Кэтрин Коултер Магия страсти

Глава 1

Давным-давно…

Я знал: что-то не так. Я лежал на спине и не мог пошевелиться. В лицо упирался луч света, недостаточно яркий, чтобы ослепить меня. Свет был странным: слабым и неясным — и, казалось, слегка пульсировал, как бьющееся сердце.

— Вижу, ты пришел в себя.

Низкий, зловещий голос, из тех, что иногда слышишь во мраке ночи. Определенно мужской, но незнаком мне. Раньше я никогда его не слышал.

Любой нормальный человек испугался бы. Но как ни странно, я ощущал лишь легкое любопытство.

— Пришел, — ответил я. — Только пошевелиться не могу.

— Еще рано. Если согласишься на мои условия, снова обретешь способность двигаться.

— Кто ты? Где ты?

— Я стою позади Критского огня. Прелестно, не находишь? Переливается, как королевские шелка. Мягкий, как женские пальцы, ласкающие твое лицо. Я спас твою жизнь, капитан Джаред Вейл. И в благодарность прошу одолжения. Согласен?

Критский огонь — что бы это ни было — на мгновение вспыхнул ярче, превратившись в столб сгустившегося света, но тут же снова померк, стал мягче, пульсируя в ритме спокойно бьющегося сердца. Неужели огонь посчитал, что я оскорбил существо, находящееся за ним? Его хозяина, возможно? Нет. Это абсурд: огонь, какие бы формы ни принимал, не способен ни дышать, ни чувствовать. Не имеет души. Не правда ли?

— Почему я остаюсь недвижим?

Где этот чертов тип? Я хотел увидеть его лицо. Хотел увидеть человека, произносившего все эти слова.

— Потому что я пока этого не желаю. Итак, готов ты честно отплатить мне за спасение твоей жизни? Готов сделать одолжение?

— Одолжение? Попросишь убить кого-то? Вот уже три года я не расправлялся ни с пиратами, ни с портовыми крысами-грабителями.

Откуда взялась эта жалкая попытка шутить в подобных обстоятельствах?

Незнакомец не подумал рассмеяться. Очень жаль, потому что в противном случае его голос более походил бы на человеческий. Возможно, поэтому я и пытался шутить. И все же не боялся, хотя какой-то частью сознания знал, что должен быть смертельно напуган. Но все же не боялся.

— Кто ты? — спросил я снова.

— Я твой спаситель. Ты обязан мне жизнью. Готов ли выплатить свой долг?

— Значит, предполагаемое одолжение уже превратилось в долг?

— Чего же стоит твоя жизнь, капитан Джаред Вейл?

— Моя жизнь — это все, что у меня есть. Оставишь ли ты меня в живых, если я не соглашусь?

Критский огонь вспыхнул ярко-синим пламенем и замигал, словно кто-то взмахнул над ним рукой. И снова все успокоилось. Темнота за огнем казалась кромешной. Непроницаемой, Словно черный занавес, отгораживающий пустую сцену. Мое воображение, очевидно, разыгралось, потому что голос вернул меня к действительности.

— Позволю ли я тебе жить? Не знаю. Тяжелая пауза.

— Не знаю.

— В таком случае у меня нет выбора, верно? Не хочу умирать, хотя, если бы не ты, к этому времени уже был бы мертв. Но не знаю, как тебе это удалось. Меня захлестнула гигантская волна, а рана в боку… скорее всего я бы умер от нее еще до того, как погрузиться на дно.

В эту секунду я осознал, что не чувствую боли, которую ранее причиняла мне глубокая рана в боку. Теперь же я не чувствовал ничего, кроме сильного, мерного биения собственного сердца. Ни боли, ни страха. Я даже не задыхался.

— А, боль… Это еще один твой долг, который ты обязан мне выплатить. Не согласен?

Почему я не боюсь?

Это странное спокойствие холодило душу. Казалось, что отсутствие боязни делает меня слабее. Отнимает частичку жизни. Неужели ему каким-то образом удалось лишить меня чувства страха?

— Каким образом ты исцелил меня?

— У меня много талантов, — произнес темный голос. И ничего больше не добавил.

Я ушел в себя, пытаясь оставаться хладнокровным и сосредоточенным. Только бы не позволить пугающим посторонним мыслям заставить меня кричать от ужаса. Любой здравомыслящий человек на моем месте уже бы заикался и запинался, вымаливая пощаду. Только не я. Он хотел, чтобы я отплатил за спасение. Я вполне могу это сделать. И все же…

— Не понимаю. Ты спас меня, спас, хотя ни одному смертному такой подвиг не подвластен. Если это не сон и я не мертв, сказал бы, что ты всемогущ. Что же я могу сделать для тебя такого, чего не в силах сделать ты сам?

Ледяное молчание длилось и длилось. Критский огонь пустился в безумный танец, выстреливая синими искрами, летевшими вверх, в темноту.

Внезапно все утихомирилось. Был ли огонь отражением чувств моего спасителя?

— Я дал обет не вмешиваться, — произнес голос. — И хотя это мое проклятие, я должен держать слово.

— Кому ты клялся?

— Тебе не обязательно это знать.

— Ты такой же мужчина, как я?

— Разве я не болтал без перерыва, как это делают мужчины, ради того, чтобы слушать звуки собственного голоса? Разве я не смеялся, как мужчина?

Да. Нет.

— Ты скажешь, где я нахожусь?

— Это не важно, друг мой.

Его друг? Если он такой друг, почему я лежу неподвижно?

И тут я вдруг ощутил собственные пальцы и даже немного пошевелил ими, но поднять руку не смог, и это, несомненно, внушало тревогу. И все же, по правде говоря, я не встревожился. Скорее, был заинтересован и заинтригован, совсем как ученый на пороге великого открытия.

Но умел ли он читать мои мысли?

Я призадумался и, наконец, медленно выговорил:

— Чем же может вам помочь капитан корабля? Вы показали мне силу, пределы которой трудно представить. Я был на борту своей бригантины, посреди Средиземного моря, в пяти милях от острова Санторини, моего последнего порта, когда неожиданно налетел шквал, и корабль подхватила гигантская волна. Я слышал вопли матросов, слышал, как первый помощник молил Бога спасти его, когда этот кошмар обрушился на нас. Потом в меня вонзился обломок мачты, разорвав бок. Последнее, что я помню, — серая стена воды, и все же…

— И все же ты здесь. Жив и невредим.

— А мои люди? Мой корабль?

— Они мертвы. Корабль погиб. В отличие от тебя.

Я подумал о своем первом помощнике Докси, громогласном неотесанном парне, преданном только мне, о коке Элкинсе, вечно напевавшем непристойные куплеты и варившем комковатую овсянку, которую все ненавидели.

— Возможно, я мертв, возможно, ты дьявол и играешь мной ради забавы, заставляя поверить, что я все еще жив, хотя смерть уже приходила за мной и…

Смех. Да, это был смех, тихий и странно глухой, и… нет, смех был не совсем человеческим… скорее, его подобием. Неужели я в аду? Неужели сейчас перед моим взором появится сатана, приветствующий меня, в своем логове? Но почему я не боюсь? Возможно, смерть лишает людей страха.

— Я не дьявол. И не имею с ним ничего общего. Это совершенно иная сущность. Так ты выплатишь свой долг мне?

— Да, если я действительно жив.

И тут меня пронзила боль, настолько жуткая, что в это мгновение я бы приветствовал смерть как спасение. Рана на боку открылась. Я чувствовал, как плоть отдирают до самых костей, чувствовал, как вываливаются из живота внутренности. Я страшно завопил во тьму. Критский огонь взметнулся высоко: безумный, буйный, синий. Но боль стихла так же внезапно, как началась. Критский огонь успокоился.

— Почувствовал смертельный удар упавшей мачты? Я так задыхался, что не сразу смог ответить: слишком жива еще была память о нечеловеческой боли.

— Да. Я понял, что от гибели меня отделяло мгновение, так что, вероятно, она меня настигла или…

В этом черном голосе послышались веселые нотки… опять слишком глухие. Опять неестественные.

— Или что?

— Если я действительно жив, значит, ты волшебник, колдун, чародей, хотя не уверен, что между этими титулами существует большая разница, а может, тебя прислали сверху или снизу. Невиданное, непонятное создание. Самому мне не понять. А ты не объяснишь. Но ты нуждаешься во мне, потому что обещал не вмешиваться.

Не вмешиваться? Странно бескровное слово, лишенное тени угрозы или страсти. Подобное обещание может дать засидевшаяся в девках тетушка, не находишь?

— Ты выплатишь мне свой долг?

Я понял, что надежды нет. Он не отступит.

— Да. Я выплачу свой долг.

Критский огонь погас, и я погрузился во мрак, казавшийся чернее сердца грешника. Я был один. Но не слышал удалявшихся шагов. Ни звука. Ни какого-либо движения. Даже чужого дыхания в неподвижном черном воздухе. Только мое собственное.

Но в чем заключается мой долг?

Я заснул. Мне снилось, что я сижу за пиршественным столом и поглощаю обед, достойный самой доброй королевы Бесс. Блюда подавали невидимые руки: жареный фазан и другая экзотическая дичь, а на десерт — финики, и фиги, и сладкие лепешки, подобных которым я до этого не пробовал. Все было великолепно, а терпкий эль из золотой бутылки согрел внутренности и пролился в меня как целящее материнское молоко. Я был сыт. Я был доволен.

Неожиданно свет стал ярче, и передо мной появилась девочка с волосами, красными, как закат на Гибралтаре, и заплетенными в не тугую, ниспадавшую по спине косу. Глаза ее были синими, как ирландская речка, на носу — россыпь веснушек. В этом ослепительном сне она казалась такой реальной, что казалось, я могу протянуть руку и коснуться ее. Девушка откинула голову и запела:

Юный голос, мелодичный и нежный, вызвал во мне чувства, о существовании которых я не знал доселе. Чувства, способные разбить мне сердце. Чья смерть? Чей смертный грех?

Она снова спела песню, на этот раз тише, и снова ее голос проник мне в душу.

Я слушал печальную мелодию и тревожившие меня звуки, и на глаза наворачивались слезы.

Что знала эта девочка о грехе и смерти?

Она замолчала и медленно шагнула ко мне. Хотя я сознавал, что вижу сон, мог бы поклясться, что ощущаю ее дыхание, слышу легкие шаги.

Она улыбнулась и заговорила со мной. И одновременно стала таять в теплом воздухе. Но на этот раз ее слова ясно отпечатались в мозгу: «Я — твой долг».