"Серп и молот против самурайского меча" - читать интересную книгу автора (Черевко Кирилл Евгеньевич)7. СОВЕТСКО-ЯПОНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ НА ВСТРЕЧАХ РУКОВОДИТЕЛЕЙ И ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ СОЮЗНЫХ ДЕРЖАВ В 1943–1944 гг.В 1943–1944 гг. Япония по-прежнему сохраняла свой мощный военно-экономический потенциал и для ее разгрома союзники СССР нуждались в его вооруженной поддержке. Это видно, например, из итогового документа открывшейся 12 мая 1943 г. Вашингтонской конференции с участием Рузвельта и Черчилля, составленного англо-американским Объединенным штабом вооруженных сил, в котором ставилась задача после разгрома Германии приложить все усилия для скорейшей безоговорочной капитуляции Японии при сотрудничестве с СССР и другими государствами бассейна Тихого океана[412]. Через неделю после решающих контрударов советских войск на Курской дуге, 19 июля того же года, советник президента США Г. Гопкинс сообщил временному поверенному в делах СССР в Вашингтоне о том, что Ф. Рузвельт собирается в ближайшее время официально поставить этот вопрос перед советскими представителями на конференции союзников с участием Советского Союза[413]. При этом, как стало известно из материалов состоявшейся в августе того же года первой конференции в Квебеке (Канада), главы правительств США и Великобритании руководствовались документом о целях американской внешнеполитической стратегии с учетом перспектив советско-японских отношений, который гласил: «По окончании войны Россия будет занимать господствующее положение в Европе. После разгрома Германии в Европе не останется ни одной державы, которая могла бы противостоять огромным военным силам России… Наиболее важным фактором, с которым должны считаться США в своих отношениях с Россией, является война на Тихом океане. Если Россия будет союзником в войне против Японии, война может быть закончена значительно быстрее и с меньшими людскими и материальными потерями. Если же войну на Тихом океане придется вести при недружественной или отрицательной позиции России, трудности неимоверно возрастут и операции могут оказаться бесплодными»[414]. Намерение высшего руководства США официально подойти к данному вопросу в условиях обозначившегося коренного перелома в войне СССР с фашистской Германией свидетельствовало об озабоченности Вашингтона перспективой вести войну с Японией без СССР в условиях резкого военного усиления роли Советского Союза в мировых делах в результате его близящейся победы над Германией и ее союзниками в Европе. Такой демарш со стороны США вынуждал СССР также официально, хотя пока и в секретном порядке, решить вопрос о вступлении в недалеком будущем в войну против Японии. Предположение, что Советский Союз в виду «коренного конфликта интересов» с Японией после победы над Германией выступит на стороне союзников, сформулировал в подготовительном документе первой Квебекской конференции в Канаде в августе 1943 г. объединенный комитет начальников штабов США[415]. Это предположение получило свое официальное подтверждение в заключительный день работы Московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Великобритании. 30 октября 1943 г. на банкете И. Сталин прямо заявил государственному секретарю США X. К. Хэлл немедленно направил эту исключительно важную информацию своему президенту, зашифровав ее первую часть шифром сухопутных сил, а вторую — шифром ВМС США, не уведомив о ней своего британского союзника[417]. Позднее на том же банкете в ответ на предложение посла США в СССР А. Гарримана тоста за наступление того дня, когда «союзники будут вместе сражаться против Японии», Молотов, согласившись с его предложением, уверенно заявил, что «это время придет»[418]. Как явствует из документов, внешне это выглядело так, как будто бы Сталин лишь удовлетворял настойчивую просьбу напасть на Японию, руководствуясь исключительно союзническим долгом. Но в действительности, как об этом свидетельствует его упомянутая ранее беседа с министром иностранных дел Великобритании А. Иденом, состоявшаяся еще 20 декабря 1941 г., советское правительство намеревалось в будущем вступить в войну с Японией с целью обеспечения долговременных стратегических интересов по обеспечению безопасности СССР на Дальнем Востоке и расширению «фронта социализма». Развивая высказанные тогда Сталиным положения по этому вопросу, зам. наркома иностранных дел СССР Лозовский в секретной записке Сталину и Молотову о подготовке Комиссии по послевоенным проектам государственного устройства стран Европы (№ 2612-А от 26 декабря 1941 г.) излагал интересы СССР следующим образом: «Хотя война в полном разгаре и неизвестно, когда она кончится, но исход войны уже ясен: Германия, Япония, Италия и их союзники будут разгромлены. В связи с этим пора уже начать подготовку мирной конференции, задачи которой будут гораздо сложнее задач Парижской мирной конференции, собравшейся после разгрома Германии в войне 1914–1918 гг. Сложность обстановки будет заключаться в том, что из строя выйдут четыре великие державы (Германия, Япония, Италия и Франция), и решать дело придется СССР, Великобритании и Соединенным Штатам… (среди трех групп вопросов). Надо уже сейчас продумать весь вопрос о наших границах. Мы не можем дальше терпеть, чтобы японские военные корабли могли в любой момент отрезать нас от Тихого океана и наших портов и закрыть Лаперузов пролив, Курильские проливы, пролив Сангарский и Цусимский пролив. Само собой разумеется, что если Япония ввяжется в войну против нас, то придется… (в обеих комиссиях — финансово-экономической и политической) подумать и о послевоенных отношениях между Советским Союзом и Японией и особенно о нашей дальневосточной границе и о свободе коммуникаций между портами Советского Союза и портами всего Тихоокеанского побережья»[419]. Его планы подтверждались, в частности, принятым в мае 1943 г. решением Государственного комитета обороны СССР под председательством Сталина о строительстве железнодорожной магистрали от Комсомольска-на-Амуре до Советской Гавани длиной около 450 км для переброски сюда войск Красной армии в расчете на войну с Японией (дорога должна была быть построена к 1 августа 1945 г., но вступила в строй досрочно — 1 июня того же года)[420]. 10 ноября (11 ноября по токийскому времени) того же года, отвечая на вопрос посла Японии в СССР Сато, не изменилась ли позиция советского руководства в отношении Японии в результате переговоров союзников по антигерманской коалиции на конференции в Москве, закончившейся 30 октября, Молотов ответил, что ни к каким изменениям в советско-японских отношениях эта конференция не привела, и они по-прежнему основываются на пакте о нейтралитете. В свою очередь, советский нарком задал вопрос, как следует истолковывать подтверждение Японией тройственного пакта, сделанное 15 сентября 1943 г. Ведь в нем констатируется, что этот договор не направлен против СССР, причем это подтверждение сделано в иных условиях, когда один из его участников, гитлеровская Германия, нарушила данный пакт, развязав агрессивную войну против США с требованием отторгнуть от него значительную часть его территории, т. е. по сути дела в нарушение положений упомянутого документа. Сато ответил, что, по его мнению, и Япония и Германия подтвердили свои обязательства по тройственному пакту после поражения Италии, отдавая себе полный отчет в факте существования советско-японского пакта о нейтралитете[421]. В официальном ответе по этому вопросу правительства Японии, врученном Сато Молотову 9 декабря, через месяц после капитуляции Италии, говорилось: «Подтверждение тройственного пакта означало, что политический переворот в Италии не оказал на него никакого влияния и его статус совершенно не изменился по сравнению с периодом заключения этого договора. Иначе говоря, с самого начала тройственный пакт содержал обязательство о сотрудничестве Японии, Германии и Италии во имя отпора корыстным устремлениям США и Великобритании, с целью покорения Восточной Азии и Европы и ни в коей мере не был направлен против СССР. Это явствует из ст. 5 упомянутого договора. И хотя в настоящее время, когда, к несчастью, продолжается война Германии с СССР, между Японией и Советским Союзом строго соблюдается пакт'о нейтралитете, и, как уже это разъяснялось ранее, императорское правительство выражает готовность соблюдать этот договор до тех пор, пока его будет соблюдать правительство СССР»[422]. Советский нарком в заключение лишь напомнил, что в период подписания тройственного пакта в 1940 г. взаимоотношения между Советским Союзом и Германией носили иной характер, чем в 1943 г., когда Япония подтверждала данный пакт. Молотов, тем не менее, заверил японского посла в том, что советская сторона изучит ответ правительства Японии по поднятому вопросу. Что касается итогов Каирской и Тегеранской конференций союзников, которые состоялись в последних числах ноября 1943 г., то, несмотря на известную обеспокоенность Токио по поводу возможной договоренности СССР со своими союзниками о будущем участии его в войне с Японией, упомянутые заверения Молотова о намерении Советского Союза соблюдать пакт о нейтралитете с нею а также отсутствие высших советских руководителей на конференции в Каире и китайских — на конференции в Тегеране привели японское правительство к выводу о том, что «переговоры между Рузвельтом, Черчиллем и Сталиным были рассчитаны на политический эффект, поскольку полного единства взглядов по вопросу о Японии между Соединенными Штатами, Англией и Советским Союзом пока достигнуто не было» и «позиция Советского Союза по отношению к Японии пока что не изменилась»[423]. Эту точку зрения советской стороне удалось внушить Токио благодаря тому, что, согласившись сначала на участие в Каирской конференции наркома иностранных дел Молотова к 22 ноября 1943 г. вместе с военным представителем, Сталин затем изменил свое решение[424], направив туда, и притом только в качестве наблюдателей, заместителя Молотова А.Я. Вышинского в сопровождении военного представителя, также не самого высокого ранга[425]. Японскую сторону удалось ввести в заблуждение не в последнюю очередь благодаря также тому, что переговоры в Тегеране носили строго секретный характер. В пользу того, что обеспокоенность Токио перспективой усиления антияпонской направленности курса на укрепление сотрудничества государств антигитлеровской коалиции имела под собой серьезные основания, свидетельствовали не только результаты Московской конференции, но и последующих конференций союзников 1943–1945 гг. Так, стремясь получить заверение о вступлении СССР в войну с Японией на стороне союзников после разгрома Германии непосредственно от И. В. Сталина на Тегеранской конференции глав правительств США, СССР и Великобритании в конце ноября 1943 г. и в то же время опасаясь спровоцировать раздражение своего резко усиливавшегося в военном отношении грозного союзника, Ф. Рузвельт на первом же пленарном заседании этой конференции 28 ноября сделал обзор стратегии США в войне на Тихом океане с акцентом на огромное бремя, которое они несут в войне с Японией, для того чтобы вызвать необходимую адекватную реакцию главы советской делегации. Для получения положительного результата союзники могли использовать и такой козырь, как возможное изменение в ту или иную сторону сроков открытия второго фронта в Европе против Германии, намеченного ими на май 1944 г. И это хорошо понимал Сталин, который выступил тотчас же после Рузвельта: «Мы, русские, приветствуем успехи, которые одерживаются англо-американскими войсками на Тихом океане. К сожалению, мы пока не можем присоединить своих усилий к усилиям наших англо-американских друзей, потому что наши силы заняты на Западе и у нас не хватает сил для каких-либо операций против Японии. Наши силы на Дальнем Востоке более или менее достаточны лишь для того, чтобы держать оборону, но для наступательных операций надо эти силы увеличить, по крайней мере, в три раза. Это может иметь место, когда мы заставим Германию капитулировать. Тогда — общим фронтом на Японию»[426]. На следующий день Рузвельт вручил Сталину две памятные записки. В первой из них, озаглавленной «Предварительное планирование военно-морских операций в северо-западной части Тихого океана», ставился вопрос о прямой или косвенной помощи СССР, «если бы Соединенные Штаты начали наступление на северную группу Курильских островов», о возможности использования советских дальневосточных портов вооруженными силами США в войне с Японией, о целесообразности расширения военно-морских баз США для приема советских подводных лодок и эсминцев при опасности нападения со стороны Японии при открытии военных действий между СССР и Японией, а также о желательности получения военно-разведывательной информации о Японии. Во второй записке, озаглавленной «Предварительное планирование военно-воздушных операций в северо-западной части Тихого океана», предлагалось немедленно приступить к подготовке условий для приема от 100 до 1000 американских четырехмоторных бомбардировщиков в Приморском крае с целью разрушения японских и промышленных центров сразу же после начала войны между СССР и Японией[427]. Сталин принял эти записки для изучения. В тот же день он заявил Рузвельту: «Необходимо иметь возможность занять наиболее важные стратегические пункты с тем, чтобы Германия не могла их захватить. Такие пункты нужно занять не только в Европе, но и на Дальнем Востоке для того, чтобы Япония не смогла начать новую агрессию… Орган, который будет создан, должен иметь право занимать стратегически важные пункты. В случае угрозы агрессии со стороны Германии или Японии эти пункты должны быть немедленно заняты с тем, чтобы окружить Германию и Японию и подавить их. Хорошо было бы принять решение о том, чтобы та организация, которая была бы создана, имела право занимать важные стратегические пункты»[428]. 30 ноября состоялся завтрак с участием Сталина, Рузвельта и Черчилля. Ознакомившись с Каирской декларацией США, Великобритании и Китая, одобренной руководителями этих государств на конференции в Каире, непосредственно перед Тегеранской встречей, Сталин заявил, что к заявлению союзников, где говорилось, что Япония должны быть лишена помимо территорий, которые она захватила после 1914 г., также «всех других территорий, которые она захватила при помощи силы и в результате своей алчности»[429], советская сторона хотела бы еще кое-что добавить после того, как СССР примет активное участие в войне с Японией. И хотя Сталин сделал данное «добавление» значительно раньше вступления СССР в эту войну, утверждение Рузвельта в меморандуме участникам сессии по вопросам войны на Тихом океане от 12 января 1944 г. о том, что в Тегеране Сталин якобы заявил, что он хотел бы, чтобы в качестве компенсации за участие в войне с Японией «России был возвращен весь Сахалин и отданы Курильские острова, чтобы она могла осуществлять контроль над проливами, ведущими к Сибири»[430], не соответствует действительности и, очевидно, представляет собой произвольную интерпретацию приведенного предложения Сталина о необходимости со стороны международной организации по безопасности занять наиболее важные стратегические пункты на Дальнем Востоке с целью предотвращения новой агрессии Японии. Это относится и к записи члена американской делегации, будущего государственного секретаря Ч. Болена, который высказывание Сталина о необходимости занятия упомянутых пунктов международной организацией по безопасности представил без указания на ясно определенный советским руководителем международный субъект таких действий, да к тому же, исказив слова Сталина, определенно назвал эти пункты, как «острова, прилегающие к Японии»[431], т. е. в том числе как Южный Сахалин, так и Курилы. Это позволило бы считать, что в качестве субъекта их оккупации Сталин по сути дела предложил Советский Союз. А это опубликованными документами Тегеранской конференции не подтверждается. Но справедливости ради следует сказать, что сходные с предложениями Рузвельта соображения в отношении приобретения Советским Союзом по окончании войны с Японией Южного Сахалина и Курильских островов — однако, что принципиально важно, вопреки мнению Сталина и Молотова, без вступления в эту войну СССР — изложил заместитель наркома иностранных дел И.М. Майский, член комиссии по вопросам перемирия, 11 января 1944 г. в докладной записке на имя Молотова. Он писал: «…СССР должен вынести из этой войны на Дальнем Востоке: Южный Сахалин и цепь Курильских островов. Я не считаю, что для этого нам обязательно необходимо участвовать в войне с Японией. Вполне допустимо, что на мирной конференции при генеральном межевании карты мира в сложном маневрировании великих и малых держав СССР мог бы получить только что названные объекты, не сделав ни одного выстрела на Дальнем Востоке (при победе США и Англии). После этого для Японии должен быть установлен режим примерно такого же типа, что и для Германии»[432]. Что же касается контроля СССР над проливами из Тихого океана в Сибирь, то на этот счет Сталин высказался не 29 ноября, а на упомянутом завтраке 30 ноября, да и то не в отношении Сахалина или Курил, а относительно использования для выхода в Тихий океан незамерзающих Порт-Артура для военных кораблей и как свободного порта Дайрена для гражданских судов (это предложение было поддержано Рузвельтом)[433]. Тот факт, что при этом Сталин на Тегеранской конференции не ставил в конкретной форме перед союзниками вопроса о компенсации за участие в войне с Японией был подтвержден и его официальным переводчиком на этой конференции В.М. Бережковым в интервью с представителем японской радиотелевизионной корпорацией «Эн-Эйч-Кэй»[434]. Вероятно, ошибка американской стороны в отношении официального предъявления Сталиным требований по Южному Сахалину и Курилам объясняется тем, что еще 5 октября 1943 г., вопреки направленной главе американской администрации рекомендации подкомитета по территориальным вопросам президентского консультативного комитета по послевоенной политике не допускать советской оккупации Курил, на совещании с участием экспертов из Государственного департамента по подготовке к Московскому совещанию министров иностранных дел союзных государств Рузвельт неожиданно предложил, чтобы «Курильские острова были отданы России» как вознаграждение за вступление в войну против Японии до того, как Сталин конкретно поставит этот вопрос перед союзниками[435]. И этой точки зрения президент США строго придерживался позднее по дипломатическим соображениям, несмотря на сообщение Дж. Дина из Москвы от 17 октября 1944 г. о том, что Сталин в беседе с ним выразил пожелание, чтобы США поставили под свой контроль Курильские острова до вступления СССР в войну с Японией[436]. Из этого напрашивается вывод, что Рузвельт, будучи уведомлен о намерениях советского руководства получить хотя бы часть Курил от Японии еще в 1940—41 гг., высказанных Молотовым японцам, решил удовлетворить их заранее, с тем чтобы обеспечить вступление СССР в войну с Японией. Ответ на упомянутые две записки американской стороны Молотов в устной форме дал Гарриману почти месяц спустя после их получения, 25 декабря 1943 г. Советский нарком согласился от имени правительства СССР снабжать США военной разведывательной информацией[437], также как это делала Япония в отношении Советского Союза, направляя аналогичные сведения в Германию, что небезосновательно инкриминировалось японским властям на Токийском процессе главных военных преступников. На остальные вопросы по поводу военного сотрудничества, направленного против Японии, Молотов не дал положительного ответа, заявив, что одни из них требуют дальнейшего изучения, а на другие дать такой ответ вообще представляется затруднительным. 2 февраля 1944 г. в связи с настойчивыми просьбами американской стороны о претворении в жизнь упомянутых предложений Рузвельта о планирований военного сотрудничества, Сталин согласился на использование дальневосточных аэродромов СССР для налетов на Японию американской авиации после вступления Советского Союза в войну с нею. Но он предупредил, что это будет возможным только после того, как сопротивление Германии ослабнет и на Дальний Восток можно будет перебросить 20–22 советские дивизии[438]. 10 июня того же года после высадки союзных войск во Франции Сталин в беседе с Гарриманом предложил приступить к переговорам о планировании не только операций ВВС с предоставлением США 6–7 аэродромов в Приморье, но и ВМС и сухопутных сил союзников в сотрудничестве с СССР при условии поставок и ему таких же тяжелых бомбардировщиков, какие имелись у союзников, для операций против Японии и необходимых военных материалов. Политика СССР по расширению сотрудничества с союзниками в войне на Тихом океане объяснялась намерением Сталина играть важную роль в военных действиях Советского Союза не только против японских войск в Маньчжурии, но и в операциях против японской метрополии[439] с тем, чтобы иметь больший вес при решении вопросов послевоенного урегулирования с Японией. Вопрос о вступлении СССР в войну против Японии имел большое значение не только с точки зрения решения азиатских проблем и проблем Тихого океана, в том числе статуса ее колоний, но и европейских проблем, в частности разграничения сфер влияния СССР и союзных держав в Восточной, Южной и Центральной Европе, а также в создании ООН как органа по сотрудничеству и обеспечению коллективной безопасности после окончания Второй мировой войны. В связи с этим, опасаясь того, что противодействие политике СССР в Восточной Европе со стороны США и особенно Великобритании может отрицательно повлиять на готовность оказать им содействие в разгроме Японии, в Вашингтоне приняли решение не препятствовать СССР в установлении его влияния в странах Восточной Европы, вопреки попыткам, предпринятым Великобританией в первую очередь на Балканах и Восточном Средиземноморье. В 1944 г. этой точки зрения со ссылкой на неоднократные высказывания Рузвельта придерживались Объединенный комитет начальников штабов, Объединенный штаб планирования и Объединенный комитет по вопросам планирования США. Так, 28 июля 1944 г. последний из них с учетом указанной задачи, а также прогноза соотношения сил союзников на ближайший период предостерег Государственный департамент США от участия в дискуссиях с советскими представителями по вопросам территориального размежевания после войны на предстоявшей конференции в Думбартон-Оксе (21 августа — 28 сентября 1944 г.). А в сентябре того же года тот же комитет предложил распространить балканскую политику США и на Чехословакию[440]. 23 сентября 1944 г. Гарриман встретился со Сталиным и передал ему послание Рузвельта с изложением результатов 11-й Квебекской конференции (13–16 сентября 1944 г.), в котором преднамеренно ничего не говорилось о предполагаемых совместных военных операциях против Японии[441], хотя в итоговом документе конференции указывалось, что после поражения Германии Соединенные Штаты и Великобритания вступят во взаимодействие с Советским Союзом для форсирования капитуляции Японии[442]. Сталин выразил удивление тем, что в послании Рузвельта не учитывается его обещание вступить в войну с Японией после победы над Германией, и, подтвердив готовность выполнить его, прибег к дипломатической хитрости, заявив, что если союзники намерены добиться поражения Токио без участия СССР, то он против этого не возражает[443]. Готовность Сталина принять широкомасштабное участие в военных действиях против Японии в случае, если ему будет направлено соответствующее предложение, оказалась неожиданной для США, так после обещания, данного в Тегеране, СССР, проявляя осторожность, не афишировал подготовку СССР к войне с Японией. 14 октября глава американской военной миссии в Москве генерал-майор Дж. Дин во время встречи Сталина с Черчиллем ознакомил советского руководителя со стратегическими задачами, которые США намеревались возложить на СССР в войне с Японией: 1) ликвидация Квантунской армии; 2) обеспечение развертывания ВВС США и СССР на Камчатке и в Приморье для бомбардировки Японии; 3) сотрудничество с ВМС и ВВС США, в том числе предоставление им базы ВМС и баз ВВС на Камчатке; 4) оккупация Южного Сахалина. При этом Дин подчеркнул, что США рассчитывают на вступление СССР в войну с Японией в самые кратчайшие сроки, полтора-два месяца после капитуляций Германии, а начало планирования операций против Японии — немедленно. На той же встрече с Черчиллем, Гарриманом и Дином Сталин заверил союзников в том, что он вступит в войну с Японией, но на определенных политических условиях[444]. Каковы могли быть эти условия, можно было предположить, исходя не только из упомянутого меморандума Рузвельта от 8 января 1944 г. участникам сессии Совета по вопросам войны на Тихом океане, из которого было ясно, как уже отмечалось, что, по мнению Рузвельта, СССР намерен В этом документе резонно предполагалось, что если СССР вступил в войну с Японией, то он должен будет присоединиться к целям, сформулированным союзниками в отношении Японии в Каирской декларации, то есть наказания ее за агрессию путем изъятия у нее территорий, захваченных «при помощи силы и в результате ее алчности». Для Советского Союза это означало, что выдвижение, по мнению МИД Великобритании, требований в отношении Южного Сахалина носило законный характер, ибо он был приобретен Японией в результате развязанной ею Русско-японской войны 1904–1905 гг. А в отношении Курильских островов — англичане считали требования СССР не соответствующими условиям Каирской декларации, так как они были получены Японией не в результате войны, а по русско-японским договоренностям мирного времени. Имелся в виду русско-японский договор 1875 г. в Петербурге, но к ним логично было бы МИД Великобритании отнести и договор 1855 г. в Симоде. В документе был сделан вывод, что как СССР, так и США будут проявлять интерес к Курилам как к стратегически важному району в северной части Тихого океана и что поэтому американская сторона будет против их перехода во владение Советского Союза[445]. Доклад, подготовленный в МИД Великобритании в конце апреля 1944 г., в части, касающейся Курильских островов, был в мае того же года направлен в соответствующие правительственные учреждения США, в частности в Объединенный комитет по разведке и в Государственный департамент, и послужил основой для их собственных докладов в октябре — декабре 1944 г. президенту Рузвельту, который должен был принять участие в новой конференции глав правительств США, СССР и Великобритании. Оценка, данная английской стороной будущей позиции США в отношении перехода Курил к СССР подтвердилась в первом из этих докладов, озаглавленном «СССР и проблемы урегулирования на Дальнем Востоке», опубликованном 5 октября 1944 г. Объединенным комитетом по разведке в Северо-Восточной Азии. В этом докладе содержалась рекомендация, чтобы Советский Союз главное внимание обратил на Маньчжурию, и предлагались соответствующие политические мероприятия в этом направлении. Было ясно желание отвлечь его внимание от Южного Сахалина и Курил, хотя и предполагалось, что СССР выдвинет требования и в отношении этих территорий, так как сохранение их во владении Японии представляло бы угрозу советским нефтяным промыслам на Северном Сахалине и в Приморье. В докладе был сделан вывод, что именно поэтому Советский Союз не допустит захвата этих островов Соединенными Штатами[446]. Другой доклад на эту тему был завершен директором отдела территориальных исследований Госдепартамента США профессором Дж. Блексли 28 декабря 1944 г. и направлен Рузвельту после того, как тот получил донесение Гарримана из Москвы о беседе со Сталиным, состоявшейся за две недели до этого, по вопросу о вступлении СССР в войну с Японией и об условиях присоединения СССР к военным действиям союзников против нее. В этой беседе Гарриман заверил советского руководителя в том, что военные ведомства Вашингтона и Лондона берут на себя обязательства приложить все усилия для того, чтобы выполнить заявки СССР по обеспечению его материальными запасами, необходимыми для начала военных операций Советских вооруженных сил против Японии. С удовлетворением выслушав информацию американского посла, его собеседник впервые заявил Гарриману, что в качестве условия вступления Советского Союза в войну с Японией «Советский Союз хотел бы получить Южный Сахалин, то есть вернуть то, что было передано Японии по Портсмутскому договору, а также получить Курильские острова». «Кроме того, — добавил Сталин, — в Тегеране президент по собственной инициативе поднял вопрос о предоставлении Советскому Союзу выхода к теплым морям на Дальнем Востоке. При этом президент говорил о Порт-Артуре и Дальнем, которыми пользовалась ранее Россия на условиях аренды». Советский руководитель поставил также вопрос об аренде Китайско-Восточной (КВЖД) и Южно-Маньчжурской (ЮМЖД) железных дорог и о признании статус-кво в Монгольской народной республике, т. е. о ее независимости от Китая[447]. Последнее, как и вопрос о Сахалине и Курилах, явилось новым в дополнение к вопросам об интересах СССР в Азии. Что же касается вопроса о Курильских островах, то в донесении Рузвельту американский посол сообщил, по-видимому, ошибочно, что Сталин поставил вопрос о том, чтобы не «получить», а «возвратить Курильские острова» так же, как и Южный Сахалин, приведя в качестве довода тот факт, что «в настоящее время японцы контролируют подходы к Владивостоку…. что русские имеют право на защиту своих коммуникаций, ведущих к этому важному порту, и что все проходы в Тихий океан в настоящее время находятся в руках врага или блокируются им»[448]. Разница заключается в том, что поскольку вернуть можно было в этом районе только то, что России принадлежало по международным договорам, то, строго говоря, южная часть Курил была признана принадлежащей Японии уже по самому первому русско-японскому договору 1855 г., версия этой беседы, представленная Гарриманом, означала, что Сталин якобы выдвинул претензии только на Северные и Средние Курилы, согласившись на сохранение за Японией Южных Курил. А это было не так. Что же касается мнения американского посла о вопросах, поднятых Сталиным, то, уточнив в самой беседе только высказывание Рузвельта о том, что он говорил не об аренде, а об интернационализации Порт-Артура и Дальнего[449], по другим вопросам Гарриман выразил свое несогласие с предложениями советского руководителя только в донесении об этой встрече президенту США. Он сообщил ему о своем опасении, что в случае аренды китайских железных дорог присутствие советских войск, охраняющих эти дороги, будет чревато усилением влияния Советского Союза в Северо-Восточном Китае, а обещание при этом советского вождя сохранить здесь суверенитет Пекина не будет иметь существенного значения. Но Рузвельт оставил эти соображения без ответа, чтобы окончательно выяснить все, что касается конкретных условий вступления СССР в войну с Японией на стороне союзников, на конференции в Ялте[450]. По вопросу же о значении для США вступления СССР в эту войну, которое предстояло обсудить союзникам в Крыму, пожалуй, лучше всего высказался государственный секретарь Соединенных Штатов Э. Стеттиниус. Он писал: «Президенту было заявлено, что без участия России победа над Японией обойдется США в миллион жизней»[451]. |
||
|