданно предприняли хорошо подготовленную атаку Гарапильниосского аэродрома под Сарагоссой. По данным самих националистов, за полчаса на земле от бомб и зажигательных пуль погибло 40 германских и итальянских машин, по республиканским данным – было выведено из строя около ста самолетов. Кроме того, сгорели все военные склады Гарапильниоса. Из тяжелого и длительного Сарагосского сражения победителями вышли националисты. Вопреки расчетам Валенсии, стратегически мысливший и последовательный в действиях каудильо не остановил завоевания Севера. Известие о вражеских атаках в Арагоне он воспринял хладнокровно. Ради ликвидации Северного фронта он готов был временно пожертвовать даже Сарагос-сой. Сантандер был занят националистами именно в критические дни боев в сарагосских пригородах, Астурии же не суждено было получить передышки. Как и в дни Брунете, Франко и Понте меньшими силами и ценой меньших потерь отразили опасный прорыв «красных». Замысел противника они разгадали быстро и так же быстро нашли средство его обезвредить. Несмотря на смятение, царившее в полуосажденной Сарагоссе генерал Понте определил, что при быстроте продвижения Вальтера, Кампесино и Листера на флангах еще опаснее наступление дивизии Клебера в центре, и постарался взять ее в клещи. Оставив врагу часть укрепленного пояса, Понте сохранил за собой Сарагоссу, Хаку и Теруэль. Унационалистов хорошо были налажены снабжение войск и эвакуация населения. По признанию республиканцев, во взятых с ходу Кодо и Медиане они не обнаружили ни одного мирного жителя. Несмотря на внезапность атаки, все были вывезены. Превосходно действовала противотанковая артиллерия националистов, республиканские источники отмечали ее меткий огонь. К разочарованию сторонников Республики, Арагонский фронт националистической Испании остался непоколебимым. Затраты времени, оружия и человеческих жизней, на которые пошли республиканцы, не оправдали себя. Оборону Бельчите националисты превратили в очередной героический миф. Защитники поселка вслед за защитниками Алькасара, Овьедо, Сарагоссы, Теруэля и Уэски стали героями националистической Испании. Республиканское командование и его советники повторили все основные ошибки, допущенные ими в Брунетской операции. Добившись внезапности, они не сумели воспользоваться ею. Наступавшие войска крайне медленно подпитывались необходимыми ресурсами, и победоносные дивизии быстро выбивались из сил. Республиканцы жертвовали главными задачами сражения стратегического масштаба (Сарагосса) ради второстепенных (Бельчи-те, Кинто), неразумно расходуя на их взятие пехотные дивизии и ценнейшие танковые резервы. Утратив первоначальный темп, республиканские штабы, вместо того чтобы прекратить сражение втянули войска в мучительную борьбу на измор. Они достигали локальных успехов, но оказались не в состоянии превратить их в оперативный прорыв. Как повелось со времен Харамы, танки и танкисты напрасно гибли при штурме прочных, размещенных в складках местности и хорошо вооруженных каменных и железобетонных укреплений неприятеля. Созданную Республикой мотопехоту так толком и не удалось применить по прямому ее назначению – для действий в оперативной глубине. Причиной стало даже не сопротивление врага, а неблагоразумное направление в огонь штатских шоферов, только что взятых из глубокого тыла и не знавших условий Арагона с его бесчисленными холмами и ложбинами и отсутствием воды. Зато небольшие мотопехотные части генерала Понте хорошо знали свое дело. Именно они остановили прорыв дивизии Клебера к Сарагоссе. Очень плохую службе Республике сослужил ее пропагандистский аппарат. Барселонские и валенсийские газеты накануне наступления, опираясь рассказы нескольких перебежчиков превратили в разрозненные беспорядки на улицах Сарагоссы в целое народное восстание. Подобные статьи настраивали наступающих на скорую и легкую победу. Каса-дель-Кампо, Ла-Гранха, Уэска, Брунете и Сарагосса стали провозвестниками самых изнурительных и малорезультативных сражений Второй мировой войны – Ельни, Ржева, Гжатска, Великих Лук, Витебска… На ходе операции конечно сказалась усталость бойцов и командиров Республики. Почти все войска недавно вышли из бру-нетского пекла и не успели как следует отдохнуть. Дивизионные командиры были взвинчены, что усугубило ставшую уже традиционной несогласованность их действий, превратившуюся под стенами Сарагоссы в настоящие междоусобицы и откровенное интриганство. Кампесино и Листер позже рассказали об этом в воспоминаниях, Клебер – в служебном отчете, а Вальтер (советский офицер Кароль Сверчевский) – в отчете и в диссертации. Сверчевский, в частности, писал: Клебер и Листер со своей стороны на цифровом материале доказали, что за счет их частей дивизия Вальтера получила усиленное артиллерийское и авиационное сопровождение, чем и объяснялся ее успех под Бельчите. Сарагосское сражение положило конец карьере международного революционера Эмиля Клебера. Человека, в честь которого испанцы слагали стихи, сместили, отозвали в СССР и арестовали. Не помогли протесты его офицеров и солдат. Способный и самостоятельно мыслящий полевой командир, сыгравший заметную роль в Мадридском сражении, Клебер оказался в немилости сразу у нескольких инстанций – у руководства интербригад, Рохо и Прието. В Москве, по доносам Марти и Лонго, Клебера обвинили в «троцкизме». Ему суждено было через 15 лет закончить дни в колымском концлагере. Правящие круги СССР официально реабилитировали Клебера в 1965 году. Но и поныне многие работы об испанской войне обходят его молчанием. Пауза на Северном фронте между Сантандерской и Астурий-ской операциями продолжалась всего четыре дня. 1 сентября, когда республиканцы увязли в штурмах Сарагосского укрепленного пояса, Франко и Солчага начали решающее сражение за Астурию. В численности войск силы сторон были почти равны. Итальянский корпус Бастико после победы при Сантандере находился на отдыхе. Несколько резервных дивизий ставка Франко вынуждена была отправить в Арагон. Тем не менее националисты обладали серьезным техническим превосходством и лучше снабжались. Они выдвинули против астурийцев около 40 000 штыков, 250 орудий, до 100 бронеединиц и не менее 250 самолетов ВВС, среди которых были только что поступившие из Третьего рейха «Штуки» – новейшие пикирующие бомбардировщики «Юнкерс-87». Астурийцы тоже насчитывали до 40 000 человек, 80 орудий, несколько самодельных бронемашин и 15-20 самолетов – преимущественно старых голландских «Фоккеров-21» и чехословацких «Колховенсов». Войска были сведены в 86 батальонов и два корпуса, а командование доверено полковнику Галану и майору Сиутату. В сражении участвовало несколько советских офицеров во главе с «Горисом». Запасы продовольствия в сырой и неплодородной Астурии были ничтожными. Подвоз извне прекратился – националистический флот подверг гавани плотной блокаде. Последние транспорты с военными и гуманитарными грузами под мексиканским флагом прорвались в Хихон в августе. Надежды на помощь с воздуха или с моря больше не было. Порты и посадочные площадки находились под постоянным наблюдением и периодически подвергались бомбежкам. Не собиравшийся – в отличие от Хунты Сантандера – сдаваться, Совет Астурии и Леона применил крайние средства, чтобы продолжить сопротивление: поголовную военизацию мужского населения до 50 лет и массовые аресты подозрительных лиц. Тюрьмы Хихона и Авилеса были переполнены. Решительно вся недвижимость была национализирована. Республиканцы всегда любили поговорить о страданиях женщин и детей во время войны, охотно осуждали взятие заложников. Однако в Астурии арестовывали жителей без различия пола и возраста. Как утверждали очевидцы, « Солчага наступал и с юга, и с востока. Аранда временами поддерживал его атаками из Овьедо. Материальное преимущество националистов долго не приносило плодов. В условиях осенних туманов и частых дождей наступающим трудно было находить в горных расщелинах небольшие и хорошо приспосабливающиеся к местности отряды республиканцев, еще труднее было в такой местности применять бронетехнику. Республиканская пехота умело применяла опробованную еще гверильясами 1808 года тактику – гибкую оборону с действиями из засад, отходом днем и атаками по ночам. Аснар отмечал: «Враг цепляется за каждую пядь земли с невероятным упорством. Воздушные бомбардировки оказываются малоэффективными…» К пятой неделе сражения националисты углубились в Астурию всего на 10-12 километров. Темп их продвижения не достигал 1 километра в день. Пришлось начать наступление еще и с запада – из Галисии, но и это не сразу возымело действие. Успех пришел к националистам, когда у астурийцев кончилось продовольствие и они дошли до физического изнеможения. 10-11 октября Солчага разрезал наконец оборону республиканцев на реке Селье. В последующие несколько дней он расширил прорыв, и к 17 октября националисты проникли в сердце Астурии. Под непрерывными бомбежками оборона астурийцев распалась. Из Валенсии Прието приказал эвакуироваться морем. Одни батальоны гибли, другие отступали к гаваням, третьи – в Кан-табрийские горы. Хихон шахтеры оставили без боя. Через несколько часов власть в городе перешла в руки «пятой колонны», которая по радио вызвала войска националистов. В ночь с 20 на 21 октября все уцелевшие плавучие средства Астурии – военные, торговые и рыболовные, нагрузившись до отказа дружинниками и беженцами, снялись с якоря, рассчитывая пробиться во Францию. Добрая половина судов погибла или была захвачена националистами. Прочие достигли французских гаваней – Байонны, Бордо или Сен-Назера. Всего удалось спасти около 10 000 человек. Часть из них через Францию направилась в Каталонию. Совет Астурии и Леона и командование вывезли эсминец «Диес» и две подводные лодки. «Гориса» советские летчики вывезли по воздуху. Он спасся из окружения для того, чтобы быть отозванным в Москву, арестованным и расстрелянным. Вечером 21 октября 1937 года националисты заняли Хихон. Организованное сопротивление на Северном фронте прекратилось. Фронт перестал существовать. Националисты одержали крупную стратегическую победу, овладев важным в военном и экономическом отношении Севером. В Саламанке, Бургосе, Ва-льядолиде, Памплоне торжествовали. Астурия первой во всей Северной Испании вступила в борьбу с националистами и последней вышла из нее. В Астурии войска Солчаги взяли в плен 22 батальона, или около 10 000 человек, преимущественно раненых и больных. Не менее 35 батальонов – 18 000 человек ушли в горы, где продолжали сопротивление до февраля 1938 года, свыше 30 батальонов погибло ранее. С апреля 1937 года воюющие стороны несли на Северном фронте внушительные потери. Республиканцы потеряли до 130 000 ранеными и убитыми и почти 100 000 пленными. Свыше половины пленных приходилось на Сантандерское сражение. Урон, причиненный националистам, тоже был значительным – почти 100 000 человек. Соотношение безвозвратных военных потерь составляло 1:3 в пользу националистов – 10 000 человек против 33 000 у «красных». ГЛАВА 5 |
||
|