Глава вторая ВНУТРЕННИЕ ПРЕДПОСЫЛКИ

Построенный в годы сталинских пятилеток социально ориентированный государственный капитализм, обеспечивавший оборону страны в условиях постоянной внешней опасности со стороны Запада, исчерпал свой исторический ресурс после того, как было создано ракетно — ядерное оружие, сделавшее невозможным нападение на СССР извне (Подробнее см.: Фроянов И. Я. Октябрь семнадцатого (глядя из настоящего). СПб., 1997. С. 120–129).

Отпала главная причина, побуждавшая народ мириться с прежним порядком вещей, терпеть суровые лишения. Жизнь настойчиво требовала глубоких экономических, социальных и политических перемен, связанных с упразднением монопольной собственности государства на средства производства и децентрализацией экономики, с расширением самодеятельности трудовых коллективов и ассоциаций, с усилением институтов народовластия и утверждением прав личности. Эта потребность явственно обозначилась в конце 50–х — начале 60–х годов. Но еще в 1953 году Г. М. Маленков предложил отказаться от привычных экономических канонов, которых неукоснительно придерживались его предшественники (3емцов И, Андропов: политические дилеммы и борьба за власть. Иерусалим, 1983. С. 119). Однако инициатива Маленкова заглохла, ибо слишком сильна была номенклатурная рутина, о которую разбивались попытки нововведений, выходящих за рамки ортодоксальных представлений партийной верхушки.

Разочарование и усталость народа, граничащая с апатией, недоверие к власти, переходящее в её неприятие, — вот итог первого десятилетия правления наследников Сталина. Некоторые из них, наиболее трезво оценивающие ситуацию, понимали, что советское общество начинает движение по наклонной плоскости. Одним из них был А. Н. Косыгин, ставший инициатором экономической реформы, запущенной в 1965 году.

Эта реформа позволила сократить адресное директивное планирование, изменить подход к выполнению плана, что теперь выражалось не в валовой, а в реализованной продукции. Предприятия получили возможность сами планировать темпы роста производительности труда, снижение себестоимости, определять величину средней заработной платы, более свободно распоряжаться прибылью. В хозяйственную жизнь вводились элементы рыночной экономики (Александров Ю. СССР: логика истории. М., 1997. С. 141; Медведев Р. А. Миражи и реальности капиталистической революции в России. М., 1997. С. 7). Но самое главное состояло в том, что был сделан первый, хотя и очень малый, шаг в приближении непосредственных производителей к собственности. Таким образом создавались условия, способствовавшие их заинтересованности в рентабельном производстве и улучшении экономических показателей. В целом курс косыгинской реформы был направлен на демократизацию экономики, что являлось важнейшим велением времени.

В итоге

Магазины стали наполняться товарами, что людей очень радовало и вдохновляло даже на сложение виршей:

Реформа, к сожалению, так и не состоялась. Её заметно стали тормозить и свертывать в конце 60–х годов (Рыжков Н.И. Десять лет великих потрясений С. 45). Причин тому было несколько. Одна из них заключалась в том, что демократизация экономики, по верному замечанию Н. И. Рыжкова,

не входившую в планы правящей верхушки.

Следует далее сказать, что партийно — хозяйственная номенклатура не поддерживала экономические нововведения, поскольку в случае успешного проведения реформы она утратила бы не только контроль над экономикой, но и все сопряженные с этим контролем личные выгоды. Вместе с тем

которая, почувствовав дурманящий запах собственности, прочно связала с ней свою судьбу.

Отступление от экономической реформы произошло без каких — либо затруднений, ибо она не сопровождалась преобразованиями в политической и социальной сферах. Отказ от неё означал, что кремлевская верхушка ради собственного покоя и самосохранения оставляет систему не реформированной (Зюганов Г. А. Я русский по крови и духу. М., 1996. С. 22). Сработал, очевидно, старый принцип: после нас — хоть потоп. Советское общество входило в период, который впоследствии получит название «застойный». Впрочем,

К тому же они не затрагивали, как и прежде, отношений собственности. Немудрено, что ничего путного из этих попыток не вышло.

Нельзя, конечно, изображать эпоху «застоя» только мрачными красками. Она имела и впечатляющие достижения, прежде всего в сфере освоения космоса, жилищного строительства, в развитии энергетики, разведывании и разработке сырьевых ресурсов, военного производства, гражданской авиации, железнодорожного и морского транспорта, в области науки, образования и культуры. Однако отжившие свой век производственные отношения сковывали экономику, лишая ее необходимой динамики, а значит, будущего. В результате все четче ощущалось экономическое отставание СССР от передовых стран Запада. Это еще более подорвало авторитет системы в глазах общества.

«Застойный период» является чрезвычайно важным для понимания последующих событий, связанных с перестройкой, распадом СССР и капитализацией России. Именно в рамках этого периода сформировались социальные группы, прослойки и тайные союзы лиц, которые привели советскую державу к гибели, а советское общество — к буржуазной реставрации. Иными словами, во времена «застоя» сложились главные движущие силы катастрофических для нашей страны «преобразований» и произошли существенные внутри общественные изменения, в основе которых лежали факторы не столько объективного, сколько субъективного свойства. Толчок же всему дало ниспровержение сталинского авторитета и ослабление созданного Сталиным режима власти. И. В. Сталин, по известному выражению, как в воду смотрел, когда говорил Главному маршалу авиации А. Е. Голованову:

Затем убежденно добавил:

Критика культа личности Сталина вызвала сильнейший психологический стресс в советском обществе. Рухнул кумир, которому поклонялись десятилетия. Началась переоценка ценностей, порождающая идейный разброд и шатания. Люди не знали теперь, кому и во что верить. Общественное сознание замутилось и потеряло устойчивость, предохраняющую от разлагающих воздействий извне. Ситуация усугублялась тем, что так называемый железный занавес был приподнят, и советское общество стало более открытым для дуновений западной идеологии. Создавались благоприятные условия, чтобы, как выражался И. А. Ильин, «овладеть русским народом через малозаметную инфильтрацию его души и воли». Настал момент, когда можно было приступить к постепенной реализации того плана, о котором говорил после окончания Второй мировой войны Аллен Даллес.

Сложная комбинация внутренних явлений, связанных с неприятием сталинизма во всех его проявлениях (в том числе и в общественно — экономической сфере), а также внешних влияний, осуществляемых целенаправленно Западом, вызвала своеобразную, если можно так сказать, социальную и политическую сегментацию в обществе. Как и следовало ожидать, данный процесс затронул прежде всего интеллигенцию. Из ее среды вышла та открытая диссидентская оппозиция, с которой советская система столкнулась впервые во второй половине 50–х и в 60–е годы (Геллер М., Некрич А. История России 1917–1995. В 4 т. М., 1996. Т. 2. Утопия у власти. Кн. вторая. Мировая империя. С. 195). Она именовалась демократическим движением. Это движение, будучи неоднородным, включало в себя «представителей трех основных идеологий, кристаллизовавшихся в послесталинскую эпоху как альтернативные программы: «подлинного марксизма — ленинизма», «либерализма» и «христианской идеологии». Первая из альтернативных программ исходила из того, что Сталин исказил марксистско — ленинскую идеологию, а возвращение к ней позволит оздоровить общество; вторая полагала возможным постепенный переход к демократии западного типа с сохранением принципа общественной и государственной собственности; третья — предлагала в качестве основы общественной жизни христианские нравственные ценности и, следуя традициям славянофилов, подчеркивала особый характер России.

В начале 70–х годов, одновременно с обособлением трех оппозиционных течений, произойдет их персонификация. Каждая из программ станет отождествляться с личностью, наиболее ярко её выражающей: Андрей Сахаров будет восприниматься как воплощение либерально — демократической оппозиции; Александр Солженицын превратится в символ «христианской идеологии», Рой и Жорес Медведевы становятся наиболее известными глашатаями

Впоследствии из трех названных «оппозиционных течений» преобладающее значение в политической жизни страны приобрело либерально — демократическое течение, представители которого изменили свои установки и от признания принципов общественной и государственной собственности перешли к их полному отрицанию в пользу частной собственности. Сахаровцы вчера — это демократы сегодня.

Нынешних демократов характеризуют, по справедливому замечанию Ю. Александрова,

В канун горбачевской «перестройки» демократы представляли собой единомышленников, готовых в любой момент структурно организоваться и включиться в активную политическую борьбу. Нужен был лишь сигнал. Таковым и послужила перестройка, вызвавшая образование всевозможных «народных» фронтов в союзных республиках, а в Российской Федерации — движения демроссов. Ясно, что они возникли не на пустом месте. Сформировавшаяся в «застойный период» демократическая прослойка стала одной из главных движущих сил перестройки и последующих за ней капиталистических превращений (Следует иметь в виду перемены в личном составе демократических сил. На смену благородной когорте идеалистов — «шестидесятников», пробужденных «оттепелью» конца 50–х — начала 60–х годов, взявших друг друга за руки и воспаривших, по выражению поэта Булата Окуджавы, в канун «перестройки» и в ходе ее пришла маргинальная публика, состоящая, как правило, из людей, не сумевших по тем или иным причинам реализовать себя так, как этого им хотелось, и потому переживавших комплекс неполноценности. Трусливая и робкая по своей природе, она проявила чрезвычайную настырность, непримиримость и злобу, когда почувствовала одобрение и поддержку со стороны «архитекторов» и «прорабов перестройки).

Космополитические настроения, характерные для демократов, обеспечили им всестороннюю поддержку со стороны Запада, видевшего в них (порой не без оснований) проводников своей разрушительной антирусской политики. Идея вестернизации, проповедуемая ими, влияла даже на близкое окружение партийного руководства. Например, при Л. И. Брежневе сначала существовала группа советников, куда входили Г. Арбатов, Н. Иноземцев, А. Бовин; генсек называл их

Добродушно — снисходительный тон, в каком глава КПСС говорил о социал — демократах, может показаться мелочью. Но за этой мелочью скрывались симптомы начавшегося перерождения партийной верхушки, если не всей, то, во всяком случае, её части, стихийно тянувшейся к социал — демократии. Здесь показательна сама деятельность брежневских «социал — демократов». Ведь они работали над проектами реформ (Там же). Значит, их кто — то наверху к этому побуждал. Другое дело, что все кончилось, так сказать, пуфом. Но факт деятельности этих разработчиков, именуемых социал — демократами, весьма примечателен. В дальнейшем люди, подобные Г. Арбатову и А. Бовину, станут верной опорой горбачевской перестройки.

Некоторые из демократов оказались в роли прямых проводников интересов Запада в нашей стране. Тут не обошлось без западных спецслужб, сумевших создать в советском обществе целую сеть «агентов влияния». В этой связи привлекает к себе внимание один документ. Речь идет о подготовленной в 1977 году внешней разведкой КГБ СССР и подписанной его председателем Ю. В. Андроповым записке, адресованной ЦК КПСС. Текст её был оглашен председателем КГБ В. А. Крючковым на закрытом заседании Верховного Совета СССР 17 июня 1991 года в Кремле. Вот эта записка:

Вряд ли следует сомневаться, что КГБ «учитывал полученную информацию». Но в то, что он сумел разработать и осуществить мероприятия «по вскрытию и пресечению планов американской разведки», верится с трудом. «Агенты влияния» сделали свое черное дело, разрушив СССР и погрузив Россию во мглу. Сначала КГБ, похоже, упустил время, а потом оказался бессилен помешать «процессу», который «пошел». Почему так случилось, ответ дать может только время.

Как явствует из приведенного документа, американские спецслужбы ставили задачу внедрения «агентов влияния» прежде всего в сферу управления политикой, экономикой и наукой. Вероятно, не исключался и самый высокий уровень управления. В этой связи привлекают к себе внимание сведения В. А. Крючкова, касающиеся А. Н. Яковлева — видного «прораба» перестройки, человека, чрезвычайно близкого М. С. Горбачёву и потому очень влиятельного.

Еще в 1983 году Ю. В. Андропов, будучи уже Генеральным секретарем ЦК КПСС, в телефонном разговоре с В. А. Крючковым нелестно отзывался о Яковлеве.

— заключает свой рассказ В. А. Крючков.

Здесь, как видим, фигурирует Арбатов, один из брежневских «социал — демократов». Его хлопоты о Яковлеве нам понятны (О. А. Платонов относит Г. А. Арбатова к числу «агентов влияния», которые, «маскируя свою антигосударственную деятельность привычной марксистской фразеологией», «подталкивали политическое руководство страны к принятию решений, ставших первыми шагами на пути к разрушению СССР». Арбатов, занимавший «проамериканскую позицию», стал «другом Америки», по признанию заместителя Госсекретаря США Тэлбота, еще с 70–х годов. (Платонов О. А. Терновый венец России. Тайная история масонства 1731–1996. М., 1996. С. 402). Непонятно другое: почему Генеральный секретарь, обладающий необъятной властью, потворствует хлопочущим за человека, который вызывает сомнения относительно «безупречности» его отношения к Советскому государству и которого нельзя назвать иначе, как проходимцем. Быть может, Андропов лишь на словах не одобряет Яковлева, а втайне с ним? Или за Яковлевым уже тогда стояли такие силы, с которыми не мог не считаться даже Генеральный секретарь? По — видимому, утвердительный ответ может быть дан как на первый, так и на второй вопрос. Похоже, Юрий Владимирович лукавил, когда по отношению к Арбатову занял несколько отстраненную позицию. Брежневский «социал — демократ» стоял близко к Андропову в качестве советника по внешнеполитическим вопросам (Горбачёв М. С. Жизнь и реформы. Кн.1. С. 224). И он, конечно, имел непосредственное влияние на Андропова. К Яковлеву был благожелательно настроен и Горбачёв (Там же. С. 237), которого Андропов считал своим человеком. Наконец, нелестный отзыв Андропова о Яковлеве мог не отражать настоящего отношения генсека к послу в Канаде. Существует версия, согласно которой между ними было и нечто общее (Семанов С. Н. Юрий Владимирович. Зарисовки из тени. М., 1995. С. 90). Но даже если она неверна, бесспорно другое: Яковлева поддерживали и продвигали весьма влиятельные люди.

Сейчас, по прошествии времени и конкретных событий, недоумение Андропова насчет того, почему кое — кто в Москве не может обойтись без Яковлева, кажется наивностью, довольно странной для генсека, бывшего совсем недавно председателем КГБ СССР и подписавшего записку об «агентах влияния» иностранных спецслужб, направленную в ЦК КПСС. Неужели Андропов не знал, что приближается перестройка и Яковлев нужен именно в Москве? Не случайно, на наш взгляд, в судьбе Яковлева активное участие принимает Горбачёв, с помощью которого тот вернулся в Союз и сразу же

— сообщает и В. А. Медведев.

А. Н. Яковлев

— пишет В. А. Крючков.—

В другой раз Крючков говорит:

Если Крючков верно подметил индивидуальные особенности Яковлева, то следует признать факт разложения правящей партийной верхушки, допускающей в свою среду и удерживающей в ней лиц с подобными взглядами и настроениями.

По свидетельству В. А. Крючкова,

В 1990 году КГБ

Далее В. А. Крючков сообщает, что В. И. Болдин, работавший тогда заведующим общим отделом ЦК КПСС, посоветовал ему переговорить о Яковлеве с Горбачёвым (В. И. Болдин подтверждает факт разговора с ним В. А. Крючкова о А. Н. Яковлеве. Вместе с тем он сообщает, что военная разведка располагала насчет Яковлева «приблизительно такими же данными, как и КГБ», ссылаясь при этом на свидетельство начальника Генерального штаба Вооруженных Сил СССР С.Ф. Ахромеева (см: Б о л д и н В. И. Крушение пьедестала. Штрихи к портрету М. С. Горбачёва. М., 1995. С. 263–264)). Состоялась довольно любопытная сцена, описание которой заслуживает того, чтобы быть приведенной целиком.

— пишет В. А. Крючков,—

Это и другое, по верному заключению В. С. Бушина,

Итак, Горбачев знал о колумбийском прошлом Яковлева, но, несмотря на это, выдвигал его и поддерживал. По характеру поведения и ряду высказываний Горбачева в разговоре с Крючковым можно предположить, что между ним и «колумбийцем» — Яковлевым существовала какая — то незримая и потаенная связь.

— замечает О. А. Платонов,—

Не случайно В. И. Болдин говорил Крючкову:

Еще более определенно высказывался В. М. Чебриков, заявив, что

В. А. Крючков наконец понял:

В этой оценке Горбачева и Яковлева справедливо все, за исключением того, что названные лица являются одновременно «архитекторами» и «прорабами» перестройки. В разряд «прорабов» их зачислить можно. На такую «должность», т. е. на роль ловких исполнителей, они, как говорится, «тянут». А вот отнести их к «архитекторам» перестройки нельзя, поскольку её «архитектурный» проект был задуман и разработан, судя по всему, не у нас.

Аналогичным образом думает и А. И. Лебедь, который, касаясь событий августа 1991 года, замечает:

Этот поистине дьявольский план свидетельствует о причастности к нему интеллектуалов самой высокой марки, сопоставления с которыми ни Горбачев, ни Яковлев, конечно, не выдерживают. Надо отдать должное прозорливости Б. И. Олейника, который, обращаясь к Горбачеву, говорил:

(Впрочем, в другом месте своей книги Б.И. Олейник называет Горбачева «главным архитектором», а Яковлева — «главным теоретиком перестройки», явно завышая интеллектуальные способности обоих «прорабов»)

Впрочем, в литературе существуют и несколько иные оценки деятельности Горбачева и Яковлева. Так, В. С. Павлов, наблюдавший Горбачева с близкого расстояния, характеризует его так:

Это верно. Надо только подчеркнуть, что исполнитель весьма умелый, ловкий, изворотливый и хитрый, настоящий мастер интриги. А вот с другим мнением Павлова относительно роли Яковлева согласиться нельзя. Называя Яковлева «семейным кардиналом», Павлов полагает, что он являлся

Мы сомневаемся в таких конструкторских способностях Яковлева. Учитывая то, что пишет о нем Крючков, можно высказать предположение, согласно которому Яковлев служил посредствующим звеном между Горбачевым и закордонными разработчиками «перестройки», т. е. получал первым инструкции и сигналы с той стороны. Это и создавало иллюзию, будто ему принадлежит роль «стратега и тактика политики Горбачева». И Яковлев, по свидетельству А. С. Черняева, сам был не прочь из непомерного тщеславия приписать себе эту роль:

По Черняеву, именно Горбачёв —

На наш взгляд, Горбачева следует считать главным исполнителем перестройки, а Яковлева — главным передатчиком поступающих с Запада «перестроечных» идей и помощником Горбачева в их реализации.

А. А. Громыко присовокупил к паре Горбачев — Яковлев Э. Шеварднадзе.

— говорил он в январе 1988 года Крючкову, что для последнего прозвучало

Однако у О. А. Платонова принадлежность Шеварднадзе к «мировой закулисе», в частности к масонским кругам, не вызывает сомнений (Платонов О.А. Терновый венец России… С. 410, 438). А весьма осведомленный бывший контрразведчик генерал В. С. Широнин высказывает предположение о связях Шеварднадзе с ЦРУ (ШиронинВ. Под колпаком контрразведки. Тайная подоплека перестройки. М., 1996. С. 170–171) И в принципе тут нет ничего неправдоподобного.

Л. В. Шебаршин, возглавлявший Первое главное управление КГБ (внешняя разведка) в 1989–1991 годах, рассказывает об одной оперативной информации, поступившей к нему в октябре 1990 года.

— говорит он,—

Л. В. Шебаршин получал агентурные сведения о присутствии

Была, конечно, публика и менее сановная, типа Ю. Н. Афанасьева, как явствует из наблюдений Б. И. Олейника. Писатель вспоминает о пребывании Афанасьева в Париже.

— пишет Б. И. Олейник,—

Привлекает к себе внимание свидетельство А. А. Собчака, который простодушно повествует о том, что, будучи введенным в состав Президентского совета при Горбачёве, спросил как — то президента, почему он

Последовал знаменательный ответ:

Нетрудно догадаться, какой характер имели эти «компрометирующие материалы»…

Таким образом, к моменту перестройки Запад управлял тайным корпусом «агентов влияния», занимавших видные места в экономике и политике, науке и культуре. В этом нас убеждают не только приведенные выше факты, но и высказывания некоторых осведомленных западных деятелей.

В 1995 году Госдепартаментом США в соответствии с законом «О свободе информации» и по заявке неправительственного Архива национальной безопасности были рассекречены некоторые документы в связи с так называемым окончанием «холодной войны», в том числе три телеграммы (донесения, депеши) Джека Мэтлока, посла Соединенных Штатов в Москве, к мнению которого прислушивались президенты Р. Рейган и Дж. Буш (Медведев Р. А. Россия и Запад в конце XX века. С. 18). Посол отправил в Вашингтон эти телеграммы в феврале 1989 года. Наше внимание привлекает первая депеша Мэтлока, где мы читаем:

Стало быть, по Мэтлоку, американцы не могут заставить русских отдать им «ключи от своей лавки» и сделаться полными хозяевами в их доме. Но при «последовательном и настойчивом использовании скрытого влияния» они могут, по словам посла, заставить их действовать так, как это выгодно США. Американский посол определяет круг людей, осуществляющих в СССР это «скрытое влияние»:

Развивая эту мысль, Мэтлок предлагает, не теряя времени, выработать

Нет сомнений, что Мэтлок ведет речь о формировании контингента «агентов влияния». Но, в отличие от предшествующей, если можно так выразиться, поштучной работы ЦРУ в данном направлении, посол рекомендует перевести пополнение этого контингента на поточную систему. Мэтлок исходил из трезвой оценки ситуации, сложившейся к 1989 году в СССР, характеризуя ее как хаотическую. Надо было не упустить момента, чтобы поймать рыбу в мутной воде, среди которой могли попасться на крючок и такие крупные экземпляры, как члены Политбюро ЦК КПСС.

Любопытно сопоставить советы Мэтлока с рассуждениями помощника Горбачева по международным вопросам А. С. Черняева, если не осведомленного, то догадывающегося о связях своего патрона с мировой закулисой.

— пишет Черняев,—

При различии терминологии (у Мэтлока фигурирует «скрытое влияние», а у Черняева — «внешнеполитические условия») в главном посол и помощник сходятся, отмечая активное воздействие внешних сил на внутренние процессы, происходящие в советском обществе. Само собой разумеется, что это воздействие могло осуществляться посредством «агентов влияния». Но формирование этой агентуры — дело длительное, требующее немало времени. Вот почему есть основание утверждать, что создание ее следует отнести к «застойному периоду». При переходе к «перестройке» «агенты влияния» находились, по выражению Мэтлока, «в числе движущих сил, выступающих за плюрализм и права личности», а если говорить проще, — за разрушение общественного и государственного строя СССР. В одной упряжке с ними оказалась часть партийной, советской и хозяйственной номенклатуры.

То была довольно влиятельная группа функционеров, ближе, чем кто — либо другой, стоявшая к государственной собственности, ощущавшая ее притягательность и потому испытывавшая постоянный соблазн завладеть ею. Но при Сталине, когда действовала мощная карательная система, принцип неприкосновенности государственной собственности соблюдался, причем не на словах, а на деле. С течением времени многое переменилось. Не стало строгого хозяина, стоявшего на страже «социалистической собственности». Партийно — государственная верхушка, натерпевшаяся страха от Сталина, все больше входила в состояние расслабленности, и естественным ее спутником стали различные привилегии, сложившиеся в тщательно разработанную, так сказать, лестничную, систему, где каждая номенклатурная ступень имела свой набор и характер благ, предусмотренных данной системой. Привилегиями в той или иной мере пользовалась вся номенклатура. Это номенклатурное потребление прибавочного продукта являлось одной из вопиющих несправедливостей, вызывающей гнев и глухой ропот у народных масс. Не случайно Б. Н. Ельцин пришел к власти, провозгласив главнейшим принципом своей политики борьбу с партийными привилегиями, что обеспечило ему мощную народную поддержку.

Номенклатурная система привилегий служит превосходной исторической иллюстрацией к известной народной мудрости: «Рыба гниет с головы». Эта система не только разложила и развратила верхушку партии, но и лишила ее морального права требовать от остальных соблюдения норм «социалистического общежития». Этический пример, который она подавала обществу, был примером отрицательным. А когда правители не на высоте, трудно рассчитывать на добродетельную жизнь подданных. Общественные последствия разложения партийной верхушки наступили незамедлительно.

Среднее номенклатурное звено, непосредственно соприкасающееся с государственной собственностью, стало управлять этой собственностью, не забывая, мягко говоря, своих личных интересов. Дачи, машины, драгоценности, деньги — вот что стало предметом если не вожделений, то, во всяком случае, повышенного внимания многих функционеров из этого звена. В конце концов, из них образовалась плотная социальная прослойка, заинтересованная в номенклатурной приватизации и реставрации капитализма. Эти люди, порожденные временем «застоя», ждали своего часа. И он настал. «Перестройка» и вышедшие из нее «демократические» преобразования «исполнили все сроки».

В аналогичном ожидании находились дельцы теневой экономики, которая пышным цветом расцвела в

Социальная опасность теневой экономики заключалась в том, что она разлагающим образом действовала на нравственное состояние общества, распространяя в нем теневые отношения. Теневая экономика, как раковая опухоль, расползалась по всей стране.

«Теневики» накопили огромный криминальный капитал, требующий легализации и открытого применения в производстве и финансовом деле, а поэтому были весьма заинтересованы в изменении общественного строя в стране и готовы оказать всемерную помощь тем, кто решится на слом существующей социальной системы.

Названные выше метаморфозы, происходившие внутри советского общества, не являлись чем — то таинственным или скрытым от народа. Он видел перерождение номенклатуры, её, как говорили в старину, «несытовство» и понимал, что в жизни отсутствует главное — социальная справедливость (не путать с социальной поддержкой, помощью и некоторым набором социальных гарантий!), которая, как выяснялось, все еще остается его вековечной и неосуществленной мечтой. А коль так, то «с волками жить — по — волчьи выть»: народ ответил жиреющей номенклатуре падением дисциплины, интереса к работе и своеобразной «приватизацией» общественного прибавочного продукта — расхищением государственной собственности. Массовые воровство и хищения стали повседневностью. Люди уносили домой все, что можно было вынести. Для обозначения такого рода «приватизаторов» появился даже специальный технический термин «несуны». Этих «несунов» была тьма, и с ними, несмотря на старания властей, ничего нельзя было сделать, поскольку их «работа» приобрела такой размах, что превратилась по существу во «всенародное» дело.

Массовое поведение, пронизанное мелкособственническим духом, мотивами эгоизма и индивидуализма, не могло не вызвать отрицательных последствий, связанных прежде всего с ослаблением начал коллективизма и чувства ответственности за судьбу советского государства. Произошло самое опасное для жизни страны — отчуждение народа от государства, их разделение. Народные массы, отождествляя государство с партийной номенклатурой, смотрели на него как на нечто внешнее, постороннее, чужое. Отсюда равнодушие к нему. И когда советское государство переживало свой роковой час, народ безмолвствовал, заняв положение наблюдателя. В этом положении мы находим его и сегодня.

Перед нами явные признаки национального кризиса, поразившего прежде всего русский народ. В такие моменты людьми овладевает общественная апатия, они мало осознают, что принадлежат к одной этнической общности, имеющей собственное историческое предназначение, ради которого есть смысл работать и жить. Их полностью захватывают заботы дня нынешнего, прежде всего материальные. Это — состояние болезни нации, ослабляющей ее силы и способность к активному сопротивлению и самозащите.